Альбер Бланкэ. Война амазонок

   – Я к вашим услугам, приказывайте, – произнесла Маргарита с готовностью.
   – Возьми! – сказала знатная дама, подавая Маргарите записку.
   – Он получит письмо, клянусь вам.
   – Но если увидят, как ты выйдешь отсюда? Этот квартал должен быть окружен.
   – Я знаю проход почти напротив нашего дома.
   – Берегись, дитя, а если у тебя отнимут это письмо…
   – Не отнимут, клянусь вам.
   – Ступай скорее.
   Герцогиня проводила Маргариту до двери. Госпожа Мансо так была занята своим мужем, который все не возвращался к жизни, что не заметила ухода дочери.
   – Ах! Если мазаринцы убили его, пусть они дрожат! – сказала она со свирепой энергией.
   Герцогиня была права: квартал действительно окружили, и Маргарита не сделала по улице и тридцати шагов, как была остановлена и похищена, как перышко, шайкой разбойников. Это Маргариту Мансо люди Ле Моффа заперли в гостинице «Красная Роза». Но капитан воображал, что он захватил герцогиню Лонгвилль.

Глава 3. Внук короля-волокиты

   В ту эпоху королева ездила в рестораны. В конце Кур, модного места прогулки на юго-западном краю Тюильрийского сада находилось заведение знаменитого, модного ресторана Ренара. Имевший вид на Сену прекрасный сад с итальянскими террасами, с многочисленными беседками, с таинственными рощицами, давал густую тень любовным свиданиям и сумасбродным гульбищам.
   В тот день, возвращаясь с прогулки, королева остановилась у Ренара, и, так как погода была прохладной, она приказала подать горячее питье. Вместе с ней были мадемуазель Монпансье, мадам Сенси, мадам Готфор, мадам Фьеск и мадам Фронтенак. Несколько дворян поспешили приветствовать королеву; между ними находились герцоги Кандаль, Бар и маркиз Жарзэ.
   Анне Австрийской было около сорока шести лет. Это была уже не та молодая, слабая, беззаботная королева, которая составляла заговоры с герцогиней де-Шеврез и с мадам де-Шале против страшного кардинала де-Ришелье. Она еще обладала удивительной красотой, но лета и набожность совершенно изменили направление ее мыслей. Ее доверие, если не сказать – вся ее нежность, отданная Мазарини, заставили ее действовать сообразно желаниям обожаемого министра.
   В эту пору борьба носила другой характер. Именем короля, следуя советам Мазарини, Анна Австрийская сражалась со своим народом. Хотя ее поддерживал величайший политик того времени, королева тревожилась. И в тревоге, вместо того чтобы следовать умеренным советам любимца-дипломата, она, все еще находясь во власти вдохновения, вызванного когда-то пылкой герцогиней де-Шеврез, захотела круто повернуть дела.
   Но теперь герцогиня Шеврез, которую лета не сделали ни набожной, ни жеманной, была против нее, или правильнее сказать, против ее министра.
   Королева, когда вошла к Ренару, находилась в тревожном расположении духа и была очень рада удержать возле себя де Бара и Жарзэ.
   – Господа, – сказала она, – не правда ли, стыдно видеть подобные вещи?
   – Какие?
   – Сейчас буржуазия и народ, стоявшие вдоль дороги, холодными и любопытными глазами смотрели, как проезжал их король. Между тем как через минуту, когда проезжал Бофор, раздались крики радости и любви.
   – Ваше величество, герцог Бофор рыночный король, – с презрительным видом произнес герцог Бар.
   – Де Бофор забывает, что мы закрыли глаза на его побег и что в Бастилии готова для него комната.
   – Я капитан телохранителей, – продолжал маркиз Жарзэ, – и, если ваше величество мне прикажете, герцог Бофор сегодня же будет опять в своей тюрьме.
   – Нет, – с живостью сказала королева, – я не хочу возмутить против себя весь этот народ, и надеюсь, что герцог скоро совершит какое-нибудь сумасбродство, которое погубит его в глазах его партии.
   – Ваше величество, – возразил герцог Бар, – три года, проведенные в тюрьме, сделали из сумасброда мудреца.
   – Что за идея!
   – Я знаю людей; герцог Бофор внешне выказывает прежнее сумасбродство, но бывают минуты, когда его прекрасная голова склоняется на грудь, глаза покрываются туманом, и он впадает в мрачные размышления.
   – Герцог, возможно, прав, – согласилась Анна Австрийская. – Герцог Бофор – внук Генриха IV, который всегда выпутывался из ловких козней королевы Катерины.
   – Угодно вашему величеству, чтобы я освободил вас от этого дерзкого рыночного короля? – предложил Жарзэ.
   – Каким образом?
   – Обыкновенным проступком, который всегда может предоставить случай. Ссору затеять легко, и хотя Бофор внук короля, он довольно храбр и не откажется скрестить шпагу с простым дворянином.
   – Нет, нет, не делайте этого, Жарзэ! – воскликнула королева, сердце которой забилось.
   – Мосье Жарзэ, – сказала мадемуазель Монпансье, – герцог Бофор, хотя и враг кардинала Мазарини, слуга королевы, он не может забыть милостей, которыми ее величество одаривала его.
   – Это правда, – согласилась Анна, несколько покраснев, – он прежде был самым преданным из моих слуг.
   – И теперь, – продолжала принцесса, – я уверена, он не изменил своих чувств.
   – Однако он идет против моего министра, следовательно, и против меня.
   – Ваше величество, – продолжал герцог Бар, Бофор имеет очень сильную поддержку среди черни. Чернь чтит память короля Генриха, а память прелестной Габриэли окружена романтической легендой. Кто знает, чем это может кончиться? Французы легкомысленны и легко поддаются энтузиазму; наступит момент, когда они, пожалуй, и не обратят внимание на незаконное происхождение этого человека.
   – Что вы хотите сказать? Он на французском троне!
   – Он или Кондэ. Все, что происходит, ведет к этому. Разве коадъютор не мечтает о тиаре?
   – Мы все это приведем в порядок, господа.
   – Если бы ваше величество прислушались к тому, что я говорил сейчас, – возразил Жарзэ.
   – Что такое?
   – Если вашему величеству угодно присутствовать при любопытном зрелище, выйдите на террасу, которая возвышается над садом. Скоро настанет час, когда Бофор и его друзья прогуливаются в Тюильри. Герцог Бар и еще несколько дворян, которые, я знаю, находятся здесь, мы не пустим их на дорогу.
   – Я вам это запрещаю, Жарзэ! – сказала королева слабым голосом, но улыбаясь.
   – Ваше величество мне запрещаете?
   – Да.
   – Обнажать шпагу в Тюильри, так как это королевский сад? Но, смею надеяться, вы мне не запрещаете показать рыночному королю, что его ложное звание неприятно его повелителям.
   – И этого я не хочу.
   – Берегитесь, если кардинал будет упорно держаться кротких мер, король скоро будет вынужден бежать из своей столицы, как это уже было.
   – Вы думаете?
   – Коадъютор волнуется больше прежнего, аббаты вчера и сегодня проповедовали против Мазарини, все это не предвещает ничего хорошего.
   Королева обернулась к мадемуазель Монпансье.
   – Вы слышите, опять ваш отец принялся за свое, он заодно с этими людьми.
   – Ваше величество, отец мой предан вам, он вам клялся.
   – Принц Гастон приучил нас к своим клятвам после гибельной истории с Шале.
   – Ваше величество… – сказала принцесса, сильно покраснев.
   – Ваше величество, – вмешался Жарзэ, сжалившись над положением мадемуазель Монпансье, – я придумал план.
   – Какой?
   – Приучить парижский народ к имени Мазарини, которое внушает ему такое сильное отвращение.
   – Сейчас я слышала крики: «Долой Мазарини!» – нахмурила брови королева.
   – А я, – сказал де Бар, – решился освободить вас от Бофора. Если Жарзэ не успеет, я берусь за это.
   Жарзэ и де Бар, низко поклонившись королеве, ушли. Через несколько минут они вошли в Тюильри в сопровождении герцогов Кандаля и Монморанси, сына казненного Бутвилля, Ногарэ, Валетта, Ланикана, Ревиньи и других.
   В ту минуту, как они выходили из сада Ренара, мадемуазель Монпансье немного отстала от королевы, которая направилась к террасе с намерением присутствовать при сцене, обещанной Жарзэ. Принцесса сделала знак графине де-Фронтенак, одной из ее статс-дам, и та поспешно подошла, угадав бурные мысли, волновавшие душу ее повелительницы.
   – Ради Бога, графиня, велите сию минуту предупредить герцога о том, что затеяно.
   – Я сама побегу, ваше высочество.
   – Это еще лучше. Ступайте скорее.
   Любопытствуя посмотреть на происходящее, мадемуазель Монпансье подошла к королеве, желая в глубине сердца неудачи Бару, которого она терпеть не могла, и желая счастья Бофору, к которому, по-видимому, не питала ни малейшей ненависти.
   Франсуа Вандом, герцог де Бофор, был сыном Сезара Вандома, родившегося от Генриха IV и Габриэли д'Эстрэ. Теперь это был тридцатидвухлетний мужчина, красивый и белокурый, как Аполлон, храбрый выше всяких похвал, всегда готовый на отважные поступки. Вокруг него сгруппировались все недовольные – и прежде и после его побега из Бастилии. Они помнили слова королевы, провозгласившей его, когда он ей был нужен, самым честным человеком во Франции.
   Как сказал маркиз Жарзэ, герцог Бофор имел привычку гулять каждый день в главной аллее сада Тюильри. Пока Жарзэ составлял против него заговор с Баром и с королевой, Бофор вошел в сад, сопровождаемый, по обыкновению, дворянами и вельможами, которые почитали за честь сопутствовать этому популярному и очаровательному принцу. Париж с удовольствием находил в нем блестящие качества и милые недостатки короля-волокиты.
   Фамильярно опираясь на руку герцога Бриссака и беседуя с ним, Бофор не успел сделать и трех шагов по аллее, как графиня Фронтенак, которая шла к нему в сопровождении пажа мадемуазель Монпансье, сделала вид, будто выходит из глубокой задумчивости и только что приметила его. Она посторонилась с дороги, чтобы пропустить принца, но тот, оставив Бриссака, поспешно пошел ей навстречу, сняв шляпу. Графиня Фронтенак протянула ему свою руку, и он, поклонившись, поднес ее к своим губам.
   – Как, графиня, вы уже уходите из сада? – спросил Бофор, идя с нею по главной аллее.
   – Да, монсеньор, я оставила королеву и мадемуазель Монпансье у Ренара и вдруг вспомнила, что сегодня постный день и что я обещала моему духовнику строгое воздержание.
   – Ах, Боже мой! Какие же грешки совершили вы, графиня, если на вас наложено такое покаяние?
   – Если я вам скажу, вы мне не поверите.
   – Клянусь честью дворянина, мне было бы очень любопытно это узнать.
   – Мой духовник упрекал меня в самых сильных выражениях, что я интересуюсь участью одного фрондера, и угрожал за это вечной погибелью моей души.
   – Скажите, пожалуйста. Вам надо переменить духовника.
   – Я серьезно думала об этом, когда ваше высочество встретили меня, и, так как случай прислал мне такого хорошего советника, мне ничего более не остается, как посоветоваться с ним.
   – Графиня, выберите коадъютора.
   – У него больше кающихся, чем минут в сутках.
   – Это клевета.
   – Да, да, защищая его, вы говорите о себе.
   – Разве у меня есть кающиеся?
   – Клиентки, если вы хотите!
   – Вы хорошо знаете, милая графиня, что у меня только одна клиентка.
   – Кто же это?
   – Надо ли называть ее?
   – Может быть, я? О, какое сумасбродство! Какой вы ветреник!
   – Вот что значит искренность! Нам не верят, потому что все мужчины имеют репутацию непостоянных.
   – А герцогиня Лонгвилль? А герцогиня Монбазон? А герцогиня Шеврез? А мадам Фьеск? А…
   – Ради Бога, графиня…
   – А Жантон, Марго, Като, Луизон, Марион, Жарникотон?…
   – Пощадите меня!
   – Двор и город, переулки и рынки, монсеньор. Признайтесь, что я была бы в обществе слишком многочисленном, чтобы надеяться отнять у вас час… в неделю.
   – Вы восхитительны, но…
   – Я не говорю об одной даме…
   – Какой даме?
   – Эту вы угадываете.
   – Нет, клянусь душой.
   – Я не скажу вам ее имя, но я отведу вас туда, куда она посоветовала мне вас отвести.
   – Куда это?
   – К коадъютору, чтобы по вашему ходатайству он выбрал мне духовника.
   – Графиня, вы смеетесь?
   – Нет, клянусь вам, – отвечала графиня с величайшей серьезностью.
   – Ну! Пойдемте к коадъютору.
   – Сюда, герцог, вот в эту калитку.
   – Хорошо, мы уйдем отсюда, милая графиня, но позвольте мне прежде дойти до конца аллеи, я вижу там некоторых господ, которым мне не хотелось бы уступать дорогу.
   – Э! Монсеньор, мне кажется, эти люди слишком веселы.
   – Это правда.
   – Они расположены затеять ссору со всеми, и я была бы в отчаянии…
   – Не советую никому затевать ссору со мной, графиня. Этим господам менее, чем кому бы то ни было, – если не ошибаюсь, в первом ряду маркиз Жарзэ и герцог Бар.
   – Именно так.
   Графиня видела, что не осталось никакой возможности не допустить принца, храброго и смелого, следовать по начертанному им пути. Обе группы, шедшие навстречу друг другу, находились уже шагах в тридцати одна от другой, когда у калитки сада, выходившей на реку, возник большой шум.
   – Это что? – спросил Бофор, остановившись и указывая на берег кончиком своей трости.
   – Это добрые люди, произносящие ваше имя, монсеньор.
   – Да, я слышу.
   – Часовой не пускает их в сад.
   – Надо узнать, чего они хотят, я пошлю кого-нибудь туда.
   Герцог обернулся к окружавшим его дворянам, но крики усилились и вынудили его самого поспешно направиться к калитке.
   – О, Боже! – вскричала графиня Фронтенак, последовавшая за ним, – я примечаю в толпе окровавленного человека.
   Герцог, подойдя к калитке, сделал знак солдату, который пропустил толпу. Толпа состояла из людей разного звания, в ней больше всего было рыночных носильщиков, а также множество торговок – с растрепанными волосами, с пеной у рта от гневных выкриков.
   – Герцог Бофор! Герцог Бофор! Мщение! Мщение!.. – кричали женщины, между тем как мужчины только испускали глухие восклицания, хотя и сдержанные, но похожие на отдаленный рык льва.
   – Что такое? – спросил герцог, подходя с той благородной осанкой, и с той совершенно особенной грацией, которые так легко покоряли сердца черни.
   Круг раздвинулся перед ним, и он очутился около Жака Мансо, которого, с окровавленной повязкой на лбу, поддерживал какой-то молодой человек.
   – Монсеньор, – сказал молодой человек, – я племянник Жака Мансо, который захотел сам обратиться к вам за правосудием.
   – Говори, друг мой, – обратился герцог к носильщику.
   – Монсеньор, вы всегда поддерживали слабых против сильных, и я пришел просить вас приказать возвратить мне мою дочь.
   – Твою дочь?
   – Да, мою старшую дочь, похищенную, вероятно, каким-нибудь старым… Она исчезла, мать разыскивает ее по всему Парижу, кричит ее имя на всех улицах, надеясь таким образом найти убежище убийц.
   – Но как же это случилось?
   – Монсеньор, – ответил молодой человек, – ради Бога, не оставляйте нас! Я люблю Маргариту всей душой, она моя невеста, если она не будет мне возвращена, я наделаю много бед.
   – Она будет возвращена тебе, друг мой, клянусь тебе, клянусь вам всем. Но для того, чтобы выполнить обещание, надо прежде всего узнать виновника этого гнусного поступка.
   – Монсеньор, я осведомлялся, – отвечал Ренэ, – и узнал, что в этом деле замешан один из ваших людей.
   – Один из моих людей?
   – Ле Мофф, – сказал Жак, – я узнал его среди тех, которые так отделали меня, а мой племянник Ренэ уверился в этом, расспросив одного из разбойников, которыми тот командует.
   – Мофф не мой, – отвечал герцог, – это негодяй, нанимаемый кем угодно, пока не попал на виселицу.
   – Человек мне признался, что Ле Мофф служит вам уже три дня.
   – Неправда, человек солгал.
   – Герцог, мы не сомневаемся в вашем слове, вы довольно известны парижанам, но теперь мы лишены вашей помощи и надежды на мщение.
   – Монсеньор, – сказал носильщик, – я прошу вашего правосудия не за тот удар шпаги, который я получил. Слава Богу, у меня голова крепкая, я выздоровею, но моя дочь…
   – Твою дочь я хочу тебе возвратить, но для этого мне нужен Мофф, я сумею заставить его признаться, где он ее спрятал. Если будет нужно, я отдам его в Шатле.
   – Где он может быть? – спрашивали друг друга присутствующие.
   – Он основал свою главную квартиру в «Красной Розе», – сказал кто-то в толпе.
   – Он исчез оттуда с нынешнего утра, – возразил Ренэ.
   – Двадцать пистолей тому, кто приведет его ко мне, – сказал герцог.
   – Деньги выиграны, монсеньор! – раздался громкий голос позади всех.
   Толпа тотчас расступилась, и глазам всех предстал разбойничий атаман. Он стоял, спокойно прислонившись к дереву, скрестив руки, дерзко надвинув набекрень шляпу и держа шпагу между ног.
   – Вот Ле Мофф! – сказали все не без страха.
   Мансо, подняв голову, подошел к тому месту, откуда раздался голос, так знакомый ему. Но Ренэ опередил его и собирался броситься на атамана разбойников, которого по справедливости считал виновником своих несчастий.
   – Позвольте! – сказал Ле Мофф, протягивая руку вперед, – я только герцогу Бофору дам отчет в своем поведении.
   На эти слова толпа ответила ропотом, и, может быть, популярность Бофора пострадала бы от намека разбойника, если бы любовь, внушаемая им народу, не была так глубока.
   – Подойди и говори громко, – приказал принц, делая знак своей тростью, – я не имею секретов от этих добрых людей. Если им интересно узнать, что ты сделал с молодой девушкой, ты должен говорить при них.
   – Э! Монсеньор, очень мне нужна девчонка такого рода.
   – Негодяй! – закричал Ренэ, угрожая Ле Моффу.
   – Зачем же ты ее похитил?
   – Можно ошибиться.
   – А! – сказал принц, смутно угадав, в чем дело.
   – Возвращайтесь домой, господа Мансо, дядя и племянник, вы найдете там мадемуазель Маргариту здоровой и невредимой.
   – Ты говоришь правду? – вскричал носильщик.
   – Я сам отвел ее туда десять минут назад.
   – Если ты это сделал, я прощаю твои прежние злодеяния и возвращаю тебе мое уважение.
   – Ступай! – произнес разбойник с беззаботным видом, показывая, как мало он дорожил мнением этого честного простого человека.
   – Друзья мои, – сказал герцог, – вы видите, виновный берется загладить свою вину, будем надеяться, что все забыто.
   – Да здравствует герцог Бофор! – закричала толпа, и часть ее пошла за обоими Мансо, а остальные остались любоваться герцогом, который продолжал свой прерванный разговор с графиней Фронтенак.
   – Маркиз Жарзэ прошел! – проговорил герцог, смеясь. – Он скажет, что я отступил перед ним.
   Он хотел продолжать прерванную прогулку, но подошел Ле Мофф.
   – Извините, монсеньор, – смело сказал он, сняв шляпу, перья которой коснулись земли.
   – Ты хочешь сказать мне еще что-нибудь?
   – Да, монсеньор.
   – Ну, говори.
   – Я могу говорить только вашему высочеству.
   – Я уже тебе объяснил, что не люблю этого. Может быть, мне понадобятся когда-нибудь твои услуги, но знай, что ты служишь не мне.
   – Монсеньор, вы мне оказали бы большую честь, я охотнее служил бы вашему высочеству, чем любому из всех придворных вельмож.
   – Я не отплачу тебе таким же комплиментом.
   – Но вы удостоите меня выслушать?
   – Говори же, если ты настаиваешь.
   Герцог подошел к разбойнику, держа свою трость так, чтобы сохранять почтительное расстояние.
   – Монсеньор, я пришел за тем, что вам известно.
   – Что?
   – Вы приказали передать мне, чтобы я пришел сегодня в Тюильри просить у вас остальную сумму.
   – Какую сумму?
   – Вам это известно.
   – Перестань говорить загадками, негодяй, или я тебя прогоню. Объяснись яснее, я тебя не понимаю.
   – Вчера ко мне пришел один человек и велел мне похитить… кого – вам известно. Он дал мне двести пистолей и обещал еще двести потом.
   – Ты бредишь! Я велел тебе похитить дочь этого простого человека?
   – Я сделал это от вашего имени.
   – Негодяй, ты сделался сообщником в недостойном поступке.
   – Которым пользуетесь вы, ваше высочество, – сказал разбойник с недоброй улыбкой.
   – Которым пользуюсь я? Говори, я приказываю тебе. Объясни эту мрачную тайну, она начинает меня пугать.
   – Вчера после того, как я принес известную особу в «Красную Розу», я выставил в окне условленный сигнал, а через час вы вошли в гостиницу в маске…
   – Ты лжешь…
   – Я видел сам.
   – Презренный самозванец, давший тебе подобное поручение, воспользовался моим именем, чтобы совершить гнусный поступок.
   И герцог, бросившись на Ле Моффа, схватил его за горло и позвал на помощь. Вельможи, стоявшие шагах в десяти, подбежали помочь герцогу, но разбойник успел вырваться из рук Бофора и, бросившись назад, обнажил шпагу и встал в оборонительное положение за толстым деревом.
   – Сдайся, тебе не будет сделано никакого вреда, – предложил Бофор.
   – Благодарю, монсеньор, но что-то я не доверяю словам принца.
   Все бросились со шпагами в руках на негодяя, но он пустился бежать и скоро очутился на краю довольно широкого рва, за которым возвышалась небольшая стена, служившая оградой саду. Вельможи настигали уже Ле Моффа, тот сделал усилие и перепрыгнул через ров. Не дожидаясь, когда вельможи последуют его примеру, он начал перелезать через стену с ловкостью кошки или вора. Напрасно герцог бросил в него камень, Ле Мофф с громким хохотом спрыгнул по другую сторону стены.
   – Я найду тебя, негодяй! – прокричал Бофор.
   – И в тот же день, монсеньор, – рассмеялся разбойник за стеной, – вы мне заплатите двести пистолей.
   – Что такое, принц? Что все это значит? – спрашивали вельможи.
   – Господа, этот человек был орудием гнусного заговора, и я с ним разделаюсь, клянусь вам… Но кто заговорщик?… Заговорщик кто?… О, я должен это узнать, от этого зависит моя честь.
   – Ваша честь, герцог? – удивились присутствующие.
   – Надеюсь это выяснить. Но как? Как? Все следы ускользают от меня.
   – Расскажите.
   – Нет, оставьте меня, прошу вас. Я хочу разгадать тайну и найти начало этой темной проделки. Мне нужны все шпионы, которыми располагает коадъютор. Я узнаю все.
   Герцог, едва поклонившись своим друзьям и графине Фронтенак, которая безмолвствовала от удивления и испуга, поспешно направился к той калитке, в которую ушли Мансо и чернь.
   Когда герцог дошел до калитки, перед ним вдруг появилась закутанная в плащ женщина и, протянув руку, с торжественным видом преградила ему путь.
   – Герцог де Бофор, – заговорила она, – можете вы мне сказать, где вы были в эту ночь?
   Бофор с любопытством смотрел на незнакомку. Но не смог разглядеть ее лицо, только несколько светло-русых локонов выбивались из капюшона, покрывавшего ее голову.
   – Милостивая государыня, – медленно произнес он, – такой вопрос…
   – Я задаю его честному человеку, которого прошу мне ответить.
   – Я не могу.
   – О! Я знаю, что вы славитесь рыцарской любезностью и не хотите компрометировать некую особу, но мне известно, в чем вас обвиняют.
   – Гнусная клевета!
   – Итак, вы отпираетесь от того, что провели ночь в гостинице «Красная Роза»?
   – Всеми моими силами и всей моей честью.
   – Хорошо. Вы не получали записки?
   – Нет. Если она была от вас, я об этом сожалею.
   – К счастью, она непонятна другим, – задумчиво произнесла дама и хотела уйти.
   – Но теперь позвольте мне вас спросить… – сказал Бофор, удерживая ее движением руки. – К чему эти вопросы?
   – Я объясню вам, когда вы найдете человека, который осмелился воспользоваться вашим именем, чтобы совершить это гнусное злодеяние.
   – Когда я вас увижу?
   – Вы узнаете это после.
   – Я уверен, что знаком с вами.
   – Может быть, – отвечала дама с едва сдерживаемым вздохом.
   – Но… – начал герцог и хотел взять ее за руку.
   – Не следуйте за мною, прошу вас, я обращаюсь к вашей чести.
   Незнакомка бросила сквозь маску взгляд, который ошеломил герцога, и быстро пошла к набережной, где села в поспешно отплывшую лодку.
   Бофор не стал преследовать ее и погрузился в глубокие размышления.
   – Светло-русый локон! Только женщина, которую я любил, и та, которую люблю теперь, имеют такие волосы, где золото и солнце сливаются в таких восхитительных оттенках… Которая из них?
   Он вдруг вздрогнул, внезапная краска покрыла его лицо.
   – О! Эти бедные Мансо, надо их утешить, помочь им. Рынки провозгласили меня своим королем, я прежде всего обязан позаботиться о моем народе.
   Один, без своей обычной свиты, он направился к набережной.

Глава 4. Королевство герцога Бофора

   В те времена парижские рынки были далеко не тем великолепным монументом, который ныне составляет предмет зависти целой Европы – это было просто ограниченное пространство между улицами Сен-Дени, Прачечной и Железного ряда.
   Со всех сторон фонтан Невинных окружали скромные лавчонки; товары на лотках и столах были большей частью под огромными зонтиками, защищавшими их от бурь и непогоды.
   Место госпожи Мансо находилось на северной стороне от улицы Сен-Дени и почти посредине Железной улицы. Верная своим привычкам и покупателям, госпожа Мансо явилась на свое место рано на заре. Но беспокойство терзало ее душу, у нее не было сил вести торговлю, и вскоре она пошла по улицам, призывая громкими криками Маргариту, бросая на каждый дом взгляд разъяренной волчицы. Ярость и скорбь волновали ее сердце. Мало-помалу толпа женщин собралась вокруг нее.
   Однако Мофф не солгал.
   Едва возвратилась она домой, полоумная от печали и усталости, как вдруг кто-то бросился ей на шею.