Альдани Лино. Антология фантастических рассказов. Том 5

   В неприступной пещере, в глубине густых лесов, где раздавались только крики орлов и волчий вой, Мефи устроил себе современное жилище и лабораторию. Тут он собирал сведения от телеавтоматов, невидимые глаза которых носились над городами и селами, светились рядами экранов и жужжали записывающими приборами. С каждым днем он убеждался в обоснованности скептицизма Эфира. Но самой основной чертой у Мефи было упорство. Он не хотел отказываться от своего опыта. Куда его приведет пребывание на этой страшной планете?
   Средний экран вдруг засветился.
   Экран светился красным. Опасность в лаборатории у доктора. Старт, короткая тьма в глазах у Мефи, потом сумрак, красноватый жар очага, разбросанные книги, а посреди них доктор, бледный, в изорванной, грязной одежде, на сломанном лезвии меча кровь. С улицы донесся крик.
   — Господин! — вскричал Фауст, падая на колени.
   Мефи брезгливо отступил.
   — Господин, спаси, защити меня…
   Он ползал у ног Мефи, как раздавленный червяк, слезы текли у него по лицу, по выхоленной бородке. Мефи указал глазами на окровавленный меч.
   — Ты убил его?
   Доктор кивнул.
   — Я не хотел, господин, он бранил меня, грозил мне кулаками, я не хотел его убивать, верь мне, он сам наткнулся на меч…
   Мефи ощутил, внезапную дурноту. «Гнусные убийцы, — подумал он, глядя на распростертое тело брата Маргариты, — упрямые, гнусные убийцы…»
   — Ты убил его!
   — Спаси меня! — умолял Фауст, и его лицо в отблеске пламени было похоже на маску ужаса. Тоска была такой искренней, что в глубине души у Мефи что-то дрогнуло, и он успокаивающе поднял руку.
   В эту минуту на лестнице раздался топот шагов и лязг железа. Дверь на лестницу распахнулась, ударившись о темную кирпичную стену. В свете факелов заплясали тени, отблеск пламени стекал по блестящим латам, как кровавые струи. Усатые, мрачные, смуглые лица.
   — Убийца! — вскрикнул кто-то, и женщина с развевающимся облаком светлых волос и безумными глазами кинулась на Фауста. Валявшийся на полу окровавленный меч говорил яснее слов. Солдаты у двери ошеломленно смотрели на эту сцену.
   Тут Мефи выступил из тени и поднял руку.
   — Мир! — воскликнул он по-латыни. — Мир!
   Никто не понял латинских слов, но они произвели свое действие.
   Сначала задрожала группа у дверей. Вопль ужаса, паника, падение тел, шумный, судорожный бой за дверью. Через несколько мгновений от солдат осталось только оружие, да один-два шлема медленно скатывались по ступенькам, разбивая тишину звонкими ударами.
   — Мир! — повторил Мефи.
   Девушка встала и медленно прижала руку к губам, свирепый огонь у нее в глазах сменился ледяным ужасом. Она медленно отступала шаг за шагом. На лестнице она схватилась обеими руками за волосы и пронзительно закричала:
   — Дьявол! Убийца моего брата — в руках у дьявола… Дьявол! — Остальное затерялось в безумном хохоте.
   — Ты спас меня, господин… от виселицы.
   — И от «жизни вечной», - насмешливо добавил Мефи.
   Доктор задрожал.
   — Мы не можем оставаться здесь. Если меня но потащит палач на виселицу, то меня ждет костер, — сказал он.
   Некоторое время оба молчали,
   — Хорошо, — произнес Мефи. — Я спасу тебя. Но ты тоже сделаешь для меня кое-что… Послушай…
   Мефи знал, чего он хочет… В городе была чума.
   Ее несли на носилках закутанные люди. Ее несли тучи воронов над грудами непогребенных трупов Заупокойный колокол отбивал такт этому страшному призраку в его кошмарной пляске. Забитые двери были покрыты белыми крестами, отовсюду поднимался запах разложения. Ужас был начертан на исхудалых лицах, и священники в полупустых церквах служили реквием в тишине господнего отсутствия.
   Двое прохожих прошли через покинутые ворота под угасшими взглядами стражников, неподвижные руки которых не выпустили оружия даже поело смерти.
   Тот, кто был повыше ростом, задрожал от возмущения.
   — Я не пойду дальше, — сказал он. — Ты знаешь, что нужно делать, знаешь, как найти меня.
   Фауст кивнул: зрелище смерти не волновало его. Он шел дальше по тихим улицам, огибал лужи, отскакивал от голодных собак.
   Он постучался в ворота дворца. Долгое время ему отвечало только эхо, потом засов отодвинулся, и ворота приоткрылись.
   — Я врач, — быстро произнес Фауст.
   — Тут исцеляет только смерть, — быстрым шепотом ответил слуга. — У князя заболела дочь, он никого не принимает. Уходи!
   Доктор сунул ногу между створами.
   — У меня есть средство против чумы, скажи это своему господину.
   Дверь приоткрылась больше, показалась растрепанная голова с острым носом. В глазах было недоверие.
   — Ты дурак или… — В руке сверкнула пика.
   Доктор отскочил, но не сдался.
   — Я думал, князь не захочет, чтобы его дочь умерла, — сказал он и повернулся, словно уходя.
   Слуга нерешительно глядел ему вслед, потом окликнул:
   — Погоди, я скажу о тебе.
   Князь был уже стариком, утомленным, закутанным в длинную парчовую одежду, расшитую золотом. На тяжелом столе стояла чаша, в которой дымилось вино. На лбу у князя лежал компресс, пахнувший уксусом.
   — Если ты говоришь правду, — медленно произнес он, — то получишь все, чего пожелаешь. Если нет, тебя будут клевать вороны на Виселичной горе. Итак?
   Доктор улыбнулся.
   — Я не боюсь.
   Князь смотрел на него, медленно гладя бороду, иногда нюхая губку, смоченную в уксусе.
   — Дочь, заболела перед полуднем, она горит как огонь и бредит… Отец Ангелик дал ей последнее помазание. Ты хочешь попытаться?
   — Веди меня к ней, — ответил Фауст.
   Тонкая игла шприца слегка прикоснулась к восковой коже; по мере того как по ней струилась серебристая жидкость, под кожей вырастало овальное вздутие. Доктор разгладил его и обернулся к князю.
   — Теперь она уснет, — сказал он. — Через час жар у нее прекратится, но до вечера она должна спать. Она выздоровеет.
   Взгляды присутствовавших следили за ним с суеверным страхом, его уверенность убеждала. Ему верили, как он верил Мефи, но шаги стражи перед запертой дверью комнаты, в которую его потом ввели, отзывались в душе тревогой. В конце концов у врага есть тысячи путей, и замыслы его коварны. Время шло, а в душе у Фауста угрызения совести сменялись страхом. Он беспокойно вертел в руках яйцеобразный предмет из голубоватого сияющего вещества; нажав красную кнопку на его верхушке, можно было вызвать Ужасного… но доктор не смел ее нажать.
   Когда стемнело, загремел ключ. Слуги внесли блюда с дымящейся пищей и запотевшие бутылки. Они поклонились ему, и это вернуло ему уверенность. Доктор ел и пил, и ему было очень весело.
   Потом он снова стоял перед князем, и у старика не было ни компресса, ни губки. Он смеялся и предложил доктору сесть.
   — Прости, почтенный друг, тебе пришлось поскучать… Дочь моя спит, и лоб у нее холодный, тебя, наверное, послал всемогущий.
   Священник в черно-белой сутане кивал в такт благодарственным словам. Доктору стало неприятно.
   — Ах, нет, нет, ваша светлость. Это долг христианина и врача — помогать страдающим…
   — Достоин делатель мзды своей, — бормотал монах.
   Князь всхлипнул.
   — Ты великий человек, доктор… Но можешь ли ты предохранить перед божьим гневом? Есть ли у тебя средство, чтобы отогнать болезнь заранее? Люди у меня умирают, и поля опустели. Кто их будет обрабатывать?
   — А кто заплатит десятину? — спросил монах, перебирая четки костлявыми пальцами.
   — Есть у тебя такое средство? — настаивал князь.
   — Есть, — ответил доктор, и глаза у них алчно заблестели, — но с условием…
   — Согласен заранее, — начал было князь, но монах сжал ему руку и спросил:
   — С каким, милый сын мой?
   — С тем, что вы создадите царство божье на земле.
   Молчание. Князь переглянулся с монахом. Доминиканец перекрестился и провел языком по губам.
   — Мы не печемся ни о чем другом, сын мой, — тихо сказал он.
   Доктор нажал кнопку на яйцевидном предлоге и положил его на стол. Они видели это, но ни о чем не спросили.
   — Тот, кто примет мое лекарство, забудет обо всем, что было, — сказал он, — Его мысль станет чистой, как неисписанный пергамент. Тот, кто примет это лекарство, не будет знать болезни, и его уста не произнесут слов лжи…
   — Когда грозит смерть, то это условие не тяжело, — сказал князь.
   Но глаза у монаха сощурились.
   — Только бог всемогущий имеет право определять меру страданий, которыми грешники покупают свою долю в царствии небесном. И не человеку изменять его пути, — подчеркнул он. — От чьего имени ты говоришь, доктор? — неожиданно прошипел он.
   Доктор окаменел, по спине у него прошел холод. Во что втянул его таинственный посетитель? Иногда он не сомневался в том, что это дьявол, иногда его речи звучали как райская музыка. Но разве сатана не сумеет превратиться в агнца, чтобы скрыть свои волчьи зубы?
   Князь поднял руку, и лоб у него стянулся морщинами.
   — Ты говоришь, они все забудут… Это значит — забудут и то, кто господин и кто слуга, забудут о податях и десятинах и о ленных обязанностях?…
   Доктор наклонил голову.
   — Только бог может править судьбами людей, — строго произнес монах, впиваясь взглядом в лицо князя. — А тот, кто своевольно захочет вмешаться в дела божьего провидения, пойдет в адский огонь и в море смолы кипящей… Так вот, если они забудут, что должны служить тебе, Альбрехт, — насмешливо обратился он к князю, — то кто будет защищать тебя? Кто защитит тебя от мести врагов? Да и ты был бы рад забыть обо многом, правда? — Его аскетическое лицо скривилось в усмешке, и князь скорчился, как под ударом бича.
   Монах обратил свой горящий фанатизмом взгляд к доктору.
   — А тебе, посланец темных сил, я говорю тут же и от имени божьего, что скорей позволю всему населению города умереть от чумы, чем позволю тебе закрыть им путь к вечному спасению…
   Князь опустил глаза и слабо кивнул.
   Доктор весь дрожал; он медленно отступал к двери, но сильные руки схватили его и снова подтащили к столу. Мрачное лицо доминиканца не предвещало ничего доброго.
   — От чьего имени ты говорил? Кто тебе дал волшебное средство? Кто приказал тебе смущать добрых христиан?
   Несмотря на свою молодую внешность, доктор был стар. Убийство, бегство со страшным спутником, угроза костра — все это было слишком много для него. Он знал, что тот, кого инквизитор так допрашивает, уже не сможет оправдаться.
   Он кинулся к столу, где пылало голубое яйцо, но монах оказался проворнее.
   — А, — вскричал он, — так это и есть дьявольский амулет! — И, сильно размахнувшись, швырнул яйцо о каменный пол так, что оно разлетелось на тысячу осколков. По комнате прошла какая-то волна, слово отзвук далекой музыки.
   Доктор упал в кресло, побелев как мел. Он видел, что погиб.
   — Это не я, я не хотел, нет, — бормотал он, и по щекам у него текли слезы. — Это он меня соблазнил, он, дьявол… Он вернул мне молодость, молодость! А-ах! — Он положил руки на стол и уронил на них голову, горько рыдая. — Я знал, что это обман, и все-таки поддался ему… Он возвел меня на верх горы, а потом сбросил в пропасть…
   В голосе у него звучала такая искренняя скорбь, что оба слушателя вопросительно переглянулись. Монах отпустил стражу движением руки и заговорил:
   — Больше радости в небесах об одном обращенном, чем о тысяче праведников… Мне кажется, ты раскаиваешься в своем проступке… а церковь не жестока, церковь — это мать послушных детей…
   Доктор приподнял голову и непонимающе смотрел на него.
   — Ты спас дочь его светлости. Быть может, это было делом дьявола, ибо и дьявол противно своему замыслу может иногда творить добро… — Монах выжидающе умолк.
   — Добро? — пробормотал доктор.
   К князю вернулся голос.
   — Ты говорил, что у тебя есть лекарство против чумы?
   Доктор кивнул.
   — Скольких больных ты можешь вылечить?
   — Двух, трех, я не знаю, государь… но, может быть…
   Монах жестом прервал его. Взгляды обоих владык встретились, и доминиканец слегка кивнул. Он обратился к доктору.
   — Дай нам лекарство, и я забуду обо всем.
   — Дай лекарство, — усмехнулся князь. — И убирайся к черту!
   Доктор повертел головой, словно желая убедиться, что она еще сидит у него на плечах.
   — Ну что же? — спросил князь. — На Виселичной горе общество неважное… и там холодно…
   — А костер чересчур горяч, сын мой, — прошептал монах.
   Фауст проговорил хрипло:
   — Да! — И сунул руку в карман.
   Монах остановил его, вышел в коридор и через минуту вернулся.
   — Это тебе в награду, — сказал он, подавая ему звонкий кошелек.
   Фауст не знал, как он выбрался из комнаты, не верил, что жив и свободен. Он шел, пошатываясь, по коридорам дворца и все еще не верил. Но вдруг его схватила сильные руки и бросили в зловонную подземную темницу.
   Когда он упал на гнилую солому, изо всех углов выползли, нища, крысы.
   Зеленоватое сияние заставило его очнуться. Мефи стоял посреди камеры, одетый в прозрачный скафандр. Доктор приподнялся, оперся на локоть, заохав от боли. Прикрыл рукой лицо, как от удара, и застонал:
   — Не моя вина, прости, господин, меня позорно обманули…
   Зеленые глаза Мефи потемнели.
   — Я все слышал. Слышал, как человек в сутане говорил, что скорее пожертвует всеми. — Мефи отвернулся, помолчал. — Нет, это моя ошибка — еще рано, Эфир был прав… Но я видел тут жизнь, упрямую, сильную жизнь, видел тех, кого угнетают подати, войны, болезни и страх. Они живут в берлогах, а строят соборы, — когда-нибудь будут жить во дворцах, а строить Знание… Они сильные, и их много, и позже они меня примут иначе, чем ты. Я вернусь, наверное. А ты слаб, ученейший доктор, хотя и пожелал иметь молодость.
   — Спаси меня, господин, я сделаю все! — умолял его Фауст.
   Мефи с минуту оглядывал прочные стены темницы, потом улыбнулся.
   — Ты сквозь эти стены не пройдешь. Но возьми вот это. — Он подал доктору продолговатый цилиндрический предмет. — Если направишь его на стену и нажмешь вот эти кнопки, вот тут и тут, то путь перед тобой откроется. Потом выбрось его, это опасная игрушка. Встретимся у ворот. Прощай, иллюстриссиме!
   Доктор в отчаянии пытался удержать фигуру, исчезавшую в зеленоватом облаке. После нее осталась только тьма. Потом он сжал губы и направил прибор, как было сказано.
   …Ослепительная вспышка, грохот рушащихся камней… и ошеломленные стражи застыли, увидев неправильную брешь в стене, в которой висело облако пыли и каменных осколков, а изнутри выползал бурый вонючий туман.
   — Дьявол его унос, — прошептал доминиканец медленно перекрестившись, когда ему сообщили о необычайном исчезновении узника.
   — Сам дьявол, — подтвердил князь и схватился за притолоку двери.
   И еще долгие годы спустя они рассказывали людям о том, как ученейший доктор Фауст заключил договор с дьяволом… ибо хотели запугать тех, которые считали науку и знание более важными, чем возвещаемая ими «истина божья».

ШВЕЙЦАРИЯ

ФРИДРИХ ДЮРРЕНМАТТ
ОПЕРАЦИЯ «ВЕГА»

Голоса:

    Сэр Хорэс Вуд.
    Капитан Ли.
    Полковник Камилл Руа.
    Военный министр.
    Министр внеземных территорий.
    Статс- секретарь.
    Джон Смит.
    Петерсен.
    Ирена.
    Бонштеттен.
    Голос.
   Маннерхайм. Господин президент Свободных Соединенных Государств Европы и Америки. Возвращаясь к теме нашей беседы, позволю себе воспроизвести магнитозаписи, которые согласно вашему желанию. господин президент, были сделаны мной во время операции «Вега» и касаются его превосходительства сэра Хорэса Вуда, а также проведенных им переговоров. Остаюсь, невзирая на переживаемое нами смутное время, вашим неизменно преданным и почтительным слугой. Доктор медицины, сотрудник секретной службы Маннерхайм.
   Начинаю с записи, сделанной во время старта.
   Голос. Пассажиров планетоплана «Вега» просят занять места.
   Вуд. Это относится к нам, Маннерхайм. Время покинуть Землю. Все остальные уже на борту.
   Маннерхайм. Прошу ваше превосходительство надеть шляпу и темные очки.
   Вуд. Разумеется, разумеется.
   Маннерхайм. Нас могут опознать шпионы.
   Вуд. Этого всегда следует опасаться.
   Маннерхайм. Это ваш первый вылет в космос, сэр Вуд?
   Вуд. Да, первый. Вы, разумеется, удивлены. В наши дни каждый ребенок летает на Луну, соверши» т путешествие на Марс. Наши мечты стали явью, но и очень люблю Землю и очень не люблю мечтать. К тому же, как я слышал, ни на одной планете нет климата, который и вполовину подходил бы нам так, как земной.
   Маннерхайм. Справедливо замечено, ваше превосходительство.
   Голос. Пассажиров планетоплана «Вега» просят занять места, пассажиров планетоплана «Вега» просят занять места.
    Шаги.
   Капитан. Ваше превосходительство…
   Вуд. Вы капитан корабля?
   Капитан. Так точно. Капитан Ли. Разрешите проводить ваше превосходительство в каюту.
   Вуд. Вы слишком любезны с людьми вроде меня, капитан. С министрами иностранных дел надо вести погрубее.
   Капитан. Сюда, пожалуйста.
   Вуд. Как здесь все непривычно!
   Капитан. Доктор Маннерхайм остается в распоряжении вашего превосходительства.
   Вуд. Благодарю.
   Маннерхайм. Разрешите застегнуть на вас ремни, ваше превосходительство?
   Вуд. Пожалуйста.
   Маннерхайм. Так будет надежно?
   Вуд. Вполне.
   Маннерхайм. Я принесу вам корамин. А пока что подам в каюту кислород и гелий.
   Вуд. Как вам угодно.
    Тихое шипение
   Маннерхайм. Не желает ли, ваше превосходительство, наблюдать за взлетом?
   Вуд. Непременно.
   Маннерхайм. Вы видите ракетодром.
   Вуд. Он огромен. На нем ни души.
   Маннерхайм. Все люди в подземных укрытиях.
   Вуд. Погожее нынче утро!
   Маннерхайм. Красный свет, наше превосходительство! Через двадцать секунд — старт.
   Вуд. Жаль, что улетаем. Я с удовольствием съездил бы сегодня на рыбную ловлю.
   Маннерхайм. Осталось десять секунд.
   Вуд. А вот и солнце встает.
   Маннерхайм. Стартуем.
    Негромкое гудение.
   Вуд. Я уже вижу внизу столицу и море. Мы оторвались от Земли, Маннерхайм.
   Маннерхайм. Перегрузка не слишком велика?
   Вуд. Терпима.
   Маннерхайм. Она возрастает.
   Вуд. Довольно любопытное ощущение, когда испытываешь его впервые.
   Маннерхайм. Дышите ровнее.
   Вуд. Стараюсь.
   Маннерхайм. «Вега» должна набрать скорость тридцать шесть тысяч километров в час.
   Вуд. Печально. В машине я никогда не превышаю семидесяти.
    Пауза. Слышно только гудение.
   Маннерхайм…
   Маннерхайм. Ваше превосходительство…
   Вуд. Вы личный врач президента?
   Маннерхайм. Его дорожный врач. Я летал с ним на Марс.
   Вуд. И он назначил вас сопровождать меня на Венеру?
   Маннерхайм. Это большая честь, ваше превосходительство.
   Вуд. Гм!
   Маннерхайм. Желтый свет. Взлетная перегрузка достигла максимума.
   Вуд. Чувствуется.
   Маннерхайм. Зеленый свет. Мы набрали заданную скорость. Притяжение Земли преодолено.
   Вуд. Предпочел бы остаться на ней.
    Гудение прекращается.
   Маннерхайм. Мы на высоте в восемь тысяч километров над Землей.
   Вуд. Пожалуй, слишком высоко.
   Маннерхайм. Могу я отстегнуть ремни, ваше превосходительство?
   Вуд. Да. Так мне лучше. А красива Земля!
   Маннерхайм. Правда ведь?
   Вуд. Она как выпуклый щит. Жаль только, что она так лжива.
   Маннерхайм. Лжива?
   Вуд. Жители ее никогда не говорят правду.
   Маннерхайм. Не угодно ли вашему превосходительству проследовать в наблюдательный салон?
   Вуд. Проводите меня.
    Шаги.
   Маннерхайм. Разрешите представить вам полковника Руа.
   Вуд. Полковник Камилл Руа?
   Руа. Так точно, ваше превосходительство.
   Вуд. Это вы в прошлом году провели налет на Ханой?
   Руа. Так точно, ваше превосходительство.
   Вуд. А три года назад на Варшаву?
   Руа. У вашего превосходительства хорошая память.
   Вуд. Профессиональная необходимость, Руа, профессиональная необходимость. А вот и военный министр.
   Военный министр. Вот вы где, Вуд! Толчок, и ты уже в космосе. Колоссально! Я сейчас взволнован не меньше, чем двадцать лет назад, когда впервые проделал это. Теперь полеты в космос — простое дело. Недавно я встретил одного старикашку — его прадед жил еще во времена первооткрывателей. Космонавты порхали тогда по кабине, как ангелочки, а на старте их расплющивало в лепешку: они страдали от невесомости и лишены были всякой защиты от взлетной грузки. Словом, первобытные люди! А теперь летишь да еще Землю видишь. Внушительное зрелище — свободно царящий шар, вроде глобуса на уроке географии! Темно-фиолетовое небе, Солнце и миллионы звезд. Форменная панорама, Вуд, форменная панорама! Здесь вы, наконец, приобретете то, что у вас в министерстве иностранных дел именуют широким кругозором.
   Маннерхайм. А теперь запись, сделанная три дня спустя, во время совещания, которое состоялось на борту «Веги» под председательством сэра Хорэса Вуда при участии всех министров и статс-секретарей.
   Вуд. Господа! Позвольте начать с краткой оценки положения. Уясним себе, чего мы хотим и что мы можем. С тысяча девятьсот сорок пятого года у нас не было мировой войны, хотя случались периоды локальных конфликтов: война в Корее, гражданская война в Индии, поражение в Австралии и прочие осложнения. Сейчас, как ни тяжело признавать это министру иностранных дел, новая мировая война стала неизбежна. Дипломатия исчерпала все свои средства. Продолжать «холодную войну» немыслимо, мир невозможен, и необходимость в войне сильнее, чем страх перед ней. Свободным Соединенным Государствам Европы и Америки противостоят Россия и ее союзницы — Азия, Африка, Австралия. Силы противников приблизительно равны. Таковы печальные обстоятельства, объединившие на борту планетоплана «Вега» представителей Свободных Соединенных Государств.
   Министр внеземных территорий. Ваши превосходительства, господа! Положение наше не совсем благополучно. Мы лишились Луны. Это потеря, которую я лично воспринимаю еще более болезненно, чем утрату Австралии. Договор в Нью-Дели отнял у нас вею обращенную к Земле сторону этой планеты, а ее природные условия, столь враждебные человеку, исключают всякую возможность военных действий против русских лунных цитаделей.
   Военный министр. Мы не должны были подписывать Нью-Делийский договор.
   Вуд. Обращаю внимание военного министра Костелло на то, что и он не видел тогда другого выхода, кроме этого злосчастного договора, который я вынужден был подписать. Это была единственно возможная политика, поскольку мы в тот момент не были готовы к применению иных, неполитических средств. Прошу министра внеземных территорий продолжать.
   Министр внеземных территорий. Ваши превосходительства, господа! Марс объявил о своем нейтралитете и слишком силен для того, чтобы его можно было принудить к выступлению на стороне русских или нашей. Остается Венера. Прошу предоставить слово статс-секретарю по венерианским делам.
   Вуд. Слово имеет статс-секретарь по венерианским делам.
   Статс- секретарь. Ваши превосходительства! Я полагаю весьма целесообразным обрисовать собравшимся здесь членам правительства положение на Венере. В климатическом отношении оно катастрофично. Эта планета находится в том же состоянии, что Земля сто пятьдесят миллионов лет тому назад. Венера настолько не приспособлена для подлинной колонизации, что России, равно как и нашим Соединенным Государствам, пришлось отозвать оттуда своих комиссаров.
   Вуд. Я слышал несколько иную версию.
   Статс- секретарь. Если уж быть точным, сэр Хорэс Вуд, то комиссары сами отказались вернуться на Землю, вследствие чего решили не посылать туда новых.
   Вуд. Как звали нашего последнего комиссара?
   Статс- секретарь. Бонштеттен.
   Вуд. Когда он подал в отставку?
   Статс- секретарь. Десять лет тому назад.
   Вуд. Почему он не вернулся?
   Статс- секретарь. Неизвестно.
   Вуд. Продолжайте, господин статс-секретарь.
   Статс- секретарь. Ваши превосходительства, господа! Хотя планета Венера и не пригодна для заселения, она все-таки приносит известную пользу. Как мы, так и Россия со своими союзниками еще двести лет назад превратили Венеру в место ссылки и поныне используем ее исключительно в этих целях. Наши планетопланы выгружают на нее осужденных и немедленно улетают, избегая какого бы то ни было соприкосновения с ссыльными.
   Вуд. Стало быть, заключенным предоставлена свобода?
   Статс- секретарь. В пределах Венеры — да. Для Земли же они мертвы.
   Вуд. Политическая ситуация?
   Статс- секретарь. Неизвестна.
   Вуд. Численность населения?
   Статс- секретарь. Неизвестна.
   Вуд. Сколько человек мы туда отправляем?
   Статс- секретарь. Тридцать тысяч ежегодно.
   Вуд. А русские?
   Статс- секретарь. Неизвестно.
   Вуд. Не понимаю, зачем существует департамент по венерианским делам, если мы ничего не знаем об этой планете.
   Статс- секретарь. Ваше превосходительство, задача этого департамента — этапирование туда ссыльных. Дальнейшая их судьба не входит в компетенцию департамента. Мы удаляем осужденных с Земли — это главное. Прошу теперь военного министра осведомить нас о своих целях.