Страница:
Уже облачившись, почувствовал как внутри загрело. Взошедшая луна посеребрила спину Ворона. Костер лениво похрустывал прогорающими сучьями и начинал припекать обтянутые штанами колени. Тишину нарушали только редкие крики ночных птиц и Сотник начал задремывать. Клюнув пару раз носом, решил все же прилечь. Приподнялся, подвигал седло и только тут заметил, что ворон опять замер, как пес, почуявший дичь. Оглянулся в направлении взгляда, да так и застыл согнувшись. В пяти шагах, у кустов, пялила глаза давешняя утопленница. Стояла, ничуть не стесняясь наготы, лишь теребила пряди тяжелых волос. Извек, растерявшись как пацан, запоздало отвернулся. Дремлющий разум судорожно просыпался. Взгляд упал на свернутый плащ, руки, опережая мысли, тут же подхватили сверток и сдернули тесьму. Искоса глянув на гостью, отвел глаза и, не глядя, бросил плащ в ее сторону. Шелестнула тяжелая ткань, треснула задетая плащом ветка и девчонка приблизилась к костру. Виновато глянув на дружинника, поправила накидку, осторожно опустилась на бревно. Извек потоптался на месте, добавил в костер пару сучьев, в конце концов, бухнулся поверх седла. Чувствуя забытую с отрочества робость, озадаченно произнес: - Ну, здравствуй, девка! Ежели накупалась, то давай знакомиться, что ли? Меня Извеком кличут, а тебя как звать. - Все наши Лелькой зовут. - ответила девчонка удивительно чистым голоском. - Леля значит, - кивнул Сотник. - Хорошее имя, доброе. Не находя места рукам, потянулся за кувшином. Собрался было отхлебнуть из горлышка, но помедлил и, полез в переметную суму, припомнив, что где-то завалялась деревянная чеплажка. На удивление плошек оказалось три штуки. Видимо в очередной раз бережливый Мокша прибрал посуду, с пьяных глаз перепутав коней. А может просто прогуляли допоздна, а в ночи все кони черные. Кинув третью обратно, Сотник наполнил плошки. - Не откажи в любезности, милая, раздели со мной чарочку. После купания не повредит, - он усмехнулся и протянул одну девчонке. - Хотя, ты бы поменьше по ночам купалась, а то утопишь какого-нибудь непонятливого, вроде меня. Лелька улыбнулась, согласно кивнула и выпростала из-под плаща узкую ладошку. Отпила, заглянула в чеплажку, понюхала, будто впервые попробовала, но заметив удивленный взгляд дружинника, как ни в чем не бывало, глотнула еще. В глазах проскользнула хитринка, но ответила смущенно, будто извиняясь. - Как же мне не купаться, дядечка Извек? Нам - русалкам без воды никак нельзя. - Вам русалкам? - переспросил Сотник. - А-а, ну да, тогда конечно. Он вновь приложился к вину, но тут до него дошел смысл сказанного и питье встало поперек горла. Сглотнув комок с третьей попытки, Извек переглянулся с Вороном. Губа коня отвисла, глаза сверкали белками то на хозяина, то на незнакомку. Сотник тем временем справился с удивлением, но на всякий случай покосился на миниатюрные ступни, выглядывающие из-под плаща, потряс головой. - Вот те раз... кому сказки, кому присказки, а мне опять несреча. И так одни беды от девок, а тут еще и русалка... Теперь, до кучи, все водяные и болотные за мной гоняться будут. - Гоняться? - не поняла Русалка. - Зачем! - Зачем?! А чтобы жизнь медом не казалась. Ляпнула же одна дура, что я ее сватаю и у жениха увожу. Теперь тот жених со товарищи, с ног сбиваются, меня зловредного разыскивая, дабы сшибить мою буйну голову. Вот и бегаю околесицами, чтобы не поубивать кое-кого из них, пока объясняться будем. - И что, все девки такие? - кротко поинтересовалась Лелька. - Конечно! - с деланной серьезностью заверил Извек. - Все до одной... и даже больше! Вихляют задами, да кровь нашему брату портят. Эт потом некоторые умнеют, ежели муж построже попадется. А так... все поголовно. Про русалок, конечно, не знаю, но думаю то же самое, токмо еще хуже. Простую бабу хоть за косищу ухватить можно, да прижать за амбаром, а ваших и сетью не словишь. Одно лишь и знаете - головы мужикам морочить. Он осекся, заметив, как русалка задохнулась от гнева. - Так вот оно что! - вскинулась Лелька. - Все девки оказывается - дуры, а вы значит хороши! Ваше дело - за косу и к амбару! Ничего не скажешь, молодцы да и только! Сотник понял, что попался на зубок и теперь выслушает щедрые девичьи упреки за все мужское племя. Решил не перечить, взял Лелькину плошку и потянулся за кувшином. Девчонка тем временем разошлась не на шутку... - Все вы, мужики, такие: болтаете от зависти всякие гадости. Кому ниче не обломилось, давай слухи распускать, - она будто невзначай вытянула из-под плаща стройные гладкие ножки. - И что рыбьи хвосты у нас, и что сами мы скользкие, как лягушки, и что под воду к себе утаскиваем. Да кому вы такие нужны? Грубые, наглые, только и знаете что лапать и в кусты тащить. Извек открыл рот от русалкиных откровений, кувшин застыл на полдороги. Ворон тоже замер, даже перестал хрустеть сочной травой. Уши повернул к Лельке, глаза таращил на хозяина, вид имел такой же глупый. Девчонка же, как ни в чем ни бывало, продолжала. - Ты вон глянь на себя, - она лукаво хохотнула. - Не чесан, немыт, воняешь, как мерин запотелый, руки как весла - страх. А мы все время моемся, вон какие чистенькие, красивые и стройные. Так сам посуди, на кой вы нам сдались, такие медведистые? Русалка поправила на плече плащ, на миг блеснула кругленькая как яблочко грудь. - Нам бы чего-нибудь большого и чистого, чтоб как в сказке... - Лелька замолчала, мечтательно глядя в огонь. Конь встрепенулся, захрупал зелеными стеблями. Сотник вспомнил про кувшин, торопливо долил в обе плошки. - Вот и гоже, - согласился он. - Давай тогда выпьем за большое и чистое... за китов! Есть, говорят, такие твари в пучине морской, тоже все время моются. Вот их-то вам и надо! Тот уж если прижмет, так прижмет... Ворон выронил пучок травы и зашелся в заливистом ржании, Извек с серьезным видом продолжал. - Камбала, знаешь, почему такая плоская? Лелька растерянно помотала головой. - Потому что ее кит покрыл! Сотник еле удерживался от хохота, но предрассветную тишину повторно нарушил гогот ощерившегося жеребца. Русалка смутилась, щечки порозовели, на мужика с конем глядела насупившись. - Да ты не серчай, девка, не серчай, - пробасил Извек примирительно. - Это жизнь, че тут обижаться. А, к примеру, ведаешь, почему у рака глаза навыкат? - Почему? - обрадовалась она перемене темы. - А потому, - еле выдавил Извек. - Что он это видел! Тут уже прыснули оба. Сотник весело захохотал, обнажив крепкие, как у коня, зубы. Рядом колокольчиком заливалась Лелька. А напротив, снова уронив недожеванный пучок, потешно всхрапывал Ворон. Насмеявшись, Сотник утер слезы, посуровел, поднялся с камня. - Так что ты уж поосторожней с ними, с китами, мужик все же лучше. Мужик, иногда, ласковый попадается, с таким век счастлива будешь. Ну а нам пора, вон уж и Ярило из за леса выкарабкивается. Русалка тоже встала, под плащом мелькнуло гибкое тело. "До че ж хороша девка! Рыбка да и только!" - с досадой подумал Извек, вздохнул и строго зыркнул на Ворона. Тот, чуя расставание, потянулся было мордой к Лелькиному плечу, но хозяин легонько шлепнул по теплым ноздрям. - Ну-ну! И тебе туда же. Тут людям мало, еще ты трешься. Ты себе поищи, что попроще. Кобылку там какую. Ну... или ослиху... на худой конец. Конь стукнул копытом, обиженно отпрянул. Сотник покосился на русалку. - Ладно, шучу, не худой. Эт я так, к слову. Лелька улыбнулась, погладила коня по теплой морде, но встретив свирепый взгляд синих глаз, хихикнула и отскочила. Скорчив виноватую рожицу, скинула плащ и, забыв про наготу, подала дружиннику. Извек метнул руку к Ворону, поспешно прикрывая коню глаз. Вторую, на ощупь, протянул к русалке, сцапал тяжелую ткань, бросил поперек седла. Голова поворачивалась сама, будто кто тянул за уши. - Ну, красавица, не поминай лихом, - он оглянулся. У костра никого не было. Извек растерянно посмотрел на жеребца. Тот шумно выдохнул, ткнулся в плечо. Из за леса показалась красная макушка солнца. - Поехали, травоед! Сотник поправил переметную суму, глаза сами собой обшаривали берег и редкие кусты. Нога попала в стремя со второго раза. Неуклюже вскарабкавшись в седло, тронул поводья, и конь, сбивая копытами обильную росу, медленно потопал от реки. Скоро заметно пригрело. Повеселевший Ворон пустился легкой рысцой. Изредка поглядывал на хозяина, который, забыв обо всем, рассеянно смотрел по сторонам, однако, перед глазами все стоял образ речной шалуньи. Ярило восполз на верхушку небосклона, а русалка никак не выходила из головы. Он все еще слышал ее звонкий смех, видел перед собой светлое личико обрамленное странными зелеными волосами. Несколько раз рука сжимала повод, в готовности направить коня вспять. Едва справляясь с желанием вернуться, понимал откуда берутся рассказы про русалочью ворожбу, от которой нет спасенья. И не утаскивают они никого. Незачем. Будь духом послабее, сам пойдешь и утопишься, только бы еще разок взглянуть. Ну, да это вроде для слабых. Сотникам раскисать зазорно. Извек грустно улыбнулся, потряс головой, пытаясь отогнать недостижимый образ, шлепнул коня по лоснящемуся крупу. Ворон, обрадованный переменой настроения, храпнул, пару раз шаловливо скакнул боком и сорвался в стремительный галоп. Сотник привстал в стременах, подставил лицо упругому ветру, надеясь, что он выдует из головы странную маету...
... Лелька бесшумно скользнула в кусты. Почему-то ей впервые стало грустно после того, как "отвела глаза" человеку. Раньше они с подружками веселились от души, когда удавалось провести рыбарей или случившегося близ реки загулявшего мужика. Завидев такого неподалеку, русалки начинали плескаться у берега, будто бы случайно показываясь из воды, во всей своей красе. Но как только завороженный ротозей приближался, таращась на молодые блестящие тела, русалки внезапно и бесследно исчезали. Ошарашенный наблюдатель хлопал глазами и, потоптавшись на месте, в полном недоумении отправлялся восвояси. Проказницы тем временем, сидя в прибрежных кустах, глядели на его глупую рожу и похихикивали в кулачки. Теперь же Лельке было не весело. Чудесное умение оставило чувство вины. Как в тот раз, когда ради забавы стащила из-под носа у неповоротливого сома аппетитную улитку, а он, старый, только безнадежно повел усами. Когда всадник скрылся за деревьями, Лелька понуро побрела в реку. Зайдя по пояс, опустилась ничком в ласковую прохладу. По воде поплыли туманы длинных волос. Тело постепенно остывало от долгого пребывания на суше. Однако в сердце становилось все горячей. Снова и снова вспоминались открытое лицо незнакомца, внимательный взгляд серых глаз, смоляной изгиб бровей под светлыми волосами, перехваченными кожаным ремешком и бесшабашный смех, когда суровые черты мгновенно вспыхивали неудержимым весельем. Да, думала Лелька, таким не ведома "середина на половину", у них все в жизни яростно, самозабвенно и неистово. Гулять так гулять, воевать так воевать, любить... Лелька замерла. Что-то было не так. Сердце колотилось быстрее обычного, и прохлада воды ничуть не успокаивала поспешный стук. С каждым ударом в груди разрасталось зернышко странной тоски, сладостной и мучительной одновременно. Пытаясь отогнать это наваждение, Лелька извернулась и послала тело в глубину, туда, где дно пронизывали тугие струи подземных ключей. Влетев в ледяной поток, несколько раз перевернулась вместе с ним и, вновь оказалась на поверхности. Тоска подступила с новой силой, заполняя каждую клеточку тела. С трудом собравшись с мыслями, не сразу определила направление к подводной веси. Медленно, будто во сне, поплыла, ощущая, как берег с неудержимой силой тянет назад. Скоро почувствовала еле заметные встречные волны. Подобно тому, как по поверхности разбегаются круги от брошенного в воду камня, от каждой русалочьей веси исходили легкие подводные волны, уносящие прочь любой случайный предмет, будь то мусор, плавник или принесенные течением трупы. Лелька скользнула глубже и, распластавшись над самым дном, поплыла навстречу ласковым обережным волнам.
Глава 13
Аман-Гельтулей очнулся от звона в ушах. Башка трещала, будто побывала между воротами и стенобойным бревном. Глаз не открывал. Еле дыша, чувствовал как каждый удар сердца, граненым гвоздем, пробивает голову. Не слышал ни шороха трав, ни трелей жаворонков, только звон и удары сердца. Ощущая, как что-то лопается под черепом, разлепил глаза. Удивился, что не увидел ни шайтана ни его слуг. В размытых полосах путались зеленые пятна. Пока пытался навести в глазах резкость, между ушами протекла гордая мысль: Зеленое - это хорошо, значит попал к Аллаху. А уж всевышний не забудет своих верных сынов. Однако, зрение постепенно прояснялось, а вместе с ним приходило разочарование. Перед носом косо маячили стебли ковыля, подбитые подшерстком зеленой травы. Гельтулей попытался пошевелиться. В голове зазвонили медные била, усиливая и без того неслабую боль. Перевернувшись на спину, уставился в небо, попытался вспомнить кто он и зачем здесь, но память цепляла только вчерашний вечер, ужин и выход в дозор. Собрав силы, неуклюже, как малое дитя, встал на четвереньки. Постоял отдыхая. Затем, борясь со слабостью, начал взгромождать себя на ноги. Когда тьма в глазах рассеялась, увидал коней. В десятке шагов заметил тело Каймета. С первого взгляда понял, что тот мертв. Двинулся к лошадям. У потухшего костра никого не было. Вокруг покоились седла, бурдюки и дорожные мешки. Степняк покачался на нетвердых ногах, коснулся трещащей головы и двинулся к своему коню. По дороге подобрал седло, но через несколько шагов понял, что легче подвести коня. Бросил поклажу, сходил за жеребцом и, едва не падая, оседлал. Как древний аксакал, долго и осторожно всползал в седло. С высоты заметил еще несколько тел, подъехал ближе. Долго рассматривал убитых, складывая по кусочкам общую картину побоища. По отпечаткам не хазарских сапог понял, что нападавший был один. Однако, вид жутких зарубов, сделанных с нечеловеческой силой, поразил бы и видавших виды воинов. - Аллох экбер, - пробормотал Аман-Гельтулей. - Шайтан, в человечьем обличии... Назад, назад к Хану! Один в поле не воин, а Гельтулей не глупый урус, чтобы доказывать обратное. Надо брать большой отряд. С одним десятком воинов, даже по окраинам росских земель не проедешь. Руки уже направили коня в обратный путь, когда в больную голову пришла мысль взять заводного коня. Вернулся, ухватил скакуна десятника и, привязав узду позади себя, поспешил в стан Радмана. Боль в голове выматывала силы. От тряски в глазах темнело и плыли причудливые красно-черные узоры. Два раза менял коней, на третий раз не выдержал, сполз в траву и провалился в глубокую черную яму сна. Очнулся затемно. Боль, чуть отступив, притаилась в затылке. В брюхе мутило, будто съел гнилого мяса. Отвязав бурдюк, сделал пару глотков и еле удержал выпитое в себе. Постоял, справляясь со слабостью, снова заполз в седло. Скакал до полудня, пока далеко впереди не показалось дымное марево становых костров. Оба скакуна уже роняли пену, однако вид становища придал всаднику силы и Аман-Гельтулей хлестнул коня сильней. Скоро, от россыпи шатров, навстречу вытянулись пыльные хвосты за черными точками всадников от стана мчались самые лютые из личной охраны хана. Расстояние быстро сокращалось. Конь начал хрипеть, когда удалось разглядеть встречавших. Гельтулей, еле держась в седле, махнул рукой. Всадники на ходу развернулись и, образовав полукруг, помчались вслед. До роскошного шатра хана оставалось не больше броска копья, когда запалившийся конь пал. Аман сильно ударился о конскую шею и закувыркался по земле. Скакуна десятника Салмана развернуло тяжестью павшего собрата. Он со всего ходу перекувырнулся через голову, мощно грохнулся на спину и, в агонии, начал сечь копытами воздух. Аман-Гельтулей остановился в глубокой пыли, потеряв всякое понятие где верх, где низ. Покрасневшие белки глаз беспорядочно блуждали, разбитый нос и глубокие ссадины чернили пыль частыми каплями крови. Шевелился нелепо, руки то махали невпопад, то черпали высохшую и перемолотую копытами землю. На шум и крики из шатра показался хан. Небрежно отбросив тяжелый полог, шагнул к Гельтулею и остановился, рассматривая грязную копошащуюся массу под ногами. Лоснящееся лицо Радман-хана могло сойти за славянского идола, если бы не раскосые глаза, в которых власть и смерть теснили друг друга. Хан молчал. Терпеливо разглядывал одного из десяти, посланных разъездом по окраинам Киевских земель. И вот теперь лазутчик, скорее всего единственный уцелевший, барахтался еле живой в десяти шагах от загнанных насмерть коней. Наконец взгляд хана скользнул по толпящимся вокруг воинам, губы еле двинулись. - Поднимите! Подскочили двое, вздернули лазутчика как мешок с костями, выровняли тело и подняли мотающуюся голову. Третий догадливо плеснул в лицо холодной водой. В глазах Гельтулея проступил образ Радмана Лихого. Хан в упор смотрел на вернувшегося лазутчика. Наконец, когда зрачки Гельтулея перестали блуждать, прозвучал короткий, как удар ножа, вопрос: - Почему один? Из пересохшего горла Амана вырвался каркающий звук. Степняк поперхнулся, болезненно морщась проглотил вязкий пыльный ком в горле и с трудом прохрипел: - Иблис... Все убиты... Иблис вселился в уруса... Ночью убил всех... - Иблис? - улыбнулся молодой хан. - Почему тебя не убил? - Подумал, что убил... Аллах помог... не дал умереть. Радман покачал головой, губы растянулись в недоверчивой усмешке. Не сводя взгляда с Гельтулея, коротко распорядился: - К лекарю! К вечеру должен быть жив и говорить со светлым умом. Он развернулся и медленно скрылся за пологом шатра, где его ждало более приятное дело. В стане уже знали, что хан выбрал себе юную пленницу из захваченных недавно полонян. Именно она и должна была принести хану потомка, который прославит род Радмана в веках. Так предсказали звезды, которые никогда не ошибались. Оказавшись в полумраке шатра, Радман быстро забыл о вернувшемся Аман-Гельтулее. Он видел лишь широко раскрытые глаза избранницы звезд. Едва рука хана коснулась пряжки расшитого золотом пояса, как наложницы, приставленные следить за дорогой добычей, понятливо упорхнули прочь. Заметив, что полонянка сжала зубы и обреченно закрыла глаза, Радман улыбнулся. - Стерпится и слюбится! - вспомнил он пословицу, услышанную в русском плену и, по-хозяйски, шагнул к дрожащей пленнице... Когда, после долгих утех, вновь вышел из шатра, солнце уже смялось у окоема, будто кусок теста, замешанного на огне и крови. Радман глянул на догорающее небо, расправил плечи и неспешно направился к шатру лекаря. Следом двинулись пара телохранителей, даже в становище не спускавших с него глаз. Только полог шатра мог отрезать Радмана от охранников, но когда хан находился в шатре, к двоим у входа присоединялись еще шестеро, окружая шатер со всех сторон. Радман не спешил, ступал расправив плечи, с удовольствием вдыхал прохладный вечерний воздух. Легкое утомление после приятных трудов только улучшало настроение. Великое дело сделано! Скоро у него родится наследник. Радман уже видел, как будет учить сына ездить на коне, владеть изогнутым, как серп луны клинком и пускать в цель каленые стрелы. О, это будет великий воин, и родится он сильным и крепким. Четыре невольницы не спустят глаз с матери будущего хана и плод вызреет во чреве женщины, любая прихоть которой будет исполняться молниеносно и беспрекословно. Приятные мечты подняли настроение Радмана и, когда он зашел в шатер лекаря, от утреннего раздражения не осталось и следа. У старца царил вечный полумрак. На серединном шесте потрескивали два факела, роняя на утоптанную землю редкие чадящие капли. Навстречу поднялся Илюмджин-Ота, седой, иссушенный временем старик, лечивший раны еще отцу Радмана и собственными глазами видевший пленение великого Кури и сыновей. Встретив вопросительный взгляд молодого хана, старец простер тощую руку к дальнему краю, где на ворохе шкур лежал Гельтулей. Ссадины и кровоподтеки делали лицо черным, но пыль и засохшая кровь были заботливо смыты. Услышав шаги хана, Аман открыл глаза и, зажмурившись от разорвавшейся в голове боли, приподнялся на локте. Радман жестом приказал не подниматься и Илюмджин, тряся куцей бородой, вновь уложил больного. Хан шагнул ближе, опустился на корточки. - Говори! Все и медленно! Мы не торопимся. За спиной хана нависли фигуры охранников. Две пары глаз придавили Аман-Гельтулея к лежанке. Он качнул головой, что понял и... снова скорчился от боли. - Просто говори! - повторил хан, принимая из рук лекаря пиалу с отваром душистых трав. Отхлебнул, замер, вслушиваясь в слабый голос лазутчика. - Мы встали на ночь, - начал Гельтулей. - В трех днях пути отсюда. Я вышел в дозор на восход. Все было тихо, никого не видно и не слышно. Только шорох травы и крики ночных птиц. Потом темнота вдруг собралась в комок и ударила со всей силой. Хан двинул бровью, но перебивать не стал, лишь перевел взгляд на стоящего рядом лекаря. Тот бесстрастно смотрел в глаза, будто бы говоря, что встречал вещи и поудивительней. - Потом, - продолжал Гельтулей. - Настало утро. Каймет был рядом, уже мертвый. Я подошел к костру, там - никого. Все лежали в стороне, на полдень. Я видел следы, видел всех убитых. Так можно порубить ягнят, очень острой саблей и, только выпив очень много росского меду. Но наш десяток не ягнята... И десятник Салман не ягненок. Аман-Гельтулей перевел дух, преданно глядя на хана. Тот серьезно кивнул, подтверждая последние слова лазутчика. Гельтулей прикрыл глаза, заново вспоминая увиденное. - Ни один не спасся. Никого сами не успели ударить или ранить - на клинках ни капли крови. Салман просто разрублен пополам. Сабля в руке сломана как ветка, а ведь Салман своим дамасским клинком шлемы разрубал. Остальные по траве кусками раскиданы. У Басая кольчуга арабская, любой меч скользил, не спасла. Я такого ни разу не видел. Человек так не может. Иблис только. Человек - нет. Гельтулей затих, утомленный рассказом. Радман нахмурился, перевел взгляд на Илюмджин-Оту. Тот молчал, бесстрастно глядя в глаза хану. Поняв, что от него ждут каких-то слов, провел рукой вдоль узкой седой бородки. - Он не лжет. Все, что сказал, видел. Радман улыбнулся, поднялся, расправил плечи. - Видел говоришь? Хочу сам посмотреть. Выезжаем завтра. Он доедет? Илюмджин задумался на мгновенье, что-то решив, кивнул головой. - Завтра сможет. Не сказав больше ни слова, хан покинул шатер мудрого старца. Ночь пронеслась дикой кобылицей и, когда белый череп солнца показался над краем земли, большой отряд всадников уже горячил коней на краю стана. Едва Радман в сопровождении Гельтулея выехал вперед, войско, взбивая высокое облако пыли, хлынуло на простор степи. Слух о случившемся, ястребом облетел весь стан и, в прищуренных глазах степняков горел нетерпеливый интерес. Обсуждали, был ли то в самом деле шайтан или иблис, или Амана просто сильно стукнули по голове. Два раза останавливались, когда замечали, что Гельтулей бледнеет и качается в седле. Несмотря на спешку, Радман все же боялся потерять проводника раньше времени. К месту добрались на утро третьего дня. Аман-Гельтулей три раза оглядывал окоем, пока наконец не привел к месту недавней стоянки. Хан с любопытством смотрел на останки. Его не смущал ни трупный запах, шедший от почерневших тел, ни стада жирных раскормленных мух. Не обращая внимания на копошащихся в трупах червей, Радман с восхищением переводил взгляд с одного куска на другой. Задержавшись на половинках Салмана, проехал пару шагов и с улыбкой остановился у тела Басая, без одной руки. Другая рука с частью груди и головой лежала поодаль. С обоих кусков свешивались клочья хваленой арабской кольчуги, рассеченной будто старая рогожа. Направив коня в сторону, оглядел Каймета со свернутой ударом головой. Три десятка воинов рассредоточились вокруг стоянки, высматривая на земле какие-либо следы. Вскоре от самых дальних донесся свист. Радман стегнул коня и понесся было к ним, но увидав предостерегающий жест, резко осадил скакуна. В примятой траве осторожно копошился лучший следопыт Алибек. Завидев Радмана, молча сел, два раза ткнул пальцем в разворошенные участки травы. Спрыгнув с коня, хан склонился над землей. Среди сухих стеблей заметил слабый отпечаток подковы. Не поворачивая головы, ровным голосом поинтересовался: - Где здесь поблизости живут урусы? Телохранители уставились на подъехавшего Гельтулея. Тот, силясь припомнить, нахмурился, поднял голову, оглянулся. Прикинув время и место солнца, отложил что-то на пальцах и, развернув коня, поднял руку. - Вон там начинается лес. Если пойти от солнца, то к вечеру доберемся. Вдоль леса идет дорога. На конце дороги деревня. Голов пятьдесят семьдесят. Мужчин два - три десятка. Остальные не в счет: бабы, дети, старики... - Веди! - распорядился Радман. - Там и разузнаем про этого злого духа. Больше ему неоткуда взяться в этих краях. Подняв руку над головой, он помедлил, привлекая внимание всадников, и резко, будто отсекая голову, кинул ладонь в сторону проводника. Войско зашевелилось, готовое ехать и Гельтулей, не мешкая, тронул повод. Когда солнце покатилось к окоему, под копытами коней застучала сухая земля. Следопыты Алибек и Тушан поскакали вперед, держа коней по обе стороны от дороги. Заметив легкоразличимые отпечатки, вернулись, кивнули Радману. Хан с Гельтулеем пустили коней шагом. Двигались обочиной, рыская глазами по дорожной пыли. Скоро разглядели следы кованных копыт. Еще через несколько полетов стрелы, увидели отпечатки почетче. Хан спешился, присел возле следа. Смуглую щеку дернуло судорогой, когда узнал киевскую подкову. Такими ковали лошадей княжьи дружинники. Радман оглянулся, скривил губы в недоброй усмешке. - Издалека твой иблис сюда пожаловал. И действительно один. Гельтулей опустился рядом, с сомнением поглядел на вмятую землю, но ничего не ответил.
... Лелька бесшумно скользнула в кусты. Почему-то ей впервые стало грустно после того, как "отвела глаза" человеку. Раньше они с подружками веселились от души, когда удавалось провести рыбарей или случившегося близ реки загулявшего мужика. Завидев такого неподалеку, русалки начинали плескаться у берега, будто бы случайно показываясь из воды, во всей своей красе. Но как только завороженный ротозей приближался, таращась на молодые блестящие тела, русалки внезапно и бесследно исчезали. Ошарашенный наблюдатель хлопал глазами и, потоптавшись на месте, в полном недоумении отправлялся восвояси. Проказницы тем временем, сидя в прибрежных кустах, глядели на его глупую рожу и похихикивали в кулачки. Теперь же Лельке было не весело. Чудесное умение оставило чувство вины. Как в тот раз, когда ради забавы стащила из-под носа у неповоротливого сома аппетитную улитку, а он, старый, только безнадежно повел усами. Когда всадник скрылся за деревьями, Лелька понуро побрела в реку. Зайдя по пояс, опустилась ничком в ласковую прохладу. По воде поплыли туманы длинных волос. Тело постепенно остывало от долгого пребывания на суше. Однако в сердце становилось все горячей. Снова и снова вспоминались открытое лицо незнакомца, внимательный взгляд серых глаз, смоляной изгиб бровей под светлыми волосами, перехваченными кожаным ремешком и бесшабашный смех, когда суровые черты мгновенно вспыхивали неудержимым весельем. Да, думала Лелька, таким не ведома "середина на половину", у них все в жизни яростно, самозабвенно и неистово. Гулять так гулять, воевать так воевать, любить... Лелька замерла. Что-то было не так. Сердце колотилось быстрее обычного, и прохлада воды ничуть не успокаивала поспешный стук. С каждым ударом в груди разрасталось зернышко странной тоски, сладостной и мучительной одновременно. Пытаясь отогнать это наваждение, Лелька извернулась и послала тело в глубину, туда, где дно пронизывали тугие струи подземных ключей. Влетев в ледяной поток, несколько раз перевернулась вместе с ним и, вновь оказалась на поверхности. Тоска подступила с новой силой, заполняя каждую клеточку тела. С трудом собравшись с мыслями, не сразу определила направление к подводной веси. Медленно, будто во сне, поплыла, ощущая, как берег с неудержимой силой тянет назад. Скоро почувствовала еле заметные встречные волны. Подобно тому, как по поверхности разбегаются круги от брошенного в воду камня, от каждой русалочьей веси исходили легкие подводные волны, уносящие прочь любой случайный предмет, будь то мусор, плавник или принесенные течением трупы. Лелька скользнула глубже и, распластавшись над самым дном, поплыла навстречу ласковым обережным волнам.
Глава 13
Аман-Гельтулей очнулся от звона в ушах. Башка трещала, будто побывала между воротами и стенобойным бревном. Глаз не открывал. Еле дыша, чувствовал как каждый удар сердца, граненым гвоздем, пробивает голову. Не слышал ни шороха трав, ни трелей жаворонков, только звон и удары сердца. Ощущая, как что-то лопается под черепом, разлепил глаза. Удивился, что не увидел ни шайтана ни его слуг. В размытых полосах путались зеленые пятна. Пока пытался навести в глазах резкость, между ушами протекла гордая мысль: Зеленое - это хорошо, значит попал к Аллаху. А уж всевышний не забудет своих верных сынов. Однако, зрение постепенно прояснялось, а вместе с ним приходило разочарование. Перед носом косо маячили стебли ковыля, подбитые подшерстком зеленой травы. Гельтулей попытался пошевелиться. В голове зазвонили медные била, усиливая и без того неслабую боль. Перевернувшись на спину, уставился в небо, попытался вспомнить кто он и зачем здесь, но память цепляла только вчерашний вечер, ужин и выход в дозор. Собрав силы, неуклюже, как малое дитя, встал на четвереньки. Постоял отдыхая. Затем, борясь со слабостью, начал взгромождать себя на ноги. Когда тьма в глазах рассеялась, увидал коней. В десятке шагов заметил тело Каймета. С первого взгляда понял, что тот мертв. Двинулся к лошадям. У потухшего костра никого не было. Вокруг покоились седла, бурдюки и дорожные мешки. Степняк покачался на нетвердых ногах, коснулся трещащей головы и двинулся к своему коню. По дороге подобрал седло, но через несколько шагов понял, что легче подвести коня. Бросил поклажу, сходил за жеребцом и, едва не падая, оседлал. Как древний аксакал, долго и осторожно всползал в седло. С высоты заметил еще несколько тел, подъехал ближе. Долго рассматривал убитых, складывая по кусочкам общую картину побоища. По отпечаткам не хазарских сапог понял, что нападавший был один. Однако, вид жутких зарубов, сделанных с нечеловеческой силой, поразил бы и видавших виды воинов. - Аллох экбер, - пробормотал Аман-Гельтулей. - Шайтан, в человечьем обличии... Назад, назад к Хану! Один в поле не воин, а Гельтулей не глупый урус, чтобы доказывать обратное. Надо брать большой отряд. С одним десятком воинов, даже по окраинам росских земель не проедешь. Руки уже направили коня в обратный путь, когда в больную голову пришла мысль взять заводного коня. Вернулся, ухватил скакуна десятника и, привязав узду позади себя, поспешил в стан Радмана. Боль в голове выматывала силы. От тряски в глазах темнело и плыли причудливые красно-черные узоры. Два раза менял коней, на третий раз не выдержал, сполз в траву и провалился в глубокую черную яму сна. Очнулся затемно. Боль, чуть отступив, притаилась в затылке. В брюхе мутило, будто съел гнилого мяса. Отвязав бурдюк, сделал пару глотков и еле удержал выпитое в себе. Постоял, справляясь со слабостью, снова заполз в седло. Скакал до полудня, пока далеко впереди не показалось дымное марево становых костров. Оба скакуна уже роняли пену, однако вид становища придал всаднику силы и Аман-Гельтулей хлестнул коня сильней. Скоро, от россыпи шатров, навстречу вытянулись пыльные хвосты за черными точками всадников от стана мчались самые лютые из личной охраны хана. Расстояние быстро сокращалось. Конь начал хрипеть, когда удалось разглядеть встречавших. Гельтулей, еле держась в седле, махнул рукой. Всадники на ходу развернулись и, образовав полукруг, помчались вслед. До роскошного шатра хана оставалось не больше броска копья, когда запалившийся конь пал. Аман сильно ударился о конскую шею и закувыркался по земле. Скакуна десятника Салмана развернуло тяжестью павшего собрата. Он со всего ходу перекувырнулся через голову, мощно грохнулся на спину и, в агонии, начал сечь копытами воздух. Аман-Гельтулей остановился в глубокой пыли, потеряв всякое понятие где верх, где низ. Покрасневшие белки глаз беспорядочно блуждали, разбитый нос и глубокие ссадины чернили пыль частыми каплями крови. Шевелился нелепо, руки то махали невпопад, то черпали высохшую и перемолотую копытами землю. На шум и крики из шатра показался хан. Небрежно отбросив тяжелый полог, шагнул к Гельтулею и остановился, рассматривая грязную копошащуюся массу под ногами. Лоснящееся лицо Радман-хана могло сойти за славянского идола, если бы не раскосые глаза, в которых власть и смерть теснили друг друга. Хан молчал. Терпеливо разглядывал одного из десяти, посланных разъездом по окраинам Киевских земель. И вот теперь лазутчик, скорее всего единственный уцелевший, барахтался еле живой в десяти шагах от загнанных насмерть коней. Наконец взгляд хана скользнул по толпящимся вокруг воинам, губы еле двинулись. - Поднимите! Подскочили двое, вздернули лазутчика как мешок с костями, выровняли тело и подняли мотающуюся голову. Третий догадливо плеснул в лицо холодной водой. В глазах Гельтулея проступил образ Радмана Лихого. Хан в упор смотрел на вернувшегося лазутчика. Наконец, когда зрачки Гельтулея перестали блуждать, прозвучал короткий, как удар ножа, вопрос: - Почему один? Из пересохшего горла Амана вырвался каркающий звук. Степняк поперхнулся, болезненно морщась проглотил вязкий пыльный ком в горле и с трудом прохрипел: - Иблис... Все убиты... Иблис вселился в уруса... Ночью убил всех... - Иблис? - улыбнулся молодой хан. - Почему тебя не убил? - Подумал, что убил... Аллах помог... не дал умереть. Радман покачал головой, губы растянулись в недоверчивой усмешке. Не сводя взгляда с Гельтулея, коротко распорядился: - К лекарю! К вечеру должен быть жив и говорить со светлым умом. Он развернулся и медленно скрылся за пологом шатра, где его ждало более приятное дело. В стане уже знали, что хан выбрал себе юную пленницу из захваченных недавно полонян. Именно она и должна была принести хану потомка, который прославит род Радмана в веках. Так предсказали звезды, которые никогда не ошибались. Оказавшись в полумраке шатра, Радман быстро забыл о вернувшемся Аман-Гельтулее. Он видел лишь широко раскрытые глаза избранницы звезд. Едва рука хана коснулась пряжки расшитого золотом пояса, как наложницы, приставленные следить за дорогой добычей, понятливо упорхнули прочь. Заметив, что полонянка сжала зубы и обреченно закрыла глаза, Радман улыбнулся. - Стерпится и слюбится! - вспомнил он пословицу, услышанную в русском плену и, по-хозяйски, шагнул к дрожащей пленнице... Когда, после долгих утех, вновь вышел из шатра, солнце уже смялось у окоема, будто кусок теста, замешанного на огне и крови. Радман глянул на догорающее небо, расправил плечи и неспешно направился к шатру лекаря. Следом двинулись пара телохранителей, даже в становище не спускавших с него глаз. Только полог шатра мог отрезать Радмана от охранников, но когда хан находился в шатре, к двоим у входа присоединялись еще шестеро, окружая шатер со всех сторон. Радман не спешил, ступал расправив плечи, с удовольствием вдыхал прохладный вечерний воздух. Легкое утомление после приятных трудов только улучшало настроение. Великое дело сделано! Скоро у него родится наследник. Радман уже видел, как будет учить сына ездить на коне, владеть изогнутым, как серп луны клинком и пускать в цель каленые стрелы. О, это будет великий воин, и родится он сильным и крепким. Четыре невольницы не спустят глаз с матери будущего хана и плод вызреет во чреве женщины, любая прихоть которой будет исполняться молниеносно и беспрекословно. Приятные мечты подняли настроение Радмана и, когда он зашел в шатер лекаря, от утреннего раздражения не осталось и следа. У старца царил вечный полумрак. На серединном шесте потрескивали два факела, роняя на утоптанную землю редкие чадящие капли. Навстречу поднялся Илюмджин-Ота, седой, иссушенный временем старик, лечивший раны еще отцу Радмана и собственными глазами видевший пленение великого Кури и сыновей. Встретив вопросительный взгляд молодого хана, старец простер тощую руку к дальнему краю, где на ворохе шкур лежал Гельтулей. Ссадины и кровоподтеки делали лицо черным, но пыль и засохшая кровь были заботливо смыты. Услышав шаги хана, Аман открыл глаза и, зажмурившись от разорвавшейся в голове боли, приподнялся на локте. Радман жестом приказал не подниматься и Илюмджин, тряся куцей бородой, вновь уложил больного. Хан шагнул ближе, опустился на корточки. - Говори! Все и медленно! Мы не торопимся. За спиной хана нависли фигуры охранников. Две пары глаз придавили Аман-Гельтулея к лежанке. Он качнул головой, что понял и... снова скорчился от боли. - Просто говори! - повторил хан, принимая из рук лекаря пиалу с отваром душистых трав. Отхлебнул, замер, вслушиваясь в слабый голос лазутчика. - Мы встали на ночь, - начал Гельтулей. - В трех днях пути отсюда. Я вышел в дозор на восход. Все было тихо, никого не видно и не слышно. Только шорох травы и крики ночных птиц. Потом темнота вдруг собралась в комок и ударила со всей силой. Хан двинул бровью, но перебивать не стал, лишь перевел взгляд на стоящего рядом лекаря. Тот бесстрастно смотрел в глаза, будто бы говоря, что встречал вещи и поудивительней. - Потом, - продолжал Гельтулей. - Настало утро. Каймет был рядом, уже мертвый. Я подошел к костру, там - никого. Все лежали в стороне, на полдень. Я видел следы, видел всех убитых. Так можно порубить ягнят, очень острой саблей и, только выпив очень много росского меду. Но наш десяток не ягнята... И десятник Салман не ягненок. Аман-Гельтулей перевел дух, преданно глядя на хана. Тот серьезно кивнул, подтверждая последние слова лазутчика. Гельтулей прикрыл глаза, заново вспоминая увиденное. - Ни один не спасся. Никого сами не успели ударить или ранить - на клинках ни капли крови. Салман просто разрублен пополам. Сабля в руке сломана как ветка, а ведь Салман своим дамасским клинком шлемы разрубал. Остальные по траве кусками раскиданы. У Басая кольчуга арабская, любой меч скользил, не спасла. Я такого ни разу не видел. Человек так не может. Иблис только. Человек - нет. Гельтулей затих, утомленный рассказом. Радман нахмурился, перевел взгляд на Илюмджин-Оту. Тот молчал, бесстрастно глядя в глаза хану. Поняв, что от него ждут каких-то слов, провел рукой вдоль узкой седой бородки. - Он не лжет. Все, что сказал, видел. Радман улыбнулся, поднялся, расправил плечи. - Видел говоришь? Хочу сам посмотреть. Выезжаем завтра. Он доедет? Илюмджин задумался на мгновенье, что-то решив, кивнул головой. - Завтра сможет. Не сказав больше ни слова, хан покинул шатер мудрого старца. Ночь пронеслась дикой кобылицей и, когда белый череп солнца показался над краем земли, большой отряд всадников уже горячил коней на краю стана. Едва Радман в сопровождении Гельтулея выехал вперед, войско, взбивая высокое облако пыли, хлынуло на простор степи. Слух о случившемся, ястребом облетел весь стан и, в прищуренных глазах степняков горел нетерпеливый интерес. Обсуждали, был ли то в самом деле шайтан или иблис, или Амана просто сильно стукнули по голове. Два раза останавливались, когда замечали, что Гельтулей бледнеет и качается в седле. Несмотря на спешку, Радман все же боялся потерять проводника раньше времени. К месту добрались на утро третьего дня. Аман-Гельтулей три раза оглядывал окоем, пока наконец не привел к месту недавней стоянки. Хан с любопытством смотрел на останки. Его не смущал ни трупный запах, шедший от почерневших тел, ни стада жирных раскормленных мух. Не обращая внимания на копошащихся в трупах червей, Радман с восхищением переводил взгляд с одного куска на другой. Задержавшись на половинках Салмана, проехал пару шагов и с улыбкой остановился у тела Басая, без одной руки. Другая рука с частью груди и головой лежала поодаль. С обоих кусков свешивались клочья хваленой арабской кольчуги, рассеченной будто старая рогожа. Направив коня в сторону, оглядел Каймета со свернутой ударом головой. Три десятка воинов рассредоточились вокруг стоянки, высматривая на земле какие-либо следы. Вскоре от самых дальних донесся свист. Радман стегнул коня и понесся было к ним, но увидав предостерегающий жест, резко осадил скакуна. В примятой траве осторожно копошился лучший следопыт Алибек. Завидев Радмана, молча сел, два раза ткнул пальцем в разворошенные участки травы. Спрыгнув с коня, хан склонился над землей. Среди сухих стеблей заметил слабый отпечаток подковы. Не поворачивая головы, ровным голосом поинтересовался: - Где здесь поблизости живут урусы? Телохранители уставились на подъехавшего Гельтулея. Тот, силясь припомнить, нахмурился, поднял голову, оглянулся. Прикинув время и место солнца, отложил что-то на пальцах и, развернув коня, поднял руку. - Вон там начинается лес. Если пойти от солнца, то к вечеру доберемся. Вдоль леса идет дорога. На конце дороги деревня. Голов пятьдесят семьдесят. Мужчин два - три десятка. Остальные не в счет: бабы, дети, старики... - Веди! - распорядился Радман. - Там и разузнаем про этого злого духа. Больше ему неоткуда взяться в этих краях. Подняв руку над головой, он помедлил, привлекая внимание всадников, и резко, будто отсекая голову, кинул ладонь в сторону проводника. Войско зашевелилось, готовое ехать и Гельтулей, не мешкая, тронул повод. Когда солнце покатилось к окоему, под копытами коней застучала сухая земля. Следопыты Алибек и Тушан поскакали вперед, держа коней по обе стороны от дороги. Заметив легкоразличимые отпечатки, вернулись, кивнули Радману. Хан с Гельтулеем пустили коней шагом. Двигались обочиной, рыская глазами по дорожной пыли. Скоро разглядели следы кованных копыт. Еще через несколько полетов стрелы, увидели отпечатки почетче. Хан спешился, присел возле следа. Смуглую щеку дернуло судорогой, когда узнал киевскую подкову. Такими ковали лошадей княжьи дружинники. Радман оглянулся, скривил губы в недоброй усмешке. - Издалека твой иблис сюда пожаловал. И действительно один. Гельтулей опустился рядом, с сомнением поглядел на вмятую землю, но ничего не ответил.