Альтер Поль. Цветы Сатаны

   — Виолетта хотела снять кашпо? — задумчиво предположила Дебра.
   — Да, когда она силилась дотянуться до него, горшок сорвался и упал ей на голову, набив шишку. Она подобрала черепки, но некоторые из них вонзились в землю. После дождя земля осела, и они оказались на поверхности. Предполагаю, что после этого она вернулась раздраженная и набросилась на мужа, упрекая, что тот ей не помог. Он же, должно быть, оправдывался, что его не позвали. Можно еще предположить, что все это она подстроила нарочно, чтобы испортить ему вечер, и он понял… А впрочем, не важно. Главное заключается в упавшем горшке, и именно этим объясняется факт, что никто не нашел объяснения остальным любопытным деталям. Таким образом, гематома на голове появилась еще до смерти, что и подкрепило версию Яна. Признай, теперь все сходится!
   Дебра нехотя согласилась, затем спросила:
   — Как удалось тебе распутать этот клубок?
   — Я начал с допущения факта самоубийства Виолетты. Как только у меня появилась уверенность, представил себе дальнейшие действия мужа, ну а все остальное пошло само собой…
   — Но как тебе удалось установить, что она убила себя?
   Питер замолчал, чуть заметно улыбаясь.
   — Так и быть, здесь у меня была более точная информация… Помнишь, Симпсон кого-то заметил у леса в день, когда утонула Сара Кольз?
   — Виолетту, полагаю?
   — Да. Я заходил на днях к профессору Симпсону… Он твердо убежден в ее невиновности, и я не стал его разубеждать. И тем не менее он подтвердил, что видел именно ее. Но для меня это было всего лишь подтверждением того, что я узнал из ее дневника.
   Дебра вся напряглась, порывисто бросила:
   — Дневник? Ты его нашел? Где?
   — В журналах по садоводству, в этажерке на веранде.
   — Почему не сказал мне?
   — Слишком уж тяжело читать его, там написаны ужасные вещи, и я предпочел поберечь тебя. Да и обстоятельства уже говорили сами за себя… А талант у нее был! Очень здорово все описано, так что в конце концов приходишь к убеждению…
   Питер прервался, направился к чемодану, открыл его и, достав бутылку виски, отхлебнул прямо из горлышка.
   — Тебе нехорошо, Питер? Ты побледнел!
   — При одной только мысли об этом у меня мурашки выступают! Дневник она начала вести почти сразу после приезда, и можно шаг за шагом проследить ее путь в ад… Вначале она была именно такой, какой ее считают все: веселая, жизнерадостная… Известие о том, что у нее никогда не будет ребенка, в корне изменило ее, но это еще не все… Яд, постепенно разъедавший ее мозг, несколько другого происхождения, и я не решусь утверждать, что она отдавала себе отчет в своих действиях. Можно подумать, что ее направляла рука сатаны… Иначе говоря, цветы…
   — Цветы на клумбе за домом?
   — Да, цветы «Могилы Адониса», или, точнее, сатанинские цветы, те самые проклятые цветы, которые я выбросил из дома, и ты поймешь почему… Виолетта нигде не пишет о них плохо, но легко угадывается, какой вред наносят они ей в повседневной жизни; они будто околдовывают ее… Ядовитые цветы, запустившие свои смертоносные корни в высшей степени нечистый перегной, пропитанный кровью отъявленных злодеев, разбойников с большой дороги, порочных родителей — алкоголиков или кровосмесителей… короче, всех, продавших душу дьяволу… Пришла беда — отворяй ворота… И беды преследуют людей из поколения в поколение, сопровождаемые лицемерными улыбками цветов-убийц. Виолетта, почитая их, даже прокладывает ими страницы своего дневника… Так она чтит их, по ее мнению, невинную добродетель.
   День за днем вдыхает она губительный аромат, не замечая медленного разложения собственной души. Однажды она воспылала неожиданной страстью к другу мужа, но тотчас пожалела об этом. И тем не менее Виолетта впоследствии возвратилась к нему, с удивлением открыв, какое радостно-волнующее чувство таится в скрытой интимной связи. Потом пошла череда других любовников… А потом она вдруг заметила, что ненавидит детей… Не маленьких сорванцов, а очаровательных малышей, тех, которых ей хотелось иметь. Параллельно с растущим безумием улучшается литературный стиль. Она оттачивает его так старательно, будто ухаживает за цветами, взлелеивает в себе наслаждение, вкус к злу, и однажды, надышавшись вредоносного запаха, поднимающегося от рокайля, она даже слышит некий голос, призывающий убивать, приносить жертву сатанинским цветам, так жаждущим свежей крови. Она скрупулезно записывает свои насыщенные ядом мысли. Она по-настоящему сошла с ума… Стихи ее превращаются в песнь смерти. Ей доставляет огромное удовольствие тщательно разрабатывать планы своих преступлений, соблазнять тех мужчин, которые кажутся ей наиболее стойкими.
   Что же до мужа, тот в больном воображении становится причиной ее мучений, виновником бесплодия… Виолетта с трудом переносит его смирение, сострадательное отношение к ее изменам и устраиваемым ею скандалам. Ей нравится сеять вздорные слухи, косвенно обвиняющие его в собственных преступлениях, намекать, как сильно изменился Ян в последнее время. Сама устраивая сцены, она всех заставляет поверить в его грубость. Затем, к концу, она вдруг начала задавать себе вопросы. За день до смерти она угнетена, подавленна. Она осознала — пусть смутно, — что натворила. Это ее последние записи. Они предвосхищают то, что должно последовать, и мне думается, что именно в ту ночь Виолетта закрылась на веранде и вскрыла себе вены…
   Наступило долгое молчание, потом Дебра тихо спросила:
   — Что ты сделал с дневником?
   Молча Питер открыл чемодан, достал со дна перевязанный пакет, вскрыл его и подал ей сиреневую тетрадь:
   — Просмотри, если хочешь, но на твоем месте я бы воздержался.
   Дебра протянула было к ней дрожащую руку, но тут же отдернула ее, согласившись, что лучше уж и в самом деле все позабыть. Когда она ушла в ванную, Питер сел в кресло крохотной гостиной, примыкавшей к спальне. Он полистал дневник, остановился на страницах, которые были вырваны, и погрузился в размышления.
 
   Из ванной комнаты вышла Дебра, завернутая в тонкий пеньюар. Питер сказал ей, показывая те страницы:
   — Остается только одна тайна. Она касается того, кто вырвал страницы и написал на них, по сути, обвинение Яну Гарднеру. Им не обязательно должен быть близкий знакомый Виолетты, поскольку все подробности почерпнуты из самой тетради. Но взгляни на почерк…
   — Мы ведь знаем, что это подделка, не так ли? — спросила Дебра, присаживаясь на подлокотник.
   — Безусловно. Но вглядись повнимательнее в чернила. Оригинальный текст изрядно потускнел от времени. А на этих листках и почерк четче, и чернила посвежее…
   — А это значит?
   — Что нас сознательно пытались сбить с толку. Бумага старая, а вот записи сделаны недавно.
   — Кто же, по-твоему, мог это сделать?
   — Возможно, один из многих владельцев, живших в этом доме.
   — Зачем?
   — Причин я вижу две: либо кто-то хотел свалить всю вину на Яна Гарднера, либо обелить его жену.
   — Это не ответ.
   — Нет, — согласился Питер, закрывая тетрадь. — А не пойти ли нам спать?
   — Пожалуй, ужасно спать хочется, да и голова разболелась от всех этих проблем.
   Когда Дебра скользнула под одеяло, Питер предложил:
   — Может, примешь снотворное, дорогая? Боюсь, как бы тебя не замучили кошмары после моего повествования. Дать?
   — Нет, не стоит… Я и так усну.
   Питер согласно кивнул, подошел ко все еще открытому окну. Гроза ушла. Теперь дождь лил как из ведра. Облокотившись о раму, он всматривался в ночь. Вдалеке светилась линия смазанных дождем огней Портсмута. Он улыбнулся, подумав о Канаде, находящейся далеко за этой линией, потом задумался о чем-то своем.

36

   Питер Сатклиф проснулся внезапно. Противный звук звонка разрывал ушные перепонки. Несколько секунд он сидел, моргая, не понимая, в чем дело и где он. Постепенно стал узнаваться знакомый интерьер гостиной «Могилы Адониса».
   Питер глубоко вздохнул, выдернул себя из кресла и направился в прихожую. Свет ослепил его, когда он открыл дверь. Силуэт Дэвиса Нортона, возникший перед ним, был окружен сиянием, вместе со светом в открытую дверь ворвалось веселое щебетание птиц с ближайших деревьев. В других условиях Питеру показалось бы, что он имеет дело с небесным посланцем, однако ясные и лаконичные слова полицейского быстро вернули его к реальности.
   — Мистер Сатклиф, — произнес посетитель, — рад вновь увидеть вас, потому что мне сказали, что вы уехали за границу. Никак не мог поверить, настолько неожиданным был ваш отъезд. Но, заметив вашу машину, я решил попытать счастья.
   — Входите, — пробормотал Питер, медленно выходя из оцепенения.
   Оказавшись в гостиной, Нортон с удивлением обвел глазами подушку на кресле, пустую бутылку на низеньком столике, пустые пачки из-под сигарет и пепельницу, полную окурков.
   — Мы только что нашли доктора Жордана, — сообщил он. — Погиб в автомобильной катастрофе.
   — Вот как? — отозвался Питер, состроив удивленную мину. — И где же?
   — В одном заброшенном карьере в сотне миль отсюда. Похоже, он выскочил из-за поворота рядом с краем карьера… Это любопытно, так как никто не может сказать, что он делал в этом районе. Это почти посередине между Марфордом и Плимутом, но немного в стороне.
   Питер машинально закурил и предположил:
   — Может, он ехал на встречу со своей любовницей?
   — О, вряд ли. Он самым решительным образом занимался поиском своей жены: теперь это точно установлено.
   — Когда произошла катастрофа?
   — Около двух недель назад. Вероятнее всего, это случилось ночью после его последнего звонка. Несмотря на плачевное состояние машины, мы определили, что фары были включены. Чтобы съехать с дороги, как он это сделал, надо было либо не рассмотреть поворота, либо задремать.
   Тон полицейского изменился, стал жестче.
   — По правде говоря, мистер Сатклиф, я пришел поговорить с вами не об этом. Ваша невеста дома?
   — Нет, — с трудом выговорил Питер.
   — Может, оно и к лучшему, полагаю, нам удобнее будет говорить о…
   — Она умерла.
   — Что?! — воскликнул инспектор. — Я не знал, и…
   — Покончила с собой… вот уже два дня… Накануне отплытия в Канаду…
   — Почему вы не предупредили меня?
   — Только сегодня ночью я приехал из Портсмута. Не спал двое суток. Врачи надеялись ее спасти. — Питер несколько раз сглотнул, потом добавил: — И все же она скончалась… Вчера утром… Я еще в шоке, инспектор, поймите меня.
   Они надолго замолчали, затем полицейский спросил:
   — Как это было?
   — Она вскрыла себе вены в момент сильной депрессии… Вы ведь знаете, Дебра когда-то лечилась…
   — Да, конечно, но, насколько я понял, ей стало намного лучше после знакомства с вами.
   Вздохнув, Питер откинулся на спинку кресла.
   — Я тоже так думал, но все оказалось не так. Она показалась мне какой-то странной, когда ложилась спать, но у меня и в мыслях не было… Мы находились в номере отеля, и должен сказать, что отель расположен изолированно в довольно мрачном месте, и все же… Я на несколько минут вышел покурить и никак не ожидал увидеть ее вытянувшейся на постели, с затухающим взглядом и разрезанными венами. Я сразу отвез ее в больницу… а впрочем, к чему вам эти подробности… Она умерла.
   Питер смолк. Нортон растерянно и сочувствующе покачал головой:
   — А я пришел поговорить о ней. О ней и особенно о ее бывшей подруге миссис Дебре Жордан, жене психиатра, исчезнувшей больше месяца назад.
   Полицейский, сидевший в кресле напротив, собрался встать.
   — Если вам тяжело, мистер Сатклиф, мы можем поговорить в другой раз.
   — Нет, зачем же… Голова моя сейчас так пуста, что я готов выслушать самые худшие новости. Меня теперь ничто не взволнует.
   Инспектор какое-то время всматривался в его лицо, потом спросил:
   — Вы уверены? Так и быть… В конце концов вы правы, лучше уж побыстрее покончить с этим. Кстати, за это время мы узнали кое-что от доктора Киндли, который, напомню, служит в клинике доктора Жордана и, более того, был его правой рукой и другом в некотором роде. Он ему многим обязан и в профессиональном плане, став его заместителем. Взамен он сам в свое время оказал услугу доктору Жордану, если можно так назвать, и с этого начались все проблемы. Киндли долго молчал, прежде чем признался нам в одной существенной детали, серьезной ошибке с его стороны, явившейся загвоздкой этого дела. Видите ли, миссис Дебра Жордан… Но, я полагаю, вам все уже известно, не так ли?

37

   Дождь прекратился. Отведя глаза от Портсмута, огни которого сверкали в ночи, подобно бриллиантовой ленте на бархатном ложе шкатулки, Питер повернулся к Дебре, спавшей в постели, затем вернулся в маленькую гостиную. Он сел в кресло и еще раз просмотрел дневник Виолетты. Его не переставало интриговать различие в чернилах. На вырванных страницах при внимательном сравнении они действительно выглядели настолько свежими, что он удивлялся, как не заметил этого раньше.
   Он долго всматривался в бледно-фиолетовые страницы, силясь найти какое-то объяснение, но не находил его. Тогда он решил лечь спать, стараясь не потревожить свою невесту. Ему никак не удавалось заснуть, и он последовал совету, который сам же и давал Дебре. Но принял лишь одну таблетку снотворного, так как вставать надо было рано и быть по возможности в хорошей форме.
   Атмосфера в спальне странным образом изменилась. Воздух, казалось, потяжелел, уплотнился, стал таким, каким бывал на веранде. Питер заснул и сразу очутился в лесу среди шевелящихся лиан, упорно пытавшихся схватить его, обвить его члены, тело, проникнуть в мозг, чтобы впрыснуть в него свой яд…
   Шевелились растения неторопливо, да и сам он перемещался безвольно, с трудом и страшно неуклюже; они свертывались кругами, как змеи, разворачивались, как щупальца, но вместо присосок на них были цветы… Самые прекрасные цветы, какие только можно себе вообразить. Они были невиданных форм и расцветок, экзотичные и сладострастные и испускали такой волнующе-тревожный аромат, что он парализовывал мозг, рассудок, лишал самой твердой уверенности. Любопытно, но некоторые из них пели, сливаясь в изумительно гармоничный хор женских голосов. А другие читали стихи, от слов которых вибрировала душа: поистине цветы красноречия…
   Они звучали завораживающей мелодией, несравнимой по силе и коварству с пением сирен… Созвучия были нежными, как кожа младенца, шелковистыми и упругими, как кожа красавицы метиски, сладкими, как мед, и пленительными, как запах ванили. Они горячили сердце, восторгали душу. И эти мгновения наивысшего блаженства вдруг были сметены мощным дыханием, порывом обжигающего ветра пустыни. Питер так остро ощутил этот жар, что проснулся весь в поту.
   Не двигаясь, он продолжал лежать в темноте, пытаясь прийти в себя, прогнать воспоминания об этом странном и зловещем сновидении, но ощущение жара и духоты не проходило. Что-то непонятное тревожило и угнетало его…
   «Что-то, находящееся в этой комнате…»
   Он чувствовал присутствие постороннего. Ночь была такая темная, что Питер буквально ничего не различал в спальне, но его не покидала уверенность в том, что кто-то стоит перед ним… Напрягшись, он смутно различил тень, едва видимую на фоне почти незаметного голубоватого света, идущего от окна.
   Она пристально смотрела на него — он был в этом уверен, хотя и не видел ее глаз. Вспомнился призрак Виолетты, описанный Деброй, и тогда ему почудилось, что он различает их.
   «Большие бесцветные глаза, слабо мерцающие в темноте…»
   С тысячью предосторожностей он ощупал место на постели рядом с собой, но Дебры там не было. Подумалось, что кошмар продолжается, хотя он и был уверен в обратном.
   Чувствуя, как стучит в висках кровь, Сатклиф протянул левую руку к прикроватному столику у изголовья, пытаясь нащупать кнопку лампы. Все тело его задрожало, когда он нашел ее, но страх, раздиравший его, оказался несравнимым с тем же чувством, когда он включил свет.
   Недвижная, со странной улыбкой на губах, перед кроватью стояла Дебра. Ее глаза светились каким-то невыразимо радостным светом, от которого кровь стыла в жилах.
   Оцепенев, Питер заметил в ее руке большой кухонный нож. Рука медленно поднималась.

38

   Питер со вздохом раздавил в пепельнице очередную сигарету и сказал:
   — Можете поверить, инспектор, я был так напуган этим видением, что и мизинцем бы не смог шевельнуть, если бы она в тот момент кинулась на меня. А ведь она уже была готова к этому. Но не сделала… Выронив нож, которым замахнулась, она зарыдала, забилась в истерике…
   Мне удалось успокоить ее, и мы после этого разговаривали, и даже очень долго. Я думал, что кризис миновал, что Дебра пришла в себя и я могу оставить ее на время одну, чтобы пойти вызвать врача… Но теперь вам ясна печальная картина, которая предстала передо мной, когда я вернулся. Врач, который занялся ею, увидев изрезанные руки, еще надеялся, что может ее спасти. Ничего он не смог сделать. Она не боролась за жизнь. Теперь она уже никому не принесет вреда.
   — Значит, вы все знаете?
   — Да, все. У нас было время поговорить по душам. Но как вам-то удалось все понять, инспектор? Кто же она была, эта миссис Жордан?
   — Сперва было запоздалое сообщение доктора Киндли. Затянувшееся отсутствие патрона настолько обеспокоило его, что он добровольно поведал нам то, что тщательно скрывал от меня сам доктор Жордан. Оказывается, Дебра Жордан провела пять лет в его собственной клинике после убийства, совершенного в состоянии безумия. Семнадцати лет она убила своего отца и двух маленьких детей в том самом Бондлае в Сомерсете, где мы потеряли ее след. Влюбившийся в нее Жордан подкупил Киндли и еще одного специалиста для того, чтобы те официально подтвердили его заключение о полнейшем выздоровлении мисс Дебры Стил — это ее девичья фамилия, — которая зарезала своего спящего отца, будучи невменяемой, и стало быть, не должна нести никакой ответственности. Поступил он так, чтобы жениться на ней, что и произошло вскоре после мнимого выздоровления — два года назад. — Пожав плечами, инспектор продолжил: — Вполне понятно, что муж старался сохранить тайну ее прошлого и сделать все, чтобы избежать рецидива. Боялся он этого, когда жена убежала от него, потому-то и молчал. А упомянуть о ее заболевании значило поставить под сомнение медицинскую компетентность, как свою, так и своего коллеги. Вот почему Жордан забеспокоился настолько, что затеял собственное расследование. Он безумно любил ее, раз женился, несмотря на ее болезнь, но он хотел избежать новых драм. К сожалению, я узнал все это слишком поздно.
   Одновременно один из здешних полицейских поделился со мной своими соображениями по поводу странного сходства несчастных случаев, произошедших в Марфорде в разное время, с трагической гибелью двух детей в Бондлае. Мне стало известно, что два последних преступления были совершены молодой Деброй Стил. Не очень доверяя совпадениям, мы углубили наши поиски, и обнаружилось, что они с отцом некогда жили в «Могиле Адониса» два или три года и уехали из деревни в 1957 году, то есть в год, когда произошли два других несчастных случая с детьми. Было ей тогда всего пятнадцать, но у нее уже мозги были не в порядке, и вполне вероятно, что в смерти детей виновата именно она. Она не была виновницей драм сорок девятого года, случившихся до смерти Виолетты Гарднер, но, вероятнее всего, узнала о них, а потом занималась подражательством. По словам доктора Киндли, такое часто бывает.
   Углы губ Питера опустились в печальной улыбке.
   — По этому поводу я кое-что расскажу вам, инспектор, но продолжайте, прошу вас.
   — Да… Итак, все это доказывало, что при случае миссис Жордан могла оказаться опасной. Ее связи с Деборой Джеймс мы так и не установили. Они были просто знакомы. Тот факт, что доктор Жордан напал на след своей жены у мисс Джеймс, явился для нас неожиданностью, но он, возможно, ошибся, если учесть, что вышеуказанная мисс Джеймс уверяла, что уже несколько месяцев ничего не слышала о своей подруге.
   Но я не мог пройти мимо следующего совпадения: мисс Дебора Джеймс переехала в дом, где когда-то жила мисс Стил. Что-то за этим крылось. Простое следствие по делу мисс Джеймс, которая никому не открывала всей правды, и особенно тщательное изучение фотографии миссис Жордан позволили нам быстро раскрыть секрет. Но может быть, вы всего не знали, мистер Сатклиф?
   — Дебра мне призналась однажды вечером, — осторожно ответил Питер. — Но, думаю, необходимо сказать несколько слов о другом примечательном персонаже этого дела, который является зачинателем всего.
   Почти час Питер подробно рассказывал о Виолетте Гарднер — о ее преступлениях, супружеских изменах, ее литературном таланте от дьявола.
   — Дебра, — заключил он, — некстати и к несчастью, нашла тот проклятый дневник, когда она была еще совсем юной, замкнутой в себе девушкой, жившей только с отцом, который, впрочем, часто бывал в отлучке. Она наслаждалась одиночеством и почти не покидала этого дома. Здесь был ее мирок, и она была счастлива. Думаю, она бессознательно страдала из-за отсутствия матери, но специалисты вроде доктора Жордана или Киндли лучше разбираются в этом вопросе. Дневник, найденный в вещах супругов Гарднер, сложенных в двух комнатах второго этажа, явился для нее целым событием, чем-то вроде маяка, указывающего направление ее мыслям, будто дух Виолетты Гарднер временно заменил ей мать. Она стала восхищаться ею, перенимать ее вкусы, ее страсть к цветам… и ее порочность.
   Я сам читал этот дневник и приходил в дрожь от его сатанинских строк, поэтому могу сказать, какое влияние он мог оказать на неокрепший ум девушки, предоставленной самой себе в области чувств. Дебра, очевидно, захотела подражать своей «наставнице», совершив, в свою очередь, два убийства, два перла, два шедевра изобретательности и изощренности… Она убила двух детей, ловко замаскировав преступления под несчастные случаи. Миссис Миллер почти разоблачила ее, застав в момент, когда она учила прыгать со скакалкой одну из своих будущих жертв. В то время она промолчала, очевидно, не желая портить девушке жизнь.
   — Должен ли я сделать вывод, что и убийство старой дамы — ее рук дело?
   — Да… Дебра призналась мне и в этом преступлении. Она была уверена, что миссис Миллер узнала ее в тот вечер, когда пригласила нас на чай. Припоминая нашу тогдашнюю беседу и некоторые из ее логических рассуждений, я склоняюсь к тому, что Дебра не ошиблась. Она, как вы и догадались, убила старушку во сне куском черепицы. Переехав в Бондлай, она, как вы знаете, принялась за старое. Уверившись в себе после двух удачных попыток, она даже дерзнула воспроизвести один из своих старых сценариев, а также одну из «постановок» миссис Гарднер.
   — «Случайное» падение лестницы и преступное предложение маленькому купальщику поменять местами пробковые пояски.
   — Да. Но с отцом вышло по-другому. Она искренне любила его и не желала его смерти. Но тот сделал ошибку, высказав подозрение на ее счет. Дебра не захотела лечиться, как он ей предложил.
   — В гневе она нанесла спящему сорок семь ударов ножом! — вставил полицейский.
   — После этого мы уже встречаем ее в психиатрической клинике доктора Жордана. Она согласилась выйти за него не по любви, а чтобы выйти из сумасшедшего дома. Однако замужество стало для нее как бы второй тюрьмой, несмотря на крайнюю благожелательность и привязанность мужа. Ведь он вылечил ее, когда она временно потеряла зрение, упрямо вглядываясь из зарешеченного окна в блестящую поверхность пруда в парке клиники и доведя себя до ослепления отражающимися солнечными лучами. Но это не остановило ее, временами она пристально смотрела на воду, пока ей не начинали видеться поднимающиеся с поверхности желтые круги… Круги, подобные кожаным поясам смирительной рубашки, которую надевали на нее во время приступов безумия… Даже впоследствии она всегда видела в этих кругах нечто вроде лассо, набрасываемых на нее мужем, чтобы держать ее в заточении. В один прекрасный день Дебра не вынесла этих галлюцинаций и сбежала.
   — И убила настоящую мисс Джеймс?
   — Нет, она только воспользовалась предоставившимся ей случаем.
   И Питер изложил инспектору обстоятельства, при которых пропала Дебора Джеймс.
   — Я искренне считаю, что Дебра была на пути к выздоровлению, — продолжил он, обхватив голову руками. — И убежден, что все было бы хорошо, если бы я упорно не старался проникнуть в тайну Виолетты Гарднер.
   Много раз перечитав дневник, Дебра знала, как поступить в конце, даже не зная обстоятельств этого конца. Но, установив факт самоубийства Виолетты, все узнали бы о ее безумии, преступлениях и, следовательно, добрались бы и до Дебры! Мне, например, достаточно было навести справки о бывших жильцах этого дома периода второй волны несчастных случаев, чтобы догадаться о том, что она старалась от меня скрыть!
   Так что мое расследование являлось для нее источником постоянной угрозы, потому-то она быстренько сообразила переписать часть записей покойной, ловко изменив содержание, отведя подозрения от автора и направив их на мужа, главного подозреваемого. К несчастью, я обратил внимание на качество чернил тех записей и сказал ей об этом. Страх быть раскрытой словно наэлектризовал ее, внезапно пробудив в ней чудовище.