Алферова Марианна Владимировна. Елена Прекрасная

   А что если вернуться назад и вырезать блок рядом? Хотелось невыносимо. Профессор уже потянулся к подводному снаряжению. И замер. Вдруг понял, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой - так смертельно устал. Он сунул под язык сразу две компенсационные таблетки. Ждал, пока они подействуют. Надо плыть. Завтра Бреген, разбивая старый шельф, уничтожит останки затонувшего корабля. Таблетки почти не действовали. Будто во сне медленно, очень медленно, он поднялся, облачился в костюм... Каждое движение совершалось через силу. Раза два Атлантида заснул прямо в воде, но тут же проснулся и поплыл дальше. И все же он выпилил еще пять блоков. Пять песчинок он выхватил из зубов Брегена и притащил в капсулу. Разбивать их тут же не было сил. Он упал и заснул. Один день остров Дальний подождет. Профессор Рассольников должен найти другие куски рельефа. Он спал и во сне извлекал их один за другим из пяти разрозненных блоков осколки камня, они ложились один к одному, и из них складывался целый фриз. Огромный фриз.
   Да это же гигантомахия! Невредимый фриз! Все боги и гиганты в том виде, в каком вышли из-под резцов пергамских мастеров, никто не отбивал им голов и половых органов, вопя "Престол сатаны"! Никто не строил из плит алтарного фриза военные укрепления.
   Проснувшись, профессор несколько минут лежал, улыбаясь. Только сон... Обидно. Он нашарил на поясе кармашек с компенсационными таблетками и опять положил кругляшку под язык. Слабость отступила. Платон сел. В капсуле никого не было. И...
   Он вдруг обнаружил, что пояс подводного костюма с гравитационными регуляторами свалился с него и лежит в плетеном гамаке: одна из наборных пластин исчезла. Та, в которой хранились пластиковые жетоны кредитов. Атлантида выругался и кинулся перерывать капсулу. Но ничего не нашел, кроме нескольких закопченных печек-чемоданов и гамаков из водорослей.
   Не нашел он и других частей рельефа в вырезанных блоках. Кроме нескольких осколков керамики - ничего.
   Бывают люди удачливые, как Шлиман. Но, видимо, Атлантида не из их числа. Но кто знает, может быть, его удача другого рода?
   Шахтеры все еще с утра поднялись на поверхность. Чавики, что поджидали их, сидя на плавучих водорослях, теперь разгуливали с сосредоточенным видом по выставленным над водою бокам, и, приметив добычу, острыми клювами выхватывали засевших под кожей эгейцев жироедов.
   Платон предпочел удалиться, не прощаясь. А то чавики, приняв его за эгейца, проткнут острыми клювами костюм-адаптер.
   4
   За шахтерским поселком дно было пустым, будто его кто-то вымел огромной метлой. Не осталось ни ила, ни песка - одна скальная порода, изрытая бороздами и припорошенная черным мелким песком - ее грызли острыми зубьями буровых автоматов, ее уродовали наглые "кроты". Повсюду на камнях там и здесь попадались белые сердечки. Украшения? Нет... Увы... всего лишь скелеты погибших моллюсков. Вода мутная, плотная, хотя Бреген ограбил дно не сегодня и не вчера. Глухое утробное рычание вдалеке постепенно затихало: Археолог все дальше уплывал от монстров, что выгрызали грудную клетку старого шельфа.
   Платон торопился миновать мертвую зону. Но не скоро вода стала вновь прозрачной.
   Шельф вокруг острова Дальний встретил кипением жизни. Вокруг сотни тысячи вертикально плывущих рыбок. Они сопровождали человека, перемещаясь то вверх, то вниз, похожие на карандаши с крошечными плавничками. Выпуклые красные глаза квадратной формы напоминали осколки кирпича, почему-то налипшие на эти живые тельца.
   Вода столь прозрачна, что и на глубине 50 метров можно встретить зеленые травы. Но когда-нибудь Бреген доберется и сюда, до этих голубых, то зеленоватых, то фиолетовых камней, на которых подводные твари сплели белые и розовые кружева своих ажурных телец. Мимо проплыла шар-рыба - белая, с черными пятнами. На мелководье застыли колонии огромных белых грибовидных существ. В их чашах плескались пурпурные рыбки. Профессор плыл от одного камня к другому. Смотрел и не мог наглядеться. Казалось, подводные эти луга были созданы, чтобы поразить воображение яркостью расцветок, причудливостью форм, арабесками удивительных узоров из животных и растений. Поразить и исчезнуть - ибо живой мир недолговечен: об этом стоит помнить каждую минуту, поднимаясь на каждую следующую ступень невидимой лестницы своей жизни... Так бы мог выразиться философ Стато, если бы очутился здесь.
   Лишь когда Атлантида почувствовал, что безумно устал, и проголодался, он с неохотой поднялся на поверхность. К острову Дальнему он приближаться не стал. Его база будет на двух островках-крохах, тем более что место на карте обозначено где-то рядом. Меж камнями археолог устроил тайник, оставил здесь запасное оружие, регенератор воды и контейнер с питательными таблетками. Отдыхать было некогда. Компенсационная таблетка под язык - и в воду. Его ждали алмазы...
   Первым делом надо найти то место, что обозначено на самодельной бумажной карте Альфреда. Но координаты его можно было определить лишь приблизительно. Первый день прошел фактически зря - Платон ничего не нашел. Никаких намеков на развалины. Безмолвный мир чудес, но мир живой, где нет ничего интересного для археолога.
   Не слишком сладкий сон среди камней, а утром опять в воду...
   Вскоре у профессора обнаружились друзья. Две огромные желтые рыбины, похожие на поставленные на ребро диски, дежурили постоянно в глубине, ожидая, когда Атлантида погрузится вновь. Одна, побольше и степенная, годами уже немолодая, другая - поменьше и суетливая. Рыбины ожидали подачки, и Платон каждый раз кидал им кусочки бисквита. За мягкий характер и преданность Платон прозвал рыбину поменьше Плинием Младшим. Ну а ту, огромную, разумеется, - Старшим.
   Когда археолог отправлялся на поиски, желтый Плиний Младший непременно плыл следом. Не забывал он почесаться и почистить тело в ближайшем пучке водорослей на склоне шельфа. Когда же Платон включал насос, и со дна поднималось облачко песка и ила, Плиний Младший исчезал. Но вскоре появлялся вновь. Старший был не так назойлив. Побывав на утренней салютации, он вскоре удалялся по своим делам.
   Именно Плиний Младший и привел археолога на нужное место. Всякий раз, получив подачку, он пытался плыть куда-то, но тут же возвращался, как собака, которая зовет хозяина за собой к какой-то интересной находке дохлой птице или прошлогодней кости. Платон поначалу не обращал на попытки Плиния Младшего внимания. А потом, обследовав очередной выступ и обнаружив под ним нору местного осьминога, Платон вдруг решил действовать самым невероятным образом: то есть поддаться на уговоры Плиния и последовать за ним.
   И Плиний привел его к продолговатому предмету, почти полностью погруженному в песок. Наружу торчал лишь небольшой конус, обросший ракушечником. Поскольку слой был весьма невелик, можно было предположить, что предмет лежит здесь не слишком давно.
   Насос убрал часть ракушечника и... Под ним ничего не было. Пустота. Но странная пустота - какая-то студенистая масса, и сквозь ее муть едва угадывалось вдавленное невидимой силой дно. Платон тронул рукой и... ощутил неподатливую плотность. Силовое поле? Но на поверхности силового поля не могут нарастать ракушки! Археолог принялся счищать их дальше, и... пальцы нащупали какой-то диск... Что это? Платону хотелось кричать. Но лишь стайка пузырьков весело забулькала, устремляясь вверх. Плиний угадал его волнение и несколько раз проплыл взад и вперед, демонстрируя свое хорошее настроение. Что это может быть? Останки какого-то эгейского корабля? Но корабль-то современный... Археолог вспомнил сочетание "Джи-джиду". Невидимость. Значит, в самом деле, говорилось о невидимости, а не об алмазах. Но тогда почему сам Платон нашел алмаз? Или алмаз - это всего лишь случайность? Из тех нелепых случайностей, что так любят сбивать со следа!
   В одном сомневаться не приходилось: именно это место указал на своей карте Корман.
   Размеры подводной находки невелики. Атлантида принялся старательно работать насосом, ил засасывался в один конец трубы и вываливался на дно в нескольких метрах. Открывалась все та же студенистая масса, внутри которой была мертвая неподвижность. На той стороне, на вогнутой поверхности песка ничего не происходило. Как и внутри мутной линзы. Атлантида принялся ощупывать поверхность и обнаружил. Что это? Люк? Но таинственный люк не желал открываться.
   Так что же такое нашел профессор?
   Гадать бесполезно. Надо вернуться и обсудить все с сержантом. Но прежде - проверить еще одну гипотезу.
   5
   Платон осторожно крался между деревьями. Главное - при подъеме на гору не встретиться с эгейцами-стражами. Да и с местными жителями лучше не встречаться. Хотя сейчас время морское - на суше лишь стражи на возвращенцы. Гон начнется не скоро. Ему должно повезти - Платон был уверен. Надо только повнимательнее оглядеть поросшие буйной зеленью склоны Дальнего. В глаза первым делом бросалась серая почти лишенная растительности конусообразная скала, доминирующая над островом. Профессор Рассольников уже достаточно набрал в интернете информации о Пергаме и раскопках, которые вел когда-то Карл Хуманн. Несомненно, эта эгейская скала должна внешне напоминать Пергамскую. Если бы Платон был эгейцем, то он бы летел на кресле-антиграве, а не плутал в зарослях. Но стоит помнить, что Дальний - закрытая зона, а в закрытые зоны лучше входить тихо.
   В густой зелени пересмеивались какие-то пичуги, и пронзительно тревожно покрикивали маленькие твари, похожие на егозливых обезьянок мелюзга, решившая остаться верной суше и не погружаться в теплые баюкающие волны Океана. Обезьянки обладали длинными пушистыми хвостами и выпуклыми прозрачными глазками. Они цеплялись за лианы и пытались преследовать Платона, хватали за одежду, за волосы. Он был чужим, и этим пугал.
   Шлепки влажной зелени по лицу. Соцветия голубых и розовых цветов срывались с ветвей и парили в воздухе, но не найдя ничего интересного для себя, вновь прилеплялись к веткам. Ящерки со стрекозиными крыльями собирали нектар длинными ярко-розовыми язычками. Платон старался держаться параллельно тропе. Странно: по ней никто не ходит уже давно, а она все еще существует, и не заросла травой и кустарником. Или ходит? Тропа кажется не просто чистой, а отутюженной. Хотя кое-где зеленая шерстка травы и мха покрыла ее камни. Может быть, эгейцы ползают вверх-вниз по своему острову?
   Наконец археолог добрался до границы серых скал. Перед ним была вырубленная в камне лестница. Идти наверх? Но вряд ли эгейцы в нынешнем обличье могут взобраться по таким скалам. Если они и поднимались сюда, то лишь по воздуху.
   Закон развития цивилизации гласит: разумная планетарная система выбирает только один путь. Всегда только один. Второй становится тупиком. Развитие не оставляет разуму выбора... Дорогу всегда торит меньшинство. Остальные, ворча, плетутся следом. И все больше и больше отстают. И помирают в пути. Они ропщут, бунтуют, пытаются заставить повернуть тех, кто впереди, кидаются боковыми тропами наперерез...
   Но все попытки бесполезны. Движение подразумевает один путь. Нелепо двигаться по двум разным дорогам одновременно. В лучшем случае дороги /должно прокладывать параллельно и не слишком далеко друг от друга, как рельсы на древних железных дорогах. Многообразие - это статика и замкнутость.
   Эта лестница наверняка осталась еще с той поры, когда Эгеида была миром тверди. Травы не смогли угнездиться на серо-коричневых камнях. Впрочем, и склоны скал тоже были лишены растительности. Серые, иссеченные ветром камни. Лишь на горизонтальных террасах трепетали на ветру пучки зелени. Профессор Рассольников двинулся по лестнице...
   Лестница, ступени, минуты...
   Всегда одна тропа, ведущая наверх... Неужели и для Галактической цивилизации такой же путь? Многообразие - достояние археологии. Для живых выбора нет. Платон остановился перед каменной стеной, опоясывавшей гору. Несомненно, стена была рукотворного происхождения, сложенная из громадных вертикальных плит. Каждая плита подогнана плотно, без зазора - игла не пройдет меж блоками. Платон пошел вдоль стены. Никакого намека на вход. Вот она, пещера Али-бабы!
   - Сезам, откройся! - крикнул археолог, но заклятье не подействовало.
   Да, похоже на раскопки Пергамского алтаря. Карл Хуманн тоже нашел византийскую стену длиной триста метров. Стену, в которую византийцы замуровали фриз алтаря Зевса. Надо было обороняться от наступающих арабов, вот и оборонялись, выламывая античные плиты. К чему жалеть алтарь, который христиане именовали "престолом сатаны"? На счастье, они складывали плиты барельефами внутрь, и потому часть изображений уцелело, хотя фанатики успели отбить богам и гигантам лица и половые органы на заре христианства. Почему-то лица и половые органы оскорбляют фанатиков одним фактом своего существования. Безликие и бесплодные - идеал добродетели. Но на вопрос: "Зачем нужны идеалы бесполым и безликим"? - фанатики не дают ответа.
   А что если там, на другой стороне плит, своя гигантомахия, по каким-то причинам скрытая от посторонних глаз? Но как только Корман сумел узнать, что внутри? Просто так ножичком не поцарапаешь. Тут нужен специальный прибор, чтобы просветить плиты и увидеть... Или хотя бы вырезать часть стены.
   Неужели Корман нашел свой Пергам? Неужели?
   Однако придется подождать. Хуманн ждал семь лет. Профессору Рассольникову придется ждать семь дней - и он вернется к этой горе с оборудованием и заставит стену отдать свою тайну.
   Едва Платон нырнул в море зелени, как услышал странное тарахтенье. Обезьянки подняли немыслимый крик. Грозди цветов переселились с нижних веток на верхние. Над тропой ползли в тарахтящих креслах два эгейца. В одном кресле страж, во втором - пожилая женщина. Оба без масок, морды вымазаны разноцветной глиной. Женщина закутана в обрывок потрескавшейся черной кожи. Археолог прижался к стволу огромного дерева. Какая-то наглая обезьянка ухватила его за рукав комбинезона и принялась теребить. Потом попыталась попробовать, каков комбинезон на вкус.
   Эгейцы о чем-то разговаривали. Разумеется, на своем, эгейском. Платон ничего не понимал. Один раз он услышал знакомое слово. Вернее, имя. "Крто". Осторожно вставил в ухо капсулу транслейтора.
   - ... Жадина. Нет ему прощения, - бормотала старуха.
   - Есть слухи, что он трупоед, - отвечал страж.
   - Нет прощения, - повторила старуха. - Но веселье для его непременно. Недаром Слокс - веселист. Откуда самка... Вранье ... Я продудела Слоксу в раковину ...
   - Молодец, Скко.
   Голоса замерли. Транслейтор перестал переводить.
   Платон спустился к берегу и погрузился в воду. Теперь надо добраться до островка, забрать оборудование и упаковать землесос. Обе рыбины были уже тут. Плиний Старший держался с достоинством, а Младший не понимал, что происходит, и вертелся вокруг, нервничал. Даже не обращал внимания не бисквиты, которые на прощание Платон щедро разбросал вокруг. Когда археолог поплыл назад к острову Волка, Плиний долго тащился следом, постепенно отставая: не верил, что его друг уплывает навсегда. Наконец, в очередной раз обернувшись, Платон увидел, что Плиния нет. Он представил себя на месте своего желтобокого друга. В тот миг, когда тот окончательно потерял надежду.
   Что за черт! Что за дурацкая сентиментальность! Он жалеет рыбу...
   Весь обратный путь Платону предстояло плыть под водой. Путь довольно долгий. Главное - не повстречаться с броненосцем. Хотя "фараон" должен надежно защитить от этой твари.
   Внезапно почудилось, что солнце заходит. Вроде бы рано... Археолог поднял голову. Над ним плыло какое-то огромное животное. Цвет снизу не разобрать. Тварь плоская и двигалась очень медленно. Да нет, это не животное. Это косяк рыбы. В центре пульсировало плотное ядро. Атлантида не сразу понял, что ядро это - эгеец, и мелкие рыбешки его пожирают. Платон поплыл быстрее. Стайка рыбешек отделилась от основного массива и устремилась за ним. Они были все красного цвета. Кроваво-красного... Выстрел из бластера... Рыбешки порскнули в разные стороны. Атлантида оглянулся. Эгейца почти сожрали. Косяк стал погружаться. Черт! Платон поплыл быстрее. Надо было взять с собой подводный буксирчик. Побоялся вызвать подозрения. Идиот! Теперь эти твари его сожрут. Новый выстрел из бластера распугал наиболее дерзких и зажарил парочку неудачников, но обстановка не изменилась. Вокруг археолога уже плескался весь косяк, и несколько наиболее отчаянных попробовали, каков костюм-адаптер на вкус. Пленку не прокусили, но не сдались и вновь ринулись в атаку. Десятки, сотни мелких рыбешек рвали острыми зубами костюм археолога... Мельтешили перед лицом, пытались впиться зубами в нос, в пальцы. Атлантида выстрелил вновь. Впереди образовался проход, но тут же сомкнулся. Он уже ничего не видел: рыбы были повсюду: наверху и снизу, и по бокам. Платон потерял ориентацию и бился в кипящем живом водовороте. Он запаниковал. Ужас захлестнул его, он стал метаться из стороны в сторону, попытался опуститься ниже - чтобы найти какую-то опору на дне. Но рыбы буквально сомкнулись в одно живое трепещущее одеяло, и не желали выпускать добычу. Платон ринулся наверх... И тут рыбья ловушка раскрылась. Атлантида увидел голубую, пронизанную лучами воду, и сверху падали камни... Да нет же, это не камни! Это птицы! Работая крыльями, как плавниками, они устремлялись вниз, хватали зараз по несколько рыбешек и возвращались наверх. За смелыми охотниками оставались цепочки мелких жемчужин - воздушных пузырьков. Все новые и новые птицы пикировали сверху, атакуя косяк со всех сторон. Косяк-хищник распался на несколько самостоятельных стай. Атлантида рванул наверх вместе с птицами. Он тоже нес свою добычу - зажатые в одной руке несколько кровожадных рыбешек.
   Однако рано было радоваться. Косяк был разбит, но десятки и сотни красных рыбешек метались подле. Если птицы прекратят свою охоту - Атлантиде конец. Хорошо бы найти рядом какой-нибудь островок... Археолог огляделся. И - о счастье! - увидел остров. Белая продолговатая скала, она уступами поднималась из воды. Добраться до нее и... Надо вообразить себя эгейцев, слиться со стихией и устремиться. И Платон устремился. Вряд ли прежде он плавал когда-нибудь быстрее. К тому же он переключил акселераторы костюма на максимальный режим. Энергии хватит минут на двадцать. Но сейчас главное - вырваться из кровавого рыбного супа... Скала приближалась. Но это же скала! Она плывет... пусть медленно, но плывет... И эти белые уступы построенные одна над другой палубы. Корабль! Несомненно, пассажирский корабль огромных размеров. Но профессор не слышал, чтобы на планете существовали пассажирские лайнеры... С одной из палуб стартовало сразу три или четыре эгейца на креслах-антигравах. Они кружили над волнами, описывая все более широкие круги.
   - На помощь! - крикнул Платон на космолингве.
   Потом выпрыгнул из воды, махнул рукой.
   Несомненно, его заметили, потому что два эгейца резко развернулись и помчались к археологу, один спустился к самой воде. Платон протянул руку и щупальца захлестнули запястье прочнейшим лассо. Кресло развернулось и помчалось к кораблю. Платон вертелся в воздухе, размахивая свободной рукой и дрыгая ногами. Ему казалось, что сейчас рука его оторвется, а сам он булькнет обратно в Океан. Но рука не оторвалась. Эгеец доставил спасенного на корабль и поставил точнехонько на одну из палуб. А сам улетел. Профессор стоял, растерянно оглядываясь. Тут же его обступили пять или шесть эгейцев - самок и самцов. Все - без масок или перчаток, но напудренные и раскрашенные, гроздья украшений из раковин, сплетенная из водорослей одежда.
   - Профессор космической археологии Платон Рассольников, - поспешил представиться Атлантида. - Попал в косяк кровожадных рыб и...
   - Не надо объяснений, - прервала его самка, одна половина ее лица была выкрашена в голубой цвет, другая - в ярко-розовый. Сетка, сплетенная из розовых жемчужин, спускалась с головы на плечи. - Каждый волен плыть, куда хочет. У каждого своя волна.
   - Я согласен... полностью. Но, как мне показалась, не все на Эгеиде разделяют эту точку зрения.
   - Слушай изысканцев и не обращай внимания на других. Наш остров плывет, куда несет его течение нашей прихоти. Веселисты в плену прибоя. Мы - нет. Твоя прихоть - это твоя прихоть, она не касается никого из нас.
   - И как долго вы намерены плыть?
   - Пока не пройдем всю глубину...
   Большинство изысканцев через минуту утратили интерес к гостю, улетели и расположились вокруг огромного бассейна. Лишь самка в жемчужной накидке осталась подле спасенного.
   - Но, к примеру... куда вы плывете? Мне нужно попасть на остров Волка, - сказал профессор.
   - А нам никуда не нужно... - отвечала его собеседница.
   - Однако вы движетесь к острову Дальний.
   - Дальний - для стада. И кроме стада там никого нет. Как и остров Волка.
   - Там есть изображения, по-видимому, древние. Эгейцы на рельефах похожи на людей.
   - Такие на Эгеиде есть повсюду. Когда-то мы тоже стояли на двух ногах и жили на суше. Был ли тот мир лучше или хуже, мы не знаем. Знаем одно: он невозвратим. Мы думали, что сбросили путы суши, как, впрочем, и многие другие путы, и ощутили невиданную дотоле свободу, и слились со стихией. Бурлящая жизнь под водой казалась сказочной, и мы вообразили себя ее повелителями. Однако желание возвратить прежнее одолевает эгейцев все чаще и чаще. Все дело в том, что мы не принадлежим полностью морю. Мы не смогли измениться настолько, чтобы научиться дышать водой. Мы дышим воздухом, спариваемся и размножаемся на суше. Мы разрушили прежнюю Эгеиду, чтобы приспособить ее к нашей новой жизни. Мы были уверены, что сможем обойтись без суши. Что море нас примет и взлелеет. Но мы вынуждены были вернуться. Не на сушу - на ее обломки. Эта половинчатость нас и погубит. Либо мы избираем Океан, либо сушу. Нельзя одновременно принадлежать тверди и морю. Но что выбрать? Физиология влечет нас в Океан. Но какая-то неистребимая мечта, беспочвенная - ах, это очарование старых слов - заставляет возвращаться на сушу. Лучшим было бы предоставить каждому возможность выбрать свой путь. Ведь не для всех он одинаково желанен. Кому, суша, кому - море. Но неумолимость нашептывает: выбора не будет. Те, кого притягательна суша, - умрут. Остальные уйдут в Океан и забудут, что когда-то могли выходить из него.
   Профессора Рассольникова неприятно задела эта фраза: выбора нет. Сам он думал о том же совсем недавно на острове Дальнем. И вдруг сразу же (или почти сразу) услышал эту мысль в заявлении леди Эгеиды. Как будто она ее украла. Но как? Океан нашептал?
   - Главная проблема - проблема выбора. Но способен ли разум вообще выбирать? В том смысле, что не способен оценить все далеко идущие последствия и потому выбирает наугад. - Его собеседница отвернулась, как будто не хотела больше разговаривать.
   "Мы разрушили прежнюю Эгеиду, чтобы приспособить ее к нашей новой жизни".
   - То есть первоначальны были изменения самих эгейцев, а потом уже растаяли льды, и Океан затопил большую часть суши. Так получается?
   - Правивший планетой совет решил растопить ледники, чтобы уничтожить твердь. Были многие, кто не желал погружаться в море. Они бились за сушу, отстаивая ее право быть твердью, а не ругательным словом. Бились за право на этой суше пребывать. Но море победило. Эгеида превратилась в многочисленные архипелаги, разбросанные по необъятной груди теплого Океана. Эгейцы не опирались больше на твердь - они к ней прислонялись - на время. И возненавидели ее. Но и Океан не полюбили.
   Разговор их прервался: молодой эгеец, с выкрашенным черной краской лицом. Он подлетел к даме и протянул ей несколько листов серой толстой бумаги - точь-в-точь такую давали в таверне стражей.
   - Все прочли, - сообщил чернолицый. - Многие хвалили. Кое-кто даже запомнил несколько строк.
   - Ты тщеславен, мой друг, - отвечала леди Эгеиды.
   И, размахнувшись, швырнула листы в Океан.
   - Когда Эгеида одумается, мы уйдем в воду. А пока - мы не желаем принадлежать ни суше, ни морю.
   - Кто же вас кормит? Кто строит эти корабли? - подивился профессор.
   - Неужто ты такой недогадливый? - женщина улыбнулась.
   Бреген?.. Но Атлантида не успел задать свой вопрос. Здоровяк-эгеец, который час назад вытащил его из воды, подлетел, ухватил щупальцами за руки и потащил за собой. Пролетев метров двадцать, эгеец разжал щупальца, и археолог упал в воду.
   6
   К вечеру Платон вернулся из похода на остров Дальний. Защитный костюм красные рыбки ему все же прогрызли в нескольких местах. И даже прокусили кожу. Вернее, вырвали маленькие ошметки плоти.
   - У меня для тебя новость! - сообщил Дерпфельд.
   - Как Стато? - перебил Платон.
   - Живой. Что ему сделается? Все безмозглые твари живучие.
   - Почему ты называешь его безмозглым? - профессор обиделся, как будто сам был эгейцем.
   - Потому что у эгейцев IQ в среднем ниже, чем у людей.
   - В среднем выше... в среднем ниже... Среднее не выше и не ниже - оно всегда среднее. - Платон решил не продолжать спора, чтобы не поругаться окончательно.