Страница:
На другой день отслужили мессу; помолвленных обвенчали, детей окрестили; посаженными родителями, как обычно, были члены семьи Бадаро. В заключение монах прочел проповедь, — это была красивая речь, такой даже доктор Руи не произносил в суде Ильеуса. Правда, говорил он не совсем понятным языком, потому что был иностранец, но, возможно, именно поэтому он заставлял трепетать сердца людей, когда упоминал об аде и об огне, сжигающем осужденных навеки грешников. Даже Дамиан испугался. Он никогда до этого не думал об аде, да и потом тоже. Он только сегодня вспомнил монаха, его голос, с ненавистью осуждавший тех, кто убивал своих ближних. Монах много говорил об угрызениях совести, — об аде жизни. Дамиан уже знал, что такое угрызения совести, но и тогда эти слова не произвели на него большого впечатления. Однако на него сильно подействовало описание ада, вечного огня, в котором горят грешники. На запястье у Дамиана сохранился след от раскаленного уголька, который как-то упал на него, когда он помогал негритянкам на кухне. Тогда Дамиану было нестерпимо больно. А что если все тело горит в огне, в непрерывном, вечном огне? А монах сказал, что достаточно убить одного человека, чтобы наверняка попасть в ад.
Дамиан даже и не знает, скольких он убил, знает только, что больше пяти, так как до пяти он считать умеет, а потом потерял счет, и он и не думал, что так уж необходимо уметь считать. Однако сегодня, сидя в засаде с папиросой, он безуспешно пытался вспомнить всех их. Первым был тот погонщик, что оскорбил полковника Клементино. Эго случилось неожиданно: Дамиан ехал вместе с полковником, оба были верхом; им повстречалось стадо ослов, которое гнали в Банко-да-Витория. Погонщик, увидев Клементино, хлестнул его по лицу длинным бичом, которым понукал животных. Клементино побелел и крикнул Дамиану:
— Прикончи его!..
Негр выстрелил из револьвера, который всегда носил за поясом. Выстрелил, погонщик упал, ослы прошли через его труп. Клементино направился на фазенду, на лице у него остался красный след от бича. Дамиан не успел и поразмыслить толком о случившемся, потому что через несколько дней появилась полиция и ему пришлось бежать.
Потом он начал убивать для Синьо Бадаро. Зекинья Фонтес, полковник Эдуарде, те двое наемников Орасио, которых он убил во время стычки в Табокасе, — вот пять; но уже о следующем — Силвио да Тока — негр Дамиан не мог сказать, какой он был по счету. И о человеке, который хотел выстрелить в Жуку Бадаро в публичном доме в Феррадасе, но не сделал этого только потому, что его опередил Дамиан, моментально разрядивший в него свой револьвер. Не знал он, сколько еще последовало за этими людьми. Каким по счету будет Фирмо? «Попрошу дону Ану, чтобы она научила меня считать и на другой руке». Есть же ведь работники, которые умеют вести счет на пальцах рук и на пальцах ног, но это ученые люди, а не такие ослы, как негр Дамиан. Все же надо уметь считать, по крайней мере, на обеих руках. Сколько людей он уже убил?
Луна поднялась над жакейрой и осветила тропинку, по которой поедет Фирмо. Да, он наверняка проедет здесь, а не по большой дороге, где засел Вириато. Эта тропа сокращает путь почти на лигу. Фирмо, вероятно, будет спешить, чтобы поскорее попасть домой, снять башмаки и улечься в постель со своей женой доной Терезой. Дамиан знал ее, он несколько раз останавливался у их дома во время поездок, чтобы попросить кружку воды. И дона Тереза однажды даже поднесла ему стопку кашасы и перекинулась парой слов. Она красива, кожа у нее белее бумаги, на которой пишут. Ее нельзя сравнить с доной Аной! Та темная, загорелая, а дона Тереза будто и не бывала на солнце: оно не опалило ее щек, ее белого тела. Она приехала из города, отец ее итальянец, и у нее красивый голос; когда говорит, кажется, будто поет. Фирмо наверняка будет торопиться домой, чтобы поскорее улечься с женой, насладиться ее белым телом. Женщины в этих дебрях были редким явлением. Если не считать проституток — по четыре-пять в каждом поселке, и то преждевременно состарившихся из-за болезней, — мужчины редко имели здесь женщин. Конечно, это относилось к работникам, а Фирмо не был работником. У него был небольшой участок земли, он процветал и, если бы дали ему волю, в конце концов он сделался бы полковником и имел бы много земли. Фирмо обзавелся небольшой плантацией, затем поехал в Ильеус подобрать невесту. Женился он на дочери итальянца-пекаря. Она — женщина белая и красивая, и даже поговаривали, что Жука Бадаро — он ведь большой бабник — заглядывался на нее. Дамиан не знал в точности, так ли это. Но даже если это и так, то можно с уверенностью сказать, что она ничего такого не хотела, потому что Жука вскоре отстал и всякие сплетни прекратились. Да, Фирмо непременно поедет по тропинке. Он не будет удлинять себе дорогу, когда его ожидает белая молодая жена. Впрочем, если говорить правду негр Дамиан предпочел бы, чтобы Фирмо поехал по большой дороге… С ним впервые происходит такое. В смятении, охватившем его, он чувствует какое-то непонятное унижение. (Лига — мера длины в Бразилии, равнявшаяся в старину, 6600 метрам, а в настоящее время — 6000 метрам.)
Или у него нет опыта в таких делах? Он вел себя, как Антонио Витор, этот батрак, приехавший из Эстансии, который, убив человека при стычке с людьми Орасио в Табокасе, трясся потом целую ночь и дошел до того, что разревелся, точно баба. Впоследствии Антонио Витор привык к такой работе, и теперь он — телохранитель Жуки Бадаро, всегда сопровождает его в поездках. Но в эту ночь негр Дамиан был похож на Антонио Витора: он выглядел новичком, которому впервые приходится просиживать всю ночь в засаде в ожидании человека. Если бы об этом узнали, над ним бы посмеялись, как смеялись над Антонио Витором в ту ночь, когда произошла схватка в Табокасе. Дамиан закрыл глаза, чтобы попытаться забыть все это. Он докурил папиросу и теперь размышлял, стоит ли скрутить новую. У него мало табаку, а ждать, может быть, придется долго. Кто знает, в котором часу появится Фирмо? Дамиан колеблется, он почти доволен, что ни о чем другом, кроме табака, он не думает сейчас. Хороший табак… Отличный табак из сертана… а тот, что в Ильеусе, никуда не годится, просто дрянь — сухой, не крепкий… Но что теперь делает Тереза? Она — белая; Дамиан думает о черном табаке, причем же тут белое лицо доны Терезы? Кто просил ее напоминать о себе? Негр Дамиан приходит в ярость. Женщины всегда во все вмешиваются, всегда появляются там, где их никто не просит. И к чему понадобилось Синьо Бадаро сегодня рассказывать обо всем этом брату? Хоть бы, по крайней мере, отослал его и Вириато подальше. Они ведь слышали с веранды весь разговор.
«Как, по-твоему, хорошо ли убивать людей? Неужели ты ничего не чувствуешь здесь, внутри?»
Негр Дамиан чувствует. Раньше он никогда ничего не ощущал. Скажи это не сам Синьо Бадаро, а хотя бы даже Жука, Дамиан, возможно, и не обратил бы внимания. Но Синьо Бадаро был для Дамиана чем-то вроде бога. Он почитал его больше колдуна Жеремиаса, заговорившего негра от пуль и от укусов змеи. И слова Синьо крепко запали в голову Дамиана, они давят, словно тяжелая ноша, ему на сердце. Сейчас они вызвали перед ним белое лицо доны Терезы, поджидающей мужа, повторяющей слова Синьо Бадаро и монаха. Дона Тереза, как и монах, была почти иностранкой. Только голос монаха был проникнут гневом, он предсказывал всякие ужасы, а голос доны Терезы был нежен, как музыка.
Дамиан уже не думал больше о табаке. Он думал о доне Терезе, поджидающей Фирмо на супружеском ложе, о белом теле, которое ожидает мужа. У нее доброе лицо. Однажды она поднесла кашасы негру Дамиану… И перекинулась с ним несколькими словами… о том, как сильно припекало солнце в тот день. Да, она хорошая женщина, такая простая. Ведь она могла бы и не разговаривать с негром Дамианом, негром-убийцей. У нее своя плантация какао, она могла бы держаться так же гордо, как и другие. Но она поднесла ему кашасы и поговорила с ним о палящем солнце. Она не побоялась его, как многие… Как многие женщины, которые, едва завидев приближающегося негра Дамиана, прятались в дом, а к нему посылали своих мужей. Дамиан всегда смеялся над их страхом; он даже гордился этим — значит, слава о нем разнеслась по свету. Но сегодня Дамиан впервые подумал, что убегают не от храброго негра, убегают от негра-убийцы…
Негр-убийца… Он повторил эти слова тихо-тихо, медленно, и они прозвучали трагически. Монах сказал, что никто не имеет права убивать своего ближнего, что это смертный грех, за который расплачиваются адом. Дамиан не обратил тогда внимания на эти слова. А сегодня Синьо Бадаро сказал то же самое. Негр-убийца… А дона Тереза — добрая, на редкость красивая, белая, такой другой не сыщешь на ближайших фазендах… Она, видно, любит своего мужа, коли отвергла ухаживания Жуки Бадаро, богача, на которого женщины так и зарятся… А его, негра Дамиана, убийцу, женщины боятся… Теперь он припомнил много подробностей: женщины исчезали со двора при его появлении; другие женщины со страхом смотрели на него через щели оконных жалюзи; проститутка в Феррадасе ни за что не захотела спать с ним, хотя он и показал ей бумажку в десять мильрейсов. Она не сказала почему, придумала, будто больна, но на ее лице Домиан увидел страх. Тогда он не придал этому значения, улыбнулся своей широкой улыбкой и пошел к другой женщине. Но сейчас воспоминание об этом больно отзывается у него в душе, и без того потрясенной в этот день. Только дона Ана относилась к нему хорошо, она не боялась негра. Но дона Ана — храбрая женщина, она из семьи Бадаро.
И совсем его не боялись только дети: они еще ничего не понимают, не знают, что он убийца, который поджидает в засаде людей, чтобы метким выстрелом отправлять их на тот свет. Он любил детей и лучше управлялся с ними, чем со взрослыми. Ему нравилось играть с господскими детьми в их невинные игры, и он с охотой исполнял любые прихоти детей работников. Он хорошо ладил с ребятами… И вот внезапно ему в голову пришла ужасная мысль: а что если дона Тереза беременна, что если у нее во чреве ребенок? У него не будет отца, отец его падет от выстрела негра Дамиана… Дамиан сделал страшное усилие… Голова у него была тяжелой, как после большой попойки… Нет, дона Тереза не беременна, он ее хорошо разглядел в тот день, когда они обменялись парой слов на пороге дома Фирмо. У нее не было заметно живота. Нет, нет, она не была беременна. Да, но ведь это было полгода назад, кто знает, что с нею сейчас? Возможно, она собирается стать матерью… И ребенок родится без отца, а когда подрастет, узнает, что отец его пал на дороге в лунную ночь, сраженный пулей негра Дамиана. И он воспылает ненавистью к негру, он будет не похож на остальных ребят, которые приходят играть с Дамианом, карабкаются ему на спину — они еще не могут забираться даже на самого смирного осла… Ее ребенок не будет есть плодов жакейры, сорванных негром Дамианом, не будет есть золотых бананов, которые негр приносит из зарослей. Он будет с ненавистью смотреть на негра, потому что Дамиан в его глазах всегда останется убийцей отца…
Негр Дамиан чувствует какую-то странную, непонятную тоску. Луна освещает его, но с дороги негра не видно, жакейра скрывает его; ружье приставлено к стволу. Другие отмечали зарубкой на ложе ружья каждого убитого человека. Он же никогда этого не делал: не хотел портить оружие. Он любил свое ружье, и оно всегда висело над дощатым топчаном без матраца, на котором спал негр. Иногда ночью Синьо Бадаро нужно было срочно куда-нибудь ехать, и он вызывал негра, чтобы тот его сопровождал. Дамиану достаточно было только снять ружье и дойти до каза-гранде. Ослы уже бывали всегда оседланы. Когда Синьо выезжал верхом, то и Дамиан ехал на осле позади хозяина, на луке седла висело ружье — на дороге мог спрятаться человек Орасио. Случалось, что Синьо Бадаро подзывал негра к себе, и тогда они ехали рядом, разговаривали о плантациях, об урожаях, о какао и о многих других вещах, связанных с фазендой. То были счастливые для негра Дамиана дни. Счастливыми они были еще и потому, что, когда путники приезжали к цели поездки — в Рио-до-Брасо, Табокас, Феррадас или Палестину, полковник давал ему бумажку в пять мильрейсов, и он отправлялся к женщине и проводил с ней остаток ночи. Он и там ставил ружье в ногах кровати, потому что Синьо мог пожелать вернуться в любой момент, и мальчишка из поселка бегал тогда по притонам в поисках негра. В таких случаях он вскакивал с постели — однажды ночью ему пришлось оторваться от женщины, — схватал ружье и отправлялся снова в путь. Он с нежностью относился к своему оружию, держал его в чистоте, любо смотреть! Сегодня, однако, негру не хотелось даже взглянуть на ружье, его глаза искали другое. Луна взошла высоко в небе. Почему на луну можно смотреть, но ни одни глаза не могут смотреть на солнце? Раньше никогда Дамиан об этом не думал. Но сейчас голова его занята этим вопросом. И хорошо — так он, по крайней мере, не видит перед собой, ни дону Терезу, ни ребенка, который должен у нее родиться, не слышит голоса Синьо Бадаро, спрашивающего Жуку: «Как, по-твоему, хорошо ли убивать людей? Неужели ты ничего не чувствуешь здесь, внутри?»
Почему никто не может смотреть на солнце, когда оно в зените? А Дамиан никогда не смотрел на убитых им людей. Да, по правде сказать, у него не было на это и времени: сразу же после того, как работа сделана, нужно было уходить. С ним никогда не было такого, чтобы кто-нибудь из его жертв остался в живых, как это случилось с покойным Висенте Гарангау, который пользовался громкой славой, но погиб от руки человека, в которого стрелял. Висенте не посмотрел, мертв ли человек, поэтому сам был умерщвлен ужасным способом: его искромсали на мелкие куски… Дамиан никогда не смотрел на тех, кого убивал. Что с ними происходило? Ему пришлось на своем веку видеть немало мертвецов, но только не тех, кого он убивал сам.
Что будет с Фирмо сегодня ночью? Упадет ли он лицом вниз и осел, убегая, понесет его, или свалится сразу на землю и кровь хлынет у него из груди? Когда на другой день найдут тело с простреленной грудью, его отнесут домой. Дона Тереза в это время уже будет метаться в тревоге из-за того, что Фирмо задержался. А что с ней будет, когда она увидит, что мужа принесли уже остывшего, убитого негром Дамианом? Слезы потекут по ее белоснежному лицу. Может быть, это отразится даже на ее беременности. Может быть, в результате нервного потрясения произойдут преждевременные роды. А может, она даже умрет: ведь она такая слабенькая, такая худенькая, беленькая… Так, вместо того чтобы убить одного, негр убьет двоих… Он убьет женщину, а храбрый негр этого не делает… А ребенок? С ребенком, — Дамиан сосчитал по пальцам, — будет трое… Теперь он уже не сомневался, что дона Тереза беременна. Он был в этом уверен. Ему предстояло убить в эту ночь троих… мужчину, женщину и ребенка. А дети такие славные, они так хорошо относятся к негру Дамиану, так любят его. Этим выстрелом ему предстоит убить одного из них… И дону Терезу; белое тело ее будет лежать в гробу, похороны, наверное, состоятся на кладбище в Феррадасе — оно всего ближе.
Сколько человек понадобится, чтобы нести три гроба. Будут собирать людей в округе, возможно, обратятся и на фазенду Бадаро. Тогда пойдет и Дамиан; он понесет голубой гробик ребенка, которого оденут как ангелочка… Когда на фазенде умирал кто-нибудь из детей, Дамиан ходил за лесными цветами, убирал ими гробик и нес его на плече к кладбищу. Но ребенка Фирмо он не сможет отнести на кладбище… Потому что он — его убийца… Негр Дамиан снова сделал над собою усилие. Голова не слушается его. Отчего бы это могло быть? Ведь на самом деле он не убил ребенка, не убил дону Терезу, не убил еще и Фирмо.
И вот тут-то в голове негра Дамиана и зародилась впервые мысль: а что если не убить Фирмо? Эта мысль пока еще не оформилась. Дамиан еще не был уверен, что не следует убивать. Она возникла мимолетно в его мозгу и тут же исчезла, но все-таки она встревожила его. Как можно не выполнить приказ Синьо Бадаро? Он человек справедливый, Синьо Бадаро. К тому же хозяин любит его, негра Дамиана. По дороге он беседует с негром, обращается с ним почти как с другом. И дона Ана тоже. Они дают ему деньги. Его жалованье — два с половиной мильрейса в день, но на деле он получает гораздо больше: за каждого убитого человека ему дают хорошее вознаграждение. И к тому же он мало работает: уже давно не ходил на плантации, оставался все время в каза-гранде, выполняя мелкие поручения, сопровождал полковника в его поездках, играя с детьми в ожидания приказа убить человека.
Его профессия — убийство. Теперь Дамиан прекрасно отдает себе в этом отчет. Ему всегда казалось, что он — работник фазенды Бадаро. Теперь ему ясно, что он попросту наемный убийца, что его профессия — убийство, что если бы не было людей, которых надо уничтожать, ему вообще нечего было бы делать. Он сопровождал Синьо, но только затем, чтобы охранять его жизнь, чтобы убивать любого, кто захотел бы подстрелить полковника.
Дамиан — убийца… Так Синьо Бадаро назвал в сегодняшнем разговоре Жуку. Но это относится и к нему, Дамиану. Вот хотя бы сейчас. Что он делает? Разве он ждет человека не для того, чтобы подстрелить его? Что-то внутри причиняет ему ужасные страдания. Он ощущает боль, будто его ранили кинжалом. Над молчаливым лесом сияет луна. Дамиан вспоминает, что он может скрутить папиросу — так у него будет чем скоротать время.
Когда он наконец закурил, к нему вновь вернулась мысль: а что если он не убьет Фирмо? Теперь это была уже вполне определенная мысль. Дамиан поймал себя на том, что думает об этом. Нет, это невозможно! Дамиан прекрасно знал, что смерть Фирмо нужна была Синьо Бадаро, чтобы легче было завладеть его плантацией и продвинуться к лесам Секейро-Гранде. А когда у Бадаро окажутся эти леса, они станут владельцами крупнейшей фазенды в мире; будут иметь больше какао, чем все остальные плантаторы, вместе взятые, станут богаче даже полковника Мисаэла. Нет, не убить Фирмо этой ночью — значило бы не оправдать доверия Синьо. Если хозяин послал его — значит доверяет ему. Значит, нужно стрелять. Дамиан старался вбить себе в голову эту мысль. Он уже стольких уничтожил на своем веку, почему же сегодня ему так тяжело? Больше всего ему мешает Тереза, белая дона Тереза, которая ждет ребенка. Она наверняка умрет, и ребенок тоже. Вот она — дона Тереза; раньше это была полная луна, теперь это белое лицо жены Фирмо. Нет, Дамиан ведь не пил… ни капли. Другие пропускают стопку перед тем как идти убивать. Ему в этом никогда не было необходимости. Он шел всегда спокойный, уверенный в меткости своего глаза. Никогда ему не приходилось, как другим убийцам, опрокидывать стопку, чтобы, не колеблясь, подстрелить человека. Но сегодня он чувствовал себя так, будто здорово выпил и голова его закружилась от кашасы. Теперь белое лицо доны Терезы виднеется и на земле. Только что это был лунный, молочно-белый свет, разливавшийся по дороге. Теперь он стал доной Терезой с белым озабоченным лицом, застывшим в трагическом удивлении; она ожидала мужа для любви, судьба прислала ей мертвеца с пулей в груди. Она отрывает свой взор от земли и обращает его на негра Дамиана. Она просит его не убивать Фирмо, ради бога, не убивать… На земле, освещенной лунным светом, негр отчетливо видит лицо доны Терезы. Он весь дрожит, его огромное тело трепещет. Нет, он не может исполнить эту просьбу доны Терезы. Синьо Бадаро приказал — негр Дамиан обязан выполнить распоряжение. Он не может обмануть доверие такого справедливого человека, как Синьо Бадаро. Если бы еще приказал Жука… Но ведь это приказ Синьо, дона Тереза, и тут негр Дамиан ничего не может поделать. Виноват ведь и ваш муж… Какого чорта он не продает плантацию? Неужели он не понимает, что он бессилен против Бадаро? Почему он не продал плантацию, дона Тереза? Не плачьте, дона Тереза, не то негр Дамиан может сам заплакать. А храбрый убийца не может плакать, он опозорит себя. Негр Дамиан клянется, что не хочет убивать Фирмо, что он с радостью выполнил бы ее волю. Но ведь это приказ Синьо Бадаро, а негр Дамиан обязан ему повиноваться…
Кто сказал, что дона Тереза добрая? Ложь! Теперь и она своим мелодичным голосом повторяет все те же слова Синьо Бадаро: «Как, по-твоему, хорошо ли убивать людей? Неужели ты ничего не чувствуешь здесь, внутри?»
Голос ее мелодичен, но он и страшен. Он звучит в испуганном сердце негра подобно проклятию в лесу. Папироса потухла, он не осмеливается зажечь спичку, чтобы не разбудить лесных призраков. Только теперь он подумал о них, потому что лицо доны Терезы, вырисовывающееся на земле, конечно, колдовство.
Дамиан знает, что родственники людей, которых он убил, посылали по его адресу в минуту страдания и ненависти страшные проклятия. Но то были далекие проклятия, Дамиан знал о них лишь понаслышке. Тут другое дело. Дона Тереза здесь, он видит ее грустные глаза, ее белое лицо, слышит ее мелодичный и страшный голос, проклинающий негра Дамиана. Этот голос спрашивает, не чувствует ли он что-нибудь здесь, внутри, в глубине сердца? Да, чувствует, дона Тереза. Если бы негр Дамиан мог, он не убил бы Фирмо. Но выхода нет, не потому, что он хочет этого, совсем нет…
А что если сказать, будто он промахнулся? Это новая мысль блеснула в мозгу Дамиана. На секунду он увидел лунный свет там, где раньше было лицо доны Терезы. Он бы опозорил себя, ведь жагунсо должен стрелять метко, тем более не может промахнуться негр Дамиан! У него самый меткий глаз во всей округе. Никогда он не тратил двух пуль, чтобы убить одного человека; он всегда обходился одним выстрелом. Он был бы опозорен, все, даже женщины, даже дети стали бы смеяться над ним. Синьо Бадаро возьмет на его место другого, а он станет простым работником, будет собирать какао, погонять ослов, танцевать на баркасах, перемешивая зерна какао, которые сушатся на солнце. Все будут над ним смеяться… Нет, он не может пойти на это. Он не может не оправдать доверия Синьо Бадаро. Полковнику нужно, чтобы Фирмо умер. В этом виноват сам Фирмо: нельзя быть таким упрямым.
Дона Тереза знает все на свете, она сама призрак, потому что лицо ее, снова заменившее лунный свет на дороге, напоминает негру, что Синьо колебался в этот вечер и послал людей только потому, что его принудил Жука. Дамиан пожал плечами… Разве Синьо Бадаро принимает какое-нибудь решение только тогда, когда на этом настаивает Жука?.. Думать так — значит не знать Синьо Бадаро… Конечно же, дона Тереза его не знает… Но она напоминает ему кое-что, и негр Дамиан сам начинает колебаться. А что если Синьо Бадаро тоже не хотел смерти Фирмо? Что если и ему жаль доны Терезы? Жаль ребенка, которого она носит под сердцем? А что если и Синьо Бадаро чувствует что-то там внутри, как и негр Дамиан? Дамиан сжимает голову руками. Нет, это неправда. Это все ложь доны Терезы, ее колдовство. Если Синьо Бадаро не желает смерти Фирмо, зачем он послал его? Синьо Бадаро всегда делает только то, что хочет. Потому что он богат и он глава семьи. Жука боится его, несмотря на всю свою храбрость, которой он так хвастается. Кто не боится Синьо Бадаро? Только негр Дамиан… Но если оставить Фирмо в живых, Дамиан всю жизнь будет бояться Синьо Бадаро, никогда не посмеет взглянуть ему в глаза.
Дона Тереза на дороге смеется над негром: «Значит, он убьет Фирмо только из страха перед Синьо Бадаро? И это тот самый негр Дамиан, который выдает себя за самого храброго жагунсо в округе?..» Дона Тереза смеется, ее ясная и насмешливая улыбка выводит негра из себя. Он весь содрогается. Смех слышится с земли, из леса, с дороги, с неба, отовсюду; и все говорят, что он боится, что он малодушен, что он трус; это он-то, негр Дамиан, о котором пишут в газетах!..
«Дона Тереза, перестаньте смеяться, не то я выстрелю в вас. Я никогда не стрелял в женщину, настоящий мужчина не делает этого. Но если вы не перестанете смеяться, я спущу курок. Не насмехайтесь над негром Дамианом, дона Тереза. Негр не боится Синьо Бадаро… Он его уважает, он не хочет обмануть его доверие… Видит бог, это так… Не смейтесь или я выстрелю, всажу пулю в ваше белое лицо…»
Что-то сжимает ему грудь. Что это на него взвалили? Это колдовство, проклятие, которое на него накликали. На негре лежит проклятие женщины. Из леса доносится голос, повторяющий слова Синьо Бадаро: «Как, по-твоему, хорошо ли убивать людей? Неужели ты ничего не чувствуешь здесь, внутри?»
Весь лес смеется над ним, весь лес выкрикивает эти слова, давит ему на сердце, танцует у него в голове. Впереди дона Тереза… не вся, а только ее лицо. Это колдовство, это проклятие, которое накликали на негра. Дамиан хорошо знает, чего они хотят. Они хотят, чтобы он не убивал Фирмо…
Дона Тереза просит, но что он может сделать? Синьо Бадаро человек справедливый… У доны Терезы белое лицо. Она плачет… Но что это? Кто плачет — дона Тереза или негр Дамиан? Плачет… Эта боль сильнее, чем от удара ножа или от раскаленного угля…
Его руки в плену: он не может убить. Его сердце в плену: он должен убить… По черному лицу Дамиана текут слезы голубых глаз доны Терезы… Лес содрогается от смеха, содрогается от рыданий, колдовство ночи окружает негра Дамиана. Он садится на землю и плачет тихо, как наказанный ребенок.
А топот осла на дороге все ближе. Он уже совсем рядом, вот в лунном свете появляется силуэт Фирмо. Негр Дамиан пытается взять себя в руки, он чувствует, как к горлу подступает комок, руки его, держащие ружье, дрожат. Лес кричит вокруг. Фирмо приближается.
Дамиан даже и не знает, скольких он убил, знает только, что больше пяти, так как до пяти он считать умеет, а потом потерял счет, и он и не думал, что так уж необходимо уметь считать. Однако сегодня, сидя в засаде с папиросой, он безуспешно пытался вспомнить всех их. Первым был тот погонщик, что оскорбил полковника Клементино. Эго случилось неожиданно: Дамиан ехал вместе с полковником, оба были верхом; им повстречалось стадо ослов, которое гнали в Банко-да-Витория. Погонщик, увидев Клементино, хлестнул его по лицу длинным бичом, которым понукал животных. Клементино побелел и крикнул Дамиану:
— Прикончи его!..
Негр выстрелил из револьвера, который всегда носил за поясом. Выстрелил, погонщик упал, ослы прошли через его труп. Клементино направился на фазенду, на лице у него остался красный след от бича. Дамиан не успел и поразмыслить толком о случившемся, потому что через несколько дней появилась полиция и ему пришлось бежать.
Потом он начал убивать для Синьо Бадаро. Зекинья Фонтес, полковник Эдуарде, те двое наемников Орасио, которых он убил во время стычки в Табокасе, — вот пять; но уже о следующем — Силвио да Тока — негр Дамиан не мог сказать, какой он был по счету. И о человеке, который хотел выстрелить в Жуку Бадаро в публичном доме в Феррадасе, но не сделал этого только потому, что его опередил Дамиан, моментально разрядивший в него свой револьвер. Не знал он, сколько еще последовало за этими людьми. Каким по счету будет Фирмо? «Попрошу дону Ану, чтобы она научила меня считать и на другой руке». Есть же ведь работники, которые умеют вести счет на пальцах рук и на пальцах ног, но это ученые люди, а не такие ослы, как негр Дамиан. Все же надо уметь считать, по крайней мере, на обеих руках. Сколько людей он уже убил?
Луна поднялась над жакейрой и осветила тропинку, по которой поедет Фирмо. Да, он наверняка проедет здесь, а не по большой дороге, где засел Вириато. Эта тропа сокращает путь почти на лигу. Фирмо, вероятно, будет спешить, чтобы поскорее попасть домой, снять башмаки и улечься в постель со своей женой доной Терезой. Дамиан знал ее, он несколько раз останавливался у их дома во время поездок, чтобы попросить кружку воды. И дона Тереза однажды даже поднесла ему стопку кашасы и перекинулась парой слов. Она красива, кожа у нее белее бумаги, на которой пишут. Ее нельзя сравнить с доной Аной! Та темная, загорелая, а дона Тереза будто и не бывала на солнце: оно не опалило ее щек, ее белого тела. Она приехала из города, отец ее итальянец, и у нее красивый голос; когда говорит, кажется, будто поет. Фирмо наверняка будет торопиться домой, чтобы поскорее улечься с женой, насладиться ее белым телом. Женщины в этих дебрях были редким явлением. Если не считать проституток — по четыре-пять в каждом поселке, и то преждевременно состарившихся из-за болезней, — мужчины редко имели здесь женщин. Конечно, это относилось к работникам, а Фирмо не был работником. У него был небольшой участок земли, он процветал и, если бы дали ему волю, в конце концов он сделался бы полковником и имел бы много земли. Фирмо обзавелся небольшой плантацией, затем поехал в Ильеус подобрать невесту. Женился он на дочери итальянца-пекаря. Она — женщина белая и красивая, и даже поговаривали, что Жука Бадаро — он ведь большой бабник — заглядывался на нее. Дамиан не знал в точности, так ли это. Но даже если это и так, то можно с уверенностью сказать, что она ничего такого не хотела, потому что Жука вскоре отстал и всякие сплетни прекратились. Да, Фирмо непременно поедет по тропинке. Он не будет удлинять себе дорогу, когда его ожидает белая молодая жена. Впрочем, если говорить правду негр Дамиан предпочел бы, чтобы Фирмо поехал по большой дороге… С ним впервые происходит такое. В смятении, охватившем его, он чувствует какое-то непонятное унижение. (Лига — мера длины в Бразилии, равнявшаяся в старину, 6600 метрам, а в настоящее время — 6000 метрам.)
Или у него нет опыта в таких делах? Он вел себя, как Антонио Витор, этот батрак, приехавший из Эстансии, который, убив человека при стычке с людьми Орасио в Табокасе, трясся потом целую ночь и дошел до того, что разревелся, точно баба. Впоследствии Антонио Витор привык к такой работе, и теперь он — телохранитель Жуки Бадаро, всегда сопровождает его в поездках. Но в эту ночь негр Дамиан был похож на Антонио Витора: он выглядел новичком, которому впервые приходится просиживать всю ночь в засаде в ожидании человека. Если бы об этом узнали, над ним бы посмеялись, как смеялись над Антонио Витором в ту ночь, когда произошла схватка в Табокасе. Дамиан закрыл глаза, чтобы попытаться забыть все это. Он докурил папиросу и теперь размышлял, стоит ли скрутить новую. У него мало табаку, а ждать, может быть, придется долго. Кто знает, в котором часу появится Фирмо? Дамиан колеблется, он почти доволен, что ни о чем другом, кроме табака, он не думает сейчас. Хороший табак… Отличный табак из сертана… а тот, что в Ильеусе, никуда не годится, просто дрянь — сухой, не крепкий… Но что теперь делает Тереза? Она — белая; Дамиан думает о черном табаке, причем же тут белое лицо доны Терезы? Кто просил ее напоминать о себе? Негр Дамиан приходит в ярость. Женщины всегда во все вмешиваются, всегда появляются там, где их никто не просит. И к чему понадобилось Синьо Бадаро сегодня рассказывать обо всем этом брату? Хоть бы, по крайней мере, отослал его и Вириато подальше. Они ведь слышали с веранды весь разговор.
«Как, по-твоему, хорошо ли убивать людей? Неужели ты ничего не чувствуешь здесь, внутри?»
Негр Дамиан чувствует. Раньше он никогда ничего не ощущал. Скажи это не сам Синьо Бадаро, а хотя бы даже Жука, Дамиан, возможно, и не обратил бы внимания. Но Синьо Бадаро был для Дамиана чем-то вроде бога. Он почитал его больше колдуна Жеремиаса, заговорившего негра от пуль и от укусов змеи. И слова Синьо крепко запали в голову Дамиана, они давят, словно тяжелая ноша, ему на сердце. Сейчас они вызвали перед ним белое лицо доны Терезы, поджидающей мужа, повторяющей слова Синьо Бадаро и монаха. Дона Тереза, как и монах, была почти иностранкой. Только голос монаха был проникнут гневом, он предсказывал всякие ужасы, а голос доны Терезы был нежен, как музыка.
Дамиан уже не думал больше о табаке. Он думал о доне Терезе, поджидающей Фирмо на супружеском ложе, о белом теле, которое ожидает мужа. У нее доброе лицо. Однажды она поднесла кашасы негру Дамиану… И перекинулась с ним несколькими словами… о том, как сильно припекало солнце в тот день. Да, она хорошая женщина, такая простая. Ведь она могла бы и не разговаривать с негром Дамианом, негром-убийцей. У нее своя плантация какао, она могла бы держаться так же гордо, как и другие. Но она поднесла ему кашасы и поговорила с ним о палящем солнце. Она не побоялась его, как многие… Как многие женщины, которые, едва завидев приближающегося негра Дамиана, прятались в дом, а к нему посылали своих мужей. Дамиан всегда смеялся над их страхом; он даже гордился этим — значит, слава о нем разнеслась по свету. Но сегодня Дамиан впервые подумал, что убегают не от храброго негра, убегают от негра-убийцы…
Негр-убийца… Он повторил эти слова тихо-тихо, медленно, и они прозвучали трагически. Монах сказал, что никто не имеет права убивать своего ближнего, что это смертный грех, за который расплачиваются адом. Дамиан не обратил тогда внимания на эти слова. А сегодня Синьо Бадаро сказал то же самое. Негр-убийца… А дона Тереза — добрая, на редкость красивая, белая, такой другой не сыщешь на ближайших фазендах… Она, видно, любит своего мужа, коли отвергла ухаживания Жуки Бадаро, богача, на которого женщины так и зарятся… А его, негра Дамиана, убийцу, женщины боятся… Теперь он припомнил много подробностей: женщины исчезали со двора при его появлении; другие женщины со страхом смотрели на него через щели оконных жалюзи; проститутка в Феррадасе ни за что не захотела спать с ним, хотя он и показал ей бумажку в десять мильрейсов. Она не сказала почему, придумала, будто больна, но на ее лице Домиан увидел страх. Тогда он не придал этому значения, улыбнулся своей широкой улыбкой и пошел к другой женщине. Но сейчас воспоминание об этом больно отзывается у него в душе, и без того потрясенной в этот день. Только дона Ана относилась к нему хорошо, она не боялась негра. Но дона Ана — храбрая женщина, она из семьи Бадаро.
И совсем его не боялись только дети: они еще ничего не понимают, не знают, что он убийца, который поджидает в засаде людей, чтобы метким выстрелом отправлять их на тот свет. Он любил детей и лучше управлялся с ними, чем со взрослыми. Ему нравилось играть с господскими детьми в их невинные игры, и он с охотой исполнял любые прихоти детей работников. Он хорошо ладил с ребятами… И вот внезапно ему в голову пришла ужасная мысль: а что если дона Тереза беременна, что если у нее во чреве ребенок? У него не будет отца, отец его падет от выстрела негра Дамиана… Дамиан сделал страшное усилие… Голова у него была тяжелой, как после большой попойки… Нет, дона Тереза не беременна, он ее хорошо разглядел в тот день, когда они обменялись парой слов на пороге дома Фирмо. У нее не было заметно живота. Нет, нет, она не была беременна. Да, но ведь это было полгода назад, кто знает, что с нею сейчас? Возможно, она собирается стать матерью… И ребенок родится без отца, а когда подрастет, узнает, что отец его пал на дороге в лунную ночь, сраженный пулей негра Дамиана. И он воспылает ненавистью к негру, он будет не похож на остальных ребят, которые приходят играть с Дамианом, карабкаются ему на спину — они еще не могут забираться даже на самого смирного осла… Ее ребенок не будет есть плодов жакейры, сорванных негром Дамианом, не будет есть золотых бананов, которые негр приносит из зарослей. Он будет с ненавистью смотреть на негра, потому что Дамиан в его глазах всегда останется убийцей отца…
Негр Дамиан чувствует какую-то странную, непонятную тоску. Луна освещает его, но с дороги негра не видно, жакейра скрывает его; ружье приставлено к стволу. Другие отмечали зарубкой на ложе ружья каждого убитого человека. Он же никогда этого не делал: не хотел портить оружие. Он любил свое ружье, и оно всегда висело над дощатым топчаном без матраца, на котором спал негр. Иногда ночью Синьо Бадаро нужно было срочно куда-нибудь ехать, и он вызывал негра, чтобы тот его сопровождал. Дамиану достаточно было только снять ружье и дойти до каза-гранде. Ослы уже бывали всегда оседланы. Когда Синьо выезжал верхом, то и Дамиан ехал на осле позади хозяина, на луке седла висело ружье — на дороге мог спрятаться человек Орасио. Случалось, что Синьо Бадаро подзывал негра к себе, и тогда они ехали рядом, разговаривали о плантациях, об урожаях, о какао и о многих других вещах, связанных с фазендой. То были счастливые для негра Дамиана дни. Счастливыми они были еще и потому, что, когда путники приезжали к цели поездки — в Рио-до-Брасо, Табокас, Феррадас или Палестину, полковник давал ему бумажку в пять мильрейсов, и он отправлялся к женщине и проводил с ней остаток ночи. Он и там ставил ружье в ногах кровати, потому что Синьо мог пожелать вернуться в любой момент, и мальчишка из поселка бегал тогда по притонам в поисках негра. В таких случаях он вскакивал с постели — однажды ночью ему пришлось оторваться от женщины, — схватал ружье и отправлялся снова в путь. Он с нежностью относился к своему оружию, держал его в чистоте, любо смотреть! Сегодня, однако, негру не хотелось даже взглянуть на ружье, его глаза искали другое. Луна взошла высоко в небе. Почему на луну можно смотреть, но ни одни глаза не могут смотреть на солнце? Раньше никогда Дамиан об этом не думал. Но сейчас голова его занята этим вопросом. И хорошо — так он, по крайней мере, не видит перед собой, ни дону Терезу, ни ребенка, который должен у нее родиться, не слышит голоса Синьо Бадаро, спрашивающего Жуку: «Как, по-твоему, хорошо ли убивать людей? Неужели ты ничего не чувствуешь здесь, внутри?»
Почему никто не может смотреть на солнце, когда оно в зените? А Дамиан никогда не смотрел на убитых им людей. Да, по правде сказать, у него не было на это и времени: сразу же после того, как работа сделана, нужно было уходить. С ним никогда не было такого, чтобы кто-нибудь из его жертв остался в живых, как это случилось с покойным Висенте Гарангау, который пользовался громкой славой, но погиб от руки человека, в которого стрелял. Висенте не посмотрел, мертв ли человек, поэтому сам был умерщвлен ужасным способом: его искромсали на мелкие куски… Дамиан никогда не смотрел на тех, кого убивал. Что с ними происходило? Ему пришлось на своем веку видеть немало мертвецов, но только не тех, кого он убивал сам.
Что будет с Фирмо сегодня ночью? Упадет ли он лицом вниз и осел, убегая, понесет его, или свалится сразу на землю и кровь хлынет у него из груди? Когда на другой день найдут тело с простреленной грудью, его отнесут домой. Дона Тереза в это время уже будет метаться в тревоге из-за того, что Фирмо задержался. А что с ней будет, когда она увидит, что мужа принесли уже остывшего, убитого негром Дамианом? Слезы потекут по ее белоснежному лицу. Может быть, это отразится даже на ее беременности. Может быть, в результате нервного потрясения произойдут преждевременные роды. А может, она даже умрет: ведь она такая слабенькая, такая худенькая, беленькая… Так, вместо того чтобы убить одного, негр убьет двоих… Он убьет женщину, а храбрый негр этого не делает… А ребенок? С ребенком, — Дамиан сосчитал по пальцам, — будет трое… Теперь он уже не сомневался, что дона Тереза беременна. Он был в этом уверен. Ему предстояло убить в эту ночь троих… мужчину, женщину и ребенка. А дети такие славные, они так хорошо относятся к негру Дамиану, так любят его. Этим выстрелом ему предстоит убить одного из них… И дону Терезу; белое тело ее будет лежать в гробу, похороны, наверное, состоятся на кладбище в Феррадасе — оно всего ближе.
Сколько человек понадобится, чтобы нести три гроба. Будут собирать людей в округе, возможно, обратятся и на фазенду Бадаро. Тогда пойдет и Дамиан; он понесет голубой гробик ребенка, которого оденут как ангелочка… Когда на фазенде умирал кто-нибудь из детей, Дамиан ходил за лесными цветами, убирал ими гробик и нес его на плече к кладбищу. Но ребенка Фирмо он не сможет отнести на кладбище… Потому что он — его убийца… Негр Дамиан снова сделал над собою усилие. Голова не слушается его. Отчего бы это могло быть? Ведь на самом деле он не убил ребенка, не убил дону Терезу, не убил еще и Фирмо.
И вот тут-то в голове негра Дамиана и зародилась впервые мысль: а что если не убить Фирмо? Эта мысль пока еще не оформилась. Дамиан еще не был уверен, что не следует убивать. Она возникла мимолетно в его мозгу и тут же исчезла, но все-таки она встревожила его. Как можно не выполнить приказ Синьо Бадаро? Он человек справедливый, Синьо Бадаро. К тому же хозяин любит его, негра Дамиана. По дороге он беседует с негром, обращается с ним почти как с другом. И дона Ана тоже. Они дают ему деньги. Его жалованье — два с половиной мильрейса в день, но на деле он получает гораздо больше: за каждого убитого человека ему дают хорошее вознаграждение. И к тому же он мало работает: уже давно не ходил на плантации, оставался все время в каза-гранде, выполняя мелкие поручения, сопровождал полковника в его поездках, играя с детьми в ожидания приказа убить человека.
Его профессия — убийство. Теперь Дамиан прекрасно отдает себе в этом отчет. Ему всегда казалось, что он — работник фазенды Бадаро. Теперь ему ясно, что он попросту наемный убийца, что его профессия — убийство, что если бы не было людей, которых надо уничтожать, ему вообще нечего было бы делать. Он сопровождал Синьо, но только затем, чтобы охранять его жизнь, чтобы убивать любого, кто захотел бы подстрелить полковника.
Дамиан — убийца… Так Синьо Бадаро назвал в сегодняшнем разговоре Жуку. Но это относится и к нему, Дамиану. Вот хотя бы сейчас. Что он делает? Разве он ждет человека не для того, чтобы подстрелить его? Что-то внутри причиняет ему ужасные страдания. Он ощущает боль, будто его ранили кинжалом. Над молчаливым лесом сияет луна. Дамиан вспоминает, что он может скрутить папиросу — так у него будет чем скоротать время.
Когда он наконец закурил, к нему вновь вернулась мысль: а что если он не убьет Фирмо? Теперь это была уже вполне определенная мысль. Дамиан поймал себя на том, что думает об этом. Нет, это невозможно! Дамиан прекрасно знал, что смерть Фирмо нужна была Синьо Бадаро, чтобы легче было завладеть его плантацией и продвинуться к лесам Секейро-Гранде. А когда у Бадаро окажутся эти леса, они станут владельцами крупнейшей фазенды в мире; будут иметь больше какао, чем все остальные плантаторы, вместе взятые, станут богаче даже полковника Мисаэла. Нет, не убить Фирмо этой ночью — значило бы не оправдать доверия Синьо. Если хозяин послал его — значит доверяет ему. Значит, нужно стрелять. Дамиан старался вбить себе в голову эту мысль. Он уже стольких уничтожил на своем веку, почему же сегодня ему так тяжело? Больше всего ему мешает Тереза, белая дона Тереза, которая ждет ребенка. Она наверняка умрет, и ребенок тоже. Вот она — дона Тереза; раньше это была полная луна, теперь это белое лицо жены Фирмо. Нет, Дамиан ведь не пил… ни капли. Другие пропускают стопку перед тем как идти убивать. Ему в этом никогда не было необходимости. Он шел всегда спокойный, уверенный в меткости своего глаза. Никогда ему не приходилось, как другим убийцам, опрокидывать стопку, чтобы, не колеблясь, подстрелить человека. Но сегодня он чувствовал себя так, будто здорово выпил и голова его закружилась от кашасы. Теперь белое лицо доны Терезы виднеется и на земле. Только что это был лунный, молочно-белый свет, разливавшийся по дороге. Теперь он стал доной Терезой с белым озабоченным лицом, застывшим в трагическом удивлении; она ожидала мужа для любви, судьба прислала ей мертвеца с пулей в груди. Она отрывает свой взор от земли и обращает его на негра Дамиана. Она просит его не убивать Фирмо, ради бога, не убивать… На земле, освещенной лунным светом, негр отчетливо видит лицо доны Терезы. Он весь дрожит, его огромное тело трепещет. Нет, он не может исполнить эту просьбу доны Терезы. Синьо Бадаро приказал — негр Дамиан обязан выполнить распоряжение. Он не может обмануть доверие такого справедливого человека, как Синьо Бадаро. Если бы еще приказал Жука… Но ведь это приказ Синьо, дона Тереза, и тут негр Дамиан ничего не может поделать. Виноват ведь и ваш муж… Какого чорта он не продает плантацию? Неужели он не понимает, что он бессилен против Бадаро? Почему он не продал плантацию, дона Тереза? Не плачьте, дона Тереза, не то негр Дамиан может сам заплакать. А храбрый убийца не может плакать, он опозорит себя. Негр Дамиан клянется, что не хочет убивать Фирмо, что он с радостью выполнил бы ее волю. Но ведь это приказ Синьо Бадаро, а негр Дамиан обязан ему повиноваться…
Кто сказал, что дона Тереза добрая? Ложь! Теперь и она своим мелодичным голосом повторяет все те же слова Синьо Бадаро: «Как, по-твоему, хорошо ли убивать людей? Неужели ты ничего не чувствуешь здесь, внутри?»
Голос ее мелодичен, но он и страшен. Он звучит в испуганном сердце негра подобно проклятию в лесу. Папироса потухла, он не осмеливается зажечь спичку, чтобы не разбудить лесных призраков. Только теперь он подумал о них, потому что лицо доны Терезы, вырисовывающееся на земле, конечно, колдовство.
Дамиан знает, что родственники людей, которых он убил, посылали по его адресу в минуту страдания и ненависти страшные проклятия. Но то были далекие проклятия, Дамиан знал о них лишь понаслышке. Тут другое дело. Дона Тереза здесь, он видит ее грустные глаза, ее белое лицо, слышит ее мелодичный и страшный голос, проклинающий негра Дамиана. Этот голос спрашивает, не чувствует ли он что-нибудь здесь, внутри, в глубине сердца? Да, чувствует, дона Тереза. Если бы негр Дамиан мог, он не убил бы Фирмо. Но выхода нет, не потому, что он хочет этого, совсем нет…
А что если сказать, будто он промахнулся? Это новая мысль блеснула в мозгу Дамиана. На секунду он увидел лунный свет там, где раньше было лицо доны Терезы. Он бы опозорил себя, ведь жагунсо должен стрелять метко, тем более не может промахнуться негр Дамиан! У него самый меткий глаз во всей округе. Никогда он не тратил двух пуль, чтобы убить одного человека; он всегда обходился одним выстрелом. Он был бы опозорен, все, даже женщины, даже дети стали бы смеяться над ним. Синьо Бадаро возьмет на его место другого, а он станет простым работником, будет собирать какао, погонять ослов, танцевать на баркасах, перемешивая зерна какао, которые сушатся на солнце. Все будут над ним смеяться… Нет, он не может пойти на это. Он не может не оправдать доверия Синьо Бадаро. Полковнику нужно, чтобы Фирмо умер. В этом виноват сам Фирмо: нельзя быть таким упрямым.
Дона Тереза знает все на свете, она сама призрак, потому что лицо ее, снова заменившее лунный свет на дороге, напоминает негру, что Синьо колебался в этот вечер и послал людей только потому, что его принудил Жука. Дамиан пожал плечами… Разве Синьо Бадаро принимает какое-нибудь решение только тогда, когда на этом настаивает Жука?.. Думать так — значит не знать Синьо Бадаро… Конечно же, дона Тереза его не знает… Но она напоминает ему кое-что, и негр Дамиан сам начинает колебаться. А что если Синьо Бадаро тоже не хотел смерти Фирмо? Что если и ему жаль доны Терезы? Жаль ребенка, которого она носит под сердцем? А что если и Синьо Бадаро чувствует что-то там внутри, как и негр Дамиан? Дамиан сжимает голову руками. Нет, это неправда. Это все ложь доны Терезы, ее колдовство. Если Синьо Бадаро не желает смерти Фирмо, зачем он послал его? Синьо Бадаро всегда делает только то, что хочет. Потому что он богат и он глава семьи. Жука боится его, несмотря на всю свою храбрость, которой он так хвастается. Кто не боится Синьо Бадаро? Только негр Дамиан… Но если оставить Фирмо в живых, Дамиан всю жизнь будет бояться Синьо Бадаро, никогда не посмеет взглянуть ему в глаза.
Дона Тереза на дороге смеется над негром: «Значит, он убьет Фирмо только из страха перед Синьо Бадаро? И это тот самый негр Дамиан, который выдает себя за самого храброго жагунсо в округе?..» Дона Тереза смеется, ее ясная и насмешливая улыбка выводит негра из себя. Он весь содрогается. Смех слышится с земли, из леса, с дороги, с неба, отовсюду; и все говорят, что он боится, что он малодушен, что он трус; это он-то, негр Дамиан, о котором пишут в газетах!..
«Дона Тереза, перестаньте смеяться, не то я выстрелю в вас. Я никогда не стрелял в женщину, настоящий мужчина не делает этого. Но если вы не перестанете смеяться, я спущу курок. Не насмехайтесь над негром Дамианом, дона Тереза. Негр не боится Синьо Бадаро… Он его уважает, он не хочет обмануть его доверие… Видит бог, это так… Не смейтесь или я выстрелю, всажу пулю в ваше белое лицо…»
Что-то сжимает ему грудь. Что это на него взвалили? Это колдовство, проклятие, которое на него накликали. На негре лежит проклятие женщины. Из леса доносится голос, повторяющий слова Синьо Бадаро: «Как, по-твоему, хорошо ли убивать людей? Неужели ты ничего не чувствуешь здесь, внутри?»
Весь лес смеется над ним, весь лес выкрикивает эти слова, давит ему на сердце, танцует у него в голове. Впереди дона Тереза… не вся, а только ее лицо. Это колдовство, это проклятие, которое накликали на негра. Дамиан хорошо знает, чего они хотят. Они хотят, чтобы он не убивал Фирмо…
Дона Тереза просит, но что он может сделать? Синьо Бадаро человек справедливый… У доны Терезы белое лицо. Она плачет… Но что это? Кто плачет — дона Тереза или негр Дамиан? Плачет… Эта боль сильнее, чем от удара ножа или от раскаленного угля…
Его руки в плену: он не может убить. Его сердце в плену: он должен убить… По черному лицу Дамиана текут слезы голубых глаз доны Терезы… Лес содрогается от смеха, содрогается от рыданий, колдовство ночи окружает негра Дамиана. Он садится на землю и плачет тихо, как наказанный ребенок.
А топот осла на дороге все ближе. Он уже совсем рядом, вот в лунном свете появляется силуэт Фирмо. Негр Дамиан пытается взять себя в руки, он чувствует, как к горлу подступает комок, руки его, держащие ружье, дрожат. Лес кричит вокруг. Фирмо приближается.