Андерсон Пол Уильям. Девять королев

   «Завтра, — подумал Грациллоний. — Завтра я шагну в этот таинственный лабиринт».
   Слух его уловил скрип половиц и приглушенные голоса — за дверью с зажженными светильниками собралась прислуга. Все разом смолкли, с любопытством уставясь на нового короля. О Митра, какие еще церемонии предстоят сегодня, в самый длинный и странный день в его жизни? Не выказав недовольства, Грациллоний вскинул голову и обвел взглядом собравшихся.
   Вперед выступил управляющий.
   — Постель короля постлана, — произнес он и поклонился, приложив руку ко лбу.
   — Что ж, я не против… — начал Грациллоний.
   — Сию минуту пожалует невеста первой ночи короля.
   — Как? — слова застряли у него в горле. Он плохо знал язык озисмиев и, должно быть, не совсем правильно понял. Впрочем, на все воля Митры. Долгие месяцы он не разделял ложе с женщиной. Он был молод; его бросило в жар. И тут же мелькнула мысль: а что, если и на супружеское ложе у них принято всходить по старшинству? Тогда в помощь ему будут воображение и тьма за окном.
   — Да, — выговорил он после недолгого раздумья. Кровь прилила к голове, но он старался казаться спокойным. — Делайте все, что положено случаю.
   Слуги сопроводили короля в опочивальню, раздели его, принесли вино, кубки, на отдельном блюде — хлеб, сыр и сласти; затем зажгли курящиеся фимиамом высокие светильники и, низко поклонившись, вышли. Наконец Грациллоний остался один. Ему было неспокойно, он присел на пышное ложе и спрятал лицо в ладонях, как королевы на коронации в амфитеатре. Пряный сандал мешался со сладким миром — запах вожделения. Стало трудно дышать. Грациллоний сильнее сжал ладони, лицо горело. Дождь шумел где-то далеко, за ставнями. Сердце стучало куда громче.
   Девять жен… Каковы могут быть его обязанности перед ними? Языческий обряд связал его с этими женщинами, но другого выбора не было: этого требовала миссия. Исполнив поручение Максима, он отправится обратно, домой. Предусмотрен ли у них обряд развода? Хорошо бы посоветоваться с Отцом в Митре. А если они привяжутся к нему, и расставание причинит им боль? О боги, а если родятся дети?…
   Снизу, еле слышные, донеслись звуки свадебного гимна. Сейчас… Еще миг ожидания, и сердце вырвется из груди. Кто это будет? Увядшая, вся в морщинах, Квинипилис? Надменная, с резкими складками в углах губ, Виндилис? Красавица Форсквилис? Наверное, одна из них. Ведь это они непостижимым образом знали, кто появится сегодня у врат Иса.
   Дверь медленно отворилась.
   — Да благословят боги священный союз, — торжественно произнес управляющий и отступил в сторону. На пороге стояла Дахилис. Не подымая глаз, управляющий прикрыл дверь.
   Дахилис.
   Она казалась испуганной. Тонкие пальцы теребили брошь, соединявшую края шелковой накидки. Грациллоний не смог бы сказать, сколько длилось молчание. Наконец она вымолвила:
   — Мой повелитель… позволит ли король войти Дахилис… его королеве?
   Голос ее был… Так поют луговые жаворонки по весне.
   Он бросился к ней и спрятал нежные маленькие руки в своих ладонях.
   — Позволит, — он охрип от волнения. — Твой король позволит войти Дахилис.
   Непослушными пальцами Грациллоний расстегнул накидку и отбросил ее в сторону. Она осталась в простом платье серой шерсти. Зачесанные наверх волосы скреплял массивный волнистый гребень. Он тронул ее за плечи и, глядя сверху вниз, сказал на языке озисмиев:
   — Как хорошо, что ты, именно ты пришла сюда этой ночью.
   Дахилис зарделась.
   — Это они, Сестры… Это они так решили, когда мы призывали тебя, мой повелитель, прийти и освободить нас.
   Думать об остальных не хотелось. Во всяком случае, сейчас.
   — Я не обижу… ни одну из вас. Не бойся меня, Дахилис. Если я сделаю что-то не так — ты скажи мне. Просто скажи.
   — Мой повелитель…
   Она затрепетала в его объятиях. Поцелуй был долгим. Она была неопытна, но хотела учиться. Горела нетерпением.
   — Ты сладкая, — он чуть не задохнулся. И засмеялся от счастья. — Присядем, поговорим. Ты же меня совсем не знаешь.
   Дахилис взглянула на него с изумлением.
   — Колкон… — начала было она и осеклась.
   «Колконор, — подумал Грациллоний, — взял бы ее сразу, без лишних нежностей. Такой уж он был человек».
   — Ты добрый, — прошептала Дахилис.
   Они уселись за стол, друг напротив друга. Все в королевской опочивальне — и курение благовоний, и стулья со спинками и подлокотниками, и яства, приготовленные заранее, — все казалось Грациллонию чужим и странным. Дахилис, конечно, бывала здесь, и не раз. Он откупорил бутыль, налил кубки до половины и потянулся за кувшином с водой, чтобы разбавить вино. Так пили римляне. Однако Дахилис предупреждающе взмахнула рукой, и он отставил кувшин. Неразбавленный напиток — густой, терпкий — разлился по телу, укрепив уставшие мышцы и взбодрив дух. Так было вкуснее, и Грациллоний решил про себя впредь придерживаться исанской традиции.
   — Тебе знаком латинский язык? — спросил он.
   — Я постараюсь вспомнить, — запинаясь, выговорила она на латыни. — Нас учили в школе весталок. С тех пор я почти ни с кем не говорила.
   Он улыбнулся:
   — Давай разговаривать на латыни. Теперь я буду тебя учить.
   Так они и сделали. Иногда трудные обороты приходилось повторять несколько раз или подбирать близкие по смыслу слова, но это была игра, сближавшая их и помогавшая лучше понять друг друга; Грациллоний и сам старался запоминать исанские слова.
   — Я ничего не знаю об Исе, — сказал он. — Совсем ничего. Я вовсе не собирался становиться королем. Меня, можно сказать, вынудили…
   Взгляд ее потемнел, и он поспешил продолжить:
   — Я даже не знаю, о чем спрашивать. Давай просто разговаривать. Ты не хочешь рассказать о себе?
   Она опустила глаза:
   — Мне нечего рассказывать. Я слишком молода.
   — И все-таки…
   Во взгляде у Дахилис мелькнуло озорство.
   — Повинуюсь мужу. Спрашивай. Он засмеялся.
   — Хорошо. Сколько тебе лет?
   — Семнадцать зим. Мой отец был король Хоэль, моя мать — Тамбилис. Королева Бодилис — единоутробная сестра мне, старшая. Ее отец — король Вулфгар. Мама умерла, когда мне было пятнадцать, и… на меня сошел Знак.
   И Колконор, правивший тогда, взял ее.
   — Вот и все, и добавить нечего, мой повелитель, — закончила Дахилис. — Кроме того, что я рада, что король теперь — ты. А теперь пусть король расскажет своей жене о себе.
   Какой же мужчина удержится от того, чтобы красочно расписать свои подвиги прекрасной юной деве? Грациллоний, однако, старался, чтобы повествование его было кратким. Дахилис слушала, затаив дыхание. Рим для нее был столь же загадочен, как для него Ис. А он был офицер и служил Риму…
   Когда одежды спали, он заметил в расщелинке меж грудей тонкий алый полумесяц, как будто родимое пятно. Рога полумесяца были нацелены в сердце. Поймав его взгляд, она тронула алую метку и сказала просто:
   — Это? Это знак. Когда галликена умирает, знак сходит на одну из весталок. И она становится жрицей. Мне не ведомо, за что Белисама из всех избрала меня, но этой ночью я впервые благодарю Ее искренне.
   Потом, засыпая, она прижалась к нему и сонно пробормотала:
   — Да, я благодарна Ей. Ведь это Она сделала меня твоей королевой. А я и не догадывалась, что Она дарует мне райское блаженство.
   Он зарылся губами в волосы, пахнущие ветром.
   — Я тоже благодарен Ей, — сказал Грациллоний.
 

Глава восьмая

I

 
   — Этот наш разговор не для посторонних ушей, — сказала Квинипилис. — Может быть, пройдемся по крепостной стене? Заодно полюбуешься королевством, которое тебе довелось завоевать.
   Грациллоний внимательно посмотрел на старшую из галликен. Бремя шестидесяти пяти прожитых лет не согнуло ее; держалась она прямо. В тонком лице угадывалась прежняя властная красота; серые глаза глядели зорко и молодо. Но тело, когда-то пышное, расплылось и отяжелело; руки были в ревматических шишках, во рту не хватало зубов, и двигалась Квинипилис по-старчески осторожно, опираясь при ходьбе на посох с железным наконечником. Седые волосы собраны в пучок Психеи; одета просто, и дом удобный, но простой. Обходилась она всего лишь парой слуг. И все же — Грациллоний с удивлением поймал себя на этой мысли — едва ли ему когда-либо встречалась женщина, более похожая на королеву.
   Письмо было составлено на безупречной латыни. Квинипилис скорее требовала его присутствия, нежели приглашала. Отказать королеве значило проявить неучтивость. И может, нажить врага. Тем более что в первые дни в Исе Грациллоний был растерян. Ему вручили высшую власть, но что с этой властью делать, он пока не понимал. Ни в чем так не нуждался новый король, как в доброжелательном советчике. Однако по законам Иса она приходилась Грациллонию одной из его новообретенных жен, и держался он поначалу настороженно.
   — Вы приглашаете меня на прогулку?
   Квинипилис рассмеялась.
   — О боги! Короля оторвали от возлюбленной Дахилис, и он боится, как бы ему не пришлось тешить старческую похоть! Каково тебе заполучить в жены бесплодную смоковницу, седую, сгорбленную старуху с лицом, как разбитая тысячами сапог военная дорога?
   Она тронула его за локоть. Рука у нее была теплая и сухая.
   — Нет, дорогой мой, отлюбила я давно, три царствования назад. Уже с королем Хоэлем мы были добрыми друзьями, и не более того. Надеюсь, с тобой я тоже подружусь, новый король.
   — Вы и Колконору были другом? — осмелел Грациллоний.
   Она помрачнела.
   — Никогда. Он… брал меня силой. Издевался… он-то знал, как я его ненавижу. Но Сестры настрадались от него куда больше. А со мной… Нет, он звериным чутьем чуял опасность и старался не перегибать палку. И в конце концов… — она покачала головой. — Впрочем, теперь это не имеет значения. Мы поговорим с тобой обо всем, и о Сестрах тоже.
   — Буду вам признателен, королева.
   — Тогда в путь! Старость — не радость: к вечеру я устаю.
   — Может быть, мы пожалеем ваши силы и останемся здесь, у вас? — Грациллоний перешел на латынь. — Образованные исанцы знают латынь, но вряд ли это относится и к рабам.
   — К слугам, мой мальчик. Темеза и ее муж — свободны и за труд получают достойную плату, — Квинипилис по-прежнему отвечала ему на исанском. Грациллоний понимал почти все, хотя говорил еще с запинками. — У нас в Исе нет рабства. Мы учли урок Рима.
   — А я слышал, что исанцы торгуют людьми.
   — Возможно, — ответила Квинипилис сухо, — если речь идет о варварах. Исанцы живут морем. Рыбачат, торгуют. Бывает, грешат и пиратством. Однако мы теряем время. Выйдем на воздух, пройдемся по стене, и я тебе кое-что объясню. Заодно послушаешь исанскую речь. Это тебе пригодится, — она понимающе улыбнулась. — Воркуя с Дахилис, языку не обучишься.
   Грациллоний смущенно отвел глаза. Квинипилис поднялась, он помог ей накинуть плащ, и они вышли из дома. Одеянием Грациллоний мало чем отличался от простого горожанина среднего достатка: куртка, расшитый жилет, кожаные штаны и низкие мягкие сапоги. Правда, материя и кожа были лучшей выделки, и шили одежду короля лучшие портные Иса: ткани глубоких, сочных цветов, и швы почти незаметны. Грациллоний не пользовался правом короля носить в городе меч — ему вполне хватало и кинжала, висевшего на поясе. Кинжалы, впрочем, либо длинные ножи носили в городе почти все мужчины — это дозволялось законом. Сегодня Грациллонию хотелось остаться неузнанным, хотя он понимал, что с такой спутницей ему это вряд ли удастся.
   Дом у Квинипилис был прямоугольный, из песчаника, сухой кладки; черепица рдела под солнцем, доплывавшим уже до восточных башен. Входили прямо с улицы; к дому прилегал опрятный ухоженный цветник, как, впрочем, у большинства здешних домовладельцев — это был богатый квартал. Большинство соседних зданий было выше дома королевы, в два, а то и в три этажа, разукрашенные лепниной, фресками, мозаичными панно с батальными и мифическими сценами, спиралями, мудреными греческими криптограммами, геометрическими узорами. В прозрачном воздухе фасады домов блистали, словно усыпанные самоцветами из небесного ларца.
   Квартал был тихий, с узенькими, но мощеными и чистыми улицами. По закону каждый домохозяин оплачивал уборку и вывоз мусора. Что же касается сточных каналов — Грациллоний уже интересовался этим предметом, — то клоака не была выведена в море: это оскорбило и разгневало бы Лера. Нечистоты по желобам стекали в подземные резервуары, которые время от времени опорожнялись к радости владельцев загородных угодий: они получали дармовое удобрение на поля.
   На улицах было много слуг в цветастых ливреях, спешивших на рынок или возвращавшихся по домам с купленной провизией. Их хозяева — торговцы, судовладельцы или городские чиновники — уже отправились по своим делам: кто в порт, кто в присутственные места, оставив дом и хозяйство на попечение жен. Встречались селяне, стайки веселых жизнерадостных малышей, не отданных еще по возрасту в какую-нибудь из многочисленных исанских школ; старики; праздная молодежь. Кое-где освинцованные оконные переплеты были распахнуты, и Грациллоний украдкой бросал взгляды внутрь: ему было интересно, как живут эти счастливые на вид люди. В Исе любили домашних животных. На подоконниках жмурились на солнце кошки, висели клетки с певчими птицами; заводили даже хорьков. Для крупной живности места в городе не хватало: внутри городских стен ходили пешком; тягловый скот дозволялся лишь на главных улицах.
   «И правда, почему бы исанцам не быть счастливыми и довольными жизнью? — думал Грациллоний. — Ис ни с кем не воюет, надежно укреплен; нет нищих, заполонивших все виденные мною прежде города. Ни хнычущих оборванцев, ни молящих о подаянии калек. Даже всеми ненавидимый Колконор, обладая королевской властью, не причинил Ису значительного ущерба — тому препятствовали высшие управители города. Потом пришел я и отправил Колконора к праотцам».
   — Боги благоволят вашему народу, — сказал он вслух.
   — Народ наш не миновала чаша горестей и страданий, — ответила Квинипилис, строго на него взглянув.
   — А откуда пошел Ис? Где его корни? Я слышал, что вы — наследники древнего Карфагена. И вот еще загадка: сотни лет Ис живет и процветает, оставаясь закрытым и неведомым всему остальному миру…
   — Историю нашу тебе поведает Бодилис. Она из нас самая ученая. Навести ее… — Квинипилис собралась было что-то добавить, но передумала. — Навести всех Сестер, и поскорее. Но ты бы охотнее возлежал только лишь с Дахилис, правда? Не отвечай: я хорошо разбираюсь в людях, а твои глаза еще не умеют лгать. Среди Сестер не принято ревновать друг к другу, да и… ненависть к Колконору сплотила нас. Однако пренебрегающий Сестрами бесчестит богиню.
   — Учту ваши слова, королева. Но мне хотелось бы многое понять, разобраться…
   Квинипилис усмехнулась.
   — Воистину, на трон воссел человек долга. Только не воображай страшных картин и не жалей себя заранее, — продолжала она тем же насмешливым тоном. — Вовсе не требуется, чтобы ко всем ты относился одинаково, хотя… девять жен, и к тому же богатых… Тут у любого голова закружится! Нет, восемь — я не в счет. Я буду помощником тебе и товарищем. Надеюсь, к обоюдной выгоде и пользе. Что же до твоих отношений с остальными Сестрами… Дахилис тебе ничего не рассказывала?
   — Нет, ничего.
   — Ты — король, в тебе — Отец, — произнесла она торжественно. — Мы — королевы, в нас — Мать. Никогда не оставит тебя мужская сила, пока ты с королевами. И никогда не возляжешь ты ни с какой другой женщиной.
   — Королева, я не ослышался? — он остановился, пораженный.
   — Таков закон Белисамы — Той, что осеняет любовное соитие, — она презрительно скривила губы. — Колконор не смог нарушить закон Белисамы и окончательно взбесился, превратившись в грязную похотливую скотину. Дни и ночи проводил Колконор, распутствуя в квартале Старого Города с блудницами, ублажавшими его, как могли, вернее сказать, как он мог.
   Она помолчала немного, успокаиваясь, затем продолжила спокойным тоном:
   — Надеюсь, у тебя достанет гордости вести себя, как подобает королю.
   — Королева… я мужчина, но не все мужчины — животные. Еще я слышал, что только девочки…
   — Я поняла, — во взгляде Квинипилис мелькнуло сострадание. — Да, мы не рожаем сыновей. Никогда. Таков закон Белисамы, ибо мы принадлежим Ей, — она ласково тронула его за руку. — Не каждому выпадает великая честь — быть отцом королев.
   Он ничего не ответил. Некоторое время они шли в молчании.
   — А ты станешь отцом королев, — заговорила она первой. — Те из Сестер, кому по силам зачать и выносить дитя, откроют лона семени своего избавителя. Ни единожды не стал Колконор отцом королевы, как он ни злобствовал. Богиня вверила Своей высшей жрице секрет травы…
   Но Грациллоний уже не слышал ее.
   «Митра Всевышний, — думал он. — Митра не оставит меня своей милостью. Митра преисполнит меня силой против языческих заклятий. Я исполню свою миссию, и Он освободит меня, и я вернусь домой, и рожу сыновей, и передам им свое имя, и род мой продлится».
   Не вникая в смысл слов Квинипилис, он кивал головой.
   «Дахилис. Что бы ни случилось, у меня есть Дахилис. У меня есть Дахилис».
   В душе его вдруг вспыхнула дикая, пьянящая радость.
   Они уходили все дальше в город.
   Восточные кварталы находились на отлогом взгорье. Поднявшись вверх по улице, Грациллоний оглянулся. За крышами западных кварталов можно было рассмотреть Сады духов: деревья, ранние цветы, фигурные кустарники. С Садами духов соседствовал храм Белисамы. Отсюда он казался уменьшенной копией афинского Парфенона — Грациллоний знал его по рисунку, — только не был раскрашен; в солнечных лучах колонны казались высеченными из опала. И храм, и сады — это северный квартал города. Дворец короля располагался в южном.
   Они вышли на Дорогу Тараниса, одну из главных улиц, тянувшуюся с запада на восток и делившую Ис пополам, и оказались в живом потоке, в гуще городской суеты: пешеходы, всадники, носильщики; паланкины, повозки, телеги, колесницы; лошади, быки, ослы, мулы. Стучащая, гремящая, громыхающая, цокающая, звенящая, скрипящая, шипящая, свистящая, шепчущая, болтающая, орущая, бранящаяся, спорящая, поющая, хохочущая — такой предстала Грациллонию Дорога Тараниса в то утро. Горожане, фермеры, садовники, пастухи, рыбаки, моряки, торговцы… Оробевшие диковатые венеты; гордые озисмии, боящиеся ударить в грязь лицом; редоны, жмущиеся друг к другу и старающиеся походить на римлян. Что привело их в Ис? Они пришли купить? Полюбопытствовать? Продать? Но Дорога Тараниса — не для торговых сделок: здесь все кипит, бурлит, снует, вращается. Пестрое шумное многолюдье бесстрастно наблюдают каменные стражники: герои, чудовища, химеры, не похожие ни на греческие, ни на римские образцы.
   Дорога Тараниса оканчивалась помориумом — вымощенным пространством, огороженным перед городской стеной на случай нападения с востока. От Верхних ворот начиналась Аквилонская дорога; пропетляв меж холмов, она вскарабкивалась на взгорок, пускала тонкий побег — дорогу к амфитеатру — и от развилки решительно поворачивала на юг. В средокрестии Дороги Тараниса, Аквилонской дороги и сторожевых башен, к самой крепостной стене примыкали Дом Воинов — матросские казармы — с левой стороны и Дом Дракона — офицерские казармы — с правой. Король и королева приблизились к стене. Грациллоний подал Квинипилис руку, и они ступили на лестницу в башне Верхних ворот.
   Башня называлась Галл. Величиной, строгими очертаниями и даже формой парапетной стенки с бойницами Галл походил на милевые башни на Валу Адриана, с той лишь разницей, что в Исе использовали сухую кладку, не скрепляя камни известковым раствором. И вся крепостная стена вокруг Иса была сложена всухую, из плотно пригнанных глыб с чуть сглаженными от времени краями. Прежде Грациллоний никогда не видел таких укреплений.
   Узнав Квинипилис, часовые догадались, кто ее спутник, отклонили древки пик и ударили торцами в камень, приветствуя короля и королеву. Квинипилис ласково кивнула в ответ. Как и легионеры, поверх кольчуги солдаты носили простеганные куртки, только шлемы у них были остроконечные, наплечники и поножи выпуклые, щиты овальные. На металлических частях снаряжения были выбиты переплетения спиралей. Лезвия мечей формой напоминали лист лавра. Грациллония слегка задело то, что он, прекрасно знавший иерархию любой иноплеменной армии, будь то скотты, пикты или саксы, не смог разобраться в знаках различия исанских стражников: вычурные вензеля, нашитые на голубых или серых плащах, ему ни о чем не говорили.
   Поднявшись наверх, Квинипилис направилась по северо-восточному полукружью стены, через арку над Верхними воротами, минуя сдвоенную башню Римлянина, и дальше на юг.
   — Я слышал, что со времен протектората Цезаря в Исе нет армии, — заметил Грациллоний.
   — В Исе не было армии и до Цезаря, — презрительно пожала плечами Квинипилис. — Наши мужчины не проводят лучшие годы в казармах, занимаясь ненужной муштрой. И мы никогда не содержали, как заведено в Риме, орду жадных грязных наемников. Нет, люди, несущие стражу на стене и поддерживающие порядок в городе, — моряки. Каждый моряк проходит обучение военному делу на флоте или на берегу.
   — Вы считаете, что в смутные времена, вроде нынешних, этого достаточно?
   — Вполне. Мы не империя; мы не ведем захватнических войн и не ставим себе целью властвовать над другими народами. Много ли проку Риму от земель кельтов или иудеев? Или готов? Или вандалов?
   Грациллоний не нашелся, что ответить. Квинипилис была слишком хорошо осведомлена о внутренних распрях в Римской империи; это его насторожило. Магн Клеменций Максим приказал добиться от Иса лояльности к Риму, читай — к нему, Максиму. Исторические сравнения — тем более касательно последнего столетия империи — вряд ли будут способствовать успеху миссии.
   — Верно, корабли исанского флота вступают в сражения, но не чаще чем ваши. К тому же мы никогда не нападаем первыми. А что касается нашей способности защитить город от внешней угрозы, — она усмехнулась, — нам нечего опасаться: ведь галликены управляют погодой.
   Грациллоний остановился как вкопанный. Должно быть, он недопонял. Тщательно подбирая выражения, он переспросил:
   — Как следует толковать эти слова, королева? Трудно сомневаться в вашем искреннем богопочитании, однако боги не всегда внемлют человеческим мольбам.
   Королева рассмеялась, и в смехе ее Грациллонию послышалось что-то волчье.
   — Ты не ослышался, мальчик. Я сказала: мы управляем погодой. Но нет, мы не злоупотребляем своей властью, иначе боги ее отнимут. Мы используем ее лишь в чрезвычайных случаях. Не одна разбойничья эскадра сбилась с курса и налетела на рифы, прежде чем варвары оставили нас в покое. Угроза нападения с суши тоже маловероятна. Стена — неприступна, ты и сам видишь. В случае осады достаточно будет удержать тот узкий проход, над которым ты только что был; морские же наши пути открыты, и флот всегда окажет городу поддержку с моря. Сам Цезарь, подавив венетов, так и не решился предпринять поход против Иса.
   С океана подул ледяной ветер. Грациллоний почувствовал озноб. Он положил руки на парапет, и нагретый камень поделился с ним теплом. Затем выглянул в амбразуру. По фризу шла яркая мозаика: обряды, войны, картины со дна царства Лера, океана. Ухватившись крепче, он перегнулся и посмотрел на юг. С края стены мозаичные волны, искрясь, стекали в живой океан, равнодушный и необъятный. В другой стороне, за пологим редколесьем, через море лежал едва различимый мыс Ванис. На юге было видно, где обрываются горы, и в воду, в венце наполовину скрытых прибоем рифов вытягивается песчаный язык мыса Рах. Он словно дразнил морскую стихию, но Океан спал, сумрачный, вздрагивая во сне и подергиваясь белыми бурунами. Волны, бирюзовые на отмели, неспешно шлифовали гранитное подножье башни маяка. Сам город стоял на песчанике, в котловине, в кольце красного гранита по перешейку. Из гранита были сложены стена, и маяк, и многие здания. Ближе к океану начинались солончаки, гигантские проплешины в почве, вымытые за тысячи лет приливом. Жить городу или сползти в пучину — зависело от благорасположения к нему Лера.
   И Лер столетиями хранил Ис. Колдовская — или божественная? — сила угнездилась за гранитными стенами.
   Грациллоний выпрямился и взглянул на город. С высоты ему открылось зрелище множества крошечных серебряных озер — на крыше каждого дома стояли чаши для сбора дождевой воды. С крыш воду сливали в глубокие подземные резервуары. Поэтому питьевой воды у исанцев всегда было в достатке: частые дожди пополняли накопительные колодцы. Кроме колодцев, стояла и водонапорная башня, чуть в стороне от Галла и Дома Воинов. К ней были проложены кульверты, вбиравшие воду из ключей в ближних холмах. Упряжка громадных буйволов, вращая шкив, приводила в движение архимедовы винты, поднимающие воду наверх. Из башни по трубам воду подавали в богатые дома — водопровод стоил дорого — и на общественные нужды: в фонтаны, бани, купальни. Холмы принадлежали Белисаме. За Ее святилищем смотрели юные девы — дочери и внучки галликен.