Страница:
Как всегда, у него захватило дух от вида исанских башен — каменного леса, вытянувшегося до крепостных зубцов. Никогда не позволил бы римский император постройки такой высоты. Однако утомительно, должно быть, ходить вверх-вниз по несколько раз на дню, — мельком подумал Грациллоний. Маковки — мозаика с позолотой — походили на сверкающие побеги подземных драгоценных россыпей. Меж башнями, суматошно галдя, летали чайки.
Снизу доносился невнятный шум: скрип колес, топот тысяч ног, цокот копыт — здоровое дыхание большого города.
Они вышли на прямой северо-западный участок стены. Оттуда Грациллоний оценил преимущества расположения города. Мыс Рах служил Ису естественной защитой от водной стихии, так что устроителям города оставалось насыпать дамбу только на севере. С юга в город можно было попасть через Ворота Зубров — стерегущие проход башни назывались Братья — прямо на вторую главную улицу, дорогу Лера. Она шла с юга на север, пересекаясь в центре с дорогой Тараниса. В перекрестье двух городских артерий находился форум. Далее дорога Тараниса уходила к Северным воротам с двумя башнями — Сестрами. Внизу был Гусиный рынок. Здесь торговали селяне — их можно было отличить по грубой одежде и смуглым лицам. Деловито прохаживались по рынку, прицениваясь, слуги с заплечными торбами; пришли сюда и исанские хозяйки — купить провизии, потолкаться в веселом пестром многолюдье и посудачить со знакомыми кумушками. Над рыночной площадью дрожало в воздухе сизое марево дыма от множества жаровен. Мычали коровы, блеяли овцы, тревожно гомонили птичьи ряды; продавцы осипшими голосами расхваливали из-под навесов свои товары.
— Такой оживленной торговли я не видел даже в Лондинии, — заметил Грациллоний.
— Говорят, раньше было лучше, — пожала плечами Квинипилис. — Когда прочнее был римский порядок и тверже римская монета. Тогда и торговому люду жилось спокойнее. Но мы научились приноравливаться ко времени.
— Римская монета? У вас нет своей собственной?
— Нет. Какой в ней смысл? Римские деньги всегда охотно брали повсюду. Начни мы чеканить свою монету — она либо станет так же прочна, как ваш солид, и, следовательно, исчезнет в зарытых на черный день кувшинах и амфорах; либо будет ничтожна, подобно вашему нуммию. У нас в ходу и золото, и серебро, и бронза, однако они редко пересекают городскую черту. Мы больше, стараемся менять товары, — Квинипилис вздохнула. — Нам есть что предложить на обмен. Почвы вокруг бедные, но мы вывели породу тонкорунных овец; их шерсть идет по цене азиатского шелка. Леса у нас скудные, но из привозного дерева мы строим корабли, сторицей окупающие затраты. Мы покупаем железо и куем мечи. А украшения? Одежда, стекло, керамика! И все — лучшее во всей Ойкумене. Из океана мы берем соль, китовый жир, рыбу, моржовый клык. Чужестранцы все реже заглядывают к нам в гавань, но наши корабли ходят по всему миру. Торгуют, подряжаются перевозить грузы. Из Британии в Испанию, например. Добираются до самых дальних варварских окраин, а там — дешевые меха и янтарь. Есть такие, что промышляют работорговлей, пиратством, нанимаются в боевой флот — не к врагам Рима, нет, мы умеем хранить обеты. С морем связаны надежды многих молодых людей. Кто-то гибнет, а кто-то, обогатясь, возвращается и заводит собственную флотилию. Так продолжается жизнь. Этим и держится Ис.
Грациллоний невольно взглянул на север.
— Недалеко отсюда я видел развалины пристани, она принадлежала Ису, равно как и Риму. Что там произошло?
Королева долго не отвечала; она погрузилась в воспоминания. Посох ее глухо стучал о камни.
— Давно это случилось, — вымолвила она наконец. — Еще в царствование моего отца Редорикса, я тогда была маленькой. Саксы налетели внезапно. Галликены не сумели предвидеть… Саксы разграбили побережье, сожгли пристань. В бою с ними Редорикс погиб. Наши мужчины преследовали их, но они успели погрузиться на корабли и выйти в море. Галликены призвали шторм в отмщение, но настиг ли он саксов, мы так и не узнали, — она вздохнула. — Я не буду лгать тебе, префект Рима. Всемогущим Ис не был никогда. Наши древние силы убывают. Когда-то высшие жрицы лечили болезни наложением рук. Теперь это искусство забыто. Их дух проницал времена и пространства. Теперь же провидицы среди нас — редкость, и никогда не знаешь, истинно пророчество или ложно. Разве что у Форсквилис… Когда-то… Что говорить — ты, наверное, и сам видел, как старые боги отворачиваются от людей.
Она крепко стиснула его запястье.
— Ты избавил нас от Колконора. Но это еще не все. На тебя — наша надежда. Спаси нас, Грациллоний! Стань созидателем!
У него комок подступил к горлу.
— Я сделаю все, что в моих силах, — сказал он. — Но у меня есть обязательства перед Римом.
В молчании они дошли до начала западного полукружья стены. У башни Ворон караул, не узнав Квинипилис, преградил им путь — сюда проход гражданским лицам был закрыт. За спинами часовых Грациллоний увидел прикрытые от дождя кожаными навесами устройства из деревянных брусьев, железных скоб и канатных растяжек — вдоль всего западного полукружья стояли баллисты и катапульты. Грациллоний не стал называть себя, чтобы пройти: он уже успел там побывать, да и Квинипилис молча начала спускаться вниз. Он последовал за ней.
К западной оконечности Иса земля круто шла под уклон. Спустившись, Грациллоний взглянул наверх. Стена нависала над ним багровой громадой. Обитатели западных кварталов редко видели солнечный свет, ибо высота стены по периметру была одинаковой, и низины большую часть дня лежали в тени. Обветшалые неказистые строения, скучные ряды ремесленных мастерских, лачуги городской бедноты — Старый Город. По левую руку вплоть до самой гавани тянулись верфи. Квинипилис повела его вдоль ограды верфей, и вскоре они вышли на улицу, ведущую к морю. Она называлась Канатной. Название было дано неспроста: изгибами она напоминала брошенный на пирсе обрывок старого каната. Когда Канатная улица забирала вверх, открывался вид на верфи. Грациллоний заметил, что на стапелях стояло всего одно судно. Остальные помосты, склоненные к воде, пустовали. Королева была права: трудные времена, наступившие для империи, не миновали и волшебного города.
На две тысячи футов по излучине и на пятьсот футов в ширину раскинулось внутреннее море Иса. Каменные причалы, многоярусные хранилища. В былые времена здесь швартовались и выгружали товары корабли со всей Ойкумены. Теперь крашеные фасады зданий облупились; нигде не было ни движения. Из дока тянулись, как распростертые руки, полузатопленные волноломы. К ним жались, покачиваясь на вялой волне, подгнившие корпуса никому не нужных судов. Несколько рыболовных шхун стояло сегодня под выгрузкой, и один корабль был втянут на эллинг; вокруг него с плотницким инструментом в руках неторопливо расхаживали мастеровые.
И все же от гавани трудно было отвести взгляд. Волны искрились, словно посыпанные хрустальной крошкой. Время от времени какая-нибудь чайка, устав кружить и горланить, замолкала, падала вниз, складывая крылья над самой водой, и садилась без всплеска, превращаясь в игрушечную белую ладью. На пирсах копошилась местная ребятня. Они боролись, толкались, ныряли, стараясь поднять как можно больше брызг. Им все было нипочем, голым наследникам великого морского народа, — и запустение, в которое впадала их родина, и студеное весеннее море. Западный горизонт заслоняла крепостная стена; ближе к воде цвет ее сгущался до запекшейся крови. Выше было только небо. Трепетали флаги на башенных зубцах, и мелькали меж бойниц голубые и зеленые плащи дозорных.
Король и королева дошли до начала дороги Тараниса — домов здесь уже не было — и остановились перед триумфальной аркой. Не в честь военных побед воздвигли ее древние инженеры, начав огораживать город стеной и проложив первую улицу. Триумфальная арка была символом спасения Иса и вечного союза между городом и богами. Сбоку от арки расположился Шкиперский рынок, где заключались все морские сделки — от покупки рыбачьей фелюги до фрахта или постройки целой флотилии.
Квинипилис долго стояла неподвижно, глядя затуманившимся взором мимо триумфальной арки, мимо рынка — на запад. Потом обернулась к Грациллонию и произнесла торжественно:
— На сем зиждется наша крепость.
— Да, — ответил Грациллоний.
Дальше преград между человеком и стихией не было. За пятидесятифутовой брешью в стене расстилалось царство бога Лера — океан. Ворота закрывались, как только прибой достигал опасной отметки. Грациллоний подумал, что и тут не обошлось без нечистой, колдовской силы. Трудно было представить, чтобы человек смог задумать и воплотить такое сооружение. Колоссальной величины дубовые створы ворот, скрепленные железными скобами и обшитые листами позеленевшей меди, несмотря на вес, вращались на шарнирах бесшумно. По низу шла обивка из пеньки и кожи. Под водой в гранитном щите, на котором покоился Ис, под створы ворот были вырублены пороги.
Ворота были приоткрыты достаточно для того, чтобы в гавань заходили корабли. Рим не открывал навигацию в столь раннее время года, однако мореплавателей города Ис не страшили ни холод, ни весенние штормы. И суда — это надо было признать — исанцы строили лучше: легкие, маневренные, с изящными обводами. Украшая корабли, в Исе не скупились на позолоту. Форштевни со скалящейся — или смеющейся? — конской головой, полосатые красно-голубые паруса — во всем этом Грациллонию виделось дерзкое щегольство, вызов, брошенный стихии. Хотя ветра не было, паруса убрали. Тень восточного створа ворот, как наконечник копья, рассекала тихую гавань. Буксирная баржа скользила по воде словно паук-водомер. Рулевые, надсаживаясь, выкрикивали цену отбуксировки судна. Служитель таможни вышел на высокое крыльцо; вокруг него подобострастно увивался писец с пером и дощечкой наготове. О, жизнь в Исе все еще продолжалась!
— Ты уже был здесь? — спросила Квинипилис.
— Да, — ответил Грациллоний.
Последний обряд возведения в королевское достоинство был приурочен к приливу. Капитан Лера Ханнон Балтизи и депутация моряков — офицеров и матросов — явились во дворец к королю. Вместе с ним они поднялись на крепостную стену в северной части портала. Тогда-то он и узнал, как устроены Морские ворота.
Просто, как сердцебиение. Надежно, как восход солнца. В верхней части обоих створов укреплены огромные каменные блоки в форме кошачьей головы. От времени кошачьи морды потускнели и расплылись; уши обеих кошек окольцованы; в кольца на шкивах продета цепь. Каждая цепь в свою очередь одним концом прикреплена к створу, а другим — к гигантскому бронзовому полому поплавку, обшитому толстым слоем кожи.
— Не будь у нас этих ворот, по весне затапливало бы полгорода, — объяснил Ханнон. — Достаточно прилива или шторма, чтобы вся восточная часть его скрылась под водой. Взгляни — изогнутые створы по форме являются как бы продолжением крепостной стены. Так удерживается напор воды. Океан давит на надводную и придонную части ворот, поплавки всплывают, цепь дает слабину и створы смыкаются. Чем больше прибывает воды, тем быстрее закрываются ворота. Даже при полной воде, когда волна плещет в подстенки сторожевых башен, уровень в гавани на три фута ниже причала. Кожаная обшивка смягчает удары поплавков о ворота и друг о друга. Время от времени оболочку на поплавках обновляют. В городе имеется гильдия потомственных ныряльщиков — всеми уважаемое и прибыльное ремесло, — и в отлив они конопатят щели в воротах, меняют кожу на поплавках и уплотняют стыки между балками. Когда Океан отступает, поплавки, опускаясь, тянут цепи, и водный портал распахивается.
— Восьмое чудо света, — воскликнул Грациллоний с искренним восхищением. А ведь как странно — нигде в портовых городах, вечно страдающих от штормов и наводнений, не встречал он ничего подобного.
— У вас в Риме умелые строители, — с несколько напыщенным видом произнес Ханнон. — Однако не всякому народу дозволяет Лер сотворить устройство, ставящее пределы его стихии.
— А… неприятельский флот? Разве он не сможет войти в гавань, когда штиль и ворота открыты?
— Пойдем, — кивнул Ханнон.
Они стали спускаться по каменной лестнице. Как раз начинался прилив. До Грациллония донесся низкий звук, не то свист, не то шипение. Так могла бы шипеть змея величиной с боевой корабль — это закрывались морские ворота города Ис. Звук прекратился, и снова стал слышен тихий шелест волн. Створ портала сомкнулся.
К середине стены лестница выводила на каменную площадку, где стоял кабестан, подъемный ворот; просмоленный витой канат шел от него к уступу напротив, к другому такому же подъемнику, и терялся в отверстии в каменной кладке. Ханнон толкнул массивную дверь, пригнанную так плотно, что щели были почти незаметны. Дверь вела в просторное темное помещение, где канат соединялся со сложной системой противовесов. Здесь Ханнон остановился и подождал, пока глаза не привыкнут к полумраку.
— В случае крайней необходимости — если налетит ураган или подойдет пиратский флот — морской портал города закрывается вручную, — сказал он. — И запирающий ключ от механизма — у тебя, король. Достань его.
Грациллоний снял с груди ключ, который еще недавно носил Колконор, а до Колконора — все короли Иса, начиная с незапамятных времен, когда город и океан заключили уговор, не скрепленный печатями.
— Тебе препоручен последний залог неприступности Иса, — высокопарно произнес старик. — Случись война или прогневайся Лер и нашли на нас шторм, который галликены бессильны будут предвидеть, — мы вручную закроем ворота и запрем устройство на замок. Ключ от замка неизменно находится при короле. Священная обязанность короля — замкнуть на запор секретный механизм в случае угрозы и отпереть его, когда опасность минует. Так завещано было нам Лером, Таранисом и Белисамой.
Ханнон Балтизи почтительно протянул ключ Грациллонию.
— А если меня не будет в городе? Если мне понадобится возглавить войско вне пределов Иса?
— На время твоего отсутствия ключ хранится в храме Лера, и воспользоваться им смогу лишь я или тот, кто наследует место блюстителя храма, когда я умру. У галликен есть еще один ключ, точная копия твоего. Где они хранят его — не знает никто. Не тревожься, король, — Ханнон усмехнулся. — Наши боги не оставят нас в беде.
Сейчас, стоя на стене напротив Квинипилис, он вспомнил этот разговор и невольно повторил вслух последние слова Ханнона Балтизи, Капитана Лера. Квинипилис бросила на Грациллония испытующий взгляд, словно угадывая, что творится в его душе.
— Наши боги не оставят нас, — произнесла она еле слышно. — Но вдруг однажды мы оставим их?
— Ради других богов? Ради чего, Квинипилис?
— Сила чужих богов не страшит меня, — она горько усмехнулась. — И менее всего — сила Христа, одинокого несчастного человека. Первосвященники Иудеи и римские чиновники так ничего и не поняли.
— Я служу Митре, — признался Грациллоний и добавил поспешно: — Но мне не возбраняется чтить и ваших богов, если я не нарушу Его закона и не предам Его в сердце своем.
— Что ж, тебе придется обучиться искусству лавировать между верой, желаниями и государственными интересами, юноша, — сказала она задумчиво. — Нет, от твоего Быкоборца я тоже не жду беды. Хуже всего, если исанцы вздумают обзавестись своими, доморощенными богами.
Они двинулись дальше, к башне Чайки. Там, почти смыкаясь со стеной, стоял храм Лера, еще доримской постройки, с серыми колоннами того же камня, что и менгиры Древнего Народа. Король и королева поднялись на Чайку, постояли на ветру и, спустившись, пошли по северному прямому участку стены к Северным воротам. Долгая ходьба утомила Квинипилис: она то и дело останавливалась передохнуть, опираясь на посох и тяжело дыша. Грациллоний предложил ей руку.
— Может, мы прервем прогулку, и вы отдохнете?
Квинипилис улыбнулась.
— Приятно, когда о тебе заботится красивый молодой человек, тем более король. Но забот у меня теперь немного; я довольно времени провожу дома. Да и недалек час моего вечного упокоения. Вот тогда и отдохну.
— Вы многое повидали, королева, — начал Грациллоний, уважительно на нее поглядывая. — Многое передумали. Уделите мне частицу из кладезя вашей мудрости!
— Ха! Я всего-навсего старуха, да еще любящая пропустить кубок вина на ночь. Так что кладезь, как ты изволил выразиться, тебе придется поискать в другом месте. К тому же мудрость не дарят и не получают в подарок. Мудрость куется в горниле жизни, в огне, со слезами и кровью.
— Всю свою жизнь вы провели в Исе. Расскажите о нем. Я постараюсь быть хорошим правителем, но мне еще во многом нужно разобраться…
Квинипилис посмотрела на него долгим взглядом.
— Предзнаменования были туманными, когда мы призывали тебя, — проговорила она медленно. — Но, похоже, мы не ошиблись.
Лицо ее вдруг просветлело.
— Что ж, почему бы болтливой старушке и не посплетничать на свежем воздухе? — рассмеявшись, сказала она.
И Квинипилис стала рассказывать о своих мужьях-королях, предшественниках Грациллония.
Тем временем они подошли к Северным воротам. Отсюда открывался вид на богатые кварталы. Не всходя наверх, они миновали башни Сестры, и вскоре, после Водяной башни, Квинипилис показала ему на утопавший в зелени Дом Звезд, служивший исанцам обсерваторией. Наблюдению за звездами в Исе придавали большое значение. В миру здесь пользовались юлианским календарем, однако религиозные церемонии, обряды и празднества сверяли с Луной и Венерой, планетами Белисамы. Каждый род суффетов звался по одному из тринадцати лунных месяцев.
— Здесь собираются наши книжники, — сказала Квинипилис. — Философы, ученые, поэты, мистики, артисты. Сад Дома Звезд располагает к возвышенным беседам и размышлениям лучше, чем пьяная таверна. В Доме Звезд часто бывает Бодилис. Надеюсь, и ты возьмешь себе за правило появляться у Дома Звезд хоть изредка. Выправка у тебя солдатская, но, сдается мне, твоя голова заслуживает большего, нежели служить болванкой для шлема.
Беседуя (говорила, в основном, Квинипилис, а Грациллоний с интересом слушал), они дошли до башни Галла. Здесь спустились вниз, прошли по городу, и у дома королевы расстались. От обилия новых сведений у Грациллония слегка кружилась голова. Но на сердце у него было тепло: теперь в Исе у него есть верный друг. С этим он и вернулся во дворец, домой, к Дахилис.
Итак, вот что рассказала Квинипилис о королях города Ис.
Редорикс. Редорикс был землевладельцем из-под Воргия. Варвары разорили его ферму, сожгли дом и убили жену. Не найдя ни сил, ни средств отстроиться заново и встать на ноги, он подался искать счастья на запад, пришел в Ис и одержал верх в Священном лесу. Царствование его длилось девять лет и осталось в народной памяти. Был он мужчиной видным собой, добродушным, честным и прямым. От одной из королев у него родилась девочка, которую нарекли Гладви: так в девичестве звали ее мать. Сам искусный наездник, Редорикс был одержим мыслью создать в Исе регулярную конницу. Поддержки среди старейшин города он не встретил; сами горожане обучались ратному делу и вольтижировке неохотно, и после его гибели дело заглохло. В правление Редорикса в край вторглись саксы, что явилось полной неожиданностью для всех, ибо тому не было предзнаменований — рейд не провидели галликены и не донесли о нем заморские осведомители на службе Иса. В народе говорили, что боги отвернулись от города, ибо многие жители встали на путь служения маммоне, а не богам. Саксы сожгли римскую пристань и окрестные селения. В бою с ними Редорикс погиб. Саксы осадили город, но взять его не смогли. Меткие лучники, кипящее масло и катапульты каждый раз расстраивали ряды штурмующих. В конце концов саксы отступились. Галликены призвали ураган, чтобы он потопил их галеры, однако никто никогда не узнал о судьбе дерзкого саксонского отряда. Торговля с Римом к тому времени давно шла на убыль, и пристань решили не восстанавливать.
Куллох. Если король лишается жизни не в Священном лесу, в таком случае трону необходим преемник, и как можно скорее. Король должен понимать в ратном деле и в случае войны возглавить ополчение Иса — гибель короля на поле брани не считается столь дурным предзнаменованием, как кончина от болезни либо в результате несчастного случая, — и это должен быть иностранец, чуждый распрям могущественных местных кланов. Делегация старейшин выехала в Редонум, и на невольничьем рынке был куплен раб, гладиатор. Куллоха перемена участи весьма обрадовала: всяко лучше быть королем, нежели сражаться на потеху толпе. Шесть лет он правил, с ловкостью и отвагой отстаивая свое право в Священном лесу и оставаясь в тени при решении государственных вопросов — он выбрал самую верную политику. При нем государством управляли суффеты. Двое из его дочерей стали высшими жрицами — Фенналис и Морваналис.
Вулфгар. Был изгнан из саксонского племени, как говорили, за предательское убийство сородича. Сам Вулфгар, впрочем, не признавал за собой вины, утверждая, что он убил в честном бою и по справедливости. Ему верили, ибо, несмотря на происхождение и тянувшийся за ним шлейф слухов, он оказался хорошим королем, храбрым и решительным в минуту опасности, мудрым и рассудительным на государственных советах. К подданным он относился с отеческой заботой. Венцом его стараний стало расширение флота, захиревшего было после мирного договора с Римом. Он был силен как бык и правил девятнадцать лет. Одна из королев в его правление умерла, и знак сошел на грудь юной Гладви. Вторым ее именем — божественным — стало имя Квинипилис. Они с Вулфгаром любили друг друга, и она родила ему трех дочерей; на одну из них сошел знак, и она стала Карилис. Впоследствии Знак сошел еще на троих дочерей Вулфгара от других королев: они стали Квистилис, Ланарвилис и Тамбилис. Больше ни на кого из его многочисленных дочерей знак не сходил. До восемнадцати лет они были весталками в храме Белисамы. В восемнадцать же получали свободу и вольны были распоряжаться собой, как пожелают. Некоторые выходили замуж, другие давали обет и становились младшими жрицами. Претендентов на трон Вулфгар убивал одного за другим. Вскоре слава о его непобедимости разнеслась далеко за пределы Иса, и много лет в Священный лес никто не приходил. Тем временем умерла еще одна королева, и знак сошел на его родную дочь, ставшую Тамбилис. Ужаснувшись, Вулфгар собирался отречься и бежать, однако в брачных покоях сила богини снизошла на него, и он взял Тамбилис, и она родила ему Бодилис. После этого он не хотел больше жить, и вскоре был убит на поляне в Священном лесу.
Гаэтулий. Это был солдат мавританского вспомогательного корпуса, расквартированного в Воргии, дезертир. Галликены скорбели о Вулфгаре, не питая при этом злого чувства к его низвержителю: стало быть, такова воля богов. Смерть старого короля и воцарение нового означали обновление природы, возрождение года и всех умерших. Характер у Гаэтулия был капризный; держался он замкнуто, вид имел всегда мрачный и суровый. Он легко раздражался по пустякам и, кроме того, был подвержен внезапным и тяжелым вспышкам ярости. Все его государственные начинания встречали у суффетов холодный прием и под любым предлогом игнорировались. Квинипилис так и не смогла полюбить его. От Гаэтулия она родила будущую Виндилис. Правление его длилось одиннадцать лет.
Лугайд. Лугайд был скотт из царского дома. Придворные интриги вынудили Лугайда бежать из родных краев и искать счастья на стороне. Вопреки закону Белисамы, Квинипилис отличала его как отмстителя за Вулфгара. В остальном он мало для нее значил. Лугайд дивно пел и играл на арфе. Однако его не любили. При дворе говорили вполголоса, что ночами, в одиночестве, он свершает тайные обряды. Лугайд был отцом Форсквилис. Мать умерла родами, и девочку вырастила и воспитала Квинипилис, ее бабушка. Лугайд правил всего четыре года.
Хоэль. Король Хоэль происходил из племени намнетов. В детстве, чтобы заплатить подать, семья продала его в рабство. Он убежал и долгое время скитался по свету, пока не пришел в Ис. Тут он почувствовал необъяснимый порыв, вызвал Короля и убил его.
Веселый и жизнерадостный, Хоэль быстро завоевал сердца подданных. Он был умен и умел оставаться лишь первым среди равных, более предлагая и советуя, нежели прибегая к своей законной власти. Гуляка и бражник, неутомимый любовник, Хоэль был к тому же бесстрашным воином. Он предпринял карательную экспедицию против скоттов и саксов; те помнят ее и по сю пору. При нем город расцвел, как никогда. Главными маршрутами караванов торговых судов стали края его родных намнетов и южные земли, Испания. Однако в процветании таился и зародыш погибели — так считала Квинипилис. Изобилие и чужеродные южные влияния вызвали упадок морали и подорвали патриотизм. Хоэля искренне оплакивали, и не в последнюю очередь его безутешные вдовы и дочери.
Снизу доносился невнятный шум: скрип колес, топот тысяч ног, цокот копыт — здоровое дыхание большого города.
Они вышли на прямой северо-западный участок стены. Оттуда Грациллоний оценил преимущества расположения города. Мыс Рах служил Ису естественной защитой от водной стихии, так что устроителям города оставалось насыпать дамбу только на севере. С юга в город можно было попасть через Ворота Зубров — стерегущие проход башни назывались Братья — прямо на вторую главную улицу, дорогу Лера. Она шла с юга на север, пересекаясь в центре с дорогой Тараниса. В перекрестье двух городских артерий находился форум. Далее дорога Тараниса уходила к Северным воротам с двумя башнями — Сестрами. Внизу был Гусиный рынок. Здесь торговали селяне — их можно было отличить по грубой одежде и смуглым лицам. Деловито прохаживались по рынку, прицениваясь, слуги с заплечными торбами; пришли сюда и исанские хозяйки — купить провизии, потолкаться в веселом пестром многолюдье и посудачить со знакомыми кумушками. Над рыночной площадью дрожало в воздухе сизое марево дыма от множества жаровен. Мычали коровы, блеяли овцы, тревожно гомонили птичьи ряды; продавцы осипшими голосами расхваливали из-под навесов свои товары.
— Такой оживленной торговли я не видел даже в Лондинии, — заметил Грациллоний.
— Говорят, раньше было лучше, — пожала плечами Квинипилис. — Когда прочнее был римский порядок и тверже римская монета. Тогда и торговому люду жилось спокойнее. Но мы научились приноравливаться ко времени.
— Римская монета? У вас нет своей собственной?
— Нет. Какой в ней смысл? Римские деньги всегда охотно брали повсюду. Начни мы чеканить свою монету — она либо станет так же прочна, как ваш солид, и, следовательно, исчезнет в зарытых на черный день кувшинах и амфорах; либо будет ничтожна, подобно вашему нуммию. У нас в ходу и золото, и серебро, и бронза, однако они редко пересекают городскую черту. Мы больше, стараемся менять товары, — Квинипилис вздохнула. — Нам есть что предложить на обмен. Почвы вокруг бедные, но мы вывели породу тонкорунных овец; их шерсть идет по цене азиатского шелка. Леса у нас скудные, но из привозного дерева мы строим корабли, сторицей окупающие затраты. Мы покупаем железо и куем мечи. А украшения? Одежда, стекло, керамика! И все — лучшее во всей Ойкумене. Из океана мы берем соль, китовый жир, рыбу, моржовый клык. Чужестранцы все реже заглядывают к нам в гавань, но наши корабли ходят по всему миру. Торгуют, подряжаются перевозить грузы. Из Британии в Испанию, например. Добираются до самых дальних варварских окраин, а там — дешевые меха и янтарь. Есть такие, что промышляют работорговлей, пиратством, нанимаются в боевой флот — не к врагам Рима, нет, мы умеем хранить обеты. С морем связаны надежды многих молодых людей. Кто-то гибнет, а кто-то, обогатясь, возвращается и заводит собственную флотилию. Так продолжается жизнь. Этим и держится Ис.
Грациллоний невольно взглянул на север.
— Недалеко отсюда я видел развалины пристани, она принадлежала Ису, равно как и Риму. Что там произошло?
Королева долго не отвечала; она погрузилась в воспоминания. Посох ее глухо стучал о камни.
— Давно это случилось, — вымолвила она наконец. — Еще в царствование моего отца Редорикса, я тогда была маленькой. Саксы налетели внезапно. Галликены не сумели предвидеть… Саксы разграбили побережье, сожгли пристань. В бою с ними Редорикс погиб. Наши мужчины преследовали их, но они успели погрузиться на корабли и выйти в море. Галликены призвали шторм в отмщение, но настиг ли он саксов, мы так и не узнали, — она вздохнула. — Я не буду лгать тебе, префект Рима. Всемогущим Ис не был никогда. Наши древние силы убывают. Когда-то высшие жрицы лечили болезни наложением рук. Теперь это искусство забыто. Их дух проницал времена и пространства. Теперь же провидицы среди нас — редкость, и никогда не знаешь, истинно пророчество или ложно. Разве что у Форсквилис… Когда-то… Что говорить — ты, наверное, и сам видел, как старые боги отворачиваются от людей.
Она крепко стиснула его запястье.
— Ты избавил нас от Колконора. Но это еще не все. На тебя — наша надежда. Спаси нас, Грациллоний! Стань созидателем!
У него комок подступил к горлу.
— Я сделаю все, что в моих силах, — сказал он. — Но у меня есть обязательства перед Римом.
В молчании они дошли до начала западного полукружья стены. У башни Ворон караул, не узнав Квинипилис, преградил им путь — сюда проход гражданским лицам был закрыт. За спинами часовых Грациллоний увидел прикрытые от дождя кожаными навесами устройства из деревянных брусьев, железных скоб и канатных растяжек — вдоль всего западного полукружья стояли баллисты и катапульты. Грациллоний не стал называть себя, чтобы пройти: он уже успел там побывать, да и Квинипилис молча начала спускаться вниз. Он последовал за ней.
К западной оконечности Иса земля круто шла под уклон. Спустившись, Грациллоний взглянул наверх. Стена нависала над ним багровой громадой. Обитатели западных кварталов редко видели солнечный свет, ибо высота стены по периметру была одинаковой, и низины большую часть дня лежали в тени. Обветшалые неказистые строения, скучные ряды ремесленных мастерских, лачуги городской бедноты — Старый Город. По левую руку вплоть до самой гавани тянулись верфи. Квинипилис повела его вдоль ограды верфей, и вскоре они вышли на улицу, ведущую к морю. Она называлась Канатной. Название было дано неспроста: изгибами она напоминала брошенный на пирсе обрывок старого каната. Когда Канатная улица забирала вверх, открывался вид на верфи. Грациллоний заметил, что на стапелях стояло всего одно судно. Остальные помосты, склоненные к воде, пустовали. Королева была права: трудные времена, наступившие для империи, не миновали и волшебного города.
На две тысячи футов по излучине и на пятьсот футов в ширину раскинулось внутреннее море Иса. Каменные причалы, многоярусные хранилища. В былые времена здесь швартовались и выгружали товары корабли со всей Ойкумены. Теперь крашеные фасады зданий облупились; нигде не было ни движения. Из дока тянулись, как распростертые руки, полузатопленные волноломы. К ним жались, покачиваясь на вялой волне, подгнившие корпуса никому не нужных судов. Несколько рыболовных шхун стояло сегодня под выгрузкой, и один корабль был втянут на эллинг; вокруг него с плотницким инструментом в руках неторопливо расхаживали мастеровые.
И все же от гавани трудно было отвести взгляд. Волны искрились, словно посыпанные хрустальной крошкой. Время от времени какая-нибудь чайка, устав кружить и горланить, замолкала, падала вниз, складывая крылья над самой водой, и садилась без всплеска, превращаясь в игрушечную белую ладью. На пирсах копошилась местная ребятня. Они боролись, толкались, ныряли, стараясь поднять как можно больше брызг. Им все было нипочем, голым наследникам великого морского народа, — и запустение, в которое впадала их родина, и студеное весеннее море. Западный горизонт заслоняла крепостная стена; ближе к воде цвет ее сгущался до запекшейся крови. Выше было только небо. Трепетали флаги на башенных зубцах, и мелькали меж бойниц голубые и зеленые плащи дозорных.
Король и королева дошли до начала дороги Тараниса — домов здесь уже не было — и остановились перед триумфальной аркой. Не в честь военных побед воздвигли ее древние инженеры, начав огораживать город стеной и проложив первую улицу. Триумфальная арка была символом спасения Иса и вечного союза между городом и богами. Сбоку от арки расположился Шкиперский рынок, где заключались все морские сделки — от покупки рыбачьей фелюги до фрахта или постройки целой флотилии.
Квинипилис долго стояла неподвижно, глядя затуманившимся взором мимо триумфальной арки, мимо рынка — на запад. Потом обернулась к Грациллонию и произнесла торжественно:
— На сем зиждется наша крепость.
— Да, — ответил Грациллоний.
Дальше преград между человеком и стихией не было. За пятидесятифутовой брешью в стене расстилалось царство бога Лера — океан. Ворота закрывались, как только прибой достигал опасной отметки. Грациллоний подумал, что и тут не обошлось без нечистой, колдовской силы. Трудно было представить, чтобы человек смог задумать и воплотить такое сооружение. Колоссальной величины дубовые створы ворот, скрепленные железными скобами и обшитые листами позеленевшей меди, несмотря на вес, вращались на шарнирах бесшумно. По низу шла обивка из пеньки и кожи. Под водой в гранитном щите, на котором покоился Ис, под створы ворот были вырублены пороги.
Ворота были приоткрыты достаточно для того, чтобы в гавань заходили корабли. Рим не открывал навигацию в столь раннее время года, однако мореплавателей города Ис не страшили ни холод, ни весенние штормы. И суда — это надо было признать — исанцы строили лучше: легкие, маневренные, с изящными обводами. Украшая корабли, в Исе не скупились на позолоту. Форштевни со скалящейся — или смеющейся? — конской головой, полосатые красно-голубые паруса — во всем этом Грациллонию виделось дерзкое щегольство, вызов, брошенный стихии. Хотя ветра не было, паруса убрали. Тень восточного створа ворот, как наконечник копья, рассекала тихую гавань. Буксирная баржа скользила по воде словно паук-водомер. Рулевые, надсаживаясь, выкрикивали цену отбуксировки судна. Служитель таможни вышел на высокое крыльцо; вокруг него подобострастно увивался писец с пером и дощечкой наготове. О, жизнь в Исе все еще продолжалась!
— Ты уже был здесь? — спросила Квинипилис.
— Да, — ответил Грациллоний.
II
Последний обряд возведения в королевское достоинство был приурочен к приливу. Капитан Лера Ханнон Балтизи и депутация моряков — офицеров и матросов — явились во дворец к королю. Вместе с ним они поднялись на крепостную стену в северной части портала. Тогда-то он и узнал, как устроены Морские ворота.
Просто, как сердцебиение. Надежно, как восход солнца. В верхней части обоих створов укреплены огромные каменные блоки в форме кошачьей головы. От времени кошачьи морды потускнели и расплылись; уши обеих кошек окольцованы; в кольца на шкивах продета цепь. Каждая цепь в свою очередь одним концом прикреплена к створу, а другим — к гигантскому бронзовому полому поплавку, обшитому толстым слоем кожи.
— Не будь у нас этих ворот, по весне затапливало бы полгорода, — объяснил Ханнон. — Достаточно прилива или шторма, чтобы вся восточная часть его скрылась под водой. Взгляни — изогнутые створы по форме являются как бы продолжением крепостной стены. Так удерживается напор воды. Океан давит на надводную и придонную части ворот, поплавки всплывают, цепь дает слабину и створы смыкаются. Чем больше прибывает воды, тем быстрее закрываются ворота. Даже при полной воде, когда волна плещет в подстенки сторожевых башен, уровень в гавани на три фута ниже причала. Кожаная обшивка смягчает удары поплавков о ворота и друг о друга. Время от времени оболочку на поплавках обновляют. В городе имеется гильдия потомственных ныряльщиков — всеми уважаемое и прибыльное ремесло, — и в отлив они конопатят щели в воротах, меняют кожу на поплавках и уплотняют стыки между балками. Когда Океан отступает, поплавки, опускаясь, тянут цепи, и водный портал распахивается.
— Восьмое чудо света, — воскликнул Грациллоний с искренним восхищением. А ведь как странно — нигде в портовых городах, вечно страдающих от штормов и наводнений, не встречал он ничего подобного.
— У вас в Риме умелые строители, — с несколько напыщенным видом произнес Ханнон. — Однако не всякому народу дозволяет Лер сотворить устройство, ставящее пределы его стихии.
— А… неприятельский флот? Разве он не сможет войти в гавань, когда штиль и ворота открыты?
— Пойдем, — кивнул Ханнон.
Они стали спускаться по каменной лестнице. Как раз начинался прилив. До Грациллония донесся низкий звук, не то свист, не то шипение. Так могла бы шипеть змея величиной с боевой корабль — это закрывались морские ворота города Ис. Звук прекратился, и снова стал слышен тихий шелест волн. Створ портала сомкнулся.
К середине стены лестница выводила на каменную площадку, где стоял кабестан, подъемный ворот; просмоленный витой канат шел от него к уступу напротив, к другому такому же подъемнику, и терялся в отверстии в каменной кладке. Ханнон толкнул массивную дверь, пригнанную так плотно, что щели были почти незаметны. Дверь вела в просторное темное помещение, где канат соединялся со сложной системой противовесов. Здесь Ханнон остановился и подождал, пока глаза не привыкнут к полумраку.
— В случае крайней необходимости — если налетит ураган или подойдет пиратский флот — морской портал города закрывается вручную, — сказал он. — И запирающий ключ от механизма — у тебя, король. Достань его.
Грациллоний снял с груди ключ, который еще недавно носил Колконор, а до Колконора — все короли Иса, начиная с незапамятных времен, когда город и океан заключили уговор, не скрепленный печатями.
— Тебе препоручен последний залог неприступности Иса, — высокопарно произнес старик. — Случись война или прогневайся Лер и нашли на нас шторм, который галликены бессильны будут предвидеть, — мы вручную закроем ворота и запрем устройство на замок. Ключ от замка неизменно находится при короле. Священная обязанность короля — замкнуть на запор секретный механизм в случае угрозы и отпереть его, когда опасность минует. Так завещано было нам Лером, Таранисом и Белисамой.
Ханнон Балтизи почтительно протянул ключ Грациллонию.
— А если меня не будет в городе? Если мне понадобится возглавить войско вне пределов Иса?
— На время твоего отсутствия ключ хранится в храме Лера, и воспользоваться им смогу лишь я или тот, кто наследует место блюстителя храма, когда я умру. У галликен есть еще один ключ, точная копия твоего. Где они хранят его — не знает никто. Не тревожься, король, — Ханнон усмехнулся. — Наши боги не оставят нас в беде.
III
Сейчас, стоя на стене напротив Квинипилис, он вспомнил этот разговор и невольно повторил вслух последние слова Ханнона Балтизи, Капитана Лера. Квинипилис бросила на Грациллония испытующий взгляд, словно угадывая, что творится в его душе.
— Наши боги не оставят нас, — произнесла она еле слышно. — Но вдруг однажды мы оставим их?
— Ради других богов? Ради чего, Квинипилис?
— Сила чужих богов не страшит меня, — она горько усмехнулась. — И менее всего — сила Христа, одинокого несчастного человека. Первосвященники Иудеи и римские чиновники так ничего и не поняли.
— Я служу Митре, — признался Грациллоний и добавил поспешно: — Но мне не возбраняется чтить и ваших богов, если я не нарушу Его закона и не предам Его в сердце своем.
— Что ж, тебе придется обучиться искусству лавировать между верой, желаниями и государственными интересами, юноша, — сказала она задумчиво. — Нет, от твоего Быкоборца я тоже не жду беды. Хуже всего, если исанцы вздумают обзавестись своими, доморощенными богами.
Они двинулись дальше, к башне Чайки. Там, почти смыкаясь со стеной, стоял храм Лера, еще доримской постройки, с серыми колоннами того же камня, что и менгиры Древнего Народа. Король и королева поднялись на Чайку, постояли на ветру и, спустившись, пошли по северному прямому участку стены к Северным воротам. Долгая ходьба утомила Квинипилис: она то и дело останавливалась передохнуть, опираясь на посох и тяжело дыша. Грациллоний предложил ей руку.
— Может, мы прервем прогулку, и вы отдохнете?
Квинипилис улыбнулась.
— Приятно, когда о тебе заботится красивый молодой человек, тем более король. Но забот у меня теперь немного; я довольно времени провожу дома. Да и недалек час моего вечного упокоения. Вот тогда и отдохну.
— Вы многое повидали, королева, — начал Грациллоний, уважительно на нее поглядывая. — Многое передумали. Уделите мне частицу из кладезя вашей мудрости!
— Ха! Я всего-навсего старуха, да еще любящая пропустить кубок вина на ночь. Так что кладезь, как ты изволил выразиться, тебе придется поискать в другом месте. К тому же мудрость не дарят и не получают в подарок. Мудрость куется в горниле жизни, в огне, со слезами и кровью.
— Всю свою жизнь вы провели в Исе. Расскажите о нем. Я постараюсь быть хорошим правителем, но мне еще во многом нужно разобраться…
Квинипилис посмотрела на него долгим взглядом.
— Предзнаменования были туманными, когда мы призывали тебя, — проговорила она медленно. — Но, похоже, мы не ошиблись.
Лицо ее вдруг просветлело.
— Что ж, почему бы болтливой старушке и не посплетничать на свежем воздухе? — рассмеявшись, сказала она.
И Квинипилис стала рассказывать о своих мужьях-королях, предшественниках Грациллония.
Тем временем они подошли к Северным воротам. Отсюда открывался вид на богатые кварталы. Не всходя наверх, они миновали башни Сестры, и вскоре, после Водяной башни, Квинипилис показала ему на утопавший в зелени Дом Звезд, служивший исанцам обсерваторией. Наблюдению за звездами в Исе придавали большое значение. В миру здесь пользовались юлианским календарем, однако религиозные церемонии, обряды и празднества сверяли с Луной и Венерой, планетами Белисамы. Каждый род суффетов звался по одному из тринадцати лунных месяцев.
— Здесь собираются наши книжники, — сказала Квинипилис. — Философы, ученые, поэты, мистики, артисты. Сад Дома Звезд располагает к возвышенным беседам и размышлениям лучше, чем пьяная таверна. В Доме Звезд часто бывает Бодилис. Надеюсь, и ты возьмешь себе за правило появляться у Дома Звезд хоть изредка. Выправка у тебя солдатская, но, сдается мне, твоя голова заслуживает большего, нежели служить болванкой для шлема.
Беседуя (говорила, в основном, Квинипилис, а Грациллоний с интересом слушал), они дошли до башни Галла. Здесь спустились вниз, прошли по городу, и у дома королевы расстались. От обилия новых сведений у Грациллония слегка кружилась голова. Но на сердце у него было тепло: теперь в Исе у него есть верный друг. С этим он и вернулся во дворец, домой, к Дахилис.
IV
Итак, вот что рассказала Квинипилис о королях города Ис.
Редорикс. Редорикс был землевладельцем из-под Воргия. Варвары разорили его ферму, сожгли дом и убили жену. Не найдя ни сил, ни средств отстроиться заново и встать на ноги, он подался искать счастья на запад, пришел в Ис и одержал верх в Священном лесу. Царствование его длилось девять лет и осталось в народной памяти. Был он мужчиной видным собой, добродушным, честным и прямым. От одной из королев у него родилась девочка, которую нарекли Гладви: так в девичестве звали ее мать. Сам искусный наездник, Редорикс был одержим мыслью создать в Исе регулярную конницу. Поддержки среди старейшин города он не встретил; сами горожане обучались ратному делу и вольтижировке неохотно, и после его гибели дело заглохло. В правление Редорикса в край вторглись саксы, что явилось полной неожиданностью для всех, ибо тому не было предзнаменований — рейд не провидели галликены и не донесли о нем заморские осведомители на службе Иса. В народе говорили, что боги отвернулись от города, ибо многие жители встали на путь служения маммоне, а не богам. Саксы сожгли римскую пристань и окрестные селения. В бою с ними Редорикс погиб. Саксы осадили город, но взять его не смогли. Меткие лучники, кипящее масло и катапульты каждый раз расстраивали ряды штурмующих. В конце концов саксы отступились. Галликены призвали ураган, чтобы он потопил их галеры, однако никто никогда не узнал о судьбе дерзкого саксонского отряда. Торговля с Римом к тому времени давно шла на убыль, и пристань решили не восстанавливать.
Куллох. Если король лишается жизни не в Священном лесу, в таком случае трону необходим преемник, и как можно скорее. Король должен понимать в ратном деле и в случае войны возглавить ополчение Иса — гибель короля на поле брани не считается столь дурным предзнаменованием, как кончина от болезни либо в результате несчастного случая, — и это должен быть иностранец, чуждый распрям могущественных местных кланов. Делегация старейшин выехала в Редонум, и на невольничьем рынке был куплен раб, гладиатор. Куллоха перемена участи весьма обрадовала: всяко лучше быть королем, нежели сражаться на потеху толпе. Шесть лет он правил, с ловкостью и отвагой отстаивая свое право в Священном лесу и оставаясь в тени при решении государственных вопросов — он выбрал самую верную политику. При нем государством управляли суффеты. Двое из его дочерей стали высшими жрицами — Фенналис и Морваналис.
Вулфгар. Был изгнан из саксонского племени, как говорили, за предательское убийство сородича. Сам Вулфгар, впрочем, не признавал за собой вины, утверждая, что он убил в честном бою и по справедливости. Ему верили, ибо, несмотря на происхождение и тянувшийся за ним шлейф слухов, он оказался хорошим королем, храбрым и решительным в минуту опасности, мудрым и рассудительным на государственных советах. К подданным он относился с отеческой заботой. Венцом его стараний стало расширение флота, захиревшего было после мирного договора с Римом. Он был силен как бык и правил девятнадцать лет. Одна из королев в его правление умерла, и знак сошел на грудь юной Гладви. Вторым ее именем — божественным — стало имя Квинипилис. Они с Вулфгаром любили друг друга, и она родила ему трех дочерей; на одну из них сошел знак, и она стала Карилис. Впоследствии Знак сошел еще на троих дочерей Вулфгара от других королев: они стали Квистилис, Ланарвилис и Тамбилис. Больше ни на кого из его многочисленных дочерей знак не сходил. До восемнадцати лет они были весталками в храме Белисамы. В восемнадцать же получали свободу и вольны были распоряжаться собой, как пожелают. Некоторые выходили замуж, другие давали обет и становились младшими жрицами. Претендентов на трон Вулфгар убивал одного за другим. Вскоре слава о его непобедимости разнеслась далеко за пределы Иса, и много лет в Священный лес никто не приходил. Тем временем умерла еще одна королева, и знак сошел на его родную дочь, ставшую Тамбилис. Ужаснувшись, Вулфгар собирался отречься и бежать, однако в брачных покоях сила богини снизошла на него, и он взял Тамбилис, и она родила ему Бодилис. После этого он не хотел больше жить, и вскоре был убит на поляне в Священном лесу.
Гаэтулий. Это был солдат мавританского вспомогательного корпуса, расквартированного в Воргии, дезертир. Галликены скорбели о Вулфгаре, не питая при этом злого чувства к его низвержителю: стало быть, такова воля богов. Смерть старого короля и воцарение нового означали обновление природы, возрождение года и всех умерших. Характер у Гаэтулия был капризный; держался он замкнуто, вид имел всегда мрачный и суровый. Он легко раздражался по пустякам и, кроме того, был подвержен внезапным и тяжелым вспышкам ярости. Все его государственные начинания встречали у суффетов холодный прием и под любым предлогом игнорировались. Квинипилис так и не смогла полюбить его. От Гаэтулия она родила будущую Виндилис. Правление его длилось одиннадцать лет.
Лугайд. Лугайд был скотт из царского дома. Придворные интриги вынудили Лугайда бежать из родных краев и искать счастья на стороне. Вопреки закону Белисамы, Квинипилис отличала его как отмстителя за Вулфгара. В остальном он мало для нее значил. Лугайд дивно пел и играл на арфе. Однако его не любили. При дворе говорили вполголоса, что ночами, в одиночестве, он свершает тайные обряды. Лугайд был отцом Форсквилис. Мать умерла родами, и девочку вырастила и воспитала Квинипилис, ее бабушка. Лугайд правил всего четыре года.
Хоэль. Король Хоэль происходил из племени намнетов. В детстве, чтобы заплатить подать, семья продала его в рабство. Он убежал и долгое время скитался по свету, пока не пришел в Ис. Тут он почувствовал необъяснимый порыв, вызвал Короля и убил его.
Веселый и жизнерадостный, Хоэль быстро завоевал сердца подданных. Он был умен и умел оставаться лишь первым среди равных, более предлагая и советуя, нежели прибегая к своей законной власти. Гуляка и бражник, неутомимый любовник, Хоэль был к тому же бесстрашным воином. Он предпринял карательную экспедицию против скоттов и саксов; те помнят ее и по сю пору. При нем город расцвел, как никогда. Главными маршрутами караванов торговых судов стали края его родных намнетов и южные земли, Испания. Однако в процветании таился и зародыш погибели — так считала Квинипилис. Изобилие и чужеродные южные влияния вызвали упадок морали и подорвали патриотизм. Хоэля искренне оплакивали, и не в последнюю очередь его безутешные вдовы и дочери.