3
Долгожданный момент, о котором Мауки столько мечтал, наступил: он сидит в кабине обычного, не управляемого по радио самолета! Беляев стоит неподалеку от стартера и с равнодушным видом, будто и не его курсант сейчас полетит самостоятельно, закуривает папиросу. У столика руководителя полетов сидит командир эскадрильи; он только что проверил Мауки и дал ему разрешение на два самостоятельных полета по кругу. Лицо его тоже если не равнодушно, то спокойно, будто ничего особенного, значительного сейчас не происходит. А Мауки сидел точно в тумане: все смешалось в его голове. "Проверь приборы, - мысленно наставлял он себя, - и действуй, действуй! Надо же взлетать..." Командир эскадрильи повернулся к нему и кивнул. Мауки осторожно прибавил обороты мотора и вырулил на взлетную полосу. Тут он внимательно осмотрелся, закрыл фонарь кабины, секунду помедлил, чтобы унять волнение, нажал кнопку на секторе газа, включающую передатчик, и запросил по радио: - "Эмблема-2"! Я - "Сокол-24". Прошу разрешения на взлет... В наушниках послышалось жужжание, а затем голос комэска: - "Сокол-24"! Я - "Эмблема-2". Взлет разрешаю. Мотор загудел, винт как бы растворился в воздухе, и плиты бетонки побежали навстречу. С каждой секундой самолет становился все "Легче"... Вот он повис в воздухе и стал медленно отходить от земли. Чувство восторга и гордости охватило Мауки. Все пело в нем: "Ты летишь сам! Ты летчик!". Мауки даже не замечал, как он разговаривал сам с собой, произнося за инструктора привычные фразы: - Высота пять метров. А шасси?.. Эй, отунуец, надо не зевать!.. Мауки поднял ручку крана уборки шасси до упора. Послышались свист и шипение сжатого воздуха, зеленые лампочки на приборной доске погасли, шасси, убираясь в крыло, мягко стукнуло о свои гнезда, и одновременно загорелись красные лампочки, сигнализирующие о том, что "ноги" колес встали на замки. В кабине приятно запахло отработанным газом. Быстро проходит время в полете по кругу, особенно в первом самостоятельном полете. А дел по горло: различных движений надо сделать около сотни, все за шесть-семь минут полета и рулежки по земле. Где же тут размечтаться?! Не успел освоиться с новым, очень сильным чувством, как смотришь половина полета уже за плечами... Нет, что ни говорите, а некогда отдыхать в полете по кругу! Едва подошла левая консоль крыла к посадочному "Т", еле видневшемуся на зеленом поле аэродрома, у бетонки, как появились новые заботы: надо было выпускать шасси. Выполнив это, Мауки заметил, что уже недалек и третий разворот. Только закончил его, а уже пора начинать расчет на посадку убирать газ. Вот уже окончен четвертый разворот, Мауки выпустил щитки и стал готовиться к главному - к посадке... ...Беляев, не торопясь, вдавил в землю каблуком сапога докуренную папиросу и тут же закурил новую: курсант Мауки начинает посадку! Как сядет? Куда сядет? Оценив опытным взглядом расчет, Беляев уверенно ответил себе на второй вопрос: "Сядет точно у знаков". Но как?.. Конечно, Беляев был уверен в том, что ни поломки, ни аварии не будет (сам же учил летать!), а вот как он сядет; плохо или хорошо - вопрос. До земли семь метров... Самолет выходит из угла планирования и все плавнее и осторожнее приближается к посадочной полосе. Шесть метров... три... метр... Самолет несется параллельно земле. Скорость гаснет. Чем меньше расстояние до земли, тем выше приподнимается со скамьи комэск, тем ниже пригибается Беляев у микрофона. Тихо, только кузнечик трещит в траве. ...Осталось пятьдесят сантиметров... сорок, десять... Земля! И сразу снова все пришло в движение, все заговорили громко и весело, а стрекотание кузнечика потонуло в шуме аэродромной жизни. Ведь как это хорошо, что одним летчиком стало больше в дружной семье смелых!
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
В созвездие Ориона!..
1
Человечество избаловано успехами науки и техники. Стали привычными скоростное строительство молодых городов и гигантских энергетических узлов, массовое внедрение в промышленность автоматики, открытия астрономии и достижения космонавтики. Но освоение гаянской энциклопедии явилось важным пунктом в развитии мировой науки, техники и промышленности Земли; у гаянцев было много нового для нас. Вопрос о дальнем космическом полете давно перестал вызывать сомнения, и когда ученый совет Международного института Гаяны заявил, что ближайшей целью ставит ответный визит на Гаяну, слова эти не имели остроты сенсации. Сотни научно-исследовательских учреждений Советского Союза приняли участие в проектировании межзвездного корабля. Даже городские и районные газеты обсуждали детали проекта. Миллионы рационализаторов вносили предложения, многие из которых безоговорочно приняли члены космического конструкторского бюро. За выполнение заказов взялись тысячи наших предприятий. Размах и масштабность этого строительства сами по себе не вызывали удивления. Я, вероятно, не очень ошибусь, если предположу, что каждый час в Советском Союзе дает столько высокопроизводительного труда, сколько достаточно для создания нескольких пирамид Хеопса. Буквально на глазах в Подмосковье вырос автоматический завод-комбинат "Циолковск" для серийного выпуска тяжелых космических кораблей. Сверху он напоминал авиационный посадочный знак "Т". В западном крыле его изготавливался металл для корпуса ракеты (он же составная часть горючего), а в восточном - вырабатывались необходимые пластические массы. В центре находился корпус завода защитных устройств, которые должны охранять людей от вредных излучений. Огромные прессы, мощные вакуумные и холодильные установки были автоматизированы, даже плавка и штамповка металла и пластмасс велись автоматически. Готовые изделия подавались транспортерами на автоматическую линию сборочного цеха. Этот цех по существу был контрольным и управляющим. Здесь группа инженеров следила за точностью технологического процесса. В испытательном цехе автоматы-лаборатории подвергали тщательному анализу на сопротивляемость узлы и корпуса всех ступеней межзвездного корабля. Правда, деталей не ломали: испытание на прочность проводили математические машины. Следующий цех - приборный. Внутреннее оснащение кабин и отсеков приборами, агрегатами, радиосредствами производилось уже со значительной долей ручного труда. Последний цех - выпускной. Тут шла окончательная доводка мелочей. Именно в этом цехе после всенародного обсуждения художники вывели на золотистом корпусе первой ступени ракеты ее название: "Юрий Гагарин". Ближе к носовой части - белый круг, и в нем - светло-синее поле; по которому разбросано созвездие Ориона, эмблема корабля, ставшая известной всему миру. Наконец многотонная туша ракеты перешла в транспортировочный канал и медленно двинулась на стартовую площадку. Здесь ракету приняли члены экипажа: командир межзвездного корабля Андрей Иванович Шелест и штурман-астроном Евгений Николаевич Глебов. Собственно, принимать корабль они начали давно, с середины сентября, и даже участвовали в строительстве. Именно в это время меня вызвали в Верховный Совет... В просторном кабинете собрались члены правительства и руководители МИГа. Я увидел там и Мауки. - Мы долго обсуждали кандидатуры членов экспедиции на Гаяну, - сказали мне, - и пришли к выводу, что право на участие в космическом полете имеют прежде всего те, кто первый нашел и обследовал "Тиунэлу", - Мауки и мистер Хоутон, и тот, кто нашел ее вторично... Хоутон уже ответил согласием. Что скажет Мауки? Юноша взволнованно оглядел присутствующих, встал и, тщательно подбирая слова, ответил: - Я очень благодарю... Очень! Но я не могу... не должен сейчас... Я первый из отунуйцев, кто получил знания. Я хочу полететь на свой остров... Я обещал, меня ждут... ждет мой народ. Мауки сказал правду. Мауки сказал все! Затем предложили лететь мне. Конечно же, я ответил согласием.
2
- Мир вашему дому! - воскликнул Боб на чистейшем русском языке, входя ко мне. - Здравствуйте, Боб! Вы так отлично произнесли эту фразу... - Да-да, - прервал Хоутон. - Я не терял времени: освоил русский. - Ваша любознательность неистощима, Боб! - Еще бы! Времена искателей копей царя Соломона и кладов острова Кокос ушли! Скоро не золото и не "Фея Амазонки" станут мерилом богатства. Энергия - вот что будет кумиром наших потомков, что они будут искать и отвоевывать, но не Друг у друга, а у природы. - Верно! Присаживайтесь, я одну минуту... - А может быть, позже? - спросил Боб, поняв меня. - Я, если угодно, не столько сейчас к вам, сколько за вами: нас вызывают на совещание к командиру "Юрия Гагарина". Машина внизу. Андрей Шелест ждет нас... - Едем, Боб. Читатель, возможно, и вправе посетовать на меня: вот уже сколько позади, а имя Шелеста лишь изредка упоминается - он слишком долго "действует" за пределами наших страниц. Но сами понимаете: до сих пор Андрей Шелест непосредственного участия в делах второй части романа не принимал. А сегодня.... Сегодня я уже могу несколько подробнее рассказать о нем и Нине Константиновне Шелест. Да, она уже давно не Тверская... Нынешней весной вышел в свет первый том ее фундаментального труда "О географии болезней", посвященный памяти ее талантливого деда, начавшего разрабатывать основы этого учения еще в конце прошлого века. Андрей Иванович Шелест мало изменился за эти годы. Поседели виски, и еще серьезнее стало лицо: жизнь в авиации и космические полеты неизбежно оставляют свои следы. Шелест и теперь оставался человеком дела. По-прежнему жизнерадостный и веселый, он охотно поддерживал за столом разговор на любую тему. Но, когда речь заходила об авиации или космических полетах, равных ему не было. Тогда уже беседа переносилась в рабочий кабинет Шелеста, где звон бокалов порой заменяло стрекотание счетной машины.
3
Совещание у командира корабля короткое, деловое: программа окончательной подготовки к вылету и предполетного отдыха, личные вопросы. - Советую сейчас решить, что вы возьмете из своих вещей, - сказал Андрей Иванович. - Например, сувениры, фотографии, письма, может быть, любимую книгу. Учитывайте, что мы везем с собой энциклопедию землян - науку, литературу, искусство; микропленок уйма, так что не повторяйтесь. К тому же каждый грамм в космосе стоит дорого. Отобранное надо сдать завтра для стерилизации... Наступила тишина. По привычке опускаю руку в карман за портсигаром, но вспоминаю, что уже третий месяц никто из нас не курит. Беру карандаш и сам у себя спрашиваю совета: что взять? Оказалось, трудно ответить. Пишу и безжалостно вычеркиваю, оставляя в списке лишь то, что в космосе и на Гаяне поможет воскрешать живую связь с родной планетой. После долгих размышлений решаю: семейные фотографии - раз, серию авиационных снимков - два (там моя юношеская пора, фотографии моих самолетов, портреты наших летчиков-ростовчан). Затем решаю не снимать с руки штурманские часы, верно служившие мне в полетах много лет. Что же касается книг, то я давно знал, что возьму с собой томик Александра Грина. Списки составлены и переданы командиру. Прочитав (обсуждать и критиковать в данном случае не полагалось), Шелест кладет их в папку. - Ну вот, - просто говорит он, - наше последнее совещание на Земле подходит к концу. На повестке дня... - Андрей улыбается, не торопясь произносит эти, еще с пионерских сборов известные нам слова, и вдруг мы улавливаем в них дотоле скрытую от нас служебной суетой теплоту. Мне становится смешно, а потом грустно-грустно. - О наших обязанностях... продолжает Шелест. - Евгений Николаевич Глебов - второй пилот, штурман и мой заместитель. Вы оба, - он посмотрел на Хоутона и меня, - будете вести научные наблюдения по известной вам программе. Кроме того, товарищ Хоутон возьмет на себя обязанности преподавателя гаянского языка. Сейчас у нас на корабле основной язык русский, но позже, в космосе, будет и гаянский. Все. Едем на ракетодром.
4
На бетонной стартовой площадке, над глубокой ямой, высится исполинский корпус ракеты. Если подойти к краю ямы, можно увидеть несколько радиальных тоннелей для отвода газов в момент отделения ракеты от земли. Одна из ступеней, с химическим топливом (не обладающим радиоактивностью!), - стартовая. Ее задача - поднять нас на высоту всего сто километров. Далее вступит в действие ступень с атомными двигателями, которые разгонят ракету до одной трети крейсерской скорости. Ионные двигатели доведут скорость до крейсерской. К корпусу ракеты приставлен наземный лифт - он подсобный, и перед стартом его откатят в сторону. А сейчас мы поднялись по нему в жилой отсек и вошли в компенсационную камеру с двумя системами герметичных дверей. Потом, в космосе, мы будем отсюда выходить в пространство, одетые в скафандры... Кабина управления - комната с телевизионными и радиолокационными экранами, радиостанциями, группой астрофизических и метеорологических приборов, астрономическими картами. - Здесь довольно просторно, компьютеры - под нашими: ногами, в бронированных контейнерах. А еще ниже - шеер, наш крылатый разведчик. Им мы воспользуемся перед посадкой на Гаяну. За стенами - склады и автоматы системы питания. Самое интересное на нашем корабле - его штурманское снаряжение, те средства космической навигации, которыми располагал наш штурман Евгений Николаевич. На любом порядочном корабле должна быть карта. И у нас они имелись, географические карты Земли и Гаяны, звездные карты Галактики и небесный глобус, но была и основная, путевая, или, как говорят летчики, маршрутная карта. Ее столетиями готовили гаянцы с корабля "Тиунэла", летевшие к нам, причем они учли свои блуждания в космосе и рассчитали для себя (а следовательно, и для нас!) кратчайший путь на свою родину. Без этой огромной работы нам пришлось бы туго. Наша маршрутная карта не была нарисована на бумаге. Она представляла собой комплекс высокочувствительной аппаратуры, расположенной в разных частях корабля, счетно-решающие машины и, главное, запоминающее устройство, "заряженное" теми маршрутными данными, что вычислили гаянцы. Какой же принцип положен в основу нашей карты? Вспомним, что межзвездный корабль в пути будет находиться не в пустом пространстве, а в мешанине межзвездного газа, гравитационных влияний (то есть сил притяжения) окрестных небесных тел и в зоне действия различных видов лучистой энергии. Понятно, что в точке А параметры напряжения и другие характеристики гравитационных полей будут отличаться от параметров точки Б. Это записано на нашей карте. Другой способ - угломерный. Скажем, космические лучи распространяются по гравитационным траекториям, а, допустим, иные лучи могут образовывать угол с направлением гравитационным. Особые приборы измерят эти углы и сличат с заданными, то есть записанными на нашей карте ранее гаянцами. Другие механизмы измерят разницу, если таковая будет, и передадут в аналитические машины, а последние внесут коррективы, в управление кораблем. В действительности все это много сложнее, но я рассказываю только о принципе. Но ведь небесные тела и потоки энергий все время находятся в движении, и картина их общего взаимодействия, постоянно меняющаяся, не будет похожей на ту, что зафиксировали гаянцы, скажете вы. Как быть в этом случае? Здесь я отошлю вас к изящной сказке Шарля Перро о мальчике с пальчик. Помните, когда он, углубляясь в лес людоеда, чтобы найти обратный путь, бросал белые камешки? Так поступали и гаянцы. Только они разбросали на своем пути не камешки, а несколько десятков ксан. Ксана - это как бы путеводная звезда, шар с крохотными механизмами, которые учитывают изменения среды, вычисляют ее общую тенденцию и по запросу передают данные. Места их расположения в космосе мы знаем, позывные их - тоже и будем иметь возможность не только получать свежие вариации (это слово обозначает у летчиков и моряков сумму магнитных поправок для уточнения курса движения), но даже пеленговаться и определять свое местонахождение: ведь ксаны разбросаны по извилистой кривой, и многие из них попадут в зону досягаемости для нас! По плану мы должны иметь на борту оранжерею. Однако это не только добавочный груз. Это и объект, существенно нарушающий аэродинамические формы. Наши конструкторы вышли из положения просто: мы повезем с собой детали разборной оранжереи, семена, яйца птиц, инкубаторы, водоросли и солнечную электростанцию. Выйдя в космос и достигнув заданной постоянной скорости, мы, надев скафандры, возьмемся за строительство, а точнее, за сборку оранжереи и электростанции. Три месяца работы - и все будет готово. Затем посевы, инкубация - и мы будем иметь свое сельское хозяйство! Многослойная оболочка с протектирующим составом в одном из слоев будет охранять нас от метеоров, а после вылета в безвоздушное пространство наружная обшивка автоматически покроется защитным инеем из фтористых и кремниевых соединений. Метеорная пыль, сглаживая и как бы полируя иней, потеряет часть кинетической энергии, а естественный при этом нагрев вызовет спаивание кристаллов и их испарение. Время от времени защитный слои на поверхности корабля будет обновляться. Сильное впечатление на меня произвела камера биотрона - что-то напоминающее кровати. Каждая такая кровать была заключена в прозрачные яйцеобразные футляры из пластмассы. И опять приборы, трубочки, шланги, провода. Здесь были установлены особые кибернетические машины, которым надлежало облучить нас и погрузить в состояние анабиоза. - М-да... - вздохнул Хоутон. - Здесь мы будем лежать ни живы ни мертвы сто двадцать лет! - И еще в начале полета, - улыбнулся Глебов. - Ведь нашим взлетом будут управлять с Земли, а мы - в анабиозе - выдержим огромные ускорения. - Учтите, Боб, - напомнил Шелест, - вас еще не знает биотрон. Ложитесь... - Простите, командир, но мне прежде хотелось бы знать хотя бы принцип моего предстоящего анабиоза. - Ваш друг Роберт Гровер и профессор Кобрен, - сказал Шелест, - развили свою идею и усовершенствовали аппаратуру, с помощью которой они усыпили обитателей "Дискавери". - Помню, помню, - засмеялся Хоутон. - Облучением они замедлили жизненные процессы в человеке в сто раз. - А теперь в наших биотронах новая аппаратура Гровера и Кобрена замедлит эти процессы в тысячу раз! - Приятно, - засмеялся Боб. Он разделся и лег в крайнее справа прозрачное "яйцо". - Начнем ab ovo5, - усмехнулся он. Тут я должен кое-что пояснить читателю. Конечная наша цель - добраться целыми и невредимыми до Гаяны. Вот почему камера биотрона, точнее, ее диагностические установки, терапевтические агрегаты (есть и такие!), кибернетика, - в общем все хозяйство биотрона было связано с автоматами управления ракетой таким образом, что если ускорение при взлете вдруг начнет угрожать жизни кого-либо из нас, даже погруженных в анабиоз, то умные машины биотрона немедленно притормозят полет, помогая механизмам управления высчитать новый режим полета, а если будет острая необходимость, то и возвратят ракету на Землю. Вместе с тем сигнализирующие устройства биотрона передадут на Землю все данные о нашем самочувствии и в том случае, когда все будет в порядке. Но для всего этого биотроны должны "знать" каждого из нас и записать в своих запоминающих агрегатах нужные данные. Боб еще не успел познакомиться с биотронами, и потому он сейчас послушно лег на свое необычное ложе. Минут через пятнадцать зеленый глазок автоматов мигнул и разрешил Бобу встать. - Ну вот, - сказал Глебов, - вы уже взвешены, обмерены и проанализированы.
5
...Двенадцать часов ночи. Приехали члены правительства. Пока комиссия по организации полета занималась последними приготовлениями к старту, состоялся... Я чуть не написал "митинг". Но это было нечто иное, еще более торжественное и вместе с тем теплое, дружеское. Последние интервью. Потом перед дальней дорогой, по русскому обычаю, мы все уселись и помолчали. Никто из нас не смотрит на часы, но я слышу, как идет время по сужающейся тропинке, чувствую его как человек, просыпающийся без будильника в назначенный час... Увижу ли я тебя, родная планета? Кто встретит меня? Дети? Правнуки? Когда это произойдет, если счастье будет нашим добрым водителем на пустынных дорогах Мироздания? Каковы особенности пространства и времени, разделяющие нас и Гаяну? Что сулит нам бесконечное многообразие природы? Кто знает... Между вопросом и ответом, сомнением и надеждой подчас глубокая пропасть без мостов и трамплинов. В Московском часовом поясе шагает третье декабря. В час ноль четыре старт... Происходящее кажется холодным и страшным до ужаса, будто я прирос пуповиной к планете и кто-то силится оторвать меня от нее. Ищу успокоения в размышлениях о том, что мы и в космосе будем живой частицей Земли, что нет более почетной и возвышенной миссии, чем наша, Сегодня мы отправимся в полет дружбы и мира, к народу, который, возможно, ждет нас и уж во всяком случае будет рад встрече с посланцами Земли. И я знаю, что мы пройдем сквозь испытания, не осквернив тех, кто доверил нам совершенные творения своего ума, кто мысленно сейчас с нами, кто от всей души желает нам счастливого пути! Последние секунды расставания настигли нас у подъемного лифта. Я обнял жену за плечи, и мы взглянули на юг. Над горизонтом взошло гигантское созвездие Ориона, и нам показалось, будто мы отчетливо видим не только маленькую звездочку, которая так прозаически зарегистрирована в каталоге 13-я Ориона, но и ту планету, к которой влекла нас мечта...
1 Бочка, петля, иммельман - фигуры высшего пилотажа. 2 Автор этот задачи - шахматный композитор, пилот Аэрофлота Михаил Гориславский. 3 Человеку свойственно ошибаться (лат.). 4 Открытие - по-английски, "дискавери". 5 С яйца, то есть с самого начала (лат.).
Долгожданный момент, о котором Мауки столько мечтал, наступил: он сидит в кабине обычного, не управляемого по радио самолета! Беляев стоит неподалеку от стартера и с равнодушным видом, будто и не его курсант сейчас полетит самостоятельно, закуривает папиросу. У столика руководителя полетов сидит командир эскадрильи; он только что проверил Мауки и дал ему разрешение на два самостоятельных полета по кругу. Лицо его тоже если не равнодушно, то спокойно, будто ничего особенного, значительного сейчас не происходит. А Мауки сидел точно в тумане: все смешалось в его голове. "Проверь приборы, - мысленно наставлял он себя, - и действуй, действуй! Надо же взлетать..." Командир эскадрильи повернулся к нему и кивнул. Мауки осторожно прибавил обороты мотора и вырулил на взлетную полосу. Тут он внимательно осмотрелся, закрыл фонарь кабины, секунду помедлил, чтобы унять волнение, нажал кнопку на секторе газа, включающую передатчик, и запросил по радио: - "Эмблема-2"! Я - "Сокол-24". Прошу разрешения на взлет... В наушниках послышалось жужжание, а затем голос комэска: - "Сокол-24"! Я - "Эмблема-2". Взлет разрешаю. Мотор загудел, винт как бы растворился в воздухе, и плиты бетонки побежали навстречу. С каждой секундой самолет становился все "Легче"... Вот он повис в воздухе и стал медленно отходить от земли. Чувство восторга и гордости охватило Мауки. Все пело в нем: "Ты летишь сам! Ты летчик!". Мауки даже не замечал, как он разговаривал сам с собой, произнося за инструктора привычные фразы: - Высота пять метров. А шасси?.. Эй, отунуец, надо не зевать!.. Мауки поднял ручку крана уборки шасси до упора. Послышались свист и шипение сжатого воздуха, зеленые лампочки на приборной доске погасли, шасси, убираясь в крыло, мягко стукнуло о свои гнезда, и одновременно загорелись красные лампочки, сигнализирующие о том, что "ноги" колес встали на замки. В кабине приятно запахло отработанным газом. Быстро проходит время в полете по кругу, особенно в первом самостоятельном полете. А дел по горло: различных движений надо сделать около сотни, все за шесть-семь минут полета и рулежки по земле. Где же тут размечтаться?! Не успел освоиться с новым, очень сильным чувством, как смотришь половина полета уже за плечами... Нет, что ни говорите, а некогда отдыхать в полете по кругу! Едва подошла левая консоль крыла к посадочному "Т", еле видневшемуся на зеленом поле аэродрома, у бетонки, как появились новые заботы: надо было выпускать шасси. Выполнив это, Мауки заметил, что уже недалек и третий разворот. Только закончил его, а уже пора начинать расчет на посадку убирать газ. Вот уже окончен четвертый разворот, Мауки выпустил щитки и стал готовиться к главному - к посадке... ...Беляев, не торопясь, вдавил в землю каблуком сапога докуренную папиросу и тут же закурил новую: курсант Мауки начинает посадку! Как сядет? Куда сядет? Оценив опытным взглядом расчет, Беляев уверенно ответил себе на второй вопрос: "Сядет точно у знаков". Но как?.. Конечно, Беляев был уверен в том, что ни поломки, ни аварии не будет (сам же учил летать!), а вот как он сядет; плохо или хорошо - вопрос. До земли семь метров... Самолет выходит из угла планирования и все плавнее и осторожнее приближается к посадочной полосе. Шесть метров... три... метр... Самолет несется параллельно земле. Скорость гаснет. Чем меньше расстояние до земли, тем выше приподнимается со скамьи комэск, тем ниже пригибается Беляев у микрофона. Тихо, только кузнечик трещит в траве. ...Осталось пятьдесят сантиметров... сорок, десять... Земля! И сразу снова все пришло в движение, все заговорили громко и весело, а стрекотание кузнечика потонуло в шуме аэродромной жизни. Ведь как это хорошо, что одним летчиком стало больше в дружной семье смелых!
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
В созвездие Ориона!..
1
Человечество избаловано успехами науки и техники. Стали привычными скоростное строительство молодых городов и гигантских энергетических узлов, массовое внедрение в промышленность автоматики, открытия астрономии и достижения космонавтики. Но освоение гаянской энциклопедии явилось важным пунктом в развитии мировой науки, техники и промышленности Земли; у гаянцев было много нового для нас. Вопрос о дальнем космическом полете давно перестал вызывать сомнения, и когда ученый совет Международного института Гаяны заявил, что ближайшей целью ставит ответный визит на Гаяну, слова эти не имели остроты сенсации. Сотни научно-исследовательских учреждений Советского Союза приняли участие в проектировании межзвездного корабля. Даже городские и районные газеты обсуждали детали проекта. Миллионы рационализаторов вносили предложения, многие из которых безоговорочно приняли члены космического конструкторского бюро. За выполнение заказов взялись тысячи наших предприятий. Размах и масштабность этого строительства сами по себе не вызывали удивления. Я, вероятно, не очень ошибусь, если предположу, что каждый час в Советском Союзе дает столько высокопроизводительного труда, сколько достаточно для создания нескольких пирамид Хеопса. Буквально на глазах в Подмосковье вырос автоматический завод-комбинат "Циолковск" для серийного выпуска тяжелых космических кораблей. Сверху он напоминал авиационный посадочный знак "Т". В западном крыле его изготавливался металл для корпуса ракеты (он же составная часть горючего), а в восточном - вырабатывались необходимые пластические массы. В центре находился корпус завода защитных устройств, которые должны охранять людей от вредных излучений. Огромные прессы, мощные вакуумные и холодильные установки были автоматизированы, даже плавка и штамповка металла и пластмасс велись автоматически. Готовые изделия подавались транспортерами на автоматическую линию сборочного цеха. Этот цех по существу был контрольным и управляющим. Здесь группа инженеров следила за точностью технологического процесса. В испытательном цехе автоматы-лаборатории подвергали тщательному анализу на сопротивляемость узлы и корпуса всех ступеней межзвездного корабля. Правда, деталей не ломали: испытание на прочность проводили математические машины. Следующий цех - приборный. Внутреннее оснащение кабин и отсеков приборами, агрегатами, радиосредствами производилось уже со значительной долей ручного труда. Последний цех - выпускной. Тут шла окончательная доводка мелочей. Именно в этом цехе после всенародного обсуждения художники вывели на золотистом корпусе первой ступени ракеты ее название: "Юрий Гагарин". Ближе к носовой части - белый круг, и в нем - светло-синее поле; по которому разбросано созвездие Ориона, эмблема корабля, ставшая известной всему миру. Наконец многотонная туша ракеты перешла в транспортировочный канал и медленно двинулась на стартовую площадку. Здесь ракету приняли члены экипажа: командир межзвездного корабля Андрей Иванович Шелест и штурман-астроном Евгений Николаевич Глебов. Собственно, принимать корабль они начали давно, с середины сентября, и даже участвовали в строительстве. Именно в это время меня вызвали в Верховный Совет... В просторном кабинете собрались члены правительства и руководители МИГа. Я увидел там и Мауки. - Мы долго обсуждали кандидатуры членов экспедиции на Гаяну, - сказали мне, - и пришли к выводу, что право на участие в космическом полете имеют прежде всего те, кто первый нашел и обследовал "Тиунэлу", - Мауки и мистер Хоутон, и тот, кто нашел ее вторично... Хоутон уже ответил согласием. Что скажет Мауки? Юноша взволнованно оглядел присутствующих, встал и, тщательно подбирая слова, ответил: - Я очень благодарю... Очень! Но я не могу... не должен сейчас... Я первый из отунуйцев, кто получил знания. Я хочу полететь на свой остров... Я обещал, меня ждут... ждет мой народ. Мауки сказал правду. Мауки сказал все! Затем предложили лететь мне. Конечно же, я ответил согласием.
2
- Мир вашему дому! - воскликнул Боб на чистейшем русском языке, входя ко мне. - Здравствуйте, Боб! Вы так отлично произнесли эту фразу... - Да-да, - прервал Хоутон. - Я не терял времени: освоил русский. - Ваша любознательность неистощима, Боб! - Еще бы! Времена искателей копей царя Соломона и кладов острова Кокос ушли! Скоро не золото и не "Фея Амазонки" станут мерилом богатства. Энергия - вот что будет кумиром наших потомков, что они будут искать и отвоевывать, но не Друг у друга, а у природы. - Верно! Присаживайтесь, я одну минуту... - А может быть, позже? - спросил Боб, поняв меня. - Я, если угодно, не столько сейчас к вам, сколько за вами: нас вызывают на совещание к командиру "Юрия Гагарина". Машина внизу. Андрей Шелест ждет нас... - Едем, Боб. Читатель, возможно, и вправе посетовать на меня: вот уже сколько позади, а имя Шелеста лишь изредка упоминается - он слишком долго "действует" за пределами наших страниц. Но сами понимаете: до сих пор Андрей Шелест непосредственного участия в делах второй части романа не принимал. А сегодня.... Сегодня я уже могу несколько подробнее рассказать о нем и Нине Константиновне Шелест. Да, она уже давно не Тверская... Нынешней весной вышел в свет первый том ее фундаментального труда "О географии болезней", посвященный памяти ее талантливого деда, начавшего разрабатывать основы этого учения еще в конце прошлого века. Андрей Иванович Шелест мало изменился за эти годы. Поседели виски, и еще серьезнее стало лицо: жизнь в авиации и космические полеты неизбежно оставляют свои следы. Шелест и теперь оставался человеком дела. По-прежнему жизнерадостный и веселый, он охотно поддерживал за столом разговор на любую тему. Но, когда речь заходила об авиации или космических полетах, равных ему не было. Тогда уже беседа переносилась в рабочий кабинет Шелеста, где звон бокалов порой заменяло стрекотание счетной машины.
3
Совещание у командира корабля короткое, деловое: программа окончательной подготовки к вылету и предполетного отдыха, личные вопросы. - Советую сейчас решить, что вы возьмете из своих вещей, - сказал Андрей Иванович. - Например, сувениры, фотографии, письма, может быть, любимую книгу. Учитывайте, что мы везем с собой энциклопедию землян - науку, литературу, искусство; микропленок уйма, так что не повторяйтесь. К тому же каждый грамм в космосе стоит дорого. Отобранное надо сдать завтра для стерилизации... Наступила тишина. По привычке опускаю руку в карман за портсигаром, но вспоминаю, что уже третий месяц никто из нас не курит. Беру карандаш и сам у себя спрашиваю совета: что взять? Оказалось, трудно ответить. Пишу и безжалостно вычеркиваю, оставляя в списке лишь то, что в космосе и на Гаяне поможет воскрешать живую связь с родной планетой. После долгих размышлений решаю: семейные фотографии - раз, серию авиационных снимков - два (там моя юношеская пора, фотографии моих самолетов, портреты наших летчиков-ростовчан). Затем решаю не снимать с руки штурманские часы, верно служившие мне в полетах много лет. Что же касается книг, то я давно знал, что возьму с собой томик Александра Грина. Списки составлены и переданы командиру. Прочитав (обсуждать и критиковать в данном случае не полагалось), Шелест кладет их в папку. - Ну вот, - просто говорит он, - наше последнее совещание на Земле подходит к концу. На повестке дня... - Андрей улыбается, не торопясь произносит эти, еще с пионерских сборов известные нам слова, и вдруг мы улавливаем в них дотоле скрытую от нас служебной суетой теплоту. Мне становится смешно, а потом грустно-грустно. - О наших обязанностях... продолжает Шелест. - Евгений Николаевич Глебов - второй пилот, штурман и мой заместитель. Вы оба, - он посмотрел на Хоутона и меня, - будете вести научные наблюдения по известной вам программе. Кроме того, товарищ Хоутон возьмет на себя обязанности преподавателя гаянского языка. Сейчас у нас на корабле основной язык русский, но позже, в космосе, будет и гаянский. Все. Едем на ракетодром.
4
На бетонной стартовой площадке, над глубокой ямой, высится исполинский корпус ракеты. Если подойти к краю ямы, можно увидеть несколько радиальных тоннелей для отвода газов в момент отделения ракеты от земли. Одна из ступеней, с химическим топливом (не обладающим радиоактивностью!), - стартовая. Ее задача - поднять нас на высоту всего сто километров. Далее вступит в действие ступень с атомными двигателями, которые разгонят ракету до одной трети крейсерской скорости. Ионные двигатели доведут скорость до крейсерской. К корпусу ракеты приставлен наземный лифт - он подсобный, и перед стартом его откатят в сторону. А сейчас мы поднялись по нему в жилой отсек и вошли в компенсационную камеру с двумя системами герметичных дверей. Потом, в космосе, мы будем отсюда выходить в пространство, одетые в скафандры... Кабина управления - комната с телевизионными и радиолокационными экранами, радиостанциями, группой астрофизических и метеорологических приборов, астрономическими картами. - Здесь довольно просторно, компьютеры - под нашими: ногами, в бронированных контейнерах. А еще ниже - шеер, наш крылатый разведчик. Им мы воспользуемся перед посадкой на Гаяну. За стенами - склады и автоматы системы питания. Самое интересное на нашем корабле - его штурманское снаряжение, те средства космической навигации, которыми располагал наш штурман Евгений Николаевич. На любом порядочном корабле должна быть карта. И у нас они имелись, географические карты Земли и Гаяны, звездные карты Галактики и небесный глобус, но была и основная, путевая, или, как говорят летчики, маршрутная карта. Ее столетиями готовили гаянцы с корабля "Тиунэла", летевшие к нам, причем они учли свои блуждания в космосе и рассчитали для себя (а следовательно, и для нас!) кратчайший путь на свою родину. Без этой огромной работы нам пришлось бы туго. Наша маршрутная карта не была нарисована на бумаге. Она представляла собой комплекс высокочувствительной аппаратуры, расположенной в разных частях корабля, счетно-решающие машины и, главное, запоминающее устройство, "заряженное" теми маршрутными данными, что вычислили гаянцы. Какой же принцип положен в основу нашей карты? Вспомним, что межзвездный корабль в пути будет находиться не в пустом пространстве, а в мешанине межзвездного газа, гравитационных влияний (то есть сил притяжения) окрестных небесных тел и в зоне действия различных видов лучистой энергии. Понятно, что в точке А параметры напряжения и другие характеристики гравитационных полей будут отличаться от параметров точки Б. Это записано на нашей карте. Другой способ - угломерный. Скажем, космические лучи распространяются по гравитационным траекториям, а, допустим, иные лучи могут образовывать угол с направлением гравитационным. Особые приборы измерят эти углы и сличат с заданными, то есть записанными на нашей карте ранее гаянцами. Другие механизмы измерят разницу, если таковая будет, и передадут в аналитические машины, а последние внесут коррективы, в управление кораблем. В действительности все это много сложнее, но я рассказываю только о принципе. Но ведь небесные тела и потоки энергий все время находятся в движении, и картина их общего взаимодействия, постоянно меняющаяся, не будет похожей на ту, что зафиксировали гаянцы, скажете вы. Как быть в этом случае? Здесь я отошлю вас к изящной сказке Шарля Перро о мальчике с пальчик. Помните, когда он, углубляясь в лес людоеда, чтобы найти обратный путь, бросал белые камешки? Так поступали и гаянцы. Только они разбросали на своем пути не камешки, а несколько десятков ксан. Ксана - это как бы путеводная звезда, шар с крохотными механизмами, которые учитывают изменения среды, вычисляют ее общую тенденцию и по запросу передают данные. Места их расположения в космосе мы знаем, позывные их - тоже и будем иметь возможность не только получать свежие вариации (это слово обозначает у летчиков и моряков сумму магнитных поправок для уточнения курса движения), но даже пеленговаться и определять свое местонахождение: ведь ксаны разбросаны по извилистой кривой, и многие из них попадут в зону досягаемости для нас! По плану мы должны иметь на борту оранжерею. Однако это не только добавочный груз. Это и объект, существенно нарушающий аэродинамические формы. Наши конструкторы вышли из положения просто: мы повезем с собой детали разборной оранжереи, семена, яйца птиц, инкубаторы, водоросли и солнечную электростанцию. Выйдя в космос и достигнув заданной постоянной скорости, мы, надев скафандры, возьмемся за строительство, а точнее, за сборку оранжереи и электростанции. Три месяца работы - и все будет готово. Затем посевы, инкубация - и мы будем иметь свое сельское хозяйство! Многослойная оболочка с протектирующим составом в одном из слоев будет охранять нас от метеоров, а после вылета в безвоздушное пространство наружная обшивка автоматически покроется защитным инеем из фтористых и кремниевых соединений. Метеорная пыль, сглаживая и как бы полируя иней, потеряет часть кинетической энергии, а естественный при этом нагрев вызовет спаивание кристаллов и их испарение. Время от времени защитный слои на поверхности корабля будет обновляться. Сильное впечатление на меня произвела камера биотрона - что-то напоминающее кровати. Каждая такая кровать была заключена в прозрачные яйцеобразные футляры из пластмассы. И опять приборы, трубочки, шланги, провода. Здесь были установлены особые кибернетические машины, которым надлежало облучить нас и погрузить в состояние анабиоза. - М-да... - вздохнул Хоутон. - Здесь мы будем лежать ни живы ни мертвы сто двадцать лет! - И еще в начале полета, - улыбнулся Глебов. - Ведь нашим взлетом будут управлять с Земли, а мы - в анабиозе - выдержим огромные ускорения. - Учтите, Боб, - напомнил Шелест, - вас еще не знает биотрон. Ложитесь... - Простите, командир, но мне прежде хотелось бы знать хотя бы принцип моего предстоящего анабиоза. - Ваш друг Роберт Гровер и профессор Кобрен, - сказал Шелест, - развили свою идею и усовершенствовали аппаратуру, с помощью которой они усыпили обитателей "Дискавери". - Помню, помню, - засмеялся Хоутон. - Облучением они замедлили жизненные процессы в человеке в сто раз. - А теперь в наших биотронах новая аппаратура Гровера и Кобрена замедлит эти процессы в тысячу раз! - Приятно, - засмеялся Боб. Он разделся и лег в крайнее справа прозрачное "яйцо". - Начнем ab ovo5, - усмехнулся он. Тут я должен кое-что пояснить читателю. Конечная наша цель - добраться целыми и невредимыми до Гаяны. Вот почему камера биотрона, точнее, ее диагностические установки, терапевтические агрегаты (есть и такие!), кибернетика, - в общем все хозяйство биотрона было связано с автоматами управления ракетой таким образом, что если ускорение при взлете вдруг начнет угрожать жизни кого-либо из нас, даже погруженных в анабиоз, то умные машины биотрона немедленно притормозят полет, помогая механизмам управления высчитать новый режим полета, а если будет острая необходимость, то и возвратят ракету на Землю. Вместе с тем сигнализирующие устройства биотрона передадут на Землю все данные о нашем самочувствии и в том случае, когда все будет в порядке. Но для всего этого биотроны должны "знать" каждого из нас и записать в своих запоминающих агрегатах нужные данные. Боб еще не успел познакомиться с биотронами, и потому он сейчас послушно лег на свое необычное ложе. Минут через пятнадцать зеленый глазок автоматов мигнул и разрешил Бобу встать. - Ну вот, - сказал Глебов, - вы уже взвешены, обмерены и проанализированы.
5
...Двенадцать часов ночи. Приехали члены правительства. Пока комиссия по организации полета занималась последними приготовлениями к старту, состоялся... Я чуть не написал "митинг". Но это было нечто иное, еще более торжественное и вместе с тем теплое, дружеское. Последние интервью. Потом перед дальней дорогой, по русскому обычаю, мы все уселись и помолчали. Никто из нас не смотрит на часы, но я слышу, как идет время по сужающейся тропинке, чувствую его как человек, просыпающийся без будильника в назначенный час... Увижу ли я тебя, родная планета? Кто встретит меня? Дети? Правнуки? Когда это произойдет, если счастье будет нашим добрым водителем на пустынных дорогах Мироздания? Каковы особенности пространства и времени, разделяющие нас и Гаяну? Что сулит нам бесконечное многообразие природы? Кто знает... Между вопросом и ответом, сомнением и надеждой подчас глубокая пропасть без мостов и трамплинов. В Московском часовом поясе шагает третье декабря. В час ноль четыре старт... Происходящее кажется холодным и страшным до ужаса, будто я прирос пуповиной к планете и кто-то силится оторвать меня от нее. Ищу успокоения в размышлениях о том, что мы и в космосе будем живой частицей Земли, что нет более почетной и возвышенной миссии, чем наша, Сегодня мы отправимся в полет дружбы и мира, к народу, который, возможно, ждет нас и уж во всяком случае будет рад встрече с посланцами Земли. И я знаю, что мы пройдем сквозь испытания, не осквернив тех, кто доверил нам совершенные творения своего ума, кто мысленно сейчас с нами, кто от всей души желает нам счастливого пути! Последние секунды расставания настигли нас у подъемного лифта. Я обнял жену за плечи, и мы взглянули на юг. Над горизонтом взошло гигантское созвездие Ориона, и нам показалось, будто мы отчетливо видим не только маленькую звездочку, которая так прозаически зарегистрирована в каталоге 13-я Ориона, но и ту планету, к которой влекла нас мечта...
1 Бочка, петля, иммельман - фигуры высшего пилотажа. 2 Автор этот задачи - шахматный композитор, пилот Аэрофлота Михаил Гориславский. 3 Человеку свойственно ошибаться (лат.). 4 Открытие - по-английски, "дискавери". 5 С яйца, то есть с самого начала (лат.).