Акула К.. Боем живет истребитель

   Стараясь помочь наземным войскам развить успех, мы построили свою боевую работу так: первая эскадрилья уходила с поля боя - ее сменяла вторая, а потом появлялась третья. Противник находился под непрерывным огнем до полутора часов. Командарм был очень доволен нашими действиями.
   Вечером 20 октября Белград был освобожден.
   С тех пор этот день отмечается как знаменательная дата в жизни югославского народа. С ним пришла и утвердилась долгожданная свобода, за которую отдали свои жизни лучшие сыны Югославии, за которую сложили головы многие советские воины.
   Есть в столице Югославии тихий уголок, в любое время года засыпанный живыми цветами. Здесь покоятся павшие в боях за Белград советские и югославские воины. 20 октября каждый год сюда приходят тысячи жителей столицы для торжественного возложения венков на могилы своих освободителей.
   День 20 октября! Вот как вспоминает о нем рабочий-строитель Шилойко Маркович:
   - Мне никогда не забыть этот день. Когда стих грохот взрывов, я не смог больше усидеть в подвале, выбежал на улицу. А там творится что-то невероятное: плачущие от радости люди сжимают в объятиях солдат с красными звездочками на пилотках.
   Да, такие встречи были тогда во всех уголках Белграда. Люди не скрывали своих чувств, слез счастья.
   ...За освобождение Белграда на знамени нашего полка к ордену Кутузова III степени прибавился орден Богдана Хмельницкого II степени. Эта награда вдохновляла и звала к новым победам.
   Через три дня мы с Кисляковым отправились на разведку в устье реки Дравы.
   На аэродроме Вуковар в устье Дравы обнаружили большое скопление вражеских самолетов.
   Вернулись домой, доложили. Назавтра Онуфриенко поручил мне вести на Вуковар весь полк. Сам он был в боевых порядках нашей эскадрильи. Чтобы скрытно подойти к аэродрому, договорились соблюдать полное радиомолчание. Но нам мешали густые облака. Командир полка нарушил радиомолчание.
   - Скоморох, правильно идем? - спросил он.
   - Не волнуйтесь, отец Онуфрий, все нормально, - ответил я.
   Снижаемся. Заходим со стороны Дравы, чтобы удар нанести вдоль стоянки. По моим расчетам, вот-вот должен появиться аэродром.
   Онуфриенко запрашивает:
   - Скоморох, далеко еще?
   - Сейчас, командир, - отвечаю, а сам начинаю тревожиться. Делаю небольшую горку, сквозь дымку вижу очертания аэродрома. Чтобы подойти к нему незаметно, всем полком снижаемся до 50 метров.
   За 3-5 километров до цели снова быстро набрали высоту и увидели забитое "юнкерсами", "хейнкелями" и другими машинами летное поле.
   Удар наш был внезапным, ошеломляющим. По первой эскадрилье фашистские зенитчики не успели сделать ни единого выстрела. А вот по второй и третьей открыли шквальный огонь. Только ничего им не помогло. С аэродрома долго не смог подняться ни один самолет. Это был наш последний массированный удар в составе полка. Больше такой необходимости не возникало.
   По радио мы услышали Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении летчикам звания Героя Советского Союза. Среди них - командир нашей третьей эскадрильи капитан Петр Якубовский.
   Он заслуживал этой высокой чести - незаурядный летчик-истребитель, отличный командир, человек большого личного мужества. Мы поздравили его от всей души, пожелали увеличивать счет боевых побед и боевых наград.
   ...И вот мы прощаемся с островом. В последний день октября приземляемся на венгерском аэродроме Сегед.
   За два дня нахождения в Сегеде летчики сумели пополнить боевой счет полка - по одному самолету сбили Виктор Кирилюк, Алексей Артемов, Петр Митрофанов. Приятно было сознавать, что, несмотря на довольно длительное отсутствие активных воздушных схваток, наши пилоты сохранили свою бойцовскую форму. Однако это вовсе не означало, что можно не заниматься тренировкой летчиков. И мы уделяли этому должное внимание.
   К тому времени у нас на вооружении появилось несколько радиолокационных станций. Новинка всех заинтересовала. Мы стали изучать незнакомую до этого аппаратуру. Она хорошо помогла в нашей боевой работе.
   ...Что за местечко такое со столь звонким девичьим именем Эчка? На подходе к нему стараемся рассмотреть его сверху. Красивое, все в яркой осенней листве.
   Югославы сразу же развели нас по квартирам. Каждому из нас пришлось выступать в роли пропагандиста нашего образа жизни. Мы рассказывали о победах на фронтах, о том, как живет и трудится советский народ. Нашлись нужные слова, выношенные душой, выверенные сердцем мысли. Иначе и быть не могло: Советскую власть, идеи партии впитали мы вместе с молоком матери.
   Только перезнакомились мы с местными жителями, сдружились с ними - бросок под Нови-Сад. И те же задания - разведка, прикрытие.
   На аэродроме под Нови-Садом я поселился у очень приветливого югослава. И в первый вечер он поспешил мне сообщить:
   - А у меня сосед тоже русский...
   - Кто же он?
   - Бежал когда-то от вас...
   Опять эмигрант! Сколько же их рассеялось по зарубежным странам?!
   Сосед-эмигрант не замедлил явиться.
   Этот человек страдал ностальгией, но боялся вернуться в родные края.
   - Много нехорошего на вашей совести? - спросил я.
   - Да как вам сказать - ходил в эсерах. Потом был у Деникина, у Врангеля, воевал против вас и, заметьте, не потому, что революция лично меня обидела, нет, мой отец был всего-навсего адвокат. Я сражался с вами по идейным соображениям, не верил вашему делу...
   - А теперь как?
   - Да что ж тут говорить, коль вы оказались неодолимы, вон какой машине шею сворачиваете. Русский человек не может быть покорен! - закончил он с ноткой гордости в голосе.
   - Теперь не просто русский - советский человек, - поправил я его. Советская власть сделала наш народ непобедимым.
   - Да, вы, наверное, правы, - согласился он.
   - А чего же вы не боретесь с фашизмом?
   - Хватит с меня того, что мой сын служит сейчас в Народно-освободительной армии Югославии. А мы, старшие, стали слишком трусливыми и хитрыми. Мы во всем разуверились. Вы, советские, первые, кто меня удивил. Но я не знаю, хватит ли у меня сил сейчас перестраиваться...
   Символичным был этот разговор, потому что происходил 6 ноября, в канун 27-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Он сказал мне больше, чем можно было ожидать: завоевания Октября, нашу социалистическую Родину признают даже самые оголтелые враги, время заставляет их смотреть на самих себя, на все, что происходит вокруг, совсем иными глазами.
   Вот так, далеко за пределами Родины, судьба свела меня, советского летчика, с бывшим белогвардейцем. Свела, чтобы показать, как жалок удел отщепенцев, шедших против своего народа.
   Октябрьский праздник мы встречали в Эчке, куда снова вернулись. Состоялось торжественное собрание на которое пригласили и местных жителей. С докладом выступил замполит майор А. Резников. Потом был концерт художественной самодеятельности, который закончился темпераментными югославскими танцами.
   У нас на аэродроме праздник Октября прошел в спокойной, мирной обстановке. И не знали мы тогда, какие странные, непонятные события происходили в районе города Ниш.
   Вот что рассказывает о них в книге "Суровые годы" Маршал Советского Союза С. С. Бирюзов:
   "Мне вспоминается один трагический случай, имевший место уже после освобождения Белграда. Обстановка потребовала выдвинуть на север стрелковый корпус под командованием генерал-лейтенанта Г. П. Котова. Войска двигались ускоренным маршем и без прикрытия с воздуха, поскольку в этом районе авиации противника ие было.
   И вдруг мне доносят:
   - Колонны корпуса подверглись бомбежке.
   Спрашиваю: кто бомбит?
   Отвечают; американцы.
   Пришлось поднять в воздух истребители..."
   Что же произошло тогда?
   Над колоннами наших войск неизвестно откуда появились тяжелые истребители союзников. Они сбросили бомбы, потом открыли огонь из пушек.
   Появилась новая группа самолетов. Рискуя собой, Александр Колдунов врезался в строй, затем близко подошел к ведущему и рукой показал на красную звезду на фюзеляже своего самолета. Эта группа ушла, не сбросив бомб.
   ...Бои, напряжение которых с каждым днем нарастало, катились за Дунай, где возникали новые очаги упорных, ожесточенных схваток, новые плацдармы.
   И вот - батинский плацдарм, ударом с которого начнется Будапештская операция. Этот плацдарм просуществует не более двух недель, но ознаменуется исключительной напряженностью боевых действий на земле и в воздухе.
   К нему будут подтянуты главные силы 3-го Украинского фронта. И наш полк тоже переместится в Стапар.
   Надолго запомнилось нам это ничем особенно не примечательное большое село, расположенное в низине. Вблизи - широкий заливной луг. Беда! Площадка оказалась насквозь пропитанной грунтовой и дождевой водой. Мы это почувствовали сразу - самолеты плюхались в раскисший грунт, глубоко утопая колесами шасси, заметно сокращая свой пробег.
   Да, взлетать с такого, с позволения сказать, аэродрома - дело далеко не простое. В этом очень скоро все убедились. Особенно после того, как пошли дожди. Взлетало звено из эскадрильи Якубовского. Три самолета оторвались от земли, а четвертый - скапотировал. Лейтенант Петр Митрофанов не учел особенностей взлета с такого грунта, действовал как в обычных условиях, он отделался легкими ушибами. Однако всем нам пришлось самое серьезное внимание обратить на отработку взлета с новой площадки. Это оказалось не так уж легко: нужно было приловчиться отрывать машину почти на критических углах атаки после вялого длинного разбега. Иногда, чтобы избежать капотирования, приходилось на стабилизатор сажать техников или механиков, которые спрыгивали прямо в грязь, когда истребитель набирал скорость.
   Очень трудными были наши взлеты, а между тем мы должны были непрерывно атаковать противника в районе батинского плацдарма.
   Онуфриенко доложил в штаб дивизии о том, как трудна здесь наша работа. Ему ответили: пока что перебазировать полк некуда, постоянно держите дежурную пару на всякий случай.
   Для начала Онуфриенко приказал выделить пару из нашей эскадрильи. Кого? Я решил возглавить пару сам.
   Тем более что сейчас моим ведомым стал вернувшийся из школы воздушного боя на совершенно новом истребителе младший лейтенант Иван Филиппов. Машина с неизношенным мотором - то что надо в таких случаях. Да и Филиппов возвратился совсем иным - отлично подготовленным: во время поверки по сложному пилотажу показал хорошую технику пилотирования.
   Он стал моим ведомым после одного памятного боя. Четверка истребителей в составе Гриценюка, Горькова, меня и Кислякова столкнулась с двадцатью шестью ФВ-190 и четырьмя Ме-109. Мы сбили три вражеских самолета. Тогда у меня была исключительно удачная лобовая атака: я шел с набором высоты,и тут из облака выскочил "фоккер". Несколько секунд стремительного полета лоб в лоб - и еще один фашист вспыхивает от моей очереди. Наблюдавший за боем со станции наведения генерал Толстиков поблагодарил нас.
   Все было бы хорошо, да только мой ведомый Борис Кисляков оказался раненным: случайная пуля, пробив обшивку кабины, повредила ему правую руку, да так, что он еле посадил машину.
   И вот мы с Филипповым несем боевое дежурство, ждем так называемого крайнего случая. Прослушиваем эфир. Вдруг улавливаем женский голос:
   - Я - "Дрозд", я - "Дрозд", нужны "ястребы", ждем "ястребов".
   "Дрозд" - передовой командный пункт. "Ястребы" - мы.
   Тут же взлетает в воздух зеленая ракета - приказ стартовать.
   У меня давняя привычка: на взлете не давать полностью газ, чтобы не отставал ведомый. Это имело смысл в обычной обстановке, но не тут. Филиппов обошел меня, оторвался от земли первым.
   - Молодец! - передаю ведомому. - Продолжай взлет. Сам двинул сектор газа полностью вперед, мощности мотору прибавил, но разбег получился слишком растянутым. Таким растянутым, что я успел услышать в наушниках чей-то голос и подумать о том, что он очень и очень мне знаком.
   Уже в воздухе нажал кнопку передатчика:
   - "Дрозд", я - Скоморох. Жду указаний.
   "Дрозд" откликнулся:
   - Коля, ты очень нужен, быстрее следуй в наш район, как можно быстрее.
   Сомнений нет: это голос нашего бывшего начальника штаба Николая Михайловича Сергеева - сейчас он начальник оперативного отдела армии, находится на передовом командном пункте, где, по-видимому, не сладко. Позже мы узнаем, что там в это время находились В. А. Судец и Ф. И. Толбухин. Несемся с Филипповым на полных оборотах. Нам нужно преодолеть всего 18- 20 километров, дли чего достаточно двух с половиной минут. А "Дрозд" торопит: скорее, скорее, ждем.
   Уточняю обстановку.
   - Со стороны Апатина приближается большая группа "фоккеров", - говорит Сергеев.
   Я уже видел эту группу. Она заходила для нанесения удара по шоссейной дороге Сомбор - Апатин, по которой двигались наши войска. Ясно!
   Вот ведущий "фоккер" вошел в разворот. За ним - ведомый. Он сразу же вписался в мой прицел. И огненная трасса тут же полоснула его по "брюху". Он упал прямо у дороги, на виду у наших войск.
   Строй "фоккеров" распался. Между ними, ведя непрерывный огонь, крутился Филиппов. Решительный, напористый хлопец, хорошо подучили его в школе: первый воздушный бой после столь длительного перерыва ведет довольно активно. Убедившись, что он сам за себя постоять может, я беру на прицел замыкающего "фоккера", даю очередь и сваливаю его на землю севернее Апатина.
   Налет "фоккеров" сорван. Оставшиеся невредимыми вражеские летчики поспешили нокинуть поле боя.
   В знак победы выполняю две восходящие бочки и становлюсь в круг над передовым командным пунктом.
   - Спасибо, Коля,-слышу голос, - вы свое сделали, можете идти домой.
   За этот воздушный бой я был награжден орденом Александра Невского, Филиппов - Красного Знамени.
   Вернулись мы на аэродром - там ЧП: еще одна машина перевернулась на валете.
   Полеты приостановлены.
   Онуфриенко созвал совещание, чтобы решить, как быть дальше.
   - С воздуха я видел аэродром под Сомбором. Правда, бетонированная полоса на нем местами взорвана, но воронки можно заделать, - сказал я.
   - Пожалуй, это подойдет, - заметил Онуфриенко.
   Только вот загвоздка: как туда перебраться? Пошли дожди, взлетать с нашей площадки стало рискованно даже одиночкам, не то что целому полку.
   И тут слова попросил старший техник нашей эскадрильи офицер Скоробогатов.
   - Я предлагаю перевезти самолеты на грузовиках.
   - Как это?
   - Очень просто: отделить крылья, установить самолеты хвостами в кузова автомашин...
   - По-моему, предложение дельное. Никем и нигде, наверное, еще не испробованное, но дельное, - поддержал замполит полка майор Резников.
   - Я - за! - сказал инженер полка капитан Мякота.
   С ними все согласились.
   Так наш "военный совет" в Стапаре одобрил необычную операцию, которую полковые острословы тут же окрестили "хвостом вперед".
   К вечеру все было готово. Водители заняли места в своих кабинах. Операция "хвостом вперед" началась - мы тронулись в тридцатикилометровый путь, к Сомбору.
   ...В кромешной тьме по раскисшей дороге медленно продвигаемся вперед. Надрывно гудят моторы, чавкают в грязи колеса. Если бы кто-то мог взглянуть со стороны на этот наш ночной рейс - немало бы удивился. Вряд ли кому приходилось видеть подобные "летные по-пешему" колонны.
   К полуночи добрались наконец к новому аэродрому. Привести в порядок его своими силами трудно. Онуфриенко тут же отправляется в Сомбор, находит представителей местной власти, просит, чтобы прислали людей. Через несколько часов к нам прибыло много сомборцев. К утру все обломки бетонированной полосы были убраны, воронки засыпаны, грунт тщательно утрамбован: было приятно смотреть, как делали это югославы, взявшись за плечи, передвигаясь по кругу, весело подпевая в такт своим притаптываниям.
   Пока местные жители приводили в порядок аэродром, мы собирали самолеты. И тут вдруг выяснилось, что не хватает одной машины. Еще раз пересчитали самолеты - да, одного недостает. Где же он? Может, случилось что с автомобилем и он отстал? Было решено - кто первым взлетит, пройдет над нашей ночной дорогой.
   Но на рассвете отставшие сами явились. Оказалось, что водитель свернул не в ту сторону. Наши товарищи в темноте въехали в Сомбор и долго петляли по его улицам, пытаясь разузнать, куда им следует ехать. Летчик несколько раз поднимал с постелей жителей, расспрашивал у них дорогу, а те спросонья, да еще при виде столь странного транспорта, терялись, не сразу соображали, что от них хотят, а поняв, наперебой начинали что-то объяснять, вступали в спор между собой, а водитель и летчик, так ничего и не добившись, вежливо благодарили горожан и следовали дальше, сами не зная куда. Короче говоря, первый способ восстановления ориентировки летчиком - путем опроса местного населения, как потом острили наши шутники, - оказался ненадежным. "Экипаж" проблуждал всю ночь, и лишь с рассветом ему удалось попасть на аэродром.
   Где-то в двенадцатом часу командир полка, взлетев первым, лично опробовал аэродром. И с этого момента мы летали на батинский плацдарм, не зная отдыха. Не ошибусь, если скажу, что здесь мы в воздухе находились больше времени, чем на земле. Нам некогда было даже перекинуться словцом, почитать газеты. Даже когда почтальон принес мне письмо от Марии, я не смог выкроить минутку, чтобы прочесть. Лишь вечером наконец прочел и встревожился: Маша писала из Степного (теперь Элиста), где после окончания педагогического института преподавала физику и математику, что до нее дошел слух, будто бы меня смертельно ранило и неизвестно теперь, жив я или нет. "Я не верю этому, не верю, но душа моя разрывается", - заканчивала свое письмо Маша.
   Я стал перебирать в памяти все. Вспомнил, как мне вручили посылку с припиской: "земляку-астраханцу". Открыл - там всякие сладости и бутылка янтарного виноградного вина. Раскупоривая бутылку, поранил руку. Мне ее быстро перевязали, и тут вдруг появился прибывший к нам фотокорреспондент:
   - Посылка нашла своего адресата? Надо сообщить об этом астраханцам...- И он щелкнул "лейкой".
   Неужели этот снимок мог сыграть тауую роль? Так оно и оказалось. Каким-то образом фото попало в Астрахань.
   Все это я узнал после того, как сообщил родителям и Маше, что жив-здоров, ни одна пуля пока что не коснулась ни меня, ни моего истребителя.
   ...Целыми днями буквально висим над батинским плацдармом. Сюда, в Задунайскую равнину, гитлеровское командование перебросило пять дивизий из Южной Сербии, Северной Италии, Австрии и из-под Будапешта с единой целью: уничтожить советские войска, форсировавшие полноводный Дунай.
   Наши наземные части оказались в крайне сложной обстановке, она усложнилась тем, что приходилось продвигаться буквально по колено в грязи. Автомобили буксовали, тяжелая техника застревала. Конечно, у царицы полей - пехоты был громадный опыт преодоления всевозможных препятствий на пути от Волги до Дуная. Но тут ведь незнакомая земля Венгрии...
   Более двух недель длились ожесточенные бои за батинский плацдарм. В небе над ним выполняли свои задачи не только мы, но и летчики других полков, в том числе и моего родного 164-го, который нашим же методом - "хвостом вперед" перебазировался на аэродром Чанад, преодолев около 55 километров.
   В конце ноября произошел памятный для всех нас бой десятки наших истребителей во главе с Героем Советского Союза капитаном Петром Якубовским против значительно превосходящих сил противника.
   Дело было так.
   Наша авиационная группа прикрывала войска в районе Апатина - Батина. И вот в воздухе появилось с одного направления четыре ФВ-190, с другого - пятнадцать Ю-87 под прикрытием десяти Ме-109.
   - Артем, свяжи боем "фоккеры"! - приказал ведущий паре младшего лейтенанта Алексея Артемова. Четверке лейтенанта Михаила Савченко велел атаковать, "мессеров". А сам со своей четверкой ринулся в гущу "юнкерсов".
   Закрутилась невообразимая карусель, из которой через несколько минут один за другим посыпались на землю фашистские самолеты, подожженные Артемовым, Савченко, Валерием Панютиным. И как бы в завершение сбил "юнкерса" младший лейтенант Анатолий Яковлев.
   Десять против тридцати! И полная победа! Гитлеровцы не смогли нанести нашим войскам и истребителям ни малейшего урона, сами же потеряли четыре самолета.
   Сейчас, анализируя этот бой, проведенный с высочайшим тактическим мастерством, я попробовал вспомнить хотя бы одну схватку, в которой бы расстановка сил была иной: скажем, наших самолетов тридцать, вражеских десять. И как ни старался - не мог припомнить ничего подобного.
   В чем же дело? Некоторые пытаются объяснить это немецкими педантизмом и расчетливостью, с которыми риск редко уживается. Возможно. Только нам все это было чуждо. Случалось, и нередко, что один истребитель врывался в колонну фашистских бомбардировщиков и кромсал их налево и направо, не задумываясь над тем, что такая дерзость может стоить ему жизни. Лучшее подтверждение тому бессмертный подвиг Александра Горовца, сбившего в одном бою девять фашистских бомбардировщиков, о чем я уже упоминал в одной из предыдущих глав.
   Совершенно очевидно, что в бою верх берет тот, у кого лучше выучка, больше хитрости, тверже воля.
   Подвиг рождается там, где его требует обстановка, и совершает его тот, кто ясно сознает это требование и не уклоняется от него.
   Так было с Александром Горовцом, так было с Петром Якубовским, так было со многими другими героями сурового военного неба.
   ...В свои права властно вступала сырая европейская зима. Она принесла нашим войскам победу на батинском плацдарме, она же в декабре перебросила нас на венгерский аэродром Мадоче.
   Отныне наш путь шел на Будапешт.
   Под крыльями - территория новой страны. Страны Лайоша Кошута, Мате Залки, чепельского революционного пролетариата, страны, где в 1919 году несколько месяцев существовала Советская республика...
    
   Глава XI. Под крылом - Венгрия!
   Свободу Венгрии! И загремела битва. Позже историки отнесут ее к числу крупнейших сражений Великой Отечественной войны.
   На правом берегу Дуная войскам двух Украинских фронтов противостояли отборные группы армий вермахта - "Юг" и "Ф", руководство которыми осуществлял сам фюрер.
   Что касается нашей 17-й воздушной армии, то ей пришлось здесь столкнуться с фашистским 4-м воздушным флотом, он имел 850 самолетов - на 100 машин меньше, чем мы. Однако этот перевес в технике нами подчас не мог быть использован из-за того, что полки нашей армии базировались на совершенно неподготовленных полевых аэродромах, были растянуты в тылу на расстояние до 300 километров, что очень сковывало их боевую активность,
   Но, с другой стороны, мы ощущали громадное моральное превосходство над противником. За нами лежал победный путь от Волги до Дуная, мы уже били врага на ближайших подступах к Германии и горели желанием довести наше справедливое дело до конца.
   А гитлеровцы? Они дрались с отчаянием загнанного зверя, со злобной тупостью и обреченностью. Правда, фюрер обещал им чудо, которое повернет колесо войны вспять. Но, как признавались взятые в плен немцы, охотников верить в это чудо оставалось все меньше и меньше. И все же сопротивление врага с каждым днем возрастало: приказ фюрера сражаться до последнего вздоха пока еще действовал.
   В этих условиях в наших частях и подразделениях требовалось усилить партийно-политическую работу. Мы стали проводить ее под девизом: "Выведем последнего сателлита Германии - Венгрию из войны против СССР и повернем ее против Гитлера!"
   Политотдел армии снабдил нас воззваниями к жителям венгерских сел и городов. Армейская газета, партийные активисты, агитаторы разъясняли авиаторам историю венгерского революционного движения, рассказывали о борьбе Коммунистической партии и патриотических сил Венгрии против фашизма.
   Парторг лейтенант Прожеев провел в эскадрилье спеиальное занятие, на котором выступил с кратким рассказом о Венгрии. Мы снова оказались как бы за школьными партами. Сравнительно небольшое по площади Венгерское государство возникло в начале XI века, но уже в первой половине XVI века потеряло свою самостоятельность: большая его часть была завоевана турками, меньшая подпала под власть австрийских королей, которые в XVII веке полностью подчинили себе эту страну.
   В 1867 году образовалось государство Австро-Венгрия, которое распалось только в 1918 году. Тогда-то и возродилась самостоятельная Венгрия. Под влиянием Великой Октябрьской социалистической революции в стране возникла новая форма государственного устройства - Советская республика. Народная власть героически продержалась несколько месяцев, но была свергнута иностранной интервенцией. Установившийся здесь со временем фашистский режим постепенно превратил Венгрию в сателлита, а затем в союзника гитлеровской Германии.
   Реакционное венгерское правительство почти до самого конца своего существования оставалось верным Гитлеру. Политика этого правительства не, могла не сказаться на психологии, а следовательно, и поведении населения страны, тем более что оно долгие годы находилось под воздействием фашистской пропаганды. В Мадоче мы замечали: бедняки тянутся к нам, ищут общения с нами, но делают все это с оглядкой на зажиточных односельчан, которые относились к нам с нескрываемой сдержанностью.
   Было ясно, что все изменится, если Венгрия будет освобождена и ее профашистское правительство свергнуто. Это хорошо понимали наши летчики.