Николай Николаевич сказал, что доложит Политбюро. Если всё пройдёт гладко, группа военных советников посетит Нджалу по его возвращении в Африку.
Ещё водка, ещё признания в вечной любви и дружбе, после чего русский убыл и Нджала с Артуром спустились выпить чай в ресторане – второй раз за всё пребывание в отеле. Полдюжины сопровождавших их бойцов Спецотдела расселись за близжайшими столиками. Ещё двое заняли места у дверей.
Нджала имел при себе чёрный чемоданчик, из тех, с которыми ходят бизнесмены.
Оживлённо болтая, вошли трое молодых людей. Оливковый цвет кожи – с равным успехом они могли быть испанцами, кубинцами, арабами и даже итальянцами. Учебники подмышкой делали всех троих похожими на студентов. Один нёс чемоданчик, похожий на тот, что был у Нджалы. Боец на входе попросил их открыть крышку. В чемоданчике оказался конверт с надписью на арабском, в конверте – тяжёлый золотой браслет, искусно выполненный в форме рук, сошедшихся в рукопожатии.
– Это для моего брата, на его совершеннолетие, – с улыбкой объяснил молодой человек.
Они собирались усесться за столик, но Нджала заметил их и предложил присоединиться к себе. Много чая, много разговоров, много смеха и через полчаса все разошлись.
Вернувшись в пентхауз, Нджала открыл чемоданчик и обнаружил браслет.
Он протянул конверт Артуру.
– Ты знаешь арабский. Что они пишут?
– «Возлюбленному брату и благодетелю, сделавшему возможным столь многое, да хранит его Аллах. Да не укоротится его тень».
– Отлично, – Нджала улыбнулся своей белозубой улыбкой, – у меня удачный день.
Работа была красивой, а Нджала любил красивую работу. Он надел браслет на правую руку и любовался им все последующие дни.
17.
18.
Ещё водка, ещё признания в вечной любви и дружбе, после чего русский убыл и Нджала с Артуром спустились выпить чай в ресторане – второй раз за всё пребывание в отеле. Полдюжины сопровождавших их бойцов Спецотдела расселись за близжайшими столиками. Ещё двое заняли места у дверей.
Нджала имел при себе чёрный чемоданчик, из тех, с которыми ходят бизнесмены.
Оживлённо болтая, вошли трое молодых людей. Оливковый цвет кожи – с равным успехом они могли быть испанцами, кубинцами, арабами и даже итальянцами. Учебники подмышкой делали всех троих похожими на студентов. Один нёс чемоданчик, похожий на тот, что был у Нджалы. Боец на входе попросил их открыть крышку. В чемоданчике оказался конверт с надписью на арабском, в конверте – тяжёлый золотой браслет, искусно выполненный в форме рук, сошедшихся в рукопожатии.
– Это для моего брата, на его совершеннолетие, – с улыбкой объяснил молодой человек.
Они собирались усесться за столик, но Нджала заметил их и предложил присоединиться к себе. Много чая, много разговоров, много смеха и через полчаса все разошлись.
Вернувшись в пентхауз, Нджала открыл чемоданчик и обнаружил браслет.
Он протянул конверт Артуру.
– Ты знаешь арабский. Что они пишут?
– «Возлюбленному брату и благодетелю, сделавшему возможным столь многое, да хранит его Аллах. Да не укоротится его тень».
– Отлично, – Нджала улыбнулся своей белозубой улыбкой, – у меня удачный день.
Работа была красивой, а Нджала любил красивую работу. Он надел браслет на правую руку и любовался им все последующие дни.
17.
Вынырнув из трёхчасового счастливого забытия, Эбботт с сожалением оставил анализ жертвы белой королевской пешки белыми в защите Пирца-Уфимцева, взял такси и вернулся.
Элис обняла его и прижалась к нему. Это не было автоматическим приветствием, скорее желанием быть вместе. Его прикосновение, его тепло успокаивали и согревали, как весеннее солнце.
– Ты так долго, я уже начинала волноваться, – Она посмотрела на него, – с тобой всё в порядке?
– Со мной – вполне.
– Что-то не так?
– Нет. Всё к лучшему в лучшем из миров.
Горечь в его голосе вызывала новые вопросы, но Элис решила не спрашивать. Было в его тоне что-то, не располагающее к расспросам.
– Я уже собиралась ужинать.
– Давай поужинаем где-нибудь.
– Где?
– Где скажешь.
– Давай, где мы ужинали всегда. Тот итальянский ресторанчик на Кенсингтон-Черч-стрит. Помнишь? Возьмём столик наверху, в углу у окна. Как тем вечером…тогда мы были там последний раз.
Он рассеянно кивнул.
– Я закажу столик. На девять?
– На десять.
– Не поздно?
Он не ответил.
– У тебя всё нормально?
– Нормально. Выпить чего-нибудь найдётся?
– Немного портвейна.
– Годится.
Следующий час она болтала без умолку. Поинтересовалась, понравилось ли ему её новое платье. Он сказал «Да» и продолжал смотреть в окно, катая в бокале вино.
К девяти он вдруг вызвал такси.
– Здесь до ресторана всего пара минут.
– Мы не едем в ресторан. Пока не едем.
В сгущающихся сумерках такси покатило вокруг Гайд-парка. Эбботт попросил водителя остановить у Марбл-Арч и подождать. Оставив Элис в машине, он спустился по Парк-лейн, пока не оказался напротив отеля Нджалы. Нашёл свою скамейку и затаился.
Ко входу подкатил чёрный «Даймлер» в сопровождении двух полицейских машин и кортежа мотоциклистов. Нджала и Артур, окружённые охраной из спецотдела (Эбботт заметил Шеппарда и Клиффорда) вышли и сели в машину.
Нджала широко улыбаясь что-то говорил, находясь повидимому в прекрасном расположении духа. Эбботт удостоил его всего лишь беглого взгляда. Даже имей он сейчас ружьё, в таких условиях пуля неминуемо задела бы кого-нибудь из посторонних.
Полиция перекрыла движение и чёрный «Даймлер» с эскортом растворились в темноте.
– Спокойной ночи, – тихо пробормотал Эбботт.
Он вернулся к машине и они двинулись на Кенсингтон-Черч-стрит. Элис всю дорогу держала его за руку.
Они приветствовали Витторио и заняли свой столик у окна. Эбботт казался ещё немного рассеянным, но после пары бокалов расслабился и обратил внимание на Элис.
Она не была красивой, но сегодня чувствовала себя красавицей, или почти красавицей. Она знала, что Эбботт смотрит на неё и она ему нравится. Её длинные волосы поблёскивали в приглушённом свете, новое платье подчёркивало линии шеи, плеч, груди. Даже косоглазие не портило мягкости и чистоты её взгляда. Или так казалось Эбботту. Он не понимал, как мог считать её невзрачной. Конечно, дело было и в свете, и в выпитом вине.
Многим мужчинам женщины нравятся в сексе, для развлечения или для комфорта, но не как женщины. Эбботт любил женщин – при всех неприятностях, которые от них бывают.
За ужином Элис касалась его, когда только могла. Соприкасалась руками, передавая соль или жестикулируя. Дотрагивалась до плеча, желая показать что-либо или смахивая несуществующую соринку. А когда ужин закончился, наклонилась к Эбботту и взяла его за руки.
Ему становилось всё лучше. Вначале он предположил, что это вино, и вначале это на самом деле было так. Но потом именно она, её присутствие, её движения, лёгкое движение, которым она откидывала назад волосы, её искреннесть, её застенчивость и, главное, её женственность – всё это мягко и ненавязчиво пронизывало атмосферу этого вечера, накладывая свой отпечаток на всё.
К этому времени Нджала с Артуром, в тесном сопровождении Шеппарда и скорого на курок Клиффорда безо всяких приключений совершали перелёт из Лондона в Лейфилд-Холл.
Нджала терпеть не мог летать, особенно по ночам. Ещё больше он не любил вертолёты – шумные, легкомысленные и, он был убеждён, небезопасные. Этот перелёт казался ему путешествием сквозь тёмную утробу смерти. Потная ладонь сама тянулась под рубашку, сжимая бусы вуду. Он шутил и смеялся, скрыть свои страхи, но Артур знал о них и улыбался про себя. Картина «Нджала страдающий» ему нравилась, а демонстрировали её нечасто.
Они приземлились на залитой ослепительным светом дуговых ламп задней лужайке Лейфилд-Холла, в кольце вооружённых людей с собаками.
Лейфилд-Холл, выглядевший снаружи мрачным викторианским зданием, внутри оказался чрезвычайно комфортабельным, и, как выражаются торговцы недвижимостью, «хорошо обставленным и содержащимся в полном порядке». К удивлению Нджалы, наличествовало центральное отопление, а сырости не наблюдалось вовсе.
– Поразительно, – сказал он Артуру, – Просто поразительно. Англичане всегда были поразительно примитивны в таких вопросах. Это всё туризм. Взаимопроникновение культур. Рыба и чипсы в Венеции, двойные стёкла в Питерсфилде. Неудивительно, что они покорили три четверти мира. Солнце никогда не заходит над рыбой и чипсами. Замечательно. Улавливаешь мою мысль, Артур?
– Всецело, Ваше Превосходительство.
Нджала прошёл в свой номер, и настроение у него поднялось ещё больше.
Просторная гостинная, огромное окно с видом на западную лужайку и летний домик. Два высоких окна со стороны фасад, выходящих на южную лужайку, ограниченную руслом ручья. На том берегу ручья начинался смешанный лес. Посреди лужайки возвышался старый, раскидистый кедр, создавая атмосферу древности и изысканной меланхолии.
Прямо перед домом располагался гравийный дворик, ограниченный с одной стороны зарослями ярких гортензий, а с другой густыми, в рост человека кустами печальных рододендронов.
Пол покрывал огромный ковёр, поверх которого шли две дорожки персидской работы. Обставлена комната была антикварной мебелью: диван эпохи королевы Анны, пара кресел с витыми ножками и подголовником тех же времён, махагоновый книжный шкаф восемнадцатого века, и, у западного окна, чудовищный чипендейловский письменный стол, моментально покоривший Нджалу.
– Мне он нравится, – сказал он Артуру, – здесь я буду работать.
На самом деле ему понравилась вся комната. Понравились даже акварели Котмена на стенах, хотя к живописи Нджала относился весьма прохладно.
Из гостинной можно было пройти в просторную спальню с огромной кроватью и в небольшую приватную столовую – на случай, если Нджала пожелает пообедать в одиночку или с женщиной. Дальше находились гардеробная, ванная и туалет.
Войти в номер можно было только через массивные дубовые двери, ведущие в коридор. У входа круглосуточно дежурили люди из спецотдела.
Дальше по коридору располагались комнаты для тех из гостей, кто не спал с Нджалой, комната Артура и ещё одна для Шеппарда, назначившего себя последней линией обороны.
Нджала устроился за чипендейловским столом, пригубил бокал розового шерри и принялся наблюдать, как Артур распаковывает привезённые книги и расставляет их в книжном шкафу.
– Знаешь, Артур, думаю сейчас самое время сделать небольшую домашнюю работу. Как звали этого нашего киллера?
– Его настоящее имя? – Артур пожал плечами, – По паспорту он значился, как «Уилсон».
– Передай в посольство, пусть раскопают всё, что на него есть. Пусть затребуют у министра внутренних дел всё его дело. Потом свяжи меня с шефом полиции, поговорю с ним лично. Он будет знать больше, чем любые бумаги, все допросы шли в его присутствии.
– Да, Ваше Превосходительство.
Артур повернулся было к выходу.
– Да, и ещё вот что, Артур. Уверен, что их полицейские хороши и надёжны, но…
Он помахал рукой.
– Сэр?
– Ты не забыл упаковать мой пистолет?
Фрэнк Смит и Джоан Эбботт ужинали на квартире у Смита. Она приготовила бланкетт с рисом и грибами под соусом собственного рецепта. Он открыл бутылку Клико.
– Почему шампанское?
– У нас праздник.
– Праздник? Какой?
– Не знаю. Но, что праздник – точно.
Она улыбнулась.
– Мне это нравится.
За ужином они почти не разговаривали. Он размышлял о событиях прошедшего дня. Она чувствовала себя чуть не в своей тарелке и нервничала.
– Потрясающе вкусно! Ты замечательно готовишь.
– Я люблю готовить.
Он глотнул шампанского, посматривая на неё украдкой: ему всегда казалось, что глазеть на людей невежливо.
– Джоан, что-то не так?
– Нет. Нет, конечно, нет. Ты был…очень добр.
– Хочу сказать, тебе…э-э…плохо…или что-то вроде?
– Боже, нет, конечно. Наоборот.Ты был…очень добр.
– Это ты уже говорила. Но ты не кажешься…ну…спокойной и счастливой.
Она покрутила в руке бокал.
– Не хочу…не хочу навязываться тебе.
– Навязываться? Мне приятно, что ты здесь, со мной. Кроме того, ты не можешь вернуться. На квартире до сих пор сидит кто-то из людей Шеппарда – на случай, если Ричард решит появится там.
– Я могла бы остаться у моей кузины. Уверена, она не станет возражать.
– Разве ты не хорошо здесь?
– Очень.
– Тогда?…
– Послушай. Вот ты. Пожалел меня, пустил к себе, заботишься. А что сделала я? Немедленно забралась в твою постель.
– Какой кошмар! Всё, что мне оставалось делать – закрыть глаза и думать об Англии.
– Фрэнк, пожалуйста! Мне кажется…я могу скомпроментировать тебя. Или ты станешь думать, что компроментируешь меня.
– О, разумеется. Ты определённо компроментируешь меня. А я тебя. И я предлагаю продолжать компроментировать друг друга теми же темпами. Как можно дольше. Я нахожу это занятие одним из самых приятных. Кроме того…
Он запнулся и откашлялся.
– Кроме того…ты нравишься мне.
Она улыбнулась:
– Было бы ужаснее, если бы ещё и не нравилась.
– Господи, я наверное наговорил массу лишенего? Это всё шампанское. Выпьем ещё?
Когда Элис с Эбботтом вернулись, он был основательно пьян. Впрочем, внешне это не сказывалось никак. Чёткая, чуть напряжённая речь, уверенные движения. Разве что недоставало той кошачьей пластики.
Они лежали в темноте, крепко обнявшись.
– Не думаю, что этой ночью у меня что-нибудь получится. Пьянный очень.
– Разве это важно? Мне достаточно лежать рядом с тобой, чувствовать тебя.
Она улыбнулась в темноту. Да, а ещё просыпаться среди ночи, зная, что он рядом, чувствовать его, каждое его движение. Этого было достаточно – и даже больше. Если бы только он остался. Если только… «Не плачь», – сказала она себе, – «Не сейчас».
– Больше всего, – прошептала она, – мне нравится просыпаться по утрам. И ещё не проснувшись, знать, что счастлива, и не помнить – почему. А потом вдруг вспоминать – оттого, рядом ты. Разве не глупо?
Он уже проваливался в сон, улавливая лишь половину её слов, тонул в водовороте бессвязных призрачных воспоминаний. И, перед тем, как водоворот сомкнулся над ним, успел ещё увидеть подброшенного в воздух бродягу, с широко раскинутыми в сторону руками – как у распятого.
По вечерам на улицы выбирались торговцы фруктами. С веранды Дженни он видел огоньки свечей на их лотках, светлячками уходящие в темноту.
Как-то они с Дженни вышли в ночь. Прошли опустевшим кварталом рынка и попали в торговый центр – в гул голосов, взрывы хохота, толпы людей в дрожащем свете свечей. Мужчины в основном были в футболках с изображением Нджалы, женщины – в дешёвых хлопковых платьях, которые украшал только неторопливый танец покачивающихся бёдер.
Пересекли площадь Нджалы с её современными отелями и кафе, где выходили на вечерний променад (или на охоту) туристы, матросы и дорогие проститутки.
Эбботт отрастил бороду, а Дженни снабдила его одеждой моряка, так что никто не обращал на него внимания. Она даже нашла ему матросскую фуражку, типа той, что носил загадочный персонаж одного немецкого рассказика («Человек в капитанской фуражке»). Эбботту вспомнилось, что персонаж этот имел обыкновение возникать в критические моменты, наподобие олицетворения нечистой совести.
– Это про меня, – пробормотал он, – я их нечистая совесть.
– Ты – кто?
– Человек в капитанской фуражке.
Они миновали площадь, оставив внизу туристов, проституток и огоньки, и поднялись по лестнице, ведущей в парк Нджалы. Эбботт нашёл нужное дерево и залез на него. Винтовка была на своём месте, завёрнутая в промасленную бумагу.
Вернувшись в бунгало, он извлёк её из чемоданчика, вычистил, осмотрел, собрал. Оружие находилось в превосходном состоянии.
– Зачем тебе ещё одна пушка? – спросила Дженни.
– Не знаю. Может пригодиться. Посмотри, красивая ведь штука?
– Красивая. Но мерзкая.
Элис обняла его и прижалась к нему. Это не было автоматическим приветствием, скорее желанием быть вместе. Его прикосновение, его тепло успокаивали и согревали, как весеннее солнце.
– Ты так долго, я уже начинала волноваться, – Она посмотрела на него, – с тобой всё в порядке?
– Со мной – вполне.
– Что-то не так?
– Нет. Всё к лучшему в лучшем из миров.
Горечь в его голосе вызывала новые вопросы, но Элис решила не спрашивать. Было в его тоне что-то, не располагающее к расспросам.
– Я уже собиралась ужинать.
– Давай поужинаем где-нибудь.
– Где?
– Где скажешь.
– Давай, где мы ужинали всегда. Тот итальянский ресторанчик на Кенсингтон-Черч-стрит. Помнишь? Возьмём столик наверху, в углу у окна. Как тем вечером…тогда мы были там последний раз.
Он рассеянно кивнул.
– Я закажу столик. На девять?
– На десять.
– Не поздно?
Он не ответил.
– У тебя всё нормально?
– Нормально. Выпить чего-нибудь найдётся?
– Немного портвейна.
– Годится.
Следующий час она болтала без умолку. Поинтересовалась, понравилось ли ему её новое платье. Он сказал «Да» и продолжал смотреть в окно, катая в бокале вино.
К девяти он вдруг вызвал такси.
– Здесь до ресторана всего пара минут.
– Мы не едем в ресторан. Пока не едем.
В сгущающихся сумерках такси покатило вокруг Гайд-парка. Эбботт попросил водителя остановить у Марбл-Арч и подождать. Оставив Элис в машине, он спустился по Парк-лейн, пока не оказался напротив отеля Нджалы. Нашёл свою скамейку и затаился.
Ко входу подкатил чёрный «Даймлер» в сопровождении двух полицейских машин и кортежа мотоциклистов. Нджала и Артур, окружённые охраной из спецотдела (Эбботт заметил Шеппарда и Клиффорда) вышли и сели в машину.
Нджала широко улыбаясь что-то говорил, находясь повидимому в прекрасном расположении духа. Эбботт удостоил его всего лишь беглого взгляда. Даже имей он сейчас ружьё, в таких условиях пуля неминуемо задела бы кого-нибудь из посторонних.
Полиция перекрыла движение и чёрный «Даймлер» с эскортом растворились в темноте.
– Спокойной ночи, – тихо пробормотал Эбботт.
Он вернулся к машине и они двинулись на Кенсингтон-Черч-стрит. Элис всю дорогу держала его за руку.
Они приветствовали Витторио и заняли свой столик у окна. Эбботт казался ещё немного рассеянным, но после пары бокалов расслабился и обратил внимание на Элис.
Она не была красивой, но сегодня чувствовала себя красавицей, или почти красавицей. Она знала, что Эбботт смотрит на неё и она ему нравится. Её длинные волосы поблёскивали в приглушённом свете, новое платье подчёркивало линии шеи, плеч, груди. Даже косоглазие не портило мягкости и чистоты её взгляда. Или так казалось Эбботту. Он не понимал, как мог считать её невзрачной. Конечно, дело было и в свете, и в выпитом вине.
Многим мужчинам женщины нравятся в сексе, для развлечения или для комфорта, но не как женщины. Эбботт любил женщин – при всех неприятностях, которые от них бывают.
За ужином Элис касалась его, когда только могла. Соприкасалась руками, передавая соль или жестикулируя. Дотрагивалась до плеча, желая показать что-либо или смахивая несуществующую соринку. А когда ужин закончился, наклонилась к Эбботту и взяла его за руки.
Ему становилось всё лучше. Вначале он предположил, что это вино, и вначале это на самом деле было так. Но потом именно она, её присутствие, её движения, лёгкое движение, которым она откидывала назад волосы, её искреннесть, её застенчивость и, главное, её женственность – всё это мягко и ненавязчиво пронизывало атмосферу этого вечера, накладывая свой отпечаток на всё.
К этому времени Нджала с Артуром, в тесном сопровождении Шеппарда и скорого на курок Клиффорда безо всяких приключений совершали перелёт из Лондона в Лейфилд-Холл.
Нджала терпеть не мог летать, особенно по ночам. Ещё больше он не любил вертолёты – шумные, легкомысленные и, он был убеждён, небезопасные. Этот перелёт казался ему путешествием сквозь тёмную утробу смерти. Потная ладонь сама тянулась под рубашку, сжимая бусы вуду. Он шутил и смеялся, скрыть свои страхи, но Артур знал о них и улыбался про себя. Картина «Нджала страдающий» ему нравилась, а демонстрировали её нечасто.
Они приземлились на залитой ослепительным светом дуговых ламп задней лужайке Лейфилд-Холла, в кольце вооружённых людей с собаками.
Лейфилд-Холл, выглядевший снаружи мрачным викторианским зданием, внутри оказался чрезвычайно комфортабельным, и, как выражаются торговцы недвижимостью, «хорошо обставленным и содержащимся в полном порядке». К удивлению Нджалы, наличествовало центральное отопление, а сырости не наблюдалось вовсе.
– Поразительно, – сказал он Артуру, – Просто поразительно. Англичане всегда были поразительно примитивны в таких вопросах. Это всё туризм. Взаимопроникновение культур. Рыба и чипсы в Венеции, двойные стёкла в Питерсфилде. Неудивительно, что они покорили три четверти мира. Солнце никогда не заходит над рыбой и чипсами. Замечательно. Улавливаешь мою мысль, Артур?
– Всецело, Ваше Превосходительство.
Нджала прошёл в свой номер, и настроение у него поднялось ещё больше.
Просторная гостинная, огромное окно с видом на западную лужайку и летний домик. Два высоких окна со стороны фасад, выходящих на южную лужайку, ограниченную руслом ручья. На том берегу ручья начинался смешанный лес. Посреди лужайки возвышался старый, раскидистый кедр, создавая атмосферу древности и изысканной меланхолии.
Прямо перед домом располагался гравийный дворик, ограниченный с одной стороны зарослями ярких гортензий, а с другой густыми, в рост человека кустами печальных рододендронов.
Пол покрывал огромный ковёр, поверх которого шли две дорожки персидской работы. Обставлена комната была антикварной мебелью: диван эпохи королевы Анны, пара кресел с витыми ножками и подголовником тех же времён, махагоновый книжный шкаф восемнадцатого века, и, у западного окна, чудовищный чипендейловский письменный стол, моментально покоривший Нджалу.
– Мне он нравится, – сказал он Артуру, – здесь я буду работать.
На самом деле ему понравилась вся комната. Понравились даже акварели Котмена на стенах, хотя к живописи Нджала относился весьма прохладно.
Из гостинной можно было пройти в просторную спальню с огромной кроватью и в небольшую приватную столовую – на случай, если Нджала пожелает пообедать в одиночку или с женщиной. Дальше находились гардеробная, ванная и туалет.
Войти в номер можно было только через массивные дубовые двери, ведущие в коридор. У входа круглосуточно дежурили люди из спецотдела.
Дальше по коридору располагались комнаты для тех из гостей, кто не спал с Нджалой, комната Артура и ещё одна для Шеппарда, назначившего себя последней линией обороны.
Нджала устроился за чипендейловским столом, пригубил бокал розового шерри и принялся наблюдать, как Артур распаковывает привезённые книги и расставляет их в книжном шкафу.
– Знаешь, Артур, думаю сейчас самое время сделать небольшую домашнюю работу. Как звали этого нашего киллера?
– Его настоящее имя? – Артур пожал плечами, – По паспорту он значился, как «Уилсон».
– Передай в посольство, пусть раскопают всё, что на него есть. Пусть затребуют у министра внутренних дел всё его дело. Потом свяжи меня с шефом полиции, поговорю с ним лично. Он будет знать больше, чем любые бумаги, все допросы шли в его присутствии.
– Да, Ваше Превосходительство.
Артур повернулся было к выходу.
– Да, и ещё вот что, Артур. Уверен, что их полицейские хороши и надёжны, но…
Он помахал рукой.
– Сэр?
– Ты не забыл упаковать мой пистолет?
Фрэнк Смит и Джоан Эбботт ужинали на квартире у Смита. Она приготовила бланкетт с рисом и грибами под соусом собственного рецепта. Он открыл бутылку Клико.
– Почему шампанское?
– У нас праздник.
– Праздник? Какой?
– Не знаю. Но, что праздник – точно.
Она улыбнулась.
– Мне это нравится.
За ужином они почти не разговаривали. Он размышлял о событиях прошедшего дня. Она чувствовала себя чуть не в своей тарелке и нервничала.
– Потрясающе вкусно! Ты замечательно готовишь.
– Я люблю готовить.
Он глотнул шампанского, посматривая на неё украдкой: ему всегда казалось, что глазеть на людей невежливо.
– Джоан, что-то не так?
– Нет. Нет, конечно, нет. Ты был…очень добр.
– Хочу сказать, тебе…э-э…плохо…или что-то вроде?
– Боже, нет, конечно. Наоборот.Ты был…очень добр.
– Это ты уже говорила. Но ты не кажешься…ну…спокойной и счастливой.
Она покрутила в руке бокал.
– Не хочу…не хочу навязываться тебе.
– Навязываться? Мне приятно, что ты здесь, со мной. Кроме того, ты не можешь вернуться. На квартире до сих пор сидит кто-то из людей Шеппарда – на случай, если Ричард решит появится там.
– Я могла бы остаться у моей кузины. Уверена, она не станет возражать.
– Разве ты не хорошо здесь?
– Очень.
– Тогда?…
– Послушай. Вот ты. Пожалел меня, пустил к себе, заботишься. А что сделала я? Немедленно забралась в твою постель.
– Какой кошмар! Всё, что мне оставалось делать – закрыть глаза и думать об Англии.
– Фрэнк, пожалуйста! Мне кажется…я могу скомпроментировать тебя. Или ты станешь думать, что компроментируешь меня.
– О, разумеется. Ты определённо компроментируешь меня. А я тебя. И я предлагаю продолжать компроментировать друг друга теми же темпами. Как можно дольше. Я нахожу это занятие одним из самых приятных. Кроме того…
Он запнулся и откашлялся.
– Кроме того…ты нравишься мне.
Она улыбнулась:
– Было бы ужаснее, если бы ещё и не нравилась.
– Господи, я наверное наговорил массу лишенего? Это всё шампанское. Выпьем ещё?
Когда Элис с Эбботтом вернулись, он был основательно пьян. Впрочем, внешне это не сказывалось никак. Чёткая, чуть напряжённая речь, уверенные движения. Разве что недоставало той кошачьей пластики.
Они лежали в темноте, крепко обнявшись.
– Не думаю, что этой ночью у меня что-нибудь получится. Пьянный очень.
– Разве это важно? Мне достаточно лежать рядом с тобой, чувствовать тебя.
Она улыбнулась в темноту. Да, а ещё просыпаться среди ночи, зная, что он рядом, чувствовать его, каждое его движение. Этого было достаточно – и даже больше. Если бы только он остался. Если только… «Не плачь», – сказала она себе, – «Не сейчас».
– Больше всего, – прошептала она, – мне нравится просыпаться по утрам. И ещё не проснувшись, знать, что счастлива, и не помнить – почему. А потом вдруг вспоминать – оттого, рядом ты. Разве не глупо?
Он уже проваливался в сон, улавливая лишь половину её слов, тонул в водовороте бессвязных призрачных воспоминаний. И, перед тем, как водоворот сомкнулся над ним, успел ещё увидеть подброшенного в воздух бродягу, с широко раскинутыми в сторону руками – как у распятого.
* * *
По вечерам на улицы выбирались торговцы фруктами. С веранды Дженни он видел огоньки свечей на их лотках, светлячками уходящие в темноту.
Как-то они с Дженни вышли в ночь. Прошли опустевшим кварталом рынка и попали в торговый центр – в гул голосов, взрывы хохота, толпы людей в дрожащем свете свечей. Мужчины в основном были в футболках с изображением Нджалы, женщины – в дешёвых хлопковых платьях, которые украшал только неторопливый танец покачивающихся бёдер.
Пересекли площадь Нджалы с её современными отелями и кафе, где выходили на вечерний променад (или на охоту) туристы, матросы и дорогие проститутки.
Эбботт отрастил бороду, а Дженни снабдила его одеждой моряка, так что никто не обращал на него внимания. Она даже нашла ему матросскую фуражку, типа той, что носил загадочный персонаж одного немецкого рассказика («Человек в капитанской фуражке»). Эбботту вспомнилось, что персонаж этот имел обыкновение возникать в критические моменты, наподобие олицетворения нечистой совести.
– Это про меня, – пробормотал он, – я их нечистая совесть.
– Ты – кто?
– Человек в капитанской фуражке.
Они миновали площадь, оставив внизу туристов, проституток и огоньки, и поднялись по лестнице, ведущей в парк Нджалы. Эбботт нашёл нужное дерево и залез на него. Винтовка была на своём месте, завёрнутая в промасленную бумагу.
Вернувшись в бунгало, он извлёк её из чемоданчика, вычистил, осмотрел, собрал. Оружие находилось в превосходном состоянии.
– Зачем тебе ещё одна пушка? – спросила Дженни.
– Не знаю. Может пригодиться. Посмотри, красивая ведь штука?
– Красивая. Но мерзкая.
18.
У Нджалы не было женщины.
Посему до трёх ночи он сидел с Артуром и финансовым советником над данными по добыче нефти и урана. Прорабатывались возможные политические выгоды от снижения цен и возможных политических союзов.
В три сообщили из посольства: получена телеграмма: кузен Нджалы, Джозеф Омату планнирует переворот. Нджала незамедлительно разослал приказы шефу полиции и тем из генералов, которым мог более-менее доверять: Омату с семьёй арестовать и расстрелять на месте. Так же поступить и со всеми известными его сторонниками. В районы, населённые племенем Омату ввести элитные подразделения. Любые волнения и попытки мяжежа пресекать быстро и беспощадно.
Затем Нджала вернулся к теме переговоров. Обсуждение длилось ещё час, потом он заметил, что его советники засыпают на глазах и ничего путного присоветовать не смогут. Нджала всех распустил и пошёл спать. Он устал и сам, но по-прежнему был бодр и немного раздражителен. Хотелось женщину. За какие-то гроши можно купить чёртов вертолёт и слетать в Лондон. Но это будет неблагоразумно. А сейчас от него требуется исключительное благоразумие.
Контролер тоже мысленно находился в Лондоне. Он чувствовал, что физически не может оставаться в Соленте, когда в столице творится чёрт знает что. Кроме того, предполагалось, что времена, когда Британский Истеблишмент мог беззаботно отдыхать за городом в моменты международных кризисов, безвозвратно миновали. Так что вечером субботы он неохотно расстался с приморским пабом, пивом, солёнными морскими шуточками и погнал свой «Бристоль» в Лондон.
Где-то заполночь он позвонил Фрэнку Смиту. Тот был уже в постели.
– Не двигайся, – предложила Джоан, – пусть себе звонит.
– И не собираюсь, – ответил Смит, – ни двигаться, ни давать ему трезвонить.
Он поднял трубку.
– Смит.
– А, Фрэнк, это Контролер. Я беспокоюсь немного. Хотел поговорить.
– Прошу прощения, я занят.
– Занят?
– Занят в постели.
– Пардон? – переспросил Контролер. Тут до него стало доходить, – Ох…Ох, понимаю…
– Как насчёт завтра? В офисе. Скажем, в десять.
– Э-э, прекрасно, – смущённо пробормотал Контролер, – прекрасно. Э-э, Фрэнк, я чрезвычайно сожалею, что, э-э, потревожил тебя.
– Нисколько. Никогда не чувствовал себя настолько хорошо. Спокойной ночи, сэр.
Контролер провёл беспокойную и нервную ночь.
Министр забрал чёрную красотку прямо от театра, и, не упоминая о смерти жены, повёз в Фалхэм. Они сидели в удобных креслах у низкого стеклянного кофейного столика – она обнажённая, он – в полном костюме и, как обычно, пили шампанское. Он чувствовал себя очень смелым и чуточку развратным (дома у него висела репродукция «Завтрака на траве»).
Он рассказал ей позже, уже в постели.
– И как ты теперь?
– Ну… Я очень любил её.
– И мы всё равно будем заниматься этим? Сейчас, этой ночью?
– Несомненно.
– Парень, да ты крут!
– Какая разница – этой ночью, следующей, или через год?
– Да, но разве это не будет немножко…ну…неуважением?
– Не большим, чем, когда она была жива.
Воскресное утро выдалось ясным, солнечным и подозрительно тёплым для начала мая. «Мы ещё поплатимся за это» – предскажут старожилы и их предсказание несомненно сбудется. Как и всякое другое относительно английской погоды – главное, подождать достаточно долго.
Фрэнк Смит встретился с Контролером в десять. Контролер был встревожен.
– Мне это не нравится.
– Что в частности?
– В частности – ничего. Всё не нравится. Мне вообще ничего не нравится.
– Но ведь до сих пор всё идёт нормально. В смысле, Эбботт даже не догадывается о местоположении особняка.
Это было не утверждением, а скорее надеждой.
– И сколько ему понадобится, чтоб это выяснить? Это вам не трёхгрошового перебежчика прятать. Это действующий глава государства. И он не совсем похож на Дюймовочку.
– Решение всех проблем – по-быстрому закруглить переговоры и как можно скорее отправить его домой.
– У тебя всё готово?
– Самолёт в Гэтвике, может вылететь в любой момент.
– Следовательно, всё, что от нас требуется – всего лишь поторопить сукина сына.
– Да, сэр, всего лишь.
– Фрэнк, – поморщился Контролер, – сегодня я вполне обошёлся бы без шуточек.
– Я мог бы ещё раз поговорить с ним. Может удастся что-нибудь сделать.
– Думаю, вреда от этого не будет. А министр? Стоит, может, взять его с собой?
– У него жена умерла этой ночью.
– Да, слышал по радио. Думаешь, помешает?
Смит на секунду задумался.
– Нет. А его присутствие добавит внушительности. И выглядеть мы будем куда солиднее, имея с собой министра короны. Разумеется, если он не станет засыпать на ходу.
Контролер кивнул, рассеянно поводил в карандашом, постучал ногтем по зубу.
– Этот кавардак при Ватерлоо… Почему Шеппард не отправил туда человек двадцать?
– Эбботт вычислил бы их. Да они и так путались друг у друга под ногами. Кроме того, это было решением Шеппарда. И, ради разнообразия, я с ним согласен.
– Но это не сработало, не так ли?
– Из-за тех двух пьянчуг. Называйте это как угодно: невезением, совпадением, судьбой или провидением – но эта штука запортачила больше планов, чем любая человеческая глупость.
Контролер кивнул. Опять пощёлкал по зубам.
– Где, чёрт побери, Эбботт? Денег ему достать не удалось, все его друзья под наблюдением. Где он?
– У женщины.
– Женщины?
– Так думает Джоан.
– Она это как-то мотивирует?
– Никак. Инстинкт, интуиция, женское чутьё, или просто гадание на кофейной гуще. Она говорит, что услышала это в его голосе, когда говорила с ним по телефону.
– Услышала – что?
– Что у него есть женщина.
– Она умеет определять такое по голосу?
– Она так говорит.
– Господи.
– Вероятно, она знает его лучше, чем кто-либо.
– Знаю, но…
Контролер молча развёл руками.
– Есть идеи получше?
– Нет, но…– Контролер опять сделал неопределённый жест.
– У него всегда хорошо получалось с женщинами. Не хочу сказать, что он был чем-то вроде Казановы, но женщинам определённо нравился. Так что он вполне мог залечь у какой-нибудь симпатичной девочки.
– Что мы знаем об его девушках?
– Ничего, но может знать Элис. Она была его секретаршей до самого отъезда в Африку. Вполне может припомнить женщин, которые ему звонили или оставляли сообщения.
– Хорошая идея. Свяжись.
– У неё выходной.Попробую позвонить ей домой.
Он поднял трубку.
Эбботт сидел на согретой утренним солнцем скамейке в Гайд-парке, подальше от Угла Ораторов, с его речами и спорами, и беседовал с человеком по имени Чака бен Йегуда. Тот бегло говорил на английском.
– …Если бы, допустим, вы могли лечь на дно месяца на два или три. Дальше всё будет просто.
– Я могу исчезнуть на два или три месяца, пока шум не уляжется.
– Тогда – ничего сложного. Мы выдадим вам паспорт на чужое имя и вывезем вас. Может понадобиться некоторая маскировка – например, отрастить бороду или выкрасить волосы. Но никаких проблем я не вижу.
– Я хотел бы взять с собой одну девушку.
– Она связана с вами? Я имею в виду, о её связи с вами известно?
– Нет. Пару лет назад месяц или два она была моей секретаршей. И всё.
– Тогда ещё проще. Она вылетит, как туристка тем же рейсом, или следующим.
– Спасибо. Я не могу сказать, что она для меня значит.
– Думаю не больше, чем для нас – жизнь израильского агента.
Чака бен Йегуда встал.
– Ещё одно. Я знаю, вы несколько раз бывали у нас в стране. Но бывать и жить – вещи разные. Вам может не понравиться. Кроме того, всегда существует опасность войны. Это не самое безопасное место в мире.
– За исключением моей собственной страны, у меня нет другого места, где я бы хотел жить больше. А если понадобится – умереть.
Эбботт хотел добавить ещё что-то, но не знал, что. Нужных слов не находилось.
Наверное, Чака бен Йегуда чувствовал что-то похожее. Улыбка на секунду коснулась его лица, бледности которого не помогло бы никакое тропическое солнце. Бледности, заработанной одиннадцатью годами в русском лагере.
– Вы наш друг, – сказал он, – Мы помним это.
Они пожали руки и разошлись.
Да, они помнят своих друзей. Может быть даже крепче, чем своих врагов.
Эбботт вернулся на квартиру и обнаружил её пустой.
Контролер извинился, что вызвал Элис в выходной, особенно в воскресенье (хотя сама Элис не видела в этом ничего экстраординарного). Но это важно, и это связано с Ричардом Эбботтом.
Элис, как обычно, смотрела себе под ноги, на душе лежало что-то холодное и тяжёлое.
– Проблема: где он? Где может быть? Видите ли, нам известно, что денег у него очень немного. Это исключает гостиницы и пансионы. Родных и друзей уже проверили. Что осталось?
Элис молча смотрела в пол.
– По некоторым имеющимся у нас соображениям, он может находится у женщины.
Всё так же потупившись, Элис глухо сказала:
– Да, это возможно.
– Вы были его секретаршей перед тем, как он уехал в Африку, – сказал Контролер, – он тогда как раз разошёлся с женой.
– Может припомнишь, были у него тогда какие-нибудь подружки? – добавил Смит.
– Да, две или три. Значит так, одну звали Барбарой, другую Дженис. Или Джанет? Что-то вроде этого. И была ещё одна, он называл её Польди.
– Сокращённое от Леопольдины, – заметил Смит, – австрийка?
– Акцент был похож на немецкий.
– Вы видели кого-нибудь из них в лицо? – спросил Контролер.
– Нет. Только говорила по телефону.
– Не знаешь, спал он с какой-нибудь из них? – опять вмешался Смит.
Контролер смущённо кашлянул. По его мнению, Смиту стоило использовать более корректное выражение. «Был близок», например.
Не поднимая глаз, Элис ответила:
– Мужчины обычно спят со своими подружками, не так ли?
– Не знаешь, где они жили?
– Нет. Но у меня могли остаться их номера, в старых записных книжках.
– Поищи, может найдёшь их, хорошо?
– Как ты?
– Вполне.
– Они были удовлетворены?
– Контролер сказал: «Умная девочка. Ещё бы немного таких нам совсем не помешало.
Эбботт улыбнулся.
– Но они уже вычислили, что ты живёшь с женщиной.
– Как и ещё двадцать миллионов мужчин в этой стране. Процесс исключения обещает быть долгим. Ладно, куда идём сегодня?
– Ну, в «Керзоне» как раз новый фильм, хотела его посмотреть… – она тряхнула головой, – Нет. Выходить сейчас – безумие. Зачем тебе ненужный риск?
– Но сегодня замечательный день. Может быть лучший – на очень долгое время. Кто знает? Как насчёт съездить за город? Сесть в этот твой, как его?
Посему до трёх ночи он сидел с Артуром и финансовым советником над данными по добыче нефти и урана. Прорабатывались возможные политические выгоды от снижения цен и возможных политических союзов.
В три сообщили из посольства: получена телеграмма: кузен Нджалы, Джозеф Омату планнирует переворот. Нджала незамедлительно разослал приказы шефу полиции и тем из генералов, которым мог более-менее доверять: Омату с семьёй арестовать и расстрелять на месте. Так же поступить и со всеми известными его сторонниками. В районы, населённые племенем Омату ввести элитные подразделения. Любые волнения и попытки мяжежа пресекать быстро и беспощадно.
Затем Нджала вернулся к теме переговоров. Обсуждение длилось ещё час, потом он заметил, что его советники засыпают на глазах и ничего путного присоветовать не смогут. Нджала всех распустил и пошёл спать. Он устал и сам, но по-прежнему был бодр и немного раздражителен. Хотелось женщину. За какие-то гроши можно купить чёртов вертолёт и слетать в Лондон. Но это будет неблагоразумно. А сейчас от него требуется исключительное благоразумие.
Контролер тоже мысленно находился в Лондоне. Он чувствовал, что физически не может оставаться в Соленте, когда в столице творится чёрт знает что. Кроме того, предполагалось, что времена, когда Британский Истеблишмент мог беззаботно отдыхать за городом в моменты международных кризисов, безвозвратно миновали. Так что вечером субботы он неохотно расстался с приморским пабом, пивом, солёнными морскими шуточками и погнал свой «Бристоль» в Лондон.
Где-то заполночь он позвонил Фрэнку Смиту. Тот был уже в постели.
– Не двигайся, – предложила Джоан, – пусть себе звонит.
– И не собираюсь, – ответил Смит, – ни двигаться, ни давать ему трезвонить.
Он поднял трубку.
– Смит.
– А, Фрэнк, это Контролер. Я беспокоюсь немного. Хотел поговорить.
– Прошу прощения, я занят.
– Занят?
– Занят в постели.
– Пардон? – переспросил Контролер. Тут до него стало доходить, – Ох…Ох, понимаю…
– Как насчёт завтра? В офисе. Скажем, в десять.
– Э-э, прекрасно, – смущённо пробормотал Контролер, – прекрасно. Э-э, Фрэнк, я чрезвычайно сожалею, что, э-э, потревожил тебя.
– Нисколько. Никогда не чувствовал себя настолько хорошо. Спокойной ночи, сэр.
Контролер провёл беспокойную и нервную ночь.
Министр забрал чёрную красотку прямо от театра, и, не упоминая о смерти жены, повёз в Фалхэм. Они сидели в удобных креслах у низкого стеклянного кофейного столика – она обнажённая, он – в полном костюме и, как обычно, пили шампанское. Он чувствовал себя очень смелым и чуточку развратным (дома у него висела репродукция «Завтрака на траве»).
Он рассказал ей позже, уже в постели.
– И как ты теперь?
– Ну… Я очень любил её.
– И мы всё равно будем заниматься этим? Сейчас, этой ночью?
– Несомненно.
– Парень, да ты крут!
– Какая разница – этой ночью, следующей, или через год?
– Да, но разве это не будет немножко…ну…неуважением?
– Не большим, чем, когда она была жива.
Воскресное утро выдалось ясным, солнечным и подозрительно тёплым для начала мая. «Мы ещё поплатимся за это» – предскажут старожилы и их предсказание несомненно сбудется. Как и всякое другое относительно английской погоды – главное, подождать достаточно долго.
Фрэнк Смит встретился с Контролером в десять. Контролер был встревожен.
– Мне это не нравится.
– Что в частности?
– В частности – ничего. Всё не нравится. Мне вообще ничего не нравится.
– Но ведь до сих пор всё идёт нормально. В смысле, Эбботт даже не догадывается о местоположении особняка.
Это было не утверждением, а скорее надеждой.
– И сколько ему понадобится, чтоб это выяснить? Это вам не трёхгрошового перебежчика прятать. Это действующий глава государства. И он не совсем похож на Дюймовочку.
– Решение всех проблем – по-быстрому закруглить переговоры и как можно скорее отправить его домой.
– У тебя всё готово?
– Самолёт в Гэтвике, может вылететь в любой момент.
– Следовательно, всё, что от нас требуется – всего лишь поторопить сукина сына.
– Да, сэр, всего лишь.
– Фрэнк, – поморщился Контролер, – сегодня я вполне обошёлся бы без шуточек.
– Я мог бы ещё раз поговорить с ним. Может удастся что-нибудь сделать.
– Думаю, вреда от этого не будет. А министр? Стоит, может, взять его с собой?
– У него жена умерла этой ночью.
– Да, слышал по радио. Думаешь, помешает?
Смит на секунду задумался.
– Нет. А его присутствие добавит внушительности. И выглядеть мы будем куда солиднее, имея с собой министра короны. Разумеется, если он не станет засыпать на ходу.
Контролер кивнул, рассеянно поводил в карандашом, постучал ногтем по зубу.
– Этот кавардак при Ватерлоо… Почему Шеппард не отправил туда человек двадцать?
– Эбботт вычислил бы их. Да они и так путались друг у друга под ногами. Кроме того, это было решением Шеппарда. И, ради разнообразия, я с ним согласен.
– Но это не сработало, не так ли?
– Из-за тех двух пьянчуг. Называйте это как угодно: невезением, совпадением, судьбой или провидением – но эта штука запортачила больше планов, чем любая человеческая глупость.
Контролер кивнул. Опять пощёлкал по зубам.
– Где, чёрт побери, Эбботт? Денег ему достать не удалось, все его друзья под наблюдением. Где он?
– У женщины.
– Женщины?
– Так думает Джоан.
– Она это как-то мотивирует?
– Никак. Инстинкт, интуиция, женское чутьё, или просто гадание на кофейной гуще. Она говорит, что услышала это в его голосе, когда говорила с ним по телефону.
– Услышала – что?
– Что у него есть женщина.
– Она умеет определять такое по голосу?
– Она так говорит.
– Господи.
– Вероятно, она знает его лучше, чем кто-либо.
– Знаю, но…
Контролер молча развёл руками.
– Есть идеи получше?
– Нет, но…– Контролер опять сделал неопределённый жест.
– У него всегда хорошо получалось с женщинами. Не хочу сказать, что он был чем-то вроде Казановы, но женщинам определённо нравился. Так что он вполне мог залечь у какой-нибудь симпатичной девочки.
– Что мы знаем об его девушках?
– Ничего, но может знать Элис. Она была его секретаршей до самого отъезда в Африку. Вполне может припомнить женщин, которые ему звонили или оставляли сообщения.
– Хорошая идея. Свяжись.
– У неё выходной.Попробую позвонить ей домой.
Он поднял трубку.
Эбботт сидел на согретой утренним солнцем скамейке в Гайд-парке, подальше от Угла Ораторов, с его речами и спорами, и беседовал с человеком по имени Чака бен Йегуда. Тот бегло говорил на английском.
– …Если бы, допустим, вы могли лечь на дно месяца на два или три. Дальше всё будет просто.
– Я могу исчезнуть на два или три месяца, пока шум не уляжется.
– Тогда – ничего сложного. Мы выдадим вам паспорт на чужое имя и вывезем вас. Может понадобиться некоторая маскировка – например, отрастить бороду или выкрасить волосы. Но никаких проблем я не вижу.
– Я хотел бы взять с собой одну девушку.
– Она связана с вами? Я имею в виду, о её связи с вами известно?
– Нет. Пару лет назад месяц или два она была моей секретаршей. И всё.
– Тогда ещё проще. Она вылетит, как туристка тем же рейсом, или следующим.
– Спасибо. Я не могу сказать, что она для меня значит.
– Думаю не больше, чем для нас – жизнь израильского агента.
Чака бен Йегуда встал.
– Ещё одно. Я знаю, вы несколько раз бывали у нас в стране. Но бывать и жить – вещи разные. Вам может не понравиться. Кроме того, всегда существует опасность войны. Это не самое безопасное место в мире.
– За исключением моей собственной страны, у меня нет другого места, где я бы хотел жить больше. А если понадобится – умереть.
Эбботт хотел добавить ещё что-то, но не знал, что. Нужных слов не находилось.
Наверное, Чака бен Йегуда чувствовал что-то похожее. Улыбка на секунду коснулась его лица, бледности которого не помогло бы никакое тропическое солнце. Бледности, заработанной одиннадцатью годами в русском лагере.
– Вы наш друг, – сказал он, – Мы помним это.
Они пожали руки и разошлись.
Да, они помнят своих друзей. Может быть даже крепче, чем своих врагов.
Эбботт вернулся на квартиру и обнаружил её пустой.
Контролер извинился, что вызвал Элис в выходной, особенно в воскресенье (хотя сама Элис не видела в этом ничего экстраординарного). Но это важно, и это связано с Ричардом Эбботтом.
Элис, как обычно, смотрела себе под ноги, на душе лежало что-то холодное и тяжёлое.
– Проблема: где он? Где может быть? Видите ли, нам известно, что денег у него очень немного. Это исключает гостиницы и пансионы. Родных и друзей уже проверили. Что осталось?
Элис молча смотрела в пол.
– По некоторым имеющимся у нас соображениям, он может находится у женщины.
Всё так же потупившись, Элис глухо сказала:
– Да, это возможно.
– Вы были его секретаршей перед тем, как он уехал в Африку, – сказал Контролер, – он тогда как раз разошёлся с женой.
– Может припомнишь, были у него тогда какие-нибудь подружки? – добавил Смит.
– Да, две или три. Значит так, одну звали Барбарой, другую Дженис. Или Джанет? Что-то вроде этого. И была ещё одна, он называл её Польди.
– Сокращённое от Леопольдины, – заметил Смит, – австрийка?
– Акцент был похож на немецкий.
– Вы видели кого-нибудь из них в лицо? – спросил Контролер.
– Нет. Только говорила по телефону.
– Не знаешь, спал он с какой-нибудь из них? – опять вмешался Смит.
Контролер смущённо кашлянул. По его мнению, Смиту стоило использовать более корректное выражение. «Был близок», например.
Не поднимая глаз, Элис ответила:
– Мужчины обычно спят со своими подружками, не так ли?
– Не знаешь, где они жили?
– Нет. Но у меня могли остаться их номера, в старых записных книжках.
– Поищи, может найдёшь их, хорошо?
– Как ты?
– Вполне.
– Они были удовлетворены?
– Контролер сказал: «Умная девочка. Ещё бы немного таких нам совсем не помешало.
Эбботт улыбнулся.
– Но они уже вычислили, что ты живёшь с женщиной.
– Как и ещё двадцать миллионов мужчин в этой стране. Процесс исключения обещает быть долгим. Ладно, куда идём сегодня?
– Ну, в «Керзоне» как раз новый фильм, хотела его посмотреть… – она тряхнула головой, – Нет. Выходить сейчас – безумие. Зачем тебе ненужный риск?
– Но сегодня замечательный день. Может быть лучший – на очень долгое время. Кто знает? Как насчёт съездить за город? Сесть в этот твой, как его?