Страница:
Это не значит, что среди них не встречаются отдельные душевнобольные или мошенники, но, как социальная группа, они отличаются бескорыстием и желанием познать «самого себя».
Дар альтруизма, доброжелательности есть характерная черта для подлинного врача, к какой бы ветви медицины он ни относился, и в этом смысле нет отличий между дремучей бабкой-знахаркой и блистательным профессором столичной клиники. Думается, у читателя из памяти еще не изгладился приведенный мною эпизод убийственного диагноза, отсекающего надежду на выздоровление и сотворенного по отношению к искалеченному доктору Л. Красову его хладнокровным коллегой-«ученым». Но вот из тех же воспоминаний пример прямо противоположного толка:
«Великий Бехтерев сказал, что, если после посещения врача больному стало легче – значит, это был настоящий врач.
Палата ожидала обхода главного травматолога Института имени Склифосовского профессора Соколова. При этом очень важном для больных событии всегда присутствуют не только лечащие врачи, но и стажеры, методисты Института физической культуры, студенты-медики. У постели больного идет учеба, без которой немыслима практическая медицина, а также зачастую решается судьба человека. Такое событие происходит раз в месяц, и по этому поводу у всех в отделении (особенно у медсестер и санитарок) с утра много хлопот.
Но вот разбинтованы раны, подготовлены истории болезни, рентгенограммы, которые кладут каждому на кровать, и все в палате отныне живет ожиданием.
Не успели мы с Антониной Тимофеевной закончить гимнастику, как палату заполнила толпа людей в белых халатах. В сопровождении своего эскорта профессор медленно переходил от одной койки к другой, подольше задерживаясь у постели тяжелобольных.
Это был рослый седовласый мужчина с крупными чертами лица, крутой залысиной и живым умным взглядом знающего свое дело специалиста. Приветливый, обходительный, внушающий доверие врач. Говорил профессор с больными мягко, сочувственно и, в то же время, убедительно. И весь он был какой-то надежный, излучающий силу, уверенность.
Наконец профессор, вместе со своей свитой, подошел к моей кровати. Приветливо улыбаясь, протянул свою большую теплую руку и сказал непринужденным тоном:
– Давайте знакомиться, коллега.
Рукопожатие было крепким и нежным, и рука его на несколько секунд задержалась в моей, словно профессор хотел на ощупь почувствовать, что я за человек. И пока лечащий врач неторопливо докладывал мою историю болезни, мы с Соколовым, не отрываясь, рассматривали друг друга. Затем он долго и внимательно листал мою историю болезни, изучал снимки, знакомился с анализами. Что-то ему явно не нравилось в них, но, закончив ознакомление, он сказал бодрым голосом:
– Если мы с вами еще немного продержимся, то вот-вот дождемся перелома, и тогда считайте, что победили.
Ободренный его теплотой и душевностью, я робко спросил: нельзя ли мне избавиться, хотя бы частично, от жестоких болей. В ответ на это профессор беспомощно развел руками:
– Терпите, надо терпеть.
Он расспросил меня о моей работе, о том, что я думаю делать дальше. И хотя с трудом я верил, что в конце концов встану на ноги, его внимание глубоко тронуло меня.
Да, это был истинный врач, хороший психолог, знающий силу слова. Целебно действовали не только его слова, но и спокойная мягкость голоса, неподдельное сочувствие, желание поддержать больного, вселить в него надежду.
Профессор как-то сразу сделался мне близким человеком, и я решил поделиться с ним своими сокровенными помыслами. Он полностью одобрил мою затею вести дневник наблюдений за самим собой. Сказал, что это будет интересное дело, что мои записи могут оказать хорошую услугу медицине. А он потом поможет их опубликовать или сделать на основе этих записей диссертацию. Словом, у него тоже оказалось много фантазии, и это подействовало на меня самым благоприятным образом…
При следующих «больших обходах» профессор по-прежнему был очень внимателен ко мне и каждый раз с одобрением отмечал мои маленькие успехи. Однажды он рассказал мне о своей страсти к рыбной ловле и заверил, что когда-нибудь мы еще поедем на рыбалку. И в данном случае он, конечно, не предполагал, что окажется провидцем. Я действительно потом не раз ловил рыбу, и не только под Москвой, но и в Днепре, и на Дону, и на Иртыше, и в Сырдарье, и в Азовском и Каспийском морях, и даже у берегов Болгарии в Черном море.
Однако я забежал вперед – все это будет «потом», впереди и не скоро, а тогда слова профессора Соколова были для меня лишь прекрасной мечтой, которая неудержимо звала вперед, укрепляла силы.
Спасибо, профессор, спасибо за то, что вдохнули в меня эти силы, заставили мечтать, надеяться, бороться! А значит – жить!».
Врач ли, целитель ли, короче говоря, врачеватель, способный помогать другим в их заботе о таком бесценном достоянии, как здоровье, движется в своем развитии в соответствии с самыми фундаментальными нравственными законами Космоса. Первый из первых среди этих законов, напоминаю, – закон добра. Коль скоро человек получил наивысшее благо – жизнь! – он должен эту эстафету добра нести дальше, сеять животворный космогонический свет вовне, во все стороны. И уже если у человека оказался особый дар помогать другим людям освобождаться от зла и страданий, то есть появляется способность выступать в роли прямого соратника высших сил мироздания, этот его дар спасения чужой жизни есть воистину дар Божий, и именно так, со всей ответственностью, должен он к нему относится. И коль скоро ему многое дано, с него много и спрашивается! Дар свой, подобный костру, он должен постоянно питать и поддерживать, чтобы не захирел и не погас он, но служил источником тепла, света и самой жизни для окружающих его людей.
Человек опасно заболел, в душе его возникло и нарастает душевное смятение, и тут является тот, кто способен облегчить его страдания, кто создан для того, чтобы спасти его, так вот: тот должен соответствовать подобным ожиданиям! Он, безусловно, должен располагать человека к себе вдумчивостью, открытостью, солидарностью с больным, готовностью помочь ему. Эта готовность начинается с отчетливой установки целителя на безусловное улучшение состояния и выздоровления пациента. Установка эта – дело тонкое и многосложное, начиная от ее прямого словесного выражения и вплоть до таких едва заметных нюансов, как искренность тона, веселое рукопожатие, добрая шутка, мягкая ирония по поводу преувеличенных опасений больного человека, сдержанно выражаемая симпатия к специфически женским или мужским достоинствам больного человека и т д. и т п. Собственно говоря, все эти способы – из палитры средств психологического общения людей между собой, но спрашивается, пропорционально ли его громадной роли является ничтожно малая специальная подготовка в учебных центрах и на курсах переподготовки? Вот передо мной – программа ГИДУВ'а для подготовки медиков на курсах усовершенствования по специальностям семейный врач и врач общей практики. Он богата своим перечнем профессиональных качеств медика (владение диагностикой, лечением, умением работать с ЭКГ, «читать» анализы и рентгенограммы, знать сопряженный опыт в смежных специальностях от инфекционных болезней до хирургии и онкологии и т д.). Но, опять-таки, цитирую: «Врач общей практики должен обладать и (т е. в конце перечня, где – то «на щ») определенными личностными чертами, среди которых сдержанность, способность к диалогу, сопереживанию, уступчивости и активно-конкурирующему поведению (? – Ю. А.) …Кроме того (! – Ю. А.) семейный врач обязан владеть основами медицинской (и только-то? – Ю. А.) психологии, общей и семейной психотерапии…».
Я цитировал, в общем-то, детально разработанную, хорошую программу, опирающуюся на международный опыт и опубликованную в солидном издании («Санкт-Петербургские врачебные ведомости», 1993, No 4). И при всем при том одно из решающих условий целительного воздействия врача на пациента даже не названо: его способность создать такие доверительные отношения, при которых надежда на благоприятный ход событий вспыхнула бы в сердце больного воистину солнечным протуберанцем и явилась бы основным психоэмоциональным обеспечением его выздоровления.
Говорится о знании медицинской психологии, но что сможет сделать такой-то вот знаток в такой-то, например, ситуации: некто Ф. (диагноз – рассеянный склероз, но это очень сомнительно, т к. поставлен этот диагноз был тридцать лет назад, а Ф. продолжает благополучно, хотя и с ограничениями, передвигаться) представляет собой тонкую, деликатную и весьма беспомощную натуру. Он десятки лет находится в зоне бурной и буйной заботы своей состоятельной сестры, которая возит его к врачам едва ли не всего мира, ремонтирует его квартиру в одном городе, покупает для него квартиру в другом, рядом с собой, полностью обеспечивает материально, денег на питание и одежду дает без меры и, естественно, настаивает на его женитьбе: чтобы некая другая любящая взвалила на свои плечи немалую часть ее забот. Но Ф., имевший негативный опыт женитьбы, панически боится его повторного, да еще ухудшенного варианта. Его внутренняя неодолимая психологическая установка заключается в том, что он внутренне не хочет выздоравливать, ибо здоровому придется за все отвечать самому, обо всем беспокоиться самому и решать все, о ужас, самолично!.. И вот: объективно ему в результате врачевания становится явно лучше, но он упрямо заявляет: ничего доброго не вижу, не чувствую ничего хорошего, – и даже доходит до того, что принимает некие мучительные меры, чтобы серьезно повредить самому себе и отбросить назад все достигнутое. Чем тут способна помочь «медицинская психология»? Нуль без палочки, как говорится, она представляет собой в данном случае, не более! А решать-то надо: либо оставить все как было, и Ф. будет благоденствовать, а любвеобильная его сестра под грузом непосильных хлопот (у нее ведь имеется и своя немалая семья со своими проблемами!) будет сохнуть. Либо… В другом случае надо поступить прямо против этикета, рекомендованного институтом благородных девиц, и ясными мужскими словами, без какого-либо смягчения формы и содержания объяснить ему, что избранная им стратегия есть линия поведения паразита по отношению к сестре, что она недостойна представителя сильного пола, который сам призван быть защитником и покровителем слабых, а потому: кончай, друг, тормозить общую работу, сбрасывай со своей совести тяжкий грех дармоедства! По своей изначальной, а затем и приобретенной профессии ты можешь сам кормить и содержать свою сестру и ее семейство, так что либо прекрати саботаж, либо снимай со своей откормленной шеи золоченый крестик: какой ты верующий в святые заветы человек!..
Кто может, пусть возразит. Но одна эмоциональная беседа подобного рода способна помочь больному радикальней, чем десятки лет разнообразных способов лечения.
Да, целитель должен быть психологом во всем диапазоне этого слова: от ласки до таски. Вот еще пример, иной направленности: мужчина цветущих лет, в прошлом – инженер, сейчас – преуспевающий бизнесмен. Погоня за прибылью поглощает все его время, все его силы. Ногами он уже не передвигается, только на машине, даже полчаса выкроить для пробежки не способен: тысяча деловых звонков, поездок, конфликтных ситуаций съедает день с утра до ночи. Начинается стенокардия, был и предупредительный звонок: инфаркт. В палате уже на третий день он принимал деловых партнеров.
Бросить курить он не в состоянии. Половая потенция заметно подсела, и грубоватая юная партнерша, возбужденно называя все своими именами после очередного разочарования в постели, вызвала в его мозгу стойкий блок страха перед интимными встречами. Гонка за рублями и баксами, по его собственным словам, начисто обрубила сферу духовности, существенную для него в годы инженерной работы.
И вот этот Б. приходит за помощью, просит помочь его сердцу, снять страсть к табаку и убрать простатит. Отблагодарить обещает щедро, по максимуму. Но в своем образе жизни ничего изменять не собирается.
В ответ я рассказал ему, как в Индии ловят вороватых мартышек: в кувшин с узким горлышком насыпают горсть риса и привязывают это сооружение веревкой к колышку. Мартышка сует руку в кувшин, хватает рис, но сжатый кулачок обратно вытянуть уже не может: узко, он не проходит. Она бегает, волоча кувшин вокруг колышка, панически кричит, но кулак от жадности распустить не хочет. Тут-то и является охотник…
Б. притчу понял сразу и спросил: «Значит, если рис из кулачка не выпустить, Охотник вскоре явится и непременно подберет глупого зверька?». (Слово Охотник он произнес столь выразительно; что символика выступила сразу: скелет с острой косой на плече). Я утвердительно кивнул. «А подлечить у мартышки разные подробности, пока она с кувшином бегает вокруг колышка и визжит?..». Я покачал головой отрицательно: какой смысл тратить время и силы?..
Таковы-то вот «прелести» дикого капитализма, вторгшегося в нашу державу, и спрашивается: помогут ли в данной и многих других ситуациях каноны «медицинской психологии»? А в других, где происхождение также обусловлено уродливыми воздействиями действительности? Один из сотен примеров, что называется, навскидку: у еще молодой привлекательной женщины ателье, где она работала, развалилось из-за экономических трудностей, муж бросил ее с двумя детьми (сноха «помогла»), а в груди обнаружились весьма неприятные новообразования. Должен ли врачеватель философски-ясно видеть все корни ее недуга и соответственно действовать, в том числе и прежде всего, на уровне психологическом, на уровне поддерживающего ее психотерапевта? Либо оставаться на уровне «медицинской психиатрии»? И т д. и т п.
Тот бизнесмен, о котором я только что поведал, являясь функциональным придатком к своему делу, и сам себя чувствует все хуже, и юную даму сердца в известной степени огорчает. Но она молода и перспективна, в том числе и как экономист, с нею, думаю, со временем будет все в порядке. Как быть, однако, с другой дамой, женой другого «человека дела», которая прожила с ним уже около тридцати лет в любви и согласии, народила ему детей, искренне считая его на протяжении долгих лет «лучшим мужем Советского Союза», но вот пришла к огорчительному выводу, что ничего, кроме работы, ему не интересно? Что никаких знаков внимания ни ей, ни детям он оказывать не в состоянии? Что никакой домашней инициативы, в том числе и в постели, он не проявляет, а учиться «искусству любви» категорически не желает («Это не по мне и не для меня!..»)?..
И вот начались слезы, обиды, постоянные «разборки» и, как прямое следствие всей ситуации – аденомиома матки, бурное нарастание склеротических явлений в мозгу и явное нежелание жить. Ни больше – ни меньше! И это – у женщины умной, вальяжной, авторитетной среди широкого круга сослуживцев…
Очевидно, коль скоро подобная структура семейных отношений была целителю доверена, столь скоро он этой очень уверенной в своей абсолютной правоте даме достаточно резко должен был порекомендовать: не уподобляться Господу Богу в своем безгрешном и безграничном чувстве собственной правоты! И пораздумать: нужно ли работящего, творчески активного, непьющего человека ревновать к его делу? И еще: кто же повинен, кроме нее самой, в том, что интерес к работе так сильно превышает у него интерес к ней, и почему с годами эта дистанция увеличивается? И чего она в таком случае добьется своими крикливыми сценами и попреками, помимо стойкого отвращения к ее обществу?
Много тут было сказано: не в его оправдание, но в прояснение реального положения дел и ее собственной роли в нарастании конфликта, тем более, что изначально она сама гордилась его увлеченностью работой и верноподданно отваживала его от робкого стремления поучаствовать в домашних делах… Короче говоря, на основе подобной психологической диагностики было дано ей весьма горькое и многофункциональное психологическое же «лекарство», т е. линия осознания сути вещей и адекватного ей поведения. А уж после этого справиться с физическими аномалиями в головном мозгу и в женской сфере было делом относительно несложным: всегда лучше вытащить сорняк с корнем, чем щипать-трепать одну только его верхушку над землей.
Понимаю, что эта дама, перебывав в руках многих и многих высокопрофессиональных гинекологов, могла и далее идти по таким же рукам (прошу прощения за соленый каламбур), но состояние ее матки продолжало бы ухудшаться экстремально. И вот вопрос: а не пришла ли пора при подготовке будущих медиков, исцеляющих человека, профессионально готовить их к широкому воздействию на одушевленного человека?
Но! Серьезный врачеватель, который в процессе исцеления больного человека сближается с ним теснее, чем кровные родственники, ибо в нем воплощаются самые заветные их мечты и желания, в то же время просто обязан сохранить между собой и пациентом некий качественный барьер. Упаси его Бог от допущения амикошонства со стороны больных, от забвения знаменательного изречения: «Для камердинера нет великого человека». Подобные мне неприятные воспоминания связаны именно с подобным лжедемократизмом. Несколько примеров. Вот приехал ко мне из средней России юноша 17 лет с экзотическим именем (условно назову его Жорес) и не менее экзотическими замашками. Страдая весьма редким гормональным расстройством и в течение двух лет подробно изучив абсолютно всю литературу, относящуюся к этой теме, он решил провести первую нашу с ним встречу в амплуа профессора – экзаменатора. С сарказмом и нескрываемой насмешкой на лице принялся он меня допрашивать, что я думаю о таком-то или таком-то научном труде (в том числе и опубликованном в давних Ученых записках провинциальных вузов). Не желая ставить его на место, ибо я отчетливо видел болезненно – страдальческий комплекс неполноценности у этого худенького, недоразвитого физически юнца, я попытался мягко объяснить ему универсальный принцип того энергетического воздействия, которое должно было поднять на новый уровень всю его эндокринную систему. Скривив страдальчески-скучающую физиономию и нетерпеливо морщась, Жорес 2-3 минуты кое-как слушал меня, но затем раз за разом принялся перебивать, возвращаясь к тем частностям, в которых и видел суть вопроса. Тут бы мне с ним и расстаться, но я со всем возможным терпением предложил, раз уж он сюда явился, мне довериться. Каждый из трех последующих сеансов был испытанием для моей выдержки, так как Жорес насмешливо доказывал мне каждый раз тщетность моей работы. И вот тут-то мне все это надоело резко и окончательно: я предложил ему убираться незамедлительно и забыть навсегда мой адрес. О Боже, что тут началось!.. Рыдания, попреки, сообщение о том, что на самом деле ему уже гораздо лучше, многозначительные цитаты из моих давних книг, попытка втянуть меня в новые диспуты… Это была тягостная прощальная сцена, но кто же, кроме меня самого, был повинен и в ней, и в том, что она оказалась возможной в принципе?..
А вот поистине «комплексный» пример, ибо, как в едином узле, в нем переплелось все недопустимое для отношений целителя с пациентами. Так случилось, что я разрешил издалека нагрянувшим страдальцам летом поселиться у себя на даче. И пошло-поехало! Две женщины оказались несовместимы по характеру между собой, они не только не смогли участвовать в совместном приготовлении пищи, но и, незамужние, повели активно – беззаветную, с искрами ненависти, борьбу за мое предпочтительное к ним внимание… Вдобавок, одна из них решила отблагодарить меня за свою поправку ремонтом всего первого этажа, для чего пригласила рабочих, которых я тоже должен был по-серьезному лечить. Взамен я получил хаос на всем участке, засохшую глину и штукатурку в ведрах для чистой воды, испорченные отношения с соседями, которым почему-то не понравилось, что строительный мусор был высыпан в общую дренажную канаву, утрату почти всех домашних инструментов и много других «радостей», в результате которых мне стоило потом немалых трудов восстановить крайне необходимое душевное равновесие. Если к этому добавить, что обе они единодушно невзлюбили молодого иностранца, который два года штурмовал меня из-за рубежа просьбами помочь ему одолеть бесплодие и, наконец, приехал, привезя с собою совершенно чуждый россиянам эгоцентрический, индивидуалистский менталитет, то можно себе представить атмосферу в этой «общаге». Что касается меня, я должен был оберегать зарубежного пациента от их злобных и ироничных нападок, хотя меня и самого «с души воротило» от его безразличия к общим трудностям, возникшим в результате инициативы с ремонтом: его спокойствие было одним из важных условий его мужского возрождения. Не буду продолжать эту трагикомическую новеллу, скажу лишь, что отъезд оной выздоровевшей троицы (через полтора месяца после довольно кучного их прибытия) позволил мне по-настоящему осознать необходимость бытовой и личной дистанции между целителем и пациентами – при всей родственной теплоте их отношений. Особенно она необходима при разнополости врачевателя и пациентки (или пациента и врачевательницы). Кажется, можно эту драматическую тему не развивать, точность и ясность отношений, их дистанция должны выдерживаться неукоснительно, Доверительность, демократизм – да, но амикошонство с наместником Бога пациентам противопоказано – ради их же блага.
РАЗНЫЕ ГРАНИ ДАРОВАНИЯ
Дар альтруизма, доброжелательности есть характерная черта для подлинного врача, к какой бы ветви медицины он ни относился, и в этом смысле нет отличий между дремучей бабкой-знахаркой и блистательным профессором столичной клиники. Думается, у читателя из памяти еще не изгладился приведенный мною эпизод убийственного диагноза, отсекающего надежду на выздоровление и сотворенного по отношению к искалеченному доктору Л. Красову его хладнокровным коллегой-«ученым». Но вот из тех же воспоминаний пример прямо противоположного толка:
«Великий Бехтерев сказал, что, если после посещения врача больному стало легче – значит, это был настоящий врач.
Палата ожидала обхода главного травматолога Института имени Склифосовского профессора Соколова. При этом очень важном для больных событии всегда присутствуют не только лечащие врачи, но и стажеры, методисты Института физической культуры, студенты-медики. У постели больного идет учеба, без которой немыслима практическая медицина, а также зачастую решается судьба человека. Такое событие происходит раз в месяц, и по этому поводу у всех в отделении (особенно у медсестер и санитарок) с утра много хлопот.
Но вот разбинтованы раны, подготовлены истории болезни, рентгенограммы, которые кладут каждому на кровать, и все в палате отныне живет ожиданием.
Не успели мы с Антониной Тимофеевной закончить гимнастику, как палату заполнила толпа людей в белых халатах. В сопровождении своего эскорта профессор медленно переходил от одной койки к другой, подольше задерживаясь у постели тяжелобольных.
Это был рослый седовласый мужчина с крупными чертами лица, крутой залысиной и живым умным взглядом знающего свое дело специалиста. Приветливый, обходительный, внушающий доверие врач. Говорил профессор с больными мягко, сочувственно и, в то же время, убедительно. И весь он был какой-то надежный, излучающий силу, уверенность.
Наконец профессор, вместе со своей свитой, подошел к моей кровати. Приветливо улыбаясь, протянул свою большую теплую руку и сказал непринужденным тоном:
– Давайте знакомиться, коллега.
Рукопожатие было крепким и нежным, и рука его на несколько секунд задержалась в моей, словно профессор хотел на ощупь почувствовать, что я за человек. И пока лечащий врач неторопливо докладывал мою историю болезни, мы с Соколовым, не отрываясь, рассматривали друг друга. Затем он долго и внимательно листал мою историю болезни, изучал снимки, знакомился с анализами. Что-то ему явно не нравилось в них, но, закончив ознакомление, он сказал бодрым голосом:
– Если мы с вами еще немного продержимся, то вот-вот дождемся перелома, и тогда считайте, что победили.
Ободренный его теплотой и душевностью, я робко спросил: нельзя ли мне избавиться, хотя бы частично, от жестоких болей. В ответ на это профессор беспомощно развел руками:
– Терпите, надо терпеть.
Он расспросил меня о моей работе, о том, что я думаю делать дальше. И хотя с трудом я верил, что в конце концов встану на ноги, его внимание глубоко тронуло меня.
Да, это был истинный врач, хороший психолог, знающий силу слова. Целебно действовали не только его слова, но и спокойная мягкость голоса, неподдельное сочувствие, желание поддержать больного, вселить в него надежду.
Профессор как-то сразу сделался мне близким человеком, и я решил поделиться с ним своими сокровенными помыслами. Он полностью одобрил мою затею вести дневник наблюдений за самим собой. Сказал, что это будет интересное дело, что мои записи могут оказать хорошую услугу медицине. А он потом поможет их опубликовать или сделать на основе этих записей диссертацию. Словом, у него тоже оказалось много фантазии, и это подействовало на меня самым благоприятным образом…
При следующих «больших обходах» профессор по-прежнему был очень внимателен ко мне и каждый раз с одобрением отмечал мои маленькие успехи. Однажды он рассказал мне о своей страсти к рыбной ловле и заверил, что когда-нибудь мы еще поедем на рыбалку. И в данном случае он, конечно, не предполагал, что окажется провидцем. Я действительно потом не раз ловил рыбу, и не только под Москвой, но и в Днепре, и на Дону, и на Иртыше, и в Сырдарье, и в Азовском и Каспийском морях, и даже у берегов Болгарии в Черном море.
Однако я забежал вперед – все это будет «потом», впереди и не скоро, а тогда слова профессора Соколова были для меня лишь прекрасной мечтой, которая неудержимо звала вперед, укрепляла силы.
Спасибо, профессор, спасибо за то, что вдохнули в меня эти силы, заставили мечтать, надеяться, бороться! А значит – жить!».
Врач ли, целитель ли, короче говоря, врачеватель, способный помогать другим в их заботе о таком бесценном достоянии, как здоровье, движется в своем развитии в соответствии с самыми фундаментальными нравственными законами Космоса. Первый из первых среди этих законов, напоминаю, – закон добра. Коль скоро человек получил наивысшее благо – жизнь! – он должен эту эстафету добра нести дальше, сеять животворный космогонический свет вовне, во все стороны. И уже если у человека оказался особый дар помогать другим людям освобождаться от зла и страданий, то есть появляется способность выступать в роли прямого соратника высших сил мироздания, этот его дар спасения чужой жизни есть воистину дар Божий, и именно так, со всей ответственностью, должен он к нему относится. И коль скоро ему многое дано, с него много и спрашивается! Дар свой, подобный костру, он должен постоянно питать и поддерживать, чтобы не захирел и не погас он, но служил источником тепла, света и самой жизни для окружающих его людей.
Человек опасно заболел, в душе его возникло и нарастает душевное смятение, и тут является тот, кто способен облегчить его страдания, кто создан для того, чтобы спасти его, так вот: тот должен соответствовать подобным ожиданиям! Он, безусловно, должен располагать человека к себе вдумчивостью, открытостью, солидарностью с больным, готовностью помочь ему. Эта готовность начинается с отчетливой установки целителя на безусловное улучшение состояния и выздоровления пациента. Установка эта – дело тонкое и многосложное, начиная от ее прямого словесного выражения и вплоть до таких едва заметных нюансов, как искренность тона, веселое рукопожатие, добрая шутка, мягкая ирония по поводу преувеличенных опасений больного человека, сдержанно выражаемая симпатия к специфически женским или мужским достоинствам больного человека и т д. и т п. Собственно говоря, все эти способы – из палитры средств психологического общения людей между собой, но спрашивается, пропорционально ли его громадной роли является ничтожно малая специальная подготовка в учебных центрах и на курсах переподготовки? Вот передо мной – программа ГИДУВ'а для подготовки медиков на курсах усовершенствования по специальностям семейный врач и врач общей практики. Он богата своим перечнем профессиональных качеств медика (владение диагностикой, лечением, умением работать с ЭКГ, «читать» анализы и рентгенограммы, знать сопряженный опыт в смежных специальностях от инфекционных болезней до хирургии и онкологии и т д.). Но, опять-таки, цитирую: «Врач общей практики должен обладать и (т е. в конце перечня, где – то «на щ») определенными личностными чертами, среди которых сдержанность, способность к диалогу, сопереживанию, уступчивости и активно-конкурирующему поведению (? – Ю. А.) …Кроме того (! – Ю. А.) семейный врач обязан владеть основами медицинской (и только-то? – Ю. А.) психологии, общей и семейной психотерапии…».
Я цитировал, в общем-то, детально разработанную, хорошую программу, опирающуюся на международный опыт и опубликованную в солидном издании («Санкт-Петербургские врачебные ведомости», 1993, No 4). И при всем при том одно из решающих условий целительного воздействия врача на пациента даже не названо: его способность создать такие доверительные отношения, при которых надежда на благоприятный ход событий вспыхнула бы в сердце больного воистину солнечным протуберанцем и явилась бы основным психоэмоциональным обеспечением его выздоровления.
Говорится о знании медицинской психологии, но что сможет сделать такой-то вот знаток в такой-то, например, ситуации: некто Ф. (диагноз – рассеянный склероз, но это очень сомнительно, т к. поставлен этот диагноз был тридцать лет назад, а Ф. продолжает благополучно, хотя и с ограничениями, передвигаться) представляет собой тонкую, деликатную и весьма беспомощную натуру. Он десятки лет находится в зоне бурной и буйной заботы своей состоятельной сестры, которая возит его к врачам едва ли не всего мира, ремонтирует его квартиру в одном городе, покупает для него квартиру в другом, рядом с собой, полностью обеспечивает материально, денег на питание и одежду дает без меры и, естественно, настаивает на его женитьбе: чтобы некая другая любящая взвалила на свои плечи немалую часть ее забот. Но Ф., имевший негативный опыт женитьбы, панически боится его повторного, да еще ухудшенного варианта. Его внутренняя неодолимая психологическая установка заключается в том, что он внутренне не хочет выздоравливать, ибо здоровому придется за все отвечать самому, обо всем беспокоиться самому и решать все, о ужас, самолично!.. И вот: объективно ему в результате врачевания становится явно лучше, но он упрямо заявляет: ничего доброго не вижу, не чувствую ничего хорошего, – и даже доходит до того, что принимает некие мучительные меры, чтобы серьезно повредить самому себе и отбросить назад все достигнутое. Чем тут способна помочь «медицинская психология»? Нуль без палочки, как говорится, она представляет собой в данном случае, не более! А решать-то надо: либо оставить все как было, и Ф. будет благоденствовать, а любвеобильная его сестра под грузом непосильных хлопот (у нее ведь имеется и своя немалая семья со своими проблемами!) будет сохнуть. Либо… В другом случае надо поступить прямо против этикета, рекомендованного институтом благородных девиц, и ясными мужскими словами, без какого-либо смягчения формы и содержания объяснить ему, что избранная им стратегия есть линия поведения паразита по отношению к сестре, что она недостойна представителя сильного пола, который сам призван быть защитником и покровителем слабых, а потому: кончай, друг, тормозить общую работу, сбрасывай со своей совести тяжкий грех дармоедства! По своей изначальной, а затем и приобретенной профессии ты можешь сам кормить и содержать свою сестру и ее семейство, так что либо прекрати саботаж, либо снимай со своей откормленной шеи золоченый крестик: какой ты верующий в святые заветы человек!..
Кто может, пусть возразит. Но одна эмоциональная беседа подобного рода способна помочь больному радикальней, чем десятки лет разнообразных способов лечения.
Да, целитель должен быть психологом во всем диапазоне этого слова: от ласки до таски. Вот еще пример, иной направленности: мужчина цветущих лет, в прошлом – инженер, сейчас – преуспевающий бизнесмен. Погоня за прибылью поглощает все его время, все его силы. Ногами он уже не передвигается, только на машине, даже полчаса выкроить для пробежки не способен: тысяча деловых звонков, поездок, конфликтных ситуаций съедает день с утра до ночи. Начинается стенокардия, был и предупредительный звонок: инфаркт. В палате уже на третий день он принимал деловых партнеров.
Бросить курить он не в состоянии. Половая потенция заметно подсела, и грубоватая юная партнерша, возбужденно называя все своими именами после очередного разочарования в постели, вызвала в его мозгу стойкий блок страха перед интимными встречами. Гонка за рублями и баксами, по его собственным словам, начисто обрубила сферу духовности, существенную для него в годы инженерной работы.
И вот этот Б. приходит за помощью, просит помочь его сердцу, снять страсть к табаку и убрать простатит. Отблагодарить обещает щедро, по максимуму. Но в своем образе жизни ничего изменять не собирается.
В ответ я рассказал ему, как в Индии ловят вороватых мартышек: в кувшин с узким горлышком насыпают горсть риса и привязывают это сооружение веревкой к колышку. Мартышка сует руку в кувшин, хватает рис, но сжатый кулачок обратно вытянуть уже не может: узко, он не проходит. Она бегает, волоча кувшин вокруг колышка, панически кричит, но кулак от жадности распустить не хочет. Тут-то и является охотник…
Б. притчу понял сразу и спросил: «Значит, если рис из кулачка не выпустить, Охотник вскоре явится и непременно подберет глупого зверька?». (Слово Охотник он произнес столь выразительно; что символика выступила сразу: скелет с острой косой на плече). Я утвердительно кивнул. «А подлечить у мартышки разные подробности, пока она с кувшином бегает вокруг колышка и визжит?..». Я покачал головой отрицательно: какой смысл тратить время и силы?..
Таковы-то вот «прелести» дикого капитализма, вторгшегося в нашу державу, и спрашивается: помогут ли в данной и многих других ситуациях каноны «медицинской психологии»? А в других, где происхождение также обусловлено уродливыми воздействиями действительности? Один из сотен примеров, что называется, навскидку: у еще молодой привлекательной женщины ателье, где она работала, развалилось из-за экономических трудностей, муж бросил ее с двумя детьми (сноха «помогла»), а в груди обнаружились весьма неприятные новообразования. Должен ли врачеватель философски-ясно видеть все корни ее недуга и соответственно действовать, в том числе и прежде всего, на уровне психологическом, на уровне поддерживающего ее психотерапевта? Либо оставаться на уровне «медицинской психиатрии»? И т д. и т п.
Тот бизнесмен, о котором я только что поведал, являясь функциональным придатком к своему делу, и сам себя чувствует все хуже, и юную даму сердца в известной степени огорчает. Но она молода и перспективна, в том числе и как экономист, с нею, думаю, со временем будет все в порядке. Как быть, однако, с другой дамой, женой другого «человека дела», которая прожила с ним уже около тридцати лет в любви и согласии, народила ему детей, искренне считая его на протяжении долгих лет «лучшим мужем Советского Союза», но вот пришла к огорчительному выводу, что ничего, кроме работы, ему не интересно? Что никаких знаков внимания ни ей, ни детям он оказывать не в состоянии? Что никакой домашней инициативы, в том числе и в постели, он не проявляет, а учиться «искусству любви» категорически не желает («Это не по мне и не для меня!..»)?..
И вот начались слезы, обиды, постоянные «разборки» и, как прямое следствие всей ситуации – аденомиома матки, бурное нарастание склеротических явлений в мозгу и явное нежелание жить. Ни больше – ни меньше! И это – у женщины умной, вальяжной, авторитетной среди широкого круга сослуживцев…
Очевидно, коль скоро подобная структура семейных отношений была целителю доверена, столь скоро он этой очень уверенной в своей абсолютной правоте даме достаточно резко должен был порекомендовать: не уподобляться Господу Богу в своем безгрешном и безграничном чувстве собственной правоты! И пораздумать: нужно ли работящего, творчески активного, непьющего человека ревновать к его делу? И еще: кто же повинен, кроме нее самой, в том, что интерес к работе так сильно превышает у него интерес к ней, и почему с годами эта дистанция увеличивается? И чего она в таком случае добьется своими крикливыми сценами и попреками, помимо стойкого отвращения к ее обществу?
Много тут было сказано: не в его оправдание, но в прояснение реального положения дел и ее собственной роли в нарастании конфликта, тем более, что изначально она сама гордилась его увлеченностью работой и верноподданно отваживала его от робкого стремления поучаствовать в домашних делах… Короче говоря, на основе подобной психологической диагностики было дано ей весьма горькое и многофункциональное психологическое же «лекарство», т е. линия осознания сути вещей и адекватного ей поведения. А уж после этого справиться с физическими аномалиями в головном мозгу и в женской сфере было делом относительно несложным: всегда лучше вытащить сорняк с корнем, чем щипать-трепать одну только его верхушку над землей.
Понимаю, что эта дама, перебывав в руках многих и многих высокопрофессиональных гинекологов, могла и далее идти по таким же рукам (прошу прощения за соленый каламбур), но состояние ее матки продолжало бы ухудшаться экстремально. И вот вопрос: а не пришла ли пора при подготовке будущих медиков, исцеляющих человека, профессионально готовить их к широкому воздействию на одушевленного человека?
Но! Серьезный врачеватель, который в процессе исцеления больного человека сближается с ним теснее, чем кровные родственники, ибо в нем воплощаются самые заветные их мечты и желания, в то же время просто обязан сохранить между собой и пациентом некий качественный барьер. Упаси его Бог от допущения амикошонства со стороны больных, от забвения знаменательного изречения: «Для камердинера нет великого человека». Подобные мне неприятные воспоминания связаны именно с подобным лжедемократизмом. Несколько примеров. Вот приехал ко мне из средней России юноша 17 лет с экзотическим именем (условно назову его Жорес) и не менее экзотическими замашками. Страдая весьма редким гормональным расстройством и в течение двух лет подробно изучив абсолютно всю литературу, относящуюся к этой теме, он решил провести первую нашу с ним встречу в амплуа профессора – экзаменатора. С сарказмом и нескрываемой насмешкой на лице принялся он меня допрашивать, что я думаю о таком-то или таком-то научном труде (в том числе и опубликованном в давних Ученых записках провинциальных вузов). Не желая ставить его на место, ибо я отчетливо видел болезненно – страдальческий комплекс неполноценности у этого худенького, недоразвитого физически юнца, я попытался мягко объяснить ему универсальный принцип того энергетического воздействия, которое должно было поднять на новый уровень всю его эндокринную систему. Скривив страдальчески-скучающую физиономию и нетерпеливо морщась, Жорес 2-3 минуты кое-как слушал меня, но затем раз за разом принялся перебивать, возвращаясь к тем частностям, в которых и видел суть вопроса. Тут бы мне с ним и расстаться, но я со всем возможным терпением предложил, раз уж он сюда явился, мне довериться. Каждый из трех последующих сеансов был испытанием для моей выдержки, так как Жорес насмешливо доказывал мне каждый раз тщетность моей работы. И вот тут-то мне все это надоело резко и окончательно: я предложил ему убираться незамедлительно и забыть навсегда мой адрес. О Боже, что тут началось!.. Рыдания, попреки, сообщение о том, что на самом деле ему уже гораздо лучше, многозначительные цитаты из моих давних книг, попытка втянуть меня в новые диспуты… Это была тягостная прощальная сцена, но кто же, кроме меня самого, был повинен и в ней, и в том, что она оказалась возможной в принципе?..
А вот поистине «комплексный» пример, ибо, как в едином узле, в нем переплелось все недопустимое для отношений целителя с пациентами. Так случилось, что я разрешил издалека нагрянувшим страдальцам летом поселиться у себя на даче. И пошло-поехало! Две женщины оказались несовместимы по характеру между собой, они не только не смогли участвовать в совместном приготовлении пищи, но и, незамужние, повели активно – беззаветную, с искрами ненависти, борьбу за мое предпочтительное к ним внимание… Вдобавок, одна из них решила отблагодарить меня за свою поправку ремонтом всего первого этажа, для чего пригласила рабочих, которых я тоже должен был по-серьезному лечить. Взамен я получил хаос на всем участке, засохшую глину и штукатурку в ведрах для чистой воды, испорченные отношения с соседями, которым почему-то не понравилось, что строительный мусор был высыпан в общую дренажную канаву, утрату почти всех домашних инструментов и много других «радостей», в результате которых мне стоило потом немалых трудов восстановить крайне необходимое душевное равновесие. Если к этому добавить, что обе они единодушно невзлюбили молодого иностранца, который два года штурмовал меня из-за рубежа просьбами помочь ему одолеть бесплодие и, наконец, приехал, привезя с собою совершенно чуждый россиянам эгоцентрический, индивидуалистский менталитет, то можно себе представить атмосферу в этой «общаге». Что касается меня, я должен был оберегать зарубежного пациента от их злобных и ироничных нападок, хотя меня и самого «с души воротило» от его безразличия к общим трудностям, возникшим в результате инициативы с ремонтом: его спокойствие было одним из важных условий его мужского возрождения. Не буду продолжать эту трагикомическую новеллу, скажу лишь, что отъезд оной выздоровевшей троицы (через полтора месяца после довольно кучного их прибытия) позволил мне по-настоящему осознать необходимость бытовой и личной дистанции между целителем и пациентами – при всей родственной теплоте их отношений. Особенно она необходима при разнополости врачевателя и пациентки (или пациента и врачевательницы). Кажется, можно эту драматическую тему не развивать, точность и ясность отношений, их дистанция должны выдерживаться неукоснительно, Доверительность, демократизм – да, но амикошонство с наместником Бога пациентам противопоказано – ради их же блага.
РАЗНЫЕ ГРАНИ ДАРОВАНИЯ
Когда выше я цитировал профессионального медика Ю. Каменева и народного целителя А. Бабича, вывод из их слов напрашивался сам собой: врачеватель должен обладать особым талантом, специфическим даром. Теперь я хочу этот вывод развить и детализировать: дар этот должен быть многообразен.
Сначала продолжу проблему благодатного воздействия целителя на дух и поведение болящего. Речь пойдет о необходимости научить пациента общим принципам и конкретным поступкам во благо собственному здоровью. Это обучение во имя исцеления определяет фундаментальное несходство задач истинного врачевателя с теми, которые решают все без исключения ветви современной официальной медицины. Так называемой бесплатной медицине глубоко безразлично, в конце концов, насколько будет здоров человек после ее вмешательства. Поправится – хорошо, уйдет к праотцам – тоже ничего особенного (конечно, за исключением криминальной халатности, допущенной врачом, за которую родственники могут привлечь его к уголовной ответственности, впрочем, вряд ли что-нибудь серьезное у них получится).
Повторяю и повторяю: дело не в отдельных врачах, индивидуальность которых может быть гуманной и благородной в силу их неколебимых душевных качеств. Дело в изначальной порочности системы современной " медицины, которая вбирает в себя новобранцев отнюдь не по критериям профессиональной пригодности, а затем практически полностью убирает из оценки их деятельности универсальный общекосмический принцип обратной связи. Естественно, что даже самые благородные по своим побуждениям неофиты, попав в подобную систему, неумолимо должны меняться и обесчеловечиваться, ибо ничто не побуждает их тянуться вверх, к духовным высотам, но практически все заставляет двигаться их вниз, деградировать путем упрощенных, даже аморальных решений. Слава и хвала тем воистину святым душам, которые способны сохранить в себе в подобных гнетущих, опускающих условиях универсальной системы моральной безответственности огонь любви к вверившимся им страдальцам!
Но лучше ли в ядре своем так называемая платная медицина? Ни в коем случае! Ведь сам корень, из которого она произрастает, благодаря коему наливается соками, жиреет и процветает – это наличие больных людей. Вопрос: можно ли представить в качестве идеала систему, заинтересованную в самоликвидации?.. Только дурачок из осуждающей поговорки станет рубить сук, на котором сидит сам, а в платной медицине собрались отнюдь не дурачки, а умнейшие головы, умело использующие недуги человечества для своего процветания на уровне, сопоставимом с бытом олигархов бизнеса. Да, и в этой системе живут и действуют, вопреки всему, святые души, заинтересованные в подлинно человеческом решении проблем тех людей, которые платят им деньги за возвращение здоровья, да, в этой системе немало профессионалов высокой руки, т к. безупречный имидж и высокий рейтинг – основа их личного процветания… Но, Боже ты мой, разве не встретил я женщину, в теле которой было осуществлено три очень дорогостоящих иссечения, совершенных академиками Америки, Европы и Санкт-Петербурга, в то время, как лечить (учить!) надо было ее супруга, бездарно обращавшегося с нею из года в год?..
Да и среди т н. народных целителей, причем не только модных и популярных, но и начинающий, бес алчности не менее могуч и влиятелен подчас,, к сожалению, чем среди профессионалов платной (и «бесплатной») медицины. Также и среди немалого числа известных мне лично талантливых умельцев зачастую главным оказывается не максимально возможное исцеление доверившегося им человека, а исполнение некоего круга платных процедур, временное улучшение его состояния – за счет убранных, увы, сопутствующих болезни симптоматических факторов, но не устранение всего комплекса причин, а там – хоть трава не расти.
Сначала продолжу проблему благодатного воздействия целителя на дух и поведение болящего. Речь пойдет о необходимости научить пациента общим принципам и конкретным поступкам во благо собственному здоровью. Это обучение во имя исцеления определяет фундаментальное несходство задач истинного врачевателя с теми, которые решают все без исключения ветви современной официальной медицины. Так называемой бесплатной медицине глубоко безразлично, в конце концов, насколько будет здоров человек после ее вмешательства. Поправится – хорошо, уйдет к праотцам – тоже ничего особенного (конечно, за исключением криминальной халатности, допущенной врачом, за которую родственники могут привлечь его к уголовной ответственности, впрочем, вряд ли что-нибудь серьезное у них получится).
Повторяю и повторяю: дело не в отдельных врачах, индивидуальность которых может быть гуманной и благородной в силу их неколебимых душевных качеств. Дело в изначальной порочности системы современной " медицины, которая вбирает в себя новобранцев отнюдь не по критериям профессиональной пригодности, а затем практически полностью убирает из оценки их деятельности универсальный общекосмический принцип обратной связи. Естественно, что даже самые благородные по своим побуждениям неофиты, попав в подобную систему, неумолимо должны меняться и обесчеловечиваться, ибо ничто не побуждает их тянуться вверх, к духовным высотам, но практически все заставляет двигаться их вниз, деградировать путем упрощенных, даже аморальных решений. Слава и хвала тем воистину святым душам, которые способны сохранить в себе в подобных гнетущих, опускающих условиях универсальной системы моральной безответственности огонь любви к вверившимся им страдальцам!
Но лучше ли в ядре своем так называемая платная медицина? Ни в коем случае! Ведь сам корень, из которого она произрастает, благодаря коему наливается соками, жиреет и процветает – это наличие больных людей. Вопрос: можно ли представить в качестве идеала систему, заинтересованную в самоликвидации?.. Только дурачок из осуждающей поговорки станет рубить сук, на котором сидит сам, а в платной медицине собрались отнюдь не дурачки, а умнейшие головы, умело использующие недуги человечества для своего процветания на уровне, сопоставимом с бытом олигархов бизнеса. Да, и в этой системе живут и действуют, вопреки всему, святые души, заинтересованные в подлинно человеческом решении проблем тех людей, которые платят им деньги за возвращение здоровья, да, в этой системе немало профессионалов высокой руки, т к. безупречный имидж и высокий рейтинг – основа их личного процветания… Но, Боже ты мой, разве не встретил я женщину, в теле которой было осуществлено три очень дорогостоящих иссечения, совершенных академиками Америки, Европы и Санкт-Петербурга, в то время, как лечить (учить!) надо было ее супруга, бездарно обращавшегося с нею из года в год?..
Да и среди т н. народных целителей, причем не только модных и популярных, но и начинающий, бес алчности не менее могуч и влиятелен подчас,, к сожалению, чем среди профессионалов платной (и «бесплатной») медицины. Также и среди немалого числа известных мне лично талантливых умельцев зачастую главным оказывается не максимально возможное исцеление доверившегося им человека, а исполнение некоего круга платных процедур, временное улучшение его состояния – за счет убранных, увы, сопутствующих болезни симптоматических факторов, но не устранение всего комплекса причин, а там – хоть трава не расти.