– Да.
   – Тогда спроси. Он помедлил.
   – Как ты меня любишь, Ира?
   Его голос звучал ровно. Может быть, даже чересчур ровно. –Я люблю тебя, как себя, – сказала она, удерживая его ладонь между своими. – Как брата, как друга, как мужчину. Люблю, как тебя.
   Он встретился с ней глазами и увидел дрожащую на ее ресницах влагу. Его горло сжалось.
   – Скажи мне, – хрипло попросил он. – Пожалуйста.
   Она смотрела на него, не отрываясь, и в ее зрачках он видел свое крошечное перевернутое отражение.
   – Я люблю тебя, – сказала она и назвала его по имени. – Люблю тебя всегда. Всегда.
 
   Ночь бродила за окном, ухая голодной совой, на разные лады перекликаясь звериными голосами. Ночь недобро заглядывала в комнату желтым огрызком луны из-под нахмуренных сизых туч. Ночь грозила людям крючковатым зеленым пальцем с верхушки молодой сосны. Смотрите мне!
   Они смотрели. Глеб на причудливые узоры, без явного умысла вырезанные ножом на крышке стола, Сергей в дно своего берестяного стакана. А видел каждый из них что-то совсем другое.
   – Зачем ты приехал, Глеб? – глухо спросил Сергей. – Я ждал, пока ты сам скажешь, но ты молчишь.
   – Я приехал просить тебя.
   – О чем?
   – Вернуться в Город. Вместе со мной. К черту этот лес, этот дом, к черту все. Забирай ее и возвращайся. Здесь опасно оставаться.
   – А в Городе?
   – В Городе Орден даст вам защиту и убежище. Никто не сможет вас найти. Никто не посмеет даже пытаться. Орден сегодня намного сильнее, чем раньше.
   – Орден помогает тем, кто может быть ему полезен. Как там у вас говорится? «Каждому человеку свое место, каждому месту свой человек»? – Сергей смял стакан в кулаке, бросил изуродованный комок бересты на пол. – Чем скромный отшельник может быть полезен могущественному Ордену, Глеб?
   – Своими знаниями. Нам постоянно требуются специалисты твоего профиля. Хорошие специалисты. Я помню, ты был очень хорошим экологом. Говорили, что лучшим.
   –Лучшим был Георгий. Мы все у него учились, весь молодняк.
   – Георгий мертв, Его убили. Два дня назад, в его собственной квартире на Небесах. Они добрались до него.
   Ночь во все небеса оскалилась ветвистым снопом молний и часто забарабанила по подо коннику ледяными пальцами градин.
 
   – Кто-то убивает нас, тех, кто носит браслеты. Из тех четверых, что мы нашли, трое уже мертвы.
   Браслеты. Тонкая нить, связующая с прошлым. Когда патруль Ордена подобрал беглецов в туннеле, тамплиеры прочли на внутренней стороне браслетов имена двоих из них. Сергей и Ирина Климовы. Третий остался безымянным. Он потерял свой браслет вместе с левым предплечьем, отделенным от его тела лучом боевого лазера.
   Но он помнил, что когда-то носил его.
   – А сколько нас было всего, Глеб? Ты помнишь?
   – Чертова дюжина. Нас было тринадцать. Тринадцать браслетов. Тринадцать человек, их носивших.
   Браслеты означали принадлежность к тайне, зерну истины, сокровенному знанию.
   Это знание являлось важнейшей частью утраченного беглецами. Даже неосознанное, в виде заблокированной памяти, обладание им убивало. Спустя годы и вопреки всяческим ухищрениям.
   – Тринадцать – это счастливое Иришкино число. –Я помню. Может быть, в этот раз нам повезет?
 
   Дым забытой на столе сигареты, лениво свиваясь в кольца, тянулся в сторону приоткрытой форточки, покачивался в воздухе, как разбуженная кобра. В углах комнаты темной водой лежали тени.
   – Как он жил? Ты сказал, Небеса?
   – Да, Небеса. После твоего отъезда Георгий бросил проповедовать, ушел от друидов. Смерть сына его сломала. Ему предложили место в фирме «Погода с доставкой», это одно из дочерних предприятий «Неотеха». И вскоре перевели в головное отделение, в верхний сектор. Сделали начальником отдела.
   – «Неотех», «Неотех», последние годы только и слышно, что «Неотех». Кто у них сейчас директор?
   – Владимир Белуга. Тридцать два года, холост, завзятый натурал, но замечен в определенной симпатии к идеям «новых». Редкий счастливчик. Унаследовал свой пост напрямую от отца, Георгия Белуги, погибшего при не выясненных до конца обстоятельствах в возрасте шестидесяти пяти лет, крепкий был дядька, умирать не собирался, отходить от дел тоже, но на скоростном шоссе что-то не сладилось в управляющем блоке кара… – Глеб сделал паузу. – В двадцать пять лет сынок унаследовал контрольный пакет акций одной из крупнейших в мире ТПК. Неплохое начало карьеры.
   – Вы ведете на него досье?
   – Да, в обычном порядке. Правда, пока он не отличился ничем особенным. Дипломатические заигрывания с Синклитом, умеренно громкие светские скандалы вроде открытого похищения известной манекенщицы. Регулярные вылеты на дикую охоту, в Степь. Он сносно владеет антикварным оружием.
   Сергей хмыкнул, покосился на висящий у двери карабин.
   – Обычный набор скучающего олигарха, – сказал он. – Орден предпочел бы что-то погрязнее?
   – Грязи хватает. Его отец удвоил капитал «Неотеха» за счет поставок новых оборонных систем нашим заокеанским друзьям. Ему пришлось хорошенько поработать локтями, чтобы тамошние продавцы смерти потеснились. Сыну в наследство достались, кроме привилегий, неоплаченные счета. Нам известно, как минимум, о четырех неудачных покушениях на Владимира. Последнее состоялось больше года назад. Ему повезло, в отличие от его подруги…
   – И в отличие от Георгия, – перебил Глеба Сергей. – Мы отвлеклись. Ты остановился на том, что он перешел в «Неотех».
   Глеб отхлебнул самогона, поперхнулся и долго кашлял, перед тем как ответить.
   – Да, – проговорил он хрипло, – теплое место, хорошая зарплата, радужные перспективы. Но когда я с ним виделся несколько месяцев назад, он сказал, что хочет уйти от них, перейти в «Синтетические воспоминания». Мне он показался напуганным.
   – Его контракт позволял смену работодателя?
   – Формально да. Но все оказалось не так просто.
   – Думаешь, его убрали люди « Неотеха»?
   – Не знаю. Кое-кто не уверен даже, что это сделали люди.
   – Неуверен? Что ты хочешь этим сказать?
   – Я… ты знаешь что-нибудь об «одержимых»?
   – «Одержимые»? Нет, в первый раз слышу. Какая-нибудь новая секта?
   – Я и сам толком не могу объяснить. Понимаешь, среди братьев ходит такой слух…
   Ночь испуганно отпрянула прочь от окна. Странные люди, и странный у них разговор. Лучше уж она побродит по окрестностям, заглядывая в пустые дупла и кроличьи норы. Так спокойней будет.
   Сергей запустил обе руки в неровно подстриженную шевелюру, из всех сил дернул, раз, другой.
   – Похоже на те сказки, которыми уличные проповедники смущают неокрепшие мозги своей паствы, – подвел он итог. – Чистая мистика. Где доказательства? Где факты?
   – Факты? – Глеб невесело усмехнулся. – С этим небогато. Но убийца смог незамеченным проникнуть в самое сердце закрытого корпоративного сектора и так же скрытно уйти оттуда. Единственное, что удалось обнаружить, – это затертые следы на карнизе, над самой квартирой Георгия. Насколько нам известно, служба безопасности «SIM'a» просканировала каждый миллиметр стены и крыши, но так и не смогла выяснить, каким путем убийца попал на этот карниз. А это кое-что да значит.
   – Персональный генератор А-поля? – предположил Сергей. – Новейший военный летательный аппарат?
   – Исключено. Орден очень тщательно следит за всеми подобными новинками. В первом случае не решена проблема с портативностью такого генератора, а во втором… Полноценная оптическая невидимость пока еще из области фантастики, Сережа. Поверь мне, я знаю, о чем говорю. Любой современный мульти-диапазонный локатор обнаружит объект размером с воробья на расстоянии в несколько километров. Что уж говорить о летательных аппаратах?
   – Да, чего уж, – повторил за ним Сергей. – Но Георгий мертв. Что ни говори. Глеб опустил голову.
   – Я искал его, – сказал он, – хотел предложить помощь. Убежище. Но они спрятали его от меня, спрятали ото всех. Кроме убийцы. Спрятали, понимаешь?
   Сергей выплеснул остатки самогона в его стакан. Убрал пустую литровку под стол, а на смену ей достал новую, непочатую.
   Вытащил из поясных ножен широкий десантный тесак, подковырнул крепко забитую в горлышко пробку.
   – А теперь ты приехал ко мне, – задумчиво проговорил он, вычерчивая острием ножа на столе положенную на бок букву «Р», – и тоже предлагаешь помощь.
   – Я не хочу опоздать еще раз, – сжав зубы, ответил Глеб. – Я смогу спрятать тебя… и Иру по-настоящему. Вас никогда не найдут,
   Сергей покачал головой:
   – От смерти не спрячешься. И не убежишь. А здесь, в лесу, хоть воздух хороший. Не то что в Городе. Вдохнешь разок полной грудью, и умереть не жалко.
   Глядя в глаза друга, он встряхнул бутылку, поднес ее к губам. И подумал, что, потеряв все, даже имя, тот совсем не изменился. Все тот же отвергнутый прекрасной дамой рыцарь, скачущий на закат в поисках злобного дракона. Потому что без лишнего шума зарезать более удачливого соперника – это совсем как-то не по-рыцарски, а вот вернуться с драконьей головой из-за тридевяти земель и преподнести сей трофей Даме Разбитого Сердца…
   – Давай выпьем, друг, – сказал Сергей. – За тех, кто не с нами.
   – Давай.
   Он пил, далеко запрокинув голову, и бутылка вздрагивала в его руке. Из уголка рта на бороду стекала прозрачная струйка, чуть толще двух других, берущих начало из его крепко зажмуренных век.
   …Вернуться из-за тридевяти земель и застать своего соперника рыдающим у хрустального гроба, в котором, отведав яда, поднесенного ей неведомым колдуном, спит она. Кожа ее бледна, и сон немногим отличается от смерти.
   И ничего уже нельзя сделать.
 
   Ночь, беззвучно крадучись, обошла дом и заглянула в темное окно. Небольшая комната, всей мебели – кресло и низкий столик на изогнутых ножках. На столике приставка «Тошиба» для проигрывания сенсорных программ и диски с записями. «Тихий омут», «Красота и жестокость» или что-то в этом роде, Многосерийные мелодрамы для семейного просмотра. Их можно запускать одному или в компании, многократно воплощаясь в безупречных лицами и манерами виртуальных марионеток. Рискуя утонуть в трясине интерактивного сюжета и навсегда забыть дорогу домой из мира мыльных грез.
   Ей это уже не грозило.
   Она сидит в кресле, с руками, расслабленно свисающими с подлокотников. На левом запястье широкий браслет из нержавеющей стали. На правом тоже браслет, но сделанный из переплетенных ленточек древесной коры.
   Ее густые волосы подняты надо лбом обручем-транслятором сенсорной приставки. Под прозрачной крышкой «Тошибы» крутится диск с очередной серией «Отверженных и забытых», самого успешного сериала в этом сезоне. Каскад ярких образов падает в пропасть ее выключенного сознания, как янтарные бусины, нанизанные на порванную нить. Мухами в этом янтаре застыли кавалеры и дамы в вечерних нарядах, ведущие неторопливые и бессмысленные беседы на фоне бесконечно разворачивающегося действа.
   Иногда, когда события в ее искусственном сне принимают особо трагичный оборот, ее глаза, два крошечных разбитых зеркала, рождают редкие слезы, надолго повисающие на длинных ресницах, прежде чем сорваться вниз, в никуда. Это означает, что она все же бывает там, во вселенной, открытой им для нее.
   Но когда он приходит к ней, надев второй обруч, и скрывающие пустоту маски принимают его в свой тесный круг, он напрасно зовет ее и ищет среди них. Она так близко и в то же время безмерно далеко от него. Она заблудилась на обратном пути из своего собственного мира, далекого и от ласковых грез, и от беспощадной реальности. А он, хоть и был ее мужем, никогда не знал, как попасть туда.
   Никогда.
 
   – Сегодня мне снился желтый круг. Он был как отпечаток света лампы на внутренней стороне век. Он не тускнел, а становился ярче и рос. Как вход в туннель. А я лежала на спине и чувствовала, что взлетаю. Знаешь, когда все обрывается в животе…
   – Что было дальше?
   –Я испугалась… наверное, и круг погас. Но я думаю, он приснится мне еще. Обязательно приснится. И когда-нибудь мне больше не будет страшно.
   Он протянул руку, чтобы дотронуться до кончиков ее волос.
   – По крайней мере я знаю теперь, где тебя искать, – сказал он. – Если ты останешься там.
   – Не ищи меня, – ответила она серьезно, – пообещай мне, что ты поступишь по-другому.
   – Как?
   – Ты скажешь Сергею, чтобы он взял все мои ключи и повесил надо мной. Все-все, он знает, где они лежат. Так раньше поступали с теми, на кого упал дурной глаз. Они лежали в постели, перебирали висящие ключи и постепенно выздоравливали. Обещай мне, что, если я заболею, вы сделаете так же.
   – Ты не заболеешь. Никогда. Но я обещаю.
 
   Над ее головой лампа с резным абажуром, сделанным в виде колеса с частыми спицами. Лампа подвешена невысоко, до «колеса» и десятков разномастных ключей, подвешенных на ободе и спицах, руку протянуть, Бывает, что среди ночи Сергей бежит в эту комнату. Ему чудится тихий металлический перезвон. Но все по-прежнему, ключи висят неподвижно, а рука покоится там же, на подлокотнике кресла, куда он бережно уложил ее вчера. На прошлой неделе. Или месяц назад.
   Он садится прямо на пол, возле ее ног, и долго смотрит вверх, на лампу. Пока от рези в глазах она не превращается в бесформенное желтое пятно. Даже если опустить веки, оно еще долго будет светиться на их внутренней стороне.
   Ночь повернулась и побрела прочь от дома, тихо всхлипывая первым весенним дождем.
 
   Из пьяной полудремы Глеба вывел стук в оконное стекло. Тук. Тук. Он поднял голову от столешницы, растер щеку. Тук. Взгляд его сфокусировался на окне.
   Тук-тук.
   Огромная ночная бабочка, проникшая сквозь прореху в сетке, билась своим бледным телом о стекло. Еще десяток ее товарок безуспешно штурмовали сетку, не находя пока отверстия.
   «На свет летят, – была первая отчетливая мысль Глеба. – Не рановато ли, однако, для бабочек?» – вторая.
   За спиной тихо скрипнула дверь. Вернулся Сергей,
   – Повылазили, твари, – сказал он, устраиваясь на лавке у
   стены. – Три недели до Прорыва, а вот на тебе, Для них спусковой крючок – феромоны. Чуют запах Города, как натасканные.
   Глеб с сожалением почувствовал, что стремительно трезвеет. Его модифицированный организм прекрасно справлялся с большинством органических ядов, в число которых входил и алкоголь. Иногда (например, сегодня) Глеб мучительно завидовал натуралам. Похмелье – это совсем небольшая плата за несколько часов забытья. Увы, текам было недоступно не только первое, но и второе.
   – Ты хочешь сказать, что это мутанты? – спросил он Сергея.
   Вместо ответа тот подошел к окну и, быстро открыв-закрыв форточку, впустил назойливую бабочку в комнату. Насекомое порхнуло в сторону лампы, свернуло на полпути к Глебу.
   – Возьми ее, но осторожно, – сказал Сергей, – лучше всего за крылья.
   Глеб активировал форсированный режим, ощущая, как запульсировала батарея, вживленная в основание позвоночного столба, нечеловечески быстрым движением он протянул руку и вынул трепещущую бабочку из воздуха. Зажав ей крылья между большим и указательным пальцами, поднес к лицу, внимательно разглядывая извивающееся тельце в многократном увеличении с помощью имплантированных в хрусталик микролинз.
   Кто сказал, что у киборгизации нет своих преимуществ?
   – Вот же дерьмо! – Глеб изумленно покачал головой. – Что это такое?
   Из толстенького брюшка насекомого в судорожных пароксизмах бессильной агрессии высовывалось длинное жало с дрожащей капелькой яда на конце.
   – Это метабражник, – сказал Сергей из-за его спины. – Неприятен в единственном экземпляре и смертельно опасен в больших стаях, собирающихся на время Прорыва. К счастью для Города, стандартные распыляемые дезинсектициды типа «ДД-12» вполне с ними справляются.
   – Насколько он ядовит? – спросилГлеб, все еще не отрывая взгляда от вывиха обезумевшей эволюции.
   – Прилично. Три-четыре полноценных укуса могут повлечь летальный исход. После интоксикации жало остается в ране, подобно пчелиному, а бабочка умирает. Так что один метабражник не так уж опасен. Прошлой весной, до того как я выменял у кочевников репеллент, меня кусали не меньше семи раз. Не подряд, к счастью,
   – И каковы были последствия?
   – Собираешь информацию? – усмехнулся Сергей. – Ну-ну, шевалье. Последствия.., ничего хорошего. Жар, чесотка, нечто среднее между лихорадкой и сильной аллергией, терпеть можно, но первый раз было тяжело. Потом выработался иммунитет или, скорее, привычка. Ты, Глеб, если надо, можешь забрать копии моих лабораторных дневников, там много чего записано. Может, вам пригодится.
   – Спасибо, обязательно заберу. – Глеб движением пальцев сломал метабражнику крылья и, уронив его на пол, быстро размазал подошвой ботинка. Брезгливо скривившись, он долго оттирал испачканную пыльцой руку о свои черные джинсы, оставляя на них жирный белесый след.
 
   Они долго лежали в темноте без сна. Молча, думая об одном и том же, глядя в светлеющее небо за окном. По крыше барабанил дождь.
   – Что они сделали с нашим миром? – прошептал один из них.
   – Этот мир никогда не был нашим, – ответил ему другой. Первый промолчал. Да и что тут было говорить?
   Под утро температура опять упала, и ночные лужи схватились хрустким ледком. На окнах дома и стеклах «Прометея» намерзли витиеватые белые узоры. В обжигающе зимнем воздухе далеко разносились обиженные голоса продрогших птиц. Особенно старалась горластая кукушка, отсчитывая неведомо кому поистине Мафусаиловы годы.
   – В этом ящике консервы и сухие армейские рационы, – сказал Глеб. – В том, что с синей полосой, сигареты и… Да что с тобой такое?
   – Голова, – простонал Сергей, бледный этим утром, как шлейф подвенечного платья. – У тебя что, совсем похмелья не бывает?
   – Совсем. – Глеб вынул из джипа очередную большую коробку и без всякого видимого усилия понес ее к дому. – Полисахаридные батареи, дружище, новое поколение биологических источников питания. Я расщепляю алкоголь, растворенный в крови, и извлекаю из него энергию. Или что-то в этом роде. Никогда не был силен в теории.
   – Практик, – буркнул Сергей. – Теперь ты, должно быть, заряжен по самую макушку. Послал господь собутыльничка…
   – Не ворчи, – рассмеялся Глеб. – Проверь-ка лучше во-о-он тот ящик, там под консервами припрятан небольшой подарок. Не знаю, правда, как ты к этому отнесешься.
   – Какой ящик? Этот?
   – Да, он самый.
   У подарка был гладкий матовый кожух, скошенный приклад и длинный вороненый ствол. Отдельно к нему прилагался головной дисплей прицельного устройства и сорок коробок патронов.
   – Это штурмовая гаусс-винтовка, изготовленная оружейным цехом Ермолова. Орден заказал у него целую партию для своих кнехтов, мне вот случайно перепала одна. Встроенный тепловой визор и процессор обработки получаемого изображения, картинка настолько четкая, что при стрельбе через стену можно вести выборочный огонь по внутренним органам.
   – Это замечательно, – сказал Сергей так, что Глеб разом осекся и замолк. – Надо думать, ты столкнулся с определенными проблемами при ее вывозе?
   – Не с очень большими. По договору с Городом наши люди контролируют все ключевые участки Форсиза, в том числе и пропускную зону. Я говорил тебе, положение Ордена упрочилось.
   – Говорил. И это тоже, я считаю, замечательно. А если Орден победит на этих выборах, ты мне приволочешь установку залпового огня? Или, как ты говоришь, что-то в этом роде?
   – Эй, эй, не надо на меня бросаться. – Глеб поднял руки. – Я подумал, что тебе может потребоваться нечто поувесистей твоего антиквариата, Чтобы дожить до этих выборов.
   – А, это ты решил подстраховать меня на тот случай, если я все-таки откажусь возвращаться? Не стоило, Глеб, не стоило. До сих пор я прекрасно справлялся при помощи антиквариата.
   – До сих пор тебе угрожали звери, а не люди, – сказал Глеб, и на этот раз Сергей не нашелся что ему возразить.
   Перед самым прощанием Сергей сказал:
   – Вот еще, к нашему разговору о бабочках. Той весной я заметил, что после каждого нового укуса они нападают на меня все менее охотно. Вчера я специально пустил бражника в комнату, чтобы посмотреть, кого он попытается ужалить. Бражник выбрал тебя.
   – Шансы были 50 на 50. Случайность, не более.
   – Возможно. У меня есть одна интересная теория на этот счет, но она еще недостаточно оформилась, чтобы ею поделиться.
   – Приятно слышать, что ты опять говоришь как ученый, а не как дикий лесник, дружище. Еще раз повторяю, в Городе ты можешь с куда большим комфортом продолжать свои исследования. Жить, как прежде, наукой, а не добычей звериных шкур.
   – Прежними нас уже не сделать, – ответил Сергей. – И меня не заманить больше жизнью и исследованиями для общего блага. Оно, это благо, почему-то всегда достается не тем, кому должно. Прости, уж лучше я буду честно валить зверье и сдирать с него шкуру, чем эту шкуру потихоньку спустят с меня под самым благовидным предлогом. Один раз это с нами уже случилось, второго я не хочу.
   Глеб, ничего не сказав, полез в машину.
 
   Тягостно вздохнули сервомоторы, и ворота – метровой толщины бронированная плита – поползли в сторону, открывая размеченный красными вешками проезд через минное поле. Спаренные «Дрозды» на сторожевых турелях синхронно развернулись, чтобы при необходимости осуществлять прикрытие.
   Необходимости, к счастью, не было. Степь набирала силы перед осенним буйством и не спешила гнать своих неокрепших детей на обновленный Форсиз. Все было спокойно.
   – Ты твердо решил остаться?
   Глеб изобразил подобие кивка, насколько это позволялось «доспехам». Он специально подгадал так, чтобы сегодня выйти в патрулирование пропускной зоны, проводить их до самой границы.
   – Зачем это тебе? – спросил Сергей, – К чему этот средневековый антураж, помноженный на сверхсовременные орудия убийства? Если не хочешь уехать, так брось все. Не дай опять втянуть себя в их кровавые игры.
   – Ворота, – сказал Глеб, – мы не имеем права долго держать их открытыми.
   – Нет, ты все-таки ответь. Ответь, и я уеду. Зачем тебе все это?
   – Это мой долг.
   – Долг? Перед кем? Перед Орденом? Городом? Людьми?
   – Перед самим собой прежде всего. А теперь заводи мотор, Сережа. Счастливого пути.
 
   – Передай это Ире, – сказал он, уже готовясь хлопнуть дверью «Форда». – Я вез специально для нее.
   Сергей принял от него и сжал в кулаке старинный увесистый ключ с причудливой резной головкой и множеством выступов и желобков. Сегодня же он повесит его на лампу-колесо.
   – Береги себя, – сказал он.
   – А ты себя, – Глеб взглянул поверх его плеча на дом. – И Иру.
   Он так ни разу и не попросил повидать ее. Знал, что Сергей откажет.
   Сергей долго смотрел вслед отъехавшей машине.
   Надо доделать бусы, пока еще не стемнело и можно работать ножом при дневном свете. Доделать и повесить на шею Иришке. Ей понравится, хоть она ничего и не скажет, Как обычно.
   Но даже ее молчание – это лучшая благодарность для него. Ведь для настоящей любви не нужны слова. Правда?
 
   Через три часа машина Глеба, миновав цепочку блокпостов, ворота и пропускную зону Форсиза, окажется в санитарной секции. Там Глеба ожидает стерилизующая барокамера. А «Прометея» – целый комплекс мер, включающих в себя термическую и лучевую обработку, опыление биотоксинами и дисперсионными липофагами.
   Город всецело стоит на страже своей замкнутой экосферы, не допуская в нее агрессивных внешних агентов. Причины, вызвавшие Перелом, и их вероятное воздействие на человека так до сих пор и не выяснены. И вряд ли в ближайшее время будут выяснены. А до тех пор не остается ничего другого, как полагаться на надежность искусственно созданной иммунной системы.
   Однако бывают случаи, когда и ее оказывается недостаточно. Приблизительно четырем десяткам коконов метабражника, отложенным минувшей ночью в недействующей выхлопной трубе и под капотом, суждено пережить санитарную обработку. И в ближайшее время вылупиться при необычных и сложно предсказуемых обстоятельствах. О которых Глеб, наслаждающийся свободой и относительно свежим воздухом после двух часов сидения в тесной и вонючей барокамере, еще не подозревает.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

   Его построили пятнадцать лет назад в богом и людьми забытом внешнем секторе Ядра. Безликая серая коробка с узкими бельмами окон на фасаде и нервно подмигивающей вывеской. Голубые, ложащиеся на бок буквы и – символ наступившего упадка – перегоревшая давным-давно «3». Но плачевное состояние мотеля не заботило его владельцев. Плевали на таковое и немногочисленные жильцы, задерживающиеся здесь всего на пару оплаченных вперед беспокойных ночей.
   Автоматизированная система учета посетителей принимала «чипсы», анонимные пластиковые КК-карты – один из основных платежных инструментов черного рынка. В обмен на скромный денежный взнос будущий жилец получал на руки магнитный ключ с выдавленным номером комнаты. По истечении оплаченного срока ключ переставал открывать дверь, а информация о жильце стирались из памяти мотеля. Очередной Борис Безымянный или Николай Неизвестный отправлялся в небытие. Ключ падал в приемное окошко на панели портье-автомата, и пыльный кибер-уборщик неторопливо, экономя энергию полудохлой батареи, убирал опустевший номер.
   Круг замыкался с появлением нового постояльца, также стремящегося сохранить неприкосновенность своего истинного «я», поселившись в полузаброшенном мотеле «Новый Азор» где-то на окраине Ядра.