По данным Американского агентства безопасности, над "тарелкой" Фроста американцы бились до 1961 года, истратив по тем временам гигантскую сумму денег - почти 8 миллионов долларов. В 1960 году аппарат был поднят в воздух на два метра. Для вертикального взлета "тарелки" применялся так называемый эффект Коанда. Двигатели создавали вакуум сверху диска, и за счет этого возникала подъемная сила. Эффект в принципе работал, но в испытании что-то не ладилось. По официальным данным, конструкцию так и не удалось довести до ума и придать ей необходимую в полете стабильность. В итоге проект забросили. А сам Фрост умер".
22
На следующий день утром позвонила Климентьева. Она явно была взволнована.
- Леонид, он работает как работал, и не только никогда не увольнялся, но даже в отпуске уже три года не был.
- Кто? - не понял Берестов.
- Ну, Мелехов, судмедэксперт, который делал вскрытие! Вы звонили в Институт судебной медицины, и вам сказали, что таких нет. На самом деле такой есть, работает как миленький! И даже в тот день, когда вы звонили, был на работе.
- Откуда вы знаете? - удивился Берестов.
- Ну... - замялась Климентьева, - это неважно. У женщин свои секреты . Главное, что вы хотели поговорить с ним по поводу вскрытия. Это возможно. Но не по телефону. Его надо брать тепленьким, с утра! Он ходит на работу к двенадцати, минута в минуту. Ровно в одиннадцать тридцать выходит из метро "Выхино". Там вы его можете поймать и расспросить обо всем. Он расскажет много интересного.
- Поймать? - пробормотал Берестов. - А когда?
- Сегодня.
- Сегодня? - удивился Берестов.
- Только сегодня. В половине двенадцатого на платформе "Выхино".
Берестов посмотрел на часы. Было половина одиннадцатого.
- Но... как я его узнаю?
- Я вам его покажу. Мы должны сейчас с вами встретиться на конечной. Садитесь в первый вагон. Я там вас встречу, на него укажу, а дальше вы сами...
- То есть я должен к нему подойти и сказать: "Здравствуйте, я из газеты".
- Подойдете и спросите, почему в Институте судебной медицины скрывают, что он работает. Потом расспросите, как делалось вскрытие Алеши и от чего он все-таки умер? Если он спросит, как вы его выследили, скажите: "У журналистов свои секреты". Намекните ещё на то, что для журналиста такого ранга, как вы, вообще нет ничего недоступного. Если на него как следует надавить, он все расскажет. Не бойтесь! Он разговорчивый!
Любопытство в Берестове боролось с запретом Авекяна касаться этой темы. Впрочем, плевать он хотел на Авекяна. Журналист он или жалкий репортеришко?
- Хорошо, я выезжаю, - согласился Берестов и положил трубку.
Через двадцать минут он подъехал к станции метро "Выхино". Зинаида Петровна встретила его у первого вагона, как обещала. Она была в белом плаще и черных очках. На скулах проступала нездоровая испарина. Женщина схватила журналиста за рукав и торопливо потащила наверх.
- Сейчас он должен показаться!
Выйдя на платформу, они спрятались за киоск. Но простояли за ним не более пяти минут. Вскоре тот, кого они выслеживали, показался в толпе.
- Видите того человека в очках? У него на плече сумка, в руках газета. Он в джинсовой рубашке и в коричневых штиблетах. Прихрамывает еще.
Тот, на кого указала Климентьева, был маленького роста, лысоват, на носу огромные роговые очки, уменьшающие его собственные глаза до крошечных размеров. Вид его был неопрятен. Лицо озабоченно. Берестов нагнал его на проезжей части и вежливо спросил:
- Извините, вы Евгений Зиновьевич?
- Да, - ответил тот, удивленно оглядываясь на журналиста.
- Меня зовут Леонид. Фамилия - Берестов. Я из газеты "Московские вести".
- Чем заслужил внимание столь известной газеты? - иронично усмехнулся Мелехов.
- Я вам звонил на работу, но мне сказали, что Мелехова Евгения Зиновьевича не знаем. И такой никогда не работал в Институте судебной медицины.
- Интересно! - улыбнулся Евгений Зиновьевич. - Весьма интересно. Ну и...
- Вас что же, скрывают?
- Я с этим разберусь. Если можно, излагайте по существу.
- Я хочу вас спросить вот о чем: вы делали вскрытие некоего Алексея Климентьева?
- Понятия не имею, - усмехнулся Мелехов. - Я каждый день делаю вскрытия. Иногда на дню по несколько раз. Всех я не помню, да и, откровенно говоря, помнить не обязан. Кстати, когда это было?
- Шесть лет назад.
Брови патологоанатома взметнулись вверх. Он даже замедлил шаг от изумления.
- Ну где же мне вспомнить труп шестилетней давности, когда я и людей такой давности не помню.
- Но у вас, наверное, есть протокол вскрытия?
- У меня лично нет. Хранение протоколов не моя компетенция. Так что извините! Еще вопросы есть?
- Есть! - взвизгнул голос сзади.
Мелехов с Берестовым одновременно вздрогнули и оглянулись. Сзади была Климентьева, растрепанная от ветра и красная от негодования.
- Расскажите господину журналисту, в каком состоянии вы вскрывали труп Алеши!
Мелехов плотно сдвинул губы и угрюмо уставился на Климентьеву. Было видно, что внутри у него происходит борьба: узнавать или не узнавать эту сумасшедшую тетку. Наконец он скривился в усмешке и севшим голосом произнес:
- А, Зинаида Петровна! Я вас не узнал. Долго жить будете!
Последнюю фразу он произнес подчеркнуто четко. И расплылся в шкодливой улыбке.
- Так что же, Зинаида Петровна, я должен рассказать вашему господину журналисту?
- В первую очередь, в каком состоянии был труп Алеши перед вскрытием.
- А! Труп вашего сына, - произнес, сощурившись, Мелехов, - да-да, припоминаю... Теперь уже окончатель но вспомнил!
Он тяжело вздохнул и перевел взгляд на Берестова:
- Тут нельзя не отметить, что труп Климентьева попал ко мне не в лучшем состоянии.
- Поясните журналисту, что значит в вашем понятии "не в лучшем состоянии", - потребовала Зинаида Петровна, негодующе сверкнув глазами.
- Не в лучшем - это значит не в лучшем! - произнес Мелехов с нажимом, бросив недобрый взгляд на Климентьеву.
- Труп был разложившийся! - крикнула Климентьева.
- Как это? - удивился Берестов, глядя то на Климентьеву, то на Мелехова.
Мелехов, сжав губы, с ненавистью сверлил своими крохотными глазками отчаявшуюся женщину, а у той продолжали сыпаться искры из глаз:
- А вот так! Труп три дня пролежал у раскаленной батареи и разложился до неузнаваемости. О каких результатах вскрытия может идти речь, если труп в таком состоянии. Да его никто и не вскрывал! А заключение написали от балды!
- Да-да, почему вскрытие делалось на третий день, а не в тот же, когда поступил? - нахмурился Берестов.
- А потому что были праздники, и всем на все было наплевать! ответила за патологоанатома Климентьева. - Им и без праздников на все наплевать, а тут Восьмое марта! А девятого надо похмеляться! И только десятого вспомнили, что у них валяется труп чуть ли не на самой батарее.
- Но почему на батарее? - пробормотал Берестов.
- Да потому что у них такие правила, - затряслась от злости Климентьева. - Пока не дашь на лапу сто баксов, труп в холодильник не положат. У кого нет денег, у тех трупы будут разлагаться до тех пор, пока их не потребуют родственники. Когда забирала Алешу, он вообще разваливался по частям! Его подмазали глиной, чтобы была возможность хоть как-то довезти до дома!
Зинаида Петровна разрыдалась, а Мелехов тяжело вздохнул. За все время обличительной тирады он не проронил ни слова, лишь презрительно сверлил женщину своими крохотными глазками из-под толстых стекол очков. Наконец он произнес усталым голосом, обращаясь больше к журналисту, нежели к Климентьевой:
- Ну вы же знаете, Зинаида Петровна, что заключение на основании вскрытия делает коллективная комиссия. Поэтому написать заключение от балды физически невозможно. Что касается ваших обвинений, что мы якобы не делаем вскрытий вообще, то они также лишены всяких оснований. Вскрытие - тоже процесс коллективный.
- Тогда почему ваш коллектив утаил след от укола на сгибе руки умершего?
- Еще раз повторяю, - устало произнес Мелехов, - никакого следа от укола на трупе вашего сына мы не обнаружили.
- Если вы не обнаружили, это не значит, что его не было, - продолжала напирать Климентьева. - У полуразложившегося трупа разглядеть след от укола, конечно, трудно. Почти невозможно! Да вы специально и разложили тело, чтобы замаскировать этот след от укола. Вы все из одной шайки!
- Ну знаете ли, Зинаида Петровна, - выпучил глаза Мелехов, - это уже слишком! Если у вас есть какие-то претензии, так это не ко мне! Это к начальству! Я уже шесть лет вам долблю: напишите заявление и мы создадим комиссию! А сейчас, извините, мне некогда.
Мелехов резко развернулся и пошел прочь. А Климентьева крикнула ему вслед:
- Убийцы!
Берестов был потрясен настолько, что весьма смутно помнил, как потом он распрощался с Климентьевой и как добрался до работы. В себя он пришел только в редакции, и то после встречи со стеклянными глазами Топорова.
- Ты когда сдашь про Минаева? - спросил замредактора.
- Сегодня, - ответил Берестов. - У меня есть ещё одна скандальная тема, даже можно сказать желтая, - о том, как хранятся покойнички в московских моргах. Усекаешь? Есть свидетели, что трупы в моргах кладут в холодильник только по великому блату или когда дашь на лапу. А так они валяются где попало в коридорах и естественно разлагаются.
- Это не ко мне! Это к редактору.
Берестов, не теряя времени, тут же отправился к Авекяну. Однако у дверей его кабинета затормозил. У редактора кто-то был, и он, по своему кавказскому обыкновению, грубо кого-то отчитывал.
- Я тебе деньги плачу, - кричал Авекян, - а это ты мне должна платить за то, что я тебя печатаю и популяризую твое имя!
"Как это он выговорил "популяризую"? - усмехнулся про себя Леонид. Долго, должно быть, учил..."
- Я тебя учу журналистике, а ты со мной споришь? - продолжал греметь бас Авекяна. - Куда это годится? Никуда это не годится! Ты за целый день ничего не сделала. Только с подружками пролялякала! Ты думаешь, что сюда можно ходить и ничего не делать? Я тебя с базара вытащил, а ты мне мозги полоскаешь, выпендриваешь ся тут стоишь, из себя крутую журналистку строишь!
"Боже мой, кого это он с базара вытащил? - удивился Берестов, - Да ещё так грубо..."
В ту же минуту дверь редактора распахнулась и из кабинета вышла Иванова со слезами и красными глазами. Лилечка прошла мимо Леонида, не взглянув на него, и сразу отправилась на лестницу. Берестов собрался было войти к редактору, но передумал и отправился за Лилечкой в курилку. На лестнице он поймал её за руку.
- Чего он на тебя так орет?
Лилечка взглянула Берестову в глаза, окунув его в свое море синевы, и выдернула руку. Затем молча уселась на сейф и достала из пачки сигарету. Берестов схватил с подоконника зажигалку и, ловко щелкнув, участливо поднес ей. Она закурила, благодарно кивнула и большим пальцем элегантно провела под глазами. Слез как не бывало.
- Чего он орал? - повторил Берестов.
- Хочет и орет, - произнесла она, выпуская струйкой дым.
- Темы не нравятся, что ли?
- Ему ничего не нравится.
После слез лицо её сделалось свежей, глаза светлей, губы - мед и пламень. Рыжий завиток прилип к влажному виску, а из-под блузки выбилась белоснежная лямка бюстгальтера. "Хоть картину пиши", - подумал Берестов.
- Кстати, ты как относишься к живописи? - спросил он ни с того ни с сего.
Она неопределенно пожала плечами. Берестов понял, что с живописью погорячился, однако тему продолжил:
- А я обожаю живопись. Особенно фламандскую школу. Ну, итальянскую еще. Я имею в виду итальянскую классическую школу, а не авангардное направление, к которому относятся Пикассо и Сальвадор Дали. Этих двоих, которыми восхищается весь мир, я не люблю. Ну у второго ещё наблюдается какое-то символическое подобие мысли, у первого же - вообще ничего за душой. Хотя раннего Пикассо, когда он писал традиционно, я не отрицаю. Когда же он начал разрисовывать разными цветами эти квадратики и треугольнички, тут, по-моему, как художник он кончился. Я был на его выставке в Лондоне. Ей-богу, обыкновенные обои Чебоксарской фабрики на меня произвели бы менее тягостное впечатление, чем мазня Пикассо. Я вышел оттуда с совершенно обледеневшей душой.
Лилечка курила и внимательно слушала Берестова, хотя её, кажется, не совсем занимала эта тема. Иногда казалось, что она впадала в задумчивость. Глаза тускнели, и уголки губ опускались. Но неожиданно её взгляд вспыхнул, и Лилечка произнесла:
- Но ведь ходит легенда, будто Пикассо перед смертью признался, что настоящего таланта художника у него не было и он всю жизнь дурачил толстосумов.
- Думаю, что это не легенда, а сущая правда! - поддержал базар Берестов, отмечая, что Лилечка ожила и теперь можно будет полюбопытствовать о том, как Авекян подобрал её на базаре.
- Я, кстати, больше люблю современную скульптуру, - неожиданно заявила Лилечка. - А к живописи отношусь прохладно. Когда я была в Варшавском национальном музее, то в зале скульптуры провела целый день.
- Ты была в Варшавском национальном музее? - удивился Берестов. - И я там был! Теперь я вспомнил, где тебя видел до "Московских вестей". Кстати, в каком году ты была?
- В девяносто четвертом, - ответила Лилечка.
- А я в восемьдесят девятом, - грустно покачал головой Берестов. Жаль, что мы не встретились в Варшаве в восемьдесят девятом.
- В восемьдесят девятом я училась в шестом классе, - улыбнулась Лилечка. - Вряд ли бы родители меня отпустили одну.
В это время, когда глаза Лилечки потеплели и разговор стал принимать шаловливые оттенки, на лестницу разнузданной ордой ввалилась толпа измученных кислородом журналистов. Они все разом загалдели о Гусинском и все разом закурили, с наслаждением вдыхая законные порции никотина. Некурящему Берестову ничего не осталось, как послать прощальный взор Лилечке и в тоске покинуть лестницу.
"Иллюзии рассеются как дым, - почему-то пришло в голову. - Пора наконец написать о Минаеве".
23
На другое утро, не успел Леонид переступить порог редакции, как ему навстречу метнулась секретарша Оля.
- Вам звонили из милиции, - обрадованно сообщила она. - Просили позвонить вот по этому номеру.
Берестов взял из её рук листок и прочел: "Срочно позвонить полковнику Григорьеву". Он вопросительно взглянул на Олю. Глаза секретарши излучали радостный блеск, выражавший: "Я так и знала, что кончится именно этим!"
- Кто этот полковник? - поинтересовался Берестов.
Оля вместо ответа ехидно развела руками. Берестов с минуту вглядывался в её голубые, вечно смеющиеся глаза и вдруг хлопнул себя по лбу.
- Вспомнил!
Да это же начальник ОВД "Полежаевское"! Неделю назад он звонил его секретарше с просьбой записать на прием. Очень вовремя! Как раз назрели вопросы.
Берестов поспешил к телефону, а Оля крикнула вслед:
- Вам Ашот Арестокесович запретил заниматься убийством!
- Занимайся своим делом! - буркнул через плечо Берестов и набрал номер.
Трубку взял сам полковник Григорьев.
- Что же вы, позвонили и пропали?
- Извините, закрутился. Я хотел задать вам несколько вопросов относительно дела шестилетней давности.
- Задавайте.
- Эта касается убийства Алексея Климентьева.
Полковник задумался:
- Честно говоря, не помню. Расследованием убийств занимается прокуратура. Мы выезжаем на место преступления и ведем оперативную работу по розыску преступника.
- Дело в том, что по этому убийству не было возбуждено уголовного дела. Дело даже не было передано в прокуратуру.
На том конце провода возникла недоуменная пауза. Затем раздался скрежет, похожий на скрип открываемой двери, и голос коротко произнес:
- Почему?
- Вот это я и пытаюсь выяснить! - обрадованно воскликнул Берестов. - И не я один. Мать убитого, Зинаида Петровна Климентьева, шестой год добивается возбуждения уголовного дела по факту убийства сына, и все безрезультатно.
- Теперь я понял, о чем идет речь, - произнес полковник. - Она ко мне приходила. Ну да! Теперь окончательно вспомнил! Был у меня с ней разговор. Но сразу вас разочарую: никакого убийства не было. Ее сын умер от сердечного приступа.
- Однако есть много фактов, доказывающих противоположное. Например, жильцы дома категорически не верят в то, что смерть их соседа наступила от сердечной недостаточности. Даже сама следственная группа, прибывшая по вызову, была уверена, что это убийство.
- Кто, например? - спросил полковник.
- Я не знаю кто. Я поэтому к вам и обращаюсь, чтобы вы помогли мне разыскать выезжавших в ту ночь оперативников.
Третья пауза воцарилась на том конце провода. Она была настолько длинной, что Берестов подумал: "А не перезвонить ли?" Но полковник все-таки подал голос:
- Подъезжайте! Я приглашу следственную группу.
Берестов просто ошалел от такой удачи. Он издал победный возглас на манер гурона и принялся заталкивать в диктофон свежие батарейки. Затем, отбив ногами "Макарену", крикнул секретарше: "На летучку не иду! У меня интервью!" И выбежал из редакции вон. Полчаса спустя он уже сидел в кабинете полковника милиции Виктора Григорьева.
Начальнику УОВД было около пятидесяти. Сухощав, собран, проницателен. Взгляд внимательный, волосы зачесаны назад, на висках благородная седина. На Берестова он произвел приятное впечатление.
- Я поднял список. Из шести человек следственной группы, которые выезжали на Большую Дорогомиловскую седьмого марта тысяча девятьсот девяносто четвертого года, у нас в отделении остался только один - капитан Батурин. Анатолий Семенович. Тогда он был лейтенантом. Сейчас он подойдет.
- А где же остальные? - удивился Берестов.
- Служат в других местах. Двое уже возглавляют районные отделения. Один в министерстве, другой в аппарате президента. Словом, ребята растут, с гордостью произнес полковник.
Через некоторое время в кабинет вошел высокий бритый мужчина в милицейской форме, с рыжими усами и насмешливым взглядом.
- Капитан Батурин по вашему приказанию прибыл, - отчеканил он.
- Садитесь, капитан, - кивнул полковник. - Вот товарищ из газеты интересуется делом Зинаиды Климентьевой.
- Она уже дошла до газеты? - ухмыльнулся капитан.
- Расскажите ему, что же на самом деле произошло с её сыном, Алексеем Климентьевым, и почему это дело не было передано в прокуратуру?
Капитан пожал плечами.
- Насколько мне известно, уголовное дело не возбуждается, если человек умер от перепоя?
- Как от перепоя? - удивился Берестов. - Это что-то новое! Такую версию я ещё не слышал.
Капитан бросил быстрый взгляд на начальника и повернулся к Берестову.
- Дело обычное. Для матери ребенок всегда остается самым лучшим. Климентьева до сих пор не верит, что её сын был алкоголиком. Водку хлестал ведрами и меры не знал. Какое же сердце выдержит?
- Но почему же тогда выехала целая следственная бригада?
- Потому, что эта сумасшедшая Климентьева сбила нас с толку. Она позвонила и сказала, что убили её сына, что она якобы только что обнаружила его труп и на нем колотые раны. Мы приехали, пригласили понятых, думали, правда убийство. Оказывается, нет! Алексей Климентьев был действительно мертвым. Но он лежал в собственной постели. От него разило перегаром. Никаких колотых ран у него не было.
- Ну как же не было? А на лбу!
Капитан снова метнул быстрый взгляд на полковника и сдвинул брови.
- Что-то не припомню... На лбу, кажется, были две незначительные царапины. Но, чтобы назвать их колотыми ранами, нужно иметь большую смелость, - улыбнулся капитан. - Вообще это дело яйца выеденного не стоит. По-моему, вы только теряете время.
- Дело в том, что в этом деле очень много черных пятен, - нахмурился Берестов, подозревая, что в словах капитана присутствует некоторая доля истины. - Во-первых, вторая входная дверь там была сорвана.
- Почему сорвана? - развел руками капитан. - Просто прислонена к стенке. Это была новая дверь, которую недавно изготовили в мастерской. Она даже стояла вверх ногами. Ее ещё не успели повесить на петли. У хозяина руки до неё не доходили. Вот и все. А по-вашему, убийца сорвал её с петель, чтобы шарахнуть ею Климентьева? Поверьте, что монтажкой это сделать куда проще, удобней и эффективней.
В глазах капитана блеснула ирония. Леонид же насупился.
- Но на полу была кровь!
- Несколько капель действительно было. Ну и что? Не исключено, что хозяин порезался, когда брился. Резаться во время бритья не запрещено.
- Он что же, лоб брил?
- Откуда нам известно, что он хотел выразить, когда резал себе лоб? Может, он садомазохист? А может, у него была белая горячка? Дело не в этом. А дело в том, что умер он не от потери крови, а от сердечной недостаточности.
- Но это вы узнали после результатов медицинской экспертизы.
- Почему же после, - улыбнулся капитан. - С нами был врач. По бледному виду и зрачкам он сразу определил, что Климентьев скончался от сердечного приступа.
- И это было занесено в протокол?
- Конечно.
- Но почему протокол так быстро уничтожили? По закону, он должен храниться не менее десяти лет! - напирал Берестов, привирая насчет десяти лет, поскольку сам не знал, сколько он должен храниться. - А в архиве он не пролежал и двух лет.
- Ну это уже не к нам. Это к архивистам, - так же невозмутимо ответил капитан. - Откуда мы знаем, почему уничтожили протокол? Хранение документов - не наша компетенция.
- Но были ли у вас подозрения, что заключение медэкспертизы написали от балды?
- А почему у нас должны быть такие подозрения? - поднял бровь капитан.
- Да потому что труп доставили в морг перед праздником. В тот же вечер вскрытие сделано не было. День был предпраздничный. Два следующих дня были выходными. Труп по рассеянности вместо холодильника положили рядом с горячей батареей, поэтому оба праздничных дня он активно разлагался. И только десятого марта уже наполовину разложившееся тело начали вскрывать. Вот тут-то и пригодился ваш протокол с предположением вашего же врача, что Климентьев скончался от сердечной недостаточности.
Берестов победно посмотрел на капитана, но на лице того не отразилось ни одной эмоции. Он тонко усмехнулся в свои рыжие усы и спокойно отпарировал:
- Нет, такого подозрения у нас не возникло и возникнуть не могло, потому что мы привыкли верить своим коллегам из Института судебной медицины. Их добросовестное отношение к делу проверено многими годами.
После этих слов Берестов понял, что в предварительном наскоке потерпел сокрушительное поражение. Однако присутствия духа не потерял, поскольку самые главные вопросы остались на потом. Он перевел дух и, сделав наивные глаза, спросил:
- Но я уверен, что смерть от сердечного приступа была не единственной вашей версией. Результатов заключения вы ещё не знали. Так вот, после беглого осмотра квартиры не возникло ли у вас подозрения, что Климентьева убили?
- А почему у нас должно было возникнуть такое подозрение? - улыбнулся капитан.
- Да хотя бы потому, что за двадцать минут до его смерти из квартиры Климентьева вышло двое мужчин. Один кавказец, маленький, тучный, в туфлях на высоком каблуке; другой русский, долговязый, белобрысый, в кроссовках. Они спустились на лифте с двенадцатого этажа, спокойно вышли из подъезда, сели в белую "Волгу" и уехали.
Капитан встревоженно взглянул на полковника, после чего, поморщив лоб, остановил взгляд на собственных ботинках. Воцарилась тишина. Берестов мысленно поздравил себя с первым попаданием.
После небольшой паузы капитан поднял голову и спросил, взглянув журналисту в глаза:
- А, собственно, откуда у вас такие сведения?
На этот раз умно улыбаться пришел черед Берестова.
- Разве вы не заметили во время осмотра на кухонном на столе три грязных бокала, из которых пили коньяк?
Капитан снова задумался.
- Я уже точно не помню, сколько было бокалов на столе - три или пять, - произнес он негромко. - По-моему, на столе стояла куча немытых бокалов, а под столом - батарея бутылок. Что вы хотите от холостого мужика? Его сожительница рассказывала, что, когда он впадал в запой, вообще не мыл посуду. Когда же она накапливалось, то он её просто сбрасывал в мусоропровод. Вот такие психи случались с вашим Климентьевым. Что касается того, что к нему накануне приходили убийцы, это разговоры досужие. Даже если к нему кто-то и приходил, к его смерти это не имеет никакого отношения. Повторяю, экспертизой доказано, что он умер от сердечного приступа.
- Но почему вы ни разу не вызвали на допрос Зинаиду Петровну? продолжал наезжать журналист.
- Она дала достаточно показаний на квартире.
- Но почему вы не расследовали дела в связи с её заявлением об убийстве сына?
- От неё не поступало никаких заявлений, - пожал плечами капитан. - Ни к нам не поступало, ни в прокуратуру. Заявления стали поступать потом, когда материалы этого дела уже были уничтожены по истечении срока давности. Спрашивается, где она была раньше?
Берестов помолчал немного и понял, что разговор подходит к концу, а ему так и не удалось ни за что уцепиться. "Их слабое место - кавказец с водителем", - мелькнуло в голове.
- И последний вопрос, - обаятельно улыбнулся журналист. - Вам удалось узнать от сожительницы Климентьева, чту именно она привозила из Польши своему знакомому кавказцу, который был другом их семьи?
22
На следующий день утром позвонила Климентьева. Она явно была взволнована.
- Леонид, он работает как работал, и не только никогда не увольнялся, но даже в отпуске уже три года не был.
- Кто? - не понял Берестов.
- Ну, Мелехов, судмедэксперт, который делал вскрытие! Вы звонили в Институт судебной медицины, и вам сказали, что таких нет. На самом деле такой есть, работает как миленький! И даже в тот день, когда вы звонили, был на работе.
- Откуда вы знаете? - удивился Берестов.
- Ну... - замялась Климентьева, - это неважно. У женщин свои секреты . Главное, что вы хотели поговорить с ним по поводу вскрытия. Это возможно. Но не по телефону. Его надо брать тепленьким, с утра! Он ходит на работу к двенадцати, минута в минуту. Ровно в одиннадцать тридцать выходит из метро "Выхино". Там вы его можете поймать и расспросить обо всем. Он расскажет много интересного.
- Поймать? - пробормотал Берестов. - А когда?
- Сегодня.
- Сегодня? - удивился Берестов.
- Только сегодня. В половине двенадцатого на платформе "Выхино".
Берестов посмотрел на часы. Было половина одиннадцатого.
- Но... как я его узнаю?
- Я вам его покажу. Мы должны сейчас с вами встретиться на конечной. Садитесь в первый вагон. Я там вас встречу, на него укажу, а дальше вы сами...
- То есть я должен к нему подойти и сказать: "Здравствуйте, я из газеты".
- Подойдете и спросите, почему в Институте судебной медицины скрывают, что он работает. Потом расспросите, как делалось вскрытие Алеши и от чего он все-таки умер? Если он спросит, как вы его выследили, скажите: "У журналистов свои секреты". Намекните ещё на то, что для журналиста такого ранга, как вы, вообще нет ничего недоступного. Если на него как следует надавить, он все расскажет. Не бойтесь! Он разговорчивый!
Любопытство в Берестове боролось с запретом Авекяна касаться этой темы. Впрочем, плевать он хотел на Авекяна. Журналист он или жалкий репортеришко?
- Хорошо, я выезжаю, - согласился Берестов и положил трубку.
Через двадцать минут он подъехал к станции метро "Выхино". Зинаида Петровна встретила его у первого вагона, как обещала. Она была в белом плаще и черных очках. На скулах проступала нездоровая испарина. Женщина схватила журналиста за рукав и торопливо потащила наверх.
- Сейчас он должен показаться!
Выйдя на платформу, они спрятались за киоск. Но простояли за ним не более пяти минут. Вскоре тот, кого они выслеживали, показался в толпе.
- Видите того человека в очках? У него на плече сумка, в руках газета. Он в джинсовой рубашке и в коричневых штиблетах. Прихрамывает еще.
Тот, на кого указала Климентьева, был маленького роста, лысоват, на носу огромные роговые очки, уменьшающие его собственные глаза до крошечных размеров. Вид его был неопрятен. Лицо озабоченно. Берестов нагнал его на проезжей части и вежливо спросил:
- Извините, вы Евгений Зиновьевич?
- Да, - ответил тот, удивленно оглядываясь на журналиста.
- Меня зовут Леонид. Фамилия - Берестов. Я из газеты "Московские вести".
- Чем заслужил внимание столь известной газеты? - иронично усмехнулся Мелехов.
- Я вам звонил на работу, но мне сказали, что Мелехова Евгения Зиновьевича не знаем. И такой никогда не работал в Институте судебной медицины.
- Интересно! - улыбнулся Евгений Зиновьевич. - Весьма интересно. Ну и...
- Вас что же, скрывают?
- Я с этим разберусь. Если можно, излагайте по существу.
- Я хочу вас спросить вот о чем: вы делали вскрытие некоего Алексея Климентьева?
- Понятия не имею, - усмехнулся Мелехов. - Я каждый день делаю вскрытия. Иногда на дню по несколько раз. Всех я не помню, да и, откровенно говоря, помнить не обязан. Кстати, когда это было?
- Шесть лет назад.
Брови патологоанатома взметнулись вверх. Он даже замедлил шаг от изумления.
- Ну где же мне вспомнить труп шестилетней давности, когда я и людей такой давности не помню.
- Но у вас, наверное, есть протокол вскрытия?
- У меня лично нет. Хранение протоколов не моя компетенция. Так что извините! Еще вопросы есть?
- Есть! - взвизгнул голос сзади.
Мелехов с Берестовым одновременно вздрогнули и оглянулись. Сзади была Климентьева, растрепанная от ветра и красная от негодования.
- Расскажите господину журналисту, в каком состоянии вы вскрывали труп Алеши!
Мелехов плотно сдвинул губы и угрюмо уставился на Климентьеву. Было видно, что внутри у него происходит борьба: узнавать или не узнавать эту сумасшедшую тетку. Наконец он скривился в усмешке и севшим голосом произнес:
- А, Зинаида Петровна! Я вас не узнал. Долго жить будете!
Последнюю фразу он произнес подчеркнуто четко. И расплылся в шкодливой улыбке.
- Так что же, Зинаида Петровна, я должен рассказать вашему господину журналисту?
- В первую очередь, в каком состоянии был труп Алеши перед вскрытием.
- А! Труп вашего сына, - произнес, сощурившись, Мелехов, - да-да, припоминаю... Теперь уже окончатель но вспомнил!
Он тяжело вздохнул и перевел взгляд на Берестова:
- Тут нельзя не отметить, что труп Климентьева попал ко мне не в лучшем состоянии.
- Поясните журналисту, что значит в вашем понятии "не в лучшем состоянии", - потребовала Зинаида Петровна, негодующе сверкнув глазами.
- Не в лучшем - это значит не в лучшем! - произнес Мелехов с нажимом, бросив недобрый взгляд на Климентьеву.
- Труп был разложившийся! - крикнула Климентьева.
- Как это? - удивился Берестов, глядя то на Климентьеву, то на Мелехова.
Мелехов, сжав губы, с ненавистью сверлил своими крохотными глазками отчаявшуюся женщину, а у той продолжали сыпаться искры из глаз:
- А вот так! Труп три дня пролежал у раскаленной батареи и разложился до неузнаваемости. О каких результатах вскрытия может идти речь, если труп в таком состоянии. Да его никто и не вскрывал! А заключение написали от балды!
- Да-да, почему вскрытие делалось на третий день, а не в тот же, когда поступил? - нахмурился Берестов.
- А потому что были праздники, и всем на все было наплевать! ответила за патологоанатома Климентьева. - Им и без праздников на все наплевать, а тут Восьмое марта! А девятого надо похмеляться! И только десятого вспомнили, что у них валяется труп чуть ли не на самой батарее.
- Но почему на батарее? - пробормотал Берестов.
- Да потому что у них такие правила, - затряслась от злости Климентьева. - Пока не дашь на лапу сто баксов, труп в холодильник не положат. У кого нет денег, у тех трупы будут разлагаться до тех пор, пока их не потребуют родственники. Когда забирала Алешу, он вообще разваливался по частям! Его подмазали глиной, чтобы была возможность хоть как-то довезти до дома!
Зинаида Петровна разрыдалась, а Мелехов тяжело вздохнул. За все время обличительной тирады он не проронил ни слова, лишь презрительно сверлил женщину своими крохотными глазками из-под толстых стекол очков. Наконец он произнес усталым голосом, обращаясь больше к журналисту, нежели к Климентьевой:
- Ну вы же знаете, Зинаида Петровна, что заключение на основании вскрытия делает коллективная комиссия. Поэтому написать заключение от балды физически невозможно. Что касается ваших обвинений, что мы якобы не делаем вскрытий вообще, то они также лишены всяких оснований. Вскрытие - тоже процесс коллективный.
- Тогда почему ваш коллектив утаил след от укола на сгибе руки умершего?
- Еще раз повторяю, - устало произнес Мелехов, - никакого следа от укола на трупе вашего сына мы не обнаружили.
- Если вы не обнаружили, это не значит, что его не было, - продолжала напирать Климентьева. - У полуразложившегося трупа разглядеть след от укола, конечно, трудно. Почти невозможно! Да вы специально и разложили тело, чтобы замаскировать этот след от укола. Вы все из одной шайки!
- Ну знаете ли, Зинаида Петровна, - выпучил глаза Мелехов, - это уже слишком! Если у вас есть какие-то претензии, так это не ко мне! Это к начальству! Я уже шесть лет вам долблю: напишите заявление и мы создадим комиссию! А сейчас, извините, мне некогда.
Мелехов резко развернулся и пошел прочь. А Климентьева крикнула ему вслед:
- Убийцы!
Берестов был потрясен настолько, что весьма смутно помнил, как потом он распрощался с Климентьевой и как добрался до работы. В себя он пришел только в редакции, и то после встречи со стеклянными глазами Топорова.
- Ты когда сдашь про Минаева? - спросил замредактора.
- Сегодня, - ответил Берестов. - У меня есть ещё одна скандальная тема, даже можно сказать желтая, - о том, как хранятся покойнички в московских моргах. Усекаешь? Есть свидетели, что трупы в моргах кладут в холодильник только по великому блату или когда дашь на лапу. А так они валяются где попало в коридорах и естественно разлагаются.
- Это не ко мне! Это к редактору.
Берестов, не теряя времени, тут же отправился к Авекяну. Однако у дверей его кабинета затормозил. У редактора кто-то был, и он, по своему кавказскому обыкновению, грубо кого-то отчитывал.
- Я тебе деньги плачу, - кричал Авекян, - а это ты мне должна платить за то, что я тебя печатаю и популяризую твое имя!
"Как это он выговорил "популяризую"? - усмехнулся про себя Леонид. Долго, должно быть, учил..."
- Я тебя учу журналистике, а ты со мной споришь? - продолжал греметь бас Авекяна. - Куда это годится? Никуда это не годится! Ты за целый день ничего не сделала. Только с подружками пролялякала! Ты думаешь, что сюда можно ходить и ничего не делать? Я тебя с базара вытащил, а ты мне мозги полоскаешь, выпендриваешь ся тут стоишь, из себя крутую журналистку строишь!
"Боже мой, кого это он с базара вытащил? - удивился Берестов, - Да ещё так грубо..."
В ту же минуту дверь редактора распахнулась и из кабинета вышла Иванова со слезами и красными глазами. Лилечка прошла мимо Леонида, не взглянув на него, и сразу отправилась на лестницу. Берестов собрался было войти к редактору, но передумал и отправился за Лилечкой в курилку. На лестнице он поймал её за руку.
- Чего он на тебя так орет?
Лилечка взглянула Берестову в глаза, окунув его в свое море синевы, и выдернула руку. Затем молча уселась на сейф и достала из пачки сигарету. Берестов схватил с подоконника зажигалку и, ловко щелкнув, участливо поднес ей. Она закурила, благодарно кивнула и большим пальцем элегантно провела под глазами. Слез как не бывало.
- Чего он орал? - повторил Берестов.
- Хочет и орет, - произнесла она, выпуская струйкой дым.
- Темы не нравятся, что ли?
- Ему ничего не нравится.
После слез лицо её сделалось свежей, глаза светлей, губы - мед и пламень. Рыжий завиток прилип к влажному виску, а из-под блузки выбилась белоснежная лямка бюстгальтера. "Хоть картину пиши", - подумал Берестов.
- Кстати, ты как относишься к живописи? - спросил он ни с того ни с сего.
Она неопределенно пожала плечами. Берестов понял, что с живописью погорячился, однако тему продолжил:
- А я обожаю живопись. Особенно фламандскую школу. Ну, итальянскую еще. Я имею в виду итальянскую классическую школу, а не авангардное направление, к которому относятся Пикассо и Сальвадор Дали. Этих двоих, которыми восхищается весь мир, я не люблю. Ну у второго ещё наблюдается какое-то символическое подобие мысли, у первого же - вообще ничего за душой. Хотя раннего Пикассо, когда он писал традиционно, я не отрицаю. Когда же он начал разрисовывать разными цветами эти квадратики и треугольнички, тут, по-моему, как художник он кончился. Я был на его выставке в Лондоне. Ей-богу, обыкновенные обои Чебоксарской фабрики на меня произвели бы менее тягостное впечатление, чем мазня Пикассо. Я вышел оттуда с совершенно обледеневшей душой.
Лилечка курила и внимательно слушала Берестова, хотя её, кажется, не совсем занимала эта тема. Иногда казалось, что она впадала в задумчивость. Глаза тускнели, и уголки губ опускались. Но неожиданно её взгляд вспыхнул, и Лилечка произнесла:
- Но ведь ходит легенда, будто Пикассо перед смертью признался, что настоящего таланта художника у него не было и он всю жизнь дурачил толстосумов.
- Думаю, что это не легенда, а сущая правда! - поддержал базар Берестов, отмечая, что Лилечка ожила и теперь можно будет полюбопытствовать о том, как Авекян подобрал её на базаре.
- Я, кстати, больше люблю современную скульптуру, - неожиданно заявила Лилечка. - А к живописи отношусь прохладно. Когда я была в Варшавском национальном музее, то в зале скульптуры провела целый день.
- Ты была в Варшавском национальном музее? - удивился Берестов. - И я там был! Теперь я вспомнил, где тебя видел до "Московских вестей". Кстати, в каком году ты была?
- В девяносто четвертом, - ответила Лилечка.
- А я в восемьдесят девятом, - грустно покачал головой Берестов. Жаль, что мы не встретились в Варшаве в восемьдесят девятом.
- В восемьдесят девятом я училась в шестом классе, - улыбнулась Лилечка. - Вряд ли бы родители меня отпустили одну.
В это время, когда глаза Лилечки потеплели и разговор стал принимать шаловливые оттенки, на лестницу разнузданной ордой ввалилась толпа измученных кислородом журналистов. Они все разом загалдели о Гусинском и все разом закурили, с наслаждением вдыхая законные порции никотина. Некурящему Берестову ничего не осталось, как послать прощальный взор Лилечке и в тоске покинуть лестницу.
"Иллюзии рассеются как дым, - почему-то пришло в голову. - Пора наконец написать о Минаеве".
23
На другое утро, не успел Леонид переступить порог редакции, как ему навстречу метнулась секретарша Оля.
- Вам звонили из милиции, - обрадованно сообщила она. - Просили позвонить вот по этому номеру.
Берестов взял из её рук листок и прочел: "Срочно позвонить полковнику Григорьеву". Он вопросительно взглянул на Олю. Глаза секретарши излучали радостный блеск, выражавший: "Я так и знала, что кончится именно этим!"
- Кто этот полковник? - поинтересовался Берестов.
Оля вместо ответа ехидно развела руками. Берестов с минуту вглядывался в её голубые, вечно смеющиеся глаза и вдруг хлопнул себя по лбу.
- Вспомнил!
Да это же начальник ОВД "Полежаевское"! Неделю назад он звонил его секретарше с просьбой записать на прием. Очень вовремя! Как раз назрели вопросы.
Берестов поспешил к телефону, а Оля крикнула вслед:
- Вам Ашот Арестокесович запретил заниматься убийством!
- Занимайся своим делом! - буркнул через плечо Берестов и набрал номер.
Трубку взял сам полковник Григорьев.
- Что же вы, позвонили и пропали?
- Извините, закрутился. Я хотел задать вам несколько вопросов относительно дела шестилетней давности.
- Задавайте.
- Эта касается убийства Алексея Климентьева.
Полковник задумался:
- Честно говоря, не помню. Расследованием убийств занимается прокуратура. Мы выезжаем на место преступления и ведем оперативную работу по розыску преступника.
- Дело в том, что по этому убийству не было возбуждено уголовного дела. Дело даже не было передано в прокуратуру.
На том конце провода возникла недоуменная пауза. Затем раздался скрежет, похожий на скрип открываемой двери, и голос коротко произнес:
- Почему?
- Вот это я и пытаюсь выяснить! - обрадованно воскликнул Берестов. - И не я один. Мать убитого, Зинаида Петровна Климентьева, шестой год добивается возбуждения уголовного дела по факту убийства сына, и все безрезультатно.
- Теперь я понял, о чем идет речь, - произнес полковник. - Она ко мне приходила. Ну да! Теперь окончательно вспомнил! Был у меня с ней разговор. Но сразу вас разочарую: никакого убийства не было. Ее сын умер от сердечного приступа.
- Однако есть много фактов, доказывающих противоположное. Например, жильцы дома категорически не верят в то, что смерть их соседа наступила от сердечной недостаточности. Даже сама следственная группа, прибывшая по вызову, была уверена, что это убийство.
- Кто, например? - спросил полковник.
- Я не знаю кто. Я поэтому к вам и обращаюсь, чтобы вы помогли мне разыскать выезжавших в ту ночь оперативников.
Третья пауза воцарилась на том конце провода. Она была настолько длинной, что Берестов подумал: "А не перезвонить ли?" Но полковник все-таки подал голос:
- Подъезжайте! Я приглашу следственную группу.
Берестов просто ошалел от такой удачи. Он издал победный возглас на манер гурона и принялся заталкивать в диктофон свежие батарейки. Затем, отбив ногами "Макарену", крикнул секретарше: "На летучку не иду! У меня интервью!" И выбежал из редакции вон. Полчаса спустя он уже сидел в кабинете полковника милиции Виктора Григорьева.
Начальнику УОВД было около пятидесяти. Сухощав, собран, проницателен. Взгляд внимательный, волосы зачесаны назад, на висках благородная седина. На Берестова он произвел приятное впечатление.
- Я поднял список. Из шести человек следственной группы, которые выезжали на Большую Дорогомиловскую седьмого марта тысяча девятьсот девяносто четвертого года, у нас в отделении остался только один - капитан Батурин. Анатолий Семенович. Тогда он был лейтенантом. Сейчас он подойдет.
- А где же остальные? - удивился Берестов.
- Служат в других местах. Двое уже возглавляют районные отделения. Один в министерстве, другой в аппарате президента. Словом, ребята растут, с гордостью произнес полковник.
Через некоторое время в кабинет вошел высокий бритый мужчина в милицейской форме, с рыжими усами и насмешливым взглядом.
- Капитан Батурин по вашему приказанию прибыл, - отчеканил он.
- Садитесь, капитан, - кивнул полковник. - Вот товарищ из газеты интересуется делом Зинаиды Климентьевой.
- Она уже дошла до газеты? - ухмыльнулся капитан.
- Расскажите ему, что же на самом деле произошло с её сыном, Алексеем Климентьевым, и почему это дело не было передано в прокуратуру?
Капитан пожал плечами.
- Насколько мне известно, уголовное дело не возбуждается, если человек умер от перепоя?
- Как от перепоя? - удивился Берестов. - Это что-то новое! Такую версию я ещё не слышал.
Капитан бросил быстрый взгляд на начальника и повернулся к Берестову.
- Дело обычное. Для матери ребенок всегда остается самым лучшим. Климентьева до сих пор не верит, что её сын был алкоголиком. Водку хлестал ведрами и меры не знал. Какое же сердце выдержит?
- Но почему же тогда выехала целая следственная бригада?
- Потому, что эта сумасшедшая Климентьева сбила нас с толку. Она позвонила и сказала, что убили её сына, что она якобы только что обнаружила его труп и на нем колотые раны. Мы приехали, пригласили понятых, думали, правда убийство. Оказывается, нет! Алексей Климентьев был действительно мертвым. Но он лежал в собственной постели. От него разило перегаром. Никаких колотых ран у него не было.
- Ну как же не было? А на лбу!
Капитан снова метнул быстрый взгляд на полковника и сдвинул брови.
- Что-то не припомню... На лбу, кажется, были две незначительные царапины. Но, чтобы назвать их колотыми ранами, нужно иметь большую смелость, - улыбнулся капитан. - Вообще это дело яйца выеденного не стоит. По-моему, вы только теряете время.
- Дело в том, что в этом деле очень много черных пятен, - нахмурился Берестов, подозревая, что в словах капитана присутствует некоторая доля истины. - Во-первых, вторая входная дверь там была сорвана.
- Почему сорвана? - развел руками капитан. - Просто прислонена к стенке. Это была новая дверь, которую недавно изготовили в мастерской. Она даже стояла вверх ногами. Ее ещё не успели повесить на петли. У хозяина руки до неё не доходили. Вот и все. А по-вашему, убийца сорвал её с петель, чтобы шарахнуть ею Климентьева? Поверьте, что монтажкой это сделать куда проще, удобней и эффективней.
В глазах капитана блеснула ирония. Леонид же насупился.
- Но на полу была кровь!
- Несколько капель действительно было. Ну и что? Не исключено, что хозяин порезался, когда брился. Резаться во время бритья не запрещено.
- Он что же, лоб брил?
- Откуда нам известно, что он хотел выразить, когда резал себе лоб? Может, он садомазохист? А может, у него была белая горячка? Дело не в этом. А дело в том, что умер он не от потери крови, а от сердечной недостаточности.
- Но это вы узнали после результатов медицинской экспертизы.
- Почему же после, - улыбнулся капитан. - С нами был врач. По бледному виду и зрачкам он сразу определил, что Климентьев скончался от сердечного приступа.
- И это было занесено в протокол?
- Конечно.
- Но почему протокол так быстро уничтожили? По закону, он должен храниться не менее десяти лет! - напирал Берестов, привирая насчет десяти лет, поскольку сам не знал, сколько он должен храниться. - А в архиве он не пролежал и двух лет.
- Ну это уже не к нам. Это к архивистам, - так же невозмутимо ответил капитан. - Откуда мы знаем, почему уничтожили протокол? Хранение документов - не наша компетенция.
- Но были ли у вас подозрения, что заключение медэкспертизы написали от балды?
- А почему у нас должны быть такие подозрения? - поднял бровь капитан.
- Да потому что труп доставили в морг перед праздником. В тот же вечер вскрытие сделано не было. День был предпраздничный. Два следующих дня были выходными. Труп по рассеянности вместо холодильника положили рядом с горячей батареей, поэтому оба праздничных дня он активно разлагался. И только десятого марта уже наполовину разложившееся тело начали вскрывать. Вот тут-то и пригодился ваш протокол с предположением вашего же врача, что Климентьев скончался от сердечной недостаточности.
Берестов победно посмотрел на капитана, но на лице того не отразилось ни одной эмоции. Он тонко усмехнулся в свои рыжие усы и спокойно отпарировал:
- Нет, такого подозрения у нас не возникло и возникнуть не могло, потому что мы привыкли верить своим коллегам из Института судебной медицины. Их добросовестное отношение к делу проверено многими годами.
После этих слов Берестов понял, что в предварительном наскоке потерпел сокрушительное поражение. Однако присутствия духа не потерял, поскольку самые главные вопросы остались на потом. Он перевел дух и, сделав наивные глаза, спросил:
- Но я уверен, что смерть от сердечного приступа была не единственной вашей версией. Результатов заключения вы ещё не знали. Так вот, после беглого осмотра квартиры не возникло ли у вас подозрения, что Климентьева убили?
- А почему у нас должно было возникнуть такое подозрение? - улыбнулся капитан.
- Да хотя бы потому, что за двадцать минут до его смерти из квартиры Климентьева вышло двое мужчин. Один кавказец, маленький, тучный, в туфлях на высоком каблуке; другой русский, долговязый, белобрысый, в кроссовках. Они спустились на лифте с двенадцатого этажа, спокойно вышли из подъезда, сели в белую "Волгу" и уехали.
Капитан встревоженно взглянул на полковника, после чего, поморщив лоб, остановил взгляд на собственных ботинках. Воцарилась тишина. Берестов мысленно поздравил себя с первым попаданием.
После небольшой паузы капитан поднял голову и спросил, взглянув журналисту в глаза:
- А, собственно, откуда у вас такие сведения?
На этот раз умно улыбаться пришел черед Берестова.
- Разве вы не заметили во время осмотра на кухонном на столе три грязных бокала, из которых пили коньяк?
Капитан снова задумался.
- Я уже точно не помню, сколько было бокалов на столе - три или пять, - произнес он негромко. - По-моему, на столе стояла куча немытых бокалов, а под столом - батарея бутылок. Что вы хотите от холостого мужика? Его сожительница рассказывала, что, когда он впадал в запой, вообще не мыл посуду. Когда же она накапливалось, то он её просто сбрасывал в мусоропровод. Вот такие психи случались с вашим Климентьевым. Что касается того, что к нему накануне приходили убийцы, это разговоры досужие. Даже если к нему кто-то и приходил, к его смерти это не имеет никакого отношения. Повторяю, экспертизой доказано, что он умер от сердечного приступа.
- Но почему вы ни разу не вызвали на допрос Зинаиду Петровну? продолжал наезжать журналист.
- Она дала достаточно показаний на квартире.
- Но почему вы не расследовали дела в связи с её заявлением об убийстве сына?
- От неё не поступало никаких заявлений, - пожал плечами капитан. - Ни к нам не поступало, ни в прокуратуру. Заявления стали поступать потом, когда материалы этого дела уже были уничтожены по истечении срока давности. Спрашивается, где она была раньше?
Берестов помолчал немного и понял, что разговор подходит к концу, а ему так и не удалось ни за что уцепиться. "Их слабое место - кавказец с водителем", - мелькнуло в голове.
- И последний вопрос, - обаятельно улыбнулся журналист. - Вам удалось узнать от сожительницы Климентьева, чту именно она привозила из Польши своему знакомому кавказцу, который был другом их семьи?