Страница:
Жорди отвез Диего, Хулиану и Исабель к главному входу, где они предъявили добытый Эулалией де Кальис пропуск. Кучер остался ждать на улице, а молодые люди отправились в крепость в сопровождении четырех солдат, вооруженных ружьями и штыками. Их самих будто вели на казнь. За стенами Цитадели стоял холодный, но солнечный день, воздух был свеж, а небо высоко. Море сверкало, точно серебряное зеркало, и беспечные солнечные зайчики плясали на белых стенах. В крепости стояла вечная зима. За всю долгую дорогу от ворот к главному зданию никто не проронил ни слова. Вход в мрачную обитель предваряла массивная дубовая дверь с железными клепками, а за ней начинался лабиринт длинных коридоров, где эхо долго повторяло человеческие шаги. По коридорам гуляли сквозняки, всюду висел тяжелый дух казармы и тюрьмы. Крыша протекала, и на стенах образовались пятна плесени. Посетители проходили комнату за комнатой, и всякий раз за спиной у них закрывались тяжелые двери. Казалось, будто с каждым шагом они все больше удаляются от мира живых и свободных людей и углубляются во чрево гигантского чудовища. Девушки не могли скрыть дрожь, и даже Диего в тревоге спрашивал себя, выйдут ли они живыми из этого злосчастного места. Наконец молодые люди достигли вестибюля, где им пришлось бесконечно долго ждать, стоя на ногах, и все это время солдаты не спускали с них глаз. Потом посетителей провели в маленький кабинет, все убранство которого составляли грубо отесанный стол и несколько стульев, где их принял один из офицеров гарнизона. Офицер бросил взгляд на пропуск, обратив внимание на подпись и печать, но читать он, по всей видимости, не умел. Потом он молча вернул документ Диего. Это был человек лет сорока, с гладким лицом, стальными волосами и глазами удивительного небесного оттенка, почти фиалковыми. Обратившись к молодым людям по-каталански, он сообщил, что на свидание с заключенным отводится четверть часа и что к нему запрещено приближаться больше чем на три шага. Диего объяснил, что заключенный должен подписать бумаги и ему понадобится время, чтобы их прочитать.
— Прошу вас, господин офицер! Это наше последнее свидание с отцом. Позвольте нам обнять его! — с дрожью в голосе воскликнула Хулиана, опускаясь на колени.
Старый солдат отшатнулся, объятый ужасом и жалостью, Исабель и Диего бросились поднимать Хулиану, но девушка отказывалась встать на ноги.
— Боже милостивый! Встаньте, сеньорита! — нетерпеливо воскликнул офицер, но тут же смягчился и, протянув Хулиане руки, бережно поднял ее с колен. — У меня тоже есть сердце, дитя мое. Я и сам отец, и мне понятно ваше горе. Решено, я оставлю вас наедине на полчаса и позволю показать ему документы.
Офицер приказал привести заключенного. Пока конвоиры ходили за узником, Хулиана смогла взять себя в руки и приготовиться к встрече. Вскоре в комнату вошел Томас де Ромеу в сопровождении двух солдат. Заключенный оброс бородой, был грязен и измучен, но кандалы с него сняли. Томас не мылся и не брился несколько недель и теперь походил на дикаря и вонял, как бродяга. От скудной тюремной пищи у бывшего гурмана и сибарита ввалился живот, заострившийся нос казался огромным на осунувшемся, бледном лице, щеки, прежде румяные и круглые, обвисли, словно пустые бурдюки, и заросли редкой седой бородой. В первые мгновения дочери не узнали отца, а потом, рыдая, бросились в его объятия. Офицер и конвоиры вышли. Диего хотелось последовать за ними или вовсе исчезнуть, таким невыносимо жутким показалось ему чужое горе. Он отошел к стене и опустил глаза, чтобы не видеть мучительной сцены.
— Полно, девочки, полно, ну успокойтесь, не плачьте, прошу вас. У нас мало времени и много дел, — проговорил Томас, вытирая слезы тыльной стороной ладони. — Мне сказали, нужно подписать какие-то бумаги…
Диего рассказал Томасу де Ромеу о предложении Эулалии и о документах, которые нужно было подписать, чтобы спасти девушек от нищеты.
— Это лишь подтверждает то, что я и так знал. Живым мне отсюда не выйти, — пробормотал узник.
Диего начал убеждать сеньора де Ромеу, что, даже если королевское помилование поспеет вовремя, семье все равно придется бежать за границу, а устроиться в чужой стране невозможно, когда кошелек пуст. Томас молча взял у молодого человека перо и чернильницу и подписал документ, по которому все его земли переходили в собственность Эулалии де Кальис. Потом он горячо попросил Диего позаботиться о девочках и увезти их подальше, туда, где никто не будет знать, что их отец преступник.
— За время нашего знакомства, Диего, я привык доверять тебе, как родному сыну. Если я буду знать, что ты позаботишься о моих малышках, я смогу умереть спокойно. Возьми их с собой в Калифорнию, и пусть мой друг Алехандро де ла Вега примет их, как собственных дочерей, — попросил Томас.
— Не отчаивайтесь, отец, прошу вас. Рафаэль Монкада обещал вернуть вам свободу, — молила Хулиана сквозь слезы.
— Меня казнят через несколько дней, Хулиана. Монкада не станет спасать меня, ведь это он на меня донес.
— Отец! Вы уверены? — воскликнула девушка.
— Доказательств у меня нет, но так говорили те, кто пришел меня арестовать, — ответил Томас.
— Но Рафаэль просил короля помиловать вас!
— Я не верю ему, девочка. Возможно, он и ездил в Мадрид, но совсем не за этим.
— Это я во всем виновата!
— Не обвиняй себя в чужом злодействе, дочка. Ты не в ответе за мою смерть. Крепись! Мне больно смотреть, как ты плачешь.
Де Ромеу полагал, что Монкада предал его не из-за политических убеждений и не для того, чтобы отомстить за отказ Хулианы, а только из холодного расчета. После смерти Томаса его дочери оставались одни, и рано или поздно им пришлось бы принять помощь первого встречного благодетеля. Роль утешителя невинной страдалицы отводилась, разумеется, самому Монкаде; а потому Диего был для Томаса последней надеждой. Юноша хотел было сказать, что обожает Хулиану и никогда не отдаст ее Монкаде, что он сам готов хоть сейчас просить на коленях ее руки, но не посмел. Девушка никогда не давала ему повода надеяться. Да и не время было для подобных признаний. Кроме того, Диего знал, что предложить дочери Томаса ему решительно нечего. Отвага, шпага и любовь едва ли годились в таком деле. Молодой человек ничего не смог бы сделать для Хулианы и Исабель без помощи своего отца.
— Не беспокойтесь, дон Томас. За ваших дочерей я готов умереть. Я никогда их не оставлю, — вот и все, что он сказал.
Два дня спустя, на рассвете, когда пришедший с моря туман окутывал город уютным и таинственным облаком, одиннадцать политических заключенных, обвиненных в сотрудничестве с французами, расстреляли в одном из внутренних дворов крепости. За полчаса до казни священник предложил им покаяться, чтобы очиститься от грехов и перейти в мир иной невинными, словно младенцы. Томас, пятьдесят лет выступавший против клириков и церковных догм, принял таинство вместе со всеми и даже причастился. «На всякий случай, святой отец, мало ли что…» — попытался он пошутить. С того самого момента, как в его дом явились солдаты, Томас умирал от страха, но теперь он был совершенно спокоен. Его тоска исчезла в тот момент, когда он смог попрощаться с дочерьми. Томас проспал две ночи без сновидений и днем не думал о близком конце. Он готовился встретить смерть со смирением, не свойственным ему при жизни. Так или иначе, мгновенная смерть была все же предпочтительнее долгого мучительного угасания. Томас почти не тревожился о дочерях, которых оставлял на произвол судьбы, он верил, что Диего де ла Вега сдержит свое слово. Теперь прошлое было далеко как никогда. В первые недели после ареста Томас изводил себя грустными воспоминаниями, но теперь он обрел свободу человека, которому нечего терять. Думая о дочерях, он не мог ни вообразить их лиц, ни вспомнить, как звучат их голоса, он видел только осиротевших после смерти матери малюток, которые играли в куклы в мрачноватых залах его дома. За два дня до казни, когда девушки пришли повидаться с отцом, он чудесным образом узнал во взрослых девушках двух малышек в ботиночках и передниках, так похожих на него самого. Проклятие, как бежит время, сказал он себе тогда. Томас простился с дочерьми без горечи, с удивительным для него самого спокойствием. Хулиана и Исабель проживут свои жизни без него, он уже не в силах им помочь. Оставалось только наслаждаться последними часами жизни и с интересом наблюдать за ритуалами, которыми будет обставлен его собственный переход в иной мир.
В утро казни в камеру Томаса де Ромеу принесли последний подарок от Эулалии де Кальис: корзину с обильным завтраком, бутылку лучшего вина и блюдо превосходных шоколадных конфет из ее собственной кондитерской. Заключенному позволили умыться и побриться под присмотром стражников и передали сверток с чистым бельем, который принесли его дочери. Томас дошел до места казни с гордо поднятой головой, где его привязали к залитому кровью столбу, и отказался от повязки на глаза. Расстрелом командовал тот самый офицер, что присутствовал при свидании узника с дочерьми. Он сам добил пистолетным выстрелом израненного, но еще живого Томаса. Последнее, что видел приговоренный, прежде чем милосердная пуля пронзила его мозг, был золотой луч утреннего солнца, пробившийся сквозь мглу.
Старого офицера, вдоволь повоевавшего и насмотревшегося всего в многочисленных гарнизонах и тюрьмах, тронули слезы девушки, которая бросилась перед ним на колени. Нарушив собственный принцип не смешивать долг и чувства, он посетил сестер, чтобы лично сообщить им о смерти их отца. Ему не хотелось, чтобы дочери расстрелянного узнали о казни от кого-нибудь другого.
— Он не мучился, сеньориты, — солгал офицер.
Рафаэль Монкада вскоре узнал и о казни Томаса, и о намерении Эулалии выпроводить его дочерей из страны. Смерть де Ромеу не противоречила планам Монкады, но теткины интриги привели его в бешенство. Впрочем, ссориться с ней Рафаэль не стал, он предпочел бы добиться расположения Хулианы, не потеряв наследства. Молодой человек горько сожалел, что у его тетушки такое крепкое здоровье; Эулалия происходила из семьи долгожителей, и не было ни малейшей надежды, что она скоро отойдет в мир иной, оставив племянника богатым и свободным. Стало быть, старуха должна была принять Хулиану по доброй воле. О том, чтобы жениться тайком, нечего было и думать, но Рафаэль вовремя вспомнил легенду о том, что в Калифорнии, будучи женой губернатора, Эулалия сумела превратить грозную индейскую воительницу в цивилизованную девушку, настоящую испанку и христианку. Монкада слышал об этом от самой Эулалии, обожавшей устраивать чужие судьбы; о том, что индианка была матерью Диего де ла Веги, он, конечно, не догадывался. Рафаэль надеялся, что тетка сжалится над несчастными сиротками, только что потерявшими отца. Она могла бы позаботиться о несчастных, как о той индианке, помочь им вернуть доброе имя. Как только первая дама Барселоны решит окружить сироток материнской заботой, ее примеру последует все общество. На случай, если столь изощренный план все же даст сбой, существовал другой выход, предложенный самой Эулалией. Тетка была права: Рафаэль мог бы сделать Хулиану де Ромеу своей любовницей. Девице, которая осталась без отца, необходим защитник и покровитель. Отчего не протянуть ей руку помощи? Поистине блестящая идея. Тогда Монкада смог бы жениться на девушке из высших слоев общества, хоть на той же Мединасели, не отказываясь от Хулианы. Все можно устроить, если подойти к делу с умом. С такими мыслями Рафаэль появился на пороге дома Томаса де Ромеу.
Дом, который прежде выглядел немного обветшавшим, теперь казался просто заброшенным. С тех пор как удача отвернулась от Испании и от Томаса де Ромеу, его жилище окончательно пришло в запустение. Сад зарос сорняками, карликовые пальмы и папоротники сохли в цветочных горшках, повсюду валялся мусор, у парадного входа бродили куры и собаки. Внутри было темно и пыльно, уже много недель никто не поднимал гардин и не разжигал огонь в каминах. По опустевшим комнатам гуляли холодные осенние сквозняки. Вместо мажордома навстречу Монкаде вышла Нурия, по обыкновению сухая и сдержанная, и проводила гостя в библиотеку.
Дуэнья всеми силами старалась удержать тонущий корабль на плаву, однако слуги не желали ей подчиняться. Приходилось экономить каждый мараведи[29], чтобы у девушек остался на будущее хотя бы небольшой капитал. Рекомендованный Эулалией де Кальис банкир, человек кристальной честности, выдал Диего эквивалент заплаченной ею суммы в драгоценных камнях и золотых дублонах, посоветовав зашить их в складки нижних юбок. По словам банкира, этот секрет придумали евреи; он позволял сохранить ценности во время смуты и скитаний. Исабель и Хулиана с изумлением рассматривали горсть разноцветных камешков — все, что осталось от состояния их отца.
Оставив Рафаэля Монкаду ждать в библиотеке среди книг в кожаных переплетах, когда-то заменявших Томасу де Ромеу весь мир, Нурия отправилась за Хулианой. Уставшая плакать и молиться девушка была в своей комнате.
— Ты не обязана встречаться с этим чудовищем, девочка, — сказала дуэнья. — Если хочешь, я велю ему убираться ко всем чертям.
— Принеси вишневое платье и помоги мне причесаться, Нурия. Он не увидит меня сломленной и несчастной, — решила Хулиана.
Через несколько минут она вошла в библиотеку, прекрасная, как прежде. В неровном свете свечей Рафаэль не смог разглядеть ни покрасневших от слез глаз, ни смертельной бледности. Сердце Монкады мучительно забилось при виде этой удивительной девушки, завладевшей всем его существом. Он ожидал увидеть Хулиану разбитой горем, но перед ним предстала величавая и гордая красавица. Едва владея собственным голосом, Рафаэль выразил свои соболезнования по поводу постигшей семью трагедии и сожаления, что бесчисленные попытки спасти Томаса, которые он предпринял, ни к чему не привели. Молодой человек добавил, что сестрам вовсе не нужно покидать Испанию, что бы там ни говорила его тетка. Судя по всему, железная рука, которой Фердинанд VII держал за глотку своих недругов, начинает слабеть. Страна лежит в руинах, много выстрадавший народ требует хлеба, работы и мира. Конечно, Исабель и Хулиане придется взять фамилию матери и затаиться на время, пока история с предательством их отца не позабудется. Тогда они, возможно, смогут вернуться в свет. А пока девушки могут рассчитывать на его поддержку.
— Что вы имеете в виду, сеньор? — вызывающе спросила Хулиана.
Монкада поспешно заверил красавицу, что был бы счастлив назвать ее своей женой, однако на первое время стоит соблюдать осторожность. Придется преодолеть сопротивление Эулалии де Кальис, но это будет не так трудно, как могло бы показаться. Узнав будущую родственницу получше, тетушка, вне всякого сомнения, переменится к ней. Хулиане пора самым серьезным образом задуматься о своем будущем. И пусть Рафаэль этого недостоин — ни один мужчина недостоин такого счастья, — он готов положить свою жизнь и состояние к ее ногам. Свадьба откладывается, но это ничего не меняет: жизнь и состояние Монкады к услугам сестер де Ромеу. Его намерения чисты, и он смиренно умоляет Хулиану не разбивать его сердце отказом.
— Я не прошу вас отвечать мне немедленно. Я знаю, вас постигло страшное горе, и, быть может, сейчас не время говорить о любви…
— О любви мы говорить не будем, но можем поговорить о чем-нибудь другом, — оборвала его Хулиана. — Например, о вашем доносе, который погубил моего отца.
Не ожидавший удара Монкада вспыхнул и растерялся:
— Вы не можете обвинять меня в такой подлости! Ваш отец сам завел себя в западню, без всякой посторонней помощи. Я вижу, что горе ослепило вас, и потому прощаю вам это оскорбление.
— И как же вы надеетесь возместить нам с сестрой смерть нашего отца? — спросила Хулиана, задыхаясь от гнева.
В ее тоне было столько презрения, что Монкада потерял голову и решил отбросить излишнее благородство. Он решил, что перед ним женщина, которой нравится подчиняться грубой силе. Рафаэль схватил Хулиану за руки и, грубо притянув ее к себе, злобно прошипел, что она не в том положении, чтобы капризничать, что ей стоило бы проявить хоть немного благодарности, что она, вероятно, просто не понимает, как легко они с сестрой могли оказаться на улице или попасть в тюрьму вслед за своим предателем отцом; полиция начеку, и достаточно одного его слова, чтобы девчонок арестовали в любой момент, что их спасение в его власти. Хулиана отчаянно вырывалась, в пылу борьбы рукав ее платья треснул, обнажив плечо, а заколки, державшие прическу, расстегнулись и упали на пол. Сознание Монкады застилала черная пелена. Не в силах сдерживать себя, он сгреб в кулак копну душистых густых волос, запрокинул голову девушки и впился поцелуем в ее губы.
Диего наблюдал эту сцену сквозь полуоткрытую дверь, повторяя про себя, словно летанию, слова, сказанные маэстро Эскаланте на первом уроке фехтования: никогда не стоит драться в гневе. Но, увидев, как Монкада целует Хулиану, юноша не сдержался и бросился ей на выручку.
Монкада резко повернулся к Диего, оттолкнул его к стене и выхватил клинок. Мужчины стояли друг против друга в боевой позиции, отведя назад левые руки, чтобы сохранить равновесие. Едва Диего вступил в бой, его гнев сменился абсолютным спокойствием. На этот раз юноша мог гордиться собой. Ему впервые удалось овладеть своим гневом, как учил маэстро Эскаланте. Ни в коем случае не терять самообладания. Спокойствие духа, ясность мысли, твердая рука. Продувавшие комнаты осенние сквозняки помогали сохранять хладнокровие. Диего не контролировал свое тело, им управлял инстинкт. Изнуряющие тренировки в Обществе справедливости позволяли довести каждое движение до полного автоматизма. Клинки дважды со звоном скрестились, и Монкада внезапно сделал глубокий выпад. Молодой человек смог с первых финтов оценить своего противника. Монкада был блестящим фехтовальщиком, но не обладал мастерством и легкостью Диего; не зря юноша посвящал фехтованию столько времени. Вместо того чтобы немедленно отразить выпад, он с притворной неловкостью отступил назад, прижавшись спиной к стене. Диего дрался неуклюже, с видимым усилием, но клинку противника ни разу не удалось задеть его.
Много позже, вспоминая о тех временах, Диего понял, что играл две разные роли, меняя их в зависимости от обстоятельств. Это помогало ему обманывать врагов. Юноша знал, что Рафаэль Монкада презирает его, ведь он сам в его присутствии неизменно надевал маску изнеженного увальня. Точно так же он поступал в обществе Шевалье и Аньес Дюшам, чтобы не навлечь на себя подозрений.
Во время драки на палках Монкада мог бы точно рассчитать собственные силы, но ему помешала гордость. Позже они встречались еще несколько раз, и Диего, разгадавший в своем сопернике очень опасного человека, старательно поддерживал самое дурное впечатление о себе. Он решил, что с Монкадой проще будет справиться не силой, а хитростью. В отцовской гасиенде лисицы, чтобы заманить ягнят, принимались плясать перед ними, но стоило любопытным животным приблизиться к танцующим лисам, как они моментально становились их добычей. Изображая шута, Диего ловко морочил Монкаде голову. Однако сам он даже не догадывался, что в нем и вправду живут два человека: Диего де ле Вега, франтоватый, неуклюжий и робкий, и Зорро, храбрый, отчаянный, находчивый. Вероятно, его истинный характер находился где-то посередине, но юноша не знал, сочетает он свойства двух персонажей или не имеет ничего общего ни с одним из них. Диего пытался представить, каким видят его Исабель и Хулиана, но так и не сумел; должно быть, девушкам казалось, что он все время ломает комедию. Однако долго раздумывать об отвлеченных предметах не приходилось, обстоятельства требовали конкретных действий.
Диего метался среди книжных полок, делая вид, что пытается спастись от Монкады, и зло высмеивал противника, чтобы вывести его из равновесия. Он добился своего. Монкада утратил свое хваленое хладнокровие и начал нервничать. Стекавший со лба пот мешал ему смотреть. Диего видел, что соперник находится в его власти. Совсем как на корриде: цель матадора — утомить быка.
— Осторожно, ваша милость, а не то пораните кого-нибудь своей шпагой! — восклицал Диего.
Опомнившись, Хулиана велела им убрать оружие, во имя Господа и из уважения к памяти ее отца. Диего сделал еще пару выпадов, а потом внезапно бросил шпагу и поднял руки, моля о пощаде. Идя на риск, юноша рассчитывал, что Монкада не посмеет убить безоружного на глазах у Хулианы, однако его противник с торжествующим криком бросился в атаку. Уклонившись от острия клинка, которое царапнуло его бедро, Диего в два прыжка подскочил к окну и спрятался за тяжелой плюшевой гардиной, свисавшей до самого пола. Шпага Монкады, подняв облако пыли, застряла в плотной ткани, и, чтобы вытащить ее, понадобилось определенное усилие. Воспользовавшись промедлением противника, Диего швырнул ему в лицо гардину и перескочил на стол. Оттуда он запустил в Монкаду первую попавшуюся книжку в кожаном переплете и угодил ему прямо в грудь. Рафаэль едва удержался на ногах, но тут же собрался и вновь перешел в наступление.
Диего уклонился от нескольких выпадов, бросил в своего противника еще пару книг, а потом соскочил на пол и забился под стол.
— Пощады! Пощады! О боже, сейчас меня заколют, как цыпленка! — стенал он, открыто потешаясь над врагом, а сам скорчился под столом, держа книгу, словно щит, и отражал ею слепые удары Монкады. Сделав слишком резкий выпад, кабальеро потерял равновесие и шлепнулся на пол, но тут же вскочил, взбешенный пуще прежнего. В комнату вбежали Исабель и Нурия, привлеченные криками Хулианы. Окинув взглядом поле боя и в один момент оценив ситуацию, Исабель решила, что несчастного Диего вот-вот отправят к праотцам, она схватила валявшуюся в углу шпагу и не раздумывая атаковала Монкаду. Девушке впервые довелось использовать на практике навыки, приобретенные за четыре года тренировок перед зеркалом.
— En garde! — выкрикнула Исабель.
Рафаэль инстинктивно сделал выпад, чтобы обезоружить новую противницу, но она с нежданной ловкостью отразила удар. Несмотря на гнев, Монкада понял, каким безумием будет драться с девчонкой, да еще к тому же и сестрой женщины, которую он собирается завоевать. Рафаэль выпустил из рук шпагу, и она бесшумно упала на ковер.
— У тебя хватит духу убить меня, Исабель? — насмешливо поинтересовался кабальеро.
— Подними шпагу, трус!
Вместо ответа он с пренебрежительной усмешкой скрестил руки на груди.
— Исабель! Что ты делаешь? — вмешалась пораженная Хулиана.
Сестра не обратила на нее внимания. Острие ее клинка упиралось Монкаде в подбородок, но, что делать дальше, девушка не знала. Она вдруг в полной мере ощутила всю нелепость происходящего.
— Проткнув зоб этому мерзавцу, который, несомненно, заслуживает смерти, ты ничего не исправишь, Исабель. Убийства не решают проблем. Хотя с ним, конечно, придется что-то делать, — заметил Диего, доставая из-за обшлага рукава платок и театральным жестом вытирая лоб.
Рафаэль Монкада воспользовался всеобщей растерянностью, чтобы заломить девушке руку и заставить ее бросить оружие. Кабальеро толкнул Исабель с такой силой, что она отскочила в сторону, ударившись о край стола. Оглушенная девушка упала на пол, а Монкада подхватил ее шпагу, чтобы вновь атаковать Диего, но тот молниеносно вскочил на ноги и принялся ловко отклоняться от выпадов Рафаэля, ища возможности обезоружить своего врага и сбить его с ног. Тут Хулиана пришла в себя, схватила шпагу Монкады и бросила ее Диего, а он сумел перехватить оружие в воздухе. Вместе со шпагой к юноше вернулись уверенность и бодрое расположение духа. Стремительным ударом он нанес сопернику ранение в левую руку, очень легкое, почти царапину, в то место, куда он сам был ранен на дуэли. У Монкады вырвался крик изумления и боли.
— Теперь мы квиты, — заметил Диего, обезоружив противника боковым ударом.
Враг находился в его власти. Правой рукой он прикрыл рану в том месте, где сквозь прореху в рукаве уже начинала сочиться кровь. Лицо Монкады исказилось скорее от ярости, чем от страха. Диего насмешливо улыбался, приставив острие клинка к его груди.
— Я во второй раз имею удовольствие оставить вам жизнь, сеньор Монкада. В первый раз это было во время нашей приснопамятной дуэли. Надеюсь, это не войдет в привычку, — проговорил он, опуская клинок.
Все было ясно без лишних слов. И Диего, и сестры де Ромеу понимали, что слова Монкады не были пустой угрозой и полицейские могли появиться на пороге в любой момент. Оставалось только бежать. Семья собиралась в дорогу с тех пор, как умер Томас де Ромеу, а Эулалия выкупила его имущество, и все же девушки надеялись, что им не придется бежать, словно преступницам. Понадобилось полчаса, чтобы собрать все необходимое, прежде всего золото и драгоценные камни, которые по совету банкира зашили в складки одежды. Нурия предложила запереть Рафаэля Монкаду в потайной комнате за библиотекой. Она сняла с полки книгу, нажала на рычаг, и книжный шкаф повернулся в сторону, открыв проход в смежное помещение, о котором ни Хулиана, ни Исабель раньше не подозревали.
— Прошу вас, господин офицер! Это наше последнее свидание с отцом. Позвольте нам обнять его! — с дрожью в голосе воскликнула Хулиана, опускаясь на колени.
Старый солдат отшатнулся, объятый ужасом и жалостью, Исабель и Диего бросились поднимать Хулиану, но девушка отказывалась встать на ноги.
— Боже милостивый! Встаньте, сеньорита! — нетерпеливо воскликнул офицер, но тут же смягчился и, протянув Хулиане руки, бережно поднял ее с колен. — У меня тоже есть сердце, дитя мое. Я и сам отец, и мне понятно ваше горе. Решено, я оставлю вас наедине на полчаса и позволю показать ему документы.
Офицер приказал привести заключенного. Пока конвоиры ходили за узником, Хулиана смогла взять себя в руки и приготовиться к встрече. Вскоре в комнату вошел Томас де Ромеу в сопровождении двух солдат. Заключенный оброс бородой, был грязен и измучен, но кандалы с него сняли. Томас не мылся и не брился несколько недель и теперь походил на дикаря и вонял, как бродяга. От скудной тюремной пищи у бывшего гурмана и сибарита ввалился живот, заострившийся нос казался огромным на осунувшемся, бледном лице, щеки, прежде румяные и круглые, обвисли, словно пустые бурдюки, и заросли редкой седой бородой. В первые мгновения дочери не узнали отца, а потом, рыдая, бросились в его объятия. Офицер и конвоиры вышли. Диего хотелось последовать за ними или вовсе исчезнуть, таким невыносимо жутким показалось ему чужое горе. Он отошел к стене и опустил глаза, чтобы не видеть мучительной сцены.
— Полно, девочки, полно, ну успокойтесь, не плачьте, прошу вас. У нас мало времени и много дел, — проговорил Томас, вытирая слезы тыльной стороной ладони. — Мне сказали, нужно подписать какие-то бумаги…
Диего рассказал Томасу де Ромеу о предложении Эулалии и о документах, которые нужно было подписать, чтобы спасти девушек от нищеты.
— Это лишь подтверждает то, что я и так знал. Живым мне отсюда не выйти, — пробормотал узник.
Диего начал убеждать сеньора де Ромеу, что, даже если королевское помилование поспеет вовремя, семье все равно придется бежать за границу, а устроиться в чужой стране невозможно, когда кошелек пуст. Томас молча взял у молодого человека перо и чернильницу и подписал документ, по которому все его земли переходили в собственность Эулалии де Кальис. Потом он горячо попросил Диего позаботиться о девочках и увезти их подальше, туда, где никто не будет знать, что их отец преступник.
— За время нашего знакомства, Диего, я привык доверять тебе, как родному сыну. Если я буду знать, что ты позаботишься о моих малышках, я смогу умереть спокойно. Возьми их с собой в Калифорнию, и пусть мой друг Алехандро де ла Вега примет их, как собственных дочерей, — попросил Томас.
— Не отчаивайтесь, отец, прошу вас. Рафаэль Монкада обещал вернуть вам свободу, — молила Хулиана сквозь слезы.
— Меня казнят через несколько дней, Хулиана. Монкада не станет спасать меня, ведь это он на меня донес.
— Отец! Вы уверены? — воскликнула девушка.
— Доказательств у меня нет, но так говорили те, кто пришел меня арестовать, — ответил Томас.
— Но Рафаэль просил короля помиловать вас!
— Я не верю ему, девочка. Возможно, он и ездил в Мадрид, но совсем не за этим.
— Это я во всем виновата!
— Не обвиняй себя в чужом злодействе, дочка. Ты не в ответе за мою смерть. Крепись! Мне больно смотреть, как ты плачешь.
Де Ромеу полагал, что Монкада предал его не из-за политических убеждений и не для того, чтобы отомстить за отказ Хулианы, а только из холодного расчета. После смерти Томаса его дочери оставались одни, и рано или поздно им пришлось бы принять помощь первого встречного благодетеля. Роль утешителя невинной страдалицы отводилась, разумеется, самому Монкаде; а потому Диего был для Томаса последней надеждой. Юноша хотел было сказать, что обожает Хулиану и никогда не отдаст ее Монкаде, что он сам готов хоть сейчас просить на коленях ее руки, но не посмел. Девушка никогда не давала ему повода надеяться. Да и не время было для подобных признаний. Кроме того, Диего знал, что предложить дочери Томаса ему решительно нечего. Отвага, шпага и любовь едва ли годились в таком деле. Молодой человек ничего не смог бы сделать для Хулианы и Исабель без помощи своего отца.
— Не беспокойтесь, дон Томас. За ваших дочерей я готов умереть. Я никогда их не оставлю, — вот и все, что он сказал.
Два дня спустя, на рассвете, когда пришедший с моря туман окутывал город уютным и таинственным облаком, одиннадцать политических заключенных, обвиненных в сотрудничестве с французами, расстреляли в одном из внутренних дворов крепости. За полчаса до казни священник предложил им покаяться, чтобы очиститься от грехов и перейти в мир иной невинными, словно младенцы. Томас, пятьдесят лет выступавший против клириков и церковных догм, принял таинство вместе со всеми и даже причастился. «На всякий случай, святой отец, мало ли что…» — попытался он пошутить. С того самого момента, как в его дом явились солдаты, Томас умирал от страха, но теперь он был совершенно спокоен. Его тоска исчезла в тот момент, когда он смог попрощаться с дочерьми. Томас проспал две ночи без сновидений и днем не думал о близком конце. Он готовился встретить смерть со смирением, не свойственным ему при жизни. Так или иначе, мгновенная смерть была все же предпочтительнее долгого мучительного угасания. Томас почти не тревожился о дочерях, которых оставлял на произвол судьбы, он верил, что Диего де ла Вега сдержит свое слово. Теперь прошлое было далеко как никогда. В первые недели после ареста Томас изводил себя грустными воспоминаниями, но теперь он обрел свободу человека, которому нечего терять. Думая о дочерях, он не мог ни вообразить их лиц, ни вспомнить, как звучат их голоса, он видел только осиротевших после смерти матери малюток, которые играли в куклы в мрачноватых залах его дома. За два дня до казни, когда девушки пришли повидаться с отцом, он чудесным образом узнал во взрослых девушках двух малышек в ботиночках и передниках, так похожих на него самого. Проклятие, как бежит время, сказал он себе тогда. Томас простился с дочерьми без горечи, с удивительным для него самого спокойствием. Хулиана и Исабель проживут свои жизни без него, он уже не в силах им помочь. Оставалось только наслаждаться последними часами жизни и с интересом наблюдать за ритуалами, которыми будет обставлен его собственный переход в иной мир.
В утро казни в камеру Томаса де Ромеу принесли последний подарок от Эулалии де Кальис: корзину с обильным завтраком, бутылку лучшего вина и блюдо превосходных шоколадных конфет из ее собственной кондитерской. Заключенному позволили умыться и побриться под присмотром стражников и передали сверток с чистым бельем, который принесли его дочери. Томас дошел до места казни с гордо поднятой головой, где его привязали к залитому кровью столбу, и отказался от повязки на глаза. Расстрелом командовал тот самый офицер, что присутствовал при свидании узника с дочерьми. Он сам добил пистолетным выстрелом израненного, но еще живого Томаса. Последнее, что видел приговоренный, прежде чем милосердная пуля пронзила его мозг, был золотой луч утреннего солнца, пробившийся сквозь мглу.
Старого офицера, вдоволь повоевавшего и насмотревшегося всего в многочисленных гарнизонах и тюрьмах, тронули слезы девушки, которая бросилась перед ним на колени. Нарушив собственный принцип не смешивать долг и чувства, он посетил сестер, чтобы лично сообщить им о смерти их отца. Ему не хотелось, чтобы дочери расстрелянного узнали о казни от кого-нибудь другого.
— Он не мучился, сеньориты, — солгал офицер.
Рафаэль Монкада вскоре узнал и о казни Томаса, и о намерении Эулалии выпроводить его дочерей из страны. Смерть де Ромеу не противоречила планам Монкады, но теткины интриги привели его в бешенство. Впрочем, ссориться с ней Рафаэль не стал, он предпочел бы добиться расположения Хулианы, не потеряв наследства. Молодой человек горько сожалел, что у его тетушки такое крепкое здоровье; Эулалия происходила из семьи долгожителей, и не было ни малейшей надежды, что она скоро отойдет в мир иной, оставив племянника богатым и свободным. Стало быть, старуха должна была принять Хулиану по доброй воле. О том, чтобы жениться тайком, нечего было и думать, но Рафаэль вовремя вспомнил легенду о том, что в Калифорнии, будучи женой губернатора, Эулалия сумела превратить грозную индейскую воительницу в цивилизованную девушку, настоящую испанку и христианку. Монкада слышал об этом от самой Эулалии, обожавшей устраивать чужие судьбы; о том, что индианка была матерью Диего де ла Веги, он, конечно, не догадывался. Рафаэль надеялся, что тетка сжалится над несчастными сиротками, только что потерявшими отца. Она могла бы позаботиться о несчастных, как о той индианке, помочь им вернуть доброе имя. Как только первая дама Барселоны решит окружить сироток материнской заботой, ее примеру последует все общество. На случай, если столь изощренный план все же даст сбой, существовал другой выход, предложенный самой Эулалией. Тетка была права: Рафаэль мог бы сделать Хулиану де Ромеу своей любовницей. Девице, которая осталась без отца, необходим защитник и покровитель. Отчего не протянуть ей руку помощи? Поистине блестящая идея. Тогда Монкада смог бы жениться на девушке из высших слоев общества, хоть на той же Мединасели, не отказываясь от Хулианы. Все можно устроить, если подойти к делу с умом. С такими мыслями Рафаэль появился на пороге дома Томаса де Ромеу.
Дом, который прежде выглядел немного обветшавшим, теперь казался просто заброшенным. С тех пор как удача отвернулась от Испании и от Томаса де Ромеу, его жилище окончательно пришло в запустение. Сад зарос сорняками, карликовые пальмы и папоротники сохли в цветочных горшках, повсюду валялся мусор, у парадного входа бродили куры и собаки. Внутри было темно и пыльно, уже много недель никто не поднимал гардин и не разжигал огонь в каминах. По опустевшим комнатам гуляли холодные осенние сквозняки. Вместо мажордома навстречу Монкаде вышла Нурия, по обыкновению сухая и сдержанная, и проводила гостя в библиотеку.
Дуэнья всеми силами старалась удержать тонущий корабль на плаву, однако слуги не желали ей подчиняться. Приходилось экономить каждый мараведи[29], чтобы у девушек остался на будущее хотя бы небольшой капитал. Рекомендованный Эулалией де Кальис банкир, человек кристальной честности, выдал Диего эквивалент заплаченной ею суммы в драгоценных камнях и золотых дублонах, посоветовав зашить их в складки нижних юбок. По словам банкира, этот секрет придумали евреи; он позволял сохранить ценности во время смуты и скитаний. Исабель и Хулиана с изумлением рассматривали горсть разноцветных камешков — все, что осталось от состояния их отца.
Оставив Рафаэля Монкаду ждать в библиотеке среди книг в кожаных переплетах, когда-то заменявших Томасу де Ромеу весь мир, Нурия отправилась за Хулианой. Уставшая плакать и молиться девушка была в своей комнате.
— Ты не обязана встречаться с этим чудовищем, девочка, — сказала дуэнья. — Если хочешь, я велю ему убираться ко всем чертям.
— Принеси вишневое платье и помоги мне причесаться, Нурия. Он не увидит меня сломленной и несчастной, — решила Хулиана.
Через несколько минут она вошла в библиотеку, прекрасная, как прежде. В неровном свете свечей Рафаэль не смог разглядеть ни покрасневших от слез глаз, ни смертельной бледности. Сердце Монкады мучительно забилось при виде этой удивительной девушки, завладевшей всем его существом. Он ожидал увидеть Хулиану разбитой горем, но перед ним предстала величавая и гордая красавица. Едва владея собственным голосом, Рафаэль выразил свои соболезнования по поводу постигшей семью трагедии и сожаления, что бесчисленные попытки спасти Томаса, которые он предпринял, ни к чему не привели. Молодой человек добавил, что сестрам вовсе не нужно покидать Испанию, что бы там ни говорила его тетка. Судя по всему, железная рука, которой Фердинанд VII держал за глотку своих недругов, начинает слабеть. Страна лежит в руинах, много выстрадавший народ требует хлеба, работы и мира. Конечно, Исабель и Хулиане придется взять фамилию матери и затаиться на время, пока история с предательством их отца не позабудется. Тогда они, возможно, смогут вернуться в свет. А пока девушки могут рассчитывать на его поддержку.
— Что вы имеете в виду, сеньор? — вызывающе спросила Хулиана.
Монкада поспешно заверил красавицу, что был бы счастлив назвать ее своей женой, однако на первое время стоит соблюдать осторожность. Придется преодолеть сопротивление Эулалии де Кальис, но это будет не так трудно, как могло бы показаться. Узнав будущую родственницу получше, тетушка, вне всякого сомнения, переменится к ней. Хулиане пора самым серьезным образом задуматься о своем будущем. И пусть Рафаэль этого недостоин — ни один мужчина недостоин такого счастья, — он готов положить свою жизнь и состояние к ее ногам. Свадьба откладывается, но это ничего не меняет: жизнь и состояние Монкады к услугам сестер де Ромеу. Его намерения чисты, и он смиренно умоляет Хулиану не разбивать его сердце отказом.
— Я не прошу вас отвечать мне немедленно. Я знаю, вас постигло страшное горе, и, быть может, сейчас не время говорить о любви…
— О любви мы говорить не будем, но можем поговорить о чем-нибудь другом, — оборвала его Хулиана. — Например, о вашем доносе, который погубил моего отца.
Не ожидавший удара Монкада вспыхнул и растерялся:
— Вы не можете обвинять меня в такой подлости! Ваш отец сам завел себя в западню, без всякой посторонней помощи. Я вижу, что горе ослепило вас, и потому прощаю вам это оскорбление.
— И как же вы надеетесь возместить нам с сестрой смерть нашего отца? — спросила Хулиана, задыхаясь от гнева.
В ее тоне было столько презрения, что Монкада потерял голову и решил отбросить излишнее благородство. Он решил, что перед ним женщина, которой нравится подчиняться грубой силе. Рафаэль схватил Хулиану за руки и, грубо притянув ее к себе, злобно прошипел, что она не в том положении, чтобы капризничать, что ей стоило бы проявить хоть немного благодарности, что она, вероятно, просто не понимает, как легко они с сестрой могли оказаться на улице или попасть в тюрьму вслед за своим предателем отцом; полиция начеку, и достаточно одного его слова, чтобы девчонок арестовали в любой момент, что их спасение в его власти. Хулиана отчаянно вырывалась, в пылу борьбы рукав ее платья треснул, обнажив плечо, а заколки, державшие прическу, расстегнулись и упали на пол. Сознание Монкады застилала черная пелена. Не в силах сдерживать себя, он сгреб в кулак копну душистых густых волос, запрокинул голову девушки и впился поцелуем в ее губы.
Диего наблюдал эту сцену сквозь полуоткрытую дверь, повторяя про себя, словно летанию, слова, сказанные маэстро Эскаланте на первом уроке фехтования: никогда не стоит драться в гневе. Но, увидев, как Монкада целует Хулиану, юноша не сдержался и бросился ей на выручку.
Монкада резко повернулся к Диего, оттолкнул его к стене и выхватил клинок. Мужчины стояли друг против друга в боевой позиции, отведя назад левые руки, чтобы сохранить равновесие. Едва Диего вступил в бой, его гнев сменился абсолютным спокойствием. На этот раз юноша мог гордиться собой. Ему впервые удалось овладеть своим гневом, как учил маэстро Эскаланте. Ни в коем случае не терять самообладания. Спокойствие духа, ясность мысли, твердая рука. Продувавшие комнаты осенние сквозняки помогали сохранять хладнокровие. Диего не контролировал свое тело, им управлял инстинкт. Изнуряющие тренировки в Обществе справедливости позволяли довести каждое движение до полного автоматизма. Клинки дважды со звоном скрестились, и Монкада внезапно сделал глубокий выпад. Молодой человек смог с первых финтов оценить своего противника. Монкада был блестящим фехтовальщиком, но не обладал мастерством и легкостью Диего; не зря юноша посвящал фехтованию столько времени. Вместо того чтобы немедленно отразить выпад, он с притворной неловкостью отступил назад, прижавшись спиной к стене. Диего дрался неуклюже, с видимым усилием, но клинку противника ни разу не удалось задеть его.
Много позже, вспоминая о тех временах, Диего понял, что играл две разные роли, меняя их в зависимости от обстоятельств. Это помогало ему обманывать врагов. Юноша знал, что Рафаэль Монкада презирает его, ведь он сам в его присутствии неизменно надевал маску изнеженного увальня. Точно так же он поступал в обществе Шевалье и Аньес Дюшам, чтобы не навлечь на себя подозрений.
Во время драки на палках Монкада мог бы точно рассчитать собственные силы, но ему помешала гордость. Позже они встречались еще несколько раз, и Диего, разгадавший в своем сопернике очень опасного человека, старательно поддерживал самое дурное впечатление о себе. Он решил, что с Монкадой проще будет справиться не силой, а хитростью. В отцовской гасиенде лисицы, чтобы заманить ягнят, принимались плясать перед ними, но стоило любопытным животным приблизиться к танцующим лисам, как они моментально становились их добычей. Изображая шута, Диего ловко морочил Монкаде голову. Однако сам он даже не догадывался, что в нем и вправду живут два человека: Диего де ле Вега, франтоватый, неуклюжий и робкий, и Зорро, храбрый, отчаянный, находчивый. Вероятно, его истинный характер находился где-то посередине, но юноша не знал, сочетает он свойства двух персонажей или не имеет ничего общего ни с одним из них. Диего пытался представить, каким видят его Исабель и Хулиана, но так и не сумел; должно быть, девушкам казалось, что он все время ломает комедию. Однако долго раздумывать об отвлеченных предметах не приходилось, обстоятельства требовали конкретных действий.
Диего метался среди книжных полок, делая вид, что пытается спастись от Монкады, и зло высмеивал противника, чтобы вывести его из равновесия. Он добился своего. Монкада утратил свое хваленое хладнокровие и начал нервничать. Стекавший со лба пот мешал ему смотреть. Диего видел, что соперник находится в его власти. Совсем как на корриде: цель матадора — утомить быка.
— Осторожно, ваша милость, а не то пораните кого-нибудь своей шпагой! — восклицал Диего.
Опомнившись, Хулиана велела им убрать оружие, во имя Господа и из уважения к памяти ее отца. Диего сделал еще пару выпадов, а потом внезапно бросил шпагу и поднял руки, моля о пощаде. Идя на риск, юноша рассчитывал, что Монкада не посмеет убить безоружного на глазах у Хулианы, однако его противник с торжествующим криком бросился в атаку. Уклонившись от острия клинка, которое царапнуло его бедро, Диего в два прыжка подскочил к окну и спрятался за тяжелой плюшевой гардиной, свисавшей до самого пола. Шпага Монкады, подняв облако пыли, застряла в плотной ткани, и, чтобы вытащить ее, понадобилось определенное усилие. Воспользовавшись промедлением противника, Диего швырнул ему в лицо гардину и перескочил на стол. Оттуда он запустил в Монкаду первую попавшуюся книжку в кожаном переплете и угодил ему прямо в грудь. Рафаэль едва удержался на ногах, но тут же собрался и вновь перешел в наступление.
Диего уклонился от нескольких выпадов, бросил в своего противника еще пару книг, а потом соскочил на пол и забился под стол.
— Пощады! Пощады! О боже, сейчас меня заколют, как цыпленка! — стенал он, открыто потешаясь над врагом, а сам скорчился под столом, держа книгу, словно щит, и отражал ею слепые удары Монкады. Сделав слишком резкий выпад, кабальеро потерял равновесие и шлепнулся на пол, но тут же вскочил, взбешенный пуще прежнего. В комнату вбежали Исабель и Нурия, привлеченные криками Хулианы. Окинув взглядом поле боя и в один момент оценив ситуацию, Исабель решила, что несчастного Диего вот-вот отправят к праотцам, она схватила валявшуюся в углу шпагу и не раздумывая атаковала Монкаду. Девушке впервые довелось использовать на практике навыки, приобретенные за четыре года тренировок перед зеркалом.
— En garde! — выкрикнула Исабель.
Рафаэль инстинктивно сделал выпад, чтобы обезоружить новую противницу, но она с нежданной ловкостью отразила удар. Несмотря на гнев, Монкада понял, каким безумием будет драться с девчонкой, да еще к тому же и сестрой женщины, которую он собирается завоевать. Рафаэль выпустил из рук шпагу, и она бесшумно упала на ковер.
— У тебя хватит духу убить меня, Исабель? — насмешливо поинтересовался кабальеро.
— Подними шпагу, трус!
Вместо ответа он с пренебрежительной усмешкой скрестил руки на груди.
— Исабель! Что ты делаешь? — вмешалась пораженная Хулиана.
Сестра не обратила на нее внимания. Острие ее клинка упиралось Монкаде в подбородок, но, что делать дальше, девушка не знала. Она вдруг в полной мере ощутила всю нелепость происходящего.
— Проткнув зоб этому мерзавцу, который, несомненно, заслуживает смерти, ты ничего не исправишь, Исабель. Убийства не решают проблем. Хотя с ним, конечно, придется что-то делать, — заметил Диего, доставая из-за обшлага рукава платок и театральным жестом вытирая лоб.
Рафаэль Монкада воспользовался всеобщей растерянностью, чтобы заломить девушке руку и заставить ее бросить оружие. Кабальеро толкнул Исабель с такой силой, что она отскочила в сторону, ударившись о край стола. Оглушенная девушка упала на пол, а Монкада подхватил ее шпагу, чтобы вновь атаковать Диего, но тот молниеносно вскочил на ноги и принялся ловко отклоняться от выпадов Рафаэля, ища возможности обезоружить своего врага и сбить его с ног. Тут Хулиана пришла в себя, схватила шпагу Монкады и бросила ее Диего, а он сумел перехватить оружие в воздухе. Вместе со шпагой к юноше вернулись уверенность и бодрое расположение духа. Стремительным ударом он нанес сопернику ранение в левую руку, очень легкое, почти царапину, в то место, куда он сам был ранен на дуэли. У Монкады вырвался крик изумления и боли.
— Теперь мы квиты, — заметил Диего, обезоружив противника боковым ударом.
Враг находился в его власти. Правой рукой он прикрыл рану в том месте, где сквозь прореху в рукаве уже начинала сочиться кровь. Лицо Монкады исказилось скорее от ярости, чем от страха. Диего насмешливо улыбался, приставив острие клинка к его груди.
— Я во второй раз имею удовольствие оставить вам жизнь, сеньор Монкада. В первый раз это было во время нашей приснопамятной дуэли. Надеюсь, это не войдет в привычку, — проговорил он, опуская клинок.
Все было ясно без лишних слов. И Диего, и сестры де Ромеу понимали, что слова Монкады не были пустой угрозой и полицейские могли появиться на пороге в любой момент. Оставалось только бежать. Семья собиралась в дорогу с тех пор, как умер Томас де Ромеу, а Эулалия выкупила его имущество, и все же девушки надеялись, что им не придется бежать, словно преступницам. Понадобилось полчаса, чтобы собрать все необходимое, прежде всего золото и драгоценные камни, которые по совету банкира зашили в складки одежды. Нурия предложила запереть Рафаэля Монкаду в потайной комнате за библиотекой. Она сняла с полки книгу, нажала на рычаг, и книжный шкаф повернулся в сторону, открыв проход в смежное помещение, о котором ни Хулиана, ни Исабель раньше не подозревали.