Андреота Поль. Очищение огнём

   - Ты потерял его в сене! - вдруг воскликнула Ким. Она еще смеялась, когда я звонил в Монфор-Ламори. К счастью, Сторк, высокий, добродушно-жизнерадостный бизнесмен, каждое утро игравший в теннис, был еще дома.
   - Ты не мог бы сходить и посмотреть?
   - В амбаре?.. - он долго не мог остановить смех. - Продолжай, это забавно! С Ким?.. Я еще удивлялся, куда это вы оба запропастились. А мы-то дали вам лучшую кровать! Очень забавно!..
   Сторк вернулся через добрых пять минут.
   - Я нашел его, Серж. Он раскрылся, и несколько листков выпали, но я их все собрал.
   - Спасибо. Не мог бы ты оставить его у?..
   - Знаешь, ты подал мне мысль. Я должен поговорить с Николь. Мы делали это везде, но в амбаре - ни разу.
   - Я зайду в ваш офис и заберу его сегодня вечером. Потом я позвонил Декампу. Но он уже уехал в больницу. Я позвонил ему снова в час дня из офиса:
   - Мне было бы гораздо спокойнее, если бы ты зашел и посмотрел ее.
   - Сегодня?... Посмотрим, дорогой мой, сегодня... Я только что из отпуска. Приехал три дня назад и... Какая у нее температура?
   - 38 и 2.
   - Ладно, если хочешь я заеду после обеда. Он появился в 10 вечера, загоревший, жизнерадостный, и принес с собой ветер в 7 баллов. Едва переступив порог, он начал рассказывать о своем круизе. "Мы попали в шторм в открытом море!" (Я чуть было не поехал с ним, но Ким не любила парусников, и мне не хотелось оставлять ее одну на две недели.) " Ну, что случилось с нашей девочкой?" Ким улыбнулась, когда он вошел в спальню. Роже мог исцелить больного одним рукопожатием. Измеряя давление, он говорил так громко, что я едва услышал телефонный звонок, которого давно ожидал. Я ушел в кабинет и закрыл за собой дверь.
   - Садовник перебрал все сено граблями, - сказал Сторк, - но ничего не нашел.
   - Ты уверен?
   - Я был вместе с ним - даже не успел пообедать. Завтра мы попробуем еще, при дневном свете. Что это за конверт, опиши поточнее.
   - Маленький, прозрачный. Знаешь, как у филателистов.
   - Что в нем было?
   - Фотография и прядь волос.
   - О, как романтично! Это фотография Ким? Прости, не мое дело. Слушай, ты, наверное, потерял его в другом месте. Со мной один раз тоже такое случилось где-то потерял обручальное кольцо! Только вообрази. Я его снял, когда пытался подцепить девочку. И знаешь, где оно оказалось?
   - На пальце у девочки? - Меня меньше всего интересовала его история.
   - Это не смешно, поверь мне. Если такое когда-нибудь случиться с тобой... Алло? Ты здесь?... Я положил его в карман, и оно провалилось за подкладку. Можешь вообразить, что я чувствовал, возвращаясь домой с обеда без обручального кольца!
   - На твоем месте я бы забинтовал чем-нибудь палец.
   - Именно так я и сделал. Поверь мне, это никудышная затея. Николь настаивала, чтобы я показал ей рану. Оказывается, она когда-то обучалась на курсах медсестер.
   - И что дальше?
   - В ту ночь у нас чуть не дошло до развода. В общем...
   Я положил трубку на стол и не спеша закурил. Слова Сторка были почти не слышны. Между тем другие слова плыли в моем мозгу. Струйки холодного пота потекли по бокам. "Но это совершенно идиотская идея, - сказал я себе. - Если она еще раз появится - оторву тебе голову, честное слово".
   Потом я опять взял трубку.
   Когда я вернулся в спальню, Декамп энергично прощупывал спину Ким. Тут болит, а тут - не болит.
   - Перинефральная флегмона, - объявил он, наконец выпрямившись.
   - Это серьезно?
   - Ничего страшного. Покормим ее антибиотиками, и все будет в порядке. - Он начал писать рецепт.
   - Отчего это бывает? - спросила Ким.
   - Бог его знает... Какой-то микроб поселяется в организме... Завтра утром пришлю кого-нибудь из лаборатории.
   - Когда я смогу вернуться на работу?
   - Дней через десять. Ешь побольше йогурта и принимай сульфамиды.
   - Роже, у нас зимняя коллекция, сейчас самый разгар. Я не могу сидеть тут и вязать десять дней. Она взглянула на меня:
   - Кто это звонил?
   - Сторк. Хотел узнать, как ты себя чувствуешь. Пока я говорил, в моем сознании возник совершенно отчетливый вопрос: "Зачем ты лжешь ей?"
   Через три дня Декамп позвонил мне утром в офис.
   - Слушай, тут кое-какие неясности.
   - Что ты имеешь в виду?
   - В анализах. Так, небольшая деталь. Но нам лучше все повторить и сделать еще внутривенную урографию.
   - Что-что?
   - Рентгеновский снимок. Потом я покажу его Годану.
   - Но что именно не так?
   - Не знаю. Не волнуйся, старина. Возможно, ничего там и нет.
   - Она не ела с понедельника.
   - Не волнуйся, говорю тебе. Привези ее в больницу завтра к девяти утра.
   Рентген - довольно мучительная процедура. Вас помещают в своего рода пресс и при помощи мехов сплющивают ваше тело до толщины папиросной бумаги. Но Ким держалась превосходно, только ее большие глаза стали еще больше. Она отказывалась быть побежденной.
   - Серж, они и дальше собираются меня уродовать? - спросила она, когда мы вернулись в машину. - У меня больше нигде не болит. В чем же дело?
   Через два дня, когда Годан осматривал ее, я ожидал в коридоре больницы, зажигая каждую минуту по сигарете. Наконец Ким вышла, и главный специалист пригласил меня в кабинет.
   Это был нетерпеливый, довольно бесцеремонный человек с белыми усами и светлыми глазами, которые делали его похожим на Альберта Швейцера.
   - Вы доставили своей супруге кое-какие неприятности, не так ли? Во всяком случае, у меня сложилось такое впечатление... - Он впервые взглянул в мою сторону. - Ну ладно, уверяю вас, у нее нет ничего страшного. Мы осмотрели ее самым тщательным образом.
   Он указал на рентгеновский снимок, лежавший на столе.
   - Все нормально. Я беседовал с ней довольно долго. Ваша личная жизнь меня не касается. Но я должен предостеречь вас: ваша супруга не столь крепка, как кажется. Примите мой совет: обращайтесь с ней осторожней, если хотите, чтобы она оставалась здоровой. Вот и все. Прощайте.
   Он открыл дверь, показывая, что аудиенция окончена. В коридоре мне улыбалась счастливая Ким.
   Глава 8
   И вдруг лето кончилось. Все оказалось поглощено лихорадкой осени. Еще и еще зрелищ, еще и еще денег, еще и еще любви. На Елисейских Полях, где в сумерках внезапно зажигались уличные фонари, глаза искала глаза, пустые глаза, в которых горела золотая пыль и отражались изгибы обнаженных женских тел. Канава купил новую машину. Феррер устроил новую выставку портретов под названием "Рельефы". Он изобрел какой-то новый способ печати. Берни, выходя из кабинета босса, выглядел еще ужаснее, чем обычно. Оказалось, наш любимый редактор может потерять работу, если тираж не достигнет полумиллиона - и быстро... Внезапно все в газете затрепетали. Волна паники охватила издательский офис, газетные листы летали по воздуху.
   Сторк устраивал оргии в Монфьре. Мы ездили туда однажды (Ким сказала, что это может пойти нам на пользу), но продержались недолго - отсутствие тренировки. В конце каждого дня я все более остро ощущал, что иду по зыбкой тропинке, не внимая природе и противясь жизни, равнодушный к тому, что производило на окружающих сильное впечатление (это чудесный английский фильм!), слепой к вечным красотам города (однажды вечером я проезжал в такси мимо Лувра и с полным безразличием взирал на сияющие булыжники мостовой), глухой к музыке, которая приводила в экстаз всю молодежь. Но я продолжал существовать. И приказывал сердцу биться, легким - дышать, руке - писать... "Стремление к убийству стало неотъемлемой частью жизни этой чрезмерно страстной пары. Достаточно было малейшего инцидента, улыбки или, быть может, слез, чтобы раздался выстрел. И никто не мог сказать заранее, кто окажется жертвой, а кто убийцей..."
   Я написал очерк о тяжелой жизни жен шахтеров на северо-востоке Франции во время забастовки. (Газета приняла новое направление: "Поверь, старина, они сожрали достаточно грязи, которую мы им подавали из года в год. Ты знаешь, Серж, люди выросли. Они хотят чего-то нового".) Но пока что, ради сохранения прежних позиций, был проведен почти тотальный опрос на тему: "Новый взгляд на супружескую измену". Поскольку ни одна из опрошенных женщин не призналась в неверности мужу, мне пришлось все сочинить самому.
   Внезапно появилась большая новость: Бардо меняла своего любовника. Началась всеобщая паника. Здание сотрясалось от крыши до основания. Команды фотографов рассылались в Кальви, Капри, Капуа. Однажды, 12 октября, я сделал ошеломляющее открытие: у меня нет друзей.
   Не с кем было поделиться той вампирической мыслью, которая высасывала мою кровь. Правда, Ким чувствовала себя хорошо или более-менее хорошо. В некоторые вечера она превосходно, а иногда с трудом вставала утром с постели и казалась необычно вялой. Но больше всего меня тревожило ее ненасытное желание жить, быть в движении, танцевать, ходить в гости, гулять, есть, заниматься любовью, работать. Как будто ее время истекало. Тик, тик, тик, тик. Словно какой-то демон постоянно нашептывал ей: "Поспеши, моя милая, тебе осталось недолго".
   - Серж, давай сходим куда-нибудь сегодня.
   - Но, дорогая, мы и так ходили "куда-нибудь" всю неделю.
   - Да, я знаю. Но я не устала.
   И мы выходили из дома. Это было всегда одно и тоже: самовлюбленные женщины с жидкими прическами, страдающие одышкой мужчины, которые отводили вас в угол, чтобы поговорить о новых левых демократах. "Серж, открылся новый клуб, давай сходим". В клубе пахло потом и звучала та самая пластинка, которая преследовала меня везде, куда бы я ни отправлялся: дома у приятелей, в ресторанах, в машине - какой-то молодой кретин-англичанин, завывавший утробным голосом.
   - Дорогая, тебе надо измерить температуру, - говорил я довольно прозаическим тоном, когда мы возвращались. Может это был просто плод воображения, но она казалась мне слишком теплой в постели. И она потеряла по меньшей мере восемь фунтов. Но Ким раз и навсегда решила наплевать на термометры, пилюли и докторов. Это была ее "Христианская Наука". "Во всяком случае, я чувствую себя хорошо". Однажды в субботу она провела весь день, лежа в постели и глядя в потолок, даже не пытаясь читать один из тех бесчисленных дешевых романов, которые прежде глотала один за другим.
   - Да, - согласилась она около пяти часов. - Я чувствую себя нехорошо.
   - У тебя что-нибудь болит?
   - Какой-то шум в голове.
   Не знаю, что заставило меня пойти в кабинет и перерыть кучу старых бумаг в поисках календаря. Но моя догадка подтвердилась: в ту ночь было полнолуние, в ту самую ночь - и я ни с кем не мог поговорить об этом.
   Конечно, не с Декампом. Декамп просто лопнет со смеху. И не с моей дорогой тещей. ("Я очень беспокоюсь, Серж. Ким стала такой худой, она слишком много работает и питается плохо. Ты ей достаточно даешь мяса? Когда она бала маленькой, я иногда заставляла ее есть. Вот, я привезла вам пачку новаросинтостенола, это новое американское средство, которое... Серж, я прошу тебя, заставить ее принимать по две капсулы в день в подслащенной воде. Ты же прекрасно знаешь, что она не станет, если ты ей не скажешь...") И не с X.., и не с Y.., и не с Z. Ни с кем. Как выразилась одна моя приятельница: одиночество - не такая вещь, которую можно принять или отвергнуть.
   Однажды, проснувшись, я сделал второе открытие: вспомнил о своей профессии. Неплохая идея. Я поступлю со всей историей как репортер. Соберу документы, свидетельства очевидцев. Это будет объективный репортаж.
   Для начала я отправился за справками в газетный архив и попросил материалы об оккультизме. Получив пачку прессы толщиной в шесть дюймов, я погрузился в ее изучение.
   Сначала речь шла о колдовских обрядах плодородия, совершавшихся в Нижней Оверни. "Земля была мертва. Ее убили современные химические удобрения... Жители деревни подтвердили, что им никогда не доводилось убирать столь богатый урожай..." Я перевернул несколько страниц. Грандиозный исторический обзор. "В средние века по всей Франции пылали костры. В то время, как человек достиг поверхности Луны, в некоторых местах люди еще поклоняются дьяволу..." Дальше. "Взбесившиеся коровы танцуют загадочный танец во время доения..." Коровами я не заинтересовался и продолжал листать дальше. А, вот, наконец-то! "... Он вонзил булавку в сердце теленка". Теплее. Я отложил эту вырезку, чтобы сделать с нее фотокопию, а заодно и ту, где рассказывалось, как туристы нашли сову с перерезанным горлом, завернутую в окровавленную ночную рубашку. Идем дальше. "... Неведомая сила сорвала ее с постели.., ужас приковал ноги к полу.., электрические лампочки взрывались, когда она проходила мимо.., часы останавливались..." Мне потребовалось часа два, чтобы перерыть эту гору хлама, состряпанного второсортными репортерами. И вдруг я прочел: "Магия - это природный дар, передающийся по наследству от отца к сыну". От отца к сыну. От отца к дочери. Яблоко от яблони не далеко падает. Ищи дальше, будь внимателен... Ага, вот как будто что-то научное: "Когда рука приближается к конденсатору, состоящему из двух серебряных пластин, разделенных тонким слоем слюды, излучение этой руки - любой человеческой руки - путем ионизации превращает слюду в проводник.
   На зеркале гальванометра проецируется яркая точка, которая движется в зависимости от электропроводности слюды. Таким образом можно измерять энергию, излучаемую данным субъектом". Ланглэ, доктор медицины и психиатр, профессор Академии прикладных наук. Пролистав Ланглэ, я опять погрузился в варварство. "В полнолуние, - ну, ну, слыхали, - он очертил круг и перерезал глотки трем петухам... Сосед умер на рассвете". Наконец ободряющее солнце статистики воссияло над этим адским шабашем. Статистику можно найти где угодно, и всегда она врет, но в тоже время придает вещам некую видимость правдоподобия. Во Франции 50000 лозоискателей, 40000 религиозных целителей. Подсчитано, что 250000 человек... А, вот: "Миллион французов и француженок занимаются черной и белой магией". Мне просто повезло, я имел всего один шанс из 50. "Серж, ты сошел с ума, - сказал я себе. - Ты сам превосходный объект для заклинаний. Не надо вареных жаб, заклятых свечей, гадючьей крови, чистотела или взываний к Вельзевулу: только один взгляд, острый, как алмаз, пронзает твое ледяное сердце, и оно тает, и все в нем вновь оживает".
   - Что ищешь? - спросил Канава.
   Он только что появился в архиве, двигаясь словно космонавт в состоянии невесомости или марионетка, у которой оборваны несколько нитей. В зубах у него торчала итальянская сигара.
   - Я - жертва колдовства.
   - А я - жертва недосыпания, - заявил он. - Почему другие спят нормально? Можешь мне дать вразумительный ответ? Почему я должен всем этим заниматься в нашей газете?
   Он получил у Джульетты большой квадратный ящик с этикеткой "Дворы Европы" и сел рядом со мной.
   - Еще вопрос, Серж. Почему эта сучка испанская принцесса пошла и сделала аборт? В семь утра Берни позвонил мне и вел себя так, будто его подключили к высоковольтной линии. По мои данным, прошлой ночью в Мадриде эта глупая шлюха была доставлена в клинику. Выскоблили - и все дела. Это мне один приятель сообщил. Заголовок пойдет такой "Принцесса и судьба испанского трона". Как тебе? Или лучше: Альфонсо XIII, гемофилия и так далее. Будет ли продолжена линия Монтоя и Кортес и Фабьенезе и моя задница? Тебе наплевать? Мне тоже. К черту, - сказал он, закрывая папку. - Я и так знаю об этих делах достаточно. Профессиональная честность - вот от чего я умру!
   Он опять раскурил свою сигару, которая то и дело гасла, и взглянул на меня:
   - А что ты тут разыскиваешь?
   - Убийство при помощи магии.
   - Посмотри раздел про хиппи из Лос-Анжелеса.
   - Никакой связи.
   - Послушай большого брата. Это было ритуальное преступление. Не единственное. И не последнее. Сходи к Великому Экзорцисту в епархии Парижского епископа.
   Теперь я слушал внимательно - он подал мне идею.
   - Что еще?
   - На улице Сен-Жак есть специальные книжные лавки. Там можно найти переиздания старых книг по колдовству. Красный Дракон, Альберт Малый, Альберт Великий и прочая братия.
   - Ты веришь во всю эту чепуху?
   - Я не верю ни во что. Я даю информацию.
   - Как ты думаешь, если сделать фигуру из воска и волос, можно ли с ее помощью воздействовать на человека, которому принадлежат волосы?
   - Это и есть твоя история?
   - Возможно.
   - Я работал с подобным делом. Два типа поссорились и стали перебрасываться заклинаниями - как в теннисе.
   - Кто же выиграл?
   - Газета. Мы продали в ту неделю 800000.
   - И что с ними потом стало?
   - Ничего. Один всегда носил при себе амулет - утащил с кладбища гвоздь от гроба. А второй знал формулу.
   - Какую формулу?
   - Для освобождения от заклятий.
   Он начал быстро креститься, бормоча: "Ласгарот, Афонидос, Пабатин, Врат, Кодион, Ламакрон, Фонд, Арпагон, Аламор, Бурсагасис, Вениар Сарабани".
   - Серьезно?
   - Вполне. Мой гений состоит из отсутствия терпенья и чудесной памяти.
   - Мишель, ты знаешь всех в Париже. Кто настоящий специалист во всех этих вещах? Должен быть кто-то один. Я не имею в виду всех этих шарлатанов.
   - Я сказал тебе: Великий Экзорцист в епархии епископа. Он настоящий джокер. И у него в рукаве полно таких историй, от которых могло бы скиснуть церковное вино.
   - Нет, я имею в виду оккультиста, настоящего оккультиста.
   - Думаешь, это у них написано на визитной карточке? Сходи к Поуэлу или Бержье.
   - Это популяризаторы. А мне нужен тот, кто действительно знает, о чем говорит. Практик.
   - Сходи к Нострадамусу, - сказал он, вставая, - или к Калиостро. Сходи к дьяволу. Сходи к Берни.
   - Мишель, пожалуйста"
   - Он все равно не примет тебя.
   - Кто?
   - Аллио. Живет в Париже, бульвар Бомарше. Я дам тебе телефон, если хочешь, но он не встречается с журналистами.
   - Он принимает клиентов?
   - Нет.
   - Он действительно знает свое дело?
   - Он единственный, кто его знает. Канава повернулся ко мне.
   - Помнишь дело Бельсерона? Того типа, который убил троих детей и заявил, что вступил в сговор с дьяволом? Аллио давал показания как эксперт. Он спас ему жизнь.
   - Именно он мне и нужен, - сказал я.
   Эксперт. Мне нравилось, как это звучит. "Эксперт", - повторил я про себя. Если повезет, я спасу жизнь Ким.
   Он согласился принять меня в пятницу вечером. История с книгой не прошла. (Люди говорят об этом много чепухи. И очень много чепухи публикуется. Моя книга будет попыткой изучить вопрос совершенно объективно. Но я не могу написать ее, не встретившись с вами.) Душещипательная история тоже не прошла (Невинный человек может быть осужден...) Ни один из моих трюков не сработал. Но в конце концов то, чего не смогла сделать ложь, сделала правда, когда я позвонил в третий раз.
   - Опять вы? Еще не отказались от своей затеи?
   - Но это может быть вопрос жизни и смерти.
   - Тогда вам лучше прийти.
   - Когда?
   - Ну.., сейчас, конечно.
   У Аллио были широкие пальцы, которыми он то и дело совершал круговые движения, словно поглаживал воображаемые хрустальные сферы, подвешенные на невидимых нитях. У него была наголо обритая голова и лицо того типа, который обычно называют интересным: изборожденное морщинами, но добродушное. Он покачал свой маятник над фотографией Ким, над картой в том месте, где я красным кружком обвел Тузун. Потом перешел к фотографиям Терезы, сделанным Феррером. Маятник отклонился в противоположном направлении.
   - Меня бы очень удивило, если бы та девушка оказалась ведьмой, - заявил Аллио. Одну из фотографий он осмотрел более тщательно:
   - Она красива.
   - Да, - сказал я, - очень.
   - Вы говорите, она всегда носит на себе что-то зеленое?
   - Всегда.
   - И все вещи у нее в доме расположены косо?
   - Меня всегда удивляло, как они не падают.
   - Вы читали какие-нибудь книги, прежде чем прийти ко мне?
   - Я читал вашу и еще несколько.
   - И вы не обнаружили те признаки, которые упоминаются в этих книгах?
   - Да, думаю, что так.
   - Вы - жертва собственного воображения.
   - Но...
   - Подождите... Вы на 95 процентов жертва своего воображения. И на 5 процентов вы правы.
   - А маятник, - вспомнил я, - почему он отклонился в противоположную сторону? Аллио пожал плечами.
   - Тот маленький конверт с фотографией и прядью волос, возможно, и не был у вас похищен, не так ли?
   - Возможно.
   - Может быть, вы просто потеряли его в амбаре? Или он выпал, когда вы открывали бумажник.
   - Вполне возможно.
   Он положил фотографию и долго смотрел на меня, не говоря ни слова.
   - Вы любите ее?
   - Какое это имеет значение? - спросил я, после того как оправился от изумления.
   - Большое.
   Аллио встал и прошелся по комнате. Я наблюдал за ним. И хотя он не произнес ни слова, я знал, что он имеет в виду: вся эта история лишь плод моих иллюзий.
   - Но моя жена действительно больна.
   - Болезни бывают от многих причин. Как зовут эту девушку?
   - Тереза.
   - Тереза... - повторил он. - На таком расстоянии магическое воздействие маловероятно. Видите ли, города рассеивают вредоносные излучения, потому что сами полны ими, и в результате радиус действия оказывается мал. Если только... - и он продолжал, словно сам не верил в свои слова, - если не произошел контакт между вашей женой и Терезой... Я имею в виду помимо вас.
   - Нет, это исключено.
   - Не могла ли Тереза завладеть каким-нибудь предметом, принадлежавшим вашей жене? Я задумался.
   - Нет. Если только она не похитила волосы.
   - Хорошо. А могла какая-нибудь вещь Терезы прикоснуться к вашей жене?
   - Что вы имеете в виду?
   - Допустим - я не знаку, - допустим, она написала вам.
   - Она никогда мне не писала.
   - Но, может, вашей жене? Она могла просто послать ей.., пустой конверт. Внезапно он повысил голос:
   - Запечатанный конверт!
   - Зачем?
   - Воск - лучший проводник человеческих флюидов. И если устроить так, чтобы жертва коснулась воска, на котором запечатлен образ...
   - Какой образ?
   - Изображение... Что случилось?
   Я вскочил, не в силах оставаться на месте.
   - Можно еще раз прийти к вам?
   - Приходите, когда хотите, - ему пришлось опять повысить голос, потому что я был уже на лестнице.
   Я вернулся в центр Парижа. "Пробка на бульваре Дидро и улице Риволи, избегайте больших бульваров", - объявил звонкий девичий голос по радио в машине. Я был слишком взволнован, чтобы придумать какой-то иной путь и надолго застрял в массе автомобилей, которые, подобно моим мыслям, продвигались вперед судорожными рывками с длительными остановками.
   Когда наконец я добрался до офиса Ким - ее стол был одним из четырех в комнате - там сидело четверо посетителей. Двое молодых мужчин держали на коленях раскрытые папки и, перелистывая страницы, возбужденно разговаривали по-английски.
   Я сделал ей знак выйти - и немедленно. Моя мимика не терпела никаких возражений. Когда Ким вышла, я шагал туда-сюда перед дверью лифта.
   - Что случилось, Серж? Что с тобой? У меня самый разгар приема.
   Я положил руки ей на плечи:
   - Мне нужна твоя помощь. Пожалуйста, постарайся вспомнить.
   - Что вспомнить?
   - Примерно полтора месяца назад. Вскоре после того, как я вернулся из Тузуна. Постарайся вспомнить одно утро.. Постой, я знаю, это было, когда ты осталась в постели на следующий день после уикенда у Сторков.
   - Ну и что?
   - Я как обычно пошел и собрал почту.
   Мои слова сопровождались энергичными жестами. Я наклонился, словно собирая письма с пола, как это происходило каждое утро в течение последних четырех лет. Когда звонила консьержка - примерно в четверть десятого, - я обычно был в ванной. Потом с полотенцем на шее я шел собирать письма, просунутые под дверь, и, возвращаясь, быстро просматривал их. Большинство писем было для меня, а остальные я передавал Ким, которая еще лежала в постели.
   - Ну? - повторила она.
   - Там был один конверт. Большой коричневый конверт для тебя, раза в два больше обычного.
   Она смотрела на меня открыв рот, пытаясь понять к чему я клоню.
   - Да, - сказала она.
   - Ты припоминаешь что-нибудь?
   - Нет, но продолжай.
   - На обороте конверта было пять печатей из красного воска. Одна в середине и по одной в каждом углу. Это меня особенно волнует.
   - Почему?
   - Ким, пожалуйста, постарайся вспомнить. Ведь это довольно необычно получать конверты с печатями.
   - Не знаю. Что тут такого важного, дорогой?
   - Сейчас не время об этом, - я почувствовал раздражение. - Мы никогда не получали таких конвертов.
   - Нет, получали. Помнишь, как прошлой зимой Франсуа Патрис устроил свою средневековую вечеринку? Приглашения были в виде пергаментных свитков с восковой печатью и лентой.
   - Я говорю не о прошлой зиме. Я...
   - Я получаю тонны документов. Все пресс-атташе в Париже посылают мне свои материалы, надеясь, что я помещу их в газете.
   - Что с тобой, Серж? Серж, послушай, у меня важная встреча. Это представители Брюстера, крупного лондонского дизайнера, и мне совершенно необходимо получить информацию для следующего номера. Он выходит во вторник.
   Я поймал ее за локоть.
   - Одну секунду. Ты разломила руками, не так ли?
   - Ну ладно, - похоже, она смирилась с мои допросом. - Я сломала печати, что из этого?
   - И ты не помнишь, что было внутри?
   - Мы пошли по второму кругу, - сказала она. - Да, я помню.
   - Что?
   - Приглашение на приватный просмотр.
   - Какой приватный просмотр?
   - Не знаю. Я просто предположила. Это мне начинает надоедать.
   - Что, если там не было ничего?
   - Дорогой, ты, наверное, не в себе, ты просто действительно сошел с ума!
   - Ты не поинтересовалась, откуда оно?
   - Почему ты задаешь такие вопросы, Серж? Послушай... - искра иронии зажглась в ее глазах. - Будь у меня любовник, он не стал бы писать любовные письма, запечатанные воском. Почему ты спрашиваешь об этом?