Андерсон Пол Уильям. Девять королев

   Тридцать лет прошло с того времени, как Магненций пытался захватить императорский престол, а Галлия до сих пор не оправилась от последствий смуты. Почему? Этого Грациллоний понять не мог. Да, война разрушает деревни и города, уносит людские жизни, но война не в силах изменить природу. Ведь остались же плодородные земли, леса, луга, широкие полноводные реки. Над Галлией каждый день восходит все то же ласковое, щедрое солнце; все те же теплые дожди утоляют жажду земли. Галлы — толковый народ, которому Рим принес мир, цивилизацию, для которого открыл необъятные возможности. С моря Галлию охраняет флот Рима, на восточных границах стоят легионы Рима. И какую же плату назначил Рим за свою опеку и защиту? Подчинение законам. Эти законы на самом деле давно сложились в галльских племенах; их лишь привели в соответствие с римским кодексом. Где-то подправили, в чем-то улучшили. Не покорности даже, а лояльности требовал Рим. В краю, самим Господом созданном богатеть и процветать, воцарилось запустение. Почему? Разладилось что-то очень важное, но что?
   Эти невеселые мысли Грациллоний обдумывал молча. Солдаты, наблюдая то же, что и он, приуныли. Обычно шумный на ночном привале лагерь затих. Не стало слышно песен, грубоватых солдатских шуточек. Даже молодежь перестала устраивать потасовки и не дурачилась. Теперь у костра легионеры с грустью вспоминали Британию, Иска Силурум, свои дома, семьи. Пытаясь воодушевить солдат, Грациллоний рассказывал им, какие чудеса их ожидают в Исе, но успеха не имел — невозможно увлекательно рассказать о том, чего сам не представляешь.
   Отряд вышел на тракт, проходивший по побережью. Здешние места совсем обезлюдели. Целые селения, бросая свои жилища и земли, снимались и уходили на восток. На империю надежды ни у кого не было. Саксы появлялись из-за моря все чаще, и кораблей у них становилось все больше. Грабители уже не довольствовались побережьем, они совершали набеги в глубь страны. Противостоять саксам было некому. Связь между редкими прибрежными фортами была ненадежной, а гарнизоны — слишком малочисленными. К тому же каждый раз саксы сжигали сторожевые вышки, откуда можно было огнем подать сигнал тревоги. Эти вышки в конце концов даже перестали восстанавливать. Великая Империя отступала перед племенем дикарей! Племенем кровожадным и ненасытным. Смертоносным и всеразрушающим. Они убивали мужчин, женщин насиловали и убивали тоже, детей угоняли в рабство, если только хватало места на кораблях. Если же не хватало — убивали лишних здесь же, на берегу. Жалость была им неведома. То, что не могли взять с собой и погрузить на корабль, они сжигали. Сжигали все, что не представляло для них ценности. Разрушали каменные дома, хотя груду камней нельзя было ни унести на корабль, ни сжечь. Они вытаптывали посевы, поджигали сады и леса. Как будто страдали жаждой — неутолимой жаждой разрушения. Однажды в развалинах небольшого городка Грациллоний встретил женщину. Та гостила у снохи в соседней деревне, когда на город напали саксы. Теперь же она искала на пепелище останки своих родных — мужа и детей. Грациллоний хотел взять ее в лагерь и накормить, но женщина, вырвавшись, отбежала в сторону и не хотела подходить. Она была полубезумна, с распущенными волосами, вымазанным сажей лицом. Грациллонию так и не удалось допытаться у нее, когда произошел набег. Видимо, недавно — кое-где развалины еще дымились. Ему было жалко несчастную — после ухода центурии она наверняка должна была сделаться добычей одичавших собак, которых развелось в развалинах несметное множество. Они сбивались в стаи и были опасней волков. Но что он мог сделать?
   Набеги совершали и скотты. Но племя скоттов малочисленно, их обтянутые кожей лодки не так вместительны, как галеры саксов, и сами они не столь сокрушительно кровожадны. Их разбойничьим промыслом было похищение людей и работорговля.
   От Ингены Грациллоний решил повернуть на юго-запад, на Воргий. В Воргии он наметил пополнить запасы провизии и сделать большой привал, чтобы люди передохнули и привели в порядок оружие и обмундирование перед последним переходом. Но комендант гарнизона, седой италиец, отговорил его.
   — Не думаю, что вам удастся разжиться провизией в Воргии, — сказал он. — Да и для отдыха Воргий место неподходящее. Настроения у вас не будет отдыхать. Саксы там побывали. Недавно. Донесение пришло только вчера. Вам, наверное, все понятно? А какой был город! Душа Арморики. Не считая Иса, разумеется, — он тяжело вздохнул. — Там стояли мавританцы, но они — те, что уцелели, — и сами голодают. Люди бегут с побережья. Армию кормить никто не хочет. Нет, лучше вам идти на юг, в Кондат Редонум. У них спокойнее, там и продовольствием запасетесь. Вы ведь направляетесь на запад, к венетам?
   — Севернее, — уклонился от ответа Грациллоний.
   — По пути зайдете в Фанум Мартис. И с гарнизоном там не миндальничайте. С египтянами этими вшивыми. Это, правда, не совсем по пути. Небольшой крюк. Но получится все равно быстрее. Дороги все хорошие, мощеные. Отсюда в Фанум Мартис, а оттуда в Редонум. По этим дорогам исанцы иногда ездят. Часть пути — через лес, но… не думаю, что бакауды нападут на центурию. Ну, полуцентурию. На побережье выйдете к Гаромагусу, то есть к развалинам Гаромагуса. Оттуда — к гавани, то есть к развалинам гавани. Саксы сожгли ее четыре года назад. Там начинаются владения Иса, но вам надо будет пройти всего несколько миль по их земле. Я уверен, что вас пропустят. Дороги у них прекрасные. Лучшие в Арморике.
   Грациллонию оставалось только поддержать беседу.
   — Слышал я кое-что про этот Ис, — небрежно заметил он. — И все какие-то нелепицы. А что там на самом деле?
   Комендант нахмурился.
   — Я знаю не больше вашего, — пробормотал он. — Город-королевство на западном побережье. Что еще? Сам я там не был. Башни Иса, говорят, — восьмое чудо света.
   — И все? Странно, ведь вы служите рядом…
   Комендант в раздумье покачал головой.
   — Основали его вроде бы карфагеняне. Давно. Еще до кельтов. Карфагеняне смешались сначала с Древним Народом, с тем, кто поднимал большие камни. Потом с народом озисмиев. Торговали, жили богато. Юлий Цезарь включил их в состав империи. На федеративных началах. Но отношения не были особенно тесными. Префектов туда не назначают уже лет сто или двести. Податей они не платят. Недавно наш командующий предложил им объединить силы для защиты Арморики. Я как раз был у него, когда пришел ответ. Они уведомили нас, что Ис, патрулируя собственные воды, служит Риму единственно истинным и наилучшим образом. Все это в самых изысканных выражениях, разумеется. Командующему пришлось проглотить. Против Иса мы бессильны. Город окружен неприступными стенами, перекрыть морские пути тоже нет никакой возможности. А потом, может быть, они и правы… Не знаю. Говорю же вам, я там не был.
   — Похоже, там вообще никто не был. Странно. Никто ничего не знает, никто в Исе не был, и никому не интересно? Очень странно.
   — Более того, — комендант опустил голову и прикрыл ладонью глаза, словно погрузившись в воспоминания. — Меня никогда не тянуло туда, даже в юности, когда я был смел и любознателен. Почему? Об Исе нет никаких письменных упоминаний. Я читал Цезаря, Тацита, Плиния. Я читал все труды, посвященные Арморике. Ни слова. Даже в «Записках о Галльской войне», хотя ходят легенды, что Цезарь лично побывал в Исе.
   Он вздохнул.
   — Да поможет нам Христос и воинство небесное, но что-то очень неладно с этим Исом. Поговаривают о каких-то жутких королевских жертвоприношениях, о девяти ведьмах-королевах, которые уединяются на пустынном острове и творят черную магию, и еще всякое такое… Нет. Хватит! Не подобает доброму христианину прикасаться к чертовщине! У меня и без Иса забот хватает.
   Грациллоний, впрочем, не настаивал. Утром отряд был уже в пути. Через два дня они пришли в Фанум Мартис, где над заброшенным городом одиноко возвышалась величественная башня, посвященная богу войны.
   Оттуда повернули на юг.
   Когда-то Арморика была цветущим людным краем. И вот он опустел. Большинство дорог заросло травой и ежевикой. Здесь часто встречались загадочные сооружения из гигантских каменных глыб. Кто их поставил и зачем-оставалось тайной. Галлы говорили, что это сделали боги, или эльфы, или колдуны, или Древний Народ. Как-то раз, рассматривая менгир, Грациллоний заметил щель меж громадных плит, протиснулся в нее и обнаружил склеп. Тут, должно быть, обитала целая семья. И не из бедных — на земле лежали серебряные кубки, покрывшиеся густой патиной, сохранилась и посуда, расписная, тонкого стекла. Мебель вся сгнила. Почему здесь жили люди, что с ними стало? Не одна сотня лет прошла со дня их гибели или исчезновения, но грабители не осмелились потревожить духов давно сгинувших хозяев. И окрестные селяне обходили стороной менгиры, сложенные не то богами, не то колдунами, не то Древним Народом. Грациллоний ничего не тронул и никому ничего не сказал.
   Он видел, что солдатам не по душе его вечерние походы в капища неведомых богов, чья мощь была явлена так наглядно: самый мелкий из камней весил многие тысячи фунтов. Но Грациллоний не боялся богов. Он знал, что Ариман не унизится до того, чтобы в борьбе с человеком звать на подмогу каких-то жалких духов. Но даже если это случится, духов рассеет свет Ормузда, воплощенный в Митре.
   Грациллоний не верил нелепым, путаным рассказам об Исе.
   Утром солдаты поднялись с первыми лучами солнца, помолились — каждый по-своему, после завтрака свернули лагерь, отправились в путь и к полудню были в Кондат Редонуме.
   Наконец-то они очутились в обычном провинциальном имперском городке. С невысокой, но надежной крепостной стеной, со старыми, ветшающими, но заселенными домами. Народ-статный, светлокожий, в отличие от чернявых и низкорослых обитателей Центральной Галлии, светловолосый — смотрел без боязни, шумел на улицах. Большинство были редоны, но попадались и озисмии. Грациллоний с интересом присматривался к озисмиям — их страна граничила с Исом. Мужчины отпускали пышные густые усы и заплетали в косы длинные волосы. Одевались озисмии богато — хотя было тепло, многие из них еще носили меха.
   Гарнизон же, наоборот, производил скверное впечатление. Здесь стояли франкские лаэты. Все как на подбор неопрятные верзилы, лаэты носили конические шлемы, а куртки из свиной кожи превращали в подобие кольчуги, прикручивая к ним металлические обручи, отчего становились похожи на прозрачные бочки с темным содержимым. Лаэты признавали лишь два вида оружия: меч и франциску, метательный топор. Свои круглые щиты они размалевывали яркими красками. В городе лаэты чувствовали себя хозяевами: ходили по улицам, глядя поверх голов, отталкивая всякого, кто зазевается и не успеет уступить дорогу.
   Грациллоний нашел префекта гарнизона в штабе.
   — Не могли бы вы разбить лагерь подальше от города? — попросил его неожиданно пожилой ибериец. — А я лично прослежу за тем, чтобы вам все отмерили по-честному. Горожане уже… не то чтобы полюбили франков, но… как бы это сказать… свыклись с ними. А ваши ребята, я уверен, полезут в драку. У франков сегодня праздник.
   — То-то они все пьяны!
   — Это еще полбеды. Они же язычники, вам это известно? Они задурманивают себе голову и верят при этом, что их вдохновляет Меркурий. Его зовут Вотан, их верховного бога, — префект поморщился. — Вам еще повезло, что луна не в полной фазе! В полнолуние они уходят в леса и приносят человеческие жертвоприношения. Да… Уходят в леса. Но сегодня они не уйдут. Сегодня в городе будет… м-м-м… мягко говоря, неспокойно. Приходится терпеть. А что делать?
   Грациллоний крепче сжал зубы. Он знал, что нужно делать. Но прививать цивилизацию франкам, да еще рискуя при этом жизнью своих людей… К тому же франки — каковы бы они ни были — союзники. Нет, его миссия — впереди, в славном Исе!
   Утром отряд выступил на запад.
 

Глава пятая

   В последнюю полночь полнолуния Девятеро вышли из Дома Богини. В Доме Богини Девятеро произнесли заклинания и зачаровали погоду, после чего облака рассеялись, а с востока прилетел ледяной ветер. Ветер свистел, выл, уносился во тьму и возвращался опять, колобродил и стенал во тьме. Так подавали голоса странствующие с ветром души мертвых. Этой ночью королевы призвали их на помощь.
   Остров Сен был крошечным осколком континента в глухом мраке океана. Свет полной луны бархатистым инеем покрывал сухую траву, скалы и валуны, скорбные венки водорослей, забытые второпях последним приливом. Волны, в ярости вспенив гребни, несчетными фалангами шли на приступ одинокого форпоста земли, но прибрежные рифы стойко держали оборону; там, где вода ударялась о камень, пенные гребни взрывались мириадами жемчужных брызг. Шкуры тюленей, сопровождавших вдоль берега, наперерез волнам, процессию королев, отливали серебром. Скупо разбросанным по небу звездам, зыбко мерцавшим над млечным полумраком, не давали разгореться порывы свистящего ветра.
   Девятеро шли молча. Лишь трепетали и хлопали на ветру одеяния, и скрипела гладкая галька под ногами. Форсквилис, как в забытьи, смотрела перед собой невидящим взглядом. С двух сторон ее бережно поддерживали под руки Виндилис и Бодилис. Следом шла Квинипилис, старшая. Затем Фенналис и ее дочь Ланарвилис. Затем Иннилис и Малдунилис. Последней в процессии была Дахилис. Прижимая к груди тигель с жаром, она испуганно озиралась, словно ужас крался за ней по пятам. В тигле были отверстия, и казалось, что в руках у Дахилис — гигантский паук, и глаза у него налились злой темной кровью.
   Время как будто остановилось. Королевы шли и шли навстречу ветру, а ветер выл, робко мигали, не решаясь вспыхнуть, звезды, и тяжко вздыхал вокруг океан.
   Камни — грубо вытесанная, в два человеческих роста голова Зверя и острый клюв гигантской Птицы — были оставлены Древним Народом недалеко от Дома Богини, в самом сердце острова. Виндилис и Бодилис подвели к Камням Форсквилис, помогли ей пройти между шершавыми глыбами и отступили. Тень приняла ее и поглотила. Там Форсквилис приложила к Камням ладони и, часто дыша, застыла без движения.
   Королевы встали вокруг Камней. Квинипилис воздела руки к небу и заговорила на священном языке предков.
   — Иштар-Исида-Белисама, смилуйся над нами, — у нее был сильный глубокий голос. — Таранис, вдохнови нас. Лир, укрепи нас. О боги, мы призываем Вас во имя Трех и молим Вас о спасении Иса.
   Квинипилис опустила руки и, устремив взгляд в сгущение тени меж Камней, где белела льняная повязка на голове жрицы, выкрикнула:
   — Форсквилис! Форсквилис! Где ты? Что ты видишь?
   — Я сова. Я лечу над лесом, — раздался нездешний, неземной голос. — Я задеваю крыльями вершины деревьев. Голые ветви выглядят сверху, как паутина. Почки на ветвях в лунном свете, как чешуйки перламутра. Я слышу, как почки раскрываются и рождаются листья. Мне одиноко. Одиноко духу без плоти. Звезды далеко, звезды очень далеко. Их холод достигает моего мира. Он пронизывает меня, он пронизывает меня!
   Подо мной поляна. На траве роса. Костер догорает. Это военный лагерь. Ветер ворошит костер. Отблеск пламени на латах дозорных. Мой дух скользит вниз. Странный лес сегодня. Ненастоящий. Он как призрак леса. Что это? Мелькнули рога. Мне кажется? Или это Кернуннос? Или это Он ходит по Своему лесу?
   Солдаты. Все молодые. Все из этого мира. Плотского мира. Никто не отмечен. Никто не отмечен судьбой. Нет, неправда! Или боги перестали слышать нас? Или Они не смотрят на нас? Да, это те, что идут сюда. Это на них указывали знаки. Я растеряна. Я трепещу. Я кружу над поляной.
   Голос стал тверже:
   — Человек вышел на свет. Из темноты. Не его ли я видела среди деревьев? Он не мог уснуть. Он не боится леса. Он сидел у ручья. Он любит небо. Он не мог уснуть и не понимает, отчего. Я знаю его! Теперь он ближе. Судьба коснулась его и отметила.
   Он что-то почувствовал. Он смотрит вверх. Он видит мои темные крылья в ночном небе. Он смотрит вверх, и глаза его, как текучее серебро. В них тайна. Я дрожу. Он смотрит на меня. Он смотрит на меня так… Я хочу улететь. Я хочу улететь! Я хочу улететь! Это он! Это он! Это он!
   Форсквилис страшно закричала и рухнула ничком к подножью Камней. Квинипилис не шелохнулась. Она словно приросла к месту, потрясенная услышанным. Бодилис и Виндилис бросились к провидице и осторожно перевернули ее. Бодилис размотала широкий пояс, сложила его и подсунула ей под голову. Остальные королевы обступили жрицу, со страхом вглядываясь в ее безжизненное лицо. Кровь в ее жилах будто застыла: на земле лежала укутанная в черные одежды мраморная статуя с льняной повязкой на голове.
   — Обморок, — сказала Бодилис, поднимаясь с колен.
   — Я знала, что так будет, — задумчиво кивнула Квинипилис. — Слишком далеко прошла наша Сестра по дороге в тот мир. Укройте ее и не тревожьте. Она придет в себя.
   — И что же нам теперь делать? — спросила Ланарвилис.
   — Ничего, — ответила Малдунилис. Голос ее, обычно спокойный, дрожал. — Нам всем нужно… пережить эту ночь.
   — Сестры, Сестры, — робко вступила Иннилис. — Давайте молиться!
   Фенналис предостерегающе подняла руку.
   — Оставьте. Мы совершали обряды от самого заката. Не следует утомлять богов.
   — Послушайте, Сестры, — Бодилис помедлила. — Наверное, боги не зря остановили нас. Нам дано время подумать и выбрать путь.
   — О чем это ты? — вдруг разъярилась Виндилис. — Ведь было равноденствие, и мы держали совет и все решили. Мы творили чары, и сегодня они подействовали. Какой еще путь, кроме как проклясть Колконора?
   — Но это… это так ужасно, — осмелилась вступить Дахилис. — Может, лучше…
   — Ужасно? — Виндилис резко повернулась к ней, и девушка отпрянула. — Ужасно?! — Она сорвалась на визг. — Похоже, он таки подобрал ключик к твоему сердцу, ты, изменница!
   — Сестры, прошу вас, не надо! — Иннилис мягким движением тронула Виндилис за плечо, и та сразу успокоилась.
   — Я не изменница, поверьте! — Дахилис чуть не плакала. — Просто Бодилис сказала…
   — Я говорила, — повысила голос Бодилис, — что мы должны быть осторожны, пока не свершится неизбежное. Магия — обоюдоострый меч, и горе тому, кто об этом забыл. Колконор мне ненавистен не меньше, чем вам, Сестры мои. Мы уже призывали смерть. Разве этого мало? Стоит ли еще рисковать?
   — Стоит! — воскликнула Ланарвилис. — По этому пути идут до конца. Кто остановится — тот пропал, — она, как когтями, поскребла в воздухе скрюченными пальцами, терзая невидимую плоть. — Я хочу его смерти!
   Виндилис, шумно выдохнув, рассмеялась.
   — Подумайте, Сестры, подумайте, молю вас! — раздался голос Фенналис. — Мне самой не по душе черная магия, но если нужно…
   — Мы рискуем, но есть ли другой путь? — спросила Квинипилис, обводя глазами королев. — Форсквилис умеет заглянуть в запредельное, но я старше всех вас, и за свою жизнь я сама совершила много деяний и видела, как совершали деяния другие. Ты, Бодилис, умна, но ум твой — от книг и философов. Подумай. Мы уже привели человека, который может победить Колконора и быть королем лучшим, чем Колконор.
   — Трудно быть худшим, — прошептала Иннилис.
   — Этот человек может отказаться от поединка, — продолжала Квинипилис. — Он командир, он на службе и не имеет права рисковать жизнью. Если же он согласится — Колконор может убить его. Я не думаю, что сил у Колконора убавилось с тех пор, как он добыл корону.
   — Твоя правда, — согласилась Бодилис. — Колконор может убить его. Солдаты отомстят за смерть командира и убьют Колконора. Мы избавимся от чудовища, но кто тогда станет королем? Священный закон гласит — только поединок. Один на один. Многие законы нарушались в последнее время в Исе. Не из-за этого ли силы наши убывают, а городу грозит разорение?
   — Нет, нет! — Иннилис, дрожа, кинулась к Виндилис. Та обняла ее и принялась успокаивать.
   — Не бойся, милая, — Виндилис гладила ее по голове. — Мы зачаруем его, герой победит и спасет нас.
   — Герой! — Вся засветившись радостью, Дахилис захлопала в ладоши.
   Пошевелившись, Форсквилис вздохнула, открыла глаза, и взгляд ее постепенно стал осмысленным. Королевы бросились к ней и принялись растирать запястья, нашептывая ласковые слова. Вскоре Форсквилис смогла подняться на ноги.
   — Будем ли мы продолжать, Сестра? — спросила Квинипилис. — И если будем, осталась ли у тебя сила?
   Выпрямившись, Форсквилис стала выше всех ростом. Она властно оглядела королев.
   — Да. Не медлите! Скоро рассветет — сила убывает, — и зубы ведьмы влажно блеснули в редеющей тьме.
   Костер был готов.
   Королевы доверили Дахилис честь хранить огонь, потому что Дахилис была самой юной и самой красивой. Она станет невестой первой ночи короля.
   Беззвучно шепча молитву Белисаме, Дахилис вывернула в дрова жар из тигля. Костер занялся.
   Форсквилис вынула серебряную солонку и высыпала каждой королеве на руку щепотку соли. Королевы слизнули соль с ладони — во имя Лера. Обратившись к Таранису, Квинипилис сняла с пояса нож, быстрым движением уколола себе большой палец и протянула руку к костру. То же самое по очереди проделали все королевы. В костер закапала кровь; темные капли, чуть шипя, пузырились по краям, вздувались, лопались, становились огнем.
   Костер вдруг окреп, взмыл с гудением вверх, но ветер смял его, и багряные жаркие лепестки, метнувшись по сторонам, опали, обнажив сердцевину голубого пламени. Тьма сгустилась; не стало ни луны, ни звезд, а только это льдистое свечение. Оно слепило, и от него невозможно было отвести глаз.
   Королевы встали вокруг огня и, взявшись за руки, заговорили нараспев:

 
Волка вой, акулий зуб,
Червь, сердца точащий
Завистью, гниющий струп,
Труп, в гробу смердящий,
Ужас, липкий пот стыда,
Алчность, злобу, гонор
Призываем: навсегда
Проклят будь, Колконор!
Пусть трухлявый дуб падет,
Омертвев корнями;
Пусть его с лица земли
Лир сметет ветрами.
Пусть Таранис яд с ветвей
Чистым ливнем смоет;
Молот молний пусть взметнет
Над его главою.
Белисама, запятнал
Он тебя бесчестьем;
Снизойди с небес: настал
Час священной мести.
Пусть он кровью злой в Аду
Черный вар отравит.
Пусть Король, что днесь грядет,
По Закону правит.
 

   В бухте стояли рыбачьи лодки. Моряки, привезшие королев на остров, видели огонь и тени, мелькавшие вокруг огня, но не понимали, что делают королевы. Их призвали, и они повиновались. Они боялись и хотели, чтобы все побыстрее закончилось, они шептали заговоры, сжимая обереги от нечистой силы, и были эти моряки Перевозчиками Мертвых.
 

Глава шестая

I

 
   Последний переход был трудным. За Воргием начались сплошь островерхие холмы, лысые каменистые взгорья, будто земля здесь попятилась от извечного недруга-океана, который прятался где-то совсем близко — вон за тем хребтом или за тем, или чуть подальше. Стало встречаться все больше менгиров. Поставленные исполинами — Древним Народом — громадины в четыре человеческих роста цвета пепла в потухшем костре, они могли бы многое поведать о бренном бытии, о людях, что были величественнее нынешних, но канули бесследно, о богах, которые, может, еще вернутся когда-нибудь к своим мрачным капищам. Запад встречал режущим ледяным ветром, приносящим вместе с запахом моря свинцовые, набухшие влагой тучи. Тучи накрывали землю тенью, проливались дождем, и ветер гнал их дальше, на восток.
   Природа пробуждалась после зимы. Зазеленели ивы, белым цветом окутались сливовые деревья. Даже дубы, вечно нерасторопные, пустили, наконец, по ветвям палевые почки. Пробивались сквозь траву и колючий ежевичник первые цветы, нежные дезии. Над цветами забасили мохнатые янтарные шмели, в небе зашумел птичий грай.
   В лесистых распадках встречались небогатые фермы — две-три глинобитные хижины под соломенной крышей, скотный двор, сад с огородом. Дорога вела через край озисмиев, их языка никто из легионеров не понимал, но Грациллонию удавалось кое-как объясняться со здешними, ибо еще мальчишкой он немного выучился во время поездок с отцом почти всем местным наречиям. Много веков назад сюда вторглись кельты. Они смешались с озисмиями, поэтому их язык был похож на кельтский. И еще озисмии часто вставляли слова — Грациллония почему-то это тревожило — из языка загадочного города Ис. Они не были похожи на слова известных ему наречий и напоминали названия, слышанные в детстве от учителя, когда тот рассказывал о Пунических войнах.
   Как-то раз, разбив лагерь возле небольшого селения, Грациллоний разговорился с пастухом. Саксы их не разоряли-больно уж ничтожная была бы добыча, но все побережье, уверял тот, лежало в руинах. Кроме — тут пастух дотронулся до шеи, до оберега от нечистой силы, — кроме Иса. Видно, великие силы хранят город. Боязливо оглянувшись по сторонам, словно местные боги могли подслушать и разгневаться на него, пастух добавил, что народ охотно перешел бы к Ису, да только власть Иса распространяется всего на несколько миль в глубь Арморики.