Алексеев Николай Иванович. По зову сердца

   – Не знаю. Телеграмму подписал Алексашин.
   – Раз Алексашин, значит, новое назначение. – Ирина Сергеевна не сводила глаз с Железнова.
   Но он «пропустил» это мимо ушей и заговорил о Юре:
   – У меня сегодня в штабе много работы, так пусть Юра до ужина побудет у вас. После ужина я заберу.
   – Так и вы приезжайте ужинать. Я думаю, к этому времени вернется и Фома Сергеевич, – и, провожая на крыльцо, еле сдерживая слезы, обратилась к Железнову: – Я сегодня всю ночь глаз не сомкнула. Все о ребятах думала. Ведь их здесь оставлять нельзя. А куда девать? Может быть, Юру и моих в Княжино отвезти?
   – Я тоже об этом думал, но так ни к чему и не пришел, – глубоко вздохнул Яков Иванович. – Давайте отложим это до приезда Хватова. Его тоже вызвали.
   Хватов вернулся за два часа до ужина и, не заходя к себе, прошел прямо к Железнову.
   – Чего вызывали? – поинтересовался Яков Иванович.
   – Подрабатывали на выдвижение. Хотят до начала Смоленской операции сделать все перемещения.
   – Куда?
   – Пока не знаю. Но говорят – на корпус.
   – Видно, от нас заберут и Карпова и Доброва. Они сегодня уехали по вызову комфронта. Ирина Сергеевна в смятении. У нее на Карпова были большие надежды. Удалось побывать у майора Никольского?
   – Добрался. – Хватов снял шинель и повесил на рогульку… – Он предлагает паренька положить на обследование и только после этого сумеет сказать, можно ли вернуть ему зрение.
   – А когда?
   – А это уж теперь будет зависеть от желания Валентиновой. А где Юра? Я зашел в военторг и купил по шоколадке. Одели?
   – Одели. Юрка потребовал погоны. Я, говорит, солдат, и мне погоны положены. А где Соколов?
   – Он сошел у медсанбата.
   Яков Иванович позвонил в медсанбат. Трубку взял подполковник Соколов.
   – Павел Сергеевич, что вы узнали о Гребенюке Иване Фомиче? Что? Его уже эвакуировали в толовой госпиталь фронта? Жаль! Тогда я вас прошу по мере возможности все же выяснить, где он будет находиться. Этот человек мне дорог. Он все время оберегал моего сына. Будьте добры!
   – У нас, Фома Сергеевич, до ужина еще целый час, – Яков Иванович постучал по часам. – Давай подумаем, кого будем рекомендовать вместо Карпова, и так по всей цепочке, а также и вместо тебя. Откровенно говоря, очень жаль мне с тобой расставаться. Ведь скоро два года, как мы вместе. Что только не пережили… Ну, ладно, дружище. Давай думать. Вместо Карпова я предлагаю майора Тарасова, а вместо него – на должность начштаба – майора Егорова. На его место – комбатом капитана Кочетова. Он сегодня прибыл с курсов. Посмотрел бы, какой стал представительный. Твое мнение?
   – Я за! – без колебаний согласился Хватов, – прекрасные и командиры и коммунисты.
   – А кого ты вместо себя предлагаешь? – спросил его Железнов.
   – Если ты, Яков Иванович, не против, я предлагаю подполковника Милютина.
   Помолчали.
   – Ну что ж, хорошая кандидатура, – и Яков Иванович положил свою увесистую ладонь на стол. – Согласен. А теперь поехали к Ирине Сергеевне и обнадежим ее хотя бы этой чуточкой надежды.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

   Карпов и Добров вернулись на второй день вечером.
   Добров зашел к Железнову.
   – Ну что, Иван Кузьмич, сосватали? – поинтересовался Железнов.
   – Как будто бы сосватали на дивизию. Но куда – не сказали. С каждым в отдельности беседовал сам Соколовский. У нас, сказал он, есть думка выдвинуть вас на дивизию. Конечно, это не сегодня и не завтра, но скоро. Одно советую вам – бережливее относитесь к командному составу. Потом, говорит, у вас есть замечательные качества – храбрость и бесстрашие. Но комдиву нужны еще разум и выдержка. Так что, прошу вас, не суйтесь без нужды в пекло и так далее. Здесь я понял, что он говорил не без твоего, Яков Иванович, участия.
   Карпов, так тот сразу же прошел в автопарк, но Валентиновой там не было. Позвонил ей на квартиру. После многих звонков в трубке зазвенел тоненький детский голосок:
   – Мамы нет дома. Ушла за ужином.
   Он полагал, что ошибся, и позвонил еще раз. Ответил тот же голосок и то же самое.
   – А ты кто будешь?
   – Я? Я Дуся. Дочка мамы.
   И этот голосок девочки как-то сразу наполнил его душу новым, до сего времени неведомым чувством, и его потянуло сейчас же туда пойти. Не теряя времени, Карпов позвонил в полк майору Тарасову и, убедившись, что в полку все благополучно, а на фронте спокойно, широкими шагами направился к дому Валентиновой. У плетня остановился и с удивлением посмотрел на двух маленьких солдатиков. Один из них – при погонах, – изображая из себя кавалериста, скакал верхом на палочке и лихо рубил воздух самодельной саблей.
   Другой, без погон, стоял неподвижно и смотрел на закат солнца.
   – Здравствуйте, казаки! – приветствовал их Карпов.
   Юра принял стойку смирно и отчеканил:
   – Здравия желаю, товарищ подполковник!
   Ваня, тот просто сказал «здравствуйте». На крыльцо выбежала и поприветствовала Карпова девочка в красном с горошком платьице и с такими же цветастыми бантиками в косах, а за ней и Ирина Сергеевна.
   – Тебя зовут Дуся. – Карпов пожал руку девочки. – А вот как звать боевых орлов, не знаю.
   – Рядовой стрелковой дивизии Юрий Железнов! – четко доложил Юра.
   – Сын нашего генерала? – Карпов обратился к Валентиновой.
   – Да, сын генерала, – подтвердила она. – А это мой сын, Ваня. – И губы ее дрогнули.
   Удивленно глядя на Ваню, Карпов раскрыл рот, чтобы спросить, что с ним, но Ирина Сергеевна, приложив палец к губам, остановила его и здесь же подтолкнула дочь:
   – Дуся, приглашай Петра Семеновича ужинать с нами. – Дуся подошла к Карпову, взяла его за руку и тем же, что и в телефоне, голоском пропела:
   – Петр Семенович, идемте с нами ужинать.
   Ирина Сергеевна рассадила ребят так, чтобы Ваня был около нее и чтобы ей было легче помочь ему поесть. Карпов сидел напротив нее и думал, как помочь женщине в этом безысходном горе. Подбодрить участливым словом? Что толку? Деньгами? Было бы самое лучшее, думал он. Для того, чтобы пристроить ребят где-нибудь в тылу, у крестьян, нужны большие деньги, а с деньгами у него самого было плохо: ведь он жил только на фронтовые, а все остальное жалованье получает в Княжино жена по аттестату, который он выслал ей в тамошний райвоенкомат еще в сорок первом году.
   После ужина Ирина Сергеевна, убрав со стола, дала Дусе тряпочки и устроила ее в уголке мастерить одежку для куклы, сделанную из таких же тряпочек. Ребят же посадила за стол, положила перед Юрой брошюрку о героическом подвиге Зои Космодемьянской и попросила почитать Ване. И вот, когда дети занялись своим делом, она вышла на крыльцо и там опустилась на ступеньку к Карпову, который с нетерпением ждал этого момента: ведь из-за последних событий они не виделись, как ему казалось, целую вечность. К тому же вечер дыханием цветущей хвои будоражил душу. А тут еще своими трелями манил к себе в черноту леса шальной соловей.
   – Пройдемся немного, – обхватив рукой, приподнял ее Карпов и коснулся губами ее губ.
   – Не надо, Петя, – Ирина Сергеевна сняла его руку со своего плеча. – Я очень и очень устала. Не знаю, как только ноги держат. – И снова опустилась на ступеньку. – Давай лучше поговорим, как дальше жить будем? Видишь, как у меня получилось, – и радость и горе… А тут ходят слухи, что тебя назначают на другое место и даже в другую армию.
   – Да, Ириша, назначают. Но ты не волнуйся. Я как только на новом месте обживусь, так сразу же буду хлопотать, чтобы тебя перевели к нам в дивизию или куда-нибудь поближе. Тогда мы опять будем вместе.
   – А дети?
   – А их надо устроить где-нибудь поближе к тылу, у крестьян.
   – Это, Петя, легко сказать, да сделать трудно. Кто это возьмет на себя обузу и ответственность возиться со слепым мальчиком?
   – За хорошие деньги возьмутся. А деньгами я помогу.
   – А я, Петя, думаю о другом.
   – О другом? – насторожился Карпов. Он очень боялся, как бы она не решилась повезти их вместе с Юрой в Княжино, ведь там была его жена.
   – Вчера я была в нейрохирургическом госпитале. – Зная ревнивое отношение Карпова к Хватову, она сознательно здесь покривила душой. – Там мне предложили положить Ваню на обследование. Говорят, некоторым при таком ранении возвращают зрение. Но прежде чем на это решиться, я хочу посоветоваться с тобой.
   – А что? Это, пожалуй, самое правильное решение.
   Но сказал он это каким-то безучастным тоном, как о совершенно чужом ребенке, и это больно отозвалось в материнском сердце Ирины Сергеевны. И она как-то сразу сникла.
   – Ириша, ты чего? Плохо тебе? – Карпов обнял и привлек ее к себе. – Может быть, боишься, что уеду и забуду? Нет, этого не будет, наоборот, буду тосковать и нестерпимо ждать того времени, когда мы снова будем вместе. Ну, что? Скажи хоть слово.
   – Ну, что тебе сказать? – И чуть было не сорвалось у нее с языка, что мужем-то он, Петя, может стать, а вот станет ли отцом… Но сказала другое: – Тяжело мне будет без тебя…
   Там, где только что замолчал соловей, замелькали узенькие лучи автомашины. Карпов встал и хотел было спрятаться от посторонних глаз. Ирина Сергеевна его задержала:
   – Что ж, так и дальше будем прятаться от людей?
   – Это машина комдива, и я не хочу, чтобы он меня здесь видел.
   – Ну и что ж. Пусть видит.
   Но за Юрой приехал только один Польщиков. Услышав сигнал, ребята высыпали на крыльцо.
   – Раз так получается, я поехал. – Карпов поцеловал Валентинову. – Польщиков подбросит меня до автопарка, а там дежурной я доберусь и до полка, – и хотел было сесть в машину, но Ирина Сергеевна задержала:
   – Попрощайся с детьми.
   Карпов проворно взбежал на крыльцо и пожал Ване с Дусей руки:
   – До свидания, детки. Всего вам хорошего. Слушайте маму.
   Красный глазок машины давно растворился в ночной черноте, а Ирина Сергеевна, прижав к себе ребят, все еще смотрела ему вслед, удрученно думая о неласковом отношении Карпова к детям.
   «А где ему взять ласки, когда всю свою жизнь жил в свое удовольствие – пустоцветом?» – мысленно сказала сама себе.
   На другой день утром Карпов вызвал к себе начфина и приказал затребовать из военкомата данный жене денежный аттестат.
   – А что с ней? – удивился начфин.
   – Да ничего. Так надо.

* * *

   Яков Иванович возвратился к себе в землянку, когда Юра уже лежал в постели. Он наскоро разделся, помыл руки и присел возле Юры.
   – Вот видишь, сынок, какая у твоего отца служба. Никак не найду даже часика, чтобы пораньше освободиться и поговорить с тобой про твое житье-бытье, про твоих друзей и начальников. Да, чуть не забыл, – и Яков Иванович вытащил из кармана шинели мешочек с карамелью и вручил сыну. – Давай съедим сегодня по одной. А завтра возьми с собой и угости ребят Ирины Сергеевны. Ну, рассказывай, – Железнов сел поудобнее на чурбачок.
   – А что рассказывать-то? – Юра, смакуя, сосал конфеты. Ведь за все время войны такая сладость с приятной кислинкой впервые попала ему в рот.
   – А ты начни с самого-самого начала, с того момента, как мама ушла из дому по городской тревоге.
   На этот раз Юра смог поведать отцу весь ужас только первого дня войны и весь тот кошмар, который пережил он с бабушкой и ребятами Валентиновой. И уже было начал рассказывать о том, как вернулась мать, как они эвакуировались, и на фразе: «Нас погрузили в машину – и на вокзал, и на вокзал…» путанно повторил несколько раз и заснул.
   И так каждый вечер понемногу Юра раскрывал перед отцом свою жизнь и героические дела партизан Подмосковья и Смоленщины.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

   Весна пришла и в Княжино. Горячее солнце быстро согнало снег, и луга зазеленели муравой, а поля – озимью. Княжинцы спешили до начала полевых работ поднять землю на своих огородах да привести в порядок усадьбы. Аграфена Игнатьевна, хотя и некуда было спешить, тоже не отставала от своих соседей. И вооружившись лопатой, также ковырялась в своем маленьком огороде.
   – Бог на помощь! – приветствовал ее с улицы старичок почтальон. – Железнова?
   – Железнова, батюшка, Железнова, – засеменила Аграфена Игнатьевна к изгороди.
   – Вот депеша с фронта. Так что, мать моя, идемте в дом. Надо в книге расписаться и время проставить.
   Прежде чем это выполнить, Аграфена Игнатьевна, вооружившись очками, первоначально прочла телеграмму и, уставившись на почтальона неподвижным взором, бухнулась на табуретку.
   – Батюшка, дорогой мой, да знаешь ли, какую ты нам радость-то принес, – залепетала Аграфена Игнатьевна. – Да за такую телеграмму моей расписки мало. – И она достала из шкафчика бутылку с остатками самогона и все вылила в стакан. – Потчуйтесь и закусывайте, – пододвинула Игнатьевна ему тарелку с салом и хлебом.
   Тут вошла Русских и отвесила почтальону поклон.
   – Хлеб да соль! Нет ли, Порфирьевич, и мне весточки?
   – Ну как нет. Тебе, Гавриловна, всегда есть, – и он вручил ей письмо. На этот раз от Ивана.
   – Спасибочко, дорогой. Заходи, я тебя тоже угощу.
   – А вам, Игнатьевна, от кого?
   Вместо Игнатьевны ответил Порфирьевич.
   – От самого Железнова. – И, глядя поверх очков на Игнатьевну, спросил: – Разрешите, я прочту. – Та в знак согласия кивнула головой.
   – Мои дорогие, восклицание, – торжественно читал он. – Сообщаю большую радость точка Сегодня возвратился Юра в полном здравии точка Обнимаем целуем вас Яков и Юра Железновы точка Подробности письмом.
   Проводив почтальона и Гавриловну до калитки, Аграфена Игнатьевна вернулась в дом, быстро умылась, оделась и, взяв телеграмму, направилась на завод. На ее счастье, на кольце стоял автобус (теперь от Княжино до завода шла хорошо укатанная гравийка.)
   На заводе ей тоже повезло – на проходной дежурил односельчанин, инвалид этой войны, и он пропустил Игнатьевну прямо в цех.
   Матери всегда матери. И даже такая волевая и выдержанная женщина, как Нина Николаевна, и та, прочтя телеграмму, не постеснялась своих цеховых товарищей и товарок, упала на грудь матери и разрыдалась.
   – Буде, доченька. Успокойся, – приголубила ее Аграфена Игнатьевна и посадила на ящик. – Не плакать, а радоваться надо, доченька.
   – Что с ней? – встревожились товарки.
   – Сын, милые, нашелся. Юрочка… – дрогнувшим голосом поведомила Аграфена Игнатьевна.
   И полетело по цеху: у Нины Николаевны сын нашелся…
   Тут же все стали советовать поехать и забрать его. На фронте мальчишку, как и любого другого, на каждом шагу подстерегает опасность. А тут все-таки глубокий тыл. Нина Николаевна тоже была такого мнения и, не откладывая дела в долгий ящик, пошла с Аграфеной Игнатьевной в партком к Илье Семеновичу.
   – Что с тобой? – сразу же усадил он Нину Николаевну на диван. – Не пойму, то ли плачешь, то ли радуешься?
   – Радуюсь, Илья Семенович, – и она протянула ему телеграмму. – Юра нашелся. У Яши он.
   – От всей души рад и за тебя, Нина, и за тебя, Аграфена Игнатьевна.
   – Пришла просить вас, Илья Семенович, посодействовать перед дирекцией о предоставлении мне отпуска для поездки за Юрой.
   – Хорошо. Посодействую, – и осекся, вспомнив, что, приехав на фронт, Нина обязательно захочет повидать и дочь. А узнав о ней правду, будет страшно потрясена. – Постой-постой, а тут же Яша пишет, что «подробности письмом». Так давай уж подождем письма. Тогда все и решим об отпуске.
   – А чего ждать-то? Невмоготу, Илья Семенович.
   – А вдруг ты туда, а он сюда с попутным солдатиком едет?
   Нина Николаевна в знак согласия кивнула головой:
   – Вы правы. Будем ждать.
 
 
   Время шло, а письма все не было, и Нина Николаевна, а глядя на нее, и Аграфена Игнатьевна – очень волновались. После работы Нина Николаевна каждый раз стала заходить на почту.
   Зашла и на этот раз. Девушка, как и вчера и позавчера, ответила:
   – Вам, товарищ Железнова, письма еще нет.
   Удрученная Нина Николаевна медленно направилась к выходу и почти у самых дверей столкнулась с женой Карпова Галиной Степановной. Галину Степановну было не узнать. Вместо жизнерадостной, красивой, всегда прибранной женщины, перед Железновой оказалась разъяренная фурия. Лицо вспухшее, глаза горят злостью, из-под косынки выбиваются лохмы. По всему видно, что у нее случилось большое горе.
   Нина Николаевна взяла ее под руку и отвела в угол:
   – Что с тобой, Галя? С Петром Семеновичем что-нибудь случилось?
   – А черт его знает, что с ним случилось. – Галина Степановна скрипнула зубами. – Видно, другую бабу завел.
   – Тише. Кругом люди, – сказала Нина Николаевна и вывела ее на улицу. Там, посадив Галину Степановну на скамейку, спросила: – Откуда ты такую гадость подхватила?
   – В военкомате. Жду неделю, вторую денег – мне всегда двадцать пятого приносили, – а их все нет и нет. Дай, думаю, съезжу и узнаю, в чем дело? Поехала. А мне и говорят: «Часть ваш аттестат отозвала». Почему отозвала? А у самой сердце разрывается. – «Если погиб, то не таите, скажите правду». А военком мне и говорит: «Вы, гражданка Карпова, не волнуйтесь. Если бы ваш муж погиб, то мы вас с денежного довольствия не сняли бы, а назначили бы пенсию». Понимаешь? Значит, жив и невредим. И накось, ничего не говоря – хлоп! И снял аттестат. Мне, как ты знаешь, денег и без его аттестата хватает. Все равно я их на книжку кладу. Вот взяла только тысячу на постройку нашего княжинского танка. А так они все целехоньки. Но и ему они незачем. Потом почему ничего не написал? Да и последние его письма стали редки и так себе – ни любви, ни печали. Так что, не говори, тут наверняка баба. Да еще такая, – Галина Степановна сжала кулак, – с рукой. Вот написала телеграмму – пошлю на имя командира части, пусть сообщит, в чем дело? – и Галина Степановна поднялась, но Нина Николаевна вновь ее посадила.
   – Зачем посылать-то? На днях я еду к Яше, все у него разузнаю и сразу же тебе напишу.
   Галина Степановна скривила рот и, качая головой, сказала:
   – Ничего тебе твой Яша не скажет.
   – Это почему же?
   – Да только потому, что Петра там нет. У него другая полевая почта. Так что, – она решительно рванула телеграмму, – ничего не буду посылать, а поеду сама. Унижаться не буду, но покажу, что я не та, что была до войны, и то, что могу сама за себя постоять!
 
 
   Письмо от Железнова пришло через две недели. Да. Через очень долгие две недели.
   Яков Иванович подробно писал, как Юра вместе с изгнанниками-крестьянами перешел фронт, каково его состояние, как он выглядел и был одет. Написал и то, что был в партизанах, умалчивал только, что мальчишка был ранен.
   На следующий день Нину Николаевну и Галину Степановну провожали в дальнюю дорогу.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

   В Москву добрались на шестой день. Оставив Карпову на вокзале с вещами, Железнова, как советовал Илья Семенович, направилась в Управление кадров. Там ее любезно принял полковник Сергиенко.
   – Поезжайте со своей спутницей на Стромынку в офицерский резерв. Завтра утром оттуда машинами направляются офицеры в резерв Западного фронта. Я пишу, – полковник протянул ей записку, – чтобы вас отправили с этими офицерами. Прибыв во фронтовой резерв, найдете там офицера отдела кадров фронта. Он свяжется по телефону с генералом Железновым. А дальше, как я полагаю, все будет в порядке.
   Все так и получилось, как говорил полковник Сергиенко. К вечеру они прибыли в офицерский резерв фронта. С помощью дежурного быстро нашли офицера отдела кадров капитана Веденеева. Веденеев тут же связался с генералом Железновым, а когда тот был на проводе, приветствовав его, передал трубку Нине Николаевне.
   Надо было видеть, как она вдруг преобразилась: лицо озарилось и радостью и волнением, да и трубку-то она взяла, как бы боясь ее уронить, двумя руками и дрогнувшим голосом прокричала:
   – Яша! Это ты? Здравствуй, дорогой. Это я, Нина. – Коротко сообщив, где она находится, попросила: – Дай Юрочке трубку. – Но тут лицо резко затуманилось скорбью. – А где он? У Ирины Сергеевны? А как мне хотелось услышать голос. Как он, здоров? – и, слушая мужа, украдкой согнутым пальцем смахнула набежавшие слезинки.
   – Спроси, где Карпов? – напомнила ей Галина Степановна.
   – Яша, со мной приехала жена Карпова Галина Степановна. Он от тебя далеко?.. Алло! Алло! Яша, я тебя слушаю… – несколько раз повторила Нина Николаевна эту фразу, но телефон молчал, хотя в него было слышно странное покашливание Железнова.
   – Наверное, к нему кто-то зашел, – зажав микрофон, сказала она Галине Степановне.
   Но никто к нему не зашел. Приезд Карповой был для него как снег на голову. И Железнов обдумывал, как бы сделать, чтобы она не встретилась с Ириной Сергеевной. Наконец сказал:
   – Слушай, Нина. Сегодня, надо полагать, уже будет темно. За вами приедет на моей машине адъютант лейтенант Зубарев. Вы там в резерве переночуйте, а рано утречком поедете. Вначале вы завезете Карпову к мужу – это почти по пути, – и, видимо, к обеду ты уже будешь у нас. Полагаю, что на фронте все будет спокойно и мы с Юрой тебя встретим. Все поняла? Тогда до свидания… Обнимаю, целую. А теперь дай трубку товарищу Веденееву. – И Железнов вкратце повторил все то, что только что передал жене, и попросил его разместить их до утра в резерве.
 
 
   Вначале ехали по Варшавке. Леса справа и слева были сплошь забиты воинскими частями. Галина Степановна с тревогой смотрела на них, полагая, что это уже передовая, и, боясь, как бы не проехали мужа, все время спрашивала лейтенанта:
   – А это не часть подполковника Карпова?
   – До части вашего мужа еще далеко, – не поворачиваясь, отвечал Зубарев. Он и сам с удивлением смотрел на сновавших в лесу около пушек и машин солдат. Когда вчера они проезжали эти места, здесь войск не было.
   В Юхнове свернули на северо-запад. До Вязьмы тащились по разбитой дороге часа три. Зато, когда миновали Вязьму и выехали на автостраду, поехали быстрее, но у Гредякино уперлись в хвост длиннющей колонны автомашин и артиллерии, которую обгоняли почти час.
   Зубарев чуть было не выпалил: «Да это же наши». Но вовремя сдержался. Он хорошо знал, что это разведывательный батальон, артдивизион и автопарк дивизии демонстрируют движение прибывших войск в район сосредоточения правого крыла фронта. Свернув у Истомино в лес, колонна остановится на дневку, а с наступлением темноты вернется в район Гредякино, чтобы утром вновь двинуться в «район сосредоточения». У этого селения Зубарев скомандовал шоферу повернуть налево. До Издешкова дорога была ничего, а после, как только переехали железнодорожную колею, колдобина на колдобине. Женщины даже взмолились и попросили где-нибудь на сухом месте остановиться и чуточку передохнуть от этой тряски.
   – А мы уже приехали, – обрадовал их Зубарев. – Слышите? – Показал он в сторону глухого разрыва. – Вот это уже фронт разговаривает.
   Женщины вышли, а он прошел к комендантскому посту и расспросил, как проехать к подполковнику Карпову. Старший поста выделил красноармейца, и тот, сев на место шофера, повел машину по лежневке через болотце. Затем миновали выгоревший лес и подкатили прямо к землянкам.
   – Это жена подполковника Карпова, – доложил красноармеец дежурному комендатуры.
   – А вы? – лейтенант обратился к Железновой. За нее ответил Зубарев:
   – Это жена нашего комдива. Мы едем дальше.
   – Извините, пожалуйста, – козырнув, дежурный обратился к Карповой, – сами знаете, фронт. Будьте добры, предъявите документ, удостоверяющий вашу личность.
   Галина Степановна протянула ему паспорт.
   Убедившись, что это женщина есть именно жена Карпова, взял ее вещи и, пожелав Железновой доброго пути, предложил Галине Степановне идти за ним. Нина Николаевна проводила Карпову до самой землянки. Расставаясь, договорились, что обратно поедут вместе.
   – А где подполковник? – спросила Карпова лейтенанта, зажигавшего гильзу-светильник.
   – На НП. Слышите, что творится? Он сейчас за комдива остался. – И лейтенант позвонил по телефону, но Карпова на своем НП не оказалось. Ответили, что он перешел на НП полка. – А вы не беспокойтесь, располагайтесь, как дома. – Лейтенант ушел.
   Горя жгучей обидой и считая, что в ее горе замешана женщина, Галина Степановна, оставшись одна, просмотрела все в планшете Карпова, перерыла в его чемодане все вещи, перевернула постель и, не найдя ничего подозрительного, обессиленная опустилась на табуретку.
   Но время летело и делало свое миротворное дело, понемногу гася ее гнев. А тут еще и стрельба стихла. Галина Степановна встала, умыла лицо, поправила перед зеркалом прическу, попудрилась и даже подмазала помадой губы. Потом застелила стол простыней, поставила на него привезенные с собой консервы, сало и заветную поллитровку, которую в ожидании мужа бережно хранила полтора года. И вот послышались торопливые шаги. Галина Степановна погасила свет и спряталась в углу за мужнину шинель, а чтобы скрыть ноги, пододвинула к себе табуретку.
   Карпов, считая, что это приехала Ирина Сергеевна, уж никак не мог себе представить, что из такой дали пожаловала жена, несся к себе, не чуя ног. Но, распахнув дверь, застыл на пороге, удивленный темнотой.
   – Ириша, ты где? – Карпов зажег спичку.
   И тут табуретка с грохотом отлетела к противоположной стене, тут же рухнула с гвоздя шинель, и, к ужасу Карпова, перед ним предстала разъяренная Галина Степановна.
   – Галя? – поразился Карпов.
   – Да, Галя, – сжав кулаки, пошла в наступление жена. – А ты, подлец, ждал Иришу? Значит, для нее отобрал аттестат? Для нее? Ну! Молчишь? Так я сейчас заставлю тебя говорить, паскуда! – размахнулась она. Карпов перехватил ее руку.