Александр Александрович Блок. Лирика. Поэмы

   Томимый похотью чужой…
 
   Казалось, там, за дымкой пыли,
   В толпе скрываясь, кто-то жил,
   И очи странные следили,
   И голос пел и говорил…
   Сентябрь 1902

* * *

   Явился он на стройном бале
   В блестяще сомкнутом кругу.
   Огни зловещие мигали,
   И взор описывал дугу.
 
   Всю ночь кружились в шумном танце,
   Всю ночь у стен сжимался круг.
   И на заре – в оконном глянце
   Бесшумный появился друг.
 
   Он встал и поднял взор совиный,
   И смотрит – пристальный – один,
   Куда за бледной Коломбиной
   Бежал звенящий Арлекин.
 
   А там – в углу – под образами,
   В толпе, мятущейся пестро,
   Вращая детскими глазами,
   Дрожит обманутый Пьеро.
   7 октября 1902

* * *

   Свобода смотрит в синеву.
   Окно открыто. Воздух резок.
   За жолто-красную листву
   Уходит месяца отрезок.
 
   Он будет ночью – светлый серп,
   Сверкающий на жатве ночи.
   Его закат, его ущерб
   В последний раз ласкает очи.
 
   Как и тогда, звенит окно.
   Но голос мой, как воздух свежий,
   Пропел давно, замолк давно
   Под тростником у прибережий.
 
   Как бледен месяц в синеве,
   Как золотится тонкий волос…
   Как там качается в листве
   Забытый, блеклый, мертвый колос…
   10 октября 1902

* * *

   Ушел он, скрылся в ночи,
   Никто не знает, куда.
   На столе остались ключи,
   В столе – указанье следа.
 
   И кто же думал тогда,
   Что он не придет домой?
   Стихала ночная езда —
   Он был обручен с Женой.
 
   На белом холодном снегу
   Он сердце свое убил.
   А думал, что с Ней в лугу
   Средь белых лилий ходил.
 
   Вот брежжит утренний свет,
   Но дома его всё нет.
   Невеста напрасно ждет,
   Он был, но он не придет.
   12 октября 1902

RELIGIO

1

   Любил я нежные слова.
   Искал таинственных соцветий.
   И, прозревающий едва,
   Еще шумел, как в играх дети.
 
   Но, выходя под утро в луг,
   Твердя невнятные напевы,
   Я знал Тебя, мой вечный друг,
   Тебя, Хранительница-Дева.
 
   Я знал, задумчивый поэт,
   Что ни один не ведал гений
   Такой свободы, как обет
   Моих невольничьих Служений.

2

   Безмолвный призрак в терему,
   Я – черный раб проклятой крови.
   Я соблюдаю полутьму
   В Ее нетронутом алькове.
 
   Я стерегу Ее ключи
   И с Ней присутствую, незримый,
   Когда скрещаются мечи
   За красоту Недостижимой.
 
   Мой голос глух, мой волос сед.
   Черты до ужаса недвижны.
   Со мной всю жизнь – один Завет:
   Завет служенья Непостижной.
   18 октября 1902

* * *

   Вхожу я в темные храмы,
   Совершаю бедный обряд.
   Там жду я Прекрасной Дамы
   В мерцаньи красных лампад.
 
   В тени у высокой колонны
   Дрожу от скрипа дверей.
   А в лицо мне глядит, озаренный,
   Только образ, лишь сон о Ней.
 
   О, я привык к этим ризам
   Величавой Вечной Жены!
   Высоко бегут по карнизам
   Улыбки, сказки и сны.
 
   О, Святая, как ласковы свечи,
   Как отрадны Твои черты!
   Мне не слышны ни вздохи, ни речи,
   Но я верю: Милая – Ты.
   25 октября 1902

* * *

   Будет день, словно миг веселья.
   Мы забудем все имена.
   Ты сама придешь в мою келью
   И разбудишь меня от сна.
 
   По лицу, объятому дрожью,
   Угадаешь думы мои.
   Но всё прежнее станет ложью,
   Чуть займутся Лучи Твои.
 
   Как тогда, с безгласной улыбкой
   Ты прочтешь на моем челе
   О любви неверной и зыбкой,
   О любви, что цвела на земле.
 
   Но тогда – величавей и краше,
   Без сомнений и дум приму.
   И до дна исчерпаю чашу,
   Сопричастный Дню Твоему.
   31 октября 1902

* * *

   Его встречали повсюду
   На улицах в сонные дни.
   Он шел и нес свое чудо,
   Спотыкаясь в морозной тени.
 
   Входил в свою тихую келью,
   Зажигал последний свет,
   Ставил лампаду веселью
   И пышный лилий букет.
 
   Ему дивились со смехом,
   Говорили, что он чудак.
   Он думал о шубке с мехом
   И опять скрывался во мрак.
 
   Однажды его проводили,
   Он весел и счастлив был,
   А утром в гроб уложили,
   И священник тихо служил.
   Октябрь 1902

* * *

   Разгораются тайные знаки
   На глухой, непробудной стене.
   Золотые и красные маки
   Надо мной тяготеют во сне.
 
   Укрываюсь в ночные пещеры
   И не помню суровых чудес.
   На заре – голубые химеры
   Смотрят в зеркале ярких небес.
 
   Убегаю в прошедшие миги,
   Закрываю от страха глаза,
   На листах холодеющей книги —
   Золотая девичья коса.
 
   Надо мной небосвод уже низок,
   Черный сон тяготеет в груди.
   Мой конец предначертанный близок,
   И война, и пожар – впереди.
   Октябрь 1902

* * *

   Мне страшно с Тобой встречаться.
   Страшнее Тебя не встречать.
   Я стал всему удивляться,
   На всем уловил печать.
 
   По улице ходят тени,
   Не пойму – живут, или спят…
   Прильнув к церковной ступени,
   Боюсь оглянуться назад.
 
   Кладут мне на плечи руки,
   Но я не помню имен.
   В ушах раздаются звуки
   Недавних больших похорон.
 
   А хмурое небо низко —
   Покрыло и самый храм.
   Я знаю: Ты здесь. Ты близко.
   Тебя здесь нет. Ты – там.
   5 ноября 1902

* * *

   Дома растут, как желанья,
   Но взгляни внезапно назад:
   Там, где было белое зданье,
   Увидишь ты черный смрад.
 
   Так все вещи меняют место,
   Неприметно уходят ввысь.
   Ты, Орфей, потерял невесту, —
   Кто шепнул тебе: «Оглянись…»?
 
   Я закрою голову белым,
   Закричу и кинусь в поток.
   И всплывет, качнется над телом
   Благовонный, речной цветок.
   5 ноября 1902

РАСПУТЬЯ
(1902—1904)

* * *

   Я их хранил в приделе Иоанна,
   Недвижный страж, – хранил огонь лампад.
 
   И вот – Она, и к Ней – моя Осанна —
   Венец трудов – превыше всех наград.
 
   Я скрыл лицо, и проходили годы.
   Я пребывал в Служеньи много лет.
 
   И вот зажглись лучом вечерним своды,
   Она дала мне Царственный Ответ.
 
   Я здесь один хранил и теплил свечи.
   Один – пророк – дрожал в дыму кадил.
 
   И в Оный День – один участник Встречи —
   Я этих Встреч ни с кем не разделил.
   8 ноября 1902

СФИНКС

   Шевельнулась безмолвная сказка пустынь,
   Голова поднялась, высока.
   Задрожали слова оскорбленных богинь
   И готовы слететь с языка…
 
   Преломилась излучиной гневная бровь,
   Зарываются когти в песке…
   Я услышу забытое слово Любовь
   На забытом, живом языке…
 
   Но готовые врыться в сыпучий песок
   Выпрямляются лапы его…
   И опять предо мной – только тайный намек —
   Нераскрытой мечты торжество.
   8 ноября 1902

* * *

   Загляжусь ли я в ночь на метелицу,
   Загорюсь – и погаснуть невмочь.
   Что в очах Твоих, красная девица,
   Нашептала мне синяя ночь.
 
   Нашепталась мне сказка косматая,
   Нагадал заколдованный луг
   Про тебя сновиденья крылатые,
   Про тебя, неугаданный друг.
 
   Я завьюсь снеговой паутиною,
   Поцелуи – что долгие сны.
   Чую сердце твое лебединое,
   Слышу жаркое сердце весны.
 
   Нагадала Большая Медведица,
   Да колдунья, морозная дочь,
   Что в очах твоих, красная девица,
   На челе твоем, синяя ночь.
   12 ноября 1902

* * *

   Стою у власти, душой одинок,
   Владыка земной красоты.
   Ты, полный страсти ночной цветок,
   Полюбила мои черты.
 
   Склоняясь низко к моей груди,
   Ты печальна, мой вешний цвет.
   Здесь сердце близко, но там впереди
   Разгадки для жизни нет.
 
   И, многовластный, числю, как встарь,
   Ворожу и гадаю вновь,
   Как с жизнью страстной я, мудрый царь,
   Сочетаю Тебя, Любовь?
   14 ноября 1902

* * *

   Ушел я в белую страну,
   Минуя берег возмущенный.
   Теперь их голос отдаленный
   Не потревожит тишину.
 
   Они настойчиво твердят,
   Что мне, как им, любезно братство,
   И христианское богатство
   Самоуверенно сулят.
 
   Им нет числа. В своих гробах
   Они замкнулись неприступно.
   Я знаю: больше, чем преступно,
   Будить сомненье в их сердцах.
 
   Я кинул их на берегу.
   Они ужасней опьяненных.
   И в глубинах невозмущенных
   Мой белый светоч берегу.
   16 ноября 1902

* * *

   Несбыточное грезится опять.

Фет

   Еще бледные зори на небе,
   Далеко запевает петух.
   На полях в созревающем хлебе
   Червячок засветил и потух.
 
   Потемнели ольховые ветки,
   За рекой огонек замигал.
   Сквозь туман чародейный и редкий
   Невидимкой табун проскакал.
 
   Я печальными еду полями,
   Повторяю печальный напев.
   Невозможные сны за плечами
   Исчезают, душой овладев.
 
   Я шепчу и слагаю созвучья —
   Небывалое в думах моих.
   И качаются серые сучья,
   Словно руки и лица у них.
   17 ноября 1902

ПЕСНЯ ОФЕЛИИ

   Он вчера нашептал мне много,
   Нашептал мне страшное, страшное…
   Он ушел печальной дорогой,
   А я забыла вчерашнее —
   забыла вчерашнее.
 
   Вчера это было – давно ли?
   Отчего он такой молчаливый?
   Я не нашла моих лилий в поле,
   Я не искала плакучей ивы —
   плакучей ивы.
 
   Ах, давно ли! Со мною, со мною
   Говорили – и меня целовали…
   И не помню, не помню – скрою,
   О чем берега шептали —
   берега шептали.
 
   Я видела в каждой былинке
   Дорогое лицо его страшное…
   Он ушел по той же тропинке,
   Куда уходило вчерашнее —
   уходило вчерашнее…
 
   Я одна приютилась в поле,
   И не стало больше печали.
   Вчера это было – давно ли?
   Со мной говорили, и меня целовали —
   меня целовали.
   23 ноября 1902

* * *

   Я, изнуренный и премудрый,
   Восстав от тягостного сна,
   Перед Тобою, Златокудрой,
   Склоняю долу знамена.
 
   Конец всеведущей гордыне. —
   Прошедший сумрак разлюбя,
   Навеки преданный Святыне,
   Во всем послушаюсь Тебя.
 
   Зима пройдет – в певучей вьюге
   Уже звенит издалека.
   Сомкнулись царственные дуги,
   Душа блаженна, Ты близка.
   30 ноября 1902

* * *

   Царица смотрела заставки —
   Буквы из красной позолоты.
   Зажигала красные лампадки,
   Молилась богородице кроткой.
 
   Протекали над книгой Глубинной
   Синие ночи царицы.
   А к Царевне с вышки голубиной
   Прилетали белые птицы.
 
   Рассыпала Царевна зерна,
   И плескались белые перья.
   Голуби ворковали покорно
   В терему – под узорчатой дверью.
 
   Царевна румяней царицы —
   Царицы, ищущей смысла.
   В книге на каждой странице
   Золотые да красные числа.
 
   Отворилось облако высоко,
   И упала Голубиная книга.
   А к Царевне из лазурного ока
   Прилетела воркующая птица.
 
   Царевне так томно и сладко, —
   Царевна-Невеста – что лампадка.
   У царицы синие загадки —
   Золотые да красные заставки.
 
   Поклонись, царица, Царевне,
   Царевне золотокудрой:
   От твоей глубинности древней —
   Голубиной кротости мудрой.
 
   Ты сильна, царица, глубинностью,
   В твоей книге раззолочены страницы.
   А Невеста одной невинностью
   Твои числа замолит, царица.
   14 декабря 1902

* * *

   Все кричали у круглых столов,
   Беспокойно меняя место.
   Было тускло от винных паров.
   Вдруг кто-то вошел – и сквозь гул голосов
   Сказал: «Вот моя невеста».
 
   Никто не слыхал ничего.
   Все визжали неистово, как звери.
   А один, сам не зная отчего, —
   Качался и хохотал, указывая на него
   И на девушку, вошедшую в двери.
 
   Она уронила платок,
   И все они, в злобном усильи,
   Как будто поняв зловещий намек,
   Разорвали с визгом каждый клочок
   И окрасили кровью и пылью.
 
   Когда все опять подошли к столу,
   Притихли и сели на место,
   Он указал им на девушку в углу,
   И звонко сказал, пронизывая мглу:
   «Господа! Вот моя невеста».
 
   И вдруг тот, кто качался и хохотал,
   Бессмысленно протягивая руки,
   Прижался к столу, задрожал, —
   И те, кто прежде безумно кричал,
   Услышали плачущие звуки.
   25 декабря 1902

* * *

   Покраснели и гаснут ступени.
   Ты сказала сама: «Приду».
   У входа в сумрак молений
   Я открыл мое сердце. – Жду.
 
   Что скажу я тебе – не знаю.
   Может быть, от счастья умру.
   Но, огнем вечерним сгорая,
   Привлеку и тебя к костру.
 
   Расцветает красное пламя.
   Неожиданно сны сбылись.
   Ты идешь. Над храмом, над нами —
   Беззакатная глубь и высь.
   25 декабря 1902

* * *

   Я искал голубую дорогу
   И кричал, оглушенный людьми,
   Подходя к золотому порогу,
   Затихал пред Твоими дверьми.
 
   Проходила Ты в дальние залы,
   Величава, тиха и строга.
   Я носил за Тобой покрывало
   И смотрел на Твои жемчуга.
   Декабрь 1902

* * *

   На обряд я спешил погребальный,
   Ускоряя таинственный бег.
   Сбил с дороги не ветер печальный —
   Закрутил меня розовый снег.
 
   Притаился я в тихой долине —
   Расступилась морозная мгла.
   Вот и церковь видна на равнине —
   Золотятся ее купола…
 
   Никогда не устану молиться,
   Никогда не устану желать, —
   Только б к милым годам возвратиться
   И младенческий сон увидать!
   Декабрь 1902

* * *

   Она ждала и билась в смертной муке.
   Уже маня, как зов издалека,
   Туманные протягивались руки,
   И к ним влеклась неверная рука.
 
   И вдруг дохнул весенний ветер сонный,
   Задул свечу, настала тишина,
   И голос важный, голос благосклонный
   Запел вверху, как тонкая струна.
   Декабрь 1902

* * *

   Запевающий сон, зацветающий цвет,
   Исчезающий день, погасающий свет.
 
   Открывая окно, увидал я сирень.
   Это было весной – в улетающий день.
   Раздышались цветы – и на темный карниз
   Передвинулись тени ликующих риз.
 
   Задыхалась тоска, занималась душа,
   Распахнул я окно, трепеща и дрожа.
 
   И не помню – откуда дохнула в лицо,
   Запевая, сгорая, взошла на крыльцо.
   Сентябрь – декабрь 1902

* * *

   Андрею Белому
   Целый год не дрожало окно,
   Не звенела тяжелая дверь;
   Всё забылось – забылось давно,
   И она отворилась теперь.
 
   Суетились, поспешно крестясь…
   Выносили серебряный гроб…
   И старуха, за ручку держась,
   Спотыкалась о снежный сугроб.
 
   Равнодушные лица толпы,
   Любопытных соседей набег…
   И кругом протоптали тропы,
   Осквернив целомудренный снег.
 
   Но, ложась в снеговую постель,
   Услыхал заключенный в гробу,
   Как вдали запевала метель,
   К небесам подымая трубу.
   6 января 1903

* * *

   Я к людям не выйду навстречу,
   Испугаюсь хулы и похвал.
   Пред Тобой Одною отвечу,
   За то, что всю жизнь молчал.
 
   Молчаливые мне понятны,
   И люблю обращенных в слух:
   За словами – сквозь гул невнятный
   Просыпается светлый Дух.
 
   Я выйду на праздник молчанья,
   Моего не заметят лица.
   Но во мне – потаенное знанье
   О любви к Тебе без конца.
   14 января 1903

* * *

   Днем за нашей стеной молчали, —
   Кто-то злой измерял свою совесть.
   И к вечеру мы услыхали,
   Как раскрылась странная повесть.
 
   Вчера еще были объятья,
   Еще там улыбалось и пело.
   По крику, по шороху платья
   Мы узнали свершенное дело.
 
   Там в книге открылась страница,
   И ее пропустить не смели…
   А утром узнала столица
   То, о чем говорили неделю…
 
   И всё это – здесь за стеною,
   Где мы так привыкли к покою!
   Какой же нам-то ценою
   Досталось счастье с тобою!
   29 января 1903

* * *

   Разгадал я, какие цветы
   Ты растила на белом окне.
   Испугалась наверное ты,
   Что меня увидала во сне:
 
   Как хожу среди белых цветов
   И не вижу мерцания дня.
   Пусть он радостен, пусть он суров —
   Всё равно ты целуешь меня…
 
   Ты у солнца не спросишь, где друг,
   Ты и солнце боишься впустить:
   Раскаленный блуждающий круг
   Не умеет так страстно любить.
 
   Утром я подошел и запел,
   И не скроешь – услышала ты,
   Только голос ответный звенел,
   И, качаясь, белели цветы…
   9 февраля 1903

* * *

   Погружался я в море клевера,
   Окруженный сказками пчел.
   Но ветер, зовущий с севера,
   Мое детское сердце нашел.
 
   Призывал на битву равнинную —
   Побороться с дыханьем небес.
   Показал мне дорогу пустынную,
   Уходящую в темный лес.
 
   Я иду по ней косогорами
   И смотрю неустанно вперед,
   Впереди с невинными взорами
   Мое детское сердце идет.
 
   Пусть глаза утомятся бессонные,
   Запоет, заалеет пыль…
   Мне цветы и пчелы влюбленные
   Рассказали не сказку – быль.
   18 февраля 1903

* * *

   Зимний ветер играет терновником,
   Задувает в окне свечу.
   Ты ушла на свиданье с любовником.
   Я один. Я прощу. Я молчу.
 
   Ты не знаешь, кому ты молишься, —
   Он играет и шутит с тобой.
   О терновник холодный уколешься,
   Возвращаясь ночью домой.
 
   Но, давно прислушавшись к счастию,
   У окна я тебя подожду.
   Ты ему отдаешься со страстию.
   Всё равно. Я тайну блюду.
 
   Всё, что в сердце твоем туманится,
   Станет ясно в моей тишине.
   И когда он с тобой расстанется,
   Ты признаешься только мне.
   20 февраля 1903

* * *

   Снова иду я над этой пустынной равниной.
   Сердце в глухие сомненья укрыться не властно.
   Что полюбил я в твоей красоте лебединой —
   Вечно прекрасно, но сердце несчастно.
 
   Я не скрываю, что плачу, когда поклоняюсь,
   Но, перейдя за черту человеческой речи,
   Я и молчу, и в слезах на тебя улыбаюсь:
   Проводы сердца – и новые встречи.
 
   Снова нахмурилось небо, и будет ненастье.
   Сердцу влюбленному негде укрыться от боли.
   Так и счастливому страшно, что кончится счастье.
   Так и свободный боится неволи.
   22 февраля 1903

* * *

   – Всё ли спокойно в народе?
   – Нет. Император убит.
   Кто-то о новой свободе
   На площадях говорит.
 
   – Все ли готовы подняться?
   – Нет. Каменеют и ждут.
   Кто-то велел дожидаться:
   Бродят и песни поют.
 
   – Кто же поставлен у власти?
   – Власти не хочет народ.
   Дремлют гражданские страсти:
   Слышно, что кто-то идет.
 
   – Кто ж он, народный смиритель?
   – Темен, и зол, и свиреп:
   Инок у входа в обитель
   Видел его – и ослеп.
 
   Он к неизведанным безднам
   Гонит людей, как стада…
   Посохом гонит железным…
   – Боже! Бежим от Суда!
   3 марта 1903

* * *

   Мне снились веселые думы,
   Мне снилось, что я не один…
   Под утро проснулся от шума
   И треска несущихся льдин.
 
   Я думал о сбывшемся чуде…
   А там, наточив топоры,
   Веселые красные люди,
   Смеясь, разводили костры:
 
   Смолили тяжелые челны…
   Река, распевая, несла
   И синие льдины, и волны,
   И тонкий обломок весла…
 
   Пьяна от веселого шума,
   Душа небывалым полна…
   Со мною – весенняя дума,
   Я знаю, что Ты не одна…
   11 марта 1903

* * *

   Отворяются двери – там мерцанья,
   И за ярким окошком – виденья.
   Не знаю – и не скрою незнанья,
   Но усну – и потекут сновиденья.
 
   В тихом воздухе – тающее, знающее…
   Там что-то притаилось и смеется.
   Что смеется? Мое ли, вздыхающее,
   Мое ли сердце радостно бьется?
 
   Весна ли за окнами – розовая, сонная?
   Или это Ясная мне улыбается?
   Или только мое сердце влюбленное?
   Или только кажется? Или всё узнается?
   17 марта 1903

* * *

   Я вырезал посох из дуба
   Под ласковый шепот вьюги.
   Одежды бедны и грубы,
   О, как недостойны подруги!
 
   Но найду, и нищий, дорогу,
   Выходи, морозное солнце!
   Проброжу весь день, ради бога,
   Ввечеру постучусь в оконце…
 
   И откроет белой рукою
   Потайную дверь предо мною
   Молодая, с золотой косою,
   С ясной, открытой душою.
 
   Месяц и звезды в косах…
   «Входи, мой царевич приветный…»
   И бедный дубовый посох
   Заблестит слезой самоцветной…
   25 марта 1903

* * *

   С. Соловьеву
   У забытых могил пробивалась трава.
   Мы забыли вчера… И забыли слова…
   И настала кругом тишина…
 
   Этой смертью отшедших, сгоревших дотла,
   Разве Ты не жива? Разве Ты не светла?
   Разве сердце Твое – не весна?
 
   Только здесь и дышать, у подножья могил,
   Где когда-то я нежные песни сложил
   О свиданьи, быть может, с Тобой…
 
   Где впервые в мои восковые черты
   Отдаленною жизнью повеяла Ты,
   Пробиваясь могильной травой…
   1 апреля 1903

* * *

   Я был весь в пестрых лоскутьях,
   Белый, красный, в безобразной маске.
   Хохотал и кривлялся на распутьях,
   И рассказывал шуточные сказки.
 
   Развертывал длинные сказанья
   Бессвязно, и долго, и звонко —
   О стариках, и о странах без названья,
   И о девушке с глазами ребенка.
 
   Кто-то долго, бессмысленно смеялся,
   И кому-то становилось больно.
   И когда я внезапно сбивался,
   Из толпы кричали: «Довольно!»
   Апрель 1903

* * *

   По городу бегал черный человек.
   Гасил он фонарики, карабкаясь на лестницу.
 
   Медленный, белый подходил рассвет,
   Вместе с человеком взбирался на лестницу.
 
   Там, где были тихие, мягкие тени —
   Желтые полоски вечерних фонарей, —
 
   Утренние сумерки легли на ступени,
   Забрались в занавески, в щели дверей.
 
   Ах, какой бледный город на заре!
   Черный человечек плачет на дворе.
   Апрель 1903

* * *

   Просыпаюсь я – и в поле туманно,
   Но с моей вышки – на солнце укажу.
   И пробуждение мое безжеланно,
   Как девушка, которой я служу.
 
   Когда я в сумерки проходил по дороге,
   Заприметился в окошке красный огонек.
   Розовая девушка встала на пороге
   И сказала мне, что я красив и высок.
 
   В этом вся моя сказка, добрые люди.
   Мне больше не надо от вас ничего:
   Я никогда не мечтал о чуде —
   И вы успокойтесь – и забудьте про него.
   2 мая 1903

* * *

   Я умер. Я пал от раны.
   И друзья накрыли щитом.
   Может быть, пройдут караваны.
   И вожатый растопчет конем.
 
   Так лежу три дня без движенья.
   И взываю к песку: «Задуши!..»
   Но тело хранит от истленья
   Красноватый уголь души.
 
   На четвертый день я восстану,
   Подыму раскаленный щит,
   Растравлю песком свою рану
   И приду к Отшельнице в скит.
 
   Из груди, сожженной песками,
   Из плаща, в пыли и крови,
   Негодуя, вырвется пламя
   Безначальной, живой любви.
   19 мая 1903

* * *

   Если только она подойдет —
   Буду ждать, буду ждать…
   Голубой, голубой небосвод…
   Голубая спокойная гладь.
 
   Кто прикликал моих лебедей?
   Кто над озером бродит, смеясь?
   Неужели средь этих людей
   Незаметно Заря занялась?
 
   Всё равно – буду ждать, буду ждать…
   Я один, я в толпе, я – как все…
   Окунусь в безмятежную гладь —
   И всплыву в лебединой красе.
   3 июня 1903. Bad Nauheim

* * *

   Когда я стал дряхлеть и стынуть,
   Поэт, привыкший к сединам,
   Мне захотелось отодвинуть
   Конец, сужденный старикам.
   И я опять, больной и хилый,
   Ищу счастливую звезду.
   Какой-то образ, прежде милый,
   Мне снится в старческом бреду.
   Быть может, память изменила,
   Но я не верю в эту ложь,
   И ничего не пробудила
   Сия пленительная дрожь.
   Все эти россказни далече —
   Они пленяли с юных лет,
   Но старость мне согнула плечи,
   И мне смешно, что я поэт…
   Устал я верить жалким книгам
   Таких же розовых глупцов!
   Проклятье снам! Проклятье мигам
   Моих пророческих стихов!
   Наедине с самим собою