Александр Александрович Блок. Лирика. Поэмы

   Казалось, тяжки были небеса.
 
   И вспомнил я сокрытые причины
   Плененья дум, плененья юных сил.
   А там, вдали – зубчатые вершины
   День отходящий томно золотил…
 
   Весна, весна! Скажи, чего мне жалко?
   Какой мечтой пылает голова?
   Таинственно, как старая гадалка,
   Мне шепчет жизнь забытые слова.
   16 марта 1902

* * *

   Травы спят красивые,
   Полные росы.
   В небе – тайно лживые
   Лунные красы.
 
   Этих трав дыхания
   Нам обманный сон.
   Я в твои мечтания
   Страстно погружен.
 
   Верится и чудится:
   Мы – в согласном сне.
   Всё, что хочешь, сбудется —
   Наклонись ко мне.
 
   Обними – и встретимся,
   Спрячемся в траве,
   А потом засветимся
   В лунной синеве.
   22 марта 1902

* * *

   Мой вечер близок и безволен.
   Чуть вечереют небеса, —
   Несутся звуки с колоколен,
   Крылатых слышу голоса.
 
   Ты – ласковым и тонким жалом
   Мои пытаешь глубины,
   Слежу прозрением усталым
   За вестью чуждой мне весны.
 
   Меж нас – случайное волненье.
   Случайно сладостный обман —
   Меня обрек на поклоненье,
   Тебя призвал из белых стран.
 
   И в бесконечном отдаленьи
   Замрут печально голоса,
   Когда окутанные тенью
   Мои погаснут небеса.
   27 марта 1902

* * *

   Я жалок в глубоком бессильи,
   Но Ты всё ясней и прелестней.
   Там бьются лазурные крылья,
   Трепещет знакомая песня.
 
   В порыве безумном и сладком,
   В пустыне горящего гнева,
   Доверюсь бездонным загадкам
   Очей Твоих, Светлая Дева!
 
   Пускай не избегну неволи,
   Пускай безнадежна утрата, —
   Ты здесь, в неисходной юдоли,
   Безгневно взглянула когда-то!
   Март 1902

* * *

   Ловлю дрожащие, хладеющие руки;
   Бледнеют в сумраке знакомые черты!..
   Моя ты, вся моя – до завтрашней разлуки,
   Мне всё равно – со мной до утра ты.
   Последние слова, изнемогая,
   Ты шепчешь без конца, в неизреченном сне.
   И тусклая свеча, бессильно догорая,
   Нас погружает в мрак, – и ты со мной, во мне…
   Прошли года, и ты – моя, я знаю,
   Ловлю блаженный миг, смотрю в твои черты,
   И жаркие слова невнятно повторяю…
   До завтра ты – моя… со мной до утра ты…
   Март 1902

* * *

   На темном пороге тайком
   Святые шепчу имена.
   Я знаю: мы в храме вдвоем,
   Ты думаешь: здесь ты одна…
 
   Я слушаю вздохи твои
   В каком-то несбыточном сне…
   Слова о какой-то любви…
   И, боже! мечты обо мне…
 
   Но снова кругом тишина,
   И плачущий голос затих…
   И снова шепчу имена
   Безумно забытых святых.
 
   Всё призрак – всё горе – всё ложь!
   Дрожу, и молюсь, и шепчу…
   О, если крылами взмахнешь,
   С тобой навсегда улечу!..
   Март 1902

* * *

   Я медленно сходил с ума
   У двери той, которой жажду.
   Весенний день сменяла тьма
   И только разжигала жажду.
 
   Я плакал, страстью утомясь,
   И стоны заглушал угрюмо.
   Уже двоилась, шевелясь,
   Безумная, больная дума.
 
   И проникала в тишину
   Моей души, уже безумной,
   И залила мою весну
   Волною черной и бесшумной.
 
   Весенний день сменяла тьма,
   Хладело сердце над могилой.
   Я медленно сходил с ума,
   Я думал холодно о милой.
   Март 1902

* * *

   Весна в реке ломает льдины,
   И милых мертвых мне не жаль:
   Преодолев мои вершины,
   Забыл я зимние теснины
   И вижу голубую даль.
 
   Что сожалеть в дыму пожара,
   Что сокрушаться у креста,
   Когда всечасно жду удара
   Или божественного дара
   Из Моисеева куста!
   Март 1902

* * *

   Утомленный, я терял надежды,
   Подходила темная тоска.
   Забелели чистые одежды,
   Задрожала тихая рука.
 
   «Ты ли здесь? Долина потонула
   В безысходном, в непробудном сне…
   Ты сошла, коснулась и вздохнула, —
   День свободы завтра мне?» —
 
   «Я сошла, с тобой до утра буду,
   На рассвете твой покину сон,
   Без следа исчезну, всё забуду, —
   Ты проснешься, вновь освобожден».
   1 апреля 1902

* * *

   Странных и новых ищу на страницах
   Старых испытанных книг,
   Грежу о белых исчезнувших птицах,
   Чую оторванный миг.
 
   Жизнью шумящей нестройно взволнован,
   Шепотом, криком смущен,
   Белой мечтой неподвижно прикован
   К берегу поздних времен.
 
   Белая Ты, в глубинах несмутима,
   В жизни – строга и гневна.
   Тайно тревожна и тайно любима,
   Дева, Заря, Купина.
 
   Блекнут ланиты у дев златокудрых,
   Зори не вечны, как сны.
   Терны венчают смиренных и мудрых
   Белым огнем Купины.
   4 апреля 1902

* * *

   Днем вершу я дела суеты,
   Зажигаю огни ввечеру.
   Безысходно туманная – ты
   Предо мной затеваешь игру.
 
   Я люблю эту ложь, этот блеск,
   Твой манящий девичий наряд.
   Вечный гомон и уличный треск,
   Фонарей убегающий ряд.
 
   Я люблю, и любуюсь, и жду
   Переливчатых красок и слов.
   Подойду и опять отойду
   В глубины протекающих снов.
 
   Как ты лжива и как ты бела!
   Мне же по сердцу белая ложь…
   Завершая дневные дела,
   Знаю – вечером снова придешь.
   5 апреля 1902

* * *

   Люблю высокие соборы,
   Душой смиряясь, посещать,
   Входить на сумрачные хоры,
   В толпе поющих исчезать.
   Боюсь души моей двуликой
   И осторожно хороню
   Свой образ дьявольский и дикий
   В сию священную броню.
   В своей молитве суеверной
   Ищу защиты у Христа.
   Но из-под маски лицемерной
   Смеются лживые уста.
   И тихо, с измененным ликом,
   В мерцаньи мертвенном свечей,
   Бужу я память о Двуликом
   В сердцах молящихся людей.
   Вот – содрогнулись, смолкли хоры,
   В смятеньи бросились бежать…
   Люблю высокие соборы,
   Душой смиряясь, посещать.
   8 апреля 1902

* * *

   Я тишиною очарован
   Здесь – на дорожном полотне.
   К тебе я мысленно прикован
   В моей певучей тишине.
 
   Там ворон каркает высоко,
   И вдруг – в лазури потонул.
   Из бледноватого далёка
   Железный возникает гул.
 
   Вчера твое я слышал слово,
   С тобой расстался лишь вчера,
   Но тишина мне шепчет снова:
   Не так нам встретиться пора…
 
   Вдали от суетных селений,
   Среди зеленой тишины
   Обресть утраченные сны
   Иных, несбыточных волнений.
   18 апреля 1902
   На полотне Финл. жел. дороги

* * *

   Слышу колокол. В поле весна.
   Ты открыла веселые окна.
   День смеялся и гас. Ты следила одна
   Облаков розоватых волокна.
 
   Смех прошел по лицу, но замолк и исчез…
   Что же мимо прошло и смутило?
   Ухожу в розовеющий лес…
   Ты забудешь меня, как простила.
   Апрель 1902

* * *

   Там – в улице стоял какой-то дом,
   И лестница крутая в тьму водила.
   Там открывалась дверь, звеня стеклом,
   Свет выбегал, – и снова тьма бродила.
 
   Там в сумерках белел дверной навес
   Под вывеской «Цветы», прикреплен болтом.
   Там гул шагов терялся и исчез
   На лестнице – при свете лампы жолтом.
 
   Там наверху окно смотрело вниз,
   Завешанное неподвижной шторой,
   И, словно лоб наморщенный, карниз
   Гримасу придавал стене – и взоры…
 
   Там, в сумерках, дрожал в окошках свет,
   И было пенье, музыка и танцы.
   А с улицы – ни слов, ни звуков нет, —
   И только стекол выступали глянцы.
 
   По лестнице над сумрачным двором
   Мелькала тень, и лампа чуть светила.
   Вдруг открывалась дверь, звеня стеклом,
   Свет выбегал, и снова тьма бродила.
   1 мая 1902

* * *

   Мы встречались с тобой на закате.
   Ты веслом рассекала залив.
   Я любил твое белое платье,
   Утонченность мечты разлюбив.
 
   Были странны безмолвные встречи.
   Впереди – на песчаной косе
   Загорались вечерние свечи.
   Кто-то думал о бледной красе.
 
   Приближений, сближений, сгораний —
   Не приемлет лазурная тишь…
   Мы встречались в вечернем тумане,
   Где у берега рябь и камыш.
 
   Ни тоски, ни любви, ни обиды,
   Всё померкло, прошло, отошло…
   Белый стан, голоса панихиды
   И твое золотое весло.
   13 мая 1902

* * *

   Тебя скрывали туманы,
   И самый голос был слаб.
   Я помню эти обманы,
   Я помню, покорный раб.
 
   Тебя венчала корона
   Еще рассветных причуд.
   Я помню ступени трона
   И первый твой строгий суд.
 
   Какие бледные платья!
   Какая странная тишь!
   И лилий полны объятья,
   И ты без мысли глядишь…
 
   Кто знает, где это было?
   Куда упала Звезда?
   Какие слова говорила,
   Говорила ли ты тогда?
 
   Но разве мог не узнать я
   Белый речной цветок,
   И эти бледные платья,
   И странный, белый намек?
   Май 1902

* * *

   Поздно. В окошко закрытое
   Горькая мудрость стучит.
   Всё ликованье забытое
   Перелетело в зенит.
 
   Поздно. Меня не обманешь ты.
   Смейся же, светлая тень!
   В небе купаться устанешь ты —
   Вечером сменится день.
 
   Сменится мертвенной скукою —
   Краски поблекнут твои…
   Мудрость моя близорукая!
   Темные годы мои!
   Май 1902

* * *

   Когда святого забвения
   Кругом недвижная тишь, —
   Ты смотришь в тихом томлении,
   Речной раздвинув камыш.
 
   Я эти травы зеленые
   Люблю и в сонные дни.
   Не в них ли мои потаенные,
   Мои золотые огни?
 
   Ты смотришь тихая, строгая,
   В глаза прошедшей мечте.
   Избрал иную дорогу я, —
   Иду, – и песни не те…
 
   Вот скоро вечер придвинется,
   И ночь – навстречу судьбе:
   Тогда мой путь опрокинется,
   И я возвращусь к Тебе.
   Май 1902

* * *

   Ты не ушла. Но, может быть,
   В своем непостижимом строе
   Могла исчерпать и избыть
   Всё мной любимое, земное…
 
   И нет разлуки тяжелей:
   Тебе, как роза, безответной,
   Пою я, серый соловей,
   В моей темнице многоцветной!
   28 мая 1902

* * *

   Брожу в стенах монастыря,
   Безрадостный и темный инок.
   Чуть брежжит бледная заря, —
   Слежу мелькания снежинок.
 
   Ах, ночь длинна, заря бледна
   На нашем севере угрюмом.
   У занесенного окна
   Упорным предаюся думам.
 
   Один и тот же снег – белей
   Нетронутой и вечной ризы.
   И вечно бледный воск свечей,
   И убеленные карнизы.
 
   Мне странен холод здешних стен
   И непонятна жизни бедность.
   Меня пугает сонный плен
   И братий мертвенная бледность.
 
   Заря бледна и ночь долга,
   Как ряд заутрень и обеден.
   Ах, сам я бледен, как снега,
   В упорной думе сердцем беден…
   11 июня 1902. С. Шахматово

* * *

   На ржавых петлях открываю ставни,
   Вдыхаю сладко первые струи.
   С горы спустился весь туман недавний
   И, белый, обнял пажити мои.
 
   Там рассвело, но солнце не всходило.
   Я ожиданье чувствую вокруг.
   Спи без тревог. Тебя не разбудила
   Моя мечта, мой безмятежный друг.
 
   Я бодрствую, задумчивый мечтатель:
   У изголовья, в тайной ворожбе,
   Твои черты, философ и ваятель,
   Изображу и передам тебе.
 
   Когда-нибудь в минуту восхищенья
   С ним заодно и на закате дня,
   Даря ему свое изображенье,
   Ты скажешь вскользь: «Как он любил меня!»
   Июнь 1902

* * *

   Хоронил я тебя, и, тоскуя,
   Я растил на могиле цветы,
   Но в лазури, звеня и ликуя,
   Трепетала, блаженная, ты.
 
   И к родимой земле я клонился,
   И уйти за тобою хотел,
   Но, когда я рыдал и молился,
   Звонкий смех твой ко мне долетел.
 
   Похоронные слезы напрасны —
   Ты трепещешь, смеешься, жива!
   И растут на могиле прекрасной
   Не цветы – огневые слова!
   Июнь 1902

* * *

   Ушли в туман мечтания,
   Забылись все слова.
   Вся в розовом сиянии
   Воскресла синева.
 
   Умчались тучи грозные
   И пролились дожди.
   Великое, бесслезное!..
   Надейся, верь и жди.
   30 июня 1902

* * *

   Пробивалась певучим потоком,
   Уходила в немую лазурь,
   Исчезала в просторе глубоком
   Отдаленным мечтанием бурь.
   Мы, забыты в стране одичалой,
   Жили бедные, чуждые слез,
   Трепетали, молились на скалы,
   Не видали сгорающих роз.
   Вдруг примчалась на север угрюмый,
   В небывалой предстала красе,
   Назвала себя смертною думой,
   Солнце, месяц и звезды в косе.
   Отошли облака и тревоги,
   Всё житейское – в сладостной мгле,
   Побежали святые дороги,
   Словно небо вернулось к земле.
   И на нашей земле одичалой
   Мы постигли сгорания роз.
   Злые думы и гордые скалы —
   Всё растаяло в пламени слез.
   1 июля 1902

НА СМЕРТЬ
(1июля 1902 г. )

   Мы вместе ждали смерти или сна.
   Томительные проходили миги.
   Вдруг ветерком пахнуло от окна,
   Зашевелился лист Священной Книги.
 
   Там старец шел – уже, как лунь, седой —
   Походкой бодрою, с веселыми глазами,
   Смеялся нам, и всё манил рукой,
   И уходил знакомыми шагами.
 
   И вдруг мы все, кто был – и стар и млад, —
   Узнали в нем того, кто перед нами,
   И, обернувшись с трепетом назад,
   Застали прах с закрытыми глазами…
 
   Но было сладко душу уследить
   И в отходящей увидать веселье.
   Пришел наш час – запомнить и любить,
   И праздновать иное новоселье.
   С. Шахматово

* * *

   Имеющий невесту есть жених; а
   друг жениха, стоящий и внимаю-
   щий ему, радостью радуется,
   слыша голос жениха.

От Иоанна, III, 29

   Я, отрок, зажигаю свечи,
   Огонь кадильный берегу.
   Она без мысли и без речи
   На том смеется берегу.
 
   Люблю вечернее моленье
   У белой церкви над рекой,
   Передзакатное селенье
   И сумрак мутно-голубой.
 
   Покорный ласковому взгляду,
   Любуюсь тайной красоты,
   И за церковную ограду
   Бросаю белые цветы.
 
   Падет туманная завеса.
   Жених сойдет из алтаря.
   И от вершин зубчатых леса
   Забрежжит брачная заря.
   7 июля 1902

* * *

   Говорили короткие речи,
   К ночи ждали странных вестей.
   Никто не вышел навстречу.
   Я стоял один у дверей.
 
   Подходили многие к дому,
   Крича и плача навзрыд.
   Все были мне незнакомы,
   И меня не трогал их вид.
 
   Все ждали какой-то вести.
   Из отрывков слов я узнал
   Сумасшедший бред о невесте,
   О том, что кто-то бежал.
 
   И, всходя на холмик за садом,
   Все смотрели в синюю даль.
   И каждый притворным взглядом
   Показать старался печаль.
 
   Я один не ушел от двери
   И не смел войти и спросить.
   Было сладко знать о потере,
   Но смешно о ней говорить.
 
   Так стоял один – без тревоги.
   Смотрел на горы вдали.
   А там – на крутой дороге —
   Уж клубилось в красной пыли.
   15 июля 1902

* * *

   Сбежал с горы и замер в чаще.
   Кругом мелькают фонари…
   Как бьется сердце – злей и чаще!..
   Меня проищут до зари.
 
   Огонь болотный им неведом.
   Мои глаза – глаза совы.
   Пускай бегут за мною следом
   Среди запутанной травы.
 
   Мое болото их затянет,
   Сомкнется мутное кольцо,
   И, опрокинувшись, заглянет
   Мой белый призрак им в лицо.
   21 июля 1902

* * *

   Как сон, уходит летний день,
   И летний вечер только снится.
   За ленью дальних деревень
   Моя задумчивость таится.
 
   Дышу и мыслю и терплю.
   Кровавый запад так чудесен…
   Я этот час, как сон, люблю,
   И силы нет страшиться песен.
 
   Я в этот час перед тобой
   Во прахе горестной душою.
   Мне жутко с песней громовой
   Под этой тучей грозовою.
   27 июля 1902

* * *

   Я и молод, и свеж, и влюблен,
   Я в тревоге, в тоске и в мольбе,
   Зеленею, таинственный клен,
   Неизменно склоненный к тебе.
   Теплый ветер пройдет по листам —
   Задрожат от молитвы стволы,
   На лице, обращенном к звездам, —
   Ароматные слезы хвалы.
   Ты придешь под широкий шатер
   В эти бледные сонные дни
   Заглядеться на милый убор,
   Размечтаться в зеленой тени.
   Ты одна, влюблена и со мной,
   Нашепчу я таинственный сон,
   И до ночи – с тоскою, с тобой,
   Я с тобой, зеленеющий клен.
   31 июля 1902

* * *

   Ужасен холод вечеров,
   Их ветер, бьющийся в тревоге,
   Несуществующих шагов
   Тревожный шорох на дороге.
 
   Холодная черта зари —
   Как память близкого недуга
   И верный знак, что мы внутри
   Неразмыкаемого круга.
   Июль 1902

* * *

   Свет в окошке шатался,
   В полумраке – один —
   У подъезда шептался
   С темнотой арлекин.
 
   Был окутанный мглою
   Бело-красный наряд.
   Наверху – за стеною —
   Шутовской маскарад.
 
   Там лицо укрывали
   В разноцветную ложь.
   Но в руке узнавали
   Неизбежную дрожь.
 
   Он– мечом деревянным
   Начертал письмена.
   Восхищенная странным,
   Потуплялась Она .
 
   Восхищенью не веря,
   С темнотою – один —
   У задумчивой двери
   Хохотал арлекин.
   6 августа 1902

* * *

   Тебе, Тебе, с иного света,
   Мой Друг, мой Ангел, мой Закон!
   Прости безумного поэта,
   К тебе не возвратится он.
 
   Я был безумен и печален,
   Я искушал свою судьбу,
   Я золотистым сном ужален
   И чаю таинства в гробу.
 
   Ты просияла мне из ночи,
   Из бедной жизни увела,
   Ты долу опустила очи,
   Мою Ты музу приняла.
 
   В гробу я слышу голос птичий,
   Весна близка, земля сыра.
   Мне золотой косы девичьей
   Понятна томная игра.
   14 августа 1902

* * *

   Без Меня б твои сны улетали
   В безжеланно-туманную высь,
   Ты воспомни вечерние дали,
   В тихий терем, дитя, постучись.
 
   Я живу над зубчатой землею,
   Вечерею в Моем терему.
   Приходи, Я тебя успокою,
   Милый, милый, тебя обниму.
 
   Отошла Я в снега без возврата,
   Но, холодные вихри крутя,
   На черте огневого заката
   Начертала Я Имя, дитя…
   Август 1902

* * *

   В чужбину по гудящей стали
   Лечу, опомнившись едва,
   И, веря обещаньям дали,
   Твержу вчерашние слова.
 
   Теперь я знаю: где-то в мире,
   За далью каменных дорог,
   На страшном, на последнем пире
   Для нас готовит встречу бог.
 
   И нам недолго любоваться
   На эти, здешние пиры:
   Пред нами тайны обнажатся,
   Возблещут новые миры.
   Август 1902

* * *

   Золотистою долиной
   Ты уходишь, нем и дик.
   Тает в небе журавлиный
   Удаляющийся крик.
 
   Замер, кажется, в зените
   Грустный голос, долгий звук.
   Бесконечно тянет нити
   Торжествующий паук.
 
   Сквозь прозрачные волокна
   Солнце, света не тая,
   Праздно бьет в слепые окна
   Опустелого жилья.
 
   За нарядные одежды
   Осень солнцу отдала
   Улетевшие надежды
   Вдохновенного тепла.
   29 августа 1902

* * *

   Я вышел в ночь – узнать, понять
   Далекий шорох, близкий ропот,
   Несуществующих принять,
   Поверить в мнимый конский топот.
 
   Дорога, под луной бела,
   Казалось, полнилась шагами.
   Там только чья-то тень брела
   И опустилась за холмами.
 
   И слушал я – и услыхал:
   Среди дрожащих лунных пятен
   Далёко, звонко конь скакал,
   И легкий посвист был понятен.
 
   Но здесь, и дальше – ровный звук,
   И сердце медленно боролось,
   О, как понять, откуда стук,
   Откуда будет слышен голос?
 
   И вот, слышнее звон копыт,
   И белый конь ко мне несется…
   И стало ясно, кто молчит
   И на пустом седле смеется.
 
   Я вышел в ночь – узнать, понять
   Далекий шорох, близкий ропот,
   Несуществующих принять,
   Поверить в мнимый конский топот.
   6 сентября 1902. С.-Петербург

* * *

   Давно хожу я под окнами,
   Но видел ее лишь раз.
   Я в небе слежу за волокнами
   И думаю: день погас.
 
   Давно я думу печальную
   Всю отдал за милый сон.
   Но песню шепчу прощальную
   И думаю: где же он?
 
   Она окно занавесила —
   Не смотрит ли милый глаз?
   Но сердцу, сердцу не весело:
   Я видел ее лишь раз.
 
   Погасло небо осеннее
   И розовый небосклон.
   А я считаю мгновения
   И думаю: где же сон?
   7 сентября 1902

* * *

   В городе колокол бился,
   Поздние славя мечты.
   Я отошел и молился
   Там, где провиделась Ты.
 
   Слушая зов иноверца,
   Поздними днями дыша,
   Билось по-прежнему сердце,
   Не изменялась душа.
 
   Всё отошло, изменило,
   Шепчет про душу мою…
   Ты лишь Одна сохранила
   Древнюю Тайну Свою.
   15 сентября 1902

* * *

   Я просыпался и всходил
   К окну на темные ступени.
   Морозный месяц серебрил
   Мои затихнувшие сени.
 
   Давно уж не было вестей,
   Но город приносил мне звуки,
   И каждый день я ждал гостей
   И слушал шорохи и стуки.
 
   И в полночь вздрагивал не раз,
   И, пробуждаемый шагами,
   Всходил к окну – и видел газ,
   Мерцавший в улицах цепями.
 
   Сегодня жду моих гостей
   И дрогну, и сжимаю руки.
   Давно мне не было вестей,
   Но были шорохи и стуки.
   18 сентября 1902

ЭККЛЕСИАСТ

   Благословляя свет и тень
   И веселясь игрою лирной,
   Смотри туда – в хаос безмирный,
   Куда склоняется твой день.
 
   Цела серебряная цепь,
   Твои наполнены кувшины,
   Миндаль цветет на дне долины,
   И влажным зноем дышит степь.
 
   Идешь ты к дому на горах,
   Полдневным солнцем залитая;
   Идешь – повязка золотая
   В смолистых тонет волосах.
 
   Зачахли каперса цветы,
   И вот – кузнечик тяжелеет,
   И на дороге ужас веет,
   И помрачились высоты.
 
   Молоть устали жернова.
   Бегут испуганные стражи,
   И всех объемлет призрак вражий,
   И долу гнутся дерева.
 
   Всё диким страхом смятено.
   Столпились в кучу люди, звери.
   И тщетно замыкают двери
   Досель смотревшие в окно.
   24 сентября 1902

* * *

   Она стройна и высока,
   Всегда надменна и сурова.
   Я каждый день издалека
   Следил за ней, на всё готовый.
 
   Я знал часы, когда сойдет
   Она – и с нею отблеск шаткий.
   И, как злодей, за поворот
   Бежал за ней, играя в прятки.
 
   Мелькали жолтые огни
   И электрические свечи.
   И он встречал ее в тени,
   А я следил и пел их встречи.
 
   Когда, внезапно смущены,
   Они предчувствовали что-то,
   Меня скрывали в глубины
   Слепые темные ворота.
 
   И я, невидимый для всех,
   Следил мужчины профиль грубый,
   Ее сребристо-черный мех
   И что-то шепчущие губы.
   27 сентября 1902

* * *

   Был вечер поздний и багровый,
   Звезда-предвестница взошла.
   Над бездной плакал голос новый —
   Младенца Дева родила.
 
   На голос тонкий и протяжный,
   Как долгий визг веретена,
   Пошли в смятеньи старец важный,
   И царь, и отрок, и жена.
 
   И было знаменье и чудо:
   В невозмутимой тишине
   Среди толпы возник Иуда
   В холодной маске, на коне.
 
   Владыки, полные заботы,
   Послали весть во все концы,
   И на губах Искариота
   Улыбку видели гонцы.
   19 апреля – 28 сентября 1902

СТАРИК

   А. С. Ф.
   Под старость лет, забыв святое,
   Сухим вниманьем я живу.
   Когда-то – там – нас было двое,
   Но то во сне – не наяву.
 
   Смотрю на бледный цвет осенний,
   О чем-то память шепчет мне…
   Но разве можно верить тени,
   Мелькнувшей в юношеском сне?
 
   Всё это было, или мнилось?
   В часы забвенья старых ран
   Мне иногда подолгу снилась
   Мечта, ушедшая в туман.
 
   Но глупым сказкам я не верю,
   Больной, под игом седины.
   Пускай другой отыщет двери,
   Какие мне не суждены.
   29 сентября 1902

* * *

   При жолтом свете веселились,
   Всю ночь у стен сжимался круг,
   Ряды танцующих двоились,
   И мнился неотступный друг.
 
   Желанье поднимало груди,
   На лицах отражался зной.
   Я проходил с мечтой о чуде,