– Карломан ведет переговоры с папой Стефаном. Он даже может прийти к нему на помощь, против Дезидерия, но при условии расторжения союза папы с Вашим Величеством.
– Что? Нам лишиться поддержки Святейшего престола? – голос Карла сделался страшен. – Неужели папа способен на такое?
Король гневно поднялся во весь рост, нависнув над усталым человеком в запыленной разорванной одежде. Тот не был ни в чем виноват, но я увидел, как лицо его побледнело.
Гнев короля иссяк столь же внезапно, как начался:
– Нет, – уверенно сказал он, – святой апостол Петр не допустит недостойного поведения своего наместника.
Моя мать, прекрасно умеющая держать себя в руках, сорвалась, не выдержав. Страх охватил ее, лишив разума. Она решила, что брат бросит ее, переметнувшись к Карломану, и требовала, чтобы он взял нас с собой. Она неприлично бесновалась, даже падала дяде Хельдеберту в ноги. В итоге ему пришлось уехать незаметно. Поняв, что догонять брата уже поздно, она обрушила все свои черные чувства на меня.
– О боги! – шептала она, заламывая руки. – За что вы караете меня? Оставляете бедную женщину одну на старости лет. Ибо разве сын это? Разве можно на него положиться? Он при виде опасности упадет в обморок, как нежная девушка.
– В Аквитании я участвовал в сражении и никуда не падал! – возмутился я.
Она отмахнулась:
– Аквитанскую войну выиграл Пипин. То, в чем ты участвовал, настоящие воины вообще не назовут сражением. А вот мы здесь можем попасть как кур в ощип. И все благодаря дурацким выходкам нашего короля.
Бушевала моя ретивая родительница очень тихо, чтобы не привлечь ненароком внимания к своим крамольным речам. Я жестоко страдал. Сбежать было решительно некуда. Как раз в эти дни король с Роландом разъезжали по окрестностям. И даже в библиотеке мне не находилось дела. Мой учитель письма Луций-римлянин хворал уже вторую неделю.
При дворе начали поговаривать о невыгодном для Карла раскладе. Говорили, что армия Карломана в полной боевой готовности и только ждет сигнала, чтобы выступить. А наш король все собирает воинов, все оснащает их дорогущими шлемами, от которых мало толку.
Сейчас я понимаю, что именно подобные сплетники и привели братьев, не особенно любящих друг друга, на грань войны.
Какой-нибудь другой властитель на месте Карла запросто мог начать вылавливать и казнить подобных болтунов, но наш король поступил по-другому. Он организовал смотр войску.
В условленное время весь двор выехал в поле, близ монастыря. Расположились кто на повозках, кто просто на земле. Подошел народ из окрестных деревень. Ждать пришлось не так долго, но от нетерпения, которое чувствовал каждый, время будто растянулось.
И вдруг что-то нестерпимо заблестело на горизонте. Это играли лучи солнца на отполированных шлемах. Воины приблизились, и стало возможно разглядеть их устрашающе тяжелые мечи и длинные копья, их кольчуги дивной работы. Они проезжали мимо толпы слаженными четверками на породистых ухоженных лошадях. У ворот монастыря показался Карл в сине-зеленом плаще. На голове его сиял, переливаясь драгоценными камнями, золотой обруч. Король поднял руку, и воинство остановилось – слаженно, как один человек, не нарушая четверок. Восторженные возгласы потрясли толпу. Я кричал вместе со всеми, не в силах сдержать восхищения. Моя мать вытащила платочек и замахала им, изображая радость, а сама шептала мне на ухо:
– Лучше им вообще не двигаться. Тогда они смогут с помощью своих шлемов поджечь врага, как это делал Архимед. Драться они все равно не умеют. И двух недель не прошло, как их сюда согнали.
По пути домой мы сильно отстали от толпы. Тут-то уж матушка излила накопившиеся чувства:
– Уже столько времени прошло, а моего брата нет. Я думаю, он вообще не вернется. Останется у нормального короля, у которого есть и достойная супруга, и законный наследник. К тому же Карломан в отличие от нашего забияки умеет ладить с соседями. Он смог не поссориться даже с аквитанцами. Сейчас он переманивает папу на свою сторону, но с лангобардским королем воевать не будет, помяни мои слова! Он станет заодно с Дезидерием, а Тассилон Баварский – женат на дочке лангобарда, и тоже присоединится к ним, хоть он и считается вассалом Карла. Вместе они нападут на нашего короля-шалопая и камня на камне от него не оставят. Вот что ждет нас. Это все из-за твоего отца. Из-за него мы остались здесь. Он потребовал с меня клятву, что я помогу тебе стать переписчиком у Карла. Надеюсь, ему хорошо икается сейчас в царстве Аида! Хотя нет, не икается ему. Умершие топят в реке забвения все свои тяготы, не то, что мы здесь! С таким трудом, через Агафокла мне удалось пристроить его переписчиком к Пипину, и он сразу загордился, будто много из себя представлял.
Я осмелился возразить:
– Наверное, он все же был хорошим переписчиком. Луций-римлянин до сих пор вспоминает его с уважением.
– Еще бы ему не вспоминать, – проворчала матушка, – сколько вина они вылакали вместе.
Что-то в матушкиных словах было странным.
– Ты говоришь, что мы остались здесь из-за твоей клятвы. А как же храм Афины? Куда бы ты ходила на эти… калинтерии?
Она возмутилась:
– Не «я», а «мы»!
Мимо во весь опор промчался Роланд. Он чуть не сшиб мою родительницу. При этом скорчил такую рожу, что я, не выдержав, прыснул. Матушка, не смея выразить свой гнев такому знатному человеку, отыгралась на мне, больно вцепившись в локоть.
– Ты что лыбишься? Эти варвары околдовали тебя, что ли? Ты собираешься предать своих предков и сделаться христианином?
– Нет-нет, матушка, – поспешно сказал я. Очень не хотелось спорить. Но она ведь говорила мне, что крестила меня в детстве, чтобы никто не заподозрил неладного. Значит, я уже христианин.
Матушка успокоилась и объяснила:
– Во владениях Карломана тоже есть члены храма Афины. Их там даже больше. Поэтому я и боюсь, что мой брат не вернется сюда.
Матушкины опасения оказались напрасны. Через некоторое время мы снова увидели дядю. Он зарос бородой до глаз и выглядел измотанным, но походкой и движениями по-прежнему напоминал важного бобра. Толстые ухоженные пальцы поигрывали связкой цепочек. Он всегда собирал их для своих многочисленных псов.
– Ну что, – кисло спросила его мать, – будет война?
– Наверняка будет. Но точно уж не с Карломаном, – ответил дядя. – Боги решили вывести эту личность из игры.
– Восстание, что ли? – ужаснулась моя родительница.
– Нет. Он просто умер. Спокойно и мирно, за обеденным столом.
– Просто умер?! Да он же был так молод и здоров! За что боги покарали его?
Дядя прищурился:
– Кто же поймет этих богов? Может, им не понравилась фраза Карломана о том, что нужно выявлять язычников и казнить…
Матушка понимающе кивнула.
– Даа…тогда это уже не так странно.
Хильдеберт разложил цепочки на коленях. Прищелкнул языком:
– Вот на эту посажу старого черного кобеля. Все, что потоньше, рвет, паршивец! Имей в виду, сестрица, ты сама делаешь выводы из моих слов.
– А что же Карл? – спросила она, будто не расслышав дядиной реплики. – Должно быть, он сильно удивился смерти младшего брата?
– Ничуть, – ответил дядюшка. – Он сказал, что пути Господни неисповедимы, но Бог всегда найдет способ поддержать того, кто служит Ему.
– Вот, значит, как… – задумчиво протянула матушка.
Дядя покачал головой:
– Еще раз напоминаю, сестрица, выводы из моих слов ты делаешь сама.
Глава седьмая
Глава восьмая
– Что? Нам лишиться поддержки Святейшего престола? – голос Карла сделался страшен. – Неужели папа способен на такое?
Король гневно поднялся во весь рост, нависнув над усталым человеком в запыленной разорванной одежде. Тот не был ни в чем виноват, но я увидел, как лицо его побледнело.
Гнев короля иссяк столь же внезапно, как начался:
– Нет, – уверенно сказал он, – святой апостол Петр не допустит недостойного поведения своего наместника.
* * *
Может быть, именно эта святая, ничем не поколебимая уверенность в возможности существования Града Божьего на земле и делала Карла таким притягательным для всех, даже для врагов. Конечно, в церкви могли служить недостойные люди и сам король неоднократно уличал подобных служителей, но саму Церковь, как единое Тело, он бесконечно почитал и верил в него. Его постоянная готовность защищать папу была естественным чувством человека, желающего сохранить в целости свои руки и ноги. Многие годы Карл был несомненен в этом устремлении. Что же произошло теперь? Конь Его Величества медленно ступает по пыльной римской дороге, и мы не знаем, когда он дойдет до ворот Вечного города и войдет ли вообще…* * *
В нашей семье начался переполох. Карл послал к Карломану моего дядю Хильдеберта с письмом, в котором без лишних учтивостей требовал объяснения происходящего. Все при дворе понимали, что ответом на такое послание может быть только война.Моя мать, прекрасно умеющая держать себя в руках, сорвалась, не выдержав. Страх охватил ее, лишив разума. Она решила, что брат бросит ее, переметнувшись к Карломану, и требовала, чтобы он взял нас с собой. Она неприлично бесновалась, даже падала дяде Хельдеберту в ноги. В итоге ему пришлось уехать незаметно. Поняв, что догонять брата уже поздно, она обрушила все свои черные чувства на меня.
– О боги! – шептала она, заламывая руки. – За что вы караете меня? Оставляете бедную женщину одну на старости лет. Ибо разве сын это? Разве можно на него положиться? Он при виде опасности упадет в обморок, как нежная девушка.
– В Аквитании я участвовал в сражении и никуда не падал! – возмутился я.
Она отмахнулась:
– Аквитанскую войну выиграл Пипин. То, в чем ты участвовал, настоящие воины вообще не назовут сражением. А вот мы здесь можем попасть как кур в ощип. И все благодаря дурацким выходкам нашего короля.
Бушевала моя ретивая родительница очень тихо, чтобы не привлечь ненароком внимания к своим крамольным речам. Я жестоко страдал. Сбежать было решительно некуда. Как раз в эти дни король с Роландом разъезжали по окрестностям. И даже в библиотеке мне не находилось дела. Мой учитель письма Луций-римлянин хворал уже вторую неделю.
При дворе начали поговаривать о невыгодном для Карла раскладе. Говорили, что армия Карломана в полной боевой готовности и только ждет сигнала, чтобы выступить. А наш король все собирает воинов, все оснащает их дорогущими шлемами, от которых мало толку.
Сейчас я понимаю, что именно подобные сплетники и привели братьев, не особенно любящих друг друга, на грань войны.
Какой-нибудь другой властитель на месте Карла запросто мог начать вылавливать и казнить подобных болтунов, но наш король поступил по-другому. Он организовал смотр войску.
В условленное время весь двор выехал в поле, близ монастыря. Расположились кто на повозках, кто просто на земле. Подошел народ из окрестных деревень. Ждать пришлось не так долго, но от нетерпения, которое чувствовал каждый, время будто растянулось.
И вдруг что-то нестерпимо заблестело на горизонте. Это играли лучи солнца на отполированных шлемах. Воины приблизились, и стало возможно разглядеть их устрашающе тяжелые мечи и длинные копья, их кольчуги дивной работы. Они проезжали мимо толпы слаженными четверками на породистых ухоженных лошадях. У ворот монастыря показался Карл в сине-зеленом плаще. На голове его сиял, переливаясь драгоценными камнями, золотой обруч. Король поднял руку, и воинство остановилось – слаженно, как один человек, не нарушая четверок. Восторженные возгласы потрясли толпу. Я кричал вместе со всеми, не в силах сдержать восхищения. Моя мать вытащила платочек и замахала им, изображая радость, а сама шептала мне на ухо:
– Лучше им вообще не двигаться. Тогда они смогут с помощью своих шлемов поджечь врага, как это делал Архимед. Драться они все равно не умеют. И двух недель не прошло, как их сюда согнали.
По пути домой мы сильно отстали от толпы. Тут-то уж матушка излила накопившиеся чувства:
– Уже столько времени прошло, а моего брата нет. Я думаю, он вообще не вернется. Останется у нормального короля, у которого есть и достойная супруга, и законный наследник. К тому же Карломан в отличие от нашего забияки умеет ладить с соседями. Он смог не поссориться даже с аквитанцами. Сейчас он переманивает папу на свою сторону, но с лангобардским королем воевать не будет, помяни мои слова! Он станет заодно с Дезидерием, а Тассилон Баварский – женат на дочке лангобарда, и тоже присоединится к ним, хоть он и считается вассалом Карла. Вместе они нападут на нашего короля-шалопая и камня на камне от него не оставят. Вот что ждет нас. Это все из-за твоего отца. Из-за него мы остались здесь. Он потребовал с меня клятву, что я помогу тебе стать переписчиком у Карла. Надеюсь, ему хорошо икается сейчас в царстве Аида! Хотя нет, не икается ему. Умершие топят в реке забвения все свои тяготы, не то, что мы здесь! С таким трудом, через Агафокла мне удалось пристроить его переписчиком к Пипину, и он сразу загордился, будто много из себя представлял.
Я осмелился возразить:
– Наверное, он все же был хорошим переписчиком. Луций-римлянин до сих пор вспоминает его с уважением.
– Еще бы ему не вспоминать, – проворчала матушка, – сколько вина они вылакали вместе.
Что-то в матушкиных словах было странным.
– Ты говоришь, что мы остались здесь из-за твоей клятвы. А как же храм Афины? Куда бы ты ходила на эти… калинтерии?
Она возмутилась:
– Не «я», а «мы»!
Мимо во весь опор промчался Роланд. Он чуть не сшиб мою родительницу. При этом скорчил такую рожу, что я, не выдержав, прыснул. Матушка, не смея выразить свой гнев такому знатному человеку, отыгралась на мне, больно вцепившись в локоть.
– Ты что лыбишься? Эти варвары околдовали тебя, что ли? Ты собираешься предать своих предков и сделаться христианином?
– Нет-нет, матушка, – поспешно сказал я. Очень не хотелось спорить. Но она ведь говорила мне, что крестила меня в детстве, чтобы никто не заподозрил неладного. Значит, я уже христианин.
Матушка успокоилась и объяснила:
– Во владениях Карломана тоже есть члены храма Афины. Их там даже больше. Поэтому я и боюсь, что мой брат не вернется сюда.
Матушкины опасения оказались напрасны. Через некоторое время мы снова увидели дядю. Он зарос бородой до глаз и выглядел измотанным, но походкой и движениями по-прежнему напоминал важного бобра. Толстые ухоженные пальцы поигрывали связкой цепочек. Он всегда собирал их для своих многочисленных псов.
– Ну что, – кисло спросила его мать, – будет война?
– Наверняка будет. Но точно уж не с Карломаном, – ответил дядя. – Боги решили вывести эту личность из игры.
– Восстание, что ли? – ужаснулась моя родительница.
– Нет. Он просто умер. Спокойно и мирно, за обеденным столом.
– Просто умер?! Да он же был так молод и здоров! За что боги покарали его?
Дядя прищурился:
– Кто же поймет этих богов? Может, им не понравилась фраза Карломана о том, что нужно выявлять язычников и казнить…
Матушка понимающе кивнула.
– Даа…тогда это уже не так странно.
Хильдеберт разложил цепочки на коленях. Прищелкнул языком:
– Вот на эту посажу старого черного кобеля. Все, что потоньше, рвет, паршивец! Имей в виду, сестрица, ты сама делаешь выводы из моих слов.
– А что же Карл? – спросила она, будто не расслышав дядиной реплики. – Должно быть, он сильно удивился смерти младшего брата?
– Ничуть, – ответил дядюшка. – Он сказал, что пути Господни неисповедимы, но Бог всегда найдет способ поддержать того, кто служит Ему.
– Вот, значит, как… – задумчиво протянула матушка.
Дядя покачал головой:
– Еще раз напоминаю, сестрица, выводы из моих слов ты делаешь сама.
Глава седьмая
– Афонсо! – сказал король, когда я в очередной раз пришел поутру в его покои. – Наш единственный брат Карломан отдал душу Господу. Наш долг навестить его вдову и оказать ей всяческую поддержку. Сегодня же отправимся. Ты тоже поедешь.
Выехали мы не всем двором, как обычно, но народу все равно набралось немало. С нами была королева-мать, это предполагало повозки, присутствие служанок и много прочих обстоятельств, замедляющих нашу скорость. Карл очень торопился, подгоняя всех. Время от времени пришпоривал коня и уходил далеко вперед, а потом нетерпеливо ожидал, пока подъедут скрипучие повозки.
– Куда теперь спешить-то? Похороны уже прошли, – сетовала Бертрада, ежеминутно поднося к покрасневшим глазам платочек, вышитый моей матерью. К моей великой радости, ее самой с нами не было.
– Поспешим, дорогая матушка! Надо торопиться! – высокий голос короля звучал хрипло, но убедительности ему было не занимать. Возница со вздохом стегнул лошадей, запряженных в повозку королевы. Карл, немного успокоившись, отъехал в сторону, потом снова вернулся к Бертраде. – Надо защитить семью брата и его земли. Могут быть всякие искушения.
– Против искушений отлично поможет мой Дюрандаль! – отозвался Роланд, поглаживая рукоять меча, висевшего на поясе. – А если встретятся бесы нерубимые, у меня есть, чем ввести их в великий страх.
Роланд потянул за перевязь свой неразлучный рог. Выпрямившись в седле, поднес его к губам. Звук родился не сразу, но постепенно нарастая и перекатываясь, наполнил собой всю равнину от края и до края.
– Воистину чудесен твой Олифан, – сказал король, – но без Святой церкви нам не справиться с бесами!
Путь наш лежал в Суассон – резиденцию покойного Карломана. Город этот славился величием храмов. Несколько веков назад в одном из них хранилась чаша, поражавшая всех своей удивительной красотой. Когда в битве с римлянами Суассон взял Хлодвиг – величайший франкский король из династии Меровингов – чаша оказалась в числе добычи. Епископ взмолился о возвращении чаши и король, хоть и был в то время еще язычником – внял мольбам священнослужителя. Но в королевском войске существовал нерушимый обычай – вся добыча делилась поровну между воинами, включая короля. Когда Хлодвиг попросил дать ему чашу сверх доли, дабы отдать ее епископу – из рядов вышел один воин. «Ты получишь только то, что положено», – сказал он и быстрым ударом меча превратил прекрасный сосуд в мелкие осколки. Говорят, позднее Хлодвиг сделал то же самое с головой этого правдолюбца, сославшись на неудовлетворительное состояние его снаряжения.
Как бы там ни было, чаша исчезла, но легенда о ней продолжала жить. Франкские короли нет-нет да поговаривали о том, что неплохо бы восстановить такую красоту. Только вот мастеров, которые бы осмелились взяться за эту работу, не находилось.
Ночуя на постоялом дворе, мы снова отправлялись в путь, и вот наконец на горизонте выросли высокие серые башни. Я смотрел во все глаза. Суассон показался мне красивее Нуайона, где располагалась резиденция Карла, а уж про Майнц или Ахен и говорить нечего.
Король, однако, и не думал любоваться красотами. Он выглядел озабоченным. То подъезжал к повозке матери, то вполголоса говорил что-то Роланду и другим знатным воинам.
Когда мы въехали в город, он сразу вырвался вперед, и я потерял его из виду. Моя лошадь трусила за повозкой Бертрады. Та, высунув голову, напряженно вглядывалась, видимо, пыталась увидеть сына. Вдруг процессия встала.
– Что еще? – раздраженно крикнула королева.
– Впереди стоят, Ваше Величество, – почтительно ответствовал один из воинов.
– Ну, так пускай едут! Афонсо, – она повернулась ко мне, – ты молодой и ловкий. Протиснись, посмотри, что там впереди.
Странное приказание, если учесть, что я верхом и лошадь моя не страдает особенной худобой. Но приказ королевы нужно исполнять. Поэтому я легонько сжал пятками лошадиные бока. Животина шагнула вперед и остановилась, мотая головой.
– Не проехать мне, Ваше Величество! Тесно впереди.
– Что уж с тобой делать! – разочаровано отмахнулась Бертрада и вновь высунулась из повозки. – О! Ну как там, сын мой?
Карл появился незаметно. Ему не пришлось протискиваться – всадники сами пропускали его белоснежного жеребца, теснясь к стенам домов.
– Плохо. – Он говорил негромко, но в полной тишине голос его слышался отчетливо. – Их нет в Суассоне. Супруга нашего брата бежала вместе с детьми под покровительство Дезидерия.
– Будут ли на трапезе советники моего брата? – И, не дожидаясь ответа, велел: – Передайте им, что они приглашены.
Забегали слуги, разнося вино и разнообразные закуски. Карл, ценящий во всем скромность, даже не пробовал их, ограничившись блюдом жаркого и кубком вина. Постепенно подходили советники и просто уважаемые люди, в том числе духовного звания. Утолив голод, наш король поднял руку, показывая, что желает говорить, и в зале мгновенно воцарилась мертвая тишина.
– Великое горе постигло нас… – В этот момент кто-то громко чавкнул. Король неторопливо повернул голову на звук, и стало еще тише, хотя куда бы еще? Карл продолжил: – Но Господь не зря посылает испытания. Негоже, когда один народ, имеющий одну веру, раскалывается на своих и чужих. Потому что, если настанет беда, чужие не придут на помощь. Сейчас тяжелые времена для Святой церкви – нашего оплота веры и единства. Недостойные угнетают ее, лишая воздуха. Только объединившись, мы сможем защитить ее! Только твердая рука приведет церковь к победе!
– Да здравствует Карл – король франков! – крикнул один из советников Карломана. Остальные загомонили, непонятно – поддерживая или нет.
Опять послышался голос короля:
– Война в Аквитании, как известно, закончена. У нас есть силы, чтобы прийти на помощь папе, а Господь поможет нам. Но горе тому, кто не услышит зов Господа!
– Слава Карлу, королю франков! – прокричало уже несколько голосов. В зале стало заметно оживленнее. Застучала посуда, зазвенели кубки. Я встретился взглядом с королем и увидел знакомую веселую искорку в его карих глазах. Роланд с довольным видом оглаживал свой неразлучный рог. И даже Бертрада повеселела.
Пир продлился недолго. Не играли музыканты из-за траура, да и приятные беседы завязывались с трудом по понятным причинам. Ведь мы находились в доме покойника, чья вдова сбежала, чтобы не встречаться с его братом.
Карл куда-то исчез. Я сидел неподалеку от Бертрады, ковырял жаркое и постоянно осматривался, боясь пропустить что-нибудь важное.
Наконец появился управляющий. С поклонами, изображающими крайнее почтение, он предложил королеве-матери переместиться в покои для отдыха. Та приняла приглашение и удалилась. Проводив ее, он вернулся и начал устраивать остальных, начиная, разумеется, с самых знатных персон. Когда очередь дошла до меня, в пиршественном зале почти никого не осталось.
Следуя за служанкой, я шел по узкой каменной лестнице, стараясь не промахнуться мимо ступеней, плохо различимых в неверном пляшущем свете факела. В замке было уже тихо – видно, все разошлись отдыхать. Каково же было мое удивление, когда у конца лестницы, в нише, я разглядел знакомую высокую фигуру. Завернувшись в плащ, Его Величество разговаривал с каким-то монахом.
«Дело несомненно благое, риск, конечно, но…» – донеслось до меня бормотание священнослужителя.
Мне досталась крохотная каморка. Все же отдельная, что меня порадовало. Уж очень не люблю ночевать в общих залах, где храпы и прочие звуки, производимые спящими, сливаются в отвратительную какофонию. Радость моя, правда, тут же омрачилась, когда я не обнаружил в комнатенке кувшина с водой. Служанка уже ушла. Пришлось взять светильник и отправиться на поиски кухни.
Проходя мимо ниши, я опять услышал приглушенный голос, на этот раз Карла:
– На тебя, преподобный Мартин, у нас много надежд. Дело-то Божье, но нужны крепкие и верные человеческие руки…
Смущенно и торопливо я проскользнул мимо.
Кухню удалось найти, хотя и с трудом. Повара давно спали, но кувшин с водой стоял на столе. Тащить его с собой не решился – вдруг хватятся поутру? Напился и пошел восвояси. Никто мне не встретился в узких коридорах, и ниша у лестницы оказалась пуста.
Утром меня разбудили колокола. Звук их летел со всех сторон. Казалось, что звонит весь город. Я вскочил, оделся. Пожалев, что не взял вчера кувшина с кухни, вышел в коридор. В замке царила суета. Какие-то дамы кричали на служанок. Те сновали словно мыши. Поймав одну из них, бегущую с разноцветными лентами, за рукав платья, я спросил:
– Куда все так торопятся?
– В собор, – ответила девица, – служба же нынче большая. Короля будут славить, – и, освободившись, убежала, размахивая разноцветным ленточным хвостом.
Мне служанок не полагалось. Поэтому, попросив на кухне воды, я самостоятельно умылся, и скоро был готов к походу в храм.
Месса еще и не думала начинаться, хотя народу собралось – не протолкнуться. Говорили, что ждут короля, который в данный момент принимает присягу у подданных Карломана. Толпа все росла. Пришлось беречь ноги от разных неуемных горожан и особенно горожанок, которые, толкаясь, лезли поближе к алтарю. Не успели эти проныры расположиться, как появились стражники. Кулаками и дубинками они быстро проделали в толпе довольно широкий коридор для прохождения епископа. И вот тут-то ударил колокол.
Я никогда не видел так много священников сразу, даже когда жил в монастыре. Они шли с пением, не очень, кстати, стройным. Видимо, редко пели вместе. Я стоял в задних рядах, где уже закончились скамьи. Оттуда трудно было разглядеть, что происходит у алтаря, да и слова долетали не целиком. Одно только слышалось явственно и повторялось много раз: «Да благословит всемогущий Бог нашего короля и государство франков». Это значило, что наша страна стала вновь единой, как при Пипине. Народ встречал эти слова ликованием.
Служба тянулась страшно долго, а когда закончилась – разгоряченная толпа так рьяно бросилась к выходу, что возникла давка. Испугавшись, я отскочил в угол за исповедальню и стоял там, покуда храм не опустел. После чего направился к выходу.
За дверями стоял гул. Народ никуда не расходился, толпясь на площади. Толкаться мне очень не хотелось. Тогда почему бы не остаться в храме?
Личная молитва – хорошая защита мыслей от посторонних посягательств. Как часто раньше, встав на колени в часовенке, я предавался мечтаниям, которые не могли нарушить ни мать с ее язычеством, ни мои духовные наставники. Я думал тогда о звездах, о дальних странах, где живут гигантские животные, и о несотворимой материи Аристотеля. В последнее время, правда, я все чаще грезил об Имме, и это меня не радовало. В конце концов кто такая Имма? Всего-навсего заносчивая девчонка, хоть и баронесса. Она совершенно не ценила меня. А ведь меня есть за что ценить, и сам король понимает это.
Перемещаясь по храму в поисках тихого местечка, я натолкнулся на Его Величество, стоящего у входа в боковой неф.
– Афонсо! – шепотом позвал он. – Хорошо, что ты здесь. Посмотри-ка туда.
В глубине нефа, перед статуей Пресвятой Марии, стояла на коленях девушка в простом льняном платье. Тяжелые каштановые волосы окутывали ее хрупкие плечи. Со спины она так походила на Имму, что я вскрикнул от неожиданности. Девушка обернулась. Это оказалась не Имма, хотя округлое лицо и по-детски пухлые губки немного напоминали баронессу, только еще более юную возрастом. Несколько мгновений она смотрела на нас, потом снова отвернулась к Пресвятой Деве.
Карл ринулся к девушке и взял ее за плечо. Та решительно сбросила руку, поднялась во весь небольшой рост и, гневно нахмурив брови, погрозила пальчиком. После чего снова встала на колени и больше не оборачивалась, несмотря на то, что король долго стоял рядом. Я успел заметить, что их глаза удивительно похожи – одинаково карие с озорной искоркой на дне. И ее искорку не смогли скрыть ни гнев, ни насупленные брови.
Не добившись ничего от благочестивой упрямицы, Его Величество, поманив меня за собой, вышел через заднюю дверь храма. Там был маленький безлюдный дворик, огромное дерево росло посередине. Король начал беспорядочно ходить под ним взад-вперед. Никогда я не видел его таким растерянным.
– Афонсо! – наконец сказал он. – Я не понимаю, что со мной. Я, кажется, полюбил ее.
– На все воля Божья, – осторожно ответил я, а сам подумал: «Как все-таки хорошо, что это не Имма!»
– Странно осознавать, но я совершенно не представляю, что теперь делать.
На меня вдруг снизошел дар красноречия:
– Ваше Величество! Вы рождены для побед! Стоит вам помыслить о чем-либо – и оно тут же падает к вашим ногам. И сейчас, вам только стоит протянуть руку…
– Афонсо, – возразил король, – ведь как раз руку-то я только что протягивал…
– Но ведь вы сами знаете, что для вас не составит труда добиться этой девушки, как и всех других во Франкском королевстве.
– Я не смогу добиваться ее, не будучи уверен, что это принесет ей радость.
– Зато вы можете хотя бы узнать, где она живет.
Карл улыбнулся:
– Это уж мы точно узнаем, даже если придется для этого задержаться в Суассоне. Кстати, Афонсо, нехорошо, что прерываются наши чтения. Приходи завтра утром в покои, почитаешь нам Аристотеля, о котором ты говорил. Он есть в здешней библиотеке.
Однако наутро короля не оказалось в покоях. Безуспешно прождав его довольно долго, я отправился побродить по суассонским улицам. Неизвестно ведь, когда судьба еще раз закинет меня в такой красивый город. Я шел по серым каменным коридорам с лазурным небом вместо потолка. По стенам то тут, то там курчавился изящный резнолистый вьюнок, украшенный крупными бледно-синими соцветиями. В просветах вьюнка загадочно темнели маленькие окошки.
Так тихо было вокруг, что я слышал свое дыхание.
И вдруг до меня донесся стук копыт. Он быстро приближался. Кто-то мчался галопом. Я еле успел вжаться в стену, как мимо пронеслась всадница с развевающимися волосами – вчерашняя незнакомка. Не успел я обдумать это, как из переулка выехал Карл на белом жеребце. Увидев меня, он посмотрел вопросительно. Я указал направление, в котором умчалась девушка. Король поднял руку с кнутом, но, задумавшись, остановился.
– Афонсо, – проговорил он мечтательно, – она не здешняя, ее родители из Алемании.
Он покачал головой, как будто сказал нечто удивительное, и со всей силы стегнул жеребца. Тот взвился на дыбы, чуть не сбросив седока, и помчался вслед за девушкой.
Нужно ли говорить, что мои утренние чтения в королевских покоях прервались на неопределенное время.
Мы сидели в Суассонском замке, готовые сняться с места в любой момент, но приказа все не было. Роланд ходил хмурый и как-то заявил на трапезе:
– Еду в Бретань. Здесь службы для меня нет… и развлечений тоже.
Король прищурился:
– Подожди ехать. Будет тебе служба. – И шепнул что-то ему на ухо.
– О, Пресвятая Дева! – воскликнул тот.
Все непроизвольно вытянули шеи, пытаясь угадать, что сказал король, но безуспешно. А Карл с Роландом покинули зал, не закончив трапезы.
Я отправился в библиотеку и провел там остаток дня. Но, как известно, горячие новости не любят жить среди пыльных фолиантов. Гораздо проще услышать что-то новое на кухне. Вечером, проходя мимо чуть приотворившейся двери, я услышал оживленные пересуды кухарок на интересующую меня тему:
– Женится, уж я вам точно говорю!
– Она вроде не королевских кровей…
– Гимильтруда тоже, знаешь, была…
– Ну и где она теперь? Бьет поклоны в монастыре.
– А я слышала, что у этой новой голос, как у погонщика быков.
– Откуда ж взяться ангельскому голоску, ежели из простых?
– А я слышала, папаша ейный – герцог Алеманский.
– Да нету давно уж герцогов в Алемании. Еще Пипин их отменил.
– Раскудахтались дуры, будто и в самом деле знают чего! – вмешалась камеристка Бертрады (я узнал ее по голосу). – Отец девицы этой, герцог из Винцгау, а мать… Мать вообще из рода самого Меровея вышла. Понятно хоть вам скудоумным, что это значит?
– Не глупее тебя. Наследник, значит, будет сразу двух королевских родов, да Меровеи-то от морского чудища произошли, не дай бог, с хвостом родится!
– Вот казнят тебя за такую болтовню!
– Да я ж «не дай бог» говорю. За что казнить?
– А и точно: не везет Карлу с наследниками: от первой жены горбун, от второй вообще не случилось.
– Зато сам с лица милее не сыскать!
– Да и не только с лица, поди!
Мне надоело заниматься столь недостойным делом, как подслушивание бабьих сплетен. Раздосадованный, я побрел в свою каморку. Глупо и неуместно обижаться на короля, но… почему он больше не откровенничает со мной? Он опять отдалился. Именно в тот момент, когда показалось, что между нами возникло особое доверие. Значит, все произошедшее – только заблуждение, обман, мрак и тлен. Влиять на сильных не удастся. Жизнь пройдет никчемно и бесславно, Имма никогда не подарит мне свою любовь…
Назавтра с утра, взяв хлеба и сыра, я отправился бродить по городу. Все равно мои услуги никому не нужны.
Я обошел весь Суассон. Снова был на той узкой улочке, где говорил с королем. Стоял, прислонившись спиной к шершавому серому камню, разминал в руках резной лист вьюнка. Мне казалось, что прекрасная незнакомка с королем должны проехать здесь еще раз, но они так и не появились.
Вернулся в замок, когда уже вечерело. Управляющий странно посмотрел на меня.
– Все, кто с Его Величеством, уехали утром, – объяснил он. – А ты чего остался? Кормить тебя здесь не будут. Иди вон в харчевню.
Вот это новость! Не лучше ушата ледяной воды на голову.
– И куда же они уехали?
– В Нуайон. А может, и дальше. Ваш король любит бродяжничать.
Тут я возмутился:
– Это и твой король. Ты живешь в королевстве Франков, не так ли? А тех, кто пытается разделить нашу страну на радость врагам, давно пора вздернуть на виселице.
Управляющий насупился:
– Я человек занятой, мне некогда разговоры разговаривать. Иди в харчевню, там много таких же бездельников, как ты, они тебе все расскажут и про королевство Франков и про тебя самого.
– Я уйду! Только не раньше, чем заберу свои вещи и лошадь!
– Какую еще лошадь? Всех ваших лошадей забрали. В замке только наши лошади.
Если бы в тот момент я хоть на каплю усомнился в Карле – то пошел бы пешком. Но я был твердо уверен: король не забудет о моем существовании. Ведь не забыл же он за несколько лет наш разговор о налогах кесарю. И я, отодвинув своего нелюбезного собеседника, бросился к конюшням, крича, что есть сил:
– Конюх!
Он тут же возник в дверном проеме.
– Мне нужна моя кобыла, та, что со звездой во лбу, – сказал я твердым тоном и прибавил: – Немедленно!
Как хорошо, что у нее была эта звезда. Вообще-то звездой продолговатое белое пятнышко назвать трудно, но мой уверенный вид и гневный голос сделали конюха удивительно понятливым. Через минуту я уже держал в руке повод лошади, на которой приехал сюда. Нужно было еще сходить за мешком, но я опасался, что недобрый управляющий придумает еще какую-нибудь каверзу с моей кобылкой, пока я хожу.
Мимо пробегала молодая служанка. Я схватил ее за локоть. Собрав остатки уверенности, велел:
– Принеси мои вещи из комнаты, что наверху у самой лестницы.
На нее моя наигранная властность не произвела никакого впечатления. Она прыснула самым неуважительным образом, но мешок все-таки принесла.
В глубокой досаде, на ночь глядя, я покинул замок Карломана и поехал искать постоялый двор. Мне нужно было переждать темноту, а заодно – узнать дорогу до Нуайона.
Выехали мы не всем двором, как обычно, но народу все равно набралось немало. С нами была королева-мать, это предполагало повозки, присутствие служанок и много прочих обстоятельств, замедляющих нашу скорость. Карл очень торопился, подгоняя всех. Время от времени пришпоривал коня и уходил далеко вперед, а потом нетерпеливо ожидал, пока подъедут скрипучие повозки.
– Куда теперь спешить-то? Похороны уже прошли, – сетовала Бертрада, ежеминутно поднося к покрасневшим глазам платочек, вышитый моей матерью. К моей великой радости, ее самой с нами не было.
– Поспешим, дорогая матушка! Надо торопиться! – высокий голос короля звучал хрипло, но убедительности ему было не занимать. Возница со вздохом стегнул лошадей, запряженных в повозку королевы. Карл, немного успокоившись, отъехал в сторону, потом снова вернулся к Бертраде. – Надо защитить семью брата и его земли. Могут быть всякие искушения.
– Против искушений отлично поможет мой Дюрандаль! – отозвался Роланд, поглаживая рукоять меча, висевшего на поясе. – А если встретятся бесы нерубимые, у меня есть, чем ввести их в великий страх.
Роланд потянул за перевязь свой неразлучный рог. Выпрямившись в седле, поднес его к губам. Звук родился не сразу, но постепенно нарастая и перекатываясь, наполнил собой всю равнину от края и до края.
– Воистину чудесен твой Олифан, – сказал король, – но без Святой церкви нам не справиться с бесами!
Путь наш лежал в Суассон – резиденцию покойного Карломана. Город этот славился величием храмов. Несколько веков назад в одном из них хранилась чаша, поражавшая всех своей удивительной красотой. Когда в битве с римлянами Суассон взял Хлодвиг – величайший франкский король из династии Меровингов – чаша оказалась в числе добычи. Епископ взмолился о возвращении чаши и король, хоть и был в то время еще язычником – внял мольбам священнослужителя. Но в королевском войске существовал нерушимый обычай – вся добыча делилась поровну между воинами, включая короля. Когда Хлодвиг попросил дать ему чашу сверх доли, дабы отдать ее епископу – из рядов вышел один воин. «Ты получишь только то, что положено», – сказал он и быстрым ударом меча превратил прекрасный сосуд в мелкие осколки. Говорят, позднее Хлодвиг сделал то же самое с головой этого правдолюбца, сославшись на неудовлетворительное состояние его снаряжения.
Как бы там ни было, чаша исчезла, но легенда о ней продолжала жить. Франкские короли нет-нет да поговаривали о том, что неплохо бы восстановить такую красоту. Только вот мастеров, которые бы осмелились взяться за эту работу, не находилось.
Ночуя на постоялом дворе, мы снова отправлялись в путь, и вот наконец на горизонте выросли высокие серые башни. Я смотрел во все глаза. Суассон показался мне красивее Нуайона, где располагалась резиденция Карла, а уж про Майнц или Ахен и говорить нечего.
Король, однако, и не думал любоваться красотами. Он выглядел озабоченным. То подъезжал к повозке матери, то вполголоса говорил что-то Роланду и другим знатным воинам.
Когда мы въехали в город, он сразу вырвался вперед, и я потерял его из виду. Моя лошадь трусила за повозкой Бертрады. Та, высунув голову, напряженно вглядывалась, видимо, пыталась увидеть сына. Вдруг процессия встала.
– Что еще? – раздраженно крикнула королева.
– Впереди стоят, Ваше Величество, – почтительно ответствовал один из воинов.
– Ну, так пускай едут! Афонсо, – она повернулась ко мне, – ты молодой и ловкий. Протиснись, посмотри, что там впереди.
Странное приказание, если учесть, что я верхом и лошадь моя не страдает особенной худобой. Но приказ королевы нужно исполнять. Поэтому я легонько сжал пятками лошадиные бока. Животина шагнула вперед и остановилась, мотая головой.
– Не проехать мне, Ваше Величество! Тесно впереди.
– Что уж с тобой делать! – разочаровано отмахнулась Бертрада и вновь высунулась из повозки. – О! Ну как там, сын мой?
Карл появился незаметно. Ему не пришлось протискиваться – всадники сами пропускали его белоснежного жеребца, теснясь к стенам домов.
– Плохо. – Он говорил негромко, но в полной тишине голос его слышался отчетливо. – Их нет в Суассоне. Супруга нашего брата бежала вместе с детьми под покровительство Дезидерия.
* * *
…Карл раздумывал: стоит ли ему останавливаться в замке Карломана, когда оттуда приехал испуганный управляющий и пригласил всех на трапезу. Поручив лошадей конюхам, мы вошли в огромный зал с тремя рядами длинных столов, тянувшихся от стены до стены. Ароматы стояли здесь настолько изысканные, что у меня слюнки потекли. Управляющий лебезил перед Карлом, расхваливая всевозможные яства, доступные здешним поварам. Тот слушал вполуха. Потом прервал многословные излияния:– Будут ли на трапезе советники моего брата? – И, не дожидаясь ответа, велел: – Передайте им, что они приглашены.
Забегали слуги, разнося вино и разнообразные закуски. Карл, ценящий во всем скромность, даже не пробовал их, ограничившись блюдом жаркого и кубком вина. Постепенно подходили советники и просто уважаемые люди, в том числе духовного звания. Утолив голод, наш король поднял руку, показывая, что желает говорить, и в зале мгновенно воцарилась мертвая тишина.
– Великое горе постигло нас… – В этот момент кто-то громко чавкнул. Король неторопливо повернул голову на звук, и стало еще тише, хотя куда бы еще? Карл продолжил: – Но Господь не зря посылает испытания. Негоже, когда один народ, имеющий одну веру, раскалывается на своих и чужих. Потому что, если настанет беда, чужие не придут на помощь. Сейчас тяжелые времена для Святой церкви – нашего оплота веры и единства. Недостойные угнетают ее, лишая воздуха. Только объединившись, мы сможем защитить ее! Только твердая рука приведет церковь к победе!
– Да здравствует Карл – король франков! – крикнул один из советников Карломана. Остальные загомонили, непонятно – поддерживая или нет.
Опять послышался голос короля:
– Война в Аквитании, как известно, закончена. У нас есть силы, чтобы прийти на помощь папе, а Господь поможет нам. Но горе тому, кто не услышит зов Господа!
– Слава Карлу, королю франков! – прокричало уже несколько голосов. В зале стало заметно оживленнее. Застучала посуда, зазвенели кубки. Я встретился взглядом с королем и увидел знакомую веселую искорку в его карих глазах. Роланд с довольным видом оглаживал свой неразлучный рог. И даже Бертрада повеселела.
Пир продлился недолго. Не играли музыканты из-за траура, да и приятные беседы завязывались с трудом по понятным причинам. Ведь мы находились в доме покойника, чья вдова сбежала, чтобы не встречаться с его братом.
Карл куда-то исчез. Я сидел неподалеку от Бертрады, ковырял жаркое и постоянно осматривался, боясь пропустить что-нибудь важное.
Наконец появился управляющий. С поклонами, изображающими крайнее почтение, он предложил королеве-матери переместиться в покои для отдыха. Та приняла приглашение и удалилась. Проводив ее, он вернулся и начал устраивать остальных, начиная, разумеется, с самых знатных персон. Когда очередь дошла до меня, в пиршественном зале почти никого не осталось.
Следуя за служанкой, я шел по узкой каменной лестнице, стараясь не промахнуться мимо ступеней, плохо различимых в неверном пляшущем свете факела. В замке было уже тихо – видно, все разошлись отдыхать. Каково же было мое удивление, когда у конца лестницы, в нише, я разглядел знакомую высокую фигуру. Завернувшись в плащ, Его Величество разговаривал с каким-то монахом.
«Дело несомненно благое, риск, конечно, но…» – донеслось до меня бормотание священнослужителя.
Мне досталась крохотная каморка. Все же отдельная, что меня порадовало. Уж очень не люблю ночевать в общих залах, где храпы и прочие звуки, производимые спящими, сливаются в отвратительную какофонию. Радость моя, правда, тут же омрачилась, когда я не обнаружил в комнатенке кувшина с водой. Служанка уже ушла. Пришлось взять светильник и отправиться на поиски кухни.
Проходя мимо ниши, я опять услышал приглушенный голос, на этот раз Карла:
– На тебя, преподобный Мартин, у нас много надежд. Дело-то Божье, но нужны крепкие и верные человеческие руки…
Смущенно и торопливо я проскользнул мимо.
Кухню удалось найти, хотя и с трудом. Повара давно спали, но кувшин с водой стоял на столе. Тащить его с собой не решился – вдруг хватятся поутру? Напился и пошел восвояси. Никто мне не встретился в узких коридорах, и ниша у лестницы оказалась пуста.
Утром меня разбудили колокола. Звук их летел со всех сторон. Казалось, что звонит весь город. Я вскочил, оделся. Пожалев, что не взял вчера кувшина с кухни, вышел в коридор. В замке царила суета. Какие-то дамы кричали на служанок. Те сновали словно мыши. Поймав одну из них, бегущую с разноцветными лентами, за рукав платья, я спросил:
– Куда все так торопятся?
– В собор, – ответила девица, – служба же нынче большая. Короля будут славить, – и, освободившись, убежала, размахивая разноцветным ленточным хвостом.
Мне служанок не полагалось. Поэтому, попросив на кухне воды, я самостоятельно умылся, и скоро был готов к походу в храм.
Месса еще и не думала начинаться, хотя народу собралось – не протолкнуться. Говорили, что ждут короля, который в данный момент принимает присягу у подданных Карломана. Толпа все росла. Пришлось беречь ноги от разных неуемных горожан и особенно горожанок, которые, толкаясь, лезли поближе к алтарю. Не успели эти проныры расположиться, как появились стражники. Кулаками и дубинками они быстро проделали в толпе довольно широкий коридор для прохождения епископа. И вот тут-то ударил колокол.
Я никогда не видел так много священников сразу, даже когда жил в монастыре. Они шли с пением, не очень, кстати, стройным. Видимо, редко пели вместе. Я стоял в задних рядах, где уже закончились скамьи. Оттуда трудно было разглядеть, что происходит у алтаря, да и слова долетали не целиком. Одно только слышалось явственно и повторялось много раз: «Да благословит всемогущий Бог нашего короля и государство франков». Это значило, что наша страна стала вновь единой, как при Пипине. Народ встречал эти слова ликованием.
Служба тянулась страшно долго, а когда закончилась – разгоряченная толпа так рьяно бросилась к выходу, что возникла давка. Испугавшись, я отскочил в угол за исповедальню и стоял там, покуда храм не опустел. После чего направился к выходу.
За дверями стоял гул. Народ никуда не расходился, толпясь на площади. Толкаться мне очень не хотелось. Тогда почему бы не остаться в храме?
Личная молитва – хорошая защита мыслей от посторонних посягательств. Как часто раньше, встав на колени в часовенке, я предавался мечтаниям, которые не могли нарушить ни мать с ее язычеством, ни мои духовные наставники. Я думал тогда о звездах, о дальних странах, где живут гигантские животные, и о несотворимой материи Аристотеля. В последнее время, правда, я все чаще грезил об Имме, и это меня не радовало. В конце концов кто такая Имма? Всего-навсего заносчивая девчонка, хоть и баронесса. Она совершенно не ценила меня. А ведь меня есть за что ценить, и сам король понимает это.
Перемещаясь по храму в поисках тихого местечка, я натолкнулся на Его Величество, стоящего у входа в боковой неф.
– Афонсо! – шепотом позвал он. – Хорошо, что ты здесь. Посмотри-ка туда.
В глубине нефа, перед статуей Пресвятой Марии, стояла на коленях девушка в простом льняном платье. Тяжелые каштановые волосы окутывали ее хрупкие плечи. Со спины она так походила на Имму, что я вскрикнул от неожиданности. Девушка обернулась. Это оказалась не Имма, хотя округлое лицо и по-детски пухлые губки немного напоминали баронессу, только еще более юную возрастом. Несколько мгновений она смотрела на нас, потом снова отвернулась к Пресвятой Деве.
Карл ринулся к девушке и взял ее за плечо. Та решительно сбросила руку, поднялась во весь небольшой рост и, гневно нахмурив брови, погрозила пальчиком. После чего снова встала на колени и больше не оборачивалась, несмотря на то, что король долго стоял рядом. Я успел заметить, что их глаза удивительно похожи – одинаково карие с озорной искоркой на дне. И ее искорку не смогли скрыть ни гнев, ни насупленные брови.
Не добившись ничего от благочестивой упрямицы, Его Величество, поманив меня за собой, вышел через заднюю дверь храма. Там был маленький безлюдный дворик, огромное дерево росло посередине. Король начал беспорядочно ходить под ним взад-вперед. Никогда я не видел его таким растерянным.
– Афонсо! – наконец сказал он. – Я не понимаю, что со мной. Я, кажется, полюбил ее.
– На все воля Божья, – осторожно ответил я, а сам подумал: «Как все-таки хорошо, что это не Имма!»
– Странно осознавать, но я совершенно не представляю, что теперь делать.
На меня вдруг снизошел дар красноречия:
– Ваше Величество! Вы рождены для побед! Стоит вам помыслить о чем-либо – и оно тут же падает к вашим ногам. И сейчас, вам только стоит протянуть руку…
– Афонсо, – возразил король, – ведь как раз руку-то я только что протягивал…
– Но ведь вы сами знаете, что для вас не составит труда добиться этой девушки, как и всех других во Франкском королевстве.
– Я не смогу добиваться ее, не будучи уверен, что это принесет ей радость.
– Зато вы можете хотя бы узнать, где она живет.
Карл улыбнулся:
– Это уж мы точно узнаем, даже если придется для этого задержаться в Суассоне. Кстати, Афонсо, нехорошо, что прерываются наши чтения. Приходи завтра утром в покои, почитаешь нам Аристотеля, о котором ты говорил. Он есть в здешней библиотеке.
Однако наутро короля не оказалось в покоях. Безуспешно прождав его довольно долго, я отправился побродить по суассонским улицам. Неизвестно ведь, когда судьба еще раз закинет меня в такой красивый город. Я шел по серым каменным коридорам с лазурным небом вместо потолка. По стенам то тут, то там курчавился изящный резнолистый вьюнок, украшенный крупными бледно-синими соцветиями. В просветах вьюнка загадочно темнели маленькие окошки.
Так тихо было вокруг, что я слышал свое дыхание.
И вдруг до меня донесся стук копыт. Он быстро приближался. Кто-то мчался галопом. Я еле успел вжаться в стену, как мимо пронеслась всадница с развевающимися волосами – вчерашняя незнакомка. Не успел я обдумать это, как из переулка выехал Карл на белом жеребце. Увидев меня, он посмотрел вопросительно. Я указал направление, в котором умчалась девушка. Король поднял руку с кнутом, но, задумавшись, остановился.
– Афонсо, – проговорил он мечтательно, – она не здешняя, ее родители из Алемании.
Он покачал головой, как будто сказал нечто удивительное, и со всей силы стегнул жеребца. Тот взвился на дыбы, чуть не сбросив седока, и помчался вслед за девушкой.
Нужно ли говорить, что мои утренние чтения в королевских покоях прервались на неопределенное время.
Мы сидели в Суассонском замке, готовые сняться с места в любой момент, но приказа все не было. Роланд ходил хмурый и как-то заявил на трапезе:
– Еду в Бретань. Здесь службы для меня нет… и развлечений тоже.
Король прищурился:
– Подожди ехать. Будет тебе служба. – И шепнул что-то ему на ухо.
– О, Пресвятая Дева! – воскликнул тот.
Все непроизвольно вытянули шеи, пытаясь угадать, что сказал король, но безуспешно. А Карл с Роландом покинули зал, не закончив трапезы.
Я отправился в библиотеку и провел там остаток дня. Но, как известно, горячие новости не любят жить среди пыльных фолиантов. Гораздо проще услышать что-то новое на кухне. Вечером, проходя мимо чуть приотворившейся двери, я услышал оживленные пересуды кухарок на интересующую меня тему:
– Женится, уж я вам точно говорю!
– Она вроде не королевских кровей…
– Гимильтруда тоже, знаешь, была…
– Ну и где она теперь? Бьет поклоны в монастыре.
– А я слышала, что у этой новой голос, как у погонщика быков.
– Откуда ж взяться ангельскому голоску, ежели из простых?
– А я слышала, папаша ейный – герцог Алеманский.
– Да нету давно уж герцогов в Алемании. Еще Пипин их отменил.
– Раскудахтались дуры, будто и в самом деле знают чего! – вмешалась камеристка Бертрады (я узнал ее по голосу). – Отец девицы этой, герцог из Винцгау, а мать… Мать вообще из рода самого Меровея вышла. Понятно хоть вам скудоумным, что это значит?
– Не глупее тебя. Наследник, значит, будет сразу двух королевских родов, да Меровеи-то от морского чудища произошли, не дай бог, с хвостом родится!
– Вот казнят тебя за такую болтовню!
– Да я ж «не дай бог» говорю. За что казнить?
– А и точно: не везет Карлу с наследниками: от первой жены горбун, от второй вообще не случилось.
– Зато сам с лица милее не сыскать!
– Да и не только с лица, поди!
Мне надоело заниматься столь недостойным делом, как подслушивание бабьих сплетен. Раздосадованный, я побрел в свою каморку. Глупо и неуместно обижаться на короля, но… почему он больше не откровенничает со мной? Он опять отдалился. Именно в тот момент, когда показалось, что между нами возникло особое доверие. Значит, все произошедшее – только заблуждение, обман, мрак и тлен. Влиять на сильных не удастся. Жизнь пройдет никчемно и бесславно, Имма никогда не подарит мне свою любовь…
Назавтра с утра, взяв хлеба и сыра, я отправился бродить по городу. Все равно мои услуги никому не нужны.
Я обошел весь Суассон. Снова был на той узкой улочке, где говорил с королем. Стоял, прислонившись спиной к шершавому серому камню, разминал в руках резной лист вьюнка. Мне казалось, что прекрасная незнакомка с королем должны проехать здесь еще раз, но они так и не появились.
Вернулся в замок, когда уже вечерело. Управляющий странно посмотрел на меня.
– Все, кто с Его Величеством, уехали утром, – объяснил он. – А ты чего остался? Кормить тебя здесь не будут. Иди вон в харчевню.
Вот это новость! Не лучше ушата ледяной воды на голову.
– И куда же они уехали?
– В Нуайон. А может, и дальше. Ваш король любит бродяжничать.
Тут я возмутился:
– Это и твой король. Ты живешь в королевстве Франков, не так ли? А тех, кто пытается разделить нашу страну на радость врагам, давно пора вздернуть на виселице.
Управляющий насупился:
– Я человек занятой, мне некогда разговоры разговаривать. Иди в харчевню, там много таких же бездельников, как ты, они тебе все расскажут и про королевство Франков и про тебя самого.
– Я уйду! Только не раньше, чем заберу свои вещи и лошадь!
– Какую еще лошадь? Всех ваших лошадей забрали. В замке только наши лошади.
Если бы в тот момент я хоть на каплю усомнился в Карле – то пошел бы пешком. Но я был твердо уверен: король не забудет о моем существовании. Ведь не забыл же он за несколько лет наш разговор о налогах кесарю. И я, отодвинув своего нелюбезного собеседника, бросился к конюшням, крича, что есть сил:
– Конюх!
Он тут же возник в дверном проеме.
– Мне нужна моя кобыла, та, что со звездой во лбу, – сказал я твердым тоном и прибавил: – Немедленно!
Как хорошо, что у нее была эта звезда. Вообще-то звездой продолговатое белое пятнышко назвать трудно, но мой уверенный вид и гневный голос сделали конюха удивительно понятливым. Через минуту я уже держал в руке повод лошади, на которой приехал сюда. Нужно было еще сходить за мешком, но я опасался, что недобрый управляющий придумает еще какую-нибудь каверзу с моей кобылкой, пока я хожу.
Мимо пробегала молодая служанка. Я схватил ее за локоть. Собрав остатки уверенности, велел:
– Принеси мои вещи из комнаты, что наверху у самой лестницы.
На нее моя наигранная властность не произвела никакого впечатления. Она прыснула самым неуважительным образом, но мешок все-таки принесла.
В глубокой досаде, на ночь глядя, я покинул замок Карломана и поехал искать постоялый двор. Мне нужно было переждать темноту, а заодно – узнать дорогу до Нуайона.
Глава восьмая
Какое все-таки счастье, что дорожный мешок собирала матушка! Я не догадался, что деньги могут понадобиться, и без ее заботы провел бы эту ночь на улице. А так мне хватило и на ночлег, и на стойло для звездолобой кобылки, и на жаркое с кружкой пива, и еще немного осталось.
Говорили, что до Нуайона недалеко. Если выехать на рассвете, можно к закату добраться. Всю ночь я ворочался, и с первыми лучами солнца выехал.
Трава блестела от росы, пели птицы. Дорога оказалась удобная и широкая – уж точно не потеряешься. Я ехал, размышляя о короле: не разгневался ли он на мои самовольные прогулки? С другой стороны, у меня ведь не было обязанностей на вчерашний день. И я не узник, которому запрещено покидать стены замка.
Сзади послышался стук копыт. Дорога только что повернула.
«Отлично! – подумал я. – Если это попутчики, можно провести время за приятной беседой».
Из-за поворота вылетели два всадника. Они попытались окружить меня и набросить петлю, но промахнулись.
– Слезай с лошади, останешься жив! – хрипло выкрикнул один из них.
– И мешок бросай! – отозвался второй.
Кобылка моя не обладала ослепительной красотой и величавой статью любимого жеребца Карла, но она обитала в королевской конюшне, где плохих лошадей не держали. Быстрей меня разобравшись в происходящем, она проскользнула между всадниками и пустилась вскачь. Нам удалось оторваться от преследователей, но ненадолго. Они настигали, к тому же неудача распалила их.
– Теперь так просто не отделаешься! – кричали мне в спину. – Всю одежку скинешь! И еще получишь так, что мать родная не узнает!
Снова полетела петля. На этот раз она скользнула по лошадиному крупу. Я стегнул лошадь, та еще прибавила ходу. Расстояние между мною и преследователями начало медленно увеличиваться. Мы, скорее всего, ушли бы от погони совсем, но тут из леса на дорогу выскочили трое всадников в кольчугах и с мечами. От неожиданности моя кобылка взвилась на дыбы, скинув меня на землю. Я упал в придорожные кусты. Расцарапал щеку и чуть не выколол глаз.
– Стоять! А ну! – послышались крики. Что-то загремело, заржала лошадь, потом довольный голос произнес:
– О-о-о! Да это старые знакомцы Лаубод и Дагоберт, да еще и с петлей! Опять шалим?
Говорили, что до Нуайона недалеко. Если выехать на рассвете, можно к закату добраться. Всю ночь я ворочался, и с первыми лучами солнца выехал.
Трава блестела от росы, пели птицы. Дорога оказалась удобная и широкая – уж точно не потеряешься. Я ехал, размышляя о короле: не разгневался ли он на мои самовольные прогулки? С другой стороны, у меня ведь не было обязанностей на вчерашний день. И я не узник, которому запрещено покидать стены замка.
Сзади послышался стук копыт. Дорога только что повернула.
«Отлично! – подумал я. – Если это попутчики, можно провести время за приятной беседой».
Из-за поворота вылетели два всадника. Они попытались окружить меня и набросить петлю, но промахнулись.
– Слезай с лошади, останешься жив! – хрипло выкрикнул один из них.
– И мешок бросай! – отозвался второй.
Кобылка моя не обладала ослепительной красотой и величавой статью любимого жеребца Карла, но она обитала в королевской конюшне, где плохих лошадей не держали. Быстрей меня разобравшись в происходящем, она проскользнула между всадниками и пустилась вскачь. Нам удалось оторваться от преследователей, но ненадолго. Они настигали, к тому же неудача распалила их.
– Теперь так просто не отделаешься! – кричали мне в спину. – Всю одежку скинешь! И еще получишь так, что мать родная не узнает!
Снова полетела петля. На этот раз она скользнула по лошадиному крупу. Я стегнул лошадь, та еще прибавила ходу. Расстояние между мною и преследователями начало медленно увеличиваться. Мы, скорее всего, ушли бы от погони совсем, но тут из леса на дорогу выскочили трое всадников в кольчугах и с мечами. От неожиданности моя кобылка взвилась на дыбы, скинув меня на землю. Я упал в придорожные кусты. Расцарапал щеку и чуть не выколол глаз.
– Стоять! А ну! – послышались крики. Что-то загремело, заржала лошадь, потом довольный голос произнес:
– О-о-о! Да это старые знакомцы Лаубод и Дагоберт, да еще и с петлей! Опять шалим?
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента