Альбер Бланкэ. Война амазонок

   – Нет! Нет! Мы будем драться!
   – Господа, предупреждаю вас, что все мои друзья вышли из ворот, а я один между вами.
   – Однако нельзя же это так оставить! – воскликнул Кандаль.
   – Напротив, этим и должно кончиться. Я пришел сюда не затем только, чтобы требовать объяснения по поводу пустых слов. Минуту назад я доказал вам, что не страх заставил меня вернуться в Тюильри.
   – Вы ничего не доказали, так как отказались обнажить шпагу.
   – Но вы видите, герцог Кандаль, что я принес с собою не шпагу.
   И с этими словами Бофор с самой естественной грациозностью показал ему легкую трость, которую держал в руках.
   – Еще этого недоставало! – воскликнули мазаринисты вне себя от ярости и негодования.
   – Хотят с нами обращаться как с лакеями! – сказал де Бар спокойно.
   Его слова произвели действие, но одним движением руки Бофор погасил волнение.
   – Господа, между вами есть человек, который ведет себя как лакей, пока я не узнаю имя этого человека, я отказываюсь обнажить свою шпагу.
   – Объяснитесь, принц, – закричал Кандаль, будучи не в силах сдерживать свое бешенство.
   – Сейчас, герцог. И если вы хотите, то я с вас начну расследование, предпринятое мной и которое – слышите ли, господа! – я буду продолжать до самой смерти.
   Бофор произнес эти слова с такою энергией, что они произвели на всех впечатление. Кандаль последовал за ним в залу гостиницы.
   Войдя в ярко освещенную залу, оба герцога встали в проеме окна, тоже ярко освещенного канделябрами.
   – Я к вашим услугам, что угодно вашей светлости?
   – Кузен, – сказал в ответ Бофор вполголоса, – дело идет о моей чести, а так как вы человек честный, то я знаю, вы не колеблясь исполните то, о чем я вас попрошу.
   – Говорите, принц.
   – Вы принадлежите к числу людей, которые привыкли и которым привыкли смотреть прямо в глаза. Не вас я подозреваю в вероломстве, жертвой которого я стал. Но ваше присутствие в обществе людей, не имеющих права на мое уважение, представило мне несчастье и вас оскорбить.
   – Тщетно я стараюсь понять ваши слова.
   – И не поймете. Но посмотрим.
   С этими словами Бофор взял за руку Кандаля и повернул его к окну.
   – Смотрите туда, Кандаль. Туда, вдаль. Скажите мне, видите ли вы одинокий огонек?
   – Вижу.
   – Смотрите лучше. Если он исчезнет прежде, чем вы сосчитаете до двенадцати, скажите мне о том.
   Пока Кандаль серьезно занимался заданным делом, по виду пустячным, но по тому тревожному времени, может быть, и очень важным, Бофор, оставаясь позади него, с жадностью впился глазами в часть шеи, открывавшейся из-под длинных локонов его кузена.
   Герцог выискивал на его шее следы ногтей.
   – Ничего нет! – воскликнул он.
   – Нет, ваше высочество, – даже не пошевелившись, подтвердил Кандаль.
   – Это не вы.
   – Позвольте сказать, что это очень заинтересовало меня.
   – Нет, это не вы, повторяю вам, и я был бы очень удивлен, если бы это было иначе.
   – За это доброе слово позвольте мне заплатить тем же.
   – Говорите, – сказал Бофор, озабоченно бросая гневные взоры на вельмож, не спускавших глаз с этой сцены: видевшие только пантомиму, они не понимали ее значения.
   – Огонь, за которым я наблюдал, освещает, если не ошибаюсь, кабинет коадъютора. Там бодрствует двуличный человек, роковым образом действующий на всякое предприятие. Остерегайтесь его, принц, он обманывает вас.
   – Гонди?…
   – Да, Гонди обманывает вас.
   – А зачем ему обманывать меня? – спросил Бофор с привычной ему беззаботностью.
   – Не знаю; он ненавидит всех принцев, ненавидит герцогиню Лонгвилль. Ни королева, ни сам Мазарини не могут вполне разгадать его умыслов.
   – А вы, кузен, разгадали их?
   – Нет, но я не верю ему.
   – Вы благородный человек, и я желал бы всегда иметь дело с такими людьми, как вы.
   – Когда наступит мир, я буду считать за счастье быть в числе преданных вам слуг.
   – Но мир наступил.
   – Когда принцы в тюрьме? Это только перемирие.
   Кандаль с достоинством откланялся и удалился к своим товарищам, которые в это время перешептывались, не зная, что и думать.
   – Герцог де Бар, не угодно ли вам подойти ко мне? – спросил Бофор.
   – Да что ж это такое, ваше высочество? Общая исповедь, что ли? – спросил де Бар, заливаясь притворно-добродушным смехом.
   – Я не шучу, герцог, и если бы вы знали, о чем идет речь, вы сами помогли бы мне открыть истину.
   – Ваше высочество, вы пользуетесь доверием у герцога Кандаля, но меня уж увольте: я не намерен лезть головой в волчью пасть.
   – Это что значит! – закричал Бофор.
   – А то, что я пойду, но с условием.
   – Что за условие?
   – Трое из этих господ должны сопровождать меня и быть свидетелями нашего разговора.
   – Я совсем не против этого, – сказал Бофор после некоторого размышления.
   Осторожный герцог де Бар вошел в залу, его сопровождали Кандаль, Маникан и Бутвиль.
   Подозрительность закадычного друга Мазарини внушила и Бофору некоторую осторожность; он отошел от окна и встал под люстрою.
   Вельможные господа холодно поклонились и встали перед принцем, держа шляпы в руках. При первом взгляде на де Бара Бофор заметил капли пота, выступившие на его лбу.
   – Вам жарко, герцог, – сказал Бофор, подходя к нему с улыбкой.
   – Жарко, ваше высочество.
   – Вероятно, оттого, что вас беспокоит толстый шарф, которым вы закутали себе шею, – продолжал Бофор, наклоняясь к нему и пристально присматриваясь.
   – Нимало.
   – А я бьюсь об заклад, что шарф вас беспокоит.
   – Уверяю вас, что нет.
   – Снимите его, – сказал Бофор резко и сильно дернул за шарф.
   Ни жив ни мертв повернулся де Бар к своим друзьям, но Бофор, потеряв всякое терпение, сдернул с него шарф и увидел на его шее глубокие царапины.
   – Так это вы! – закричал он с бешенством. – Иначе и не могло быть.
   Ошеломленный, испуганный де Бар почти упал на руки Кандаля. Бофор сделал шаг назад и поднял трость.
   – Подлец! – закричал он. – Это ты посягнул на чужую честь!
   – Герцог! – воскликнули вельможи.
   – Уведите его, господа, или я не отвечаю за себя!
   – Но что ж это значит? – спросил де Бар, задыхаясь.
   – А то, что вы, под моим именем, совершили бесчестный поступок вчерашней ночью.
   – Я!
   – На вашей шее и теперь видны следы, так защищалась ваша жертва. Вы не осмелитесь опровергать это.
   – Ложь! Я не понимаю, что вы хотите сказать.
   – Ты будешь драться со мною, презренный! Я знаю, что ты низкий трус и не решишься на честный поединок, потому я вынуждаю тебя. Вот тебе!
   Бофор опять поднял трость и ударил де Бара по спине.
   Как дикий зверь взревел де Бар при новом оскорблении, но вместо того, чтобы обнажить шпагу, как сделали это его спутники, он повернулся к ним спиной и проворно покинул комнату.
   Дойдя до двери, он на минуту повернулся лицом к врагу и, погрозив ему кулаком, вскричал:
   – Берегись!
   Он исчез, скрежеща зубами. Никто не попытался его удержать.
   – Господа, – сказал Бофор, успокаиваясь, – вы считаете себя оскорбленными, видя оскорбление, нанесенное мной этому подлецу, – успокойтесь, я представлю трех вельмож, достойных помериться с вами. Прощайте, до завтра!

Глава 9. Тайная любовь

   «Рукой этого подлеца нанесутся удары кинжалом, предсказанные герцогиней!» – размышлял Бофор, покидая гостиницу Ренара.
   Между тем он был один, без шпаги и даже не подумал, что в эту минуту подкупленные убийцы могли поджидать его за углом, а многочисленные воры и мошенники парижских улиц могли соблазниться богатством его костюма.
   Он вышел на набережную Сены и долго шагал вдоль сада Тюильри.
   Дойдя до высоких зданий, воздвигнутых Катериной Медичи, Бофор очутился у так называемого озера, где находился не только плот, на котором день и ночь переправлялись лошади, пешеходы и экипажи, но были причалены лодки.
   Он кликнул кого-нибудь из перевозчиков. В ту же минуту поднялся человек, дремавший на дне лодки, где постелью служили ему разные лохмотья.
   Перевозчик взял весло и подогнал свою лодку к большому камню, где стоял Бофор.
   – К Нельской башне, – приказал герцог.
   Лодочник искусно работал веслами и вскоре высадил его на указанное место.
   Следуя по берегу реки, под тенью древней башни, Бофор вскоре дошел до небольшой хижины, прилепившейся к Неверскому замку. Дверь отворилась, когда он три раза постучал.
   – Угодно переменить одежду? – спросила старуха, державшая в руках лампу.
   – Хорошо, – отвечал он.
   Старуха поставила лампу на стол и вышла. Оставшись один в бедно убранной комнате, Бофор подошел к большому сундуку, стоявшему в углу, поднял крышку и достал оттуда широкий черный плащ, поношенную шляпу, длинную и тяжелую шпагу и, через несколько минут переодевшись, вышел из хижины – в другую дверь.
   Старуха провела его через сад Неверского замка и отворила калитку, выходившую в глухой переулок, примыкавший к улице Дофина.
   Тут герцог уже один стал пробираться по лабиринту улиц и переулков и вскоре вышел на улицу Вожирар, которая с полуденной стороны почти во всю длину была огорожена стеной.
   Недалеко от улицы Феру Бофор остановился у калитки, сделанной в стене, и, вынув ключ из кармана, тихо открыл замок. Он вступил в огромный сад со столетними деревьями. Но не пошел по аллеям, а стал пробираться в чаще, осторожно раздвигая ветви и тихо ступая по траве. Потом он остановился и минут пять прислушивался и озирался по всем сторонам, боясь, не увидит ли его кто-нибудь. Наконец он приблизился к флигелю большого здания.
   В нижнем этаже отворилось окно, Бофор подошел к нему.
   Из темной комнаты высунулась маленькая рука. Бофор поцеловал руку и, опершись на карниз, влез в окно.
   – Вы уверены, что никто вас не видел? – спросила дрожащим голосом женщина у окна.
   – Уверен.
   – Вам известно, при первом подозрении мы никогда уже не увидимся.
   – Я пришел один, без свиты, переодетый. Клянусь тебе, Луиза, никто не может проникнуть в тайну нашего блаженства.
   – Благодарю за уважение к этой тайне.
   – Дайте же мне сказать вам, как я вас люблю, – сказал Бофор, становясь на колени и взяв руку дамы, – дайте мне найти счастье и успокоение в отрадной мысли, что в уголке этого бурного, ненавистного Парижа, переполненного интригами и враждебным честолюбием, существует женщина, сердце которой целиком принадлежит мне, вознаграждая меня бесценными радостями за тяжелые минуты, которые я провожу вдали от нее, поглощаемый убийственными замыслами или безумными выходками.
   – Слушайте, друг мой: и я вас также люблю, и я тоже счастлива, что нахожу в вас любовь, которая наполняет сердце. Когда вы стоите предо мной на коленях, держите мою руку в своей руке, я забываю тяжелые почести, преследующие меня, лживость которых так мне видна. А между тем, герцог, сказать ли? Бывают минуты, когда я не могу удержаться от ревности.
   – От ревности! Вы?
   – Да, ревность страшно мучает меня. Разве я не вижу – и слишком часто – как вы, в глазах целого двора, рассыпаетесь в любезностях перед самыми красивыми кокетками?
   – Но какое вам до этого дело, если я вас люблю, если вы верите моей любви?
   – Особенно мучит меня герцогиня Монбазон! И не стыдно ли этой женщине выставлять напоказ свою страсть к вам? Как вы ни клянитесь и ни разуверяйте меня, а я мучаюсь.
   – Луиза, выслушайте же меня…
   – Погодите. На днях вы поцеловали ее руку и при этом долго-долго прижимали к своим губам. Для меня эта минута показалась веком, мне показалось, что вы забыли весь мир и в этом поцелуе вкушали все радости, все блаженство любви.
   – Не говорите этого, кумир моей жизни! Вы хорошо знаете, что только вы можете вселять в меня такое чувство упоения! Луиза, дайте мне руку и…
   Она гневно оттолкнула его, тяжелые вздохи вырывались из ее груди.
   – Ну, а если вы любите ее! – возразила она, – если для меня вы расточаете ложь и обман, если вы к этой женщине питаете истинную любовь?
   – Как это можно, Луиза? Ты знаешь, что это только маска.
   – Маска? Увы!
   – Ведь ты же сама приказала мне так действовать! Не ты ли мне говорила, что я должен выказывать притворную страсть к другой, чтобы скрыть истинную любовь к тебе и таким образом оградить тебя от злобы и коварства людей?
   – Правда, правда! Я с ума схожу!.. О! Мой возлюбленный Франсоа!
   Бофор покрывал поцелуями руку, которую она уже не отнимала, другою же рукой она гладила с упоением белокурые волосы принца.
   – Ах! – сказала она, – он мой, он принадлежит мне, этот герцог, этот принц, внук величайшего короля в мире, самый благородный, самый храбрый и лучший, прекраснейший человек из смертных.
   – О! Моя Луиза!..
   Бофор поднял голову, и губы их встретились, но Луиза тихо оттолкнула его и, казалось, припоминала что-то важное.
   – Милый принц, сегодня я дрожала за вас. Как я боялась! Я знаю, сколько у вас завистников, я знаю, что некоторые царедворцы поклялись погубить вас из зависти к вашим успехам.
   – Я не боюсь их, моя дорогая, и даже, признаюсь вам, рассчитываю на вас, чтобы сделать некоторых из них моими друзьями. В особенности один из них непременно будет другом моим, если только вы захотите.
   – Кто это?
   – Маркиз де Жарзэ.
   – Да, я и сама так думаю, но герцог де Бар! Вот кого я больше всех боюсь!
   – И вы правы, потому что это низкий и мстительный человек, но я сумею держать его в руках.
   – Умоляю вас, Бофор, будьте осторожнее.
   – Вы дрожите, Луиза?
   – Мне страшно.
   – Вы, такая твердая и мужественная, вы, которую я видал спокойной и мужественною посреди грозных опасностей, вы боитесь одного человека.
   – Я презираю преграды, когда несусь на бешеном коне в лесах и над пропастями. Но совсем иное дело тревожиться, опасаться за жизнь того, кого любишь.
   – Ах, Луиза, зачем вы так говорите?
   – Потому что я люблю вас, потому что ставлю ваше сердце рядом с моим.
   – Вы отнимаете у меня силы и мужество.
   – Я! Я отнимаю у вас силы?
   – Да, ваш голос, ваше сердце и вся сила души должны быть нераздельны со мной, для того, чтобы укреплять меня на моем тернистом пути.
   – Но отчего бы не позволить совершаться событиям, как судьбе угодно? Кардинал будет изгнан, Гонди будет первым министром, а вы – генерал-адмиралом.
   – Ах! Луиза, я стремлюсь к высшей цели, и только вами и для вас мои мечты возвышаются, мое честолюбие не знает пределов.
   – Не знает пределов? Неужели вы не довольствуетесь быть любимым, обожаемым?
   – Послушайте, Луиза, если б я одиноко совершал свой путь, приготовленный мне судьбой и случайным рождением, то я удовлетворился бы своим жребием, увеличивая собою ряды беспечных и легкомысленных царедворцев, но любовь к вам внушила мне честолюбие, которое напугало бы меня самого, если б душа моя не была преисполнена вами.
   – О! Говорите, любимый принц, говорите! И меня иногда терзают такие же мечты!
   Бофор задумался. Казалось, тревожные мысли волновали его душу: он чувствовал, что молчание невозможно, а слова как-то не сходили с языка.
   – Разве вы не верите мне? – спросила женщина с упреком и любовью.
   – Ах! Луиза, Луиза, если бы вы знали, сколько я выстрадал! Выслушайте.

Глава 10. Сети

   При этих словах Бофора на лице женщины отразилось нежное сочувствие.
   – Как! И вы страдаете? Вы, мой любимый Франсоа? – спросила она, с нежностью взяв его за обе руки.
   – Не стану вам говорить о моем заключении – о трех годах, проведенных в Бастилии. Это не беда, даже напротив: эти три года были самыми полезными в моей жизни; они открыли мне глаза, дали направление моим мыслям, научили меня отлично составлять таинственные заговоры.
   – Вы составляете заговоры? – спросила женщина, рассмеявшись и как бы не веря словам, опровергаемым наружным легкомыслием Бофора.
   – Не смеяться вам следует, Луиза, а скорее испугаться: в моих заговорах один заговорщик, один поверенный, один исполнитель, который доведет все до цели.
   – А что это за человек, позвольте узнать.
   – Я.
   – Ах! Франсоа, по тому только, как вы произнесли это слово, видно уже, что в ваших жилах течет королевская кровь. Сколько красоты и торжественности в вашей наружности, когда вы произнесли это слово!
   – Луиза! Это вы дали жизнь моим стремлениям, это вы указали мне цель!
   – Милый мой!
   – Луиза, я сказал себе, что вы должны быть первою, что ни одна женщина в мире не должна идти впереди вас, что вы должны предписывать законы целому народу.
   – А вы об этом мечтали?
   – Не мечтал, а хочу этого!
   – О! Небо! – воскликнула она, вскакивая с места.
   – Что с вами? – спросил Бофор и, схватив ее за руку, почувствовал, как она дрожит.
   – Кто-то идет сюда.
   – Я не слышу, – сказал принц, взглянув по направлению к смежным комнатам.
   – Не там, а в саду.
   Она оттолкнула герцога и сама бросилась к окну.
   – Ах! Идут! – сказала она и с этими словами бросилась за дверь, увлекая за собой и Бофора.
   Послышались шаги двух человек, которые, разговаривая, подходили к окну.
   – Тише! – сказала Луиза, отталкивая принца, который, не обращая внимания на грозящую опасность, обрадовался случаю покрывать поцелуями шею и плечи своей красавицы.
   Гуляющие остановились под окном, и один из них, привстав на цыпочки, заглянул в окно, стараясь разглядеть, что там.
   – И кто это оставил окно отворенным? – сказал он с досадой.
   Они прошли мимо; женщина вышла из-за двери и бросилась к окну.
   – Это мой отец! – воскликнула она со страхом.
   – С кем это он гуляет? – спросил Бофор, выглядывая в окно.
   – Не знаю, но судя по походке и росту… мне кажется, я его узнаю.
   – Это коадъютор, – сказал Бофор.
   – Это правда. Зачем бы он явился? – спросила она задумчиво.
   – Два часа назад я оставил его в замке. Неужели он подозревает?… Не может быть.
   – Надо нам расстаться, друг мой.
   – Расстаться? Так скоро, Луиза?
   – Непременно надо. Это необыкновенный случай, что мой отец прогуливается в саду так поздно, да и еще в обществе коадъютора. Хоть они и должны думать, что я сплю, однако очень может случиться, что они потребуют моего присутствия. Уходите же, но осторожнее, чтоб никто не видал вас.
   Герцог высунулся из окна, присматриваясь, куда направились гуляющие, и увидел, что они повернули за угол. Заботясь о доброй славе любимой женщины, он предпочел поспешно убраться, не подвергая ее опасности.
   Крепко прижав к груди Луизу, он тотчас же выпрыгнул из окна с замечательною ловкостью, которая так свойственна влюбленным и – ворам. Когда он стоял уже под окном, Луиза еще раз протянула из окна руку, которую он страстно прижал к своим губам.
   – Луиза, – сказал он тихо и с глубоким выражением страсти, – Луиза, сохраните ко мне любовь, и я положу мир к ногам вашим.
   – Иди, Франсоа, иди: я люблю тебя, – сказала она взволнованно.
   Бофор бросил на нее последний выразительный взгляд любви и устремился в самую чащу, где он притаился, прислушиваясь к шагам гуляющих. Когда уверился, что опасность миновала, он пробрался по знакомой дороге к калитке.
   Но в ту минуту, когда он выходил на открытое место, где его можно было увидеть издалека, он вдруг услышал шаги гуляющих. Бофор, спрятавшись между густыми лавровыми деревьями, оставался неподвижен.
   Гуляющие не замедлили подойти к тому же месту. Бофор напрягал слух, чтобы хоть что-нибудь поймать из их разговора, но именно в эту минуту они проходили молча. Однако, пройдя несколько шагов, коадъютор сказал:
   – Умри кардинал, все было бы спасено.
   – Я думаю, напротив, все бы погибло, потому что тогда королева попадет в руки принца Кондэ.
   – Или принца… – возразил коадъютор с живостью.
   – Невозможно! – резко прервал его собеседник.
   Бофор не мог дальше слушать и на цыпочках пробежал через аллею, и вскоре был у калитки, которую отворил и вышел на улицу Вожирар.
   Зорко осмотрел он все пространство, чтобы убедиться, не следует ли кто за ним. Тишина и безмолвие царили вокруг; Бофор поспешил уйти, уверенный в своей безопасности.
   Он ошибался: два человека вдруг вышли из темного углубления и на некотором расстоянии следили за ним.
   – Завтра утром я хочу знать, кто это. Следуй за ним, – сказал один из них другому.
   Тот бросился было вслед за Бофором, но тотчас же вернулся на зов пославшего его.
   – Если это он, – кажется, я узнал его – так ты знаешь…
   – Что такое?
   – Не зови помощников, дело тебе давно известное: нож в шею, Сена близко – тридцать тысяч ливров твои.
   Посланный скоро скрылся вслед за Бофором в темных улицах, ведущих к реке. Читатель, вероятно, догадался, что это был Ле Мофф. Он тихо свистнул, когда увидел, что Бофор поворачивает на улицу. На его свист выскочило человек двенадцать, они точно из-под земли выросли, были вооружены с ног до головы.
   – В погоню! И живее! – скомандовал Ле Мофф и тут же бросился со своей шайкой вперед.
   Услышав шум, Бофор оглянулся, никак не подозревая, что такая толпа гонится за ним. Было слишком поздно защищаться, когда он увидел вокруг себя двенадцать грозных шпаг.
   Однако ему удалось вытащить из-под широкого плаща свою шпагу, и он как лев бросился на ближайших врагов. В ту же минуту завязался жестокий бой. Бофор, одним взглядом сосчитав число своих врагов, берег силы и рассчитывал каждый удар своей шпаги.
   – Сдавайтесь! – закричал ему один голос. – Мы сильнее вас.
   – Мошенник! Так ты меня не знаешь, если предлагаешь, сдаться.
   – Советую вам опустить шпагу, от этого вам хуже не будет, – продолжал Ле Мофф, отступивший от герцога на несколько шагов.
   – Ты воришка чужих кошельков, а я хотя и не скуп, однако не люблю покоряться приказаниям таких людей.
   Бофор так удачно работал шпагой, направо и налево, что двое из нападавших упали, произнося проклятия от боли и злобы.
   – Мне не надо чужих кошельков, мне жизнь ваша нужна, – возражал Ле Мофф, все держась вдалеке.
   – Вот как! Ну, бери ее, если можешь.
   – Так поймите же, что я без зазрения совести оставлю ваш труп на улице.
   – Тебя подкупили убить меня, проклятый! – сказал Бофор, мужественно работая шпагой.
   – Точно так, ваше высочество.
   – Ага! Так ты меня знаешь?
   – Вполне, и вот доказательство, – сказал бандит, отступив еще на три шага, как будто хотел сбросить свой плащ.
   В ту же минуту герцог упал на землю. Как бешеный бился он и рвался на свободу. Но напрасны его усилия: Ле Мофф набросил на него огромную рыболовную сеть, и принц выбивался из сил, чтобы выбраться оттуда. Он ругался, проклинал, а Ле Мофф только крепче опутывал его вероломной сетью, так что скоро герцог не мог и пошевелиться.
   По приказанию атамана разбойники, оставшиеся целыми от страшных ударов шпаги принца, подхватили связанную добычу и понесли.
   Вскоре они вышли на набережную; по свежему влажному воздуху принц узнал о новой грозившей ему опасности.
   – Не хотите ли вы бросить меня в Сену, разбойники? – закричал он, никак не смиряясь со своей участью.
   Ответа не было. Вскоре принц был уложен на дно лодки, во избежание всякой попытки к освобождению связан веревками. Затем Ле Мофф посадил одного у руля, другим приказал взяться за весла, сам же, выйдя на берег, сказал:
   – Плывите куда знаете. Я вернусь в гостиницу «Дикарь». При малейшем приключении немедленно бегите сообщить мне.
   Ле Мофф скрылся в темных улицах на левом берегу.
   Лодка медленно продвигалась против течения, так что прошло не менее часа, пока они очутились у моста Мари.
   Со всеми знаками почтительности герцог был вынут из лодки. Носильщики несли его совершенно спокойно, добрые парижане находились под таким гнетом страха, что ни прохожие, ни патруль не осмеливались изъявить любопытство, что это за ноша, которую так таинственно несут.
   Бофор знал бесполезность криков, притом ему стало интересно, что выйдет из такого дерзкого похищения. Сквозь сети он мог рассмотреть, что его внесли в Сент-Антуанский квартал, прямо по дороге в Бастилию.
   «Кардинал не желает, чтоб от меня оставались следы, – думал он, – и труп мой должен неведомо как исчезнуть».

Глава 11. Ключ Кира Великого

   Герцог де Бар увидел лошадь у ворот Ренара и, не справляясь, кому она принадлежит, грубо оттолкнув стоявшего пажа, проворно вскочил в седло, что ясно свидетельствовало о его наездническом искусстве и о мучительном страхе, терзавшем его грудь. Быстро мчался он по полям и вскоре очутился у заставы Сент-Онорэ.
   По возвращении в Париж он прямо бросился в Клэвский замок, где в это время жил Мазарини.
   Пользовавшийся полным доверием кардинала де Бар немедленно был допущен к нему в спальную.
   – Монсеньор, – сказал он с почтительным поклоном, – я принес вам очевидное доказательство происков герцога Бофора.
   – Да ведь я их знаю, – сказал Мазарини с обычной ему сладкой кротостью.
   – Точно так, монсеньор, вам известно, что герцог Бофор ухаживает за своими площадными друзьями, что он принадлежит к числу приверженцев коадъютора и, несмотря ни на что, остается любовником герцогини Монбазон. Но вы не изволите знать, что он находится в сношениях с принцами, заключенными в Гавре.
   – Ошибаетесь, герцог, я и это знаю.
   – В таком случае, монсеньор, я ничего нового не могу вам доложить и мне остается только пожалеть, что я отнял у вас несколько минут отдыха, столь необходимого при ваших утомительных трудах.