Акула К.. Боем живет истребитель

   И вот 4 апреля 1945 года последний гитлеровец вышвырнут за пределы Венгрии. Над страной Лайоша Кошута и Шандора Петефи взвилось знамя свободы. Позднее в ознаменование этого исторического события правительством Венгерской Народной Республики день 4 апреля был объявлен национальным праздником. В указе говорилось: "...4 апреля-праздник вечной благодарности, горячей любви, дружеской и союзнической верности венгерского народа своему освободителю, защитнику независимости Венгрии, главному стражу и могучей опоре - Советскому Союзу, доблестной Советской Армии".
   ...Последнюю ставку нацисты делали на свои оборонительные рубежи вдоль восточных границ Австрии. Но тщетными оказались их надежды. Советские танкисты решительным натиском преодолели сопротивление фашистов и уже 5 апреля вышли к окраинам Вены. Здесь снова завязались ожесточенные бои.
   К этому времени мы перебазировались на аэродром вблизи города Шапрона, расположенного у самой границы с Австрией, возле озера с таким же названием, большая часть которого - австрийская, меньшая - венгерская. Сам город древний, со своеобразной архитектурой, с узкими улочками, сумрачными замками, от которых так и веяло средневековьем.
   Итак, перед нами лежала Австрия - еще одна оккупированная гитлеровцами страна.
   Мы тогда еще не знали, что здесь будет обнаружен гитлеровский лагерь смерти - Маутхаузен, где истреблены тысячи ни в чем не повинных людей. Здесь погибли генерал-лейтенант Дмитрий Карбышев, командир 306-й штурмовой авиационной дивизии полковник А. Ф. Исупов.
   Перед первым полетом над территорией новой для нас страны мы, по обыкновению, припомнили ее историю. В 1938 году фашистская Германия беспрепятственно оккупировала Австрию. И вот теперь советский воин пришел сюда, чтобы навсегда избавить трудолюбивый, жизнерадостный австрийский народ от нацистской чумы.
   Итак, под крылом - Австрия. Сначала равнинная, слегка всхолмленная местность, там и сям мелькают небольшие хуторки. Чем ближе к Альпам, тем все более волнист рельеф. Справа - Дунай. Слева - знаменитые Австрийские Альпы. Я вижу их заснеженные, сверкающие под лучами весеннего солнца вершины, и мое сердце начинает учащенно биться. Мог ли я думать, летая над седым Кавказом, что боевая дорога летчика-истребителя приведет меня к другим горам Австрийским! Теперь доведется летать над теми самыми суровыми перевалами, ущельями, пропастями, которые в свое время мужественно преодолевали отважные суворовские войска.
   Альпы!
   Увертываясь от разрывов зенитных снарядов, идем к столице Австрии - Вене.
   Она проплывает внизу, серая, в мрачных развалинах. А ведь мы не бомбили Вену. Это поработала американская авиация.
   Вена широко раскинулась на правом берегу Дуная. Снизились, рассмотрели ее получше.
   В хорошем настроении вернулись мы из того первого разведывательного полета. А вот на земле оно испортилось. Летчики-штурмовики, с которыми я очень дружил, встретили меня с холодком.
   - Что случилось? - спрашиваю у Олега Смирнова. Он протягивает мне свежий номер газеты "Защитник Отечества".
   - Почитай статью "Дело нашей чести" - все поймешь. Недоумевая, беру в руки газету. Вижу: статья написана капитаном Юрием Казьминым, моим другом, которого я уважал как оперативного корреспондента. Пробегаю статью глазами.
   В ней рассказывается об одном вылете штурмовиков под прикрытием возглавляемых мной истребителей. После выполнения задания, написал автор, командир попросил меня оценить действия штурмовиков.
   - Бомбили не метко, - будто бы осветил я. Далее в статье было написано, что в моем голосе звучала горечь и я справедливо критиковал товарищей по оружию.
   Заканчивался материал такими словами: "Мы прошли много, теперь недалеко до Берлина, близка победа. Но она не придет сама собой. Дело нашей чести - метким огнем и точным бомбовым залпом беспощадно истреблять немецких бандитов".
   Статья как статья. Появление ее в газете было вызвано тем, что в период Будапештской операции командарм потребовал от нас повысить эффективность ударов, поменьше расходовать боеприпасов впустую.
   Однако эта статья поставила, меня в неудобное положение перед штурмовиками, мастерство которых я высоко ценил. Видимо, все сведения Казьмин взял из третьих рук, чьи-то мысли перепутал с моими и приписал мне слова, которые я не мог сказать.
   После этого случая Юра Казьмин долго не появлялся в полку. Очевидно, он чувствовал неловкость перед нами за допущенную ошибку.
   Но у меня довольно быстро прошла обида. Я простил его, когда понял, какое это тонкое дело - газетная работа.
   Говорят, газета живет один день. Это не совсем так. Участники войны хранят как самые дорогие реликвии вырезки из фронтовых и армейских газет. Много их и у меня. В том числе и статья Юрия Казьмина. Теперь я ее перечитываю с улыбкой.
   А вообще труд военных журналистов в боевой обстановке заслуживает самой высокой оценки. Они всегда были там, где всего опаснее и напряженнее. Благодаря им все мы быстро узнавали о героях и совершенных ими подвигах. Яркие, броские материалы об отличившихся в боях, об умелом обслуживании техники читались в подразделениях с большим интересом, использовались в политинформациях, беседах.
   Мы особенно приветствовали каждый приезд к нам фотокорреспондента Николая Гаврилова. Ему было около сорока, но его подвижности можно было только завидовать. Любили его за то, что он, снимая людей для газеты, обязательно высылал им по нескольку фотографий на память. Где находил он для этого время и средства - неизвестно, но сейчас многие из нас, листая фронтовые альбомы, испытывают к нему искреннюю благодарность.
   ...4 апреля мы с Николаем Козловым провели над Веной первый воздушный бой, в котором мне не довелось сделать ни единого выстрела - отказало оружие. Козлов сбил одного "мессера". А я только пугал фашистов, имитируя атаки.
   Почему же не сработали пушки? На обратном пути разобрался, в чем дело.
   Кое-какое оборудование в кабине Ла-7 расположено иначе, чем в Ла-5. Это и сбило меня с толку.
   Через три дня перебрались на первый наш аэродром на территории Австрии - в 25-30 километрах от Бадена. И сразу же начали искать помещение, в котором могли бы разместиться всем полком.
   Нашли бывший женский монастырь. Расселились в его кельях по два-три человека.
   Вечером собрались на "трапезу". Кто-то нашел в подвале несколько бутылок хорошего вина, - видно, монашки скрашивали им свое одиночество.
   За ужином Капустянский и Кирилюк стали подначивать друг друга.
   - Не пей вина, Леня, а то привидение увидишь.
   - И ты, Витя, остерегись, а то еще, чего доброго, живую монашку узришь.
   Шутки шутками, а ночью в монастыре начало твориться что-то необычное: то послышатся чьи-то легкие шаги, то что-то загремит; а потом прибежал солдат и закричал:
   - Тревога! Во дворе какие-то привидения! Тревога!
   Мы чуть не лопнули от смеха. Но тревога есть тревога. Выскочили во двор нигде никого нет, тишина. Только улеглись - снова какие-то скрипы, кто-то ходит...
   Ночь прошла беспокойно и тревожно.
   Чуть свет взяли фонари, начали заглядывать во все уголки монастыря, забрались на чердак. Он забит шкафами, церковной утварью, а в самом конце черные шторы. И между ними виден огонек. Потихоньку подходим, раздвигаем шторы - там молодые монахини. Кое-как они объяснили, что отказались уйти вместе с гитлеровцами.
   Вот тебе и привидения! Оказывается, днем монахини тихо отсиживались, а ночью решили взять спрятанные продукты. Они хорошо знали все многочисленные ходы и выходы.
   ...Внизу зеленеет земля. Наши "илы" отработали, поворачиваем с Горьковым обратно и тут встречаем еще одну группу штурмовиков - одиннадцать самолетов под прикрытием Калашонка, Козлова, Маслова.
   "Илы" возглавляет "Лев-3" - командир эскадрильи 672-го штурмового полка Георгий Ковалев.
   Посмотрел я на "горбатых" и "лавочкиных" - туговато им будет, если подойдут немцы. Решаю вернуться. Крутой разворот на сто восемьдесят градусов и мы вместе с боевыми друзьями. Пятерка - не тройка, в чем мы убедились через несколько минут.
   Горьков первым заметил несущиеся на максимальной скорости пять групп ФВ-190.
   - Калаш, атакуем всей группой, - говорю я, и мы идем на "фоккеров". Одного из них мне удалось сразить с ходу короткой прицельной очередью. Проскочив вниз, резко меняю траекторию полета - на девяносто градусов врерх - и бью по "брюху" второго "фоккера". Он тоже горит. Первая восьмерка рассыпалась. Второй занят Калашонок. Мы с Горьковым переключились на следующую. А в это время один из "фоккеров" стал поливать меня огнем. Горьков меткой очередью сражает его. "Фоккеры" продолжают бой. Откуда такое упорство? Ага, ясно - ждали "мессершмиттов", вот те уже появились. Нам с Горьковым становится туго. Однако продолжаем атаковать, сбиваем еще по одному самолету.
   Вдруг слышу голос Калашонка:
   - "Фоккеры" атакуют "горбатых"!
   - Горкин, за мной! - передаю ведомому, и мы спешим выручать наших штурмовиков.
   Потеряв восемь самолетов, фашисты вынуждены выйти из боя. Правда, одного "горбатого" они подбили, но ему удалось дотянуть до аэродрома, произвести посадку. Проводив "илы" домой, мы приземлились в Бад-Веслау.
   Так прошел воздушный бой над Австрийскими Альпами. Как не похож он на тот, над горами Кавказа, который был моим боевым крещением. Там против нашей шестерки была одна "рама". Здесь пятерка дралась против тридцати "фоккеров" и четырех "мессершмиттов". Тогда мы с трудом сбили свою единственную цель. Сейчас вогнали в землю восемь стервятников. В первом бою я смог выпустить лишь одну пробную очередь. В этом - уничтожил три вражеских самолета.
   Первый адлерский бой... Я тогда неотступно шел за ведущим и больше всего на свете боялся его потерять. Ни о чем другом не думал, ничего вокруг не видел. Не могло быть и речи о том, чтобы оценивать обстановку и анализировать ее. Но все же адлерский воздушный бой, длившийся всего восемь минут, многому научил. С него-то и начался счет боевым вылетам, которых к концу войны было более шестисот, с сорока шестью личными победами и восемью - в группе.
   Хозяин неба! Это как награда за все пережитое и выстраданное.
   13 апреля штурмом взята Вена. Война явно подходит к концу. Поступают сообщения об успешном развитии Берлинской операции войсками 1-го и 2-го Белорусских и 1-го Украинского фронтов.
   С нами рядом базировался мой бывший 164-й полк. И, конечно, радость по поводу взятия Вены мы разделили с его летчиками, техниками, механиками. Всеобщий любимец Ваня Калишенко тут же растянул мехи своей гармони, и полилась над летным полем волшебная мелодия венского вальса. Начались танцы, которым очень обрадовались наши девчонки - в последнее время мы не баловали их веселыми вечерами, не до этого было.
   В полку митинг. Зачитан приказ о поощрении отличившихся в боях за Вену и благодарственные письма, отправляемые на Родину командованием. Послано такое письмо и моим родителям на Волгу. В нем сообщалось, что меня представили к званию дважды Героя Советского Союза. "Как будут счастливы отец и мать!"-подумал я. Давно не видел, их, соскучился, истосковался по ним и по Маше. Одно утешало - скоро войне конец.
   Благодарственное письмо, отпечатанное на машинке, за подписью Онуфриенко, Якубовского, Резникова, Прожеева я и сейчас бережно храню. Это последний дорогой для меня документ, подписанный Григорием Денисовичем Онуфриенко.
   Случилось то, чего никто не ожидал...
   Кравцов, Якубовский и я обратились к Онуфриенко с просьбой разрешить нам съездить в Вену. День был пасмурный, но теплый, вылетов, кроме как на разведку, не намечалось. Командир полка сказал:
   - Хорошо, вы это заслужили. Поеду и я с вами.
   На трофейном "хорьхе" за двадцать минут добрались до Вены. Прокатились по ее улицам, прошлись пешком. Город еще дымился, было много руин. Затем побывали в нашей комендатуре.
   На этом осмотр Вены закончился. Мы затратили на него всего три часа. Но в полку ждал нас разгневанный командир дивизии подполковник Ф. С. Шаталин. Он сразу наговорил Онуфриенко немало обидных слов и в нашем присутствии объявил, что за самовольное оставление полка отстраняет его от командования.
   Мы не поверили своим ушам. Думали, что комдив, отойдя, откажется от столь скоропалительного решения. Однако вскоре Онуфриенко оставил полк.
   Тяжким было прощание с Онуфриенко. А для меня - особенно. Расставаясь, мы крепко обнялись и расцеловались.
   - Держись, Скоморох, война кончается, но впереди у нас еще много дел, сказал он, и я вновь подивился его оптимизму и крепости духа.
   - Прощай, отец Онуфрий, спасибо тебе за все... за все...
   После ухода Онуфриенко полк как будто осиротел. Кто мог заменить нам "отца Онуфрия", с которым мы прошли самые трудные версты войны?
   ...Враг появляется в небе редко и только большими группами. Мы добились разрешения на свободную охоту - искать и бить противника в тылу, на его аэродромах. И вот с Горьковым отправились в такой полет. По пути заметили вражеский аэродром. Один самолет подожгли на стоянке, второй - на разбеге. Пошли на другой аэродром. Применяем хитрый прием: на бреющем подходим к летному полю, делаем крутую горку, потом выходим как бы на петлю - и прицельно бьем по крестоносным машинам. Один заход, второй. Вдруг видим - вокруг нас "мессершмитты".
   Увеличиваем интервал и, отбиваясь, отходим, всячески уклоняясь от снарядных трасс.
   - Горкин, как с горючим? - спрашиваю.
   - На пределе.
   Ну что ж, ничего не поделаешь, надо выходить из боя. Затяжеляю винт, полный газ - и камнем бросаюсь вниз. Горьков за мной. У самой земли переходим на бреющий. А "мессеры", немного поотстав, продолжают преследование. Выскочили к Дунаю, идем, почти касаясь винтами волн. Вижу, пара "мессеров" пристраивается к Горькову. Развернулся, дал очередь - отстали.
   К Вене подошли - бензин на нуле. Но все-таки дотянули до аэродрома. У Горькова мотор остановился на планировании, у меня - при заруливании.
   Вылезли мы из кабин и неожиданно громко рассмеялись. Это была своеобразная разрядка после столь длительного состояния напряженности, вызванного и уходом Онуфриенко, и неудачей в последнем вылете: ведь в самом конце войны чуть не сложили крылья...
   Через день представилась возможность взять реванш. Шестеркой вылетели на прикрытие войск. С земли нас предупредили: впереди до двадцати пяти "фоккеров".
   Пока все идет нормально, вдруг слышу голос Бутенко, летчика из соседней эскадрильи Якубовского, с которым сейчас действуем вместе.
   - Вижу "фоккеров", атакую!
   Горьков ему внушает:
   - Не лезь поперед батьки в пекло...
   Я передаю:
   - Бутенко, займи свое место в строю!
   Вот ведь - один полк, соседние эскадрильи, вместе летаем, а порядки разные. Из моих подчиненных никто не рискнул бы в подобной ситуации действовать по своему усмотрению, как Бутенко. В групповом бою успех обеспечивает прежде всего железная дисциплина строя.
   Бутенко занял свое место выше группы. Я крутым левым разворотом приблизился к цели и короткой очередью свалил стервятника на землю. Ребята взяли в оборот остальных. Летчик сбитого самолета выбросился на парашюте, его взяли в плен. Оказался он инструктором высшей школы воздушного боя.
   Наша эскадрилья пополнилась новичками - младшими лейтенантами Алексеем Бесединым, Николаем Бобковым, Дмитрием Сохой. Крепкие, задорные, рвущиеся в бой ребята. В запасных полках они истомились по настоящему делу. Но боевого опыта у них мало. Надо подучить.
   За нами - "старожилами" - громадный боевой путь. Кавказ, Кубань, Белгород, Днепр, Кишинев, Бухарест, Белград, Будапешт, Вена...
   Собрав эскадрилью, и рассказал новичкам о каждом из наших летчиков, о том, кто, где, когда и чем отличился, за что получил боевые награды. О том, что превыше всего мы ценим скромность, честность, взаимовыручку, мужество и мастерство. Вспомнил о самых памятных воздушных боях. Новички слушали затаив дыхание. О чем они думали? О том, что самое важное и интересное уже стало историей? Или мысленно прикидывали, долго ли еще придется добивать Гитлера, успеют ли проявить себя?
   Прежде чем взять их с собой на задание, к каждому прикрепили надежных, умелых летчиков: к Беседину- Горькова, к Бобкову - Калашонка. Над Сохой шефство взял я.
   Учили их технике пилотирования, приемам воздушного боя прямо над аэродромом, а затем стали осторожно вводить в бой: мы не простили бы себе, если бы сейчас, под конец войны, потеряли хоть одного из молодых. Волнующими для меня были полеты с новичками над Альпами - все здесь живо напоминало Адлер, Кавказские горы. Я как бы заново переживал свою боевую молодость. Перед глазами вставали мои учителя - Микитченко, Евтодиенко, боевые друзья Шахбазян, Лаптев, Девкин, Мартынов, Липатов...
   Всем нам - и учителям, и ученикам - тогда было во сто крат труднее. Настоящей науки боя ведь почти никто не знал.
   Сейчас совсем иное дело. И наши молодые это чувствуют - не так волнуются, знают: и научим, и защитим.
   Каждый из нас щедро делился с новичками всем, что знал и умел, раскрывал им свои "секреты".
   Когда мы занимались с молодыми, произошло одно запомнившееся событие: на нашем аэродроме случайно приземлился американский истребитель дальнего сопровождения. Нам интересно было встретиться с американцем: как-никак союзник.
   Он оказался одних с нами лет. За обедом разговорились, американец сожалел о смерти Рузвельта, неодобрительно отозвался о Трумэне, поделился своими планами послевоенной жизни - стать фермером, делать бизнес.
   - Давно вы на фронте? - спросили мы.
   - Год...
   - Сколько у вас боевых вылетов?
   - Тридцать.
   Мы переглянулись. 30 вылетов! У каждого из нас за такое время набралось 150-200, а то и 300.
   После обеда обменялись сувенирами. Я подарил ему мундштук из слоновой кости в золотой оправе, он мне - знак летчика и расческу. Потом мы с Горьковым сопроводили его километров двести пятьдесят и расстались навсегда.
   ...Приближается 1 мая 1945 года. Весна победы! Долгожданной, добытой нами с невероятными трудностями,
   Идет штурм Берлина. Мы с нетерпением ждем вестей о его падении.
   Нас неожиданно перебрасывают в Фишемендорф - восточнее Вены. Это населенный пункт на берегу Дуная, рядом - отлично оборудованный аэродром.
   Отсюда стали летать на прикрытие наших войск, действовавших в Чехословакии, под Брно. Именно здесь на наших картах был проложен последний боевой маршрут. Именно на этом маршруте я закрою свой счет сбитым фашистским самолетам. Мы с Дмитрием Сохой сопровождали штурмовики. Недалеко от Брно нас встретила группа ФВ-190, попыталась помешать "илам" выполнить задание. А снизу к "горбатым" стали подбираться "мессеры". Ими занялась ударная группа, а мы с Сохой набросились на "фоккеры". Они - вниз, переходят на бреющий, ища спасения, входят в лощину. Мы за ними. Вот между нами 100-150 метров. Впереди-небольшая возвышенность. Ведущий "фоккер" стал огибать ее, ведомый следом.
   - Смотри, Усы (так мы звали Соху-обладателя густых усов), сейчас открою огонь.
   Как только ведомый стал набирать высоту, я дал короткую очередь, "фоккер" врезался в возвышенность, взорвался.
   Дал я и Сохе возможность испробовать свое умение. Он долго пристраивался к цели, невпопад выпускал очереди.
   Неужели и я когда-то был таким? Конечно, был. Ведь били меня, еще как били! Разве это можно забыть?
   Зато теперь я могу позволить начинающему воздушному бойцу пройти огневое крещение, не опасаясь за исход поединка, за его жизнь.
   - Смелее, Дмитрий, решительнее, за прикрытие не беспокойся!
   Ободренный Соха, увидя, что я никого к нему не подпускаю, стал действовать сноровистее, энергичнее и в конце концов одержал первую победу.
   Я сбил последний, сорок шестой самолет. Соха - первый. Я закрыл свой боевой счет, он открыл его.
   Это было символично.
   Вступающее в жизнь новое поколение воздушных бойцов как бы подхватывало эстафету боевых дел ветеранов-фронтовиков.
   ...Все войны кончаются миром. Даже самые жестокие и кровопролитные. Так было и на сей раз. 9 мая на рассвете нас подняла на ноги стрельба. Мы быстро одеваемся, хватаем оружие, выбегаем на улицу. Смотрим - кругом светло от ракет.
   - Товарищ командир, победа! - радостно кричат летчики. - Победа!
   Мы тоже начинаем стрелять в воздух, качать друг друга, обниматься.
   Если бы в этот час кто-нибудь пролетел над всем фронтом - увидел бы совершенно одинаковую картину ликования.
   Мы были абсолютно уверены в том, что все кончилось, как вдруг в десять утра поступил приказ - срочно идти на штурмовку отступающих в Альпах вражеских войск.
   Отправились мы с Калашонком. Где искать фашистов - точно никто не знал. Нам сказали: увидите колонны, идущие на запад, - штурмуйте, пока не повернут обратно.
   Взлетели. В эфире-тишина. Наверное, в этом районе, кроме нас, в воздухе никого нет. Благодать! Никто не мешает, никого не нужно опасаться. Мирное небо... Как же все-таки оно прекрасно!
   Ходим над отрогами Восточных Альп - неповторимых по своей красоте в эту майскую пору. Полюбовались величественной панорамой заснеженных вершин, снизились, стали просматривать дороги. Видим колонну, движущуюся на запад. Предупредили огнем, заставили остановиться. Вернулись на аэродром, потом снова взлетели, уже четверкой - Горьков, Калашонок, Маслов и я. А вражеская колонна спешно продолжает путь па запад. Опять остановили ее... В третий раз пришли сюда восьмеркой - и повернули-таки колонну обратно. Потом ее конвоировали подоспевшие штурмовики.
   10 мая нас подняли в три часа ночи. Задача та же: поворачивать обратно отступающие колонны противника.
   Наконец-то наша боевая деятельность завершилась. Война окончилась, показав всему миру мощь и несокрушимость первого в мире социалистического государства.
   Наш 31-й истребительный авиационный Нижнеднестровский Краснознаменный, орденов Кутузова и Богдана Хмельницкого полк за годы войны произвел 17 301 боевой вылет, 608 групповых воздушных боев, уничтожил 350 фашистских самолетов.
   Боевые потери полка - 54 летчика и 175 самолетов.
   Победа досталась очень дорогой ценой.
   Но кровь лучших сыновей нашей любимой Родины была пролита не зря: мы отстояли право людей на мирную и счастливую жизнь.
   Мирная жизнь пришла и к нам. Многим казалось странным, что теперь наша главная забота - взлет, посадка, маршруты, зона. А ведь мы всегда говорили:
   - Боем живет истребитель!
   Газеты опубликовали приказ Верховного Главнокомандующего: "В ознаменование победы над Германией в Великой Отечественной войне назначаю на 24 июня 1945 года в Москве на Красной площади парад войск действующей армии, Военно-Морского Флота и Московского гарнизона - Парад Победы..."
   Вместе с Героями Советского Союза П. Я. Якубовским, Г. Ф. Сивковым, Н. Е. Платоновым и другими товарищами отправляюсь в Москву и я для участия в Параде Победы...
    
   Заключение
   Вот и закончена повесть - ответ на письмо, полученное мной от курсантов будущих летчиков-истребителей.
   С волнением перелистываю ее страницы и вновь переживаю весь свой трудный боевой путь. И оживают образы людей, окрылявших меня, навсегда вошедших в мою жизнь. Я как будто наяву слышу их голоса:
   Алексей Мелентьев. Сражайтесь так, дорогие друзья, чтобы Кавказские горы навсегда запомнили советских воздушных бойцов, помните: "адлер" - это "орел"!
   Владимир Евтодиенко. Ну вот, Коля, ты уже не только отбиваешься, но сам нападаешь...
   Яков Микитченко. Негоже боевому летчику унывать. Да еще комсомольцу. Посмотри на наших коммунистов: от неудач они только мужают.
   Варвара Ляшенко. Скоморох, подойди поближе - надежнее будет прикрытие...
   Григорий Онуфриенко. Самокритичность - главная черта коммуниста...
   Николай Краснов. Ведущий - творец боя! Взаимодействие пары - обоюдная забота друг о друге, иначе успеха не будет.
   Авраам Резников. В работе с людьми, как и в воздушном бою, нет рецептов на все случаи...
   Шандор Далаши. К любому делу привыкнуть надо...
   В памяти оживают многие фронтовые события. И каждый эпизод, каждая подробность дороги мне. В них мои горести и радости, по-своему неповторимая часть моей жизни.
   Когда осенью 1945 года я приехал вместе с Машей в мое родное село Лапоть, отец и мать верили и не верили, что я, дважды Герой Советского Союза, вернулся с войны живым и невредимым.
   - Как же тебе, сынок, удалось благополучно вырваться из такого пекла?спрашивала сквозь слезы мать...
   - Я, мама, не вырывался, я воевал...
   А потом я долго-долго стоял на берегу Волги, стараясь осмыслить все пережитое за годы войны.
   Могучая река величаво несла свои чистые воды. В прибрежных камнях плескалась волна, как бы приглашая вступить с ней в разговор.
   Волга, Волга... Вот я снова вернулся к тебе...
   Здесь родился величайший гений человечества - Владимир Ильич Ленин. На твоих берегах жили люди, умножившие славу нашей Отчизны, - Н. Г. Чернышевский, М. Е. Салтыков-Щедрин, Н. И. Лобачевский, П. Н. Яблочков, Ф. И. Шаляпин, А. М. Горький, В. П. Чкалов...
   И вот загремела над миром самая жестокая война.
   И снова Волга вошла в историю как рубеж жизни и смерти. Сталинград! Он стал символом непоколебимой стойкости, величайшего мужества и силы духа народа.