Акула К.. Боем живет истребитель

   Будапешт взят. Всем нам не терпится побыстрее побывать в нем, посмотреть, что там осталось после длительных, кровопролитных боев.
   Мы уже собрались ехать в город, когда разнеслась весть: к нам прибыла делегация гвардейцев-казаков 5-го Донского кавалерийского корпуса генерала С. И. Горшкова.
   Мы очень обрадовались дорогим гостям. Знали об их большом мужестве, исключительной стойкости, давно хотели встретиться.
   Возглавлял делегацию полковник Н. И. Привалов. В ее составе был и шестидесятипятилетний усатый капитан П. С. Куркин - кавалер четырех Георгиевских крестов и трех орденов боевого Красного Знамени. Как мы узнали, с ним вместе воевали его сыновья и зять - тоже офицеры.
   У нас состоялся вечер боевого содружества. Содружества, родившегося в самых напряженных боях. Обстановка тогда сложилась для 3-го Украинского фронта угрожающая. Верховный Главнокомандующий разрешил И. Ф. Толбухину отвести войска на правый берег Дуная. Но командующий на это не пошел, понимая, чего может стоить такой маневр. И приказал казакам спешиться, грудью встать на пути остервеневших гитлеровцев.
   Нашей 17-й воздушной было поручено обеспечение надежного прикрытия донских казаков. Мы, хорошо представляя себе, как тяжело приходится лихим рубакам, беспрестанно висели над передним краем, обрушивая на врага бомбы и снаряды. Ожесточенно отбивались казаки, показывая чудеса храбрости и героизма. Многие из них навсегда остались на поле боя, но ни один не дрогнул, не отступил. Девизом казаков было "Стоять насмерть!", и они отстояли свой рубеж, сдержали бешеный натиск врага.
   И вот теперь они прибыли, чтобы поблагодарить нас за поддержку с воздуха. А мы без конца восхищались нашими гостями - людьми необычайного мужества. Особенно понравился всем капитан Паромон Самсонович Куркин. Он ярко рассказывал о боях, в которых участвовал еще в империалистическую, а затем в гражданскую войну. И шутил:
   - Сын и зять - старшие офицеры, а я все капитан... За три войны на три ступени поднялся в звании...
   Вспомнив наши совместные бои, попытались заглянуть в будущее. Было ясно: война идет к концу. Войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов успешно развивают Висло-Одерскую операцию, 2-й и 3-й Белорусские фронты Восточно-Прусскую, 2-й и 3-й Украинские скоро полностью освободят Венгрию. Грандиозное сражение, развернувшееся на всем пространстве между Дунаем я Балтийским морем, несло фашизму возмездие за страдания и беды, причиненные народам многих стран.
   О многом переговорили мы с нашими гостями, сфотографировались на память, расстались с ними как самые дорогие друзья.
   И вот мы - в Будапеште. Город сильно разрушен. Но подавляющее большинство разрушений - дело рук гитлеровцев и их приспешников - хортистов, салашистов. Будапешт испытал и голод и холод, узнал, как рвутся снаряды и бомбы, увидел рукопашные схватки за каждый дом, перенес все жестокости нацистского режима.
   Но он выстоял и сохранил свою радостную улыбку, с которой вышли на его улицы жители приветствовать советских воинов-освободителей.
   Мы первым делом направились к знаменитому будапештскому парламенту. Он, к сожалению, значительно пострадал. Взглянули на мосты через Дунай: некоторые из них уцелели.
   Жители Будапешта не дают нам сделать шага - заводят разговоры, благодарят, пожимают руки. Они могли бы и не делать этого - выражение их счастливых лиц само говорило за себя: кошмар закончился, начинается настоящая жизнь. Мы не могли отказаться от приглашения зайти в дом, посидеть с его жильцами, выпить по чашечке кофе. Нас пригласил средних лет интеллигентный мужчина. На пороге нас встретила миловидная, стройная женщина, - оказалась, актриса, солистка Будапештского театра оперы и балета. Мне сразу вспомнилась Одесса; везет на встречи с людьми искусства!
   Пока хозяйка готовила стол из своих скудных запасов и наших продуктов, предусмотрительно захваченных шофером, ее муж рассказал, что она училась в итальянском оперном театре Ла Скала. Я впервые слышал об этом театре. Приветливые хозяева этому не удивились, стали наперебой, с увлечением рассказывать о нем.
   Мы говорили на тему, далекую от войны, и всем нам было хорошо, уютно, как бывает среди давних друзей. Актриса высказала свою заветную мечту: когда все окончательно уладится, побывать на гастролях в Советском Союзе. Мы с Кирилюком поддержали ее желание, выразили надежду, что оно обязательно сбудется.
   Подобные теплые встречи проходили тогда по всему Будапешту. Жители города тянулись к нам, чтобы поближе узнать нас, выразить благодарность за обретенную свободу.
   Радостно было узнавать о том, что многие венгерские патриоты, рискуя жизнью, партизанили, немало их сражалось и плечом к плечу с нашими воинами. А спустя некоторое время после войны ряд венгерских граждан, в том числе Лайош и Лайошне Сабо, Янош и Арпал Крейн и другие, будут награждены советскими орденами за спасение наших летчиков. Хорошо представляя себе обстановку в хортистской Венгрии, я понимаю всю значимость этого подвига.
   В одну из наших поездок в Будапешт во время налета гитлеровской авиации мы потеряли Мишу Куклина - чудесного человека, отличного летчика. Случайный осколок сразил его наповал. Тяжелым было наше возвращение на аэродром. Выкопали могилу на Текельском кладбище, опустили Мишу в землю, с которой он столько раз взлетал в небо на своем самолете.
   "Где ни побываешь в Венгрии, - скажет потом Янош Кадар, - всюду можно видеть могилы советских воинов. В них покоятся герои, советские солдаты, отдавшие жизнь за свободу нашего народа. Мы свято чтим их .память и обещаем, что никогда не зарастет дорога к их могилам".
   Эти слова - о Михаиле Куклине, о многих и многих наших товарищах по оружию, сложивших свои головы за освобождение Венгрии.
   Венгерский народ свято чтит память о погибших советских воинах. У развилки дорог Вена - Белград высится памятник советским парламентерам, подло убитым фашистами.
   А когда ранним утром над венгерской столицей занимается рассвет, первые лучи солнца освещают величественный монумент Свободы на горе Геллерт. Рядом со скульптурой женщины с высоко поднятой пальмовой ветвью мира в руке - бронзовый советский солдат. "Освободителям - советским героям от благодарного венгерского народа" - гласит надпись.
    
   Глава XIII. Венский вальс
   Февраль 1945 года ознаменовался исключительно важным событием - Ялтинской конференцией глав трех великих союзных держав: СССР, США, Англии.
   Любопытной была обстановка, в которой проходила конференция: союзников постигла серьезная неудача в Арденнах, и советское командование, чтобы выручить их, раньше намеченного срока развернуло широкое наступление по всему фронту. Наши войска стали уверенно продвигаться к столице фашистской Германии - Берлину.
   Во время ожесточенных боев за освобождение Будапешта мы не переставали пристально следить за ходом конференции, читали и перечитывали все- газетные сообщения о ней, внимательно слушали беседы политработников, пропагандистов и агитаторов. Нам крайне важно было знать, что говорили по тому или иному вопросу Сталин, Рузвельт и Черчилль. Все понимали: каждое их слово, зафиксированное в решениях конференции, касается судьбы послевоенного мира. И мы с глубоким удовлетворением узнали о том, что ставка гитлеровской верхушки на раскол в лагере союзников потерпела полный провал: три великие державы начертали развернутую программу действий по устройству мира после окончательного разгрома фашистской Германии.
   Работа и итоги конференции во многом предопределили решения, которые будут потом приняты в Потсдаме.
   17 февраля 2-му и 3-му Украинским фронтам Верховное Главнокомандование поставило задачу: перегруппировать силы и развернуть дальнейшее наступление на запад с целью полного освобождения Венгрии, а затем - Австрии.
   Вена... У каждого человека представление о ней связано с музыкой. Никто, пожалуй, не может назвать другого в прошлом столь же музыкального города. И потому многие из нас принялись напевать давно знакомую мелодию венского вальса.
   Однако оказалось, что на. лирический лад настраиваться еще рановато: пришлось десять дней вести ожесточенные оборонительные бои.
   Нас то и дело посылали на разведку. Крупная группировка гитлеровских войск сосредоточивалась на сравнительно небольшом пространстве между озерами Балатон и Веленце. Что же собирается делать противник - обороняться? Или он нанесет еще один ответный удар?
   Ясно одно: фашисты любой ценой постараются закрыть нам дорогу в Австрию и Германию, где сконцентрирована военная промышленность. Им крайне необходимо сохранить в своих руках и западные нефтеносные районы Венгрии - теперь уже единственный источник жидкого топлива для вермахта. После войны нам станут известны и другие причины упорного сопротивления гитлеровцев на нашем фронте: если бы им удалось закрепиться на Дунае, они перебросили бы часть войск под Берлин, затянули войну, добивались бы сепаратного мира с западными державами. Вот что скрывалось за концентрацией немецких войск в межозерье.
   Погода между тем становилась все хуже и хуже. Но, несмотря на это, мы отдельными экипажами вылетали не только на разведку, но и на штурмовку. Одновременно вели активную подготовку к предстоящим боям: накапливали боеприпасы, горючее, ремонтировали поврежденные самолеты, изучали район будущих действий, отрабатывали тактические приемы.
   В эскадрилье мы тщательно проанализировали ход боев за Будапешт, отметили удачные моменты, разобрались в промахах. Как известно, на ошибках учатся - об этом мы не забывали и на фронте. Тут нам особенно помогало обостренное чувство партийности. "Главная черта коммуниста, - неоднократно напоминал Онуфриенко, самокритичность". Он сам подавал нам в этом пример.
   Разговор о поведении коммунистов в боевой обстановке постоянно велся на партийных собраниях эскадрильи. И не было случая, чтобы кто-нибудь обиделся на резкую критику; все знали, что в бою мы жизнь отдадим друг за друга. Это было настоящее боевое летное братство, с которым несовместимы малейшая фальшь, неискренность, непорядочность.
   Основательно, всесторонне готовились мы к новым схваткам с фашистами.
   23 февраля 1945 года.
   В полку митинг. Командир зачитывает праздничный приказ Верховного Главнокомандующего, затем выступает замполит, за ним - летчики. Дают слово мне. Многое хочется сказать о товарищах. Однако коротким было мое выступление: когда выступаешь - волнуешься больше, чем в бою, с трудом подбираешь нужные слова. От имени всей эскадрильи я заверил командование полка, что будем сражаться не на жизнь, а на смерть, до полного уничтожения врага.
   Митинг окончен. Все разошлись. И вдруг на всю стоянку гремит голос Онуфриенко:
   - Где Скоморохов и Кирилюк? Ко мне их, качать их!!!
   - Что случилось? Что?
   Торопимся с Кирилюком к Онуфриенко. Он заключает нас в объятия, целует и взволнованно, громко, чтобы слышали все собравшиеся, говорит:
   - Товарищи, Скоморох и Керим - Герои Советского Союза!
   Не успели мы с Виктором опомниться, как очутились в воздухе. Нас так долго и рьяно качали, что я невольно подумал: жаль, что не могу вырваться и закрыться фонарем в кабине самолета, как это сделал в свое время Лев Шиманчик.
   Герой Советского Союза!
   Когда весь мир облетели имена первых Героев Советского Союза М. Водопьянова, И. Доронина, Н. Каманина, С. Леваневского, А. Ляпидевского, В. Молокова и М. Слепнева, эти люди рисовались моем воображении исключительными.
   Потом судьба свела меня с замечательными людьми - Героями Советского Союза Н. Ф. Балановым, Григорием Онуфриенко и Николаем Красновым. Крыло в крыло ходил я с ними на врага, но даже в мыслях не смел сравнивать себя с ними, потому что считал их людьми самого безграничного мужества.
   И вот я тоже вливаюсь в когорту тех, кого Советская Родина удостоила высшей воинской награды.
   Верилось и не верилось в это.
   Мы с Кирилюком ходили именинниками, хмельные от большого счастья, то и дело принимали поздравления друзей, с наших лиц не сходила улыбка. Никогда раньше не приходилось мне испытывать ничего подобного: на душе легко, сердце поет, за спиной словно выросли крылья.
   К вечеру у входа в столовую была вывешена пахнущая свежей краской картина: Якубовский, Кирилюк и я в доспехах древнерусских воинов, на могучих конях. Три богатыря! Картину нарисовал кто-то из солдат по просьбе заместителя начальника штаба полка майора Валентина Павлова. Она не блистала художественными достоинствами, но всем нам была очень дорога.
   ...После праздника выпало несколько сравнительно спокойных дней, и мы имели возможность как следует подготовиться к предстоящим боям.
   5 марта - как раз выдалась отвратительная погода - меня вызвали на КП полка.
   - Скоморох, важное задание - пойдешь на разведку в район Секешфехервара, говорит Онуфриенко. - Это личное распоряжение генерала Толстикова...
   Вылетаем в паре с Кирилюком. Облака прижимают нас к самой земле. Моросит дождь. Попадаем в туман.
   - Если случайно оторвешься - иди домой, меня не ищи, - предупреждаю по радио Виктора. Но он цепкий, идет рядышком. Долгое время ничего обнаружить не удается. И вдруг ударили зенитки. Откуда? Снизившись, присматриваемся ого-го! - немецкие танки! И в таком количестве, как на Курской дуге. Сначала глазам своим не поверили. Еще заход - действительно, все дороги, ведущие к линии фронта, забиты танками и бронемашинами.
   Скорей назад, скорей! Торопимся домой, докладываем. Нам не верят, снова посылают на разведку. Мы снова в воздухе. Картина та же. На этот раз наши сведения передаются в вышестоящий штаб.
   А на следующий день все вокруг вздыбилось, загрохотало - гитлеровцы ринулись в контрнаступление, нанося главный удар в районе озер Веленце и Балатон.
   Прорвав первую полосу нашей обороны сильными бронированными кулаками, они устремились к Дунаю. Началась последняя в минувшей войне оборонительная операция советских войск, получившая название Балатон-ской.
   Чтобы сдержать натиск врага, командующий фронтом бросил в бой все имевшиеся в его распоряжении силы, даже дивизию тихоходных ночных бомбардировщиков Пв-2. Нам, летчикам, приходилось сражаться круглые сутки.
   В это время к войскам обратился с призывом Военный совет фронта: "...Бешеным атакам гитлеровцев противопоставим нашу несгибаемую стойкость и упорство в бою, измотаем, обескровим врага, а затем разгромим его всесокрушающим ударом... Родина ждет от нас победы!"
   Сражения приобретали все более ожесточенный характер. В эти дни и на мою долю выпало испытание, от которого на висках появилась седина.
   Вылетели мы шестеркой - Калашонок, Маслов, Горьков, Кирилюк, Кисляков и я - на прикрытие войск.
   Над передним краем увидели "мессершмиттов". Я обычно не спешил ввязываться в бой с первой группой. Мы с ведомым, как правило, находились вверху, оберегая наши атакующие пары от всяких неожиданностей.
   А тут не удержался и сразу пошел в атаку, приказав паре Кирилюка находиться вверху.
   Началась схватка. Одного "мессера" я уже взял было на прицел, вот-вот сражу его. Он скользнул вниз. Я за ним. Выходя из пикирования, снова начинаю накладывать на него перекрестие прицела. И тут чувствую удар, скорее резкий толчок, от которого машина сама по себе рванулась вверх. Обуздать ее никак не удается. Она упрямо лезет ввысь, теряя скорость, а затем клюет носом и камнем летит к земле. Стараюсь справиться с непокорным самолетом. Но все мои усилия ни к чему не приводят. Земля приближается с невероятной быстротой. Что делать? Прыгать!
   - Керим, я покидаю самолет, бери управление боем на себя...
   И тут на какое-то мгновение в эфире воцарилась тишина. Видно, товарищи не поняли, что со мной случилось. Ведь мне еще ни разу не приходилось пользоваться парашютом. Даже когда зениткой была разворочена плоскость, отбито одно колесо, я все же сумел благополучно приземлиться.
   Когда все увидели, что мой "лавочкин" действительно неуправляем, посыпались всевозможные советы. Только мне было не до них, я уже начал отстегивать привязные ремни. И вдруг слышу крайне встревоженный голос:
   - Скоморох, Скоморох, внизу немцы, немцы внизу! Это подполковник Александр Самохин - заместитель командира штурмовой дивизии. Хотя он часто бывал на НП, мы никогда с ним не встречались, но почти каждый день переговаривались по радио и прониклись друг к другу уважением.
   Меня будто током ударило. Попасть в плен?! Нет, только не это!
   - Скоморох, внизу немцы, ты слышишь меня? - спрашивает Самохин.
   - Вас слышу, все понял, - ответил я, а про себя подумал: "Спасибо, друг!"
   В считанные секунды промелькнула вся моя недолгая жизнь... Мысленно представил встречу с фашистами...
   А земля все ближе, ближе... Конец?! Из последних сил борюсь с неповинующейся машиной.
   Внезапно замечаю, что самолет уменьшает угол пикирования. Ручку - на себя! Сектор газа - вперед. Обороты - максимальные. Истребитель начинает переходить в горизонт. Ура! Еще не все потеряно.
   - Ребята, прикройте, еще есть шанс! - передаю по радио.
   Когда самолет снова стал набирать высоту, я убрал газ, ручку управления подал вперед. В какой-то точке, потеряв скорость, самолет снова переходит в пикирование. Повторяется все сначала, но уже с меньшей, более пологой амплитудой. Отлично! Правду говорят, что безвыходных положении не бывает.
   Приноровился управлять машиной - амплитуда становится все более пологой. В окружении боевых друзей держу курс домой.
   Самохин предупреждает ребят;
   - "Мессерами" не увлекайтесь, надежно прикрывайте ведущего!
   А внизу Дунай. Вот он уже остается позади. Тут наши войска. Можно бы и покинуть самолет, да жалко. Он меня не подвел, считай, выручил из беды. Как же я его брошу? Нет, этому не бывать. "Ковыляю" дальше. Вот и аэродром. Выпускаю шасси.
   Снижаюсь до двухсот метров. Машинально, по привычке, выпустил щитки "лавочкин" сразу как бы вспух. Я похолодел. Но тут же взял себя в руки, добавил газку. На большой скорости прохожу над летным полем, потихоньку уменьшаю обороты, проскакиваю почти весь аэродром, шлепаюсь на краю бетонки, вкатываюсь прямо в кювет, становлюсь "на попа". Машина стоит на лопастях и коке, не качается. Что же делать? Вылезти не решаюсь - "лавочкин" непременно завалится, может произойти беда. Нет, буду ждать.
   Казалось, прошла вечность. Наконец прибежал техник, приехала полуторка. В кузов, выложенный матрацами, осторожно опустили хвост самолета.
   На аэродроме я вылез из кабины и долго не мог прийти в себя - не верилось, что остался жив и невредим.
   Что же случилось? Оказалось, зенитный снаряд попал прямо в хвостовое оперение, отбил левую часть руля глубины, повредил правую. Я летел, как поется в американской песенке, "на честном слове и на одном крыле".
   Техники и механики быстро отремонтировали мой самолет. Я поднялся в воздух, проверил - хорош. Неужели это из-за его непослушания я чуть не попал в руки врага? Спасибо Самохину - вовремя подсказал, что внизу вражеские позиции. После войны я встречусь с ним в нашем полку и выражу сердечную признательность за товарищескую помощь.
   А пока бои продолжаются. С Горьковым, Кисляковым, Цыкиным отправляемся сопровождать группу штурмовиков во главе с Героем Советского Союза старшим лейтенантом К. Прохоровым. Звание Героя было присвоено ему и мне одним указом, и это как-то сблизило нас.
   Задание выполнено, штурмовики хорошо поработали. Идем назад, пересекаем Дунай, скоро и аэродром.
   Слышу голос Прохорова:
   - Скоморох, благодарю за прикрытие, мы уже дома; до новой встречи в воздухе!
   - Рады служить славным боевым труженикам.
   Я осматриваю четкий строй "илов" - идут красиво, крыло в крыло. Никто им не угрожает, можно и уходить. Но что-то удерживает меня, хочется еще немного пройти рядом с "горбатыми", перекинуться словцом-другим с Прохоровым славным, веселым парнем.
   Только начали переговариваться, вдруг слышу: "Мессеры", "мессеры"!
   Осматриваюсь - "мессершмитты" подкрадываются к штурмовикам снизу. А мы сверху, километрах в трех. Ближе всех к противнику - Цыкин.
   - "Горбатые", убирайте шасси. Цыкин, атакуй!-передаю по радио и тоже спешу наперерез вражеским истребителям. Издалека открываю навесной заградительный огонь - не действует, немец идет прямо к "илам". Я подхожу поближе, снова даю очередь - "мессершмитт" уходит. Цыкин сорвал атаку второго. Подоспел Горьков. Враг стал уходить. Мы устремились в погоню. Зло нас взяло: обнаглели фашисты, прямо над аэродромом нападают, надо их проучить.
   За Дунаем настигаю "мессершмитта", сваливаю его одной очередью. За вторым идет Цыкин, да что-то торопится.
   - Миша, спокойнее, прикрою, помогу! Слова эти ободрили Цыкина, придали ему уверенности.
   Я тут же услышал;
   - Ну, держись, покажу тебе!
   Миша Цыкин по всем правилам провел атаку, от выпущенной им трассы "мессершмитт" клюнул носом и взорвался.
   Мне вспомнились слова Героя Советского Союза полковника Н. Ф. Баланова, сказанные нам, молодым летчикам, в Адлере:
   - Ведомый не только прикрывает, но в атакует, когда нужно.
   Сейчас это вошло в нашу повседневную, практику. Да, сложная штука воздушный бой. Трудно предусмотреть все его перипетии, нюансы. Но нужно. Для этого требуется незаурядное мастерство, отработанная точность действий, пунктуальная исполнительность и одновременно высокая бдительность, боевая активность и безграничная храбрость. Воздушный бой только непосвященному может показаться стихийным, неуправляемым. Он развивается согласно своим внутренним законам, познав которые ты становишься хозяином положения, а если ты еще и командир - настоящим организатором боя. Умение понимать обстановку, мгновенно оценивать ее, быстро принимать решения, проявлять тактическую гибкость, находчивость, не теряться при неожиданных осложнениях, находить правильный выход из них - вот что определяет мастерство воздушного бойца. Горе тому, кто в каждом отдельном случае станет пользоваться заученным когда-то приемом. Настоящее боевое искусство проявляется тогда, когда, зная сто способов борьбы, ты применяешь свой собственный, сто первый.
   Командир организует бой, стремясь с максимальной эффективностью использовать имеющиеся в его распоряжении силы и средства. Свой личный пример, опыт, знания и мастерство он направляет на достижение главной цели уничтожение врага.
   В воздухе он один в ответе за свои решения. Они должны быть продуманны, целесообразны, обоснованны, чтобы у подчиненных не возникало ни малейшего сомнения в их разумности!
   К сожалению, в первое время к искусству организации и ведения воздушного боя не все командиры относились с должным вниманием, и молодые летчики нередко обретали мастерство ценой ошибок и неудач, отчего терялось многое.
   ...На аэродроме я поздравил Мишу Цыкина с очередной, четырнадцатой по счету победой. Мне тогда и в голову не могло прийти, что это наш последний совместный воздушный бой.
   Миша вновь отправился на задание. Встретил "мессершмиттов", вступил с ними в схватку. Потом переключился на подошедших "фоккеров", одного из них сбил. Но и в его кабине разорвался снаряд.
   Раненный в живот, Миша продолжал отбиваться от "мессершмиттов". На помощь ему выслали группу истребителей.
   Мой самолет как раз заправили горючим. Я занял место в кабине, включил радио. Слышу голос Цыкина:
   - Ранен вторично, выхожу из боя.
   Быстро взлетаем, идем в район боя, а Миша уже заходит на посадку.
   Не встретив в воздухе ни единого фашиста, возвращаемся. Спешу узнать, что с Мишей. Его уже увозит санитарная машина. В сторонке стоит подбитый самолет. Бросаюсь к нему, заглядываю в кабину - она вся в крови.
   Отправили Мишу во фронтовой госпиталь. Состояние у него крайне тяжелое. Мы - к начальнику госпиталя, просим, чтобы Мишу быстрее оперировали.
   В тревоге ждем часа три. Наконец к нам вышел хирург.
   - Слишком много в нем осколков,-сказал он.-Уезжайте, дело долгое и сложное.
   Мы вернулись в полк, охваченные тревогой: Миша на грани смерти. К счастью, его крепкий организм победил. Цыкин вернулся к нам весной, попробовал летать на истребителе, но на высоте свыше семи тысяч почувствовал острые боли в животе - что-то там не так срослось. Вскоре его перевели в транспортную авиацию.
   В марте все летчики пересели на Ла-7. Это сразу резко повысило боеспособность эскадрильи, полка: двигатель нового "лавочкина" более мощный, обзор лучше.
   Очень часто меняем аэродромы. Это объясняется тем, что, остановив и обескровив гитлеровскую группировку у Балатона, войска 3-го Украинского фронта 16 марта перешли в решительное и успешное наступление, очищая венгерскую землю от захватчиков. Главный удар наносился в направлении Варполота - Веспрем.
   В эти дни снова отличились штурмовики во главе с Героем Советского Союза капитаном Г. Сивковым и молодым, но уже прославившимся летчиком старшим лейтенантом Н. Шмелевым.
   Командир звена штурмовиков коммунист лейтенант Петр Иванович Орлов повторил подвиг Николая Гастелло. Его самолет подбили зенитки, но он продолжал вести бой. В машину попал еще один снаряд, она загорелась.
   Орлов мог дотянуть к своим, и крайнем случае - покинуть самолет. Но все видели, как он решительно перевел бронированный "ил" в пикирование и врезался в скопление вражеских эшелонов на железнодорожной станции Чаковец. Когда наши войска ее освободили, увидели десять сгоревших эшелонов с танками и артиллерией. Такой ценой заплатили фашисты за героическую смерть нашего товарища. П. И. Орлову посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.