Альбано Питер. Поиск седьмого авианосца (Седьмой авианосец - 4)

   - Господин адмирал, - сказал Брент Росс. - Нас упорно убеждают, что пойдут именно так?
   - Меня, например, уже убедили, - ко всеобщему удивлению ответил адмирал.
   - То есть вы понимаете, что вам подстраивают ловушку и все-таки лезете в нее? - недоверчиво спросил Аллен.
   Фудзита свел выпирающие косточки обоих сухоньких кулачков:
   - Они могут появиться только с юга, адмирал Аллен. На западе - Азия, на севере и востоке - Япония, на юго-востоке - Тихий океан. Им один путь - на север, через узкий фарватер. Смотрите, - он повел указкой по карте: - Он ограничен Борнео, Малайзией, Филиппинами, Формозой. Так что еще вопрос, кому быть человеком, а кому - форелью. У нас, у японцев, есть поговорка: "Лиса и во сне цыпленка из зубов не выпустит". Мы откроем пасть, но и глаза тоже, и смотреть будем в оба. - Офицеры прервали его одобрительным смехом и криком "банзай!". Адмирал вновь навел черные щелочки глаз на Аллена. - Я понимаю, нет никакой гарантии, что именно "Мабрук" и "Эль-Хамра" повезут арабских летчиков. Они могут быть на их тайных авиабазах здесь, здесь, здесь, - указка ткнула в Китай, Корею, Вьетнам. Но прошу каждого из вас запомнить - крепко запомнить! - мы больше не будем ждать в Токийском заливе, пока враг нападет! "Йонага" - оружие первого удара, и использовать его мы будем по прямому назначению!
   - Но не безрассудно, - вдруг сказал адмирал Аллен.
   Брент ожидал взрыва, но его не последовало. Фудзита, если и был возмущен дерзкой репликой, лишний раз продемонстрировал, как он владеет собой.
   - К безрассудным поступкам я, адмирал, не склонен, но решения своего не переменю. Итак, господа, помните: они осмелились похитить наследника престола, средь бела дня атаковать стоящий на якоре корабль. Помните и то, что самолет одного из них был сбит в нескольких метрах от императорского дворца. Более терпеть такое мы не можем и не будем. Это прямая угроза самому существованию династии. Мы поступим так, как подобает самураям, нападем на врага первыми и отомстим. Адмирал Аллен, - сказал он, швырнув указку на стол. - Вы помните, как погиб "Ямато" - корабль одного с нами типа?
   - Разумеется. Я командовал тогда палубной авиацией "Банкер Хилла", мы атаковали авианосец южнее Кюсю.
   - И я помню, господин адмирал, - сказал старший офицер Митаке Араи. - Я служил на одном из миноносцев. - Повинуясь знаку Фудзиты, он поднялся и устремил взгляд через головы присутствующих в какую-то дальнюю даль. "Ямато" погиб славной смертью. Это было начало апреля сорок пятого. Авиация противника бесчинствовала над всей Японией как хотела. Мы не могли допустить, чтобы "Ямато" трусливо прятался в Японском море или был потоплен на якорях без сопротивления. - Влажные черные глаза прошлись по лицам офицеров. Аллен, выпрямившись, откинулся на спинку стула. Брент не знал, куда деваться от неловкости. - Враги высадились на Окинаве. "Ямато" заправили горючим с таким расчетом, чтобы он мог только-только дойти до Окинавы - о возвращении речь не шла. Ему предстояло выброситься на мель и огнем своих орудий главного калибра смести захватчиков с острова.
   - Ему это не удалось, - сказал Марк Аллен.
   Глаза Араи гневно вспыхнули.
   - Нет, не удалось! На нас набросились сотни самолетов. "Ямато" пошел ко дну - и мы вместе с ним. Там погибло три тысячи моряков.
   - Все они, без сомнения, обрели вечное бессмертие в храме Ясукуни, прыжком вскочив на ноги и сорвав с носа пенсне, сказал Даизо Сайки.
   - Банзай! Банзай! - разнеслось по рубке.
   Подполковник Окума, перегнувшись через стол, размахивал кулаком перед самым носом у Брента, и лейтенант сердито отпихнул его руку:
   - Нельзя ли поосторожней?!
   В глазах летчика ярче вспыхнули зловещие огоньки. Он подался вперед еще больше и прошипел вне себя от злобы:
   - Лейтенант, когда-нибудь мы выясним отношения до конца.
   - За мной дело не станет, - ответил Брент, не отводя глаз.
   Бас Марка Аллена заглушил все голоса:
   - Сэр, правильно ли я понял: вы намерены пожертвовать "Йонагой"?
   Наступила напряженная тишина. Все взгляды обратились к адмиралу Фудзите, а тот, вскинувшись, издал то, что именуется "криком души".
   - Нет! Неправильно! Я никогда не пойду на это! - а потом, с заметным усилием взяв себя в руки, произнес: - Но если "Йонаге" суждено погибнуть, он погибнет с честью, в открытом бою, в открытом море, разя врага, а не потонет в гнилой тихой заводи под камуфляжной сетью! - Шагнув к столу, он положил руку на переплет "Хага-куре": - Почуяв близость смерти, не старайся отсрочить ее, а наоборот - ускорь ее приход.
   Терпеливо переждав восторженные крики своих офицеров, он повернулся к Бернштейну:
   - Что новенького вы нам расскажете, полковник, об арабских десантных операциях?
   - Пока ничего, адмирал. "Зулусы" и два транспорта в сопровождении четырех миноносцев охранения тринадцать дней назад вышли из Триполи и Бенгази. Наша агентура уже давно не видит ни одного офицера из Пятого специального саперного батальона и Седьмой парашютно-десантной бригады в их излюбленных борделях. Ливийские газеты твердят о маневрах в Индийском океане.
   - Лжецы, - промолвил адмирал Фудзита, большим и указательным пальцами дергая себя за седой волос на подбородке.
   - Арабы, сэр, - просто ответил Бернштейн.
   - Отрезать нас авианосцами с тыла, а с фронта прижать транспортами и высадить десант где-нибудь на западном побережье Тихого океана - там, откуда их новым дальним бомбардировщикам хватит горючего для налетов на японские города, - задумчиво глядя на карту, проговорил адмирал. - Вот чего они хотят. И это вполне возможно. Чтобы предвидеть, надо представить. Все свободны, господа.
   Офицеры разом поднялись. Брент в дверях взял Мацухару за локоть:
   - На два слова, Йоси-сан, - сказал он.
   Летчик молча кивнул в сторону своей каюты.
   - Ты все еще ищешь смерти, Йоси? - спросил Брент, взглянув на Мацухару, устроившегося за столом.
   - Я виноват в смерти Кимио, и бремя вины гнетет меня невыносимо.
   - Меня тоже.
   - Ты опять заговорил как истинный самурай, Брент-сан, - мрачно усмехнулся летчик.
   - Ты должен жить...
   - Да? А для чего мне жить? - поднял брови Мацухара. - Семья моя погибла, Кимио была для меня всем на свете... Теперь и ее нет.
   - В засаду мы попали по моей вине. Раскаиваться и искупать вину нужно мне, а не тебе.
   - Дело тут не в раскаянии...
   - Но ты сказал, что бремя вины скоро переломит тебе хребет.
   - Сказал, Брент-сан. Но я прежде всего должен решить для себя самого, в силах ли я вынести свое существование.
   - Ты служил Сыну Неба как должно. Твоя карма сильна, и вечное блаженство тебе обеспечено. - Отведя подпиравший голову кулак, он беспокойно постучал костяшками пальцев по столу. - Жить - значит страдать.
   - Знаю. Я помню эти слова Будды.
   - Но если у воина на одном плече - верность и почитание родителей, а на другом - отвага и сострадание, и он несет эту ношу двадцать четыре часа в сутки, он станет настоящим самураем.
   - "Хага-куре", - мрачно улыбнулся летчик. - Иногда мне кажется, что японец не я, а ты.
   - Но ты согласен, что самурай может нести бремя, от которого переломится хребет у всякого другого, и только закаляется от ниспосланных ему страданий?
   Мацухара вздохнул:
   - Зря ты пошел служить на флот, Брент. Тебе прямая дорога в адвокаты в наши японские юристы.
   - Значит, я тебя убедил?
   - Каждый из нас следует своим путем. Быть может, мне не удастся умереть, обратясь лицом на север...
   - Как Будда...
   - Да. Но я сам выберу время и место своей смерти, и, поверь, это не будет просто одна строчка в "списке потерь личного состава". Нет, Брент! Это будет акт очищения.
   - Огнем?
   - Может быть.
   - Я буду с тобой, Йоси.
   Летчик безнадежно уронил руки на стол.
   - Не надо так говорить, Брент-сан.
   - Что тут такого? Запятнана была и моя честь.
   Мацухара стиснул челюсти, стянул губы в жесткую прямую линию.
   - Ты рассуждаешь неправильно... - начал он, глядя в суровые синие глаза.
   В дверь каюты постучали. Мацухара открыл ее. В коридоре стоял Таку Исикава. Подполковник посторонился, указал на стул. Исикава сел, напряженно выпрямившись, не зная, куда девать руки. Потом заговорил подчеркнуто официальным тоном:
   - Истребители готовы, подполковник. Однако среди них много необстрелянных новичков, которых нужно еще долго учить и школить.
   Ясно было, что Исикава пришел вовсе не для того, чтобы еще раз сообщить то, что знала вся "Йонага". Но Мацухара ответил в тон ему:
   - Да, разумеется. Мы будем использовать любую возможность повысить их летное и огневое мастерство. Боюсь, однако, что в наставники им судьба даст оберста Фрисснера и его людей.
   Исикава покачал головой:
   - Это значит обречь их на смерть.
   - Знаю. У нас нет выбора.
   Исикава перевел взгляд на Брента. Сейчас он скажет то, зачем пришел, подумал американец и не ошибся.
   - До сих пор у меня не было случая поговорить с вами о той истории... в лазарете.
   - Вы имеете в виду Кеннета Розенкранца?
   - Именно. Вы, наверно, ждете от меня слов благодарности?
   - Я ничего не жду.
   - Это я вызвал его на поединок, я должен был с ним драться - победить или проиграть. Я! Я, а не вы!
   - Не спорю. Я вовсе не хотел как-то затронуть вашу честь. Но вспомните - у меня были с Кеннетом свои счеты и свои причины драться.
   Исикава повернулся к подполковнику. Глаза его налились кровью, на скулах заходили желваки, и Брент знал, что у слов, готовых сорваться с его губ, будет горький вкус.
   - Подполковник, когда на совете я признался, что поторопился осудить вас за ваше поведение в бою над Токио, вы ничего мне не ответили.
   - А что мне было говорить? Слова так дешево стоят.
   - Я объяснился, но не попросил у вас извинения.
   - Это я понял.
   Исикава ударил себя кулаком по колену.
   - Подполковник Мацухара, я летаю лучше, чем вы.
   - Это легко оспорить и еще легче проверить.
   - Когда же наконец мы решим это? - Исикава показал куда-то вверх. Там, в небе?
   - Это не вчера началось.
   - Да, наша рознь тянется с Цутиуры. Что ж, давайте выясним отношения раз и навсегда. Боевыми патронами.
   - Как ты считаешь, Брент, разумно это? - неожиданно обратился Мацухара к американцу.
   - Нет, это вздор.
   - Вздор - устраивать поединки в воздухе?
   - Вздор - ждать так долго, когда можно взять ножи и выяснить отношения сейчас.
   Летчики переглянулись. Потом Мацухара ответил за обоих:
   - Дельное предложение. Но наш путь - в небо. Там все началось, там и должно кончиться.
   Исикава одобрительно кивнул и улыбнулся - впервые за все то время, что Брент знал его.
   К восьми утра оперативное соединение находилось в ста милях южнее острова Сикоку. Брент, растревоженный разговором с Мацухарой и Исикавой, никак не мог заснуть и появился в рубке на рассвете, когда стали меркнуть звезды и вода в кильватерном следе авианосца фосфоресцировала, словно целый сонм морских богов-ками с факелами провожал корабль. Адмирал Фудзита, как всегда, стоял справа. Брент не знал, спит ли этот человек вообще когда-нибудь.
   Он любил встречать рассвет в море. Но в сегодняшнем утре при всем его великолепии ему почудилось что-то зловещее - восходящее солнце, словно смертельно раненный воин, заливало кровью низкие облака. Небо над головой радовало чистой голубизной, однако на западе и на юге уже копились тяжелые тучи, с театральной яркостью подкрашенные золотом и серебром, а выше, пронизанные ослепительным светом нарождающегося дня, проходили белоснежные перистые облака. И тихое море, отражая ясный цвет небес, было темно-синим.
   - Лучше Диснейленда, - пробормотал он.
   - Лучше чего? - переспросил Фудзита.
   - Нет-нет, сэр, это я так... Сам себе, - ответил Брент, вытягивая из футляра бинокль.
   В пять утра вылетели первые разведчики на B5N, а сейчас, выбрасывая желто-оранжевое, словно обесцвеченное ярким солнцем, пламя выхлопа, по палубе начинал разбег первый истребитель. Вот белый "Зеро" взмыл в воздух в двухстах футах от авианосца, а через четыре минуты все шесть патрульных машин ушли за горизонт. Затем начались тренировочные полеты. Кормовой самолетоподъемник доставил на палубу десяток истребителей - в кабине каждого уже сидел механик, проверяя исправность приборов и двигателя. В сопровождении своих летчиков появились Мацухара и Исикава. Все они были в коричневых летных комбинезонах, меховых шлемах, с мечами у пояса и с планшетами через плечо.
   Подполковник, остановившись у своего "Зеро", собрал вокруг истребителей для последнего инструктажа. Он что-то живо объяснял им, показывая то в небо, то на листок полетного задания. Вот его летчики крикнули: "Банзай!" - и разбежались к своим машинам, из тесных кабин которых, освобождая место пилотам, уже выбрались на крылья механики. Брент невольно улыбнулся, глядя, как они, словно заботливые клуши, склонялись над своими питомцами, удостоверяясь, что связь и кислород подключены и все приборы и агрегаты действуют. Наконец, убедившись, что все проверено, все напутствия и советы сказаны, старики спрыгнули на палубу. Каждый прошел к носу своего самолета, остановившись справа от пропеллера.
   Фудзита отдал приказ телефонисту, и в тот же миг по корабельной трансляции разнеслось: "Ключ на старт!" Немедленно ожили двенадцать новых двигателей, дернулись и светлым серебром засияли на утреннем солнце лопасти пропеллеров, вразнобой застреляли холодные цилиндры, выбрасывая из выхлопных труб синеватый дымок, подхваченный и развеянный ветром, задрожали корпуса принайтовленных к палубе машин, окруженных техниками и гаковыми. Но вот двигатели прогрелись, "Йонага" стал круче к ветру, взвился желтый флаг, и, взревев 1700-сильным двигателем, истребитель Мацухары, узнаваемый по красному обтекателю и зеленому колпаку, начал разбег и легко взмыл в воздух. За ним один за другим взлетели остальные и четырьмя тройками стали ввинчиваться в небо, не приближаясь к грозовому фронту на юге. Авианосец лег на прежний курс.
   Брент, заслоняясь от солнца, следил, как "Зеро" перестроились в две группы по шесть машин: одну вел Йоси, другую - Исикава. Истребители начали учебный бой, атакуя друг друга, удивляя тем, как согласованно тройки набирали высоту, пикировали, сходились и расходились. Брент совсем запрокинул голову, наблюдая за наскакивавшей на истребитель Исикавы машиной Мацухары, и солнце ослепило его, ударив прямо в глаза. Он зажмурился и вдруг увидел Маюми - ее полуоткрытые жаждущие губы, сияющий теплым светом взгляд, распущенные волосы. Она неотступно стояла перед ним, куда бы он ни поворачивал голову, словно образ ее навеки запечатлелся в его душе и на сетчатке его глаз. Стараясь отделаться от этой галлюцинации, он глубоко вздохнул, потряс головой, как человек, мучимый мигренью, и перевел взгляд на холодную бездонную синеву океана.
   - Проще измерить глубину Марианской впадины, чем постичь душу женщины, - раздался рядом голос адмирала Фудзиты.
   Брент вздрогнул и обернулся к нему:
   - Я никогда не допущу, сэр, чтобы личные дела мешали моим служебным обязанностям.
   За спиной послышались шаги:
   - Разрешите, господин адмирал? - хором произнесли два старика.
   - Разрешаю.
   Брент невольно улыбнулся при виде этой пары: в рубку входили двое "коренных" членов экипажа "Йонаги" - командир самолета B5N лейтенант Йосиро Такии и его штурман младший лейтенант Морисада Мотицура. Первый, хоть и был сед как лунь и согнут чуть не вдвое, был первоклассным летчиком, за пятьдесят лет службы словно приросшим к своему самолету, как будто конструктор внес в "синьки" своего детища и эту одушевленную деталь.
   У штурмана были широко раскрытые глаза с немного сумасшедшим выражением, и Брент подозревал, что солнце, выдубившее его кожу, слишком долго пекло и наконец напекло ему голову. Он, захлебываясь и брызгая слюной, чему способствовало и отсутствие передних зубов, выпаливал слова скороговоркой: язык явно не поспевал за мыслью. С негласного одобрения адмирала Брент летал с ними стрелком-наблюдателем и даже сбил из пулемета над Средиземным морем арабский DC-6. Оба старика уверяли, что американец зорок и меток как орел.
   - Завтра опять с нами полетишь, Брент-сан! - сказал Такии.
   - Что? Лейтенант Росс летит в воздушную разведку? С какой стати? осведомился Фудзита.
   - Вы сами разрешили, господин адмирал.
   - Он нам нужен, господин адмирал, без него не обойтись, - подхватил штурман, брызнув на последнем "с" слюной.
   Фудзита вытер щеку и глубоко вздохнул, явно сетуя про себя на то, что безупречная память опять дала неожиданный сбой.
   - Добро, - сказал он.
   - Банзай! - воскликнули летчики.
   Мотицура вскинул к небу сжатый кулак:
   - Завтра мы облетим проливы, Японское море, Корею, отыщем конвой и покажем этим арабским козлоедам нашу самурайскую мощь! - Он потащил было из ножен меч, но от слишком резкого движения не устоял на ногах, и его мотнуло в сторону. Брент подхватил его одной рукой и помог выпрямиться.
   - Младший лейтенант Мотицура, на ходовом мостике мечами не машут, строго сказал адмирал и перевел влажно блеснувшие глаза на Брента. - А вам, лейтенант, хочу напомнить, что благоразумный стрелок бережет боеприпасы и расходует их экономно. У вас всего восемьсот патронов. Дальше чем за двести метров огонь не открывайте.
   - Есть, господин адмирал. Понял и запомнил.
   - Вы свободны, - повернулся Фудзита к старикам.
   Оба вытянулись, поклонились и вышли. Брент слышал, как за дверью мостика они затянули песню и даже стали приплясывать.
   На следующий день напряжение на "Йонаге" стало ощущаться почти физически. Группа шла курсом на Корейский пролив, оставив на юге остров Кюсю, и каждый матрос понимал, что в любую минуту можно ждать появления арабских судов, то есть - боя. Все знали и то, что авианосцы Каддафи вышли в море и с большой вероятностью приближаются к "Йонаге" с юга. Тревога чувствовалась в отрывистой речи, бегающих глазах, повышенной раздражительности.
   В полдень Брент, облачившись в тесноватый ему и неудобный меховой комбинезон, следом за Такии и Мотицурой вышел на полетную палубу. Четыре самолета, оборудованные дополнительными баками для горючего, стояли перед уже убранным аварийным барьером, механики возились в кабинах, а шестеро гаковых готовились убрать колодки из-под колес и отнайтовать машину. Завидев троицу, подходившую к головному самолету, механик выбрался из кабины на крыло, а с крыла спрыгнул на палубу и отдал честь лейтенанту Такии:
   - "Тигр" к полету готов!
   Летчик в сопровождении штурмана, стрелка и механика начал осматривать самолет: толкнул одну из трех лопастей пропеллера "Сумитомо", лично проверил балансировку винта, похлопал ладонью капот, скрывавший 958-сильный двигатель "Сакаэ-11", провел под ним рукой, чтобы убедиться, не подтекает ли масло или бензин. Потом откинул лючок и удостоверился, что бензопровод не подтекает и здесь, поднырнул под укрепленные на фюзеляже дополнительный топливный бак и замки для 1764-фунтовой торпеды, проверил щитки-закрылки, покачал из стороны в сторону укрепленные на крыльях баки, пнул носком сапога оба колеса и пробурчал что-то невнятно-одобрительное. Наконец он погладил оскаленного тигра, изображенного на фюзеляже, и повернулся к штурману и Бренту:
   - Экипаж, по местам!
   Следом за Такии и Мотицурой американец по короткому трапу, который держал матрос-гаковый, влез на крыло и, взявшись за гребенку кокпита, поставил ногу в паз ступеньки, а потом подтянулся и осторожно перенес тело в кабину стрелка. Проверив, заперт ли фонарь, он пристегнул ремни и несколько раз повернулся вокруг своей оси во вращающемся кресле - оно двигалось на четырех стальных шарнирах легко и плавно. Брент подключил переговорное устройство, убедился, что все три кислородных резервуара полны, сигнальный пистолет-ракетница заряжен и находится на месте. Повернув кресло к корме, Брент потянул на себя двадцатифунтовый 7,7-мм пулемет "Тип-96" на турели, взялся за двойную рукоять и, уперев ноги в специальную приступочку, поводил идеально отцентрованным стволом из стороны в сторону и вверх-вниз. "Натуральный флюгер", - удовлетворенно пробормотал он.
   В наушниках зазвучал голос командира:
   - Зарядить, закрыть на предохранитель и постараться не отстрелить мне хвост.
   Брент повторил приказ, отстегнул привязные ремни, поднялся и, сняв кожух, взглянул на подающий механизм. Оружейники уже протянули ленту в приемник, но для безопасности не дослали патрон в камору. Брент замычал от удовольствия, пройдясь пальцами по снаряженной ленте, в которой бронебойные патроны с синими головками чередовались с красными, а каждый пятый патрон, помеченный желтым, был трассирующим. Со щелчком закрыв ствольную коробку, Брент взялся за рукоятку затвора справа, потянул ее на себя и отпустил. Тугая возвратно-боевая пружина, звонко лязгнув, стала на место, дослав первый патрон в камору. Но Бренту этого показалось мало. Склонив голову, он заглянул в лючок на крышке ствольной коробки, убедившись, что патрон - в каморе. Потом поставил пулемет на предохранитель, вдвинул его в гнездо и закрепил. И наконец прощупал пальцами каждый патрон, проведя рукой по ленте, пока не наткнулся на ее конец, уходящий в прорезь самолетной палубы, под которой находился восьмисотпатронный ящик.
   - Стрелок готов, - сказал он в микрофон, сел и пристегнул ремни. Он услышал, как доложил о готовности штурман. Командир описал круг над головой, и Брент опустил очки-консервы.
   Такии запустил двигатель - самолет дернулся и задрожал, застреляли вразнобой все его четырнадцать цилиндров, а потом беспорядочный треск перешел в устойчивый ровный гул: густое масло разошлось по разогретым, расширившимся до нужной степени поверхностям. Брент нетерпеливо взглянул на мостик и увидел адмирала: он догадывался, что Фудзита жалеет о том, что разрешил ему лететь. Но лейтенант, как и все моряки "Йонаги", мучился смутным чувством вины перед летчиками, которых они, используя весь свой опыт и мастерство, всего лишь доставляли в нужную точку. Когда противник оказывался в пределах досягаемости, эскадрильи взлетали и исчезали в воздухе, превращаясь в живые снаряды неслыханной дальнобойности, а морякам оставалось сидеть и гадать - вернутся они или нет. На "Йонаге" воевала по-настоящему одна его палубная авиация - только она и в самом деле превращала корабль в наступательное оружие.
   Снова взревел на холостых оборотах двигатель - Такии проверял приборы. Машину качнуло - это четверо гаковых отцепили фалы и врассыпную отскочили от самолета. Двое матросов готовились вынуть из-под колес тормозные башмаки, но офицер-регулировщик все еще держал свои желтые флажки над головой, не разрешая выруливание. "Чего они тянут? Чего не дают взлет?" пробормотал он с досадой и тотчас понял причину: палубу по правому борту заволакивал отработанный пар из носовой вентиляционной трубы. Брент в сердцах стукнул себя по колену. Он почувствовал, как "Йонага" повернулся левей и лента пара протянулась точно посередине полетной палубы.
   Такии трижды поднял над головой сжатый кулак. Колодки были выдернуты, флажки опустились, матросы отскочили от самолета, и летчик, сняв тормоза, дал полный газ. Брента мотнуло, когда B5N, весивший на 3700 фунтов больше "Зеро", но оборудованный тем же двигателем, рванулся вперед и понесся по палубе с поразительным для такой махины проворством. Брент всегда испытывал восторг, наблюдая за взлетом с мостика, глядя, как машина, тяжелая сама по себе да еще с торпедой под брюхом, отрывалась от палубы и взмывала в воздух. Но сейчас, когда он оказался внутри тесной кабины, ему было не до восторгов - он начал молиться. Когда позади мелькнула островная надстройка, штурман обернулся к нему, показал вверх и расхохотался.
   И в ту же минуту прекратились тряска и вибрация: колеса "Накадзимы" оторвались от тикового настила - самолет был в воздухе. Убрав шасси, Такии заложил правый вираж. Брент развернулся лицом к хвосту, вытянул из гнезда пулемет. Дальность их машины составляла 1600 миль, и в воздухе они могли находиться часов двенадцать. Полет обещал быть долгим.
   ...Такии взял курс на северо-запад. Небо было безоблачным, и с высоты в шесть тысяч футов Брент мог видеть горы на южной оконечности Кюсю. Через час справа в сапфировом море, окаймленном синевато-белым алмазным блеском искрящейся на солнце пены, возник россыпью изумрудов остров Фукусима, а слева - корейский остров Чеджудо. "Курс ноль-один-ноль", - услышал Брент рекомендацию штурмана, и командир взял правее - к северо-востоку, на Корейский пролив. Еще час спустя они были над Цусимой в самом центре пролива, а на северо-востоке появилось пурпурное пятно Хонсю. Брент видел, десятки рыбачьих баркасов, промышлявших на отмелях, видел несколько пароходов между островами Кюсю и Хонсю в проливе Симоносеки, однако арабского конвоя не заметил.
   Когда на западе показались поросшие соснами и дубами холмы Кореи, темными очертаниями напоминавшие притаившегося в засаде льва, самолет пошел к южной части Японского моря. По-прежнему внизу не было ничего заслуживающего внимания - бесчисленные рыбачьи суденышки да один-два сухогруза. Они добрались уже почти до самой северо-восточной границы своей зоны, и теперь предстояло поворачивать к западу, входя в воздушное пространство Северной Кореи.
   Мотицура поднялся, держа в руках секстан, взял высоту солнца и вернулся к своим картам. Потом в наушниках гнусаво прозвучал его голос: