– Ну, значит, так тому и быть, – подытожил Солудев.
– Для порядка надо проверить, откуда икорка, – высказался Петраков.
– Верней верного, что из похищенного проднабора, – высказался Мышкин.
– Вот я и говорю – проверить надо, – кивнул Алексей Матвеевич.
Заместитель начальника управления старший майор госбезопасности Огурцов встретил оперативников явно в лучшем настроении, нежели то, в коем был при расставании с ними. Он не пытался скрыть своего удовлетворения тем, как складывалась ситуация по расследованию убийства Павлухова. В его кабинете оказался также и следователь управления УНКВД Андрей Григорьевич Грязунов, получивший указание Огурцова на соединение этих двух убийств в одно дело. Услышав доклад Петракова и посмотрев продуктовую накладную, Огурцов не расстроился.
– Я договорюсь, чтобы по вопросу выяснения принадлежности банки с черной икрой нам пошли навстречу и дали исчерпывающую информацию, – уверенно заявил он. – Дело практически раскрыто и, слава богу, имеет чисто уголовный подтекст.
– А если… – хотел высказать сомнения Алексей Матвеевич, но не успел.
– Не надо никаких «если», Петраков, – недовольно поморщился Огурцов. – Мне уже звонили, и я доложил, что следствие закончено. Всей группе объявлена благодарность.
«Ну что же, может быть, все на самом деле проще, чем мне кажется», – попытался успокоить себя капитан милиции.
Вечером, перед тем как поехать домой, Петраков просмотрел сводку преступлений по городу и с удивлением увидел среди потерпевших клиента своего отца – Бронислава Петровича Христофорова. В сводке сообщалось, что неизвестными преступниками ограблена квартира оперного певца, причем в списках похищенного, кроме денег и мелких ценностей, значилась даже мебель.
Ванька Зарецкий, а по новой ксиве Петров Дмитрий Сергеевич, стараниями Соскова был устроен экспедитором на Бадаевские продовольственные склады. После посещения оперы он снова вернулся жить к Софье и даже зарегистрировался по новым документам в домоуправлении. Соня рассказала ему о том, как попала к Деду, и Цыган, прочувствовав ее боль от пережитого, понял, что все сильнее привязывается к образованной девушке. Кроме него, еще два подручных Деда – Шкет и Чеснок были оформлены складскими водителями на грузовые машины. На всех троих по линии продуктового отдела горисполкома была оформлена бронь от призыва на фронт.
Несмотря на строгое указание Деда «залечь на дно» и до поры не высовываться, Ванька уговорил Шкета и Чеснока совершить кражу на квартире оперного певца, которого Цыган решил наказать. То, что Христофоров оскорбил подругу Софьи, затронуло его намного больше, чем он мог предположить. Новое ощущение было непонятно, и, поскольку Ванька привык к определенности в своей жизни, ему становилось немного не по себе. Его также задело то, что Христофоров выказал свое презрение к ним, людям второго сорта. Ванька, много натерпевшийся от милиции и исправительной системы, реагировал на это очень болезненно. Цыган решил не просто наказать певца, а нанести такой удар, от которого тот никогда не оправится.
Установив, когда Христофоров уходит на репетицию, он рассчитал время и, получив ранним утром на складе маршрутный лист на овощехранилище, вместе со Шкетом подъехал к его дому на служебном грузовике с заранее замененными номерами. К тому времени Чеснок, оставив свою машину, дождался ухода Христофорова и вскрыл дверной замок его квартиры. Цыган с Чесноком зашли в квартиру и занялись поиском ценностей. Долго искать не пришлось. Деньги, пятьдесят тысяч рублей, Христофоров прятал под матрасом в спальне. Золотые карманные часы, золотой портсигар, дорогущая антикварная трость с ручкой в виде золотой головы змеи с двумя изумрудами вместо глаз и другие золотые безделушки чуть ли не в четверть килограмма весом воры нашли в кабинете певца, в оборудованном под ковром тайнике. Чеснок, восемнадцатилетний урка, бывший учащийся ремесленного училища, при виде такого богатства выглядел полным идиотом, так как не мог от удивления закрыть отпавшую нижнюю челюсть. Затем по намеченному Цыганом плану они совершенно открыто подогнали машину к подъезду и откинули борта. Цыган решил воспользоваться тем, что в городе идет эвакуация целых предприятий и учреждений. Чтобы выглядеть как настоящие грузчики, парни стали кричать и материться, вынося дорогущую мебель из квартиры.
– Осторожней заноси! – на весь подъезд руководил ответственный за «эвакуацию».
Из соседней квартиры вышла пожилая интеллигентная женщина с маленькой собачкой на руках и поинтересовалась у старшего грузчика:
– А что, молодой человек, Бронислав Петрович переезжает?
– Какой переезд? Эвакуируется ваш сосед, – уверенно ответил Цыган.
– А где же он сам?
– На улице. Следит, чтобы ничего не украли, – соврал вор.
– Так хотелось с ним попрощаться… – посетовала соседка.
Машина была уже почти полностью загружена, когда соседка Христофорова вышла-таки со своей собачкой на улицу. Пока она озиралась по сторонам, к машине подошел пожилой мужчина. Женщина, узнав в нем управдома, поздоровалась.
– Что здесь происходит? – поинтересовался тот.
– Бронислав Петрович эвакуируется, – опередив Цыгана, доложила женщина.
– А почему он меня не поставил в известность? – удивился управдом.
– Вы в какое время живете? – раздраженно, повысив тон, рыкнул на него Ванька. – Сейчас все решается в один день. Принято решение эвакуировать весь оперный театр. Мы уже вторую квартиру вывозим.
– А где товарищ Христофоров? – уже мягче спросил мужчина.
– Наверху, увязывает последнюю мелочь, – пошел ва-банк Ванька.
– Подождите меня здесь, – бросил управдом, направляясь к подъезду.
Ванька подал сигнал подельникам, и те моментально сели в грузовик.
– Вагоны ждать не будут. Отойдите, гражданочка! – Цыган закрыл задний борт.
– Как, вы уезжаете? – удивилась женщина – А как же Бронислав Петрович? Что ему передать?
– Передайте ему пожелание всего хорошего от почитателей его оперного таланта, – улыбнулся Зарецкий.
– Да, Цыган, ты просто знатный босяк! – с восхищением, как только тронулась машина, подал голос отошедший от испуга Шкет. – Так вот на шарап хату взял!
Овощехранилище находилось сразу за городом, недалеко от Волковой деревни. Понимая, что от мебели нужно срочно избавляться, Ванька решил остановиться, как только проехали деревушку. За пять минут парни прямо с борта скинули всю антикварную ценность Христофорова в дорожную грязь. Из поломанного шкафа на землю посыпались дорогие костюмы Христофорова.
– Цыган, а зачем же мы корячились? – изумился Чеснок, указывая на разбитую мебель и одежду. – Я думал, толкнем все на рынке. Ведь хорошие фити-мити сорвать можно было.
– С этим барахлом нас враз заметут, а таскали мы его для аферы, чтобы маза перла, – соврал Ванька, рискнувший с мебелью лишь желая нанести непоправимый урон любителю сладкой жизни.
– Ну и жук ты! – восхитился Чеснок.
Овощехранилище, у которого заканчивалась однорядка дороги, находилось в километре от старого сельского кладбища и напоминало большое бомбоубежище. У ворот стояла бытовка, из крыши которой торчала труба буржуйки. На звук вышел мужик, одетый, несмотря на теплый день, в ватную телогрейку и с винтовкой образца 1914 года.
– За овощами! – Ванька протянул ему заказ-наряд.
– А че на двух машинах? – удивился охранник. – Там овощей осталось центнеров десять, не более.
– Наше дело малое: получил и вези, – пожал плечами Цыган. – Открывай калитку!
Охранник, оказавшийся единственным человеком на складе, не спеша распахнул ворота, и первая машина задним ходом въехала внутрь. К удивлению Цыгана, внешне неприглядное хранилище внутри оказалось огромным помещением с хорошим освещением. Двери и ворота в склады были открыты настежь, что говорило об отсутствии здесь продуктовых или иных запасов.
В самом конце хранилища охранник открыл последнюю закрытую дверь, за которой оказалось мешков двадцать с картошкой и морковью.
– Ну что, дядя, тебе можно и домой теперь? – когда все погрузили, спросил охранника Цыган.
– Да нет, паря, я трошки посижу тут еще. Глядь, и вспомнят обо мне, – хитровато улыбнулся страж пустоты.
– А ты, я не пойму, из ВОХРы или армейский?
– Нет, я тутошний, – указал в сторону леса мужичок.
Вечером Ванька Зарецкий с напарниками приехал к Нецецкому в деревню Каменку, куда осторожный вор перебрался из города – подальше от облав. На воровской малине, распивая самогон, сидели Дед, Федуля, Зиночка и еще пара молодых воров. Поздоровавшись, Ванька высыпал на стол украденные из квартиры певца деньги и ценности.
– Большой скос, ничего не скажешь, – без особой радости произнес Дед, перебрав золотые вещицы. – Сколько ассигнациями?
– Пятьдесят косых, – гордо отозвался Шкет. Затем протянул трость: – И вот еще…
– Ну-ка, растолкуй, какого карася на уши поставили, – обратился к нему Нецецкий, с интересом рассматривая последний трофей.
Шкет принялся рассказывать, по молодости приукрашивая события, отдавая должное смелости Цыгана, но и себя с Чесноком не забывая выставить в приглядном виде.
– Что скажешь, Федуля? – повернулся Нецецкий, выслушав его, к напарнику.
– А что бодягу разводить, когда все полный ажур? – порадовался за молодежь добродушный силач.
– А ты что скажешь, Зиночка? – продолжил опрос своей банды Нецецкий.
– Что Ванечка самый фартовый, я и раньше знала, – Зинка томно посмотрела на Цыгана, – но то, что он подставляется, когда у нас такие планы, мне не нравится.
– Дело толкует бесовка, – поддержал женщину Нецецкий. – Ты, Цыган, теперь Дмитрий Сергеевич Петров, и не имеешь права рисковать собой.
– Хватит баланду травить! – начал злиться Ванька.
– Баланду ты с лялькой своей травить будешь, а я тебе дело толкую, – разозлился в свою очередь Нецецкий. – Мы уже двоим кишки выпустили, дорогу к харчам расчистили. Тебя опять же с пацанами к делу определили. То, что ты принес, – мелочевка по сравнению с тем, что мы скоро возьмем. И риск твой беспонтовый. Вон Зиночка как потрудилась, могла ведь на крючок к легавым попасть и не слезть. Под вышаком ходила, так для дела общего, а не для форса. Вот о чем толкую тебе.
– Да что мы, Цыгана не знаем? – вступился за Ваньку Федуля. – Ну, подурил парень немного, немного разогнал кровушку по жилам. Я насколько старше, а тоже по делу скучаю.
– Адвокат выискался… – недовольно, но уже без злобы пробурчал Дед.
– Я банкую, – Федуля разлил самогон по стаканам, – обмоем хороший приход.
– Чего твоя лялька не приходит? Забыла совсем старых знакомцев? – поинтересовался Дед о Софье.
– Да чего ей со стариками гулять? – избегая неприятной темы, попытался перевести разговор в шутку Цыган.
– А мусорская дочка, подружка ейная… – напомнила Зинка.
– Да, ее отец мент, но нам ни от нее, ни от ее папаши нет никакой угрозы. Я с ней в знакомцах, – отчитался Цыган.
– Хорошо, что не с батяней, – хрипло рассмеялся Нецецкий, а за ним и все остальные, оценив его шутку.
Когда молодые воры напились и ушли на сеновал, а Федуля в соседней комнате занялся податливой Зинкой, Дед перешел на задушевный разговор.
– Ванька, ты же для меня как сын, тебя только одного и вижу в случае чего вместо себя. Есть, конечно, более авторитетные урки, но с мозгами у них слабовато, не то что у тебя. Я же тебе оторвал от себя и назад не требую. Сам без ляльки живу, хоть мне не солидно. Ты цени мое отношение. И слухай старого босяка.
– Чего толковать, Дед, – дал понять, что ценит его расположение, Цыган.
– Все толковище больше нужно было для бакланья молодого, чтобы знали сявки место, к порядку привыкали. – Нецецкий по дружески похлопал Цыгана по спине. – Завтра, кстати, начинаем дело делать. Ты с утра зайди в кабинет к Кубышке и передай ему эту папку с бумаженциями. – Дед, зевнув, уменьшил огонь в керосиновой лампе. – А щас – по нарам…
Николка собирал грибы, выискивая их в давно примеченных им грибных местах на опушке леса. Он любил это занятие, которое умиротворяло его душу. Единение с природой погружало его в детство, и в памяти всплывали отрывки чего-то хорошего. В лесу на небольшой полянке находился перепелиный выводок, и Николка любил прилечь в кустарнике, наблюдая за птичьей жизнью. Птицы настолько привыкли к его появлению, что иногда подходили к Николке всем выводком, останавливаясь в одном метре от его лежки и, вытягивая шейки, пытаясь рассмотреть необычного соседа. В такие моменты Николка не выдерживал – ему становилось смешно, и он каждый раз начинал смеяться, а перепелки отбегали на более безопасное расстояние.
Вот и сегодня, собрав лукошко колосовиков и подберезовиков, он осторожно занял свою позицию, приготовившись к встрече с пернатыми друзьями. Через несколько минут появился выводок подросших перепелок, в котором их мать можно было узнать только по месту ее расположения – впереди стайки. Птицы живым ручейком приближались к Николке, но вдруг вспорхнули и, перелетев на другой конец полянки, скрылись в лесу. Николка не сразу понял, что произошло, но затем услышал грохот со стороны проселочной дороги. Пробравшись к месту шума, он увидел отъезжающую в направлении овощехранилища грузовую машину, а на месте ее остановки груду развалившейся мебели. Подойдя ближе, он, к своему удивлению и радости, обнаружил, что из поломанного шкафа вывалилось много красивой мужской одежды. Такую Николка видел только в фильмах, которые смотрел в деревенском клубе. Не мешкая ни секунды, он стянул с себя узкие подростковые брюки и залатанную рубаху и стал облачаться.
Баба Фрося работала в огородике, с тревогой прислушиваясь к слабо доносившейся артиллерийской канонаде. Фронт неумолимо приближался к городу. Жители Волковой деревни, собравшиеся к отъезду, пытались продать то, что не могли взять с собой, за бесценок, чаще всего за любые продукты, но остающиеся в деревне не покупали, так как и сами готовились к скорому отъезду. Однако пустующих домов в деревне не было, так как в освобождаемом жилье всегда ночевали военнослужащие, находящиеся на марше перед отправкой на фронт. Деревенскую школу переоборудовали под госпиталь, который уже начал принимать первых тяжелораненых. Ефросинья Александровна, с трудом разогнув поясницу, стала высматривать Николку, который с утра пошел собирать грибы в ближайшем леске. Обычно к обеду внук возвращался, поэтому старая женщина, обеспокоенная его задержкой, отложив дела в огороде, пошла ему навстречу. Пройдя пятьсот метров, она увидела какого-то молодого человека, который на дороге к колхозному овощехранилищу ковырялся в груде сваленной мебели. Она хотела обойти незнакомца, но, приглядевшись, узнала в нем своего Николку.
– Ты ли это? – удивилась старушка разительной перемене в облике внука.
В новой одежде ее внук выглядел как совершенно нормальный молодой человек.
– Николка жених, – осматривая себя в остатки венецианского зеркала Христофорова, неожиданно произнес он.
Баба Фрося удивилась: внук впервые проговорил то, чего, по его душевному заболеванию, ждать не приходилось.
– Так, может, теперь и невесту подыщем? – поинтересовалась с надеждой на просветление разума внука бабушка.
– Фроська, тебе зачем невеста? Ты же бабка! – ответил Николка, в очередной раз разочаровав Ефросинью Александровну.
– Ладно, снимай все это, пока никто не видел. – Баба Фрося даже в уме не держала, чтобы что-то взять из чужого богатства.
– Нет! – заартачился внук. – Мне перепелки, птички Божьи, все это подарили.
«Может, и впрямь взять? Что-то на рынке можно будет продать или обменять на продукты», – подумала женщина.
– Ну ладно, согласна, только ты сейчас переоденься, а то в деревне увидят и все отберут, – схитрила баба Фрося, и Николка, испугавшись, послушался.
Собрав содержимое вещевого шкафа в большое покрывало и увязав все в узел, они через огороды вернулись в избу. Перекусив с внуком картошкой в мундире с зеленым луком и кусочком хлеба, баба Фрося отправилась в сельсовет за продуктовыми карточками. Николка, как только бабушка вышла, опять облачился в новую одежду и отправился гулять по деревне. Дойдя до трамвайного кольца, уселся на скамейке и стал наблюдать за приезжающими из города людьми.
Анастасия пришла из университета как раз к обеду. На обед был рыбный суп из мороженой мойвы с небольшим количеством перловой крупы и порцией хлеба. Анна Ефимовна проявила чудеса кулинарии, сделав из этого набора на удивление вкусное первое блюдо. Андрей, а за ним и Вячеслав нарезали свою порцию хлеба на ровненькие узкие полоски, которые назвали солдатиками, и хвастались между собой, у кого их больше остается. Игру придумал для них дед Матвей, чтобы ребята не проглатывали хлеб сразу. Победил за обедом старший Вячеслав, у которого после супа оставалось три узеньких кусочка.
– Сегодня был у Христофорова, – стал рассказывать Анне Ефимовне, а заодно и всем домашним Матвей Порфириевич, – хотел папиросы забрать за костюм.
Анастасия при упоминании о Брониславе Петровиче внутренне сжалась.
– Прихожу, а у него беда страшная – всю квартиру лиходеи какие-то вынесли, даже мебель вывезли из квартиры.
– Что, вообще ничего не осталось?! – удивленно ахнула бабушка.
– Письменный стол остался, на кухне мебелишка кое-какая, а из гостиной и спальни все вывезли, даже одежду прихватили.
– Теперь он тебе не заплатит, – вздохнула Анна Ефимовна.
– Ну как можно так говорить, когда человек, считай, голый остался! – вступилась за Христофорова тетя Мария. И предположила, испепеляя Анастасию пронзительным взглядом: – Сам виноват, живет один, гостей к себе водит, вот, видимо, и навел кто.
– Нам о себе надо беспокоиться, – сменила тему бабушка. – Я слышала от женщин в очереди, что в Волковой деревне можно выменять на картошку какие-нибудь вещи. Не проехаться ли вам с Настей туда, попытать удачу?
– Неспокойно там, – возразил Петраков, – фронт близко подошел, не ровен час под обстрел попадут.
– Поэтому там и меняют охотней, – поддержала мать Мария.
– Ну съездите разок, пока не так опасно, – согласился Матвей Порфириевич.
Через полчаса семья собрала лишние вещи, кое-что из обуви, Анна Ефимовна отдала свой старый пуховый платок. Анастасия с теткой Марией отправились к трамвайной остановке маршрута, что останавливался на окраине города, в начале деревни.
– Послушай, Настя, а это не твои друзья навели на квартиру Бронислава Петровича? – как только вышли на улицу, без всяких обиняков спросила тетка.
– Какие друзья? – Анастасия больше всего боялась того, что ее отец узнает о ее встрече с Софьей Вайнштейн.
– Нечего овечкой прикидываться, я знаю, что ты была у Христофорова с профессорской дочкой и ее хахалем, – грубо вывела племянницу на чистую воду Мария.
– А откуда это известно? – удивилась информированности тети девушка.
– Бронислав Петрович мне рассказал, что последний раз у него в гостях была ты с подружкой по имени Софья. А уж кто такая Софья, я сразу догадалась, не так много у тебя подруг, которые бывали у нас в доме, – рассказала Мария.
– А больше Бронислав Петрович ничего не говорил? – разозлилась Анастасия, не понимая, почему тетка так заботится о неприятном типе.
– О чем ты? – насторожилась женщина.
– О его недостойном поведении! – выпалила в сердцах девушка.
– Что, он к тебе приставал? – изумилась тетя Мария.
– А с чего это вы с ним встречались? – вместо ответа задала вопрос Настя.
– Буду я еще перед соплячкой отчитываться! – раздраженно вырвалось у женщины. – Ты смотри за своим поведением, а то твои знакомые, и особенно дочка врага народа, всю нашу семью отправят туда, куда Макар телят не гонял.
После столь резкого разговора родственницы замолчали и до самой конечной остановки трамвая ехали, не проронив не слова.
Мария злилась на своего любовника за то, что тот заинтересовался этой девчонкой, да к тому же ее племянницей. Они с Христофоровым познакомились пять лет назад, когда оперный певец впервые пришел к Петракову-старшему, чтобы заказать пошив какой-то одежды. Мария была очарована талантливым и красивым молодым мужчиной с первого взгляда. Ее муж, инженер-взрывотехник, все время ездил в долгие служебные командировки – то на строительство плотин, то на работы по проходу горных тоннелей, поэтому бывал дома не больше трех месяцев в году. Видимо, поэтому у них в течение трех лет не было детей, к явному неудовольствию Анны Ефимовны. Бронислав Петрович еще не был известным оперным певцом, и ему польстило внимание молодой красивой женщины, и через пару встреч после театральных представлений они стали любовниками. Вскоре приехал и опять уехал ее муж, а уже через короткое время Мария поняла, что беременна. Кто являлся отцом ее будущего ребенка, было известно лишь ей одной, да и то она до конца не была уверена. Однако она поговорила с Брониславом, сказав ему, что ребенок его. Певец категорично заявил, что сейчас не готов что-либо менять в своей жизни, которая его полностью устраивает. Поэтому все осталось, как прежде, а после рождении Кати Мария подумала, что все закончилось. Однако она ошиблась, и отношения между любовниками возобновились. Именно сейчас, в военное лихолетье, Марии больше всего хотелось надежной опоры в лице близкого мужчины, и казалось, что Христофоров наконец готов начать совместную с ней жизнь. Поэтому ее очень расстроило ограбление любимого мужчины, так как теперь уже не могло быть и речи о проживании вместе, как заявил ей при последней встрече сам Бронислав…
На конечной остановке пассажиры трамвая толпой повалили наружу. Каждый торопился первым предложить жителям Волковой деревни свой нехитрый товар.
– Давай разделимся, так у нас будет больше шансов набрать продуктов. Ты заходи в деревню справа, а я пойду налево, встретимся через три часа. – Мария передала Анастасии вещмешок, сама взяла холщевую сумку и торопливо последовала за почти бегущими горожанами.
Девушка, набросив вещмешок на плечо, пошла к ближайшему деревенскому дому. Впервые занимаясь таким делом, она захотела спросить у кого-нибудь из местных жителей, к кому ей лучше обратиться, и огляделась. Кроме спешащих по своим делам военнослужащих и хорошо одетого молодого человека, одиноко сидящего на скамейке рядом с остановкой, она никого не заметила. Она решила, что парень – один из ленинградцев, приехавший для обмена вещей, и ждет трамвая в сторону города.
– Здравствуйте, – поприветствовала его девушка.
Молодой человек не ответил, лишь внимательно посмотрел на нее. У него было доброе лицо и синие, как чистое небо, глаза. Девушка немного смутилась.
– Не скажете, кому бы предложить вещи для обмена на картофель? – спросила Анастасия.
Парень встал и протянул руку к ее вещмешку. Девушка подумала, что он хочет посмотреть, что в нем, и с охотой передала ему мешок, описав содержимое:
– Там детские вещи, на мальчика, а также сарафан для пожилой женщины и пуховый платок.
Незнакомец без слов закинул вещмешок на плечо и, взяв Настю за руку, направился в деревню.
«Странный какой-то. Может, немой?» – подумала девушка, но не испугалась, так как облик молодого человека не внушал ей опасений.
– Меня Настей зовут, а вас? – попыталась познакомиться с неизвестным она.
– Николка я, – выдавил из себя парень громким голосом.
Анастасии показалось, что с ним что-то не в порядке, и она, высвободив руку, хотела попросить свои вещи обратно. Но неожиданно ее спутник остановился у последнего деревенского домика, похожего на банный сруб. В огороде девушка заметила пожилую женщину, вмиг успокоилась и смущенно улыбнулась ей:
– Здравствуйте..
– И вам дай Бог здоровья, – приветливо откликнулась старушка.
– Я привезла вещи на обмен, – показала Настя на вещевой мешок на плече Николая.
– Ой, деточка, да мы сами последнее с прошлого урожая доедаем, – пожаловалась на нищету баба Фрося. – Но ты проходи в избу, чайку хоть попьем.
– Фроська, дай ей картошки, – вдруг резко выпалил Николка, – ей нужно.
– Так ведь и нам, Николка, она нужна, – вздохнула старая женщина.
– Фроська, не гневи Бога!
– Ладно, может, малость и подмогнем, – еще раз вздохнула старушка.
В домике было довольно чисто, но бедно. Через маленькие окошки света поступало мало, изба освещалась больше за счет улыбки Николки. Бабушка вскипятила чаю, заваренного на зверобое, и угостила гостью малиновым вареньем.
– Ну, лезь в погреб, набирай картошки, – к радости Николки, распорядилась баба Фрося, и тот кинулся исполнять.
– Пиджак хоть сними, а то уделаешь! – вслед ему крикнула женщина.
– А что такое с Николаем? – решилась поинтересоваться симпатичным, но очень странным молодым человеком девушка.
Пока Николки не было, Ефросинья Александровна рассказала приятной гостье их семейную драму, к изумлению заметив в конце разговора, что у девушки потекли слезы.
– Я и не предполагала, что в нашей стране случается такое, – всхлипнула Настя. – Прямо на глазах у ребенка…
– Эх, деточка, – погладила ее по голове баба Фрося, – не мы одни с Николаем страдаем, много людей мук страшных приняли. И еще примут.
Появился улыбающийся Николка, неся мешок, наполовину наполненный картошкой.
– Для порядка надо проверить, откуда икорка, – высказался Петраков.
– Верней верного, что из похищенного проднабора, – высказался Мышкин.
– Вот я и говорю – проверить надо, – кивнул Алексей Матвеевич.
Заместитель начальника управления старший майор госбезопасности Огурцов встретил оперативников явно в лучшем настроении, нежели то, в коем был при расставании с ними. Он не пытался скрыть своего удовлетворения тем, как складывалась ситуация по расследованию убийства Павлухова. В его кабинете оказался также и следователь управления УНКВД Андрей Григорьевич Грязунов, получивший указание Огурцова на соединение этих двух убийств в одно дело. Услышав доклад Петракова и посмотрев продуктовую накладную, Огурцов не расстроился.
– Я договорюсь, чтобы по вопросу выяснения принадлежности банки с черной икрой нам пошли навстречу и дали исчерпывающую информацию, – уверенно заявил он. – Дело практически раскрыто и, слава богу, имеет чисто уголовный подтекст.
– А если… – хотел высказать сомнения Алексей Матвеевич, но не успел.
– Не надо никаких «если», Петраков, – недовольно поморщился Огурцов. – Мне уже звонили, и я доложил, что следствие закончено. Всей группе объявлена благодарность.
«Ну что же, может быть, все на самом деле проще, чем мне кажется», – попытался успокоить себя капитан милиции.
Вечером, перед тем как поехать домой, Петраков просмотрел сводку преступлений по городу и с удивлением увидел среди потерпевших клиента своего отца – Бронислава Петровича Христофорова. В сводке сообщалось, что неизвестными преступниками ограблена квартира оперного певца, причем в списках похищенного, кроме денег и мелких ценностей, значилась даже мебель.
Ванька Зарецкий, а по новой ксиве Петров Дмитрий Сергеевич, стараниями Соскова был устроен экспедитором на Бадаевские продовольственные склады. После посещения оперы он снова вернулся жить к Софье и даже зарегистрировался по новым документам в домоуправлении. Соня рассказала ему о том, как попала к Деду, и Цыган, прочувствовав ее боль от пережитого, понял, что все сильнее привязывается к образованной девушке. Кроме него, еще два подручных Деда – Шкет и Чеснок были оформлены складскими водителями на грузовые машины. На всех троих по линии продуктового отдела горисполкома была оформлена бронь от призыва на фронт.
Несмотря на строгое указание Деда «залечь на дно» и до поры не высовываться, Ванька уговорил Шкета и Чеснока совершить кражу на квартире оперного певца, которого Цыган решил наказать. То, что Христофоров оскорбил подругу Софьи, затронуло его намного больше, чем он мог предположить. Новое ощущение было непонятно, и, поскольку Ванька привык к определенности в своей жизни, ему становилось немного не по себе. Его также задело то, что Христофоров выказал свое презрение к ним, людям второго сорта. Ванька, много натерпевшийся от милиции и исправительной системы, реагировал на это очень болезненно. Цыган решил не просто наказать певца, а нанести такой удар, от которого тот никогда не оправится.
Установив, когда Христофоров уходит на репетицию, он рассчитал время и, получив ранним утром на складе маршрутный лист на овощехранилище, вместе со Шкетом подъехал к его дому на служебном грузовике с заранее замененными номерами. К тому времени Чеснок, оставив свою машину, дождался ухода Христофорова и вскрыл дверной замок его квартиры. Цыган с Чесноком зашли в квартиру и занялись поиском ценностей. Долго искать не пришлось. Деньги, пятьдесят тысяч рублей, Христофоров прятал под матрасом в спальне. Золотые карманные часы, золотой портсигар, дорогущая антикварная трость с ручкой в виде золотой головы змеи с двумя изумрудами вместо глаз и другие золотые безделушки чуть ли не в четверть килограмма весом воры нашли в кабинете певца, в оборудованном под ковром тайнике. Чеснок, восемнадцатилетний урка, бывший учащийся ремесленного училища, при виде такого богатства выглядел полным идиотом, так как не мог от удивления закрыть отпавшую нижнюю челюсть. Затем по намеченному Цыганом плану они совершенно открыто подогнали машину к подъезду и откинули борта. Цыган решил воспользоваться тем, что в городе идет эвакуация целых предприятий и учреждений. Чтобы выглядеть как настоящие грузчики, парни стали кричать и материться, вынося дорогущую мебель из квартиры.
– Осторожней заноси! – на весь подъезд руководил ответственный за «эвакуацию».
Из соседней квартиры вышла пожилая интеллигентная женщина с маленькой собачкой на руках и поинтересовалась у старшего грузчика:
– А что, молодой человек, Бронислав Петрович переезжает?
– Какой переезд? Эвакуируется ваш сосед, – уверенно ответил Цыган.
– А где же он сам?
– На улице. Следит, чтобы ничего не украли, – соврал вор.
– Так хотелось с ним попрощаться… – посетовала соседка.
Машина была уже почти полностью загружена, когда соседка Христофорова вышла-таки со своей собачкой на улицу. Пока она озиралась по сторонам, к машине подошел пожилой мужчина. Женщина, узнав в нем управдома, поздоровалась.
– Что здесь происходит? – поинтересовался тот.
– Бронислав Петрович эвакуируется, – опередив Цыгана, доложила женщина.
– А почему он меня не поставил в известность? – удивился управдом.
– Вы в какое время живете? – раздраженно, повысив тон, рыкнул на него Ванька. – Сейчас все решается в один день. Принято решение эвакуировать весь оперный театр. Мы уже вторую квартиру вывозим.
– А где товарищ Христофоров? – уже мягче спросил мужчина.
– Наверху, увязывает последнюю мелочь, – пошел ва-банк Ванька.
– Подождите меня здесь, – бросил управдом, направляясь к подъезду.
Ванька подал сигнал подельникам, и те моментально сели в грузовик.
– Вагоны ждать не будут. Отойдите, гражданочка! – Цыган закрыл задний борт.
– Как, вы уезжаете? – удивилась женщина – А как же Бронислав Петрович? Что ему передать?
– Передайте ему пожелание всего хорошего от почитателей его оперного таланта, – улыбнулся Зарецкий.
– Да, Цыган, ты просто знатный босяк! – с восхищением, как только тронулась машина, подал голос отошедший от испуга Шкет. – Так вот на шарап хату взял!
Овощехранилище находилось сразу за городом, недалеко от Волковой деревни. Понимая, что от мебели нужно срочно избавляться, Ванька решил остановиться, как только проехали деревушку. За пять минут парни прямо с борта скинули всю антикварную ценность Христофорова в дорожную грязь. Из поломанного шкафа на землю посыпались дорогие костюмы Христофорова.
– Цыган, а зачем же мы корячились? – изумился Чеснок, указывая на разбитую мебель и одежду. – Я думал, толкнем все на рынке. Ведь хорошие фити-мити сорвать можно было.
– С этим барахлом нас враз заметут, а таскали мы его для аферы, чтобы маза перла, – соврал Ванька, рискнувший с мебелью лишь желая нанести непоправимый урон любителю сладкой жизни.
– Ну и жук ты! – восхитился Чеснок.
Овощехранилище, у которого заканчивалась однорядка дороги, находилось в километре от старого сельского кладбища и напоминало большое бомбоубежище. У ворот стояла бытовка, из крыши которой торчала труба буржуйки. На звук вышел мужик, одетый, несмотря на теплый день, в ватную телогрейку и с винтовкой образца 1914 года.
– За овощами! – Ванька протянул ему заказ-наряд.
– А че на двух машинах? – удивился охранник. – Там овощей осталось центнеров десять, не более.
– Наше дело малое: получил и вези, – пожал плечами Цыган. – Открывай калитку!
Охранник, оказавшийся единственным человеком на складе, не спеша распахнул ворота, и первая машина задним ходом въехала внутрь. К удивлению Цыгана, внешне неприглядное хранилище внутри оказалось огромным помещением с хорошим освещением. Двери и ворота в склады были открыты настежь, что говорило об отсутствии здесь продуктовых или иных запасов.
В самом конце хранилища охранник открыл последнюю закрытую дверь, за которой оказалось мешков двадцать с картошкой и морковью.
– Ну что, дядя, тебе можно и домой теперь? – когда все погрузили, спросил охранника Цыган.
– Да нет, паря, я трошки посижу тут еще. Глядь, и вспомнят обо мне, – хитровато улыбнулся страж пустоты.
– А ты, я не пойму, из ВОХРы или армейский?
– Нет, я тутошний, – указал в сторону леса мужичок.
Вечером Ванька Зарецкий с напарниками приехал к Нецецкому в деревню Каменку, куда осторожный вор перебрался из города – подальше от облав. На воровской малине, распивая самогон, сидели Дед, Федуля, Зиночка и еще пара молодых воров. Поздоровавшись, Ванька высыпал на стол украденные из квартиры певца деньги и ценности.
– Большой скос, ничего не скажешь, – без особой радости произнес Дед, перебрав золотые вещицы. – Сколько ассигнациями?
– Пятьдесят косых, – гордо отозвался Шкет. Затем протянул трость: – И вот еще…
– Ну-ка, растолкуй, какого карася на уши поставили, – обратился к нему Нецецкий, с интересом рассматривая последний трофей.
Шкет принялся рассказывать, по молодости приукрашивая события, отдавая должное смелости Цыгана, но и себя с Чесноком не забывая выставить в приглядном виде.
– Что скажешь, Федуля? – повернулся Нецецкий, выслушав его, к напарнику.
– А что бодягу разводить, когда все полный ажур? – порадовался за молодежь добродушный силач.
– А ты что скажешь, Зиночка? – продолжил опрос своей банды Нецецкий.
– Что Ванечка самый фартовый, я и раньше знала, – Зинка томно посмотрела на Цыгана, – но то, что он подставляется, когда у нас такие планы, мне не нравится.
– Дело толкует бесовка, – поддержал женщину Нецецкий. – Ты, Цыган, теперь Дмитрий Сергеевич Петров, и не имеешь права рисковать собой.
– Хватит баланду травить! – начал злиться Ванька.
– Баланду ты с лялькой своей травить будешь, а я тебе дело толкую, – разозлился в свою очередь Нецецкий. – Мы уже двоим кишки выпустили, дорогу к харчам расчистили. Тебя опять же с пацанами к делу определили. То, что ты принес, – мелочевка по сравнению с тем, что мы скоро возьмем. И риск твой беспонтовый. Вон Зиночка как потрудилась, могла ведь на крючок к легавым попасть и не слезть. Под вышаком ходила, так для дела общего, а не для форса. Вот о чем толкую тебе.
– Да что мы, Цыгана не знаем? – вступился за Ваньку Федуля. – Ну, подурил парень немного, немного разогнал кровушку по жилам. Я насколько старше, а тоже по делу скучаю.
– Адвокат выискался… – недовольно, но уже без злобы пробурчал Дед.
– Я банкую, – Федуля разлил самогон по стаканам, – обмоем хороший приход.
– Чего твоя лялька не приходит? Забыла совсем старых знакомцев? – поинтересовался Дед о Софье.
– Да чего ей со стариками гулять? – избегая неприятной темы, попытался перевести разговор в шутку Цыган.
– А мусорская дочка, подружка ейная… – напомнила Зинка.
– Да, ее отец мент, но нам ни от нее, ни от ее папаши нет никакой угрозы. Я с ней в знакомцах, – отчитался Цыган.
– Хорошо, что не с батяней, – хрипло рассмеялся Нецецкий, а за ним и все остальные, оценив его шутку.
Когда молодые воры напились и ушли на сеновал, а Федуля в соседней комнате занялся податливой Зинкой, Дед перешел на задушевный разговор.
– Ванька, ты же для меня как сын, тебя только одного и вижу в случае чего вместо себя. Есть, конечно, более авторитетные урки, но с мозгами у них слабовато, не то что у тебя. Я же тебе оторвал от себя и назад не требую. Сам без ляльки живу, хоть мне не солидно. Ты цени мое отношение. И слухай старого босяка.
– Чего толковать, Дед, – дал понять, что ценит его расположение, Цыган.
– Все толковище больше нужно было для бакланья молодого, чтобы знали сявки место, к порядку привыкали. – Нецецкий по дружески похлопал Цыгана по спине. – Завтра, кстати, начинаем дело делать. Ты с утра зайди в кабинет к Кубышке и передай ему эту папку с бумаженциями. – Дед, зевнув, уменьшил огонь в керосиновой лампе. – А щас – по нарам…
Николка собирал грибы, выискивая их в давно примеченных им грибных местах на опушке леса. Он любил это занятие, которое умиротворяло его душу. Единение с природой погружало его в детство, и в памяти всплывали отрывки чего-то хорошего. В лесу на небольшой полянке находился перепелиный выводок, и Николка любил прилечь в кустарнике, наблюдая за птичьей жизнью. Птицы настолько привыкли к его появлению, что иногда подходили к Николке всем выводком, останавливаясь в одном метре от его лежки и, вытягивая шейки, пытаясь рассмотреть необычного соседа. В такие моменты Николка не выдерживал – ему становилось смешно, и он каждый раз начинал смеяться, а перепелки отбегали на более безопасное расстояние.
Вот и сегодня, собрав лукошко колосовиков и подберезовиков, он осторожно занял свою позицию, приготовившись к встрече с пернатыми друзьями. Через несколько минут появился выводок подросших перепелок, в котором их мать можно было узнать только по месту ее расположения – впереди стайки. Птицы живым ручейком приближались к Николке, но вдруг вспорхнули и, перелетев на другой конец полянки, скрылись в лесу. Николка не сразу понял, что произошло, но затем услышал грохот со стороны проселочной дороги. Пробравшись к месту шума, он увидел отъезжающую в направлении овощехранилища грузовую машину, а на месте ее остановки груду развалившейся мебели. Подойдя ближе, он, к своему удивлению и радости, обнаружил, что из поломанного шкафа вывалилось много красивой мужской одежды. Такую Николка видел только в фильмах, которые смотрел в деревенском клубе. Не мешкая ни секунды, он стянул с себя узкие подростковые брюки и залатанную рубаху и стал облачаться.
Баба Фрося работала в огородике, с тревогой прислушиваясь к слабо доносившейся артиллерийской канонаде. Фронт неумолимо приближался к городу. Жители Волковой деревни, собравшиеся к отъезду, пытались продать то, что не могли взять с собой, за бесценок, чаще всего за любые продукты, но остающиеся в деревне не покупали, так как и сами готовились к скорому отъезду. Однако пустующих домов в деревне не было, так как в освобождаемом жилье всегда ночевали военнослужащие, находящиеся на марше перед отправкой на фронт. Деревенскую школу переоборудовали под госпиталь, который уже начал принимать первых тяжелораненых. Ефросинья Александровна, с трудом разогнув поясницу, стала высматривать Николку, который с утра пошел собирать грибы в ближайшем леске. Обычно к обеду внук возвращался, поэтому старая женщина, обеспокоенная его задержкой, отложив дела в огороде, пошла ему навстречу. Пройдя пятьсот метров, она увидела какого-то молодого человека, который на дороге к колхозному овощехранилищу ковырялся в груде сваленной мебели. Она хотела обойти незнакомца, но, приглядевшись, узнала в нем своего Николку.
– Ты ли это? – удивилась старушка разительной перемене в облике внука.
В новой одежде ее внук выглядел как совершенно нормальный молодой человек.
– Николка жених, – осматривая себя в остатки венецианского зеркала Христофорова, неожиданно произнес он.
Баба Фрося удивилась: внук впервые проговорил то, чего, по его душевному заболеванию, ждать не приходилось.
– Так, может, теперь и невесту подыщем? – поинтересовалась с надеждой на просветление разума внука бабушка.
– Фроська, тебе зачем невеста? Ты же бабка! – ответил Николка, в очередной раз разочаровав Ефросинью Александровну.
– Ладно, снимай все это, пока никто не видел. – Баба Фрося даже в уме не держала, чтобы что-то взять из чужого богатства.
– Нет! – заартачился внук. – Мне перепелки, птички Божьи, все это подарили.
«Может, и впрямь взять? Что-то на рынке можно будет продать или обменять на продукты», – подумала женщина.
– Ну ладно, согласна, только ты сейчас переоденься, а то в деревне увидят и все отберут, – схитрила баба Фрося, и Николка, испугавшись, послушался.
Собрав содержимое вещевого шкафа в большое покрывало и увязав все в узел, они через огороды вернулись в избу. Перекусив с внуком картошкой в мундире с зеленым луком и кусочком хлеба, баба Фрося отправилась в сельсовет за продуктовыми карточками. Николка, как только бабушка вышла, опять облачился в новую одежду и отправился гулять по деревне. Дойдя до трамвайного кольца, уселся на скамейке и стал наблюдать за приезжающими из города людьми.
Анастасия пришла из университета как раз к обеду. На обед был рыбный суп из мороженой мойвы с небольшим количеством перловой крупы и порцией хлеба. Анна Ефимовна проявила чудеса кулинарии, сделав из этого набора на удивление вкусное первое блюдо. Андрей, а за ним и Вячеслав нарезали свою порцию хлеба на ровненькие узкие полоски, которые назвали солдатиками, и хвастались между собой, у кого их больше остается. Игру придумал для них дед Матвей, чтобы ребята не проглатывали хлеб сразу. Победил за обедом старший Вячеслав, у которого после супа оставалось три узеньких кусочка.
– Сегодня был у Христофорова, – стал рассказывать Анне Ефимовне, а заодно и всем домашним Матвей Порфириевич, – хотел папиросы забрать за костюм.
Анастасия при упоминании о Брониславе Петровиче внутренне сжалась.
– Прихожу, а у него беда страшная – всю квартиру лиходеи какие-то вынесли, даже мебель вывезли из квартиры.
– Что, вообще ничего не осталось?! – удивленно ахнула бабушка.
– Письменный стол остался, на кухне мебелишка кое-какая, а из гостиной и спальни все вывезли, даже одежду прихватили.
– Теперь он тебе не заплатит, – вздохнула Анна Ефимовна.
– Ну как можно так говорить, когда человек, считай, голый остался! – вступилась за Христофорова тетя Мария. И предположила, испепеляя Анастасию пронзительным взглядом: – Сам виноват, живет один, гостей к себе водит, вот, видимо, и навел кто.
– Нам о себе надо беспокоиться, – сменила тему бабушка. – Я слышала от женщин в очереди, что в Волковой деревне можно выменять на картошку какие-нибудь вещи. Не проехаться ли вам с Настей туда, попытать удачу?
– Неспокойно там, – возразил Петраков, – фронт близко подошел, не ровен час под обстрел попадут.
– Поэтому там и меняют охотней, – поддержала мать Мария.
– Ну съездите разок, пока не так опасно, – согласился Матвей Порфириевич.
Через полчаса семья собрала лишние вещи, кое-что из обуви, Анна Ефимовна отдала свой старый пуховый платок. Анастасия с теткой Марией отправились к трамвайной остановке маршрута, что останавливался на окраине города, в начале деревни.
– Послушай, Настя, а это не твои друзья навели на квартиру Бронислава Петровича? – как только вышли на улицу, без всяких обиняков спросила тетка.
– Какие друзья? – Анастасия больше всего боялась того, что ее отец узнает о ее встрече с Софьей Вайнштейн.
– Нечего овечкой прикидываться, я знаю, что ты была у Христофорова с профессорской дочкой и ее хахалем, – грубо вывела племянницу на чистую воду Мария.
– А откуда это известно? – удивилась информированности тети девушка.
– Бронислав Петрович мне рассказал, что последний раз у него в гостях была ты с подружкой по имени Софья. А уж кто такая Софья, я сразу догадалась, не так много у тебя подруг, которые бывали у нас в доме, – рассказала Мария.
– А больше Бронислав Петрович ничего не говорил? – разозлилась Анастасия, не понимая, почему тетка так заботится о неприятном типе.
– О чем ты? – насторожилась женщина.
– О его недостойном поведении! – выпалила в сердцах девушка.
– Что, он к тебе приставал? – изумилась тетя Мария.
– А с чего это вы с ним встречались? – вместо ответа задала вопрос Настя.
– Буду я еще перед соплячкой отчитываться! – раздраженно вырвалось у женщины. – Ты смотри за своим поведением, а то твои знакомые, и особенно дочка врага народа, всю нашу семью отправят туда, куда Макар телят не гонял.
После столь резкого разговора родственницы замолчали и до самой конечной остановки трамвая ехали, не проронив не слова.
Мария злилась на своего любовника за то, что тот заинтересовался этой девчонкой, да к тому же ее племянницей. Они с Христофоровым познакомились пять лет назад, когда оперный певец впервые пришел к Петракову-старшему, чтобы заказать пошив какой-то одежды. Мария была очарована талантливым и красивым молодым мужчиной с первого взгляда. Ее муж, инженер-взрывотехник, все время ездил в долгие служебные командировки – то на строительство плотин, то на работы по проходу горных тоннелей, поэтому бывал дома не больше трех месяцев в году. Видимо, поэтому у них в течение трех лет не было детей, к явному неудовольствию Анны Ефимовны. Бронислав Петрович еще не был известным оперным певцом, и ему польстило внимание молодой красивой женщины, и через пару встреч после театральных представлений они стали любовниками. Вскоре приехал и опять уехал ее муж, а уже через короткое время Мария поняла, что беременна. Кто являлся отцом ее будущего ребенка, было известно лишь ей одной, да и то она до конца не была уверена. Однако она поговорила с Брониславом, сказав ему, что ребенок его. Певец категорично заявил, что сейчас не готов что-либо менять в своей жизни, которая его полностью устраивает. Поэтому все осталось, как прежде, а после рождении Кати Мария подумала, что все закончилось. Однако она ошиблась, и отношения между любовниками возобновились. Именно сейчас, в военное лихолетье, Марии больше всего хотелось надежной опоры в лице близкого мужчины, и казалось, что Христофоров наконец готов начать совместную с ней жизнь. Поэтому ее очень расстроило ограбление любимого мужчины, так как теперь уже не могло быть и речи о проживании вместе, как заявил ей при последней встрече сам Бронислав…
На конечной остановке пассажиры трамвая толпой повалили наружу. Каждый торопился первым предложить жителям Волковой деревни свой нехитрый товар.
– Давай разделимся, так у нас будет больше шансов набрать продуктов. Ты заходи в деревню справа, а я пойду налево, встретимся через три часа. – Мария передала Анастасии вещмешок, сама взяла холщевую сумку и торопливо последовала за почти бегущими горожанами.
Девушка, набросив вещмешок на плечо, пошла к ближайшему деревенскому дому. Впервые занимаясь таким делом, она захотела спросить у кого-нибудь из местных жителей, к кому ей лучше обратиться, и огляделась. Кроме спешащих по своим делам военнослужащих и хорошо одетого молодого человека, одиноко сидящего на скамейке рядом с остановкой, она никого не заметила. Она решила, что парень – один из ленинградцев, приехавший для обмена вещей, и ждет трамвая в сторону города.
– Здравствуйте, – поприветствовала его девушка.
Молодой человек не ответил, лишь внимательно посмотрел на нее. У него было доброе лицо и синие, как чистое небо, глаза. Девушка немного смутилась.
– Не скажете, кому бы предложить вещи для обмена на картофель? – спросила Анастасия.
Парень встал и протянул руку к ее вещмешку. Девушка подумала, что он хочет посмотреть, что в нем, и с охотой передала ему мешок, описав содержимое:
– Там детские вещи, на мальчика, а также сарафан для пожилой женщины и пуховый платок.
Незнакомец без слов закинул вещмешок на плечо и, взяв Настю за руку, направился в деревню.
«Странный какой-то. Может, немой?» – подумала девушка, но не испугалась, так как облик молодого человека не внушал ей опасений.
– Меня Настей зовут, а вас? – попыталась познакомиться с неизвестным она.
– Николка я, – выдавил из себя парень громким голосом.
Анастасии показалось, что с ним что-то не в порядке, и она, высвободив руку, хотела попросить свои вещи обратно. Но неожиданно ее спутник остановился у последнего деревенского домика, похожего на банный сруб. В огороде девушка заметила пожилую женщину, вмиг успокоилась и смущенно улыбнулась ей:
– Здравствуйте..
– И вам дай Бог здоровья, – приветливо откликнулась старушка.
– Я привезла вещи на обмен, – показала Настя на вещевой мешок на плече Николая.
– Ой, деточка, да мы сами последнее с прошлого урожая доедаем, – пожаловалась на нищету баба Фрося. – Но ты проходи в избу, чайку хоть попьем.
– Фроська, дай ей картошки, – вдруг резко выпалил Николка, – ей нужно.
– Так ведь и нам, Николка, она нужна, – вздохнула старая женщина.
– Фроська, не гневи Бога!
– Ладно, может, малость и подмогнем, – еще раз вздохнула старушка.
В домике было довольно чисто, но бедно. Через маленькие окошки света поступало мало, изба освещалась больше за счет улыбки Николки. Бабушка вскипятила чаю, заваренного на зверобое, и угостила гостью малиновым вареньем.
– Ну, лезь в погреб, набирай картошки, – к радости Николки, распорядилась баба Фрося, и тот кинулся исполнять.
– Пиджак хоть сними, а то уделаешь! – вслед ему крикнула женщина.
– А что такое с Николаем? – решилась поинтересоваться симпатичным, но очень странным молодым человеком девушка.
Пока Николки не было, Ефросинья Александровна рассказала приятной гостье их семейную драму, к изумлению заметив в конце разговора, что у девушки потекли слезы.
– Я и не предполагала, что в нашей стране случается такое, – всхлипнула Настя. – Прямо на глазах у ребенка…
– Эх, деточка, – погладила ее по голове баба Фрося, – не мы одни с Николаем страдаем, много людей мук страшных приняли. И еще примут.
Появился улыбающийся Николка, неся мешок, наполовину наполненный картошкой.