В лунном свете, затопившем потемневшую кабину, он увидел, как опустились ее веки, как раздулись ноздри, как приоткрылись губы.
   — В таком случае, — произнесла она с придыханием, — отправляемся в грузовую секцию, там больше места. Я придумала, как можно любить в невесомости.

2

   Восемь сотен лет оставался на месте Скайгольм, лишь сдерживая напор стратосферных ветров; короткие испытательные полеты производились после замены маршевых двигателей; но никто из живущих не помнил подобного события. И перелет аэростата над ледяной короной планеты сделался песней отваги, изобретательности и воли. Сам Джовейн с трудностями сталкивался редко… и лишь выслушивал рассказы утомленных людей, устало тянувших слова. Так он узнал, что неопытный рабочий Эймей Роверто Авелар оступился при неожиданном порыве ветра, пока бригада его меняла сдутую панель оболочки, и не сумел распутать стропы парашюта; знал, что неопытная летчица Катарина Папетоай, возвращаясь из разведки, промахнулась мимо посадочного фланца и попала в турбулентный вихрь, сбросивший ее небольшой реактивный самолет под извергавшее горячий воздух отверстие. Знал и Джовейн, что погибших тут же сменили добровольцы, что инженеры-электронщики и рабочие лихорадочно чинили системы, перенапрягавшиеся более чем положено; что пилоты сражались просто с чудовищными силами, учитывая масштаб объекта; что навигаторы, бормоча под нос ругательства, корпели над приблизительными и неточными картами; что священники проповедовали, а горстка мужественных актеров-любителей увеселяла общество и поддерживала в нем моральный дух. Зная обо всем этом, он, со своей стороны, издавал приказы, раздавал поощрения и отличия; но ничто не было для него реально, он словно затерялся в аэростате. Континент, за ним удивительно зеленый Англеланн, и еще блеклая земля Скотоланн, потом море, бурное и сумрачное, там, где оно не было диким и зеленым; серо-синие скалы, стиснувшие фиорды, внутренние ледники, не знаваше конца и края. Потом Землю затянули облака, а после наступления темноты на небе среди высыпавших звезд, не соответствовавших времени года, дрожало северное сияние, но его, как всегда, подгоняла цель; ожидало свершение, а Скайгольм плыл навстречу своей судьбе.
   Но настало время наконец остановиться и ему.
   — Общая проверка, — приказал Джовейн. — Боевые расчеты по местам.
   Дежурить по трехвахтенной схеме. — Джовейн не ощущал возбуждения и был полон решимости, невзирая на всю усталость. Под Скайгольмом внизу лишь облака от края до края мира. Навигаторы могли только заключить, что аэростат находится примерно над целью с отклонением плюс-минус пятьдесят километров. Солнце застыло на сине-черном небе.
   Неважно. Клубящаяся внизу белизна должна когда-нибудь разорваться, и он сумеет увидеть цель. Но сам он — как всегда — неуязвим и всемогущ.
   Субарктический день в это время года короче, чем дни на остальной части планеты; но он будет удлиняться, становиться дольше, чем летние дни в Домене, и наконец он сможет поддержать огонь все двадцать четыре часа. Джовейн не рассчитывал пробыть здесь так долго. К наступлению солнцестояния он намеревался выжечь и разрушить всю область расположения Ориона. Врагу придется сдаться задолго до этого.
   Джовейн направился в центральный пункт управления. Маттас сопровождал его. Реви Сирайо был уже там — представитель правительства, которому помогал Скайгольм в этой войне. Втроем они стояли в центре округлого помещения посреди пультов с приборами и инструментами, за которыми следили внимательные техники. На экранах — внизу, по бокам, сверху — застыли изображения мира. Слышался легкий шелест, слабый запах озона наполнял атмосферу, палуба слегка вибрировала под ногой.
   — Начинайте, если готовы. — Огромная значимость этих слов отозвалась в мозгу Джовейна.
   Ударили рукотворные перуны — ярче молний, рожденных природой; возмущенный воздух метнулся назад, разряжаясь.
   Главный техник снял наушники и повернул кресло.
   — Режим удовлетворительный, сэр, — доложил он, — радароскопы зафиксировали у Земли достаточную плотность потока.
   — Хорошо, — сказал .Джовейн. — Ожидайте. — И от неприятных загогулин на экранах осциллографов он отправился в свой привычный кабинета жалея, что Маттас и Реви последовали за ним. "Зачем они явились сюда?
   Ради любопытства? Чтобы как-то поучаствовать? Или из страха? Почему это сделал я сам?"
   Прибыв в кабинет, он приказал подготовить радиоразговор с Землей и связать его по интеркому с директором Ориона. Потом поглядел через стол — тот, что из Высокой Миди — на всех остальных.
   — Ну, — проговорил Джовейн. Его знобило, по коже бегали мурашки. Он почувствовал влагу под рукавами своего мундира. «Фейлис, — подумал он, — но она осталась где-то в бесконечной дали».
   Однако решимость, что отправила Джовейна в это предприятие, не оставила его. «Я сделаю это ради нее, человечества, Геи, ради славы (нет, лучше не думать об этом), ради здравого рассудка и справедливости. Время ужасное, и наши действия должны вселять ужас».
   — Ну, — повторил он.
   — Вы хотите, чтобы я предъявил им ультиматум? — предложил Реви.
   — Нет, — возразил Джовейн, — благодарю вас, но… Капитан здесь я.
   Конечно, если вы захотите добарить что-нибудь…
   — Как я сообщал вам ранее, сир, любое промедление может восприниматься ими как свидетельство нашей нерешительности, — сказал невозмутимый маурай. — Я надеюсь, что вы не будете колебаться.
   — Пусть это будет нелегко, — согласился Маттас, качая головой на каждом слове. — Вам придется производить массовые разрушения. Но не забудьте, это рана от хирургического ножа. Гея все исцелит.
   «И мы вернемся к нашей прежней жизни? — подумал Джовейн. — Нет, Гея никогда не оживляет мертвых. Она порождает новые жизни. Сколь зловещими, наверное, казались млекопитающие динозаврам?»
   Зажужжал интерком. Джовейн ответил, нажав кнопку. Раздался голос женщины на не правильном англее с акцентом:
   — Ваше Достоинство, вас слушает Эйгар Дренг, директор Ориона, представитель Ложи Волка в Северо-западном Союзе. Доктор Дренг, с вами разговаривает Капитан Скайгольма, Таленс Джовейн Орилак.
   На лицах Маттаса и Реви проступила та же самая напряженность, которую Джовейн ощутил собственным животом. Мускулы на его груди напряглись.
   «Это не по-геански. Ox, не по-геански. Расслабься, как положено тигру».
   Прозвучал хриплый мужской голос:
   — Хелло, Скайгольм, хелло.
   — Приветствую вас, сэр, — сказал Джовейн и подождал перевода.
   — Говорит Дренг. — Тот же голос ответил ему на англее, столь же хорошем, как и у его собственных подчиненных. — Продолжайте, прошу вас.
   Джовейн оправился от волнения. В конце концов хозяин Ориона не может быть невеждой. Домен располагал огромной библиотекой трудов по аэродинамике и всем связанным с ней наукам, написанным некогда на англее. После Реставрации Энрика копии отправили за рубеж. Дренг, вне сомнения, читал оригиналы, а если у него были способности к языкам, то вполне мог потренироваться в разговоре. Тем более что англей и англиш — в близком родстве, быть может, он постоянно практикуется в разговоре с этой женщиной… секретаршей или библиотекаршей, кто там она у него?
   Джовейн решил не раздумывать больше. Дело было слишком серьезное.
   — С вами говорит Капитан, — проговорил он. — Вы понимаете, какова ситуация? С момента появления здесь мы транслируем на всех частотах объявления о наших намерениях и призывы одуматься. Но до сих пор не получили ответа.
   — Вы не заслуживаете ответа; что, если мы проткнем ваш шарик, и он рухнет на Землю?
   Вспыхнул гнев, очищая душу Джовейна.
   — Не надейтесь!
   — Неужели?
   Джовейн заставил себя взять в руки.
   — Слушайте. Аэростат парит прямо над вами. Наши аккумуляторы полностью заряжены, их можно перезаряжать до бесконечности. Любой самолет или ракетный снаряд, который вы можете послать против нас — а я сомневаюсь, что вы располагаете необходимой техникой — будут уничтожены. Наши лазеры разрушат ваши наземные сооружения, уничтожат все, на что вы надеетесь, в этой бессмысленной войне. Я умоляю вас сдаться, пока еще не поздно. От вас отреклось ваше собственное правительство. Возле меня находится представитель маураев, готовый вести переговоры о сдаче на разумных условиях.
   — Безусловно, — с пренебрежением сказал Эйгар Дренг. — Вся беда в том, что наши с вами представления о разумных условиях абсолютно не совпадают. Видите ли, мы собрались всем штабом, как только получили ваше первое сообщение, и все обдумали. Мы решили рискнуть. Мы оставляем для связи этот канал, и постарайтесь не испечь нам передатчик. Разве вы не понимаете, что собираетесь уничтожить целую цивилизацию?
   Маттас оторвал свои бедра от кресла. Сиденье звякнуло о палубу.
   — Сколько же еще вреда и разрушений вы принесете Гее? — рявкнул он.
   — А иди-ка ты на хрен, — выругался Дренг. Клик — интерком умолк.
   — Карай их, — свирепо взревел Маттас, вздымая кулаки, — карай их, карай!

3

   Незримое солнце обрушило свой гнев на Землю.
   Облака и дождь не могли остановить эти молнии: они сами прожигали себе дорогу… вода обращалась в пар, клубившийся вокруг лучей; гремел гром — электрические искры и разряды вспыхивали странной голубизной; ветер неистовствовал. Он выл и кружил на путях своих.
   Там, где ударял луч, деревья взрывались и стволы их вспыхивали пламенем. В центре пятна вся растительность исчезла, обугленные останки широкими кольцами окружали проплешины обгорелой земли. Скалы светились красным жаром. Животным и людям, что попадали прямо под луч, можно считать, повезло — они гибли, не успевая заметить это.
   Оказавшиеся на периферии заживо варились в собственном соку или сжигали себе легкие, вдыхая раскаленный воздух. Даже вдалеке всякий, кто случайно посмотрел в сторону луча, был ослеплен, а лучи метались повсюду.
   Некоторые из них моргали; они наносили удар, а потом вновь повторяли свое дело, ударяя поблизости. Другие действовали минуту и более. Эти не оставались на месте; нет нужды прожигать мишень, скрытую для стрелков. Лучи эти широко шагали по горам, спускались в долины, пробегали по снегам, обрушивали лавины. Час сменялся часом, квадратные километры леса превращались в почерневшую, клубящуюся парами, затопленную потоками воды горелую пустошь, на которой редко где еще бились и визжали обугливавшиеся останки, которые только что были животными.
   К концу дня дождь закончился, и облачность начала рассеиваться. Люди, следившие за буйством молний издалека — прикрывая глаза, они сумели спасти зрение — увидели в вечернем небе над собой неведомую луну. Она была столь огромной, что невольно казалось — небесный гость падает на них. Тогда-то многие из северян, потеряв рассудок, побросали оружие и завывая бросились врассыпную. От ее закатного цвета грозовые облака вокруг рдели кровью, словно бы от внутреннего огня, который вот-вот вырвется наружу.
   Пикеты с высот, укрывавшиеся во время небесного гнева, в свете ее обозревали причиненный ущерб. Переносные радиостанции прикипали к губам, и радиоволны метались над застывшим в жутком спокойствии сумраком. Люди ежились под парками в наступившем ночном холоде.
   Незваная луна померкла, когда солнце опустилось за горизонт, но тогда все увидели, как темный диск погасил звезды, и поняли, что увидят ее снова во всем холодном блеске… готовую убивать.
   Эйгар Дренг сидел в своем кабинете в отчаянном одиночестве, которое может познать человек. Уютная комнатка была уставлена плотно набитыми книжными полками и шкафами с бумагами. Помимо коммуникационного и компьютерного оборудования обстановку дополняли несколько сувениров, например весло каяка, сохранившееся с чемпионата по гребле, в котором Дренг участвовал еще в юности.
   На обшарпанном старом столе стояли два снимка: семья Дрента и найденный в древних архивах вид на Сатурн, снятый «Вояджером»
   .
   Шелестели вентиляторы.
   Он прижимал радиофон к уху, голос полковника Рогга доносился сверху слабо и тонко, едва ли не призрачно:
   — Нет, сэр, у нас нет никаких надежд. Прежде я полагал иначе, однако враг продемонстрировал свои возможности, и притом еще стреляя вслепую.
   Подобная установка наверняка снабжена оптикой, способной прицеливаться по отдельным людям на Земле, и если завтра небо очистится… Сэр, я отвечаю за своих людей. Сегодня я видел чересчур много. Да, сэр, как вы знаете, у нас на базе есть госпитальная палатка, и спасательная и медицинская бригады проявили абсолютный героизм, но… Нет, сэр, завтра мы отступаем.
   — Но вы понимаете, что ваш уход оставляет Орион открытым для нападения с суши, как только маураи смогут выделить новые части, — заметил Эйгар. Сам голос его стонал, ныла каждая мышца в его теле. — У нас нет подкреплений, вас некем заменить, учитывая, что аэростат контролирует все дороги.
   — Они и не придут, зачем идти на верную смерть… и ради чего? Сэр, мы разгромлены. И обязаны сохранить то, что можно.
   — Вы полагаете, что юропанцы позволят вам уйти?
   — Это должны устроить вы, сэр. Вы можете связаться с ними. Не так ли?
   Я… я считаю, что они не будут преследовать нас ради забавы. Что бы ни случилось, мы уходим. Безусловно, вы поможете спасти жизни людей.
   — Я сделаю все, что смогу.
   — Хочу сказать только одно, сэр, — выдавил полковник. — Сам я готов пасть в бою: но враг вверху — в небе.
   — Понимаю, — мягко согласился Эйгар. — Приступайте к тем приготовлениям, которые уже можно начать. Я свяжусь с ними… до… рассвета. — После нескольких технических подробностей он опустил телефонную трубку и нажал кнопку на интеркоме. — Свяжите меня со Скайгольмом, Нона, — мертвым голосом попросил он.
   В ответе зазвучало недоумение:
   — Уже сдаемся? Уже?
   — Нет, пока нет. Но мне придется провести переговоры.
   Эйгар распрямился и принялся ждать. Он улыбнулся изображению своей жены, детей, зятя, внука, а затем прикоснулся к снимку Сатурна.
   Зазвонил телефон. Он взял трубку.
   — Говорит Капитан Джовейн. Доктор Дренг? Должно быть, вы вспомнили про рассудок. Поверьте мне, нас отнюдь не радует все то, что нам пришлось сделать.
   — Интересно… Простите, для нас это было потрясением.
   В ответе слышалась странная симпатия:
   — Понимаю. Пожалуйста, говорите, чего вы хотите?
   — Наверное, вы уже узнали от ваших союзников-маураев место сосредоточения нашей милиции и наметили занятый ею район для демонстрации при подходящей погоде?
   — Да, так мы и поступим. И предупреждаю вас — мои метеорологи доложили, что завтра день будет ясным.
   — Угу. О'кей, Капитан, для милиции довольно. Если вы позволите, завтра утром она уйдет.
   — Великолепно! Я счастлив. Естественно, из соображений гуманности мы позволим им это. Но позвольте сделать вам еще одно предупреждение. Мы будем следить за ними, и попытки обмана будем считать нетерпимой провокацией.
   — Да-да, безусловно. — Разговор обратился к маршрутам и графику. — Норрмены сойдутся к Тионеку, и маурайские корабли заберут их, чтобы доставить, скорее всего, в Сиэттл… На марш и погрузку потребуется несколько дней.
   — Тем временем… — Счастье раздувало грудь Джовейна. — Кстати, о вашей установке. Я предлагаю вам увести ваших людей туда же, пусть плывут домой. Но маураям потребуются проводники, чтобы добраться до вас.
   Эйгар криво усмехнулся.
   — Ах нет, Капитан, — возразил он. — Речь идет не о нас — мы остаемся.
   — Что? — выкрикнул Джовейн. Он восстановил спокойствие. — Ваше положение безнадежно. Повторяю, Скайгольм не прекратит огня, пока вы не сдадитесь или не погибнете. Ваше же собственное правительство объявило вас вне закона. Будьте же разумны: сдавайтесь, сохраните жизни людям, и амнистия будет ожидать большую часть вашей группы.
   — Слова «объявлены вне закона» имеют в этой стране особое значение, — проговорил Эйгар, обращение к традиции давало силу. — Мы не запираем людей в клетки и не выдаем их официальным убийцам: человек, объявленный вне закона, лишен права жить, и всякий может сделать с ним все, что угодно. Эта мера достаточно эффективно предотвращает преступления, и она обходится дешевле, чем все остальные. Но объявить человека вне закона — дело серьезное, предварительно следует долгий процесс с учетом всех правил, которые смогли придумать наши предки, дело столь важное, что его нельзя доверять правительству. К тому же в настоящем времени Северо-западный Союз правительства не имеет…
   — Не проповедуйте анархизм! — выдохнул Джовейн. — В Скалистых горах и в заливе Ляски мир увидел, куда вы его ведете. Настало время прекратить подобные дела.
   — Ах так! — Эйгар обхватил ладонью подбородок. — Иными словами, вас не удовлетворит демонтаж «Ориона»?
   — Конечно, нет! После уроков последних нескольких десятилетий Северо-западный Союз следует сделать цивилизованной нацией.
   Преступники, изготовлявшие и использовавшие подобное оружие, предстанут перед судом… Сам я не сомневаюсь, что вы, доктор Дренг, не участвовали в этом позоре. Ведите себя правильно, и я думаю, что суд оправдает вас. Я не вижу причины наказывать людей за ошибки.
   — А вы уже обсудили подобную политику с Маурайской федерацией?
   — Только в общих чертах. Но намерения достаточно очевидны: они не собираются воевать с вами каждые двадцать лет! Мое правительство тоже примет участие в мирной конференции.
   — У вас есть силы, чтобы настаивать на этом?
   — Да. — Душу Джовейна будоражил триумф. — Итак, готовы ли вы заключить перемирие?
   — Нет, — возразил Эйгар Дренг. — Орион еще не отомстил.
   — Вы безумны! — завопил голос ему в ухо.
   — Упрям — да, безумен — нет. Мы хорошо снабжены, прекрасно вооружены, а вы не знаете, куда именно надо стрелять. Потребуются недели или месяцы, чтобы убедить нас или дождаться маураев. За это время может случиться все, что угодно. Я читал достаточно много книг по военной истории, Капитан. Нередко случалось, что терпевший поражение гарнизон вдруг выигрывал осаду. Но я надеюсь, что вы не воспользуетесь эвакуацией милиции для шантажа.
   — О да, о да. Мировое общественное мнение… — Джовейн тяжело вздохнул. — Вы полагаете, что я способен нарушить свое слово? Если я буду дожидаться здесь маураев, мой Домен рассыплется так, что его не соберешь. Если я буду навскидку стрелять по вашим пусковым шахтам, то нанесу Гее ужасный ущерб. Вы надеетесь заставить меня выбирать? — Эйгар не ответил. — Я сделаю все необходимое, чтобы раздавить ваше порочное общество, — зло проговорил-Джовейн. — И у меня еще есть третья возможность. Здесь наверху я властвую над колоссальной территорией: над Землей, населенной вашими людьми; над водами, в которых плавают ваши корабли; к тому же Скайгольм способен передвигаться: он же явился к вам, не так ли? Я буду карать всю вашу нацию, пока она не восстанет против вас. Не природу, а сооружения: города, деревни, фермы, дороги и рудники… все, что построили люди, причем с хирургической точностью, — грозился Джовейн. — Там за заливом, лежит другой полуостров, выглядящий достаточно населенным.
   Дренг, заявляю вам самым серьезным образом: если вы не сдадитесь к завтрашнему полудню, когда рассеется облачная пелена, к завтрашней ночи тамошние селения станут пустыней. И это будет всего лишь началом.
   Эйгар тряхнул головой, словно получил удар дубинки.
   — Итак, вы заставляете нас вновь воспользоваться ядерным оружием, — спокойно сказал он.
   — Довольно! — завопил Джовейн. — Я не желаю слушать этих слов. Вы не должны заражать Гею… — На миг его дыхание дрогнуло, но сумел закончить ровйым голосом:
   — Доктор Дренг, вы переутомились. Давайте закончим так: обдумайте все, спросите мнения ваших людей, а потом — ну что ж, перед полуднем я рассчитываю переговорить с вами. Вы поняли меня?.. Очень хорошо, спокойной ночи.
   Клик. Эйгар Дренг долго сидел в задумчивости, глядя в пустоту.
   ***
   — Кажется, пора уходить, — вздохнул Плик. — Поздно даже для меня.
   Лисба прижала его к себе. Она оглядела собственную комнатку: крикливые картинки на стенах, постель, кресло, шкаф, вешалка, крошечный столик, умывальник. Господи, как убого и грустно вокруг.
   — Нет, пожалуйста, не надо, — попросила она. — Можешь лечь на кровать, а я положу на пол свой спальный мешок.
   Он погладил ее волосы.
   — Я запрещаю тебе это, — сказал он. — Не для того я всю жизнь воспевал женщин… Что на… что взбрело тебе в голову? Я признаюсь, что этот вечер был не только утешительным, но и восхитительным, как и прошлые, по крайней мере в моих глазах. Тем не менее твое предложение — самая незаслуженная честь для меня.
   Она припала к нему:
   — С тобой я не одинока. Эти ужасные слухи, эта штуковина в небе, завтрашнее утреннее собрание… Неужели тебе самому приятно будет пробудиться в одиночестве?
   Он вздрогнул.
   — Нет. Но ты… ты можешь легко пригласить кого-нибудь посимпатичнее, трезвенника, без тоски сердечной по барменше, оставшейся в Юропе. Ну что я для тебя?..
   — Ты? Ты поешь песни, веселые или безумные, но тем не менее песни, и ты всему придаешь какую-то странную осмысленность…
   — Моя дорогая, — вздохнул он. — Я не пророк, и ничего хорошего нас не ждет. Изгнанный принц часто возвращается слишком поздно или просто для того, чтобы умереть. Но ради твоего покоя я не скажу более ничего. На наших глазах умирает весь мир, чтобы возродиться, но в образе, совершенно нам незнакомом, а роды — как известно — болезненнее смерти.
   — Я хочу, чтобы ты был здесь.
   — Ну-ну, — сказал он неровным голосом. — Старый Плик, бесполезный во всех прочих вопросах, может поделиться только крохой тепла… Но что бы с нами ни случилось, Сеси… Ладно, Лисба, это великолепное ложе будет сегодня твоим. Давай попробуем, может быть, уместимся на нем вместе… Он обнял ее одной рукой, а другая — потянулась к бутылке.

Глава 26

1

   — Ах нет, нет, нет! — простонала Роника. — Они не могут… Вы не должны…
   Голос Эйгара Дренга полз из приемника:
   — Мы должны. Во всяком случае мы сделаем это. Подавляющим большинством голосов принято решение драться. Что, если Джовейн блефует? Никогда прежде Домен не воевал с мирными жителями! Ну а если он решится на это, ну что ж: мы надеемся, что свободный народ сможет выстоять против него, пока не взойдет Орион. На всякий случай мы предупредили, чтобы на Кенайском полуострове все оставили дома.
   — Но если они потеряют все, что имеют… О, я надеюсь, что маураи вышлют за ними корабли, но люди будут в отчаянии и.. нельзя разбивать их жизни, подобно хрусталю… ради собственной выгоды. Вы замещаете здесь правительство.
   Горечь хлестнула назад.
   — Не надо приказывать мне, что делать. Мы бы не попали в эту ситуацию, если бы ты не предала нас.
   Роника осела в свое кресло и закрыла ладонями лицо. Из кресла пилота Иерн услышал, как пролетел тихий стон.
   Он посмотрел наружу. Корабль висел носом к планете, на высоте ста пятидесяти километров. Освещенная солнцем Земля манила своей красотой.
   Прямо под ним раздвигалась гряда облаков. В разрывах проглянуло бирюзовое игривое море… Земля — бурая, рыжая, покрытая свежей зеленью. На глазах его облака расступались. На севере небеса были чисты — над лесами и полями Юконской котловины, над серебристой жилкой реки вплоть до снежных пиков, вздымающихся в лазури, переходящей в полную звезд черноту.
   Над облаками повис блеклый шар. На таком удалении он казался диском примерно в половину полной луны. Там и сям металл на ней отбрасывал свет свирепыми искорками.
   — Вызываю Скайгольм, вызываю Скайгольм, — скрежетнул Иерн в собственный передатчик. — Джовейн, отвечай: ты не посмеешь этого сделать! Честь аэрогенов и духи предков запрещают тебе!
   Безусловно, его слышали в аэростате. Иерн говорил на частотах, на которые был постоянно настроен главный приемник. В ответ на его прежнее обращение верховное командование маураев согласилось подсоединить его к своей всемирной радиорелейной сети, пока Иерн кружит вокруг планеты. Слушали агенты Джовейна, слушал и сам Капитан, как Роника разговаривает со своим прежним начальством. Но Джовейн не отвечал… не отвечал.
   «Орион» вновь уходил на север по почти полярной орбите, которая пронесет его над Нозеланном и — когда Земля повернется — над Франсетерром. Съежившийся аэростат остался внизу со злодейским полумесяцем на лике. Корабль торопливо погружался в ночь.
   Роника плакала. Слезы текли по щекам и капельками рассеивались в микрогравитации. Лучи заходящего солнца искрились на них, как на бриллиантах. Собственные слезы Иерна — непролитые — застряли в горле.
   — Это не блеф, — сказал он тяжелым тоном. — Я не знаю Джовейна достаточно хорошо, но понимаю, учитывая психологию аэрогенов, насколько серьезно он ввязался в эту историю. Обычно никто не угрожает, если не готов исполнись свои угрозы. Кроме того, возможны личные мотивы. Месть заставила его пренебречь разговором со мной. Я должен увидеть, как он разрядит свои лазеры — это еще одна доза мести.
   — Милостивый Иезу, — прошептала Роника… неверующая.
   — Волкам следовало бы сдаться, чтобы сохранить хотя бы свои жизни, на прочее рассчитывать нечего. Но это не будущее, а труп. Что же выходит — они фанатики, такие же безумцы, как их враги?