Страница:
Если отплыть от берега на полет стрелы, то две крайние перекроют пару других. В том месте, где четыре скалы станут двумя, и надлежит бросить яйцо. Тревожные мысли потеснила разумная думка: а на чем отойти от берега? Вплавь? Оставив коня с оружием на берегу? Дурость! Что он, селезень - с яйцом по волнам шоркаться?! Нет уж, лучше соорудить плот, если будет из чего... Ну да ладно, дойдем - увидим, а там и поглядим... Вновь вспомнилась Лелька. Ее звонкий смех, глаза, волосы. Почему-то захотелось бережно взять это чудесное созданье, положить за пазуху и замереть... Четыре скальных перста увидал издали. В обе стороны, сколько хватало глаз, тянулся пологий берег, а над прибоем, до самого глазоема, простиралась ровная серо-голубая гладь. Подъехав ближе, разглядел белый дымок костра и две сидящих фигуры. Один понурил голову с золотыми, как спелые колосья, кудрями. Другой бодро поглядывал по сторонам и спорил с костром огненной шевелюрой. Рядом ни коней, ни лодки - явно забрели пешком. Тот, что держался попрямее, оглянулся и помахал рукой. Второй даже не двинулся, сидел ссутулившись, не отводя глаз от костра. - Ты глянь, - пробормотал Сотник. - Какие тут люди приветливые, к себе зовут и за колья не хватаются. Конь не выказал никакой настороженности и, не обращая внимания на голос хозяина, спокойно двинулся к костру. - Ты что, травоед, договаривался с ними тут встретиться... на бережке посидеть, рыбки поесть? Не пойму только, кто тут хозяин, я или твои блохи? Может дальше мне тебя везти? Седло с уздечкой - себе напялить, а ты будешь копытами мне в бока тыкать... Конь скосился. Извек заметил в умных глазах укор, махнул рукой. Отпустив повод проворчал: - Ладно-ладно, умней тебя по дорогам скакали, да всех волки съели. Ступай, раз сам знаешь. Один из сидящих у костра казался знакомым. На гордо посаженной голове колыхались длинные рыжие лохмы, где-то уже виденные, но давно и мельком. Поверх белой рубахи без узора, на могучей груди, висело несколько шнуров с оберегами. Штаны из добротной кожи заправлены в крепкие сапоги. Второй, незнакомец в полотняной одежде, сидел босиком. Огрубевшие ноги, давно отвыкшие от обуви, протянул к огню, в задумчивости пошевеливал пальцами. На лице печать бесконечной усталости, будто сто лет держал на плечах небо, землю и воду в придачу. Копыта Ворона замерли в пяти шагах от костра. Тот, что по-хозяйски махал рукой, поднялся и дружелюбно заговорил. - Исполать тебе, путник, - он прищурился. - И коню твоему. - И вам, добрые люди! - кивнул Сотник, а сам подумал: может я вообще лишний, с конем побазарите... Рыжеволосый хмыкнул, будто услыхав эти мысли, поглядел на коня, спрятал улыбку в бороде. - Окажи честь, присядь к нашему огоньку, отдохни с дороги. - Ну ежели не обременю, - Извек спрыгнул на землю, зыркнул на коня, как древлянин на печенега, шагнул к пустовавшему камню, присел. Взгляд упал на резной посох, лежащий между незнакомцами. В голове роились суетливые мысли: где же все-таки видел?.. На дворе у князя?.. Весен семь тому... Неужели?! В голове, тыкаясь в стенки черепа, заметалась догадка. Тот, меж тем, почему-то кивнул и протянул пруток с жареным морским зверем, растопорщившим шипастые складные ноги. - Долго же ты ехал! Заждались! - Так дороги, теперь сами знаете какие, - оправдался Сотник, принимая пруток. - Каждый встречный бросается помочь, кто мечом, кто дубиной, лишь бы быстрей доехал. Босой незнакомец оторвался от невеселых дум, поднял синие глаза. - Всегда так было, и еще долго будет. Главное, доехал. Он посмотрел на рыжеволосого. Тот неторопливо потянул из-за камня кувшин и три серебряных кубка. Наполнил, протянул гостю и своему тоскливому спутнику. Отпив глоток, подбодрил: - Ты поешь, поешь. Нам, сытым, только поболтать, а у тебя, небось живот к спине прилип. Извек вспомнил про жареного зверя, оглядел со всех сторон, щелкнул пальцем по красному закопченному панцирю. Смикетив, что зверь вроде рака, только очень изуродованного богами, примерился и с хрустом обломил одну ногу. Брызгая соком, раскрошил зубами бугристую броню, жадно сжевал белое мясо и ополовинил кубок. Вздохнув, поднес ко рту вторую ногу, помедлил и беззаботно поинтересовался: - А почто ждали-то? Я сюда, вроде как, случайно заехал! Сотник опять захрустел угощением. Рыжий улыбнулся, глянул на мыслителя. - Да слыхали, что Кощей кое-что перепрятать решил, а поручил тебе. Извек замер с клешней в зубах. Прищурился, отложил еду, поправил меч. - А вам что за дело, кто, кому и что поручил. Не у вас же скрал. А свое куда хочет, туда и прячет... - Да ты успокойся, - засмеялся рыжий. - Нам чужие яйца без надобности. Ты ешь, ешь, а перепрятать успеешь, мы тебе даже поможем. Сотник с сомнением отхлебнул вина, выжидающе молчал, пока незнакомец не продолжил. - В вещице этой огромная сила схоронена, и нам хотелось бы знать, что она упрятана хорошо и надолго. Тем паче, что яйцо это у Кощея не всегда было, и до того, как он туда свою смерть упрятал, в скорлупе уже много чего понапихано было. В нем же полмира уместиться может, только сумей открыть и закупорить. Сотник недоверчиво кивнул, поглядел на неторопливый прибой. - А помочь как собираетесь? Вместе со мной поплывете, или на берегу, коня стеречь останетесь? - Поплывем! - ответил Рыжеволосый. - Чего коня стеречь? Тут, на полдня вокруг, ни души не сыщешь. Он глянул на спутника. - Как там у нас с лодочкой? Мыслитель оторвался от дум. Рассеянный взор скользнул по берегу и вернулся к огню. Веки закрылись, тело обмякло и застыло, как осенний омут. Через некоторое время пошевелил пальцами на ногах, разомкнул губы. - Уже не далече. - проронил он задумчиво и оглянулся. Сотник тоже обшарил глазами синюю полоску на стыке воды и неба, но ничего не увидел. Однако, рука незнакомца поднялась и ткнула пальцем вдоль берега. - Ага, - улыбнулся рыжеволосый. - Идет потихоньку. Пождем, уже скоро. Извек таращил глаза в указанном направлении, но видел лишь рябь на поверхности воды, да чаек, мельтешащих над волнами. Иногда казалось, что различает темную точку, но не был уверен, что она не мерещится. Наконец, устав щуриться, вернулся к еде. Когда догрыз седьмую лапу, снова бросил взгляд на море и замер. Неясная точка выросла и превратилась в лодью с обрывками паруса. Корабль лихо сек воду острым носом и, раскачиваясь от боковой волны, быстро приближался. Что-то в этом неуклонном движении настораживало. Сотник отложил круглый панцирь, не сводил глаз с моря, пока не понял, в чем странность. На приближающейся посудине, ни на носу, ни у руля, ни за прибитыми вдоль борта щитами не было ни души. Лодья с драконьей мордой плыла сама по себе, будто бы не замечая волн и встречного ветра. Ярл Якун как-то рассказывал о дракарах, что долгие годы странствуют по морям без команды. Но тогда Извек не поверил, приняв все за хмельные байки и сказки северного народа. Теперь вовсю таращился на такой дракар и не верил глазам. Будто ведомый крепкой рукой, корабль шел к ним. Едва нос посудины проскреб полоску берега, незнакомцы поднялись. Рыжий мотнул головой. - Пойдем прокатимся, пока не уплыл. - А пойдем. - ответил Извек, вставая. Достав из сумы яйцо, двинулся к морю. Подождал пока оба заберутся на борт, передал Кощееву реликвию и, подтянувшись, перенес тело на палубу. Не успел оглядеться, как под днищем скрежетнула береговая галька и дракар двинулся от берега. Помня научение Кощея, Сотник вперился взглядом в скалы. Как и было обещано, столбы медленно заползали один на другой и скоро остались видимыми только два ближайших к воде. - Табань, приехали! - скомандовал Извек и тут же почувствовал как доски дернулись из-под ног. Едва успев ухватиться за ближайший щит, со страхом заметил как двое тоже покачнулись, но пальцы рыжего цепко держали кругляк скорлупы. Корабль замер, как выпь посреди осоки. Оба незнакомца сгорбились над яйцом. По ушам жахнуло, будто над головой лопнула гусельная струна, толщиной в руку. Палубу на миг заволокло дымом. Когда ветерок сдул белые клубы, в ладони мыслителя была узкая вершинка яйца, напоминающая чашу, только внутри ее было черно, как в бездне. В руках рыжеволосого сияла вторая часть. В открывшемся срезе искрились черные кристаллы, мелькали непонятные пятна, проблескивали части незнакомых вещей. Мыслитель вытянул вторую руку, разжал кулак и во все стороны брызнули лучи ослепительного света. Сотник зажмурился, а когда открыл глаза, это яркое уже впихивали в скорлупу. Судя по тому как напряглись пальцы рыжеволосого, упихать было не так легко. Наконец лучи утонули в мерцающем хаосе, и мыслитель выдернул руку обратно. От резкого движения, из яйца выпала и покатилась белая бусина. Извек остановил ногой, подобрал, протянул обратно. Рыжеволосый отмахнулся. - Возьми себе, пригодится, их тут и так выше крыши, аж вываливаются, - он захлопнул скорлупу. - Порядок! - А че это за горох? Жемчуг? Так почему не блестит? Или не жемчуг... - Желанья. Вернее, исполнение желаний, причем любых. Одна бусина - одно исполнение, а почему не блестит, не знаю. Вон у него спроси. Он кивнул на молчаливого. Тот поднял голову, глянул на бусинку и негромко, будто оставаясь во власти печальных дум, заговорил: - Заблестит, когда исполнится. Только... черной станет, - он умолк, но, поймав непонимающий взгляд Сотника, пояснил: - От гнева богов почернеет. Нам, вечным, не по нраву, если что-то без нашего ведома случится. А над людскими желаниями боги власти не имеют. Он опять ушел в себя, потеряв к разговору всякий интерес. - О, как! - подмигнул Рыжеволосый. - Береги теперь. Такой горох под ногами не валяется и в огороде не растет. Ну, швыряй. Да не желание, яйцо швыряй! Извек потрясенно шагнул к борту, заглянул в черную воду. Подержал Кощееву реликвию на вытянутой руке и разжал пальцы... В голове молотами стучали последние слова незнакомца : ...нам вечным... без нашего ведома... От судорожной догадки потемнело в глазах, так который же из них. Захлопнул рот, собрался духом, оглянулся и опять уронил челюсть. На дракаре никого не было. Посудина сама собой разворачивалась к далекому берегу. Ворон топтался у кромки воды, отступал когда шипящая пена норовила подобраться к копытам и игриво отскакивал от брызг. Дождавшись когда хозяин спрыгнет с дракара, потрусил к нему. Сотник взобрался в седло, повертел в руке белую бусину и, развязав шнурок Мокшиного кошеля, кинул подарок к монетам, авось пригодится. Миновав каменные столбы оглянулся. Корабль резал волны вдалеке от берега, направляясь по одним богам известному пути...
Глава 21
Городище встретило Алтына всегдашней суетой. Шуму добавил необычный скакун Микишки. Сбежавшийся народ долго таращился на рогатого коня, ухали, гомонили, тыкая пальцами в тройные копыта, кивали на козлиный хвост и дивились странному окрасу. Сестра поглядела на алтына с привычной укоризной, мол, всегда у Микишки все не как у людей, вот и конягу чудную где-то отыскал. На Дарьку глянула приветливо. Бабьим чутьем сразу угадала в чумазом парнишке девку. Кликнув мужа, оставила Алтына у конюшни устраивать Шайтана. Сама же, кивнув Дарьке, чтобы шла следом, направилась к дому. Огнев молча определил козлоконю место, поставил кадушку с водой и только потом, почесав щеку, на всякий случай спросил: - Жрет как все? Или что-нибудь вроде пшеницы с медом? - Как все, - успокоил Алтын и, погладив изогнутый рог, задумчиво добавил. - Хотя, кто ж от меда откажется... - Тогда и овес сойдет. - деловито заключил Огнев и сыпанул из мешка в берестяные ясли. Шайтан жадно втянул воздух. Трепеща белыми ноздрями, чуть ли не отталкивая руки хозяина, нырнул узкой мордой в зерно. От вожделения даже заскреб копытом по устилавшей пол, свежей соломе. Солнце не сдвинулось и на палец, а во дворе уже дымила баня. Мужчины, наскоро перекусив в светлой горнице, вертели в руках кружки с квасом. Коротали время за разговором, ждали когда женщины помоются. Скоро Калина кликнула, чтобы шли. Оба остолбенели, когда в дверях встретилась посвежевшая после бани Дарька. Платок скрывал остриженность волос, оставляя взору милое личико и ярчайшую синеву глаз. Чуть великоватая рубаха с вышивкой не скрывала гибкую фигурку. Шелковый шнурок стягивал узкий в поясе стан, отчего внучка волхва напоминала молодую березку. Муж Калины задрал брови на лоб и заторопился к бане. Не менее удивленный Алтын, с трудом оправился от столбняка, и с отвисшей челюстью поспешил следом. - Ну и красавицу ты себе отыскал... - вполголоса протянул Огнев, покосившись на обескураженного Микишку. Тот смущенно закусил губу и развел руками. Задержавшись в дверях, оглянулся и, понизив голос обалдело оправдался. - Да не искал я ничего... Она сама нашлась. Просто в наших краях нечисть жуткая завелась... - Вот такая? - перебил Огнев, кивнув сторону дома. - Не-е, другая! - отмахнулся Алтын, не уловив шутку. - Заполонила все Гиблые Проплешины, загубила село, в котором горючую землю добывали. Теперь шастают туда-сюда стадами, губят все, что увидят, ни пройти, ни проехать. Там мы с Извеком ее и встретили. Сирота. Дед ее на наших руках умер. Одна она из тех мест и спаслась. И Шайтан тоже оттуда. Правда, он то и есть та нечисть. Вернее конь этой нечисти. Отбился от своих, а мы после боя подобрали. Алтын вздохнул и сочувственно закончил: - Тоже видать сирота... Огнев обалдело крякнул, с улыбкой вспоминая рогатую сиротку, покрупнее многих коней. Молча стянув одежду, толкнул дверь предбанника и взялся за кадушку с душистыми вениками. Скоро, растянувшись на полатях, Микишка уже по порядку припоминал все приключения. К тому времени, как распаренные мужчины выбрались на воздух, Дарька уже помогала Калине с ужином. Слово за слово поведала, как встретилась с Алтыном и его спутником, как чудом уцелели по дороге и как Алтына позвали в Киев. Умолчала лишь про намерение Извека и Микишки найти ей хорошего жениха. Калина жмурилась, приговаривая: - Эк же вас угораздило, гоже что хоть целы остались. Когда еда уже парила на столе, в дверях показались разрумяненные лица. Микишка вновь вылупился на Дарьку, а Огнев втянул носом заманчивые ароматы и подтолкнул Алтына коленом. - Проходи за стол, че поперек двери уперся? Дарька будто не заметила замешательства, а Калина переглянулась с мужем и еле заметно улыбнулась. Уселись. Ели с аппетитом, не спеша. Огнев между делом поведал о новостях в городище, выслушал о намерениях Микишки ехать в Киев. Поглядывал на жену, но мнения не выказывал. Надо, де, покумекать, пораскинуть чем способно, а там уж и говорить. К концу ужина Дарька с Микишкой осоловели и едва раздирали глаза. Переглянувшись с мужем, Калина повела гостью спать. Микишка крепился изо всех сил, но подчиняясь вескому слову Огнева, все же сдался и, прихватив шкуру огромного, добытого Огневом, сохатого, побрел на сеновал. Бросив подстил сразу за входом, поправил ногой завернувшийся край и тут же повалился на приготовленную лежанку. Заснул прямо в воздухе, раньше чем коснулся плотной шерсти.
Прожив седьмицу, Дарька обвыклась с хозяйством. Везде все поспевала, во всем выказывала умение и сноровку. Калина с мужем не переставали удивляться и радоваться гостье. Перестала ли нестись птица, захворала ли скотина - девчонка, будто понимая язык живности, без труда называла причины беды и, либо помогала сама, либо советовала что надо сделать. Занедужит ли кто из соседей - Дарька тут как тут: и боль заговорит, и жар снимет. Случалась ли у местной ребятни рана-ссадина, вмиг останавливала кровь, промывала болячку и, намяв хитрых трав, ловко приматывала чистой тряпицей - зарастало как на собаке. По всему выходило, что дед ее был не самой слабой верьви*. Видя, что Дарька всем пришлась по душе, Микишка ходил довольный как медведь в корыте меда. Все с устройством спутницы решилось само собой и об отъезде в Киев думалось с легким сердцем. Огнев же, замечая как Алтын все чаще задерживает взгляд на хорошенькой гостье, начал подначивать его остаться. - А чего нам, почти красивым, - посмеивался он. - Столбись здесь! Девку тебе боги удружили справную. Ты тоже, жених хоть куда, ежели в баньке пропарить, причесать, да со двора не пущать. Так что неча лосем гонным носиться, становись у нас. Алтын слушал, пожимал плечами, но чувствовал, что Огнев шуткует не просто так. У мужа сестры глаз наметанный. Да и они с Дарькой все больше робели друг при друге, а это признак верный: прицепила озорница Лада к молодым жилку-ниточку. И тянет, и сушит та незримая ниточка их обоих. Может и остался бы с радостью, от добра добра не ищут, но свербили Алтына мысли о Киеве. Пора было трогаться в путь, тем паче, что начинал чувствовать, как еще немного и вряд ли сможет уехать от внучки волхва. Решилась же кручинка проще, чем думалось. Однажды утром Микишка проснулся в решительном состоянии духа. Едва продрав глаза, бросился на конюшню. Торопливо взгромоздил на Шайтана седло и, сдернув со стены суму, принялся собирать вещи. Прихватив нож, отыскал кресало и кремень, а когда двинулся в сарай, в поисках фляги, увидел на дворе позевывающего Огнева. Остановился, в ожидании сетований или привычных прибауток, но муж сестры только утвердительно качнул головой. - Ну и добро! Баба может ждать, а мужик должон решать. Только, чего ж в второпях-то? Хозяйки, чай, сами в дорогу соберут. Ты же не суетись, пойдем, покусаем что-нибудь на завтрак, посидим на дорожку. На пороге появились Калина с Дарьей. С первого взгляда поняли что к чему, без слов принялись за дело. Не увидев в глазах девчонки ни смятения, ни печали, Алтын с облегчением вздохнул и двинулся за Огневом. Тот накинул рубаху, неторопливо прошел в горницу, снял с накрытого стола широкий рушник. Сели, молча принялись за еду. Насыщались медленно, чтобы еда укладывалась плотно и не подпрыгивала в брюхе на быстром конском ходу. К концу трапезы Огнев сыто потянулся и, как бы между прочим, заметил: - Ты вот что, паря, втихую не уезжай, загляни к соседям попрощаться. Когда-то еще свидитесь. А времена ноне сам ведаешь какие. Толи степь нагрянет, да не сдюжим, толи ты в чужих краях башку себе свернешь... Гоже было бы уважить нашенских. А мы уж, после твоего отъезда, на погосте браги на четыре стороны плеснем, Велесу с Перуном слово замолвим, пусть приглядят. - Быть по сему, дядько Огнев! - согласился Микишка и двинулся на двор. На крыльце столкнулся с Дарькой. Девчонка удивила безмятежным спокойствием. С улыбкой протянула начищенный до блеска шестопер. На коже рукояти мелкой цепочкой чернели тайные знаки. Явно выжгла заранее, но не показывала, чтобы не напоминать о дороге. Алтын смущенно опустил глаза, будто бы рассматривая ее работу. - Благодарень тебе, светлая! - только и смог вымолвить он, но девчонка уже скрылась с глаз и больше, за все время сборов, не показывалась. Прощаясь с соседями, Микишка поначалу обеспокоился ее пропажей, но вскоре решил, что так оно будет лучше. К чему душу бередить. Увидит слезы замучат думки, что зря уехал. Не заметит печали - самому станет кисло от ее равнодушия. Утвердившись в этих мыслях, почти успокоился. Губы сами зашептали слова старой походной песни: А я не успел попрощаться с тобою до слез Легко обернуться обратно... Простить без молитв - гривой старца дорос Без обряда... К полудню обошел всех соседей. Наконец, благословленный до невозможности и обвешанный напутствиями, как шелудивый пес репьями, вывел Шайтана со двора. Пока обнимался с Калиной и Огнивом, глаза сами собой побежали по сторонам: вдруг да мелькнет расшитый подол Дарьки. Ан нет, не случилось. Вскочив в седло, махнул рукой. На миг заметил в глазах родни странное выражение, но присмотреться не успел: Шайтан резво взял с места и, распугивая суетливых кур, помчался вдоль домов. За городищем дорога плавно забирала вверх и ныряла в тень прозрачного березняка. Вихрем взлетев по склону, козлорогий внезапно убавил прыть, повел головой и остановился. Микишка недоуменно ткнул каблуками в серые бока, но Шайтан стоял как вкопанный. - Вот те раз... - удивился Алтын внезапному упрямству. - Эдак мы до Киева не доедем! В кустах неподалеку что-то шевельнулось. Микишка прищурился, пытаясь разглядеть причину остановки, а когда рассмотрел, едва не выпал из седла: над кудрявой бузиной всплыло навершие посоха, под ним мелькнула медвежья безрукавка и на дорогу вышла настороженная Дарька. Одежду Калины сменили прежние полотняные штаны и рубаха со сложным волховским узорочьем. На ногах - крепкая обувка с толстым подбоем. Плечо нагружено дорожным мешком. Остановившись у кустов, взглянула в глаза Алтына. В очах за решимостью читалась опасение, что могут прогнать, однако голос был холоден и независим. - Не возьмет ли добрый путник с собой калику перехожего? Обузой не буду, харчами не стесню, авось пригожусь... - Разума моя. - выдохнул Микишка. Сердце ополченца с грохотом заметалось от хребта к грудине. Спрыгнув на землю, привлек Дарьку к себе, но заметив любопытный взгляд Шайтана, неохотно отстранился и так же церемонно ответил: - Уважь, почтенный калика, раздели со мной путь. С другом любая дорога вдвое короче. А про харчи не рубись, чай, лягушки на Руси еще не перевелись. Какое-то мгновенье оба еще суровили лица, но не удержали расползающихся щек и захохотали. Отсмеявшись, Алтын подвязал мешок к седлу и подсадил Дарьку в седло. Она привычно пристроила посох по правую руку и подождав, когда Микишка усядется сзади, прильнула спиной к его груди. Шайтан, будто вспомнив о дороге, без понуканий двинулся дальше. Седоки Молчали. Счастливо принимали глазами текущую навстречу дорогу. Подставляли лица теплому ветерку, пропитанному запахами горьких трав. Местами, путь пролегал в сырых низинках и, под копытами, слышался сочный хряст папоротника. Когда же дорога вновь вылетала на луга, Шайтан прибавлял ходу и несся по самое брюхо в цветах верояни*. Наконец, отведя душу в скачке, козлорогий решил передохнуть и двинулся шагом. Укачанный плавным ходом, Микишка жмурился как сытый кот. Неожиданно, в птичьи трели вплелся новый голос. Алтын прислушался и затаил дыхание: Дарька негромко выводила зачин старой провожальной песни: Улетай, первым проблеском солнца. Улетай, в гордый вызов орла. Брось в огонь шелест в грубых ладонях, Не вернуть окриком тебя...
ГЛАВА 22
...Мыслями Извек снова был у ночной реки, опять сидел у костра и любовался длинноволосой русалкой. Однако, грубый шлепок ветки по щеке мгновенно вернул его в реальность. Дорога, больше похожая на кабанью стежку, приближалась к краю каменистого распадка. Земля была завалена рассыпающимися от времени глыбами в два человеческих роста. Там, где намек на тропу пропадал вовсе, Ворон сам выбирал дорогу и выдерживал направление в густом кустарнике, руководствуясь одним чутьем. Крупные валуны стали встречаться все реже, уступая место толи высокому чепыжнику, толи зарослям низкорослых деревьев. Скоро в траве начали попадаться камни не крупнее сундука, да и те едва выглядывали из буйной зелени. Ворон три раза ставил уши торчком, пока Сотник не услыхал, далеко впереди, тихое ржание. Через некоторое время ржание повторилось. Прислушавшись к звукам, доносимым встречным ветерком, дружинник прикинул расстояние. В сердце закрался холодок, выходило, что кони торчат на одном месте, в самой гуще зарослей. Извек придержал Ворона. Показалось странным, встретить коней на стежках, нехоженых годами. В таких краях, без седоков, лошади не пасутся, да пастбища здесь не самые лучшие... Сотник беззвучно соскользнул с седла, завел коня в заросли погуще, накинул повод на ветви. Достав лук, набросил тетиву, повесил через плечо колчан. Пригнувшись к буйной траве, крадучись двинулся в обход предполагаемого табуна. Зайдя по широкой дуге, свернул и стал медленно приближаться к месту, откуда по его расчетам доносилось ржание. Скоро расслышал негромкие голоса. Десяток неслышных шагов, и сквозь ветви стала видна небольшая поляна, на которой гарцевали около дюжины всадников. У ручья двое пеших наполняли фляги. Еще один, с седыми прядями на висках, стоял рядом, держал в поводу троих коней и переговаривался с воином, похожим на десятника. Что-то, в троице у ручья, показалось знакомым. Приглядевшись, Сотник припомнил, где видел этот поживший меч, грубый кистень и раскоряченную дубину. Вот так встреча, оторопел дружинник, это какими же ветрами их сюда закинуло? Видать, верно говорят: кривые стрелы прямо не летают. Он продвинулся еще ближе, прислушался. Уловил голос седого. - ...запросто не возьмешь. Надо засадить на опушке, а как появится, окучивать всем скопом, да со всех сторон и одновременно. - Возьмем, - снисходительно процедил десятник. - Нам не впервой. И не таким шеи вертели. Седой разбойник зло сверкнул глазом, голос прозвучал тихой насмешкой: - Нам тоже не впервой было, и тоже думали, что всяким шеи вертели, только ошиблись малость. Даже к коняге его, бешенному, не подступились, когда он лопушинами своими черными помахивал... - Ладно, поглядим на твоего молодца, коли дождемся. Дождетесь, прошептал Сотник, умащивая расщеп на тетиве. Утвердившись на колене, выцелил дальнего и отпустил хвостовик. Тут же дернул из колчана вторую стрелу. Хват за оперение, наброс, оттяг, выстрел и снова хват. Разил влет, наповал, не глядя за полетом пущенных стрел, понимая, что успех в скорости. Острия язвили быстро и точно: шею, сердце, голову. Разъезд всполошился только когда пестрое оперенье украсило пятого всадника. Один десятник сообразительно метнулся с коня, остальные же только дергались за оружием и беспомощно вертели головами. Трое у ручья заворожено следили за падением дозорных, пока тяжелые трехгранные пробойники не сбили их с ног. Седой, в последний момент, попытался скакнуть в кусты и теперь корчился, схватившись за торчащее из-под ключицы древко. Сотник помянул Ящера за досадный промах. Вторая стрела послушно стукнула в ухо и быстро успокоила раненого. - Не люблю охоты... и засады. - мрачно выговорил Извек, переводя дух. Однако, ребятушки, не обессудьте, вас так просто не объедешь, а я спешу.
Глава 21
Городище встретило Алтына всегдашней суетой. Шуму добавил необычный скакун Микишки. Сбежавшийся народ долго таращился на рогатого коня, ухали, гомонили, тыкая пальцами в тройные копыта, кивали на козлиный хвост и дивились странному окрасу. Сестра поглядела на алтына с привычной укоризной, мол, всегда у Микишки все не как у людей, вот и конягу чудную где-то отыскал. На Дарьку глянула приветливо. Бабьим чутьем сразу угадала в чумазом парнишке девку. Кликнув мужа, оставила Алтына у конюшни устраивать Шайтана. Сама же, кивнув Дарьке, чтобы шла следом, направилась к дому. Огнев молча определил козлоконю место, поставил кадушку с водой и только потом, почесав щеку, на всякий случай спросил: - Жрет как все? Или что-нибудь вроде пшеницы с медом? - Как все, - успокоил Алтын и, погладив изогнутый рог, задумчиво добавил. - Хотя, кто ж от меда откажется... - Тогда и овес сойдет. - деловито заключил Огнев и сыпанул из мешка в берестяные ясли. Шайтан жадно втянул воздух. Трепеща белыми ноздрями, чуть ли не отталкивая руки хозяина, нырнул узкой мордой в зерно. От вожделения даже заскреб копытом по устилавшей пол, свежей соломе. Солнце не сдвинулось и на палец, а во дворе уже дымила баня. Мужчины, наскоро перекусив в светлой горнице, вертели в руках кружки с квасом. Коротали время за разговором, ждали когда женщины помоются. Скоро Калина кликнула, чтобы шли. Оба остолбенели, когда в дверях встретилась посвежевшая после бани Дарька. Платок скрывал остриженность волос, оставляя взору милое личико и ярчайшую синеву глаз. Чуть великоватая рубаха с вышивкой не скрывала гибкую фигурку. Шелковый шнурок стягивал узкий в поясе стан, отчего внучка волхва напоминала молодую березку. Муж Калины задрал брови на лоб и заторопился к бане. Не менее удивленный Алтын, с трудом оправился от столбняка, и с отвисшей челюстью поспешил следом. - Ну и красавицу ты себе отыскал... - вполголоса протянул Огнев, покосившись на обескураженного Микишку. Тот смущенно закусил губу и развел руками. Задержавшись в дверях, оглянулся и, понизив голос обалдело оправдался. - Да не искал я ничего... Она сама нашлась. Просто в наших краях нечисть жуткая завелась... - Вот такая? - перебил Огнев, кивнув сторону дома. - Не-е, другая! - отмахнулся Алтын, не уловив шутку. - Заполонила все Гиблые Проплешины, загубила село, в котором горючую землю добывали. Теперь шастают туда-сюда стадами, губят все, что увидят, ни пройти, ни проехать. Там мы с Извеком ее и встретили. Сирота. Дед ее на наших руках умер. Одна она из тех мест и спаслась. И Шайтан тоже оттуда. Правда, он то и есть та нечисть. Вернее конь этой нечисти. Отбился от своих, а мы после боя подобрали. Алтын вздохнул и сочувственно закончил: - Тоже видать сирота... Огнев обалдело крякнул, с улыбкой вспоминая рогатую сиротку, покрупнее многих коней. Молча стянув одежду, толкнул дверь предбанника и взялся за кадушку с душистыми вениками. Скоро, растянувшись на полатях, Микишка уже по порядку припоминал все приключения. К тому времени, как распаренные мужчины выбрались на воздух, Дарька уже помогала Калине с ужином. Слово за слово поведала, как встретилась с Алтыном и его спутником, как чудом уцелели по дороге и как Алтына позвали в Киев. Умолчала лишь про намерение Извека и Микишки найти ей хорошего жениха. Калина жмурилась, приговаривая: - Эк же вас угораздило, гоже что хоть целы остались. Когда еда уже парила на столе, в дверях показались разрумяненные лица. Микишка вновь вылупился на Дарьку, а Огнев втянул носом заманчивые ароматы и подтолкнул Алтына коленом. - Проходи за стол, че поперек двери уперся? Дарька будто не заметила замешательства, а Калина переглянулась с мужем и еле заметно улыбнулась. Уселись. Ели с аппетитом, не спеша. Огнев между делом поведал о новостях в городище, выслушал о намерениях Микишки ехать в Киев. Поглядывал на жену, но мнения не выказывал. Надо, де, покумекать, пораскинуть чем способно, а там уж и говорить. К концу ужина Дарька с Микишкой осоловели и едва раздирали глаза. Переглянувшись с мужем, Калина повела гостью спать. Микишка крепился изо всех сил, но подчиняясь вескому слову Огнева, все же сдался и, прихватив шкуру огромного, добытого Огневом, сохатого, побрел на сеновал. Бросив подстил сразу за входом, поправил ногой завернувшийся край и тут же повалился на приготовленную лежанку. Заснул прямо в воздухе, раньше чем коснулся плотной шерсти.
Прожив седьмицу, Дарька обвыклась с хозяйством. Везде все поспевала, во всем выказывала умение и сноровку. Калина с мужем не переставали удивляться и радоваться гостье. Перестала ли нестись птица, захворала ли скотина - девчонка, будто понимая язык живности, без труда называла причины беды и, либо помогала сама, либо советовала что надо сделать. Занедужит ли кто из соседей - Дарька тут как тут: и боль заговорит, и жар снимет. Случалась ли у местной ребятни рана-ссадина, вмиг останавливала кровь, промывала болячку и, намяв хитрых трав, ловко приматывала чистой тряпицей - зарастало как на собаке. По всему выходило, что дед ее был не самой слабой верьви*. Видя, что Дарька всем пришлась по душе, Микишка ходил довольный как медведь в корыте меда. Все с устройством спутницы решилось само собой и об отъезде в Киев думалось с легким сердцем. Огнев же, замечая как Алтын все чаще задерживает взгляд на хорошенькой гостье, начал подначивать его остаться. - А чего нам, почти красивым, - посмеивался он. - Столбись здесь! Девку тебе боги удружили справную. Ты тоже, жених хоть куда, ежели в баньке пропарить, причесать, да со двора не пущать. Так что неча лосем гонным носиться, становись у нас. Алтын слушал, пожимал плечами, но чувствовал, что Огнев шуткует не просто так. У мужа сестры глаз наметанный. Да и они с Дарькой все больше робели друг при друге, а это признак верный: прицепила озорница Лада к молодым жилку-ниточку. И тянет, и сушит та незримая ниточка их обоих. Может и остался бы с радостью, от добра добра не ищут, но свербили Алтына мысли о Киеве. Пора было трогаться в путь, тем паче, что начинал чувствовать, как еще немного и вряд ли сможет уехать от внучки волхва. Решилась же кручинка проще, чем думалось. Однажды утром Микишка проснулся в решительном состоянии духа. Едва продрав глаза, бросился на конюшню. Торопливо взгромоздил на Шайтана седло и, сдернув со стены суму, принялся собирать вещи. Прихватив нож, отыскал кресало и кремень, а когда двинулся в сарай, в поисках фляги, увидел на дворе позевывающего Огнева. Остановился, в ожидании сетований или привычных прибауток, но муж сестры только утвердительно качнул головой. - Ну и добро! Баба может ждать, а мужик должон решать. Только, чего ж в второпях-то? Хозяйки, чай, сами в дорогу соберут. Ты же не суетись, пойдем, покусаем что-нибудь на завтрак, посидим на дорожку. На пороге появились Калина с Дарьей. С первого взгляда поняли что к чему, без слов принялись за дело. Не увидев в глазах девчонки ни смятения, ни печали, Алтын с облегчением вздохнул и двинулся за Огневом. Тот накинул рубаху, неторопливо прошел в горницу, снял с накрытого стола широкий рушник. Сели, молча принялись за еду. Насыщались медленно, чтобы еда укладывалась плотно и не подпрыгивала в брюхе на быстром конском ходу. К концу трапезы Огнев сыто потянулся и, как бы между прочим, заметил: - Ты вот что, паря, втихую не уезжай, загляни к соседям попрощаться. Когда-то еще свидитесь. А времена ноне сам ведаешь какие. Толи степь нагрянет, да не сдюжим, толи ты в чужих краях башку себе свернешь... Гоже было бы уважить нашенских. А мы уж, после твоего отъезда, на погосте браги на четыре стороны плеснем, Велесу с Перуном слово замолвим, пусть приглядят. - Быть по сему, дядько Огнев! - согласился Микишка и двинулся на двор. На крыльце столкнулся с Дарькой. Девчонка удивила безмятежным спокойствием. С улыбкой протянула начищенный до блеска шестопер. На коже рукояти мелкой цепочкой чернели тайные знаки. Явно выжгла заранее, но не показывала, чтобы не напоминать о дороге. Алтын смущенно опустил глаза, будто бы рассматривая ее работу. - Благодарень тебе, светлая! - только и смог вымолвить он, но девчонка уже скрылась с глаз и больше, за все время сборов, не показывалась. Прощаясь с соседями, Микишка поначалу обеспокоился ее пропажей, но вскоре решил, что так оно будет лучше. К чему душу бередить. Увидит слезы замучат думки, что зря уехал. Не заметит печали - самому станет кисло от ее равнодушия. Утвердившись в этих мыслях, почти успокоился. Губы сами зашептали слова старой походной песни: А я не успел попрощаться с тобою до слез Легко обернуться обратно... Простить без молитв - гривой старца дорос Без обряда... К полудню обошел всех соседей. Наконец, благословленный до невозможности и обвешанный напутствиями, как шелудивый пес репьями, вывел Шайтана со двора. Пока обнимался с Калиной и Огнивом, глаза сами собой побежали по сторонам: вдруг да мелькнет расшитый подол Дарьки. Ан нет, не случилось. Вскочив в седло, махнул рукой. На миг заметил в глазах родни странное выражение, но присмотреться не успел: Шайтан резво взял с места и, распугивая суетливых кур, помчался вдоль домов. За городищем дорога плавно забирала вверх и ныряла в тень прозрачного березняка. Вихрем взлетев по склону, козлорогий внезапно убавил прыть, повел головой и остановился. Микишка недоуменно ткнул каблуками в серые бока, но Шайтан стоял как вкопанный. - Вот те раз... - удивился Алтын внезапному упрямству. - Эдак мы до Киева не доедем! В кустах неподалеку что-то шевельнулось. Микишка прищурился, пытаясь разглядеть причину остановки, а когда рассмотрел, едва не выпал из седла: над кудрявой бузиной всплыло навершие посоха, под ним мелькнула медвежья безрукавка и на дорогу вышла настороженная Дарька. Одежду Калины сменили прежние полотняные штаны и рубаха со сложным волховским узорочьем. На ногах - крепкая обувка с толстым подбоем. Плечо нагружено дорожным мешком. Остановившись у кустов, взглянула в глаза Алтына. В очах за решимостью читалась опасение, что могут прогнать, однако голос был холоден и независим. - Не возьмет ли добрый путник с собой калику перехожего? Обузой не буду, харчами не стесню, авось пригожусь... - Разума моя. - выдохнул Микишка. Сердце ополченца с грохотом заметалось от хребта к грудине. Спрыгнув на землю, привлек Дарьку к себе, но заметив любопытный взгляд Шайтана, неохотно отстранился и так же церемонно ответил: - Уважь, почтенный калика, раздели со мной путь. С другом любая дорога вдвое короче. А про харчи не рубись, чай, лягушки на Руси еще не перевелись. Какое-то мгновенье оба еще суровили лица, но не удержали расползающихся щек и захохотали. Отсмеявшись, Алтын подвязал мешок к седлу и подсадил Дарьку в седло. Она привычно пристроила посох по правую руку и подождав, когда Микишка усядется сзади, прильнула спиной к его груди. Шайтан, будто вспомнив о дороге, без понуканий двинулся дальше. Седоки Молчали. Счастливо принимали глазами текущую навстречу дорогу. Подставляли лица теплому ветерку, пропитанному запахами горьких трав. Местами, путь пролегал в сырых низинках и, под копытами, слышался сочный хряст папоротника. Когда же дорога вновь вылетала на луга, Шайтан прибавлял ходу и несся по самое брюхо в цветах верояни*. Наконец, отведя душу в скачке, козлорогий решил передохнуть и двинулся шагом. Укачанный плавным ходом, Микишка жмурился как сытый кот. Неожиданно, в птичьи трели вплелся новый голос. Алтын прислушался и затаил дыхание: Дарька негромко выводила зачин старой провожальной песни: Улетай, первым проблеском солнца. Улетай, в гордый вызов орла. Брось в огонь шелест в грубых ладонях, Не вернуть окриком тебя...
ГЛАВА 22
...Мыслями Извек снова был у ночной реки, опять сидел у костра и любовался длинноволосой русалкой. Однако, грубый шлепок ветки по щеке мгновенно вернул его в реальность. Дорога, больше похожая на кабанью стежку, приближалась к краю каменистого распадка. Земля была завалена рассыпающимися от времени глыбами в два человеческих роста. Там, где намек на тропу пропадал вовсе, Ворон сам выбирал дорогу и выдерживал направление в густом кустарнике, руководствуясь одним чутьем. Крупные валуны стали встречаться все реже, уступая место толи высокому чепыжнику, толи зарослям низкорослых деревьев. Скоро в траве начали попадаться камни не крупнее сундука, да и те едва выглядывали из буйной зелени. Ворон три раза ставил уши торчком, пока Сотник не услыхал, далеко впереди, тихое ржание. Через некоторое время ржание повторилось. Прислушавшись к звукам, доносимым встречным ветерком, дружинник прикинул расстояние. В сердце закрался холодок, выходило, что кони торчат на одном месте, в самой гуще зарослей. Извек придержал Ворона. Показалось странным, встретить коней на стежках, нехоженых годами. В таких краях, без седоков, лошади не пасутся, да пастбища здесь не самые лучшие... Сотник беззвучно соскользнул с седла, завел коня в заросли погуще, накинул повод на ветви. Достав лук, набросил тетиву, повесил через плечо колчан. Пригнувшись к буйной траве, крадучись двинулся в обход предполагаемого табуна. Зайдя по широкой дуге, свернул и стал медленно приближаться к месту, откуда по его расчетам доносилось ржание. Скоро расслышал негромкие голоса. Десяток неслышных шагов, и сквозь ветви стала видна небольшая поляна, на которой гарцевали около дюжины всадников. У ручья двое пеших наполняли фляги. Еще один, с седыми прядями на висках, стоял рядом, держал в поводу троих коней и переговаривался с воином, похожим на десятника. Что-то, в троице у ручья, показалось знакомым. Приглядевшись, Сотник припомнил, где видел этот поживший меч, грубый кистень и раскоряченную дубину. Вот так встреча, оторопел дружинник, это какими же ветрами их сюда закинуло? Видать, верно говорят: кривые стрелы прямо не летают. Он продвинулся еще ближе, прислушался. Уловил голос седого. - ...запросто не возьмешь. Надо засадить на опушке, а как появится, окучивать всем скопом, да со всех сторон и одновременно. - Возьмем, - снисходительно процедил десятник. - Нам не впервой. И не таким шеи вертели. Седой разбойник зло сверкнул глазом, голос прозвучал тихой насмешкой: - Нам тоже не впервой было, и тоже думали, что всяким шеи вертели, только ошиблись малость. Даже к коняге его, бешенному, не подступились, когда он лопушинами своими черными помахивал... - Ладно, поглядим на твоего молодца, коли дождемся. Дождетесь, прошептал Сотник, умащивая расщеп на тетиве. Утвердившись на колене, выцелил дальнего и отпустил хвостовик. Тут же дернул из колчана вторую стрелу. Хват за оперение, наброс, оттяг, выстрел и снова хват. Разил влет, наповал, не глядя за полетом пущенных стрел, понимая, что успех в скорости. Острия язвили быстро и точно: шею, сердце, голову. Разъезд всполошился только когда пестрое оперенье украсило пятого всадника. Один десятник сообразительно метнулся с коня, остальные же только дергались за оружием и беспомощно вертели головами. Трое у ручья заворожено следили за падением дозорных, пока тяжелые трехгранные пробойники не сбили их с ног. Седой, в последний момент, попытался скакнуть в кусты и теперь корчился, схватившись за торчащее из-под ключицы древко. Сотник помянул Ящера за досадный промах. Вторая стрела послушно стукнула в ухо и быстро успокоила раненого. - Не люблю охоты... и засады. - мрачно выговорил Извек, переводя дух. Однако, ребятушки, не обессудьте, вас так просто не объедешь, а я спешу.