Амаду Жоржи. Жубиаба

   — Я вроде ей больше не по душе… Она и не слышит, что я говорю. Верно, она в кого-нибудь другого влюбилась… а я ее так люблю, отец, я хочу, чтоб она была со мной, я прямо с ума по ней схожу…
   В голосе солдата слышались слезы. Жубиаба что-то у него спросил, и солдат ответил:
   — Мария дос Рейс.
   Антонио Балдуино вздрогнул, потом усмехнулся. И стал прислушиваться к разговору. Но Жубиаба уже прощался с солдатом, говоря ему:
   — Ты принеси мне волосок из ее подмышки и свои старые брюки. Увидишь, я так сделаю, что никуда она от тебя не денется. Будет ходить за тобой, как собачонка.
   Солдат вышел с опущенной головой, ни на кого не глядя, изо всех сил стараясь не привлекать к себе внимания.
   Антонио Балдуино подошел к Жубиабе и сел возле него на земляном полу.
   — Что, он тоже по ней сохнет?
   — А ты что, ее знаешь, Балдо?
   — Эта та, которую Ошала выбрал на празднике.
   — Солдат ее любит, он просил меня ему помочь, так что берегись, Балдо…
   — Да не боюсь я его…
   — Он ее любит.
   — Ну и пусть любит…
   Антонио сидел и ковырял пол щепкой. Ему еще не было восемнадцати, но на вид он казался двадцатипятилетним. Он был крепок и строен, словно молодое дерево, свободен, как зверь на воле, и никто во всем городе не смеялся звонче его.
 

* * *

   Он дал отставку Жоане, ни разу больше не видал беззубую мулатку с мужским голосом, которая пела его самбы, и не встречался с каброшами на пляже.
   Сопровождаемый Толстяком, он кружил возле дома Марии дос Рейс. Он сочинил для нее самбу, и в ней были такие слова:

 
Тоскую о тебе, Мария, я ночью и при свете дня…
Я был бродягою в Баие — теперь терзаешь ты меня…
 

   Эту самбу он не согласился продать. Он сам спел ее на празднике, где Мария тоже была, и, когда он пел, она смотрела на него не отрываясь. Солдат мучился ревнивыми подозрениями: ему так и не удалось выпросить у невесты волосок из-под мышки для Жубиабы. Мария отделывалась улыбками: ей было жаль солдата. Она знала, что он ее любит и ради нее готов на все. Она вспоминала о письме, написанном им ее крестной, доне Бранке Коста, в котором он просил руки Марии. Мария хранила это письмо дома на дне чемодана. Письмо гласило:
 

   "Высокачтимая сеньора дона Бранка.
   Премите мои сирдечные приветы. Севодня я как никада даселе перенесся в тот рай куда вликут меня мои мечты и рукавадимый ими я должен чистасирдечно презнаца Вашей Миласти што я люблю чистой и светой любовью Вашу Марию каторую почетаю безмерно.
   Любовь каторая никагда не погаснит скокобы не прашло времени. Вы Вашей добротой можите удвоить навек и сделать залогом нашево счастя. Рукавадимый сим заветным желаньем я пользуюсь счастливым случаем просить руки Вашей благародной и очароватилъной Марии.
   Владеть этим даром Вашево благасклоново серца — для меня самое великое на свете счасте и я ни пажалею сил моих штобы Заказать Вашей Миласти а также всему Вашему высокачтимому семейству што я дастоен этово счастя.
   Смея надеяца што Ваша Миласть ни откажит в моей прозбе я пребываю в ажидании благоприятново ответа. Премите увирения в савершеннейшем почтении Глубокауважаимая Сеньора.

Озорио, солдат 19 полка".

 
   Крестная и слышать не хотела про солдата, но Мария настояла на помолвке, пригрозив, что иначе уйдет из дома. Свадьба была назначена на август, — сразу как только жених получит капральские нашивки, уже обещанные ему капитаном. Но тут на макумбе в доме Жубиабы Мария дос Рейс познакомилась с негром Антонио Балдуино, бродягой и сочинителем самб. Он не посылал ей писем и не говорил, что хочет на ней жениться.
   На вечеринке у Рибейриньо, когда все направились в комнату, где было приготовлено угощение, Антонио сунул Марии карточку, где говорилось: Чтобы ответить «да», Чтобы ответить «нет», нужно загнуть этот уголок нужно загнуть этот уголок
 

   МОЯ ДУША ЖАЖДЕТ «ДА»
   и будет счастлива, если сеньорита примет
   уверения в моей любви.
   Если вы не хотите лишить надежды,
   то верните карточку как она есть.

 
   Мария спрятала карточку на груди и убежала в комнату жены Рибейриньо, где мужчины оставили свои шляпы, а Антонио Балдуино — гитару. Кандида вошла вслед за ней и увидела карточку:
   — От кого это?
   — Угадай…
   — Ну откуда я знаю… Погоди, сейчас скажу… — Она задумалась. — Нет, не знаю.
   — От Антонио Балдуино…
   — Ха! От этого проходимца… Он же грязный тип… Ни одной юбки не пропускает… Берегись, Мария…
   — Чего мне бояться?
   — А как же Озорно?
   Тут только Мария вспомнила про своего жениха. Пожалела его и вместо того, чтобы загнуть уголок, означавший «да», она возвратила Антонио Балдуино карточку в прежнем виде. Но для него это было все равно, как если бы она сказала «да».
 

* * *

   Теперь Антонио Балдуино приходил к дверям Марииного дома в те дни, когда там не появлялся солдат. Солдат появлялся по четвергам, субботам и воскресеньям. Весь остаток недели принадлежал Антонио Балдуино, чьи руки уже не раз ощущали сквозь платье теплоту и гибкость ее тела. В один из вторников Мария с подругами отправилась на городскую ярмарку, и на площади им встретился Антонио Балдуино. На нем были красные ботинки и красная рубашка, во рту — дешевая сигара. Остановились поболтать. В одной из палаток Антонио купил для Марии билет с предсказанием судьбы. Выпал сорок первый номер. Хозяин палатки, тучный испанец, объявил:
   — Этот номер выиграл коробку рисовой пудры.
   К пудре был приложен листочек с предсказанием судьбы:

   Немало слез пролить придется тебе из-за любви своей.
   Любовь печалью обернется — погубит он тебя, злодей…

   Антонио засмеялся, а Мария встревожилась:
   — А вдруг нас увидит Озорио?
   Не успела она договорить, как навстречу им и вправду Озорио, в солдатской форме. Он подошел к Марии:
   — Я давно уж догадывался. Да все не хотел поверить. Никак я не думал, что ты со мной так поступишь, Мария…
   Его голос звучал тоскливо, как у псаломщика. Мария дос Рейс закрыла лицо руками. Ее подруги встревоженно уговаривали солдата:
   — Сеу Озорио, не надо, сеу Озорио…
   — Чего не надо, давай… — пожал плечами Балдуино.
   Солдат нацелился кулаком в лицо Антонио, но тот увернулся и ударил Озорно ногой по коленкам. Солдат упал, но сразу вскочил и обнажил саблю. Антонио Балдуино выхватил из-за пояса нож:
   — Лучше не подходи!
   — Я тебя, кобеля, не боюсь!
   Мария дос Рейс кричала:
   — Балдо, ради бога, Балдо!
   Подруги повторяли:
   — Сеу Озорио… сеу Озорио…
   — Плевать я хотел на твою форму. — И Антонио Балдуино вырвал у солдата саблю. Лицо Озорио было залито кровью — Антонио задел солдата ножом.
   Обезоружив его, негр ждал, что будет дальше. На крики уже сбегался народ, появились полицейские и солдаты. Озорио бросился на Балдуино и… очутился на земле, отброшенный тяжелым кулаком негра. Какой-то гринго, следивший за поединком, потянул Антонио Балдуино за рукав:
   — Эй, парень, вали отсюда, видишь, сколько солдат понабежало… Удар был что надо. Мы еще с тобой потолкуем…
   Негр поднял нож и скрылся в доме Марии дос Рейс. И вовремя: к месту драки со всех сторон спешили солдаты. Увидев, что товарищ их ранен, они заработали кулаками, и началось всеобщее побоище.
   Мария дос Рейс провела Антонио Балдуино в свою комнату, стараясь не разбудить крестную. И когда на рассвете негр покинул их дом, тело Марии, гибкое и горячее, уже не было девственным. Даже Ошала, самый великий из богов, не мог сравниться в любви с негром Антонио Балдуино.
 

* * *

   Несколько дней спустя в «Фонаре утопленников» Антонио Балдуино встретил того гринго, который посоветовал ему бежать после драки с солдатом. Антонио пришел в «Фонарь» с Толстяком и вдруг услышал: «Эй, парень!» — и увидел своего знакомого.
   — А я тебя уже давно разыскиваю. С того самого дня. Весь город обегал. Ты где скрывался?
   Он принес стулья, угостил парней сигаретами. Они сели. Антонио благодарил своего спасителя:
   — Не окажись вы там в тот день, сеньор, мне бы от солдат здорово досталось…
   — Удар был что надо… Отменный удар…
   Толстяк, не видевший поединка Антонио с солдатом, заинтересовался:
   — Какой удар?
   — Да тот, которым твой приятель сбил с ног этого солдата… Клянусь мадонной, великолепный был удар…
   Он заказал пива на всех.
   — Ты занимался боксом?
   — Нет. Только капоэйрой.
   — Если бы ты захотел, ты мог бы стать чемпионом…
   — Чемпионом?
   — Да, клянусь мадонной… Такой удар… Сокрушительный удар.
   Гринго не отрывал глаз от огромных кулаков негра. Он щупал его плечи и бицепсы, повторяя:
   — Чемпион… чемпион…
   В его бормотанье слышалась тоска по лучшим временам.
   — Стоит только захотеть…
   Антонио Балдуино хотел.
   — Но как?
   — Потом ты смог бы выступать в Рио, а то и в Америке…
   Гринго влил в себя еще стакан пива.
   — Я был когда-то тренером, давно. Среди чемпионов мира есть мои ученики. Но ни один из них не выдержал бы такого удара. Красиво ты его уложил…
   Когда они вышли из «Фонаря утопленников», у Антонио уже был подписан контракт с Луиджи, тренером; Толстяка взяли в секунданты. Все трое были слегка навеселе. Назавтра Антонио Балдуино объявил Марии:
   — Ну вот, теперь я больше не бродяга… Я буду боксером. Стану чемпионом… Потом поеду в Рио, а потом — в Америку…
   — Ты уедешь?
   — Я возьму тебя с собой, моя радость…
   Даже Ошала, самый великий из богов, не мог с ним сравниться.
 

* * *

   Прошло несколько месяцев, и газеты объявили о первом матче негра Балдо. Луиджи давал интервью, и одна газета даже поместила портрет Антонио Балдуино, где он одной рукой наносил удар, а другой прикрывался. Мария дос Рейс вырезала портрет и приколола его на стенку.
   Противником Антонио был Жентил, торжественно именуемый чемпионом военно-морских сил в тяжелом весе. На самом-то деле он был портовым грузчиком.
 

* * *

   На Соборной площади собрались все любители бокса, завсегдатаи «Фонаря утопленников», возглавляемые его владельцем сеу Антонио, обитатели холма Капа-Негро и все друзья Антонио Балдуино. Первым на помост влез судья, сержант, одетый в штатское.
   — Драка будет на славу. Просим публику соблюдать порядок и не жалеть аплодисментов.
   Появился Толстяк с ведром и бутылкой, а на другом конце помоста, с теми же предметами — какой-то бледнолицый тип. Затем на помост взошел Антонио Балдуино в сопровождении Луиджи. Жители холма, завсегдатаи «Фонаря утопленников», рыбаки и портовые грузчики закричали:
   — Антонио Балдуино! Антонио Балдуино!
   Судья представил его:
   — Балдо, негр.
   Затем на помосте появился противник Антонио. Ему тоже похлопали.
   — Жентил — абсолютный чемпион, представитель нашего славного флота, — провозгласил судья.
   Зрители снова захлопали и закричали. Но те, что были с холма или из «Фонаря утопленников», глядели на противника Антонио, мулата, с презрением.
   — Ну, Балдо его отделает…
   Антонио Балдуино тоже смотрел на мулата, улыбаясь. Луиджи давал последние наставления:
   — Бей что есть силы. Меть в челюсть или в глаз. И как можно сильнее.
   Толстяк в волнении молился всем святым, прося победы для Балдо. Но вдруг он вспомнил, что бокс — занятие греховное, и в страхе прервал себя на полуслове.
   Прозвучал гонг, и противники двинулись навстречу друг другу. Толпа взревела.
 

* * *

   Негр Антонио Балдуино был дисквалифицирован за применение в разгар боя приема капоэйры, и матч был прекращен. Однако Антонио успел продемонстрировать все свои мощные боксерские способности. Публика требовала продолжения и освистала судью, который вынужден был прибегнуть к помощи полиции.
   И снова в газетах появился портрет Антонио Балдуино, а в одной из них даже была напечатана история его жизни, и эту газету раскупали нарасхват. Нашлись дошлые репортеры, дознавшиеся, что самбы, якобы сочиненные поэтом Анисио Перейра, на самом деле принадлежат Антонио Балдуино, и городское общество, особенно его литературные круги, было крайне скандализовано этим открытием.
 

* * *

   Под натиском общественного мнения был объявлен матч-реванш. Он собрал неслыханное множество болельщиков, и когда судья объявил: «Балдо, негр!» — то бурными аплодисментами разразились не только жители холма, рыбаки и завсегдатаи «Фонаря утопленников» (сеу Антонио побился об заклад на двадцать тысяч, что победит негр). Все зрители долго не смолкавшими криками приветствовали Антонио Балдуино.
   На пятом раунде мулат Жентил перестал быть чемпионом. Он лежал без движения, распростертый на помосте. С Антонио Балдуино пот лил градом, и Толстяк обтирал его полотенцем. Потом все отправились в «Фонарь утопленников» пропивать выигранные сеу Антонио двадцать тысяч.
 

* * *

   Неожиданно уехала Мария дос Рейс. Семья ее крестной состояла из сына и мужа, государственного служащего, которого как раз в это время перевели в Мараньян. И Мария уехала с ними. Антонио Балдуино очень тосковал о ней: она единственная никогда не вызывала в его памяти Линдиналву, бледную и веснушчатую.
   В ту ночь он напился и, видя, как пароход увозит его возлюбленную, едва сам не нанялся в матросы, чтобы уплыть следом за ней. Мария взяла с собой портрет Антонио, где он одной рукой наносил удар, а рот и глаза его сияли улыбкой.
 

* * *

   Он победил всех своих противников, и теперь его ждал бой с чемпионом Баии, боксером Висенте, который давно уже не выступал на ринге, поскольку ему не с кем было драться. Впрочем, когда Висенте увидел Антонио и убедился, что тот одерживает одну победу за другой, он стал усердно тренироваться: негр представлял серьезную угрозу его чемпионскому титулу.
   За неделю до их встречи на ринге город запестрел афишами, на которых были изображены двое в боксерской схватке.
 

   ВИСЕНТЕ
   АБСОЛЮТНЫЙ ЧЕМПИОН БАИИ
   БАЛДО-НЕГР
   ОСПАРИВАЮТ ТИТУЛ ЧЕМПИОНА
   НА СОБОРНОЙ ПЛОЩАДИ — В ВОСКРЕСЕНЬЕ

 
   Висенте в беседе с газетными репортерами объявил, что он одержит победу на шестом раунде. В ответ на это Антонио Балдуино заверил публику, что на шестом раунде абсолютный чемпион Баии уже убаюкается, лежа на помосте. Взаимные выпады противников еще больше раззадорили публику. Заключались многочисленные пари, и большинство ставило на Балдуино.
   Висенте и в самом деле остался лежать на помосте, даже не дотянув до шестого раунда, и Балдо, негр, стал абсолютным чемпионом Баии.
   Он предложил Висенте матч-реванш и снова победил. Луиджи прямо чуть не помешался от радости и беспрестанно повторял, что пора ехать в Рио. Не теряя времени, он стал вести переговоры со столичными импрессарио. А чемпион Антонио Балдуино занимался любовью с мулатками на пляже, пил с друзьями в «Фонаре утопленников», ходил на макумбы к Жубиабе, и его звонкий смех, не умолкая, звучал на городских улицах.
 

* * *

   Приезд в Баию чемпиона Рио по боксу поверг баиянцев в невероятное возбуждение. Весь город жил предстоящей встречей двух чемпионов.
   Накануне матча Антонио Балдуино сидел с друзьями в «Фонаре утопленников», там его и разыскал импрессарио столичного чемпиона.
   — Добрый вечер…
   — Добрый вечер…
   Антонио Балдуино предложил гостю пива.
   — Я хотел бы поговорить с тобой с глазу на глаз.
   Толстяк с Жоакином пересели за другой стол.
   — Вот какое дело… Клаудио не может потерпеть поражение…
   — Не может?
   — Да, и вот почему. Он мне должен кучу денег… Если он будет побежден, он больше не сможет выступать на ринге. Не так ли?
   — Ну, так.
   — А если он победит, он будет драться с другими… А ты получишь отступное.
   — И сколько?
   — Я дам сто мильрейсов, если ты дашь себя побить. А потом ты будешь иметь право на реванш.
   Антонио Балдуино поднял было руку, чтобы двинуть этого наглеца хорошенько, но, подумав, опустил ее на стол.
   — Вы уже говорили с Луиджи?
   — А… Луиджи — старый мошенник. Он ничего не должен знать.
   И он заулыбался.
   — А потом, когда все разойдутся, вы сможете подраться по настоящему… Ну, по рукам?
   — Деньги при вас?
   — Деньги ты получишь после матча.
   — Нет. Так не пойдет. Деньги на бочку.
   — А если ты потом не дашь себя побить?
   — А если я дам себя побить, а вы потом меня надуете?
   Антонио Балдуино встал из-за стола. Толстяк и Жоакин следили за ними издали.
   — Не будем ссориться, — забормотал импрессарио. — Сядь.
   Он посмотрел, как негр опрокидывает очередную порцию кашасы.
   — Я тебе верю… Возьми деньги — я тебе их передам под столом…
   Антонио Балдуино взял деньги, поглядел — пятьдесят мильрейсов:
   — Вы же обещали сто!
   — Остальные пятьдесят после…
   — Тогда я отказываюсь…
   — Но клянусь, у меня больше нет с собой денег…
   — А мне нужно сейчас.
   Антонио получил остальные пятьдесят и пересел за столик к Толстяку. Едва импрессарио покинул «Фонарь», Антонио захохотал и хохотал, пока у него не заболел живот.
   На следующий день после матча, окончившегося позорным поражением чемпиона Рио, его импрессарио ворвался в «Фонарь утопленников» с перекошенным от ярости лицом:
   — Ты — гнусный мошенник!
   Антонио Балдуино рассмеялся.
   — Верни мне мои деньги…
   — Украсть у вора — нет позора.
   — Я обращусь в газеты, в полицию…
   — Давай, давай…
   — Ты вор, вор…
   Антонио одним ударом свалил импрессарио с ног. Посетители «Фонаря», не ожидавшие нового бокса, разразились аплодисментами.
   — Подумайте, он хотел меня купить, друзья… Он дал мне сто мильрейсов, чтобы я поддался этому рахитику… Я ему, конечно, пообещал, чтоб в другой раз неповадно ему было покупать таких, как я. Я продаюсь только за дружбу… А теперь давайте пропьем его денежки…
   «Фонарь утопленников» встретил речь негра одобрительным смехом. Антонио Балдуино вышел из бара и отправился к Зэфе, каброше, — она недавно приехала из Мараньяна и привезла от Марии дос Рейс нежный поцелуй ее возлюбленному (посредница не ограничилась передачей одного поцелуя и продолжала и по сей день передавать их Антонио Балдуино). На деньги импрессарио Антонио купил для Зэфы ожерелье из красного бисера.
   Луиджи теперь уже всерьез заговорил о столице.
 

* * *

   Боксерская карьера Антонио Балдуино оборвалась в тот день, когда он узнал, что Линдиналва выходит замуж. В газетах, оповещавших о его встрече с перуанцем Мигезом, Антонио Балдуино прочел объявление о свадьбе «Линдиналвы Перейры, дочери предпринимателя командора Перейры, члена торговой корпорации, с молодым адвокатом Густаво Баррейрасом, славным отпрыском одной из самых известных баиянских фамилий, блестящим поэтом и превосходным оратором».
   Антонио Балдуино вышел на ринг пьяный и был нокаутирован на третьем раунде: он не мог драться и даже не защищался от ударов, которыми осыпал его перуанец. Пошли слухи, что негра подкупили. А сам Антонио Балдуино никому не захотел объяснить причину своего поражения. Даже своему тренеру, Луиджи, который в эту ночь рыдал навзрыд, рвал на себе волосы и проклинал всех и вся на свете. Даже Толстяку, смотревшему на него покорным взглядом человека, живущего в постоянном ожидании несчастья. На ринг Антонио Балдуино больше не вернулся.
 

* * *

   Холодной ночью, после своего поражения, Антонио Балдуино не пошел в «Фонарь утопленников». Вдвоем с Толстяком они отправились в бар «Баия» и заняли там столик в глубине зала. Антонио Балдуино молча пил, когда какой-то оборванец подошел к ним и стал клянчить на выпивку.
   Балдуино поднял на него глаза:
   — Я знаю этого типа. Не помню откуда, но знаю…
   Оборванец смотрел на него остекленевшим взглядом, облизывая пересохшие губы:
   — Хоть на глоток не пожалей, друг…
   В эту минуту Антонио Балдуино увидел на лице оборванца шрам:
   — Моя работа…
   Он напряг свою память и вдруг хлопнул себя по лбу:
   — Послушай, тебя не Озорио зовут?
   Толстяк тоже его признал:
   — Ну да, это тот самый солдатик…
   — Я уже был произведен в сержанты…
   Бывший солдат придвинул стул и сел за их столик.
   — Я был сержантом, — повторил он, облизывая губы, — хоть на глоток не пожалейте…
   Балдуино улыбался, а Толстяк смотрел на солдата с состраданием.
   — Потом я встретил девушку, слышите, девушку, красивую… Ух, какую красивую… Мы с ней обручились… И должны были пожениться, как только меня произведут в капралы…
   — Но ты же уже был сержантом?
   — Все равно… я не помню… Нет, меня должны были произвести в капитаны. Капитан мне обещал, слышите… Капитан… Еще один глоточек? Любезный, принеси-ка еще стаканчик, мой друг платит… Уже была назначена свадьба… И сыграли б мы ее на славу… Моя невеста была такая красивая, такая красивая… Но она мне изменила…
   — А этот шрам?
   — А это мне один тип… Ну, я ему тоже выпустил кишки наружу… Она была красавица… красавица…
   — Это верно…
   — Вы ее знаете?
   — А то как же… Ты что, меня не признал?
   Они пили вместе всю ночь и вышли из бара в обнимку, заливаясь смехом, забыв про Марию дос Рейс и про самих себя — бывшего солдата и бывшего боксера.
   Правда, очнувшись на секунду от пьяного забытья, Озорио вдруг вроде припомнил:
   — Но ты, какой ты… — И он оттолкнул от себя Антонио Балдуино.
   — Но я ведь тоже все потерял…
   И они, снова в обнимку, пошли, шатаясь, по улице.
   — Она была такая нежная…
   В пьяном бреду Антонио Балдуино путал черную Марию дос Рейс с белой Линдиналвой.

ГАВАНЬ

   Баркасы застыли на зеркальной воде.
   На баркасах с зарифленными парусами спали в темноте лодочники. Обычно они наперебой зазывали совершить прогулку по маленьким гаваням залива, посетить знаменитые прибрежные ярмарки. Но сейчас лодочники спали, и спали их суда с начертанными на бортах красочными названиями: «Крылатый», «Скиталец», «Утренняя звезда», «Отшельник». На рассвете они снова понесутся, подхваченные ветром, распустив паруса, взрезая гладь залива.
   Они отправятся за грузом: зеленью, фруктами, кирпичом или черепицей. Объедут все прибрежные ярмарки. И возвратятся заваленные ароматными ананасами. Самое быстроходное из всех — судно, на борту которого выведено большими буквами: «Скиталец». Его хозяин, Мануэл, спит на носу баркаса. Мануэл — старый мулат, из тех, что рождаются и умирают на воде.
   Антонио Балдуино всех здесь знает. Еще мальчишкой любил он прийти сюда и растянуться на песчаном пляже: ноги — в воде, под головой — подушка из песка. В эти ночные часы — вода теплая, ласковая. Иногда он молча удил, расплываясь в улыбке, когда что-нибудь попадалось. Но чаще, почти всегда, он просто смотрел на море, на корабли, на спящий мертвым сном город.
   Антонио Балдуино хочется уплыть и плавать по незнакомым морям, приставать к незнакомым берегам и любить на незнакомых пляжах незнакомых женщин. Мигез приехал из Перу, и на нем кончилась боксерская карьера Антонио Балдуино.
   Корабль гудит, огибая мол. Весь в огнях, он выходит в ночное море. Шведский корабль. Еще вчера шведские моряки бродили по городу, сидели в барах, обнимались с мулатками. И вот они уже в ночном море, а назавтра, глядишь, где-то в другом, далеком порту с белыми или желтыми женщинами. Когда-нибудь Антонио Балдуино тоже наймется на корабль и объедет весь мир. Он всегда мечтает об этом. И во сне, и когда, растянувшись на песке, смотрит на баркасы и звезды.
 

* * *

   Город простирал к небу башни церквей. Из гавани Антонио Балдуино видны были склоны холмов и огромные старые здания. Сверкали звезды, и белые облака бежали по небу, словно стада барашков. Еще эти облака напоминали ему белозубую улыбку Жоаны. Впрочем, Антонио всем каброшам, которых он обхаживал, говорил:
   — Твои зубки похожи на эти белые облачка…
   Но теперь, когда его побили, когда он побежден, ни одна из каброшей и глядеть-то на него не захочет. Они все думают, что его купили.
   Его взгляд заблудился в темных громадах городских зданий. Над ним сияла звезда — прямо над самой головой. Антонио не знал, что это за звезда — такая большая, красивая, — она мерцала, вся искрясь. Никогда раньше он ее не видел. Взошла луна, круглая и огромная, и причудливый ее свет обрушился на город, изменив его до неузнаваемости. И Антонио Балдуино почудилось, что он — моряк и его судно стоит в каком-то чужом порту, одном из тех далеких портов, которые он каждую ночь видит во сне. Каждую ночь Антонио Балдуино видит во сне, как он сходит на берег в чужих далеких портах… Облака бегут по небу. Белые барашки. Город пустынен. Первый раз он так замечтался. Даже Баия вроде не Баия, и он сам не Антонио Балдуино, Балдо, боксер, плясавший на макумбах Жубиабы и побежденный перуанцем Мигезом. Что это за город и кто такой — он сам? Куда ушли все те, кого он знал? Он посмотрел в сторону причала и увидел готовый к отплытию корабль. Ну да, уже время, его ждут на борту.
   Антонио видит себя в матросской форме и кричит:
   — Я сейчас поднимусь на борт.
   Оттуда кто-то отзывается:
   — А?
   Но Антонио уже не слышит, он снова не отрывает глаз от города, залитого мертвенно-белым лунным светом. Он вспоминает себя на ринге.
   Внезапно сверху, с холма, доносятся звуки тамтама.
   Темная туча набежала на луну. Антонио ощупывает себя: матросская форма исчезла, он в белых штанах и красной полосатой рубашке.