Страница:
– Я уже вызвала коляску, – говорит он-она. – Три кубика барбитурата, как обычно, доктор?
– Шесть, – говорит Лазарев. – Под мою ответственность. Посмотри, что он сделал с ремнями!
Медбрат устанавливает дозу на пневматическом инъекторе.
Еще у него есть висящий на поясе электрошокер – толстая дубинка с парой штырьков на конце. Это на крайний случай.
– Я пойду, – говорит он-она.
– Может быть, дождаться подмоги? – с сомнением говорит Климентов. Тиссен, стоящий по другую сторону односторонне прозрачного окна, наклоняет голову, прислушиваясь. И с размаху ударяет по окну кулаком. Все трое отшатываются. По бронепластику разбегаются тонкие волоски трещин. Еще один беззвучный удар, и треснувшая поверхность мутнеет, угрожая в скором будущем лопнуть.
– Быстрее, – командует доктор. Медбрат возится с дактилоскопическим замком. Заходит внутрь, и дверь захлопывается на пружине. Поднятый инъектор смотрит на Юргена.
– Вы слышали слова, которые он выкрикивал? – спрашивает Лазарев. – Что бы это значило?
– «Они идут»? – задумчиво повторяет майор. – Не знаю. Кто это «они»? И куда они идут?
– Сюда, надо полагать, – говорит доктор. – Бред. Параноидальный бред, Неужели у парня началось помешательство?
«И не у него одного», – добавляет он про себя, Отошедший в сторону Климентов включает персональный коммуникатор. И, вызвав начальника охраны, требует повышенного внимания на всех постах.
– Повторяю, – говорит он, – немедленно докладывать обо всех необычных происшествиях. Нет, никакой тревоги. Просто держите меня в курсе.
Охранник терпелив. По уставу ему уже полагается вынуть из кобуры табельную «ехидну» и предложить святым отцам убираться к такой-то матери. Но, возможно, от той же скуки он снисходит до разговора.
– Видите красный квадрат на двери? Это означает, что вход по специальным пропускам. У вас есть пропуск?
– Нам очень нужно туда, – пятый раз за последние две минуты повторяет монах, нависая над охранником всем своим изрядным ростом. – Иначе случится непоправимое.
Охраннику это наконец надоедает. Он кладет ладонь на пояс и выпячивает грудь в кевларовой кирасе.
– Два шага назад, – приказывает он. – За желтую черту. И если у вас нет пропуска, то…
– Мир. – Монах поднимает руку с молитвенником. –Я бы прочитал тебе, сын мой, соответствующую выдержку из жития святых. – Он щелкает магнитными застежками стального оклада, и молитвенник раскрывается.
– Не надо мне… – Охранник изумленно замолкает.
Вместо пластиковых листов внутри пустотелой обложки-коробки он видит «стигмат». Переделанное из строительного гаусс-гвоздомета оружие уличных психов. Его заточенные девятидюймовые гвозди раздирают плоть и пробивают кости вместе с любым среднего класса бронежилетом на дистанции до тридцати метров. При выстреле в упор пронзит кирасу насквозь.
– Но времени на проповеди у меня нет, – заканчивает фразу монах, вынимая пушку из коробки и приставляя ее ко лбу охранника, – Потому, сын мой, если ты еще не торопишься на небеса, как невинный мученик, то открой эту дверь и уступи нам дорогу. Иначе я считаю до трех и вышибаю тебе мозги к божьей матери. Аминь.
Климентов профессионал, а не дешевая штафирка, нацепившая дареные шевроны и не знающая, с какой стороны у «шталь-фауста» ствол. Он побывал в немалом количестве разных по тяжести переплетов, «ловил» пулю и нож. Последний раз пришлось заменить насаженную на шило почку. Руководство ценило его за редкие качества бойцовой ищейки. В их числе не последним стояло проверенное животное чутье.
И в этот раз оно его тоже не подвело. Но все же к тому, что случилось, он не был готов. Да и кто был?
– Черт! –сказал Климентов. – Вот черт! Перемахнувший через кровать Тиссен закрылся от медбрата подушкой. Глупый жест, если забыть про инъектор. Желтые пятна успокоительной сыворотки расплываются по наволочке. Прострелить пенопластовый наполнитель инъектор оказался не в силах.
– Твою мать! – воскликнул майор, пациент ловко выбил шокер из руки медбрата. Мгновение спустя шокер, установленный на максимальное напряжение, прижимается к основанию черепа трансвестита. Мягкий хруст сломавшейся в судорожном пароксизме шеи не слышен, но Климентов его хорошо знает. Так же как и то, что обычный клерк «Глобалкома» не имеет представления, как убить человека больничным шокером. А если и имеет, то откуда такая уверенность в претворении теории, так сказать, в жизнь?
Выводы? Выводы Климентов собирается делать потом. Сейчас у него и у доктора Лазарева нет времени. Подбежав к двери, он раскалывает локтем защитное стекло и бьет по кнопке аварийного запора. Вовремя. Из коробки основного замка поднимается дым. Сообразительный Тиссен вставилв нее с другой стороны активированный шокер. Если бы не майор, он бы уже выбрался из палаты наружу.
Ну а что он собирается делать теперь?
– Доктор, бегом в кабинет! – кричит Климентов. – Вызывайте помощь! Быстрей!
Пристегнутый к воротнику коммуникатор верещит. Климентов выслушивает сообщение, мрачнея и тиская кобуру,
– Все ясно, – говорит он. – Если нужно мое мнение, то я против перегруппировки сил. Удвойте посты в красных секторах и направьте два подразделения на пятый этаж. Да я знаю, что ты мне не подчиняешься, идиот! – кричит он, срывая коммуникатор и зажимая его в побелевшем кулаке у рта, – Ты подумай башкой…
Оборвав тираду, он смотрит на маленький онемевший шарик. И бросив его на пол, давит каблуком, как орех. Дебил начальник смены отключил его от сети.
– Ладно. – Климентов выдергивает из кобуры портативный разгонник «Отоко». Маленький и смертоносный, как это принято у японцев. – Посмотрим, что там у вас.
Огромное тело медбрата, неведомо как брошенное Юргеном, своими ста сорока килограммами пробивает бронированный пластик окна. И, сбив майора с ног, распластывает по полу. Поэтому, чудом не лишившись сознания, он участвует в дальнейшем, только как зритель,
Это спасает ему жизнь.
Тиссен выскакивает из разбитого окна. Слева от него коридор, справа лифтовая площадка. Перед ним, придавленный тушей медбрата, майор Климентов, тщетно пытающийся высвободить руку с пистолетом.
Встретившись взглядом с пациентом, майор внутренне вздрагивает. В паре жирных от смазки дульных каналов больше выразительности, чем в глазах Юргена. И больше надежды на милосердие. Впервые за восемь лет работы Евгений Климентов отчетливо понимает, что сейчас умрет.
Его несостоявшийся убийца всем телом поворачивается в сторону коридора. Майор видит то же, что и он, – семерых человек в черных плащах ритуального вида. В руках у них совсем не ритуальные гвоздометы. Юрген смотрит на них, как бы сомневаясь…
– Беги!
…и, развернувшись, бежит в сторону лифтов. Наверное, эти семеро – те самые «они», о которых он кричал. Значит, не бред.
Первый из семерых бросает вполголоса «лежи», проходя мимо Климентова. И майор лежит. Если человек со «стигматом» скажет ему «пой», майор запоет. Непослушание перед лицом явно превосходящей силы он считает безрассудством.
Но вокальные данные Климентова интересуют человека в черном гораздо меньше, чем Юрген Тиссен, попавший в ловушку с тремя закрытыми лифтовыми дверьми. Бежать ему дальше некуда. Прятаться негде. И времени ждать лифта у него нет.
Первый из шестигранных стальных гвоздей длиной ровно девять дюймов уже покинул ствол «стигмата».
С расстояния меньше десяти метров очень трудно промахнуться по мишени размером с человека. Особенно если в твоих руках привычное оружие и такая мишень для тебя не в новинку.
Человек в черном промахивается не полностью. Заточенный стальной стержень по касательной задевает плечо Тиссена, унося с собой кусочек голубой больничной рубахи и лохмотья тканей. Это вместо того, чтобы пробить насквозь голову, в которую стрелок целился. Видно, рука дрогнула, бывает, особенно если на ходу и из такой тяжелой и неточной дряни, как «стигмат».
Стреляет его товарищ рядом. На этот раз в «молоко». На сжавшемся в комок Тиссене ни одной новой царапины. Повезло.
Третий выстрел не может не попасть в цель. Направленный в живот гвоздь летит в упор.
И тут становится понятно, что дело не в стрелках. Немыслимо изогнувшись, Юрген увертывается от заряда. Такие фокусы иногда проделывают нашпигованные акселераторами теки. Или «новые люди» с перенастроенной нервной системой. Для обычного натурала они непосильны.
Но даже внезапно приобретенная сверхувертливость Тиссену не поможет. В обойме «стигмата» двенадцать гвоздей. Семь пистолетов. Восемьдесят четыре гвоздя. Слишком много, если стрелять с пяти шагов,
С мелодичным звоном открывается дверь лифта.
Вызванные доктором Лазаревым санитары так и не успели понять, что же произошло. Раскидав их, как кегли, Юрген прыгнул в спасительную кабину и ударил по кнопке.
Как позже выяснилось, опустившись в подвал, он избрал лучший из возможных путей бегства. Пневматическую трубу мусорного коллектора. Избежав снующих по этажам людей «Глобалкома» и отряда тамплиеров, прибывшего к главному входу клиники.
К тому самому, через который ее покинули семеро «проповедников».
Перед тем как выйти на улицу, они перевели «чешую» в режим полной защиты. Собранные в толстые кольчужные воротники микроскопические диски зашевелились, наползая на головы и лица. Точно так же активная броня сформировала перчатки и штаны.
Автоматы кнехтов обрушили на них свой полипропиленовый ливень. Но парализующие иглы бессильно застревали и ломались между подвижными «чешуйками». Семеро в черном прошли к ближайшему спуску на Дно, не доставая оружия и не обращая внимания на стрельбу.
И исчезли.
– Как вы могли их упустить?! – возмущается Климентов. Это нелегко, учитывая, что его собеседник в своем бронекостюме выше майора на метр с четвертью. – Так у вас, в Ядре, поддерживается порядок?
– Мои бойцы обстреляли их из «ехидн» и акустических станнеров, – невозмутимо прогудел тамплиер. – Но они были к этому готовы, одеты в «чешую» и соответствующим образом экранированы.
Майор внутренней безопасности «Глобалкома» онемел от возмущения. Перед ним стоял живой танк, боевая машина, способная проломить собой бетонную стену и превратить в кучу хлама звено боевых орнитоптеров. Он говорит, что семеро террористов были «соответствующим образом экранированы»! От чего? От противопехотных миниракет «Овод»? Или от их старших сестер класса «Swarm» с разделяющейся головной частью? А может быть, от этого пятиствольного пулемета (наверняка с бронебойными боеприпасами), который рыцарь носит закрепленным на предплечье?
– Я не такой идиот, каким кажусь! – закричал майор, не выдержав. – У каждого из ваших кнехтов есть, как минимум, штурмовая винтовка! Хотите сказать, что она не пробивает «чешую»?
– Пробивает, – согласился тамплиер.
Его лица не было видно за забралом шлема, живописно разрисованным под оскаленную волчью пасть. Климентов был совершенно уверен, что рыцарь усмехается. Скалится не хуже своего зверя.
– Но у моих людей не было приказа вести огонь на поражение.
– А кто должен был отдать такой приказ?
– Я. – Голос рыцаря звучал уже с явной насмешкой. Плюнув, майор побрел прочь,
Перед тем как исчезнуть, предводитель семерых нагнулся над ним. Из рукава его рясы выскочил нож с широким треугольным лезвием. Им он срезал нашивку с именем и званием Климентова.
– Ты мне жизнью обязан, майор, –сказал он. –Понял? Придет время, я долг с тебя спрошу.
– Лучше бы ты сдох, – пробурчал майор себе под нос.
Кто же такие были эти семеро? Почему тамплиер не отдал приказ расстрелять их в решето? И, черт побери, как чудом оживший коматозник Тиссен сумел уйти от этих убийц, устроив такой цирк с акробатическими номерами?!
Майору кристально ясно, что от ответов на эти вопросы зависит его дальнейшая карьера. И, как он догадывается, жизни многих людей.
К бетонной свае лепится старый уличный телефон, архаичное устройство без нейроинтерфейса и даже без вывода изображения. Удивительно, что он вообще подключен к городской сети.
Звонок. Долгий, незатухающий, дребезжащий. Звонит старый автомат.
Рука с обрубком мизинца снимает треснувшую трубку из черного пластика. В микрофоне шорох статических помех. Чужое дыхание.
И голос.
– Для тебя есть работа, – говорит он,
Остальные слова тонут в грохоте надвигающегося поезда.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
– Шесть, – говорит Лазарев. – Под мою ответственность. Посмотри, что он сделал с ремнями!
Медбрат устанавливает дозу на пневматическом инъекторе.
Еще у него есть висящий на поясе электрошокер – толстая дубинка с парой штырьков на конце. Это на крайний случай.
– Я пойду, – говорит он-она.
– Может быть, дождаться подмоги? – с сомнением говорит Климентов. Тиссен, стоящий по другую сторону односторонне прозрачного окна, наклоняет голову, прислушиваясь. И с размаху ударяет по окну кулаком. Все трое отшатываются. По бронепластику разбегаются тонкие волоски трещин. Еще один беззвучный удар, и треснувшая поверхность мутнеет, угрожая в скором будущем лопнуть.
– Быстрее, – командует доктор. Медбрат возится с дактилоскопическим замком. Заходит внутрь, и дверь захлопывается на пружине. Поднятый инъектор смотрит на Юргена.
– Вы слышали слова, которые он выкрикивал? – спрашивает Лазарев. – Что бы это значило?
– «Они идут»? – задумчиво повторяет майор. – Не знаю. Кто это «они»? И куда они идут?
– Сюда, надо полагать, – говорит доктор. – Бред. Параноидальный бред, Неужели у парня началось помешательство?
«И не у него одного», – добавляет он про себя, Отошедший в сторону Климентов включает персональный коммуникатор. И, вызвав начальника охраны, требует повышенного внимания на всех постах.
– Повторяю, – говорит он, – немедленно докладывать обо всех необычных происшествиях. Нет, никакой тревоги. Просто держите меня в курсе.
Охранник терпелив. По уставу ему уже полагается вынуть из кобуры табельную «ехидну» и предложить святым отцам убираться к такой-то матери. Но, возможно, от той же скуки он снисходит до разговора.
– Видите красный квадрат на двери? Это означает, что вход по специальным пропускам. У вас есть пропуск?
– Нам очень нужно туда, – пятый раз за последние две минуты повторяет монах, нависая над охранником всем своим изрядным ростом. – Иначе случится непоправимое.
Охраннику это наконец надоедает. Он кладет ладонь на пояс и выпячивает грудь в кевларовой кирасе.
– Два шага назад, – приказывает он. – За желтую черту. И если у вас нет пропуска, то…
– Мир. – Монах поднимает руку с молитвенником. –Я бы прочитал тебе, сын мой, соответствующую выдержку из жития святых. – Он щелкает магнитными застежками стального оклада, и молитвенник раскрывается.
– Не надо мне… – Охранник изумленно замолкает.
Вместо пластиковых листов внутри пустотелой обложки-коробки он видит «стигмат». Переделанное из строительного гаусс-гвоздомета оружие уличных психов. Его заточенные девятидюймовые гвозди раздирают плоть и пробивают кости вместе с любым среднего класса бронежилетом на дистанции до тридцати метров. При выстреле в упор пронзит кирасу насквозь.
– Но времени на проповеди у меня нет, – заканчивает фразу монах, вынимая пушку из коробки и приставляя ее ко лбу охранника, – Потому, сын мой, если ты еще не торопишься на небеса, как невинный мученик, то открой эту дверь и уступи нам дорогу. Иначе я считаю до трех и вышибаю тебе мозги к божьей матери. Аминь.
Климентов профессионал, а не дешевая штафирка, нацепившая дареные шевроны и не знающая, с какой стороны у «шталь-фауста» ствол. Он побывал в немалом количестве разных по тяжести переплетов, «ловил» пулю и нож. Последний раз пришлось заменить насаженную на шило почку. Руководство ценило его за редкие качества бойцовой ищейки. В их числе не последним стояло проверенное животное чутье.
И в этот раз оно его тоже не подвело. Но все же к тому, что случилось, он не был готов. Да и кто был?
– Черт! –сказал Климентов. – Вот черт! Перемахнувший через кровать Тиссен закрылся от медбрата подушкой. Глупый жест, если забыть про инъектор. Желтые пятна успокоительной сыворотки расплываются по наволочке. Прострелить пенопластовый наполнитель инъектор оказался не в силах.
– Твою мать! – воскликнул майор, пациент ловко выбил шокер из руки медбрата. Мгновение спустя шокер, установленный на максимальное напряжение, прижимается к основанию черепа трансвестита. Мягкий хруст сломавшейся в судорожном пароксизме шеи не слышен, но Климентов его хорошо знает. Так же как и то, что обычный клерк «Глобалкома» не имеет представления, как убить человека больничным шокером. А если и имеет, то откуда такая уверенность в претворении теории, так сказать, в жизнь?
Выводы? Выводы Климентов собирается делать потом. Сейчас у него и у доктора Лазарева нет времени. Подбежав к двери, он раскалывает локтем защитное стекло и бьет по кнопке аварийного запора. Вовремя. Из коробки основного замка поднимается дым. Сообразительный Тиссен вставилв нее с другой стороны активированный шокер. Если бы не майор, он бы уже выбрался из палаты наружу.
Ну а что он собирается делать теперь?
– Доктор, бегом в кабинет! – кричит Климентов. – Вызывайте помощь! Быстрей!
Пристегнутый к воротнику коммуникатор верещит. Климентов выслушивает сообщение, мрачнея и тиская кобуру,
– Все ясно, – говорит он. – Если нужно мое мнение, то я против перегруппировки сил. Удвойте посты в красных секторах и направьте два подразделения на пятый этаж. Да я знаю, что ты мне не подчиняешься, идиот! – кричит он, срывая коммуникатор и зажимая его в побелевшем кулаке у рта, – Ты подумай башкой…
Оборвав тираду, он смотрит на маленький онемевший шарик. И бросив его на пол, давит каблуком, как орех. Дебил начальник смены отключил его от сети.
– Ладно. – Климентов выдергивает из кобуры портативный разгонник «Отоко». Маленький и смертоносный, как это принято у японцев. – Посмотрим, что там у вас.
Огромное тело медбрата, неведомо как брошенное Юргеном, своими ста сорока килограммами пробивает бронированный пластик окна. И, сбив майора с ног, распластывает по полу. Поэтому, чудом не лишившись сознания, он участвует в дальнейшем, только как зритель,
Это спасает ему жизнь.
Тиссен выскакивает из разбитого окна. Слева от него коридор, справа лифтовая площадка. Перед ним, придавленный тушей медбрата, майор Климентов, тщетно пытающийся высвободить руку с пистолетом.
Встретившись взглядом с пациентом, майор внутренне вздрагивает. В паре жирных от смазки дульных каналов больше выразительности, чем в глазах Юргена. И больше надежды на милосердие. Впервые за восемь лет работы Евгений Климентов отчетливо понимает, что сейчас умрет.
Его несостоявшийся убийца всем телом поворачивается в сторону коридора. Майор видит то же, что и он, – семерых человек в черных плащах ритуального вида. В руках у них совсем не ритуальные гвоздометы. Юрген смотрит на них, как бы сомневаясь…
– Беги!
…и, развернувшись, бежит в сторону лифтов. Наверное, эти семеро – те самые «они», о которых он кричал. Значит, не бред.
Первый из семерых бросает вполголоса «лежи», проходя мимо Климентова. И майор лежит. Если человек со «стигматом» скажет ему «пой», майор запоет. Непослушание перед лицом явно превосходящей силы он считает безрассудством.
Но вокальные данные Климентова интересуют человека в черном гораздо меньше, чем Юрген Тиссен, попавший в ловушку с тремя закрытыми лифтовыми дверьми. Бежать ему дальше некуда. Прятаться негде. И времени ждать лифта у него нет.
Первый из шестигранных стальных гвоздей длиной ровно девять дюймов уже покинул ствол «стигмата».
С расстояния меньше десяти метров очень трудно промахнуться по мишени размером с человека. Особенно если в твоих руках привычное оружие и такая мишень для тебя не в новинку.
Человек в черном промахивается не полностью. Заточенный стальной стержень по касательной задевает плечо Тиссена, унося с собой кусочек голубой больничной рубахи и лохмотья тканей. Это вместо того, чтобы пробить насквозь голову, в которую стрелок целился. Видно, рука дрогнула, бывает, особенно если на ходу и из такой тяжелой и неточной дряни, как «стигмат».
Стреляет его товарищ рядом. На этот раз в «молоко». На сжавшемся в комок Тиссене ни одной новой царапины. Повезло.
Третий выстрел не может не попасть в цель. Направленный в живот гвоздь летит в упор.
И тут становится понятно, что дело не в стрелках. Немыслимо изогнувшись, Юрген увертывается от заряда. Такие фокусы иногда проделывают нашпигованные акселераторами теки. Или «новые люди» с перенастроенной нервной системой. Для обычного натурала они непосильны.
Но даже внезапно приобретенная сверхувертливость Тиссену не поможет. В обойме «стигмата» двенадцать гвоздей. Семь пистолетов. Восемьдесят четыре гвоздя. Слишком много, если стрелять с пяти шагов,
С мелодичным звоном открывается дверь лифта.
Вызванные доктором Лазаревым санитары так и не успели понять, что же произошло. Раскидав их, как кегли, Юрген прыгнул в спасительную кабину и ударил по кнопке.
Как позже выяснилось, опустившись в подвал, он избрал лучший из возможных путей бегства. Пневматическую трубу мусорного коллектора. Избежав снующих по этажам людей «Глобалкома» и отряда тамплиеров, прибывшего к главному входу клиники.
К тому самому, через который ее покинули семеро «проповедников».
Перед тем как выйти на улицу, они перевели «чешую» в режим полной защиты. Собранные в толстые кольчужные воротники микроскопические диски зашевелились, наползая на головы и лица. Точно так же активная броня сформировала перчатки и штаны.
Автоматы кнехтов обрушили на них свой полипропиленовый ливень. Но парализующие иглы бессильно застревали и ломались между подвижными «чешуйками». Семеро в черном прошли к ближайшему спуску на Дно, не доставая оружия и не обращая внимания на стрельбу.
И исчезли.
– Как вы могли их упустить?! – возмущается Климентов. Это нелегко, учитывая, что его собеседник в своем бронекостюме выше майора на метр с четвертью. – Так у вас, в Ядре, поддерживается порядок?
– Мои бойцы обстреляли их из «ехидн» и акустических станнеров, – невозмутимо прогудел тамплиер. – Но они были к этому готовы, одеты в «чешую» и соответствующим образом экранированы.
Майор внутренней безопасности «Глобалкома» онемел от возмущения. Перед ним стоял живой танк, боевая машина, способная проломить собой бетонную стену и превратить в кучу хлама звено боевых орнитоптеров. Он говорит, что семеро террористов были «соответствующим образом экранированы»! От чего? От противопехотных миниракет «Овод»? Или от их старших сестер класса «Swarm» с разделяющейся головной частью? А может быть, от этого пятиствольного пулемета (наверняка с бронебойными боеприпасами), который рыцарь носит закрепленным на предплечье?
– Я не такой идиот, каким кажусь! – закричал майор, не выдержав. – У каждого из ваших кнехтов есть, как минимум, штурмовая винтовка! Хотите сказать, что она не пробивает «чешую»?
– Пробивает, – согласился тамплиер.
Его лица не было видно за забралом шлема, живописно разрисованным под оскаленную волчью пасть. Климентов был совершенно уверен, что рыцарь усмехается. Скалится не хуже своего зверя.
– Но у моих людей не было приказа вести огонь на поражение.
– А кто должен был отдать такой приказ?
– Я. – Голос рыцаря звучал уже с явной насмешкой. Плюнув, майор побрел прочь,
Перед тем как исчезнуть, предводитель семерых нагнулся над ним. Из рукава его рясы выскочил нож с широким треугольным лезвием. Им он срезал нашивку с именем и званием Климентова.
– Ты мне жизнью обязан, майор, –сказал он. –Понял? Придет время, я долг с тебя спрошу.
– Лучше бы ты сдох, – пробурчал майор себе под нос.
Кто же такие были эти семеро? Почему тамплиер не отдал приказ расстрелять их в решето? И, черт побери, как чудом оживший коматозник Тиссен сумел уйти от этих убийц, устроив такой цирк с акробатическими номерами?!
Майору кристально ясно, что от ответов на эти вопросы зависит его дальнейшая карьера. И, как он догадывается, жизни многих людей.
К бетонной свае лепится старый уличный телефон, архаичное устройство без нейроинтерфейса и даже без вывода изображения. Удивительно, что он вообще подключен к городской сети.
Звонок. Долгий, незатухающий, дребезжащий. Звонит старый автомат.
Рука с обрубком мизинца снимает треснувшую трубку из черного пластика. В микрофоне шорох статических помех. Чужое дыхание.
И голос.
– Для тебя есть работа, – говорит он,
Остальные слова тонут в грохоте надвигающегося поезда.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
«Мы прерываем нашу программу для экстренного сообщения. Этой ночью неизвестными лицами был совершен террористический акт в секторе „Новый“. Сильнейший взрыв в жилом блоке полностью уничтожил два верхних уровня и стал причиной дальнейшего пожара. Точное количество жертв уточняется.
На данный момент известно, что погибло не менее сорока человек и столько же получили ранения. Как сообщил нашему корреспонденту Гроссмейстер Ордена Новых Тамплиеров Максимилиан Ежов, ожидается, что ответственность за преступление в ближайшее время возьмет на себя одна из радикально-экстремистских группировок Дна».
Разговор с комтуром прошел скомкано и по вине Глеба на повышенных тонах. Ему не стоило так категорично отказывать своему начальнику хотя бы в наскоро выдуманном объяснении происшедшего, туманно ссылаясь на неизвестные тому обстоятельства. Врать Глеб не любил и не умел, а комтур Егоров вранье слушать не хотел. Все, что вышло из этой беседы, – нешуточная угроза Егорова учинить расследование случившегося, арестовав Глеба на центральной базе, на что Глеб ответил разбитым личным коммуникатором, по которому его мог запеленговать любой патруль Ордена. Этим он открыто заявлял о своем намерении уйти в самоволку.
Им двигало не только желание без помех заняться своими делами, но и осторожность. Как-то подозрительно легко вышли на скромного уличного рыцаря азиатские охотники за памятью. Не сгнила ли рыба с головы, не стали ли торговать своими людьми господа комтуры или, хуже того, Гроссмейстеры?
Точного ответа Глеб дать не мог, но сладковатый запашок воображаемой тухлятины коснулся его ноздрей. И он предпочел уйти, чем очередной раз убеждаться в обоснованности своих подозрений.
Один раз промедление уже стоило ему левой руки и долговременных воспоминаний. Второй раз – жизни друга.
Глеб бросил в ремонтном боксе свой «доспех» и большую часть личного оружия. Пересаживаясь с А-поезда на метро, с метро на такси, он отправился в дальний сектор Ядра, чтобы в укромном месте спланировать и подготовить свои дальнейшие ходы. Больше он не будет сомневаться, медлить и ждать, пока ему будет нанесен удар.
Теперь Глеб будет бить сам.
Семиуровневый «ящик», пропахший уриной и побочными продуктами извлечения синтетических галлюциногенов, должен был стать Глебу надежным временным убежищем. Весь тускло освещенный сектор «Новый» состоял из таких вот прямоугольных бараков. Настоящих отстойников человеческого утиля,
В тесных, обитых вонючим пластиком ячейках находила себе приют ночная смена фармацевтических цехов и мини-заводов по производству различной дряни вроде моющих средств и молекулярных клеев. Угрюмые, всегда задыхающиеся, отравленные люди с покрытой высыпаниями и пятнами кожей. Редко натуралы, обычно же подпольные симбиоты, не имеющие отношения к Синклиту и часто страдающие отторжением трансплантантов.
Они болезненно стонали ночью в узких, сплошь покрытых непристойными граффити коридорах. Пили и всюду проливали содержащие этиловый спирт производственные отходы. Обильно пачкали застрявшую на третьем этаже коробку лифта гадкой слизью и выделениями модифицированного кишечника. «На конкурсе „Сосед года“ они не взяли бы даже утешительного приза», – думал Глеб, тщательно вытирая измазанную подошву о ступеньки. Четыре года назад он анонимно снял здесь двухкомнатные апартаменты с семиметровой кухней – настоящую роскошь, по местным меркам. Теперь Глеб имел все основания считать, что его, рыцаря Ордена, никто и никогда не отыщет в такой яме. Чтобы найти его, рассуждал Глеб, без применения наружного ведения (которое он, используя свою тамплиерское оснащение, смог бы обнаружить и нейтрализовать), надо пройти по его следу, как это делали вымершие в ходе Перелома собаки. Либо – и после смерти Георгия это тоже стало невозможным – точно знать местонахождение его убежища.
Насчет последних двух возможностей он ошибался, думая, что это неосуществимо.
Человека у своей двери он заметил без всяких тактических сканеров и детекторов теплового излучения. Тот, скорчившись, сидел на полу, уткнув лицо в колени. Рядом с ним валялась опрокинутая бутылка самопала с натекшей из горлышка лужицей.
Именно эта бутылка губительно усыпила осторожность Глеба. Подобные картины были в «ящике» нередки.
Для гостя, построившего на этом свой нехитрый расчет, они тоже не были в новинку. В свое время, работая грузчиком на складе «Срочной доставки», он жил в таком же пластиковом аду и пил такое же дерьмо из немаркированных бутылок. И, бывало, так же ставил свою жизнь на кон в узких коридорах, где глухонемые двери со слепыми глазками и двое, не разойдясь по пьяни, лезут друг другу в брюхо титановыми заточками.
– Замри, – сказал он возившемуся с магнитным ключом Глебу и сунул ему в бок толстый ствол пакетного разгонника. – Смотри, курок я уже нажал, предохранитель держу одним пальцем. Отпущу – будет сразу шесть дырок, печень и желудок в клочья. Повременишь на меня бросаться? Глеб вздохнул и подавил желание врубить форсаж и, локтем в висок, навсегда превратить сознание хитреца в сжимающуюся ослепительную точку. Пистолет выстрелит так и так, а под плащом нет даже паршивой кирасы. Шах и мат.
– Повременю, – сквозь зубы сказал Глеб. – Тебе чего надо? Денег?
– Поговорить, – серьезно ответил гость. – Открывай дверь. На кухне он усадил рыцаря на стул, спиной к себе, заставил сложить руки поверх стола и составить ноги вместе. Обыскивать не стал, просто уперев разгонник Глебу в затылок.
– Наклонишься вперед, дернешься – стреляю… Тебя ведь Глеб зовут, верно?
Глеб весь напрягся, чтобы не обернуться на гостя. Ему до сих пор удалось лишь мельком разглядеть его в висящем напротив входной двери зеркале. Отметив, что парень не похож ни на охотника, ни на безопасника-ликвидатора. Для первого он выглядел слишком тускло, без характерного напускного шика – настоящей или поддельной кожи, замысловатого хаера, металлических побрякушек, крупного калибра. Для второго слишком заметно – темные очки, обесцвеченные волосы, серьги в ушах, майка с надписью «All came to the shit!!!», вытертый джинсовый кардиган,
В Ядре корпы–undercover[3] предпочитали смотреться скромнее. И убивать издалека, а не в затылок на крохотной кухне, забрызгав кровью и мозгами голубые, обитые фенопластом стены и маленькое квадратное окно. В такой смерти было слишком много личного. А для отдела внешней безопасности, отмечающего «исполнение» галочкой в квартальном отчете, личность означала не более чем очередную электронную запись в ассенизаторском листе.
Был еще один вариант, о котором хотелось думать меньше всего, Федеральный Контроль. Осколок былых властных структур, прожорливый хищный реликт. Но и эти действовали бы иначе, бесследно «исчезнув» Глеба без следов борьбы и насилия. Либо, наоборот, прячась за газетными заголовками, нарочито громко, имитируя рядовую вспышку террора, пожинающую невинные колосья. Под этот образ действий гость тоже не подходил.
– У меня к тебе всего два вопроса, Глеб, – сказал он. – Первый: откуда я знаю тебя и это место? Второй: кто и зачем похитил мою девушку? Отвечать ты можешь в любом порядке.
Уборочная «черепаха», проползавшая мимо двери в квартиру Глеба, выпростала суставчатый хвататель и со второго раза (пошаливали износившиеся сенсоры) вцепилась в горлышко обманувшей рыцаря бутылки, добыча отправилась в спинной бак.
«Черепаха» пошарила вокруг себя телескопическим глазом и, урча, двинулась вдоль коридора дальше. Она искала крупный мусор. Мелочь вроде окурков и комков жвачки доставалась биомеханическим «крысам», которых местные жители с непонятным садизмом почти полностью истребили. Что-то в этих юрких квазиживых созданиях вызывало у населения «ящика» отвращение и ярость. Хотя микрокиберы не имели ничего общего с действительно водившимися в туннелях Дна метакрысами. Те, в отличие от уборщиков, питались и мусором, и теми, кто мусорил.
Здешним стихийным луддитам было наплевать на такие тонкости. Плевала на них и «черепаха», знавшая только утилизацию отходов на своем запрограммированном участке. Сейчас она как раз собиралась подобрать две половинки вентиляционной потолочной решетки, разрезанной вдоль чем-то вроде молекулярной фрезы.
Поисковый робот класса «Доберман» был близок к тому, что люди назвали бы помешательством. Его чуткий к высокомолекулярным ароматам «нос» был атакован мириадами летучих полимерных соединений, циркулировавших в местной вентиляции. Он уже дважды сбивался с маршрута, намеченного приоритетным запахом. Это приводило к конфликту управляющих программ.
Кибер замирал, подняв одну из опорных конечностей. Тогда он действительно становился очень похож на собаку. Или по-паучьи карабкался на стену, спрыгивал, прижимался к полу,
Но все же второй приоритетный инстинкт, заставляющий «Добермана» преследовать свою жертву, брал верх. Кибер приближался к цели. И двадцать граммов взрывчатого геля вместе с ним.
Степной волк-одиночка, обходивший свою территорию, выскочил на «Добермана» из-за угла коридора. Не тратя времени на предупредительное рычание, он с разбега ударил его грудью, всем телом, весившим без малого центнер.
Сбитый с ног кибер перекатился через голову и спину и тут же вскочил. В момент атаки над ним возобладал первый и самый мощный из инстинктов, отодвинувший на задний план все иные стремления и приказы. При любых обстоятельствах главным поведенческим императивом диверсионно-разведывательного кибера является выживание. В настоящий момент его условием было немедленное устранение агрессора, который, пригнув голову и судорожно дергая обрубком хвоста, приближался к «Доберману».
Мозг кибера оценил параметры метаволка, его скорость, вес и вероятную подвижность. Передние лапы «Добермана» раскрылись у пола веером матовых вольфрамомолибденовых лезвий с толщиной заточки всего в несколько молекул. Присев на задние лапы, кибер, совсем как разъяренная кошка, нанес ими серию быстрых ударов, нацеленных в морду и грудь метаволка. Прыгнул вперед, прочерчивая левым комплектом лезвий бок врага. Приземлился, немыслимо выворачивая суставы, и…
Удар волчьей лапы привел в негодность большую часть головных камер «Добермана» и повредил его «нос». Сама голова кибера повисла между передними ногами на безнадежно свернутом и испорченном соединителе. При каждом движении она бесполезно раскачивалась из стороны в сторону, так что операторы могли видеть разве что грязный пол, а не чудом оставшееся невредимым тело волка.
Они не видели и этого. С появлением зверя экраны наблюдательного центра заволокла непроницаемая серая муть.
Челюсти волка, не уступавшие по прочности и хватке зажимам формовочного стана, выдрали левую заднюю ногу кибера из паза. Оборвали вязкие жгуты искусственных «мышц» и тончайшие соединительные кабели. На экранах появилось изображение, не имевшее ничего общего с тем, что передавал «Доберман».
Слайд рекламного плаката, вероятно датированного самым началом века. Рисунок и слоган, выполненные двумя красками, черной и желтой, на белом фоне. Рисунок: нанизанная на рыболовный крюк бабочка. Подпись:
БИОИНЖЕНЕРНОЕ ЧУДО
ЭЛЕКТРОННАЯ ПРИМАНКА «МАХАОН»
РАДОСТЬ НАСТОЯЩЕГО РЫБАКА
Трехногий кибер удрал по стене обратно в вентиляционную трубу. Победитель задрал лобастую голову и завыл ему вслед. Как выл прошлой ночью над растерзанным телом Филиппа Сельги по прозвищу Филин.
– Филин. Это дилер в клубе «Молоко». Я купилу него две ампулы «голубого бархата». Потом я поехал в мотель на краю Ядра и оттуда взломал центральный сервер «М-банка». Я украл собственную память. То есть это я тогда думал, что собственную.
Это была самая странная исповедь в жизни Глеба, исповедь с шестиствольным гаусс-пистолетом, упирающимся ему в затылок.
Четверть часа назад он сказал: «Я не могу тебе ответить. Тебя я вижу в первый раз, не знаю ни твоего имени, ни имени твоей девушки».
«Меня зовут Антон, – сказал гость. – А ее Марта. Ради нее вчера я совершил самый крутой набег в своей жизни».
И он начал рассказывать.
Антон не помнил, как оказался в аэротакси. Открыв глаза, он увидел бешеное мелькание лопастей за прозрачной крышей. Под креслом сохла лужица рвоты.
– Такси, – сказал он хриплым, не своим голосом. – Какой маршрут?
– Девятая станция «вертикалки», господин Шептунов, – нежно пропело такси. – Ориентировочное время прибытия: шестнадцать минут. Могу я предложить вам выпить? Кола, безалкогольное пиво…
– Какую я задал срочность?
– Категория срочности нормальная. Движемся в основном воздушном потоке.
– Смени категорию на экстренную.
– Выполнено. – Цифры на счетчике замелькали бодрее, такси набрало высоту. – Вынужден оповестить таксопарк о переходе в экстренный коридор.
На данный момент известно, что погибло не менее сорока человек и столько же получили ранения. Как сообщил нашему корреспонденту Гроссмейстер Ордена Новых Тамплиеров Максимилиан Ежов, ожидается, что ответственность за преступление в ближайшее время возьмет на себя одна из радикально-экстремистских группировок Дна».
Разговор с комтуром прошел скомкано и по вине Глеба на повышенных тонах. Ему не стоило так категорично отказывать своему начальнику хотя бы в наскоро выдуманном объяснении происшедшего, туманно ссылаясь на неизвестные тому обстоятельства. Врать Глеб не любил и не умел, а комтур Егоров вранье слушать не хотел. Все, что вышло из этой беседы, – нешуточная угроза Егорова учинить расследование случившегося, арестовав Глеба на центральной базе, на что Глеб ответил разбитым личным коммуникатором, по которому его мог запеленговать любой патруль Ордена. Этим он открыто заявлял о своем намерении уйти в самоволку.
Им двигало не только желание без помех заняться своими делами, но и осторожность. Как-то подозрительно легко вышли на скромного уличного рыцаря азиатские охотники за памятью. Не сгнила ли рыба с головы, не стали ли торговать своими людьми господа комтуры или, хуже того, Гроссмейстеры?
Точного ответа Глеб дать не мог, но сладковатый запашок воображаемой тухлятины коснулся его ноздрей. И он предпочел уйти, чем очередной раз убеждаться в обоснованности своих подозрений.
Один раз промедление уже стоило ему левой руки и долговременных воспоминаний. Второй раз – жизни друга.
Глеб бросил в ремонтном боксе свой «доспех» и большую часть личного оружия. Пересаживаясь с А-поезда на метро, с метро на такси, он отправился в дальний сектор Ядра, чтобы в укромном месте спланировать и подготовить свои дальнейшие ходы. Больше он не будет сомневаться, медлить и ждать, пока ему будет нанесен удар.
Теперь Глеб будет бить сам.
Семиуровневый «ящик», пропахший уриной и побочными продуктами извлечения синтетических галлюциногенов, должен был стать Глебу надежным временным убежищем. Весь тускло освещенный сектор «Новый» состоял из таких вот прямоугольных бараков. Настоящих отстойников человеческого утиля,
В тесных, обитых вонючим пластиком ячейках находила себе приют ночная смена фармацевтических цехов и мини-заводов по производству различной дряни вроде моющих средств и молекулярных клеев. Угрюмые, всегда задыхающиеся, отравленные люди с покрытой высыпаниями и пятнами кожей. Редко натуралы, обычно же подпольные симбиоты, не имеющие отношения к Синклиту и часто страдающие отторжением трансплантантов.
Они болезненно стонали ночью в узких, сплошь покрытых непристойными граффити коридорах. Пили и всюду проливали содержащие этиловый спирт производственные отходы. Обильно пачкали застрявшую на третьем этаже коробку лифта гадкой слизью и выделениями модифицированного кишечника. «На конкурсе „Сосед года“ они не взяли бы даже утешительного приза», – думал Глеб, тщательно вытирая измазанную подошву о ступеньки. Четыре года назад он анонимно снял здесь двухкомнатные апартаменты с семиметровой кухней – настоящую роскошь, по местным меркам. Теперь Глеб имел все основания считать, что его, рыцаря Ордена, никто и никогда не отыщет в такой яме. Чтобы найти его, рассуждал Глеб, без применения наружного ведения (которое он, используя свою тамплиерское оснащение, смог бы обнаружить и нейтрализовать), надо пройти по его следу, как это делали вымершие в ходе Перелома собаки. Либо – и после смерти Георгия это тоже стало невозможным – точно знать местонахождение его убежища.
Насчет последних двух возможностей он ошибался, думая, что это неосуществимо.
Человека у своей двери он заметил без всяких тактических сканеров и детекторов теплового излучения. Тот, скорчившись, сидел на полу, уткнув лицо в колени. Рядом с ним валялась опрокинутая бутылка самопала с натекшей из горлышка лужицей.
Именно эта бутылка губительно усыпила осторожность Глеба. Подобные картины были в «ящике» нередки.
Для гостя, построившего на этом свой нехитрый расчет, они тоже не были в новинку. В свое время, работая грузчиком на складе «Срочной доставки», он жил в таком же пластиковом аду и пил такое же дерьмо из немаркированных бутылок. И, бывало, так же ставил свою жизнь на кон в узких коридорах, где глухонемые двери со слепыми глазками и двое, не разойдясь по пьяни, лезут друг другу в брюхо титановыми заточками.
– Замри, – сказал он возившемуся с магнитным ключом Глебу и сунул ему в бок толстый ствол пакетного разгонника. – Смотри, курок я уже нажал, предохранитель держу одним пальцем. Отпущу – будет сразу шесть дырок, печень и желудок в клочья. Повременишь на меня бросаться? Глеб вздохнул и подавил желание врубить форсаж и, локтем в висок, навсегда превратить сознание хитреца в сжимающуюся ослепительную точку. Пистолет выстрелит так и так, а под плащом нет даже паршивой кирасы. Шах и мат.
– Повременю, – сквозь зубы сказал Глеб. – Тебе чего надо? Денег?
– Поговорить, – серьезно ответил гость. – Открывай дверь. На кухне он усадил рыцаря на стул, спиной к себе, заставил сложить руки поверх стола и составить ноги вместе. Обыскивать не стал, просто уперев разгонник Глебу в затылок.
– Наклонишься вперед, дернешься – стреляю… Тебя ведь Глеб зовут, верно?
Глеб весь напрягся, чтобы не обернуться на гостя. Ему до сих пор удалось лишь мельком разглядеть его в висящем напротив входной двери зеркале. Отметив, что парень не похож ни на охотника, ни на безопасника-ликвидатора. Для первого он выглядел слишком тускло, без характерного напускного шика – настоящей или поддельной кожи, замысловатого хаера, металлических побрякушек, крупного калибра. Для второго слишком заметно – темные очки, обесцвеченные волосы, серьги в ушах, майка с надписью «All came to the shit!!!», вытертый джинсовый кардиган,
В Ядре корпы–undercover[3] предпочитали смотреться скромнее. И убивать издалека, а не в затылок на крохотной кухне, забрызгав кровью и мозгами голубые, обитые фенопластом стены и маленькое квадратное окно. В такой смерти было слишком много личного. А для отдела внешней безопасности, отмечающего «исполнение» галочкой в квартальном отчете, личность означала не более чем очередную электронную запись в ассенизаторском листе.
Был еще один вариант, о котором хотелось думать меньше всего, Федеральный Контроль. Осколок былых властных структур, прожорливый хищный реликт. Но и эти действовали бы иначе, бесследно «исчезнув» Глеба без следов борьбы и насилия. Либо, наоборот, прячась за газетными заголовками, нарочито громко, имитируя рядовую вспышку террора, пожинающую невинные колосья. Под этот образ действий гость тоже не подходил.
– У меня к тебе всего два вопроса, Глеб, – сказал он. – Первый: откуда я знаю тебя и это место? Второй: кто и зачем похитил мою девушку? Отвечать ты можешь в любом порядке.
Уборочная «черепаха», проползавшая мимо двери в квартиру Глеба, выпростала суставчатый хвататель и со второго раза (пошаливали износившиеся сенсоры) вцепилась в горлышко обманувшей рыцаря бутылки, добыча отправилась в спинной бак.
«Черепаха» пошарила вокруг себя телескопическим глазом и, урча, двинулась вдоль коридора дальше. Она искала крупный мусор. Мелочь вроде окурков и комков жвачки доставалась биомеханическим «крысам», которых местные жители с непонятным садизмом почти полностью истребили. Что-то в этих юрких квазиживых созданиях вызывало у населения «ящика» отвращение и ярость. Хотя микрокиберы не имели ничего общего с действительно водившимися в туннелях Дна метакрысами. Те, в отличие от уборщиков, питались и мусором, и теми, кто мусорил.
Здешним стихийным луддитам было наплевать на такие тонкости. Плевала на них и «черепаха», знавшая только утилизацию отходов на своем запрограммированном участке. Сейчас она как раз собиралась подобрать две половинки вентиляционной потолочной решетки, разрезанной вдоль чем-то вроде молекулярной фрезы.
Поисковый робот класса «Доберман» был близок к тому, что люди назвали бы помешательством. Его чуткий к высокомолекулярным ароматам «нос» был атакован мириадами летучих полимерных соединений, циркулировавших в местной вентиляции. Он уже дважды сбивался с маршрута, намеченного приоритетным запахом. Это приводило к конфликту управляющих программ.
Кибер замирал, подняв одну из опорных конечностей. Тогда он действительно становился очень похож на собаку. Или по-паучьи карабкался на стену, спрыгивал, прижимался к полу,
Но все же второй приоритетный инстинкт, заставляющий «Добермана» преследовать свою жертву, брал верх. Кибер приближался к цели. И двадцать граммов взрывчатого геля вместе с ним.
Степной волк-одиночка, обходивший свою территорию, выскочил на «Добермана» из-за угла коридора. Не тратя времени на предупредительное рычание, он с разбега ударил его грудью, всем телом, весившим без малого центнер.
Сбитый с ног кибер перекатился через голову и спину и тут же вскочил. В момент атаки над ним возобладал первый и самый мощный из инстинктов, отодвинувший на задний план все иные стремления и приказы. При любых обстоятельствах главным поведенческим императивом диверсионно-разведывательного кибера является выживание. В настоящий момент его условием было немедленное устранение агрессора, который, пригнув голову и судорожно дергая обрубком хвоста, приближался к «Доберману».
Мозг кибера оценил параметры метаволка, его скорость, вес и вероятную подвижность. Передние лапы «Добермана» раскрылись у пола веером матовых вольфрамомолибденовых лезвий с толщиной заточки всего в несколько молекул. Присев на задние лапы, кибер, совсем как разъяренная кошка, нанес ими серию быстрых ударов, нацеленных в морду и грудь метаволка. Прыгнул вперед, прочерчивая левым комплектом лезвий бок врага. Приземлился, немыслимо выворачивая суставы, и…
Удар волчьей лапы привел в негодность большую часть головных камер «Добермана» и повредил его «нос». Сама голова кибера повисла между передними ногами на безнадежно свернутом и испорченном соединителе. При каждом движении она бесполезно раскачивалась из стороны в сторону, так что операторы могли видеть разве что грязный пол, а не чудом оставшееся невредимым тело волка.
Они не видели и этого. С появлением зверя экраны наблюдательного центра заволокла непроницаемая серая муть.
Челюсти волка, не уступавшие по прочности и хватке зажимам формовочного стана, выдрали левую заднюю ногу кибера из паза. Оборвали вязкие жгуты искусственных «мышц» и тончайшие соединительные кабели. На экранах появилось изображение, не имевшее ничего общего с тем, что передавал «Доберман».
Слайд рекламного плаката, вероятно датированного самым началом века. Рисунок и слоган, выполненные двумя красками, черной и желтой, на белом фоне. Рисунок: нанизанная на рыболовный крюк бабочка. Подпись:
БИОИНЖЕНЕРНОЕ ЧУДО
ЭЛЕКТРОННАЯ ПРИМАНКА «МАХАОН»
РАДОСТЬ НАСТОЯЩЕГО РЫБАКА
Трехногий кибер удрал по стене обратно в вентиляционную трубу. Победитель задрал лобастую голову и завыл ему вслед. Как выл прошлой ночью над растерзанным телом Филиппа Сельги по прозвищу Филин.
– Филин. Это дилер в клубе «Молоко». Я купилу него две ампулы «голубого бархата». Потом я поехал в мотель на краю Ядра и оттуда взломал центральный сервер «М-банка». Я украл собственную память. То есть это я тогда думал, что собственную.
Это была самая странная исповедь в жизни Глеба, исповедь с шестиствольным гаусс-пистолетом, упирающимся ему в затылок.
Четверть часа назад он сказал: «Я не могу тебе ответить. Тебя я вижу в первый раз, не знаю ни твоего имени, ни имени твоей девушки».
«Меня зовут Антон, – сказал гость. – А ее Марта. Ради нее вчера я совершил самый крутой набег в своей жизни».
И он начал рассказывать.
Антон не помнил, как оказался в аэротакси. Открыв глаза, он увидел бешеное мелькание лопастей за прозрачной крышей. Под креслом сохла лужица рвоты.
– Такси, – сказал он хриплым, не своим голосом. – Какой маршрут?
– Девятая станция «вертикалки», господин Шептунов, – нежно пропело такси. – Ориентировочное время прибытия: шестнадцать минут. Могу я предложить вам выпить? Кола, безалкогольное пиво…
– Какую я задал срочность?
– Категория срочности нормальная. Движемся в основном воздушном потоке.
– Смени категорию на экстренную.
– Выполнено. – Цифры на счетчике замелькали бодрее, такси набрало высоту. – Вынужден оповестить таксопарк о переходе в экстренный коридор.