— А как ты передашь информацию?
   — Я все расскажу легату, когда он явится сюда, если мы сможем переговорить с глазу на глаз и в безопасном месте. Если нет — я дам ему понять, что он должен побыстрее добиться нашего освобождения. Он, безусловно, сможет устроить, чтобы нас доставили в штаб-квартиру инспектора в Виттохрии. Пока нас ни в чем жутком не подозревают, так что и магистрат, и сам Господин едва ли посмеют прогневать Маурайскую Федерацию плохим обращением с нами.
   — Микли должен понимать твои намерения, — сказал Ваироа.
   Тераи набил трубку плотнее.
   — Да, безусловно. И все же этот сын тередо
   был весел и спокоен… если дойдет до худшего, мы расскажем все монгам.
   К полудню четвертого дня юанезский отряд вступил в Дулу, Во главе его, возле командира, ехала Роника Биркен.
   Морось холодила воздух, прятала крыши и стены, увлажняла мостовые.
   Толпа, собравшаяся было поглазеть, разошлась из-за непогоды, и болтовня притихла до бормотания, когда кони и крепкие, облаченные в серо-зеленые мундиры солдаты с азиатскими лицами, окружив Тераи и Ваироа, скрыли их от посторонних… ото всех, кого они знали.
   За исключением Микли. Скрестив руки и широко расставив ноги, он глядел на маураев с триумфальной улыбкой.
   — Эти веревки снимут с ваших запястий, а кляпы вынут изо ртов, когда мы выйдем из города, но только если вы будете вести себя хорошо, — сказал он на маурайском. — А до тех пор, — он пригрозил указательным пальцем, — каждый из вас постоянно будет под прицелом четырех стрелков, которым приказано убить вас, если вы попытаетесь произнести одно только слово или попробуете что-нибудь написать… Или если им покажется, что вы собираетесь это сделать. Отряд отборный, людям сказано, что вы и есть охотники за ураном — те самые, которых они пытались поймать. Они считают, что у вас на теле могут быть спрятаны миниатюрные передатчики, и вы сумеете предупредить соучастников, получив шанс заговорить. По общему мнению, маураи могут располагать подобными устройствами, но ионги не представляют себе ваших возможностей. А поэтому — ни слова… Повторяю то, что я говорил вам у дома — ни слова, иначе смерть. Что ни в коей мере не расстроит меня.
   Еще раз поблагодарите Ронику за свою жизнь. Это она настояла. И поверьте, ей-Богу, так лучше, будет меньше слухов… все-таки я рассчитываю переговорить с вами подробнее в более подходящих условиях.
   — Откинув назад голову, он зашелся смешком. — Простите мне самодовольство. У нас как во время игры в кости, на ее исход влияет чересчур много факторов. Если вы сейчас поможете нам, мы отнесемся к вам достаточно хорошо. При правильной постановке дела, быть может, все окончится репатриацией. Так что расслабьтесь и радуйтесь.
   Он отошел, юанезские солдаты расступились перед ним, чтобы вновь сомкнуть свое кольцо вокруг людей, к которым были обращены их взгляды, исполненные предельной ненависти.
   Публичные проявления страсти считались здесь дурными манерами, так что Иерн и Роника просто пожали друг другу руки и обменялись долгим взглядом. На влажных волосах мерцали капельки, грудь вздымалась и опадала. Плик с завистью поглядел на них и глотнул из бутылки, которую провидческим образом прихватил с собой.
   — Жезу, как чудесно! — выдохнул Иерн.
   — Нет еще, вот останемся вдвоем, — шепнула она на ухо, — и я тебе покажу, что такое настоящее чудо.
   — Я боялся за тебя.
   — А я за тебя, — ответил грудной голос. — Ну, как ты?
   — Отлично, только волновался. Нас приютила здешняя пророчина, доказавшая мне, что и геанцы могут быть порядочными людьми. Мы с ней разговаривали о многом, она кое-что мне показала, например, как она воздействует на зверей и детей… Ну а что было с тобой?
   — Я делала свое дело. Все сложилось почти так, как намечал Микли. Я перешла через границу, отыскала юанезскую военную базу — констабуларий, как они их зовут — наделала там достаточно шума, потом они, наконец, подвели меня к радиофону и связали меня с высокопоставленным офицером в Чай Ка-Гоу, тот отыскал того, кто знал кодовую фразу, ну а после все сразу завертелось. Хуу-ха! Вот это была картина! У меня только спросили имя Карста, где он находится и чего хочет. Вести метались взад и вперед, тем временем собрался этот отряд, и на заре мы выехали. Ты заметил, как устали лошади — заводные тоже.
   Бедные звери — надеюсь, они не простудятся под дождем. Ну а потом, когда мы добрались до города, нойон приказал местному полковнику провести нас к Микли, а после того командовал уже Карст… я его уговорила не расстреливать Тераи и Ваироа прямо на месте.
   — Как ты умудрилась этого добиться? Ведь он об этом только и мечтает?
   — Я сказала ему, что успела подружиться с ними. Напомнила про такую вещь, как честь Ложи, и пригрозила, что пожалуюсь Волку. Кроме того, он прекрасно понимает, что я всегда могу застичь его врасплох где-нибудь в глухомани — и выпустить кишки. Он не стал спорить.
   — А что будет дальше?
   — Не знаю в точности, хотя и не сомневаюсь, что нас ждет возвращение домой — в Союз. Я мечтаю показать тебе мою страну. «И как я надеюсь, увидеть собственными глазами, что там не гнездятся чудовища», — промелькнуло в его голове.
   …В дни, когда Орлук Жанович Боктан стоял в Дулу, командуя отрядом, безуспешно пытавшимся выяснить, кто же собирает смертоносное оружие, и потом — во время последующих, уже более коротких посещений — они с Ганной Уанговной подружились. Несхожесть их делала встречи интересными, он, со своей стороны, уважал ее ум и власть, а она считала его добрым человеком, хотя бы в сердце своем.
   Теперь она стояла под редким дождем и внимательно слушала, как он говорил Борсу Харсову:
   — Нет, сэр. Простите, я не имею права сказать вам больше, к тому же я просто ничего не знаю. Мне приказано освободить Карста и доставить всю эту группу на базу, живыми или мертвыми. Те двое, которых мы связали, подозреваются в контрабандном вывозе урана, а подобное дело не может ждать.
   — Чтобы маураи связались с этим ужасом?.. Не верю! — вмешалась Ганна.
   — У них может быть своя цепь заинтересованных лиц, — проговорил Орлук.
   Он явно по пути все тщательно продумал. — Федерация — стадо такое же разношерстное, как и наши Пять Наций; она расползлась по всей Океании.
   Возможно и существование интернационального преступного синдиката, привлекающего соучастников отовсюду. Не исключено, что и верховное командование маураев теперь жалеет о том, что предшественники его утопили всю ядерную взрывчатку.
   — Тем не менее… — Она поежилась и поглядела на вооруженных незнакомцев, окружавших ее.
   — Похоже, северяне запустили свою ложку в этот котелок, — сказал Борс недоверчивым тоном.
   — Я знаю. Но они не обязательно остаются нашими врагами. И если они получили ключ к чему-то и обратились к нашему командованию, потому что мы способны быстро отреагировать… Откровенно говоря, за последние несколько лет я нередко замечал северян у самых важных юанезских кабинетов… — Орлук умолк, не собираясь говорить больше, чем следовало.
   — Что же мне сказать маурайскому легату, когда он прибудет сюда? — вслух подумал Борс.
   — Не следует понапрасну ерошить ему перышки, — посоветовал Орлук. — Объясните, что его соотечественники, если они и впрямь маураи, выданы по уголовному обвинению; что у вас не было другого выбора, кроме как повиноваться… он может затребовать информацию по дипломатическим каналам. — В руке нойона была перчатка с отворотами. Он пристукнул ею о бедро, словно кнутом. — Ну что ж, в путь!
   Борс пошелестел полученными бумажками, чтобы показать, что и впрямь не имеет выбора.
   — А вы не хотите задержаться и отдохнуть, достопочтенный сэр? — спросил он, как требовал того этикет.
   — Нет, сэр, приношу свою смиренную благодарность, но, к сожалению, об этом я не могу и мечтать.
   Обменявшись поклонами, они отдали друг другу честь. Борс отбыл.
   Орлук повернулся. Ганна ухватила его за рукав. Страх стучал в ее груди.
   — Но что вы думаете об этом на самом деле? — спросила она его.
   — Вай? — Он заморгал в удивлении.
   — Обо всем, что кроется за этим делом? Я чувствую… предельную не правду… зло… — Последнее слово она выдавила. Истинной геанке не подобает произносить его, за исключением крайней необходимости.
   Выдубленная непогодой физиономия Орлука обнаружила неловкость:
   — Как так, преподобная госпожа?
   — Не знаю. Все случилось настолько внезапно. И вместе с тем… Ужасные силы вырвались на свободу, они заключают преступные союзы, повсюду сеют ложь и тайну, тайну и ложь… Орлук, ветер дунул из завтрашнего дня и принес запах войны: не наших несколько битв, за которыми последует мирный договор — нет, но жестоко и с погибелью… всего мира. Что вы скажете? Что мы можем сделать?
   Капельки пота покрыли его лоб и бороду. Она заметила, как он заставил себя собраться.
   — Преподобная госпожа, — выдавил он, — я почти ничего не знаю, кроме того, что уже сказал. Происходит нечто скверное, но суть еще сокрыта во мраке. — Он расправил немного сутуловатые плечи. — Пусть будет, что будет, пусть демоны вырываются из ада; я выполню свой долг, каким бы он ни оказался. Я должен ехать.
   — Еще минутку, — молила она, вознесясь на духовной волне к Единому — в этот час, когда ясность разлетелась в клочья под бурей, ревущей из будущего. — У меня брат в армии. Все мы резервисты, все мы солдатаи.
   Когда перед битвой пробуждаются страхи, что таятся в глубинах наших сердец — древние воспоминания о Смертных временах — войско приходит в смятение. Пророчина умеет успокаивать людей. Позовите меня.
   — Преподобная госпожа!.. — Он был переполнен чувствами.
   Ганна улыбнулась; теперь, когда она все сказала, покой поглощал ее, покой абсолютной решимости.
   — В добровольцах недостатка не будет, — сказала она. — Мы будем биться за Гею… за все человечество, иначе Гея отбросит его — уже навсегда.
   Я обращаюсь к вам, потому что мы сроднились духом. Красная не может выставить большую армию и потому выступит под объединенным юанезским командованием, можете рассчитывать на меня; мне хотелось бы поехать на бой рядом с другом.
   Находясь на второй ступени Тянь-Дзян, Орлук отпустил ей поклон третьей степени смирения; она благословила его. Отойдя, нойон загремел приказами.
   Вновь обретя мир. Ганца отыскала Иерна. (Потом она отправится домой и позволит Единству овладеть ею.) А сейчас она хотела проститься с молодым человеком, чтобы никогда не встретиться снова. Морским ветром он вдохнул в нее новую жизнь — она еще никогда не видела моря, хотя читала о нем стихи и видела картины — но все мечтала увидеть, насколько бы ни была невероятной такая мечта. Он рассказывал ей о чудесах своей страны, открыл перед нею свой дух — о большем она и не мечтала.
   Рядом с ним стояла любовь его — Роника. Быть может, у нее хватит доброты отступить на шаг в сторону, пока Ганна простится с Иерном.

5

   Белый туман клубился над землей, но небеса были чисты, и с востока уже сияло ослепительное солнце. Обретя очертания, дыхание резко вырывалось из ноздрей, но ласковый аромат конского тела уже начинал ощущаться.
   Отряд ехал в безмолвии, только топот копыт, скрип кож да звяканье металла окружали его. А потом издали, слабый, но беспредельно ясный, донесся колокольный звон.
   Колокол говорил совсем не так, как в Франсетерре, и ему гулко вторил басок огромного барабана. Дальний перезвон довершил ощущение нереальности, охватившее душу Иерна… или, может, он сам покинул реальность. В километрах от него храм, увенчанный луковкой купола под многими крышами, будил селение у подножия своего, поднимая людей к поклонению и труду… но все вокруг было таким незнакомым… словно бы располагалось на другой планете. Непривычно раскроенные поля тянулись от далекого горизонта к этой дороге — никаких заборов, живых изгородей, стенок, пограничных камней, разграничивающих владения.
   Деревья были оставлены лишь, чтобы служить ветроломами или давать тень усталому работнику. Иерн ощутил, как нежно заботились об этой земле люди, принадлежащие ей.
   По правую сторону вдоль дороги тянулся рядок кленов — как дома, но там их сажали в два ряда. Влево от нее покрытые корой жерди, переплетая стволы, ограждали пастбищем уходящее вдаль… На краю видимости растворялось в тумане стадо с парой конных пастухов.
   Вчера, радуясь свободе и дороге, он не замечал ничего странного. Потом они с Роникой ускользнули из лагеря к стогу сена, который заметили заранее.
   — Что нам до того, мокрое оно или нет? — усмехнулась она. — Прогреется.
   Утром же тело ощущало усталость и нервы дрожали, расслабившись после пережитого напряжения, и он вдруг осознал, как далеко оказался от дома.
   Стремясь приободриться, он поглядел за спину — на солдат: в них опора.
   Но все было чуждым: очертания фигур, лица под гребнистыми шлемами, знамена, все вплоть до посадки всадников… и ритма, в котором раскачивались, отражая лучи солнца, наконечники копий. Воинов, так державшихся в седле, да и всего этого отряда просто не могло существовать, однако тем не менее вереница их казалась ему змеей, готовой к броску. Зевки сменялись разговором, вполне людским по интонации, и лишь когда кто-нибудь отпускал шутку, высокие голоса смеялись не по-юропански.
   Он перевел взгляд на командира, справа от которого ехал. Человек подтянутый, Орлук Боктан держался столь прямо, что казался выше, чем был на самом деле. Обветренное лицо, плоский нос, раскосые серые глаза, седые усы и раздвоенная борода, на левой щеке бугрился шрам.
   Орлук ехал с непокрытой головой, открывая бритую макушку. Расстегнув воротник, командир пыхтел жуткой сигарой, дружелюбным — в чем Иерн на всякий случай все-таки сомневался — хриплым басом отвечая на вопросы.
   Роника ехала слева от него, она переводила с англиша на англей. Плик и Микли следовали прямо за ними. Тераи и Ваироа замыкали колонну, их не было видно отсюда. Бедняги, подумал Иерн. Однако Роника объяснила ему, что так надо — лучше, чтобы они не имели возможности говорить.
   Скверным или нет было дело, которому она служила, ставить его под угрозу она не намеревалась… «Какой точеной кажется под колоссальным куполом здешнего неба его сильная фигура. Неужели я влюбляюсь?»"
   — Да, — Роника перевела ответ Орлука. — Я происхожу из Йо-Минга, на западе, и достаточно хорошо знаю пограничные горы. У их подножия полк Бизона располагает волостью, там обитает моя старшая жена, наши дети и внуки. Когда удается, я бываю у них.
   — А как случилось, что вы перебрались жить на Дальний Восток?
   Орлук ухмыльнулся:
   — Ваши помогли. Мне повезло — я участвовал в нескольких последних стычках. Они обеспечили мне быстрое повышение в чине и внимание моего начальства. Много добрых воинов полка Бизона перебрались в Чай Ка-Гоу, когда город начал расти. Когда умер их старый нойон, меня пригласили занять его место. Конечно, трудно перебраться с гор на равнину, иметь дело с войсками, набранными на ранчо и в городах, вместо привычных охотников, трапперов и лесорубов… Ну, я-то понадобился потому, что здесь тоже есть леса, где бизонцам когда-нибудь придется драться.
   Истинный солдатай не отказывается от обязанностей. Но я хочу, чтобы мои дети выросли в стране своих отцов.
   — И долго вы здесь пробыли?
   — Пятнадцать лет. Ничего. В Чай Ка-Гоу у меня отличный дом, чистый, шумный, симпатичная младшая жена, растут дети от нее, надеюсь и на внуков — через несколько лет. Могу смело сказать, что с делами я справляюсь неплохо. Кого отправили в Краснаянские леса искать охотников за бомбами?.. Бизонов! — При этом напоминании Орлук потерял веселость, нахмурился и отчаянно запыхтел сигарой. — Впрочем, мы ничего не нашли, — сказал он, — кроме вашей группы… Когда я думаю о моих женах, детях, внуках… Ха, если вы хотите выжать правду из этих собак, только скажите: я сам щипцами вырву им яйца.
   — Чего-то не похоже на геанца, — встрял Микли.
   — Я не из них, — отвечал Орлук. — Конечно, я считаюсь с их принципами, отношусь к адептам с положенным уважением. Возможно, они правы. Но медитации и всякие теории не для меня, и от моих похвал славы им не прибавится. Я поклоняюсь древним богам — Октаю, Эрлику, Ленину — и предкам. — Он подумал. — Впрочем, не сомневаюсь — ни один истинный геанец не проявил бы мягкости в этом деле. Куда направляют этих двоих?
   — Мой департамент об этом не знает, — объявил Микли.
   — Неужели? — Орлук искоса взглянул на него. — Сомневаюсь: ты говоришь куда меньше, чем знаешь.
   — Ты прав, — ровным голосом отвечал Микли. — Например, знаю способы, с помощью которых мой отряд выяснил, чем были заняты эти двое, ведь это мы с Роникой выследили их. Но такие подробности чересчур откровенно указывают на вещи, которые моя служба предпочитаете скрывать от посторонних. В моих глазах вы, нойон, достойны всяческого доверия, однако кое-что вам просто незачем знать. Как военный, вы должны понять меня.
   — Да, это так. Но когда я был молод, все было еще не настолько закручено…
   Дальше Иерн уже не слышал, о чем они говорили: Орлук сердито глянул на Ронику, и она перестала переводить. Она ехала рядом с командиром и слушала разговор на англише. Чувство одиночества в душе Иерна усилилось. Он отстал, чтобы присоединиться к Плику, а Микли подался вперед.
   Англоман был трезв в связи с отсутствием зелья и, мрачно поглядев на приятеля, произнес:
   — Ты обескуражен, мой друг. Не испуган, ни капельки волнения, просто обескуражен. Так ведь?
   Иерн поглядел вперед — спина Роники на фоне монгского ландшафта вдруг напомнила, как эта женщина чужда ему.
   — Полагаю, что ты можешь так назвать мое состояние, — пробормотал он.
   — А ты понимаешь почему? Ведь ты направляешься в безопасное место — в пределы Союза, да еще в очаровательной компании.
   Последняя фраза напомнила ему о Ганне. Та не стала возражать, когда в нарушение здешних обычаев он взял ее обе руки и поцеловал. Какими нежными они были, какими красивыми. «Да благословен будешь ты, Таленс Иерн Ферлей, — шепнула тогда Ганна. — Пусть тебя встретит счастье, ты его заслуживаешь». Тут она ошиблась, кольнула его память о прошлых проступках. Она нараспев произнесла несколько строчек на своем языке, а потом пояснила: «Это не молитва за тебя, мы не молимся Гее. Я просто пожелала от всей души, чтобы Она отмерила тебе полную долю жизни, оставив ритуальную торжественность. Я буду вспоминать вас — часто-часто. Счастливого пути».
   Иерн ответил Плику иносказательно:
   — Я лечу вслепую, вот почему… вслепую, и все приборы молчат.
   — Действительно, тревожная штука — оказаться вдали от дома.
   — Что? Нет же, я не об этом. Понимаешь, наше пребывание в Дулу заставило меня усомниться во многих истинах, которые я прежде считал незыблемыми. Я же не глуп, и никогда не считал, что все геанцы — скверный народ. В Юропе мне попадались среди них действительно прекрасные люди. Но в массе своей они всегда казались врагами, причем фундаментальными… противниками всего, чем живет Домен, притом во всем заблуждающимися? Но Ганна со своим терпением и умом…
   Иерн закрыл глаза и подставил лицо солнцу. За ресницами заиграла радуга. Ганна заставила его вспомнить про бесчисленные мелкие чудеса, подобные этому, подумать о них и ощутить.
   — Конечно, ее можно считать образцовой геанкой, — размышлял вслух Плик. — Во всяком случае, в одном из аспектов геанства… Так святой Франциск Ассизский и святой Иоанн от Креста воплощают в себе два предельных аспекта христианской личности. Я имею в виду душу, эмоциональность — это другое трусливое слово. Лучше сказать духовность . Духовна ли вера… ее не поймаешь иначе, только душой.
   Отчасти она пояснила тебе свою суть, просто являясь собою.
   — Но разве не может быть, что она на самом деле права?
   — А бывает ли, по-твоему, стихотворение правильным или не правильным?
   Да на ее стороне могучий миф.
   Молчание разделило их. Туман, редея, оставлял землю, открывая слева убранные поля, готовые к запашке под озимь, и справа — серебристо-зеленые прерии. Слугаи в синих одеждах выходили из глинобитных домиков. Над головой порхали птицы. Воздух, прогреваясь, уже приносил ароматы почвы и трав, животных и человека. Все шумы кавалерийского отряда слились в равномерный синкопированный ритм.
   — А эти юанезцы? — вырвалось у Иерна. — Чем они в принципе отличаются от краснаянцев? Согласен, я почти не имел дела с теми и другими, но я все менее и менее верю в то, что они подстрекали Джовейна в далекой Юропе и вооружали его для переворота, как мне о том говорили.
   — Почему же ты переменил свое мнение? — спросил Плик.
   — Конечно, установление геанского правления в Домене, бесспорно, удовлетворило бы их; некоторые из их чиновников, наверное, и в самом деле оказали заговорщикам тайную поддержку. Тем не менее… судя по их действиям, более всего они опасаются Северо-западного Союза. И скорее всего это так — один континент на двоих. Но я что-то не замечаю в них империалистического духа — ни прямо, ни косвенно. Геанство в корне своем не воинственно. Я узнал это. Оно убеждает, а не заставляет.
   — Ты узнал, — подчеркнул Плик. — Но логических доказательств не имеешь, Наш вид одарен способностью интерпретировать всякую доктрину, подгоняя ее под свои действия. Ты попал сюда, потому что некоторые из геонцев предприимчивы и воинственны, не так ли? Все, что творится в мире, всегда выходит за пределы логики и всех разумных объяснений.
   Иерн бросил на него резкий взгляд.
   — Ты вновь завидишь странные речи?
   — Странна вся Вселенная. По-моему, слову «реальность» в нашем мире нельзя дать положительное определение.
   Плик подвинулся ближе.
   — Послушай, — проговорил он. Иерн еще не видел поэта столь серьезным.
   — Да, я подонок и алкоголик, но и поэт, а посему время от времени прикасаюсь к вещам, о которых невозможно говорить прямо. Я ощущаю приближение колоссальной драмы, конфликта настолько глубинного, что человеческие существа, вся цивилизация волей-неволей преобразуется в архетипы, вновь повторяя мифы незапамятной древности… Лишь в них и в музыке может крыться намек на подобные истины… Апполонийский Домен и маураи-артурианцы выступили против орфического геанства и фаустианского северо-запада
   . Или, если хочешь, демоны-северяне готовятся низвергнуть богов неба, земли и моря — ведь у хтонических
   богов всегда была темная сторона — а грядущая война принесет конец всему миру.
   Роника…
   — Нет! — вскричал Иерн. — Ты обезумел!
   Ему хотелось пустить коня в галоп, чтобы ветер, скорость и напряжение мышц прогнали из памяти этот ужас. «Собственно, откуда этот ужас? Это всего лишь слова, Плик любит играть с ними. Эксцентричный малый — не безумец и не пророк. Орлук не позволит ему опередить отряд». Иерн выехал вперед к Ронике и заговорил с ней — слова сами сыпались с языка.
   Та весело отвечала, и кошмар поблек. Ужас забылся совсем, когда она зашептала ему на ухо, весьма откровенно описав, чего именно ожидает от него, когда отряд остановится на дневной отдых.
   Они добрались до военной базы к вечеру. Контур блокгауза на фоне темного неба говорил о веках истории, бывших иными в Юропе; но меньшие сооружения были достаточно прозаичны и функциональны. Привычен был и маленький аэродром, несколько самолетов на нем и запах синтоплива.
   Один самолет прилетел с северо-запада — укрупненный вариант того, что остался на дне озера со своим смертоносным грузом. Иерн заметил опознавательный знак на руле — бегущий волк, с шеи которого свисала разорванная цепь. Когда отряд приблизился, с полдюжины человек вышли вперед приветствовать его предводителя. Среди них, без сомнения, было двое соотечественников Роники; другие ожидали возле самолета.
   Юанезский офицер отдал честь, сказал какие-то слова и передал лист бумаги Орлуку. Нойон прочитал его, нахмурился и задумался. Микли что-то сказал ему, получил короткий ответ и направился к месту, где его ожидали Роника и Плик.
   — Сегодня самолетом из Чай Ка-Гоу прибыл приказ, — проинформировал он их. Судя по его манере, Микли именно этого и ожидал. — Эта машина немедленно увезет нас домой вместе с Тераи и Ваироа.
   Пульс аэрогена заколотился: ночной полет скроет от него многое из того, что он надеялся увидеть. «Но она будет возле меня, и когда мы окажемся там..»
   — Наш достопочтенный командир, похоже, не одобряет подобную спешку, — метко подметил Плик. — Он подозревает жульничество и сомневается в том, что его командиры приняли правильное решение.
   Микли усмехнулся.
   — Они не принимали его, — сказал он на франсее. — Нам следовало любой ценой не дать кому бы то ни было из юанезцев допрашивать маураев. Вне сомнения, наш представитель выложил всякие аргументы… дескать, мы, поймавшие злоумышленников, знаем больше всех остальных, а потому наилучшим образом можем расследовать дело, избавляя Юань от напрасной траты времени. Конечно, согласие кое-кого из важных юанезских чиновников удалось получить с помощью известных дополнительных доказательств. Так что попрощаемся с хозяином — и в путь.
   Они обменялись любезностями. Вооруженные северяне взяли пленников под стражу. Держась за руку, Иерн и Роника последними поднялись на борт.