– Вот я их и завезу, – кивнул Алексей Петраков. – Долги нужно отдавать.
 
   Вечером на город обрушился массированный авианалет.
   Ванька Зарецкий только прилег на кровать в общежитии, желая обдумать произошедшие сегодня события, как была объявлена воздушная тревога. Комендант общежития спешно выгонял из комнат задержавшихся жильцов. Ванька закрыл дверь изнутри, и тот, пробарабанив в створки, убежал дальше. В первую очередь Иван думал об Анастасии, в которую он по-настоящему влюбился впервые за свою недолгую, но насыщенную событиями жизнь. Он не опасался ареста после того, как Настя расскажет о нем отцу. Во-первых, девушка знала только его имя и место работы. Он же был оформлен на складе совсем под другим именем и больше появляться там не собирался. А кроме того, решил съехать из общаги и ночевать в Каменке на хате у Нецецкого. Его волновало другое – трудности, с которыми будут сопряжены свидания с любимой девушкой. Не только из-за ее отца, но и из-за того, что он мог навлечь на нее опасность – со стороны банды. Течение его мыслей прервал торопливый стук в дверь.
   – Цыган, это мы с Чесноком, – послышался голос Шкета.
   – Ты чего в подпол не лезешь? – оскалился Шкет, как только Зарецкий открыл.
   – Да надо вещи собрать и съезжать отсюда, больше на склады не пойду. – Ванька стал складывать нехитрые пожитки в чемодан.
   – Ты как будто в воду смотрел, – удивился Шкет. – Нас как раз за тобой Дед послал, чтобы мы перевезли тебя в Каменку.
   – Чего это? – удивился Ванька совпадению.
   – Да вроде большой пожар намечается, – подал голос Чеснок.
   – Склады скоро заполыхают, – пояснил Шкет.
   – Почему? – не понял Цыган.
   – Нам Дед не велел тебе говорить, – хитро прищурился Шкет, – но мы уже две ночи на склад керосин завозим.
   – В каждом хранилище под кровлей уже по паре бочек, – подтвердил Чеснок.
   – Вы что, охренели? – Цыган даже перестал собирать вещи.
   – Не наша задумка, Дед с барыгой мутят чего-то, – пожал плечами Шкет. – Уж не знаю, почему они тебе не сказали. Что там меж вами?
   – Но если бомба попадет, все заполыхает! – озабоченно произнес Цыган.
   – Знамо дело, – согласился Шкет. – Да только сегодня все равно полыхнет.
   – Не виляй. Толкуй прямо! – не выдержал Цыган намеков молодого урки.
   – Чеснок тут случайно услышал толковище Деда с барыгой о том, что нужно следы заметать и недостачу продовольствия скрыть.
   – Так кранты же городу, жрачки ведь и так нема! – возмутился Цыган.
   – Вот мы и решили тебе сказать. Самим не по нраву, – пояснил Чеснок.
   – Мы же под вышак сработали, сами того не зная, – пожаловался Шкет. – Что делать, растолкуй!
   – Да, одно дело щипать на базарах, а другое – фашисту помогать, – задумался Цыган.
   – Может, свалить от Деда? – подал голос Чеснок.
   – Ванька, мы же знаем, что у тебя с ним напряг, – подхватился Шкет. – Давай свою банду сколотим, а?
   – Хм, обмозговать нужно… – Ванька не мог принять решение наспех. – Поедем в Каменку, а потом и посмотрим.
 
   Людвиг Нецецкий по кличке Дед был доволен тем, что самая большая в его жизни кража прошла удачно. Продуктов в овощехранилище у Волковой деревни по ценам черного рынка было на такую огромную сумму, что при правильном подходе к их реализации хватило бы очень красиво прожить оставшиеся ему годы. Тем более что после запланированного с Кубышкой поджога складов и скачка цен продукты можно будет обменивать на золото, камушки и другие предметы антиквариата и роскоши.
   Идею с поджогом складов подбросил Сосков, который получил информацию со своей прежней работы, что к нему собираются направить проверку с инвентаризаций продовольственных запасов. Дед согласился, что рисковать быть уличенным в хищениях глупо, если есть возможность замести следы. Единственное, что его угнетало, это просьба Кубышки избавиться от свидетелей поджога, то есть от урок, возивших керосин на склад. В то же время он понимал, что полагаться на двух воришек, которые к тому же еще и перевозили продукты с Бадаевских складов на новое место, опасно. Поэтому старый вор разработал хитрый план, при котором, в случае его воплощения, решались все проблемы.
   Когда приехали Цыган с ребятами, Дед позвал Ваньку в растопленную баньку. Федуля, понимавший толк в парилке, быстро разделся и первым забежал в парную. Нецецкий разоблачался не спеша, приглядываясь к Цыгану, словно еще раз прогонял в мыслях разработанный заранее план.
   – Давно тебя не видел, – начал неспешно Дед. – Ты какой-то озабоченный. Все в порядке?
   – Благодарствую за внимание, – улыбнулся Цыган, почувствовав, что баня растоплена неспроста. – у меня все на мази.
   – Вот и ладненько. Есть серьезный базар… – приступил к осуществлению плана Нецецкий. – Осталось, Ванька, последние препоны убрать в нашем дельце.
   Ванька перестал раздеваться и присел напротив, показывая всем своим видом, что внимательно слушает.
   – Как тебе Шкет с Чесноком?
   – Вроде путевое бакланье, – осторожно ответил Цыган.
   – Можно их брать на настоящее дело?
   – Ну, может, по молодости не на всякое, а так – почему бы и нет. Они и на складе хорошо работали и вели себя достойно, когда хату подламывали, – дал свою рекомендацию молодым уркам Цыган.
   – Вот именно, не на всякое, – выловил нужный контекст Нецецкий.
   – А что такое? – напрягся Ванька.
   – Да ошибся я, Ванечка, в них. По моим сведениям, ссученные они.
   – Дед, ты что! – не на шутку испугался Зарецкий. – Если бы парни с легавыми были вась-вась, мы бы сейчас с тобой не в баньке парились, а на нарах в Крестах.
   – Сведения точные, – нетерпеливо отрезал Дед. – А то, что мы еще не на нарах, так то наш фарт, который в любой момент может измену кинуть.
   – Правило чинить задумал? – продолжал недоумевать Ванька.
   – Нет, тут нужно все с толком провернуть. – Дед сделал вид, что задумался. Потом начал излагать: – Ты, кстати, должен быть в курсах: сегодня ночью мы запалим склады, чтобы скрыть нашу поживу. Дело нехитрое – плеснул керосинчику да чиркнул спичкой, а потом заживем, как марксисты учили, при полном коммунизме. Сейчас в том районе постоянный артобстрел, никто и не поймет, в чем дело, решат, что от зажигалок загорелось.
   Ванька вспомнил недавний разговор с воровской молодежью.
   – Я думаю послать на дело тебя с Федулей. Ну и сучат заодно. Как запалите склады, их двоих там и положите. Пусть в огоньке за предательство пожарятся. На крайняк на них все и спишется.
   – Не нравится мне это, – возразил Ванька. – Коли ссученные, дознаться надо, на базар вывести.
   – Незачем баланду травить, – не согласился Дед. – Когда ты видел, чтобы легавые прихвостни на базар повелись? Кончать их будем, я уже решил.
   – Ну, тогда, может, ты сам их на перо и поставишь? – зло пошутил Иван, зная, что Дед на мокруху никогда не шел.
   – Ванечка, ведь не я, а ты с ними хороводил, тебе и отмываться, – строго произнес Дед.
   Цыган задумался, не зная, что делать.
   – Да ты не боись. Если сдрейфишь, Федуля подмогнет, – заверил его Дед и, сбросив исподнее, вошел в парную, показывая, что разговор окончен.
   Ванька пытался придумать выход из создавшейся ситуации, но, как ни старался, не смог. Чтобы Дед не заподозрил неладного, последовал в парную, где сразу попал под березовый веник, который Федуля заранее замочил в дубовой кадке. Потом в предбаннике Дед налил всем по сто граммов «Московской».
   – Чтобы все было тики-так! – провозгласил тост Нецецкий.
   – Маловато, – подал голос обиженный количеством водки Федуля.
   – После дела – хоть обожритесь, а сейчас сто грамм боевых, и все, – вспомнил про военное время Дед и неприятно улыбнулся. – Что, Ванька, молчишь? Не хочешь грязную работу делать?
   – Хочешь не хочешь, какая теперь разница! – Ванька выпил водку глотком.
   – Другое дело! – Нецецкий по-своему истолковал его слова.
   – Вот, Ванек, тебе беда, – протянул Цыгану длинную острую финку Федуля. – Моя любимая, никогда не подводила. А я уж по старинке аркашку наброшу.
   – Помню, Федуля, ты раньше хорошо удавку затягивал. Не забыл еще? – хихикнул Дед.
   – Напраслину говоришь, – обиделся старый убийца.
   Поздним вечером за группой воров приехала служебная машина Кубышки, который, отпустив водителя, сам был за рулем. Четверо воров сели в салон и теперь ждали – Дед о чем-то шептался с Сосковым.
   – Там сейчас как раз бомбят, одна фугаска попала на территорию, лучшего времени быть не может, – донеслись до Ваньки слова Кубышки.
   Машина тронулась. При въезде в город их остановили для проверки документов, но когда Сосков показал пропуск от военного коменданта города на машину и свое удостоверение, пропустили, даже не досматривая пассажиров. На подъезде к складу Сосков заметил столб дыма над административным корпусом от попадания зажигательной бомбы и проинструктировал пассажиров:
   – Расходимся по складам согласно плану и осуществляем поджог в двадцать три часа сорок пять минут. Сверьте часы.
   – А у меня их нет, – подал голос Чеснок.
   – На, возьми мои, потом отдашь, – недовольно буркнул Кубышка.
   Машина въехала на территорию складов и остановилась у административного здания, которое пытались тушить работники складов.
   – Молодежь, выходи, – приказал Кубышка. А когда Шкет с Чесноком вышли, попросил оставшихся воров: – Не забудьте снять мои часы.
   – Твой кто? – поинтересовался Федуля. – За кем пойдешь?
   – Мне все равно. За Шкетом, – предложил Иван.
   Они вместе со всеми несколько минут таскали воду и песок, передавая ведра по цепочке для тушения огня. Улучив момент, Ванька приблизился к Шкету и шепнул ему, одним глазом наблюдая за Федулей:
   – Есть базар. Топай в свой склад, но не шибко рви.
   Шкет осторожно «выпал» из цепи людей и направился в сторону своего объекта. Ванька поймал взгляд Федули и, подмигнув ему, двинулся следом. Отойдя за угол, он затащил ничего не понимающего парня в автомастерскую, чтобы видеть, как пойдут Чеснок и Федуля.
   – Ты чего, Иван? – испугался его поведения Шкет.
   Цыган быстро и жестко пересказал задачу, которую поставил ему и Федуле Нецецкий. Парень побледнел и с безысходностью спросил:
   – Ты чего, меня здесь порешишь?
   – Ты, кажется, хотел уйти от Деда на вольные хлеба, – напомнил Цыган.
   – Да, – подавленно промолвил Шкет.
   – Похоже, пришло это время, – решительно заявил Цыган.
   – Что? – не понимал пребывающий в шоке молодой урка.
   – Жить хочешь? – более конкретно спросил старший вор.
   – Ванечка, да неужели ты ради меня… – начал соображать Шкет.
   – Потом, – поморщившись, отмахнулся Цыган, – сейчас Чеснока выручать надо.
   Как раз в этот момент показались два силуэта: впереди шел Чеснок, а в метрах тридцати за ним следовала мрачная фигура Федули. Как только последний прошел мимо прятавшейся пары, Цыган поднял с земли обрезок водопроводной трубы и передал Шкету финку, обронив:
   – Если не вырублю, поможешь.
   – Ванечка, а вдруг я не смогу? – Глаза парня округлились от страха.
   – Между прочим, Федуля для тебя приготовил, – кивнул Ванька на блестевший в темноте клинок, – так что лучше смоги.
   Чтобы не потерять из виду Федулю, который уже подходил к хранилищу следом за Чесноком, Цыган прибавил шагу. Сзади торопливо семенил Шкет, от страха практически ничего не соображавший. Иван осторожно открыл дверь запасного входа в склад, держа наготове обрезок трубы и вслушиваясь в доносившиеся изнутри звуки. Метрах в десяти послышались шуршание одежды и сдавленный хрип. Ванька бросился туда, увидел огромный силуэт Федули, который, накинув сзади на горло Чеснока удавку, повалил парня на пол и, сидя на нем верхом, стягивал смертельную петлю. Одним прыжком подскочив к подручному Деда, Цыган не раздумывая что было сил ударил его по затылку. Федуля на секунду замер, но удавку не выпустил. Ванька ударил еще. Старый душегуб повернул голову в его сторону и получил еще один удар, в висок.
   – О ё… – то ли удивленно, то ли от боли вырвалось у Федули, и он, отпустив веревку, завалился на бок рядом со своей жертвой.
   – Ах ты сучья морда! – подскочил к телу Федули Шкет и всадил ему в спину стальное жало финки.
   – Оставь! – зло приказал Цыган, схватив его за шиворот и отбросив от бездыханного тела поверженного вора.
   – Ванька, надо его порешить, а то он потом нас на куски порвет, – беспокоился Шкет, зная о нечеловеческой силе помощника Деда.
   – Уже не порвет, – успокоил его Ванька, склоняясь к Чесноку. Тот как раз шевельнулся и начал хрипеть, словно захлебывался воздухом. – Разыщи воды, – приказал Шкету Ванька.
   Парень убежал в направлении конторки и через три минуты вернулся с чайником. Цыган стал заливать Чесноку воду в рот, зная, что это поможет снять отек, который мешает ему нормально дышать. Через некоторое время «новорожденный» принялся кашлять, а затем, придя немного в себя, уставился на бездыханное тело Федули. Потом перевел непонимающий взгляд на Ваньку и Шкета.
   – Потом, – отреагировал на его немой вопрос Цыган, – сейчас надо рвать отсюда.
   Поддерживая Чеснока, они направились в дальний конец территории, где можно было перелезть через высокий забор, не рискуя быть замеченными охраной.
 
   С утра в районе Волковой деревни взрывов не было. Разбомбив дальнобойной артиллерией больше половины населенного пункта, немцы, видимо, поняли бесперспективность продолжения артобстрела окраины города и перенесли огонь на сам город. Впервые за последнюю неделю оставшиеся в деревне верующие потянулись в сторону сельского кладбища на утреннюю церковную службу. Несмотря на начало дня, всех облетело известие о том, что прошедшей ночью в результате бомбардировки полностью выгорели главные продуктовые склады города. В интонациях и взглядах обсуждавших новость сквозили обреченность и уныние. Люди уже успели испытать недостаток в продовольствии, и страшная весть для многих прозвучала как приговор.
   Баба Фрося, ко всему прочему, была сильно обеспокоена поведением внука, который каждый день ходил к разбомбленному трамвайному кольцу в надежде встретить побывавшую у них девушку-горожанку. Вот и сейчас он, облаченный во все тот же изрядно заношенный костюм, собирался по своему обычному маршруту. Однако после напоминания бабы Фроси о сегодняшнем дне, дате трагической гибели его родителей, Николка передумал и, не проронив ни слова, переоделся в старую одежду, чтобы идти в церковь.
   Выйдя за калитку, старуха и блаженный не спеша двинулись к кладбищу. В это время немцы снова начали обстрел города. Снаряды дальнобойной артиллерии с пугающим воем пролетали над деревней, разрываясь километрах в трех-пяти за ней, и жители замирали в испуге.
   На полпути к часовне бабушку с внуком нагнал работник сельсовета и наказал возвращаться назад, так как к ним приехали милиционеры. На вопросы перепуганной Ефросиньи мужчина только пожимал плечами. В домике в присутствии понятых полным ходом шел обыск. Следователь описывал изымаемые вещи, явно не соответствующие убогой обстановке жилища.
   – Костюм мужской, твидовый, иностранного производства, четвертый по счету, – с интонацией, говорящей сама за себя, встретил он хозяев.
   – Откуда, граждане, такая роскошь? – обратился к ним с вопросом сотрудник милиции в штатской одежде, представившийся лейтенантом Мышкиным.
   – Так внук нашел на дороге, кто-то с машины сбросил, – сообщила истинную правду баба Фрося.
   – Такие шмотки не бросают, бабуся, – иронично усмехнулся молодой человек. – На черном рынке за каждый костюм продуктов на неделю взять можно.
   – Стара я, чтобы врать, – вздохнула пожилая женщина.
   – Ну, а вы что скажете, гражданин Карамышев? – обратился к приветливо улыбающемуся Николке лейтенант Мышкин. – Кто вам передал эти вещи?
   – Мне Боженька подарил, – последовал ответ.
   – Мой внук инвалид по душевному заболеванию, – вступилась за Николку баба Фрося, понимая, что его ответы не могут удовлетворить работников НКВД.
   – Разберемся, – с пугающей интонацией произнес следователь, предъявляя понятым протокол обыска для подписи.
   Николай был рад появлению такого количества незнакомых людей. Не понимая происходящего, он радовался всеобщему вниманию к его новой одежде, полагая, что пришедшие гости разделяют его радость нежданному подарку. Парню стало неловко: у него вон столько красивых вещей, а у них одежда скромная.
   Алексей Петраков сидел молча в углу комнатушки, наблюдая за хозяевами дома, и все отчетливее понимал: ни старушка, ни ее странный внук не имеют прямого отношения к преступникам, обокравшим Христофорова. Оставалась надежда, что они могли случайно знать некоего Ивана, который, по его мнению, причастен к краже у певца и был единственной зацепкой в череде убийств, последним из которых явилось убийство подруги его дочери.
   – Вам придется проехать с нами, – указал хозяевам на выход следователь.
   – Надолго? – потухшим голосом спросила баба Фрося.
   – Все зависит от ваших показаний, – ледяным тоном ответил работник милиции, давая понять, что дальнейший разговор не имеет смысла.
   Когда все вышли, Петраков развязал вещмешок и выложил на стол пару сапог.
   В управлении он первым делом вызвал на допрос пожилую женщину.
   – Товарищ офицер, вы поймите, мой внук как дитя, он даже ответить нормально не способен, – запричитала старая женщина, войдя в кабинет.
   – Но вы-то можете рассказать так, чтобы я понял?
   – Я? Да. Только я уже все рассказала, – расстроенно произнесла баба Фрося, понимая, что ей не верят.
   Отвечая подробно на вопросы капитана НКВД, женщина детально описала место, где ее внук обнаружил сброшенную с машины мебель с одеждой.
   – Значит, там была и мебель? – уточнил Алексей Петраков.
   – И большое зеркало, правда, расколотое, – закивала баба Фрося.
   – Хорошо, мы проверим, – согласился Петраков, полагая, что таким образом можно удостовериться в правдивости ее показаний.
   Закончив допрос, Петраков пошел в соседний кабинет к Виктору Солудеву. Его приятель как раз беседовал с душевнобольным парнем, и, судя по выражению его лица, допрос давался ему тяжело.
   – Никак не могу добиться от него правды, – устало сообщил он вошедшему коллеге. – Все твердит о какой-то девушке и сапогах. Ничего не понятно.
   – Чего ты хочешь от блаженного? – сочувственно произнес Петраков.
   – Ну и чего им вменять? Скупку краденого?
   – Я думаю, они ничего и не знают. Скорее всего, и правда наткнулись на брошенные вещи. Надо бы выехать на место и осмотреть его.
   – Вот ты и поезжай, – согласился Солудев, – а то непонятно, что с ними делать – то ли арестовывать, то ли отпускать. Кстати, не задерживайся там долго. После обеда совещание у Огурцова по поводу пожара на Бадаевских складах.
 
   Через полчаса Петраков вместе с Сергеем Мышкиным, пользуясь затишьем в артобстреле, подъезжали к Волковой деревне.
   – Алексей Матвеевич, а откуда вам стало известно, что у странной парочки вещи с квартиры Христофорова? – поинтересовался молодой лейтенант.
   – Осведомитель донес, – вынужденно соврал Петраков.
   – А у меня таких вербовок нет, одна рыночная мелочь, – вздохнул Мышкин. – Вот бы кто подкинул информацию по последним убийствам…
   – Да, было бы как нельзя кстати, – совершенно честно согласился с младшим коллегой Алексей, обеспокоенный ситуацией с дочерью.
   Описанное старушкой место они нашли без труда в полукилометре от Волковой деревни. Сразу увидели обломки красного дерева и множество кусков разбитого венецианского зеркала. Кроме остатков мебели, после тщательного осмотра территории обнаружили концертный галстук-бабочку, пару мужских носков и несколько писем на имя Христофорова.
   Пока Мышкин составлял протокол осмотра места происшествия, Алексей Петраков оглядел следы от грузовика на мягком грунте обочины дороги. И перерисовал рисунок протектора его шин. Прикидывая маневр автомобиля, он неожиданно обнаружил, что грузовик поехал не обратно в город, а продолжил движение в сторону колхозных полей.
   – А что там дальше находится? – спросил Петраков одного из понятых.
   – Ничего, кроме полей и леса, – немного подумав, ответил пожилой местный житель, мужчина лет пятидесяти пяти c рябой физиономией.
   – Куда же тогда ведет дорога? – уточнил Петраков.
   – Да там тупик. Она заканчивается у бывшего овощехранилища.
   – Ты заканчивай осмотр, а я съезжу к хранилищу и гляну, что там, – дал указание Петраков Мышкину.
   Через несколько сотен метров дорога закончилась, уткнувшись в шлагбаум перед въездом в одиноко стоящее овощехранилище. На звук мотора из сторожевой будки вышел заспанный сторож с карабином на плече. Когда он увидел удостоверение Петракова, на его лице промелькнула тень беспокойства.
   – Что здесь такое? – кивнув на здание, начал опрос Алексей Матвеевич.
   – Резервное хранилище продотдела ленгорисполкома, – важно произнес мужчина, протягивая свое служебное удостоверение, в котором он значился охранником-стрелком батальона военизированной охраны.
   – Скажи-ка, недели две назад сюда не подъезжала грузовая машина с подозрительными людьми? – поинтересовался Петраков.
   – В мою смену ничего подозрительного не было. Да и по другим сменам ничего в журнале не отмечено, – отрицательно качнул головой охранник.
   – А вообще много машин сюда приезжает и есть ли книга записи их регистрационных номеров? – уточнил Алексей Матвеевич.
   – Товарищ капитан, вы же должны понимать! Я не имею права говорить о том, что связано с режимом секретности на данном объекте, – отчеканил свою инструкцию мужчина.
   – Я хотел бы получить списки всех работников на данном объекте. К кому мне обратиться? – настойчиво спросил Петраков.
   – К товарищу Соскову Афанасию Игнатьевичу, наверное, – впервые неуверенно произнес мужчина.
   «Опять эта фамилия… Интересно!» – отметил про себя Петраков.
 
   Город постоянно тонул в звуках воздушных сирен. К нему прорывались отдельные самолеты врага, по которым сразу же открывался ожесточенный зенитный огонь.
   В кабинете старшего майора госбезопасности, заместителя начальника управления НКВД Константина Сергеевича Огурцова, куда зашел Петраков, уже шло совещание. Извинившись, Алексей сел на свободное место рядом с Солудевым.
   – Оперативно-следственную группу формируют для расследования пожара на Бадаевских складах, – шепнул приятелю тот.
   – Итак, товарищи, – взял слово Огурцов, – в результате пожара на главных продовольственных складах города ситуация стала просто катастрофической. В ближайшие пару дней норма выдачи продуктов по карточкам будет существенно сокращена. Но наша задача сугубо профессиональная – надо провести расследование причин пожара, хотя картина в целом известна. В сегодняшнем выпуске газеты написано, что склады сгорели после прямого попадания зажигательных бомб. Поскольку уничтожены городские запасы продовольствия, а не вагоны с краской, необходимо все перепроверить. Руководство расследованием я беру на себя.
   И он стал оглашать список оперативно-следственной группы, в которую от отдела БХСС был назначен Петраков. Распустив совещание, Огурцов попросил его задержаться.
   – Вот что, капитан, – без обиняков начал старший майор, – основной упор необходимо сделать на анализ складских документов, чтобы исключить недостачу. Если с ними все в порядке и никаких злоупотреблений выявлено не будет, то и проверку можно прекратить. Разрешаю тебе взять в помощь одного-двух сотрудников.
   – А если что-нибудь зацеплю? – поинтересовался оперативник.
   – Тогда все последующие действия – только после личного доклада мне и получения дальнейших инструкций. Никакой самодеятельности!
   – Но бывают случаи оперативной необходимости, когда нет времени на доклады, – попробовал капитан убедить начальника в необходимости придания ему большей самостоятельности.
   – Петраков, вот смотрю я на тебя и думаю: ведь умный же мужик, а рассуждаешь так, будто не понимаешь, что сгорели продукты из продрезерва горисполкома, и любое недостаточно аргументированное, поспешное обвинение ударит прежде всего по тебе самому. Ну и заодно по твоему непосредственному начальству. Знаешь, как в такое время это может быть названо? Попыткой дискредитации Советской власти, а проще говоря, статья 58–10.
   Выйдя из кабинета Огурцова, Алексей Петраков заскочил к Солудеву и, доложив ему результаты осмотра места выгрузки похищенных из квартиры Харитонова вещей, договорился о том, чтобы задержанных бабку с внуком отпустили.
 
   Николка так и не понял, почему их прокатили на машине по городу, потом долго о чем-то расспрашивали, а в конце концов под вечер они с бабой Фросей оказались на улице перед главным входом в серое негостеприимное здание. Но больше всего его удручало то, что его лишили новой восхитительной одежды. В своих старых брюках, едва доходивших ему до щиколоток, он вдруг впервые стал чувствовать себя неуютно. Ефросинья, едва они с внуком вышли из здания НКВД, стала креститься, благодаря Бога за чудесное избавление от опасности, на которое она уже и не рассчитывала.
   – Фроська, ты что на чистилище молишься? – отреагировал на ее поклоны Николка. – Повернись лицом к Исаакию!
   Баба Фрося, закончив молитву, решила, что для возвращения домой своим ходом уже поздно, тем более уже пронесся вой очередного сигнала воздушной тревоги и нужно было искать убежище. По счастливой случайности недавно в церкви старушка встретила свою давнюю подругу, которая не эвакуировалась, а осталась в Ленинграде, и женщина, жившая рядом с Зоологическим садом, приглашала ее с Николкой заходить в гости. Николка, узнав, что они поедут ночевать к тете Зое, с которой он не раз ходил в Зоосад смотреть животных, воспрял духом, забыв про свой не вполне приглядный внешний вид.