Страница:
Аладырев Святослав
Извек (Княжье похмелье)
СВЯТОСЛАВ АЛАДЫРЕВ
ИЗВЕК
(КНЯЖЬЕ ПОХМЕЛЬЕ)
Жене Марине и сыну Вадиму.
Особый благодарень: Диме Ревякину, позволившему свободно трактовать свои песни. А.К. Белову, укрепившему уверенность в форме изложения. Маме, воспитавшей меня на хорошей фантастике.
ЧАСТЬ 1
Глава 1
Увы, теперь все чаще сбываются не мечты, а предчувствия... Витим - Большая Чаша
Череп безмятежно скалил все, оставшиеся после Рагдаевского удара, зубы. Трава, полседмицы тому, утоптанная и залитая кровью, едва успела подняться, но звери, птицы и муравьи уже очистили головы трупов почти до блеска. Эрзя пнул по круглой костяной макушке и с досадой глянул на толстого Мокшу. Тот, свирепея с каждым мгновением, развел огромными ручищами. - Ни черта не понимаю! Ежели мертв, а ясное дело, что мертв, то где кости!? А ежели жив... - Да какой там жив! - буркнул Эрзя, переставая жевать ус. - Гридни всю округу объехали, в каждой хате побывали, никто и слыхом не слыхивал, ни о живом, ни о раненом. Он обвел глазами склон, заваленный разлагающимися останками и обломками оружия. - Сам погляди, рази тут выживешь? - Но мослы-то! Мослы-то где?! - вспылил Мокша. - Сквозь землю провалились? Или может дождем смыло, Ящер задери-прожуй-выплюнь! Князь тризну собирает, а тризна без мертвеца... - Что сказка без конца, - согласился Эрзя. - Однако, поехали! Рагдая тут нет, а от запаха здешнего уже с души воротит, скоро завтрак упущу. Он тряхнул чубом, подбросил на ладони мятый железный лепесток единственное, что нашли от старого приятеля, молча двинулся к лошадям. Запрыгнув в седло, скользнул взглядом по склону с редкими березками и двинул шпорами, посылая битюга вдоль берега. Когда за поворотом показалась лодья, сзади донеслись сердитые сетования Мокши. Великан старательно настегивал конягу и загибисто ругался, украшая родную речь ромейскими и хазарскими узорами. Осадив возле воды, махнули молодцам, чтобы держали сходни, поволокли жеребцов по прогибающимся доскам. Зацепив уздечки за мачту, пробрались на нос, уселись на отполированный штанами брус. Четыре пары весел дружно врубились в Днепровскую волну и челн направился к Киеву. Губы Мокши беззвучно двигались. Полный досады взор то чиркал по усердным гребцам, то скользил по удаляющемуся берегу, то утыкался в угрюмое лицо Эрзи. Молчун, глядя себе под ноги, жевал льняной ус и лениво поглаживал навершие меча. Кони раздували ноздри, пугливо таращились на воду. Попутный ветер облегчил работу гребцам и скоро кормщик ловко вывернул борт к почерневшим мосткам. Едва сходня шоркнула по настилу, цепкие пальцы дружинников уже тянули уздечки. Взобравшись верхом, прямо с мостков взяли в галоп. Придержали коней только на въезде в город, влетев в обычную полуденную сутолоку. За воротами, заметили над толпой светло-русые волосы Извека. Крепкий дружинник, задумчиво теребил короткую бородку, покачиваясь в седле Ворона, черного поджарого жеребца с необычно крупными ушами. Эрзя с Мокшей направили битюгов навстречу. Подъехав, вскинули руки. - Как живешь, Cотник? - А кому теперь легко! - отозвался тот подслушанной у ромеев фразой. - Нам сотникам жалиться зазорно. Он улыбнулся привычному прозвищу, которое частенько заменяла имя. Сам Владимир, путая кличку и должность, все чаще называл Cотником. - Вы-то как? Не заскучали? - У Владимира не заскучаешь, - буркнул сухопарый Эрзя. - Ага, - поддакнул Мокша. - То подавай щит с ворот Царьграда, то тризну по павшему, который щит добывал. А павшего нет! - Рагдая? - переспросил Извек и посерьезнел. - Так и не нашли? Негоже... - Куда уж хуже, - нахмурился Эрзя, доставая стальную чешуйку доспеха. Вот всего и осталось. Случаем нашли, в березе торчала. Видать ударом сорвало. Сотник взял лепесток, пригляделся к маленьким отверстиям, протянул обратно. - Рагдаевская! Таким тонким шнуром, боле ни у кого доспех не вязан... Мокша качнул седеющим чубом, глянул на Сотника и притороченную к седлу пухлую суму. - Сам-то далеко едешь? Тут большие дела грядут, того и гляди на Царьград двинем... - Видать вы здесь нужней, ежели дела. - съехидничал Извек. - А таким, как я, надоть молодняк на отшибах учить. Окромя ж меня, некому. - Ну ведь и правда некому, - прогудел Мокша. - От тебя вон какие молодцы прибывают: звери, а не люди. Прочие такого не могут, а посему молодь тебе наущать. Тем паче, что Перуновы тайны, сам Селидор тебе открывал, так что знаешь... - Знать-то знаю, однако, зимой, в глуши уж больно маетно. Ни тебе пойла доброго, ни ваших пьяных рож рядом, с тоски сдохнуть можно. Опять же, из сотни землепашцев, от силы десяток бойцов получится. А в дружину и того пяток приведу, которых показать не стыдно. Сотник подобрал повод, улыбнулся на прощанье. - Ладно езжайте, князь ждет. А я в Вертень двину. По весне увидимся. Он подмигнул друзьям и направил Ворона к воротам. - Бывай! - донеслось вслед и, за спиной Извека, удаляясь, загрохотали тяжелые копыта. За городскими стенами, со всех сторон, по стежкам и тропкам стекался вольный люд, обремененный корзинами, лукошками и кузовками. Обдавая идущих облаками пыли, гремели подводы с мелкой дичью, лесным зверем и бочками солений. Ворон, фыркая, воротил морду от поднятых серых клубов, а Извек исподлобья наблюдал за ползущим в Киев изобилием. С детства не помнил такой тризны, какая готовилась по Рагдаю. Владимир щедрился, не упуская случая выказать свое величие. Второй день, во дворе детинца и на улице у ворот, суетились плотники. С утра до вечера коцали вострыми топорами, налаживая столы, лавки, подсобные настилы. Везде громоздились поленницы с сухими березовыми дровами, чернели выпуклые бока котлов, плоские днища жаровен и растопыренные рогатки вертелов. Народ чесал загривки, восторженно переглядывался, дивясь невиданному размаху. Извек же предпочел уехать раньше. Уж больно не по душе была вся эта история с возвращением цареградского щита и появлением нового доверенного князя, известного ушкуйника Залешанина. Самым же скверным было бесследное исчезновение Рагдая, с которым съедена не одна пригоршня соли. Дорога за городом постепенно пустела, вытягиваясь вдоль высокого берега Днепра. Ворон повел ухом, всхрапнул, поворотил морду в сторону реки. Сотник проследил за взглядом, заметил на краю обрыва одинокую женскую фигурку. Брови двинулись к переносице, узнал Ясну, суженую Рагдая. Не веря в гибель любимого, безутешная все приходила на обрыв. Подолгу стояла, обратив взор на противоположный берег, где жених принял последний бой. Сотник натянул повод, постоял раздумывая, все же решившись, направил коня к ней. Попытался подобрать слова, но в голове все путалось, казалось лишним и не в кон. Сердце бухало тяжело, будто перед боем. Успел подумать, что зря свернул с дороги, но Ворон замедлил шаг и, остановившись в пяти шагах, звякнул удилами. Ясна вздрогнула, медленно, будто во сне, обернулась. Глаза остановились в траве под копытами Ворона. Сотник спешился, тихо проговорил: - Здравствуй, Светлая. Ресницы Ясны дрогнули, но опущенные долу очи не поднялись. - Исполать, Извекушко. И тебе, и красавцу твоему, длинноухому. Все в разъездах? - В них, разума, где ж еще... Ясна еле заметно кивнула. - Благодарень, что пришел утешить. Да у самого, небось, на сердце, не скоморошно. Она замолчала, отвернувшись к Днепру. Извек тоже глянул на далекий, поросший березками берег, заговорил: - Ты бы... не убивалась так. Родом великим всем завещано жить. А ты себя горем со свету изводишь. Вон уж, тропку по стерне пробила. Можно ль так...
Движение тонкой руки прервало сбивчивую речь на полуслове. - Обещала, что буду ждать на берегу. - тихо обронила Ясна. - Буду ждать. Езжай. Сотник почувствовал, что в глазах защипало, будто бросили горсть песка. Молча кивнул, зачем-то долго поправлял стремя. Уже в седле, открыл было рот, но спохватился, что любое прощальное пожелание будет не к месту, молча потянул повод. - Береги себя, Извекушко... - донеслось вслед. Сотник оглянулся, увидел огромные выплаканные глаза. Волна скорби едва не вышибла из седла, но в следующее мгновенье взор Ясны вновь обратился к реке. Ворон послушно поплелся к дороге, уши уныло разошлись в стороны. Извек больше не оглядывался. В груди давило, будто на сердце поставили ржавую наковальню. Вот же беда, думал Сотник, один сгинул без следа, в двух шагах от своего счастья, другая - обреклась на вечную кручину: ни с кем не разговаривает, во мраке горя света белого не видит. Извек вспомнил, как Залешанин во хмелю бормотал что-то про вторую смерть. Выходило, будто Рагдай погиб еще раньше, а в последнюю сечу ввязался когда боги отпустили к невесте. Отмерили на свадьбу один день и одну ночь и, едва время истекло, забрали обратно. Сотник скрипнул зубами. Видать Великие пожадничали, герою могли бы еще денек накинуть. Хотя, с богами всегда так. Лезут, сердобольные, когда не надо, когда же нужны - днем с огнем не сыщешь. - Эх вы, Боги... - вздохнул Извек вслух. - Вот и мне пока одни стежки выстилаете, да все куда-то не туда! Что я, калика перехожий, без места по земле мотаться? Давно бы пора найти ладушку... чтобы было к кому воротиться, чтобы ждала и любила, да за детьми в отсутствие папаньки смотрела. А тут, Ящер задери, за спиной одни дороги. А впереди... Он грустно подмигнул косящемуся на него Ворону. Впереди ждала дорога и нелегкий труд по обучению молодых парней обращению с оружием. Установление главенства Перуна прекратило мелкие распри и продолжило единение, начатое Святославом. Владимир же возжаждал заиметь полную власть над всеми удельными княжествами, а для этого требовалось все больше и больше новых ратников. Чтобы не отрывать люд от земли, порешили учить воинскому делу на месте. Лучшие из лучших попадали в княжьи дружины. Прочие оставались в родных весях, чтобы на дальних подступах сдерживать малые наскоки, и своевременно сообщать о приближении больших вражьих сил. Сотнику нравилось выправлять из крепких землепашцев умелых воинов, и он с удовольствием наблюдал, как непривыкшие к оружию парни на глазах обретали ловкость, расчетливость движений и цепкость взгляда. За три-четыре месяца большинство увальней уже вполне сносно обращались с копьем, палицей или луком. Меч давался немногим, и тех, кто имел особую чуйку к сече обоюдоострым клинком, Извек приводил в Киев, где они становились настоящими дружинниками. Еще с полдюжины опытных воев занимались разъездами по отдаленным весям, но Извек по праву считался лучшим. И в большой, и в малой дружинах его ученики снискали себе уважение воевод и соратников. Так же попали в дружину Эрзя и Мокша, с далекой реки Сурьи. Как-то, забредя, в поисках удалого дела, в киевские земли, остановились в одной из деревень. Там и увидели Извека, натаскивающего местных парней рукопашному бою. Стояли глазели и щерились, пока не решили предложить помериться силами. После этого, полежав маленько в промозглой осенней луже, попросились в ученики. Сотник согласился, приметив у них незнакомую манеру биться, недюжинную хватку и выносливость. Теперь оба были едва ли не лучшими в малой дружине, а за доброй чашей с ними могли сравниться разве что Вольга с Добрыней или сам Микула Селянинович. Волхвы утверждали, что именно с их далекой родины и пришли на север Племена Данов предки нынешних викингов. Эрзя с Мокшей и сейчас вполне сносно понимали говор ярла Якуна и его людей. Вспоминая первую встречу с молодыми горячими поединщиками, Извек хмыкнул и оглянулся. Дорога бойко убегала назад, туда, где за пологими изгибами холмов скрылись верхушки детинца. Киев остался далеко позади, а впереди из-за поворота показался странный столбик. Затенив рукой глаза, Сотник присмотрелся, хмыкнул. На обочине маленьким истуканом торчал заяц-русак. Смотрел ошалевшими глазами в точку перед собой. На приближение всадника даже ухом не повел. Извек выгнул бровь - совсем косой обнаглел, ни коня, ни человека не боится. Только подъехав, понял, в чем дело. На обочине, возле глубокой колдобины, валялся лопнувший кувшин. Ветер разносил сытный хмельной запах. Впитав в себя пролитую сурью, неровной горкой желтело отборное зерно. Часть горки явно была подъедена длинноухим. Видно проезжавшую к Киеву телегу занесло в яму и кувшин, припасенный возницей, выпал под колеса. Телегу же грузили зерном, которое и просыпалось при толчке. Теперь обожравшийся косой тупо смотрел на щедрое угощение. Есть больше не мог, уходить от кормушки не хотел, а ударивший по ушам хмель выбил из головы весь страх. Поравнявшись с зайцем, Ворон приостановился и склонил голову к рассыпанному добру. В самый последний момент заяц попытался отодвинуться, но не удержался на подгибающихся лапах и завалился под пыльные листья лопуха. Сморенный хмельной приправой, тут же заснул как убитый. Сотник ухмыльнулся, представляя какая жажда ожидает русака спросонок. Ворон хапнул губами две жмени пьяного зерна, но тычок в бока заставил идти дальше. Насмешливый голос хозяина прозвучал тише чем обычно. - Иди, иди! А то он еще проснется, в драку полезет... ой, че будет! Ворон не спеша вбивал копытами дорожную пыль. По бокам монотонно покачивались два полных колчана и лук, с которыми Извек никогда не расставался. Частенько, пустив Ворона рысью, привставал в стременах и метил по случающимся у дороги деревьям. Сделав два-три выстрела, останавливался вырезать из ствола пущенные стрелы и скакал дальше, высматривая подходящие цели. На зависть другим лучникам, успевал послать две стрелы, пока одна бьет в цель. Селидор, научивший всем стрелковым премудростям, держал в воздухе три стрелы и рассказывал, что Вещий Олег вывешивал по пять-шесть. Правда, Извек не уточнял, стрелял ли Вещий с седла или пешим. Однако, на этот раз, баловаться с луком охоты не было, и Сотник не торопил Ворона, предавшись размышлениям. Вспомнил, как всего лишь раз пришлось видеть Вещего, и то мельком, да издалека. Тогда, у княжьего детинца, на краткий миг показалась высокая фигура с огненными волосами и тут же, окруженная гриднями, скрылась в дверях. Еще раньше, в отрочестве Извека, Вещий несколько раз навещал Селидора на тайном погосте. Однако Синий Волк заранее усылал воспитанника по каким-нибудь поручениям, и о визите таинственного гостя напоминали только вторая плошка на столе и бороздки на земле, оставленные острием посоха. Вот у кого бы выспросить о пропавшем Рагдае. Кому, как не им, под силу вызнать что-то о судьбе друга. Увы! С Синим Волком-Селидором не виделся уже давно, а где искать Вещего никому неведомо... Дорога перевалила через пригорок и Сотник придержал Ворона, любуясь сверкающей на просторе Лебедью. По притоку Днепра сонно ползли лодки рыбарей, направляясь к стоящему на берегу возу. На фоне жухлой травы темнела пара соловых коняг и дожидающийся улова возница. Княжий пир не прекращался. Ко двору Владимира ежедневно свозились горы рыбы, птицы и зверя, чтобы было чем заедать нескончаемые реки вин, медов и пива. Тем паче, что предстояла богатая тризна, грядущая независимо от того, отыщется ли погибший. Владимиру не впервой нарушать покон и он не упустит случая показать всем, кто на Руси хозяин. Опять же, урок молодым войнам, дескать, служите верно, и Красно Солнышко не забудет своих витязей. Залешанин вон - из татей в княжьи друзья попал, до сих пор не просыхает. Мысли, пробежав по кругу, вновь вернулись к Рагдаю и Сотник твердо решил, при первой же возможности расспросить Селидора. Однако, на сей раз, дорога лежала в другую сторону...
Глава 2
Две трети пути до Вертеня остались за хвостом Ворона и Извек решил остановиться на ночь в городище. Перед последним переходом стоило дать роздых коню, да и самому наконец выспаться под крышей. Уже в сумерках миновали ворота. Усталый конь затопал живей и скоро свернул на знакомую улочку, где его ждала порция вполне сносного овса, а хозяина - сытный ужин в закопченной харчевне. Сотник давно облюбовал этот постоялый двор. Здесь его знали и встречали как старого приятеля. Правда, по началу приходилось знакомиться со здешними мужиками по-свойски. Не взирая на то, что перед ними княжий дружинник, местные смельчаки несколько раз учиняли проверку гостя на добрый удар. Их не смущало даже то, что каждая проверка происходила "на своей морде". Хотя, как справедливо отметил Сотник, морды здесь были не особо умные, но крепкие. Признали Извека только после того, как хозяин корчмы в пятый раз поменял разнесенные в щепу лавки и столы. В последний раз щепа была особенно мелкой и корчмарь пригрозил, что закроет конуру и подастся в дальнюю весь, к братьям рыбарям. С тех пор Сотник мог просидеть за столом хоть целую ночь и не увидеть в свою сторону ни одного косого взгляда. Междусобойные мордобои конечно же продолжались, но не имели такой разрушительной силы, как прежде. Теперь местные, не по злобе разбрызгав друг другу сопли, снова возвращались на места и приглашали к себе Извека, померяться выносливостью брюха. Тогда не вставали из-за стола до глубокой ночи, расспрашивали какое в свете чудо, слушали, обсуждали. На этот раз тоже засиделись допоздна и к полуночи, когда шум стих, Сотник улегся прямо на лавке. Под голову по привычке положил дорожный плащ, свернутый тугим валиком. Разбудили первые гости. Ввалились шумной ватагой, крикнули браги с пивом, махнули, чтоб присоединялся. Извек благодарно приложил ладонь к груди, но головой качнул отрицательно. Посетовав на отказ, мужики пожали плечами и принялись уничтожать выпивку, как Святослав хазар. Пару раз зыркали на рыжего веснушчатого детину, тихо жующего в углу, но в присутствии Извека не задирались. Парень же беззаботно поглядывал в окно, вертел головой по сторонам и, несмотря на пудовые кулаки, держался без вызова. Проезжий, определил Извек, скорее всего посыльный, из Коржа, заехал по дороге перекусить. Коржаковские почти все такие мордастые и широкие в кости. Пока Сотник разглядывал парня, средь мужиков, за соседним столом, созрела ссора. Все как водится: слово за слово - шапкой по столу и, вот уже кому-то под нос сунули убедительную дулю. Само собой, дуля не понравилась. В ответ выпорхнул жилистый кулак и в воздухе мелькнули стертые подметки хозяина дули. Владелец кулака взгромоздился поверх стола, но освободившаяся лавка тут же отправила его на пол. Все вскочили готовые похватать друг дружку за грудки. Однако, с утра, особого желания волтузиться не было, и компания повисла на руках зачинщиков. Сквозь толкучку, к Извеку протиснулся хозяйский малец, знаком дал понять, что конь сыт, оседлан и стоит за дверями. Сотник кивнул, протянул монету и подался к выходу. Подвигая сцепившихся мужиков, примирительно пробасил: - Ну, пора и честь знать, бывайте, ребята. Мужики замерли. Собрав глаза в кучу, рассмотрели Извека, поспешно посторонились. Провожаемый почтительными взглядами, Сотник проследовал до двери в полной тишине, но едва переступил порог, как сзади кого-то звонко съездили по сусалам, и потасовка возобновилась с новой силой. Снаружи тоже не все было спокойно. Доносились разноголосые крики и далекий гомон. Поглядывая на струящийся за домами дымок, Извек едва не споткнулся о вытянутые ноги мужика, что лениво развалился на бревнах, с шапкой орешков в руках. Тот, не обратив внимания, с аппетитом трещал скорлупками, прислушивался к далекому шуму и удовлетворенно двигал бровями. Отвязав Ворона, Сотник вскочил в седло и тронул повод. Конь послушно сделал пару шагов, но остановился у куста, соблазненный сочной веткой сирени. Дружинник терпеливо ждал конца трапезы, когда из журки вывалился рыжий детина с конопатой рожей. Крутнув туда-сюда головой, подскочил с вопросом к сидящему у коновязи мужичишке. - А что за шум в той стороне? Дым идет... Горит что-нибудь? - Не-е! Жидов гоняют. - не глядя бросил мужик, хрустнув очередным орешком. - А, - протянул рыжий. - Тады понятно. А то я дивлюсь: как дым пошел, мужики с дубьем пробежали, а ведер не видать. - Не-е, с ведрами побегут, ежели у кого из наших загорится. А дубье для спин прихватили. Помашут маленько, да в огонь подкинут, чтоб горело шибче. - Понятно. Нешто и мне сбегать? - засуетился конопатый. Мужичишка выплюнул скорлупу, поднял глаза на парня. - Охолонись, там охочих и без тебя достает, токмо мешаться будешь, - он прервался, поймал ртом очередной орешек и махнул рукой.- Ступай куда шел, или вот рядом садись, языки почешем, орехов погрызем... Ворон уже покончил с веткой, и Сотник продолжил путь, оставив за спиной и мужиков, и гомон, и дым над дальними домами. - И тут запустили, - подумал он. - Везде одно и то же: сначала ушами хлопают, потом за дубье хватаются. Не-е, иудеев запускать нельзя, иначе враз на шею сядут. В любые щели, клопами поползут, да под себя грести станут. Глядь, а они уже ноги с плечей свесили. И что за хитрозадое племя! Поначалу не видать и не слыхать. Общуришься не разглядишь, жид он или кто. Об ту пору, готовы в любую гузку, без мыла влезть. Зато потом, когда обживутся и разжиреют, начинается... Подсиживают, подгаживают, клевещут, лишь бы выгородиться, да своих на сытные кормушки протащить. А уж как зажируют, начинаются песни с плясками, да так, чтоб их "три-на-наи" издаля слышно было. Тут уж носы кверху. Взгляд свысока, презрительный: смотрите, мол, вот он я - Иудей! Богат, красив и велик! Прочие же, все поголовно - пшено и хренота безлошадная! А с нашим людом так нельзя. Наш мужик - душа, можно сказать, нежная, открытая и терпеливая. Но уж когда чужак кобениться начинает, тут и у добряка руки зачешутся... Сбоку затопотало. Сокрушаясь, что опоздали к началу, через дорогу пробежали еще четверо с дубинами. Рожи тоскливые, будто любимый конь помер. - Да! - улыбнулся Сотник, провожая мужиков взглядом. - Великая радость для Русича внести лепту в "благое дело". Ради такого он и еду, и работу бросит. Извек поторопил Ворона, стараясь поскорей выехать из городища. В последнее время, звуки разора вызывали неизменную оскомину. В памяти всплыл похожий день позапрошлого лета. Тогда Исаакий - глава иудейской общины, приколов на макушку чудную куцую шапочку, пришел на базар. С дюжиной родственников вышагивал по рядам, выказывая превосходство над прочими людишками. Выбирая товары, замучил всех: долго приглядывался, щупал, перебирал и презрительно морщился над самым добротным. Под конец затеял долгий торг с Борятой - лучшим бортником Киева. Тот, язык без костей, ловко и смешно отвечал на любые дотошные вопросы. Исаакий уж и нюхал, и пробовал каждый мед по три раза, но все одно воротил морду, пока Борята не осерчал и не забрал у него последнюю плошку. - Ты, уважаемый, уже полведра меда снюхал! - не выдержал бортник. - Шел бы домой, а то товар застишь. Да и, не пробуют меды по пять раз, ежели по уму. Иудей прищурился на Боряту и, поглаживая кошель на толстом брюхе, с издевкой изрек любимую присказку: - Да боже ж мой! Если вы такие умные, то покажите мне ваши деньги! Ну Борята и показал... Сотник вспомнил красные сопли, забрызгавшие соседние прилавки. Племяннички и братья Исаака бросились было на подмогу, но им на беду случился поблизости новгородский гость Васька Буслаев. Тут-то все и началось. Утоптав важных иудеев в перемешанную с медом грязь, порешили продолжить разгон на их улице. До кучи припомнили обидки и живущим промеж иудеев хазарам. Пяток зачинщиков, закатав рукава, направились с базара. Прочий народ провожал добрыми напутствиями и шутливыми криками. Извек с Эрзей неохотно двинулись следом: дело дружинников - не допущать в Киеве излишнего смертоубийства. Погром погромом, а резни учинять не велено. По пути нагоняли другие охочие до драки. Пока дошли до жидовского квартала, собралось десятка два. Буслаев с Борятой и тремя зачинщиками двинулись, вглубь улицы. Остальные, по пять-шесть человек, рассыпались по ближайшим домам. Как водится, в начале валили ограды, выгоняли чад и домочадцев. Мужиков, кто ерепенился, подгоняли со двора пинками да затрещинами. Особо ретивым правили спины жердями. Потом запускали под крышу огня и палили со всем добром, окромя вина конечно - питью пропадать негоже. Кто бросался спасать имущество - тех опять же палками, мол, неча лезть под горячую руку. Извек с Эрзей поглядывали, как раскрасневшиеся мужики суетятся возле очередного частокола. Забор, не поддавшийся первому наскоку, все-таки затрещал и рухнул, придавив лаявшего по ту сторону волкодава. В образовавшийся прогал вся ватага устремилась к дому. Тут же из-за двери выскочил дородный хазарин и, ловко орудуя саблей, сильно посек нескольких человек у крыльца. Все оторопели, но быстро опомнились. Кто-то оттаскивал тяжело раненых, кто-то, готовясь к штурму, искал жерди подлинней. Сетовали, что Борята с Васькой подались дальше. - Доигрались, Ящер задери, пора закругляться! - зло пробормотал Извек. Эрзя соображал, вмешаться или нет, когда к Сотнику подскочил щуплый старикашка и, потрясая козлиной бородой, ехидно проблеял: - Ой, Гой-молодец, одолжи старичку клиночек, супостата срезать. Глядишь, и хлопцы поучатся, как надоть драться по-человечески. Бревнышко мне, немощному, уже не поднять, а с мечиком твоим, думаю, управлюсь. Вишь, как наших хлопцев порезали? Извек придержал схватившегося за оружие Эрзю и, не вынимая меча, зашагал к крыльцу. Остановился в трех шагах от ступенек, взглянул в горящие глаза хозяина. - Хватит кровей! Остепенись, пока... Свист острия в трех вершках от лица, не дал договорить. Сотник отшатнулся, сжал зубы. За спиной хазарина показались еще двое: глаза горят, клинки наголо, лица злые. Извек помедлил, шагнув ближе, терпеливо протянул руку. - Не гневи богов! В воздухе опять свистнуло острие. Хозяин вздернул руку для нового удара, крикнул что-то о презренных богах и поганых идолищах. Сотник озлился окончательно. Не дергаясь под саблю, мощно ударил сапогом в столб крыльца. От богатырского удара древесина лопнула и навес, лишенный одной опоры, начал крениться.
ИЗВЕК
(КНЯЖЬЕ ПОХМЕЛЬЕ)
Жене Марине и сыну Вадиму.
Особый благодарень: Диме Ревякину, позволившему свободно трактовать свои песни. А.К. Белову, укрепившему уверенность в форме изложения. Маме, воспитавшей меня на хорошей фантастике.
ЧАСТЬ 1
Глава 1
Увы, теперь все чаще сбываются не мечты, а предчувствия... Витим - Большая Чаша
Череп безмятежно скалил все, оставшиеся после Рагдаевского удара, зубы. Трава, полседмицы тому, утоптанная и залитая кровью, едва успела подняться, но звери, птицы и муравьи уже очистили головы трупов почти до блеска. Эрзя пнул по круглой костяной макушке и с досадой глянул на толстого Мокшу. Тот, свирепея с каждым мгновением, развел огромными ручищами. - Ни черта не понимаю! Ежели мертв, а ясное дело, что мертв, то где кости!? А ежели жив... - Да какой там жив! - буркнул Эрзя, переставая жевать ус. - Гридни всю округу объехали, в каждой хате побывали, никто и слыхом не слыхивал, ни о живом, ни о раненом. Он обвел глазами склон, заваленный разлагающимися останками и обломками оружия. - Сам погляди, рази тут выживешь? - Но мослы-то! Мослы-то где?! - вспылил Мокша. - Сквозь землю провалились? Или может дождем смыло, Ящер задери-прожуй-выплюнь! Князь тризну собирает, а тризна без мертвеца... - Что сказка без конца, - согласился Эрзя. - Однако, поехали! Рагдая тут нет, а от запаха здешнего уже с души воротит, скоро завтрак упущу. Он тряхнул чубом, подбросил на ладони мятый железный лепесток единственное, что нашли от старого приятеля, молча двинулся к лошадям. Запрыгнув в седло, скользнул взглядом по склону с редкими березками и двинул шпорами, посылая битюга вдоль берега. Когда за поворотом показалась лодья, сзади донеслись сердитые сетования Мокши. Великан старательно настегивал конягу и загибисто ругался, украшая родную речь ромейскими и хазарскими узорами. Осадив возле воды, махнули молодцам, чтобы держали сходни, поволокли жеребцов по прогибающимся доскам. Зацепив уздечки за мачту, пробрались на нос, уселись на отполированный штанами брус. Четыре пары весел дружно врубились в Днепровскую волну и челн направился к Киеву. Губы Мокши беззвучно двигались. Полный досады взор то чиркал по усердным гребцам, то скользил по удаляющемуся берегу, то утыкался в угрюмое лицо Эрзи. Молчун, глядя себе под ноги, жевал льняной ус и лениво поглаживал навершие меча. Кони раздували ноздри, пугливо таращились на воду. Попутный ветер облегчил работу гребцам и скоро кормщик ловко вывернул борт к почерневшим мосткам. Едва сходня шоркнула по настилу, цепкие пальцы дружинников уже тянули уздечки. Взобравшись верхом, прямо с мостков взяли в галоп. Придержали коней только на въезде в город, влетев в обычную полуденную сутолоку. За воротами, заметили над толпой светло-русые волосы Извека. Крепкий дружинник, задумчиво теребил короткую бородку, покачиваясь в седле Ворона, черного поджарого жеребца с необычно крупными ушами. Эрзя с Мокшей направили битюгов навстречу. Подъехав, вскинули руки. - Как живешь, Cотник? - А кому теперь легко! - отозвался тот подслушанной у ромеев фразой. - Нам сотникам жалиться зазорно. Он улыбнулся привычному прозвищу, которое частенько заменяла имя. Сам Владимир, путая кличку и должность, все чаще называл Cотником. - Вы-то как? Не заскучали? - У Владимира не заскучаешь, - буркнул сухопарый Эрзя. - Ага, - поддакнул Мокша. - То подавай щит с ворот Царьграда, то тризну по павшему, который щит добывал. А павшего нет! - Рагдая? - переспросил Извек и посерьезнел. - Так и не нашли? Негоже... - Куда уж хуже, - нахмурился Эрзя, доставая стальную чешуйку доспеха. Вот всего и осталось. Случаем нашли, в березе торчала. Видать ударом сорвало. Сотник взял лепесток, пригляделся к маленьким отверстиям, протянул обратно. - Рагдаевская! Таким тонким шнуром, боле ни у кого доспех не вязан... Мокша качнул седеющим чубом, глянул на Сотника и притороченную к седлу пухлую суму. - Сам-то далеко едешь? Тут большие дела грядут, того и гляди на Царьград двинем... - Видать вы здесь нужней, ежели дела. - съехидничал Извек. - А таким, как я, надоть молодняк на отшибах учить. Окромя ж меня, некому. - Ну ведь и правда некому, - прогудел Мокша. - От тебя вон какие молодцы прибывают: звери, а не люди. Прочие такого не могут, а посему молодь тебе наущать. Тем паче, что Перуновы тайны, сам Селидор тебе открывал, так что знаешь... - Знать-то знаю, однако, зимой, в глуши уж больно маетно. Ни тебе пойла доброго, ни ваших пьяных рож рядом, с тоски сдохнуть можно. Опять же, из сотни землепашцев, от силы десяток бойцов получится. А в дружину и того пяток приведу, которых показать не стыдно. Сотник подобрал повод, улыбнулся на прощанье. - Ладно езжайте, князь ждет. А я в Вертень двину. По весне увидимся. Он подмигнул друзьям и направил Ворона к воротам. - Бывай! - донеслось вслед и, за спиной Извека, удаляясь, загрохотали тяжелые копыта. За городскими стенами, со всех сторон, по стежкам и тропкам стекался вольный люд, обремененный корзинами, лукошками и кузовками. Обдавая идущих облаками пыли, гремели подводы с мелкой дичью, лесным зверем и бочками солений. Ворон, фыркая, воротил морду от поднятых серых клубов, а Извек исподлобья наблюдал за ползущим в Киев изобилием. С детства не помнил такой тризны, какая готовилась по Рагдаю. Владимир щедрился, не упуская случая выказать свое величие. Второй день, во дворе детинца и на улице у ворот, суетились плотники. С утра до вечера коцали вострыми топорами, налаживая столы, лавки, подсобные настилы. Везде громоздились поленницы с сухими березовыми дровами, чернели выпуклые бока котлов, плоские днища жаровен и растопыренные рогатки вертелов. Народ чесал загривки, восторженно переглядывался, дивясь невиданному размаху. Извек же предпочел уехать раньше. Уж больно не по душе была вся эта история с возвращением цареградского щита и появлением нового доверенного князя, известного ушкуйника Залешанина. Самым же скверным было бесследное исчезновение Рагдая, с которым съедена не одна пригоршня соли. Дорога за городом постепенно пустела, вытягиваясь вдоль высокого берега Днепра. Ворон повел ухом, всхрапнул, поворотил морду в сторону реки. Сотник проследил за взглядом, заметил на краю обрыва одинокую женскую фигурку. Брови двинулись к переносице, узнал Ясну, суженую Рагдая. Не веря в гибель любимого, безутешная все приходила на обрыв. Подолгу стояла, обратив взор на противоположный берег, где жених принял последний бой. Сотник натянул повод, постоял раздумывая, все же решившись, направил коня к ней. Попытался подобрать слова, но в голове все путалось, казалось лишним и не в кон. Сердце бухало тяжело, будто перед боем. Успел подумать, что зря свернул с дороги, но Ворон замедлил шаг и, остановившись в пяти шагах, звякнул удилами. Ясна вздрогнула, медленно, будто во сне, обернулась. Глаза остановились в траве под копытами Ворона. Сотник спешился, тихо проговорил: - Здравствуй, Светлая. Ресницы Ясны дрогнули, но опущенные долу очи не поднялись. - Исполать, Извекушко. И тебе, и красавцу твоему, длинноухому. Все в разъездах? - В них, разума, где ж еще... Ясна еле заметно кивнула. - Благодарень, что пришел утешить. Да у самого, небось, на сердце, не скоморошно. Она замолчала, отвернувшись к Днепру. Извек тоже глянул на далекий, поросший березками берег, заговорил: - Ты бы... не убивалась так. Родом великим всем завещано жить. А ты себя горем со свету изводишь. Вон уж, тропку по стерне пробила. Можно ль так...
Движение тонкой руки прервало сбивчивую речь на полуслове. - Обещала, что буду ждать на берегу. - тихо обронила Ясна. - Буду ждать. Езжай. Сотник почувствовал, что в глазах защипало, будто бросили горсть песка. Молча кивнул, зачем-то долго поправлял стремя. Уже в седле, открыл было рот, но спохватился, что любое прощальное пожелание будет не к месту, молча потянул повод. - Береги себя, Извекушко... - донеслось вслед. Сотник оглянулся, увидел огромные выплаканные глаза. Волна скорби едва не вышибла из седла, но в следующее мгновенье взор Ясны вновь обратился к реке. Ворон послушно поплелся к дороге, уши уныло разошлись в стороны. Извек больше не оглядывался. В груди давило, будто на сердце поставили ржавую наковальню. Вот же беда, думал Сотник, один сгинул без следа, в двух шагах от своего счастья, другая - обреклась на вечную кручину: ни с кем не разговаривает, во мраке горя света белого не видит. Извек вспомнил, как Залешанин во хмелю бормотал что-то про вторую смерть. Выходило, будто Рагдай погиб еще раньше, а в последнюю сечу ввязался когда боги отпустили к невесте. Отмерили на свадьбу один день и одну ночь и, едва время истекло, забрали обратно. Сотник скрипнул зубами. Видать Великие пожадничали, герою могли бы еще денек накинуть. Хотя, с богами всегда так. Лезут, сердобольные, когда не надо, когда же нужны - днем с огнем не сыщешь. - Эх вы, Боги... - вздохнул Извек вслух. - Вот и мне пока одни стежки выстилаете, да все куда-то не туда! Что я, калика перехожий, без места по земле мотаться? Давно бы пора найти ладушку... чтобы было к кому воротиться, чтобы ждала и любила, да за детьми в отсутствие папаньки смотрела. А тут, Ящер задери, за спиной одни дороги. А впереди... Он грустно подмигнул косящемуся на него Ворону. Впереди ждала дорога и нелегкий труд по обучению молодых парней обращению с оружием. Установление главенства Перуна прекратило мелкие распри и продолжило единение, начатое Святославом. Владимир же возжаждал заиметь полную власть над всеми удельными княжествами, а для этого требовалось все больше и больше новых ратников. Чтобы не отрывать люд от земли, порешили учить воинскому делу на месте. Лучшие из лучших попадали в княжьи дружины. Прочие оставались в родных весях, чтобы на дальних подступах сдерживать малые наскоки, и своевременно сообщать о приближении больших вражьих сил. Сотнику нравилось выправлять из крепких землепашцев умелых воинов, и он с удовольствием наблюдал, как непривыкшие к оружию парни на глазах обретали ловкость, расчетливость движений и цепкость взгляда. За три-четыре месяца большинство увальней уже вполне сносно обращались с копьем, палицей или луком. Меч давался немногим, и тех, кто имел особую чуйку к сече обоюдоострым клинком, Извек приводил в Киев, где они становились настоящими дружинниками. Еще с полдюжины опытных воев занимались разъездами по отдаленным весям, но Извек по праву считался лучшим. И в большой, и в малой дружинах его ученики снискали себе уважение воевод и соратников. Так же попали в дружину Эрзя и Мокша, с далекой реки Сурьи. Как-то, забредя, в поисках удалого дела, в киевские земли, остановились в одной из деревень. Там и увидели Извека, натаскивающего местных парней рукопашному бою. Стояли глазели и щерились, пока не решили предложить помериться силами. После этого, полежав маленько в промозглой осенней луже, попросились в ученики. Сотник согласился, приметив у них незнакомую манеру биться, недюжинную хватку и выносливость. Теперь оба были едва ли не лучшими в малой дружине, а за доброй чашей с ними могли сравниться разве что Вольга с Добрыней или сам Микула Селянинович. Волхвы утверждали, что именно с их далекой родины и пришли на север Племена Данов предки нынешних викингов. Эрзя с Мокшей и сейчас вполне сносно понимали говор ярла Якуна и его людей. Вспоминая первую встречу с молодыми горячими поединщиками, Извек хмыкнул и оглянулся. Дорога бойко убегала назад, туда, где за пологими изгибами холмов скрылись верхушки детинца. Киев остался далеко позади, а впереди из-за поворота показался странный столбик. Затенив рукой глаза, Сотник присмотрелся, хмыкнул. На обочине маленьким истуканом торчал заяц-русак. Смотрел ошалевшими глазами в точку перед собой. На приближение всадника даже ухом не повел. Извек выгнул бровь - совсем косой обнаглел, ни коня, ни человека не боится. Только подъехав, понял, в чем дело. На обочине, возле глубокой колдобины, валялся лопнувший кувшин. Ветер разносил сытный хмельной запах. Впитав в себя пролитую сурью, неровной горкой желтело отборное зерно. Часть горки явно была подъедена длинноухим. Видно проезжавшую к Киеву телегу занесло в яму и кувшин, припасенный возницей, выпал под колеса. Телегу же грузили зерном, которое и просыпалось при толчке. Теперь обожравшийся косой тупо смотрел на щедрое угощение. Есть больше не мог, уходить от кормушки не хотел, а ударивший по ушам хмель выбил из головы весь страх. Поравнявшись с зайцем, Ворон приостановился и склонил голову к рассыпанному добру. В самый последний момент заяц попытался отодвинуться, но не удержался на подгибающихся лапах и завалился под пыльные листья лопуха. Сморенный хмельной приправой, тут же заснул как убитый. Сотник ухмыльнулся, представляя какая жажда ожидает русака спросонок. Ворон хапнул губами две жмени пьяного зерна, но тычок в бока заставил идти дальше. Насмешливый голос хозяина прозвучал тише чем обычно. - Иди, иди! А то он еще проснется, в драку полезет... ой, че будет! Ворон не спеша вбивал копытами дорожную пыль. По бокам монотонно покачивались два полных колчана и лук, с которыми Извек никогда не расставался. Частенько, пустив Ворона рысью, привставал в стременах и метил по случающимся у дороги деревьям. Сделав два-три выстрела, останавливался вырезать из ствола пущенные стрелы и скакал дальше, высматривая подходящие цели. На зависть другим лучникам, успевал послать две стрелы, пока одна бьет в цель. Селидор, научивший всем стрелковым премудростям, держал в воздухе три стрелы и рассказывал, что Вещий Олег вывешивал по пять-шесть. Правда, Извек не уточнял, стрелял ли Вещий с седла или пешим. Однако, на этот раз, баловаться с луком охоты не было, и Сотник не торопил Ворона, предавшись размышлениям. Вспомнил, как всего лишь раз пришлось видеть Вещего, и то мельком, да издалека. Тогда, у княжьего детинца, на краткий миг показалась высокая фигура с огненными волосами и тут же, окруженная гриднями, скрылась в дверях. Еще раньше, в отрочестве Извека, Вещий несколько раз навещал Селидора на тайном погосте. Однако Синий Волк заранее усылал воспитанника по каким-нибудь поручениям, и о визите таинственного гостя напоминали только вторая плошка на столе и бороздки на земле, оставленные острием посоха. Вот у кого бы выспросить о пропавшем Рагдае. Кому, как не им, под силу вызнать что-то о судьбе друга. Увы! С Синим Волком-Селидором не виделся уже давно, а где искать Вещего никому неведомо... Дорога перевалила через пригорок и Сотник придержал Ворона, любуясь сверкающей на просторе Лебедью. По притоку Днепра сонно ползли лодки рыбарей, направляясь к стоящему на берегу возу. На фоне жухлой травы темнела пара соловых коняг и дожидающийся улова возница. Княжий пир не прекращался. Ко двору Владимира ежедневно свозились горы рыбы, птицы и зверя, чтобы было чем заедать нескончаемые реки вин, медов и пива. Тем паче, что предстояла богатая тризна, грядущая независимо от того, отыщется ли погибший. Владимиру не впервой нарушать покон и он не упустит случая показать всем, кто на Руси хозяин. Опять же, урок молодым войнам, дескать, служите верно, и Красно Солнышко не забудет своих витязей. Залешанин вон - из татей в княжьи друзья попал, до сих пор не просыхает. Мысли, пробежав по кругу, вновь вернулись к Рагдаю и Сотник твердо решил, при первой же возможности расспросить Селидора. Однако, на сей раз, дорога лежала в другую сторону...
Глава 2
Две трети пути до Вертеня остались за хвостом Ворона и Извек решил остановиться на ночь в городище. Перед последним переходом стоило дать роздых коню, да и самому наконец выспаться под крышей. Уже в сумерках миновали ворота. Усталый конь затопал живей и скоро свернул на знакомую улочку, где его ждала порция вполне сносного овса, а хозяина - сытный ужин в закопченной харчевне. Сотник давно облюбовал этот постоялый двор. Здесь его знали и встречали как старого приятеля. Правда, по началу приходилось знакомиться со здешними мужиками по-свойски. Не взирая на то, что перед ними княжий дружинник, местные смельчаки несколько раз учиняли проверку гостя на добрый удар. Их не смущало даже то, что каждая проверка происходила "на своей морде". Хотя, как справедливо отметил Сотник, морды здесь были не особо умные, но крепкие. Признали Извека только после того, как хозяин корчмы в пятый раз поменял разнесенные в щепу лавки и столы. В последний раз щепа была особенно мелкой и корчмарь пригрозил, что закроет конуру и подастся в дальнюю весь, к братьям рыбарям. С тех пор Сотник мог просидеть за столом хоть целую ночь и не увидеть в свою сторону ни одного косого взгляда. Междусобойные мордобои конечно же продолжались, но не имели такой разрушительной силы, как прежде. Теперь местные, не по злобе разбрызгав друг другу сопли, снова возвращались на места и приглашали к себе Извека, померяться выносливостью брюха. Тогда не вставали из-за стола до глубокой ночи, расспрашивали какое в свете чудо, слушали, обсуждали. На этот раз тоже засиделись допоздна и к полуночи, когда шум стих, Сотник улегся прямо на лавке. Под голову по привычке положил дорожный плащ, свернутый тугим валиком. Разбудили первые гости. Ввалились шумной ватагой, крикнули браги с пивом, махнули, чтоб присоединялся. Извек благодарно приложил ладонь к груди, но головой качнул отрицательно. Посетовав на отказ, мужики пожали плечами и принялись уничтожать выпивку, как Святослав хазар. Пару раз зыркали на рыжего веснушчатого детину, тихо жующего в углу, но в присутствии Извека не задирались. Парень же беззаботно поглядывал в окно, вертел головой по сторонам и, несмотря на пудовые кулаки, держался без вызова. Проезжий, определил Извек, скорее всего посыльный, из Коржа, заехал по дороге перекусить. Коржаковские почти все такие мордастые и широкие в кости. Пока Сотник разглядывал парня, средь мужиков, за соседним столом, созрела ссора. Все как водится: слово за слово - шапкой по столу и, вот уже кому-то под нос сунули убедительную дулю. Само собой, дуля не понравилась. В ответ выпорхнул жилистый кулак и в воздухе мелькнули стертые подметки хозяина дули. Владелец кулака взгромоздился поверх стола, но освободившаяся лавка тут же отправила его на пол. Все вскочили готовые похватать друг дружку за грудки. Однако, с утра, особого желания волтузиться не было, и компания повисла на руках зачинщиков. Сквозь толкучку, к Извеку протиснулся хозяйский малец, знаком дал понять, что конь сыт, оседлан и стоит за дверями. Сотник кивнул, протянул монету и подался к выходу. Подвигая сцепившихся мужиков, примирительно пробасил: - Ну, пора и честь знать, бывайте, ребята. Мужики замерли. Собрав глаза в кучу, рассмотрели Извека, поспешно посторонились. Провожаемый почтительными взглядами, Сотник проследовал до двери в полной тишине, но едва переступил порог, как сзади кого-то звонко съездили по сусалам, и потасовка возобновилась с новой силой. Снаружи тоже не все было спокойно. Доносились разноголосые крики и далекий гомон. Поглядывая на струящийся за домами дымок, Извек едва не споткнулся о вытянутые ноги мужика, что лениво развалился на бревнах, с шапкой орешков в руках. Тот, не обратив внимания, с аппетитом трещал скорлупками, прислушивался к далекому шуму и удовлетворенно двигал бровями. Отвязав Ворона, Сотник вскочил в седло и тронул повод. Конь послушно сделал пару шагов, но остановился у куста, соблазненный сочной веткой сирени. Дружинник терпеливо ждал конца трапезы, когда из журки вывалился рыжий детина с конопатой рожей. Крутнув туда-сюда головой, подскочил с вопросом к сидящему у коновязи мужичишке. - А что за шум в той стороне? Дым идет... Горит что-нибудь? - Не-е! Жидов гоняют. - не глядя бросил мужик, хрустнув очередным орешком. - А, - протянул рыжий. - Тады понятно. А то я дивлюсь: как дым пошел, мужики с дубьем пробежали, а ведер не видать. - Не-е, с ведрами побегут, ежели у кого из наших загорится. А дубье для спин прихватили. Помашут маленько, да в огонь подкинут, чтоб горело шибче. - Понятно. Нешто и мне сбегать? - засуетился конопатый. Мужичишка выплюнул скорлупу, поднял глаза на парня. - Охолонись, там охочих и без тебя достает, токмо мешаться будешь, - он прервался, поймал ртом очередной орешек и махнул рукой.- Ступай куда шел, или вот рядом садись, языки почешем, орехов погрызем... Ворон уже покончил с веткой, и Сотник продолжил путь, оставив за спиной и мужиков, и гомон, и дым над дальними домами. - И тут запустили, - подумал он. - Везде одно и то же: сначала ушами хлопают, потом за дубье хватаются. Не-е, иудеев запускать нельзя, иначе враз на шею сядут. В любые щели, клопами поползут, да под себя грести станут. Глядь, а они уже ноги с плечей свесили. И что за хитрозадое племя! Поначалу не видать и не слыхать. Общуришься не разглядишь, жид он или кто. Об ту пору, готовы в любую гузку, без мыла влезть. Зато потом, когда обживутся и разжиреют, начинается... Подсиживают, подгаживают, клевещут, лишь бы выгородиться, да своих на сытные кормушки протащить. А уж как зажируют, начинаются песни с плясками, да так, чтоб их "три-на-наи" издаля слышно было. Тут уж носы кверху. Взгляд свысока, презрительный: смотрите, мол, вот он я - Иудей! Богат, красив и велик! Прочие же, все поголовно - пшено и хренота безлошадная! А с нашим людом так нельзя. Наш мужик - душа, можно сказать, нежная, открытая и терпеливая. Но уж когда чужак кобениться начинает, тут и у добряка руки зачешутся... Сбоку затопотало. Сокрушаясь, что опоздали к началу, через дорогу пробежали еще четверо с дубинами. Рожи тоскливые, будто любимый конь помер. - Да! - улыбнулся Сотник, провожая мужиков взглядом. - Великая радость для Русича внести лепту в "благое дело". Ради такого он и еду, и работу бросит. Извек поторопил Ворона, стараясь поскорей выехать из городища. В последнее время, звуки разора вызывали неизменную оскомину. В памяти всплыл похожий день позапрошлого лета. Тогда Исаакий - глава иудейской общины, приколов на макушку чудную куцую шапочку, пришел на базар. С дюжиной родственников вышагивал по рядам, выказывая превосходство над прочими людишками. Выбирая товары, замучил всех: долго приглядывался, щупал, перебирал и презрительно морщился над самым добротным. Под конец затеял долгий торг с Борятой - лучшим бортником Киева. Тот, язык без костей, ловко и смешно отвечал на любые дотошные вопросы. Исаакий уж и нюхал, и пробовал каждый мед по три раза, но все одно воротил морду, пока Борята не осерчал и не забрал у него последнюю плошку. - Ты, уважаемый, уже полведра меда снюхал! - не выдержал бортник. - Шел бы домой, а то товар застишь. Да и, не пробуют меды по пять раз, ежели по уму. Иудей прищурился на Боряту и, поглаживая кошель на толстом брюхе, с издевкой изрек любимую присказку: - Да боже ж мой! Если вы такие умные, то покажите мне ваши деньги! Ну Борята и показал... Сотник вспомнил красные сопли, забрызгавшие соседние прилавки. Племяннички и братья Исаака бросились было на подмогу, но им на беду случился поблизости новгородский гость Васька Буслаев. Тут-то все и началось. Утоптав важных иудеев в перемешанную с медом грязь, порешили продолжить разгон на их улице. До кучи припомнили обидки и живущим промеж иудеев хазарам. Пяток зачинщиков, закатав рукава, направились с базара. Прочий народ провожал добрыми напутствиями и шутливыми криками. Извек с Эрзей неохотно двинулись следом: дело дружинников - не допущать в Киеве излишнего смертоубийства. Погром погромом, а резни учинять не велено. По пути нагоняли другие охочие до драки. Пока дошли до жидовского квартала, собралось десятка два. Буслаев с Борятой и тремя зачинщиками двинулись, вглубь улицы. Остальные, по пять-шесть человек, рассыпались по ближайшим домам. Как водится, в начале валили ограды, выгоняли чад и домочадцев. Мужиков, кто ерепенился, подгоняли со двора пинками да затрещинами. Особо ретивым правили спины жердями. Потом запускали под крышу огня и палили со всем добром, окромя вина конечно - питью пропадать негоже. Кто бросался спасать имущество - тех опять же палками, мол, неча лезть под горячую руку. Извек с Эрзей поглядывали, как раскрасневшиеся мужики суетятся возле очередного частокола. Забор, не поддавшийся первому наскоку, все-таки затрещал и рухнул, придавив лаявшего по ту сторону волкодава. В образовавшийся прогал вся ватага устремилась к дому. Тут же из-за двери выскочил дородный хазарин и, ловко орудуя саблей, сильно посек нескольких человек у крыльца. Все оторопели, но быстро опомнились. Кто-то оттаскивал тяжело раненых, кто-то, готовясь к штурму, искал жерди подлинней. Сетовали, что Борята с Васькой подались дальше. - Доигрались, Ящер задери, пора закругляться! - зло пробормотал Извек. Эрзя соображал, вмешаться или нет, когда к Сотнику подскочил щуплый старикашка и, потрясая козлиной бородой, ехидно проблеял: - Ой, Гой-молодец, одолжи старичку клиночек, супостата срезать. Глядишь, и хлопцы поучатся, как надоть драться по-человечески. Бревнышко мне, немощному, уже не поднять, а с мечиком твоим, думаю, управлюсь. Вишь, как наших хлопцев порезали? Извек придержал схватившегося за оружие Эрзю и, не вынимая меча, зашагал к крыльцу. Остановился в трех шагах от ступенек, взглянул в горящие глаза хозяина. - Хватит кровей! Остепенись, пока... Свист острия в трех вершках от лица, не дал договорить. Сотник отшатнулся, сжал зубы. За спиной хазарина показались еще двое: глаза горят, клинки наголо, лица злые. Извек помедлил, шагнув ближе, терпеливо протянул руку. - Не гневи богов! В воздухе опять свистнуло острие. Хозяин вздернул руку для нового удара, крикнул что-то о презренных богах и поганых идолищах. Сотник озлился окончательно. Не дергаясь под саблю, мощно ударил сапогом в столб крыльца. От богатырского удара древесина лопнула и навес, лишенный одной опоры, начал крениться.