Страница:
Исчерпав информацию, она замолкает и смотрит на меня своими огромными голубыми глазами, полными невинности и восхищения.
Я спрашиваю ее заглавие. Ее зовут Кэтти Мэппл. Я ей говорю, что она очень хорошенькая, она мне верит. В общем, дела идут как по маслу. Я прикидываю, стоит ли сразу демонстрировать ей мой фирменный поцелуй, и решаю, что нет. Время работает на меня. Дадим ей привыкнуть к моей привлекательной внешности. А пока я работаю на ее национальной территории и даю однофунтовую бумажку, напечатанную в Англии.
Сообразив, что это первый случай в истории Шотландии, чтобы джентльмен дал такие чаевые, я вздрагиваю: она сочтет меня чокнутым, вызовет санитаров, и они меня по-быстренькому запрут в дом хи-хи.
Ничего такого не происходит. Кэтти ведет себя разумно: кладет купюру в карман. За такие деньги она готова покрасить Букингемекий дворец кисточкой для ресниц.
— Вы чудесная девушка, — заявляю я, взяв ее за подбородок.
Она очень скромно отвечает мне “да” и убегает, не потому, что я ее пугаю, а из-за того, что ее зовет мамаша Мак-Хантин.
Убегая, она наталкивается на веселого Берюрье.
— Может, я и ошибаюсь, — говорит Толстяк, — но меня не удивит, если ты быстро добьешься успеха. Ты только не смейся, но мне понравилась хозяйка. Она немножко костлява, но после Берты это внесет некоторое разнообразие.
Он секунду размышляет, потом робко спрашивает:
— Сан-А, скажи, как по-английски будет “Вы мне нравитесь”?
Я видел ее какую-то секунду, но этого достаточно, чтобы разглядеть, насколько она красива. Не знаю, является она постоянной жительницей замка или нет, но в обоих случаях очень хочу с ней познакомиться. И как можно ближе.
Я в задумчивости возвращаюсь в гостиницу, когда на прекрасную шотландскую провинцию начинают медленно опускаться сумерки. Толстяк ждет меня перед тройной порцией виски, поскольку сейчас как раз час “Ч”, точнее, час “В”. Очевидно, он уже выпил несколько стаканчиков, если судить по его физиономии, светящейся, как взлетно-посадочные полосы Орли в туманный день.
Он встречает меня кудахтаньем гиппопотама, которого щекочут.
— Знаешь, парень, — сообщает он мне, — акции с хозяйкой резко идут вверх. Я ее пощупал на лестнице, и она посмеялась. Это хороший знак, а?
— Еще какой!
Мы садимся за стол, и веселое настроение достойного полицейского разом падает, как беременная женщина в духоте метро.
Меню: вареная баранья нога и горох, тоже вареный. Баранья нога напоминает старую шину, а горох — дробь.
Когда горошина падает на тарелку, кажется, что потерял пуговицу от ширинки.
Берюрье хнычет:
— Эти люди учились готовить на заводе, производящем химическое оружие. Ах, видела бы меня моя Берта!
Поскольку голод не тетка, он съедает и шину, и дробь А я тем временем смотрю во все глаза на служанку. В тот момент, когда она приносит десерт (яблочный пирог), я прошу ее зайти ночью ко мне в комнату для крайне важного сообщения Она в очередной раз краснеет и соглашается взмахом ресниц.
— Что ты у нее спросил? — ворчит Берю. — Какой масти была вороная лошадь Генриха Восьмого, — отвечаю я.
Почти полночь (по Гринвичу), когда Кэтти скребется в мою дверь.
Она сменила юбку из шотландки на халат, тоже из шотландки.
Как только она вошла, я сразу обнимаю ее. Под халатом у нее лифчик и трусики (естественно, тоже в шотландскую клетку).
Мне говорили, что англичане очень расположены к Общему Рынку, но я не знал, что до такой степени Кэтти всей душой за сближение европейских наций Клянусь вам, она усваивает мою методу в шесть секунд. Опыта у нее никакого, зато есть огромное желание его приобрести. Я вкалываю как каторжный.
Способная девочка.
Веселье в разгаре, хотя огонь в моей комнате не горит. Наконец Берюрье начинает колотить в стену ботинком.
— Эй, Сан-А, — орет Толстяк, — пожалей хоть немного свою телку! Тебя что, снимают для телевидения?
Мы успокаиваемся. Наступает время разговоров шепотом.
Я начинаю объяснять детке, теперь исключительно по-английски, как я рад, что познакомился с ней. Я ей говорю, что ее деревушка просто потрясающая, а на холме прекрасный замок.
Так, потихоньку, я подвожу ее туда, куда мне нужно, и она читает мне длинную лекцию о семействе Мак-Геррел.
Завод принадлежит старухе Мак-Геррел Хелен-Дафне. Этой старой леди лет семьдесят, и живет она в кресле на колесиках, потому что копыта сказали ей прости-прощай.
Два года назад делом руководил ее племянник Арчибальд, но этот достойный человек погиб в Африке во время сафари, и старуха, жившая на Лазурном берегу вместе с внучатой племянницей Синтией, быстро вернулась, чтобы взять все в свои руки. Поскольку она слишком стара и больна, чтобы напрямую руководить бизнесом, то пригласила для этого специалиста, некоего Мак-Орниша Ее внучатой племяннице Синтии лет двадцать пять. Она красивая блондинка и спортсменка. Готов поспорить на караван верблюдов против каравана тещ, что именно ее я видел за рулем “триумфа”. Она помолвлена с местным папенькиным сынком сэром Конси, сыном баронета Экзодуса Конси. Но дело затянулось, и о свадьбе пока не слышно.
Когда любезная и щедрая Кэтти оставляет меня, чтобы отправиться отдохнуть, что она вполне заслужила, я быстренько классифицирую моих персонажей.
Меня бы удивило, если бы мамаша Мак-Геррел была замешана в контрабанду наркотой. У пожилой леди есть менее легкомысленные занятия. Это также не подходит ни для возраста ее племянницы, ни для положения сына баронета. Нет, на первый взгляд я склонен подозревать Мак-Орниша Этот парень руководит заводом, значит, имеет все возможности организовать известный вам маленький бизнес.
Надо присмотреться к нему повнимательнее.
Я спрашиваю ее заглавие. Ее зовут Кэтти Мэппл. Я ей говорю, что она очень хорошенькая, она мне верит. В общем, дела идут как по маслу. Я прикидываю, стоит ли сразу демонстрировать ей мой фирменный поцелуй, и решаю, что нет. Время работает на меня. Дадим ей привыкнуть к моей привлекательной внешности. А пока я работаю на ее национальной территории и даю однофунтовую бумажку, напечатанную в Англии.
Сообразив, что это первый случай в истории Шотландии, чтобы джентльмен дал такие чаевые, я вздрагиваю: она сочтет меня чокнутым, вызовет санитаров, и они меня по-быстренькому запрут в дом хи-хи.
Ничего такого не происходит. Кэтти ведет себя разумно: кладет купюру в карман. За такие деньги она готова покрасить Букингемекий дворец кисточкой для ресниц.
— Вы чудесная девушка, — заявляю я, взяв ее за подбородок.
Она очень скромно отвечает мне “да” и убегает, не потому, что я ее пугаю, а из-за того, что ее зовет мамаша Мак-Хантин.
Убегая, она наталкивается на веселого Берюрье.
— Может, я и ошибаюсь, — говорит Толстяк, — но меня не удивит, если ты быстро добьешься успеха. Ты только не смейся, но мне понравилась хозяйка. Она немножко костлява, но после Берты это внесет некоторое разнообразие.
Он секунду размышляет, потом робко спрашивает:
— Сан-А, скажи, как по-английски будет “Вы мне нравитесь”?
* * *
День проходит тихо-мирно. Пока Толстяк дрыхнет в гостинице, я болтаюсь по поселку. На холме, доминирующем над диким озером с серой водой, высится Стингинес Кастл. Это феодальный замок с узкими окнами, витражами собора и трехвековыми деревьями. Когда я, дойдя до подножия холма, сажусь на траву, замечаю выезжающий с парадного двора маленький черный “триумф”, управляемый очаровательной белокурой девушкой, чьи волосы развеваются по ветру.Я видел ее какую-то секунду, но этого достаточно, чтобы разглядеть, насколько она красива. Не знаю, является она постоянной жительницей замка или нет, но в обоих случаях очень хочу с ней познакомиться. И как можно ближе.
Я в задумчивости возвращаюсь в гостиницу, когда на прекрасную шотландскую провинцию начинают медленно опускаться сумерки. Толстяк ждет меня перед тройной порцией виски, поскольку сейчас как раз час “Ч”, точнее, час “В”. Очевидно, он уже выпил несколько стаканчиков, если судить по его физиономии, светящейся, как взлетно-посадочные полосы Орли в туманный день.
Он встречает меня кудахтаньем гиппопотама, которого щекочут.
— Знаешь, парень, — сообщает он мне, — акции с хозяйкой резко идут вверх. Я ее пощупал на лестнице, и она посмеялась. Это хороший знак, а?
— Еще какой!
Мы садимся за стол, и веселое настроение достойного полицейского разом падает, как беременная женщина в духоте метро.
Меню: вареная баранья нога и горох, тоже вареный. Баранья нога напоминает старую шину, а горох — дробь.
Когда горошина падает на тарелку, кажется, что потерял пуговицу от ширинки.
Берюрье хнычет:
— Эти люди учились готовить на заводе, производящем химическое оружие. Ах, видела бы меня моя Берта!
Поскольку голод не тетка, он съедает и шину, и дробь А я тем временем смотрю во все глаза на служанку. В тот момент, когда она приносит десерт (яблочный пирог), я прошу ее зайти ночью ко мне в комнату для крайне важного сообщения Она в очередной раз краснеет и соглашается взмахом ресниц.
— Что ты у нее спросил? — ворчит Берю. — Какой масти была вороная лошадь Генриха Восьмого, — отвечаю я.
Почти полночь (по Гринвичу), когда Кэтти скребется в мою дверь.
Она сменила юбку из шотландки на халат, тоже из шотландки.
Как только она вошла, я сразу обнимаю ее. Под халатом у нее лифчик и трусики (естественно, тоже в шотландскую клетку).
Мне говорили, что англичане очень расположены к Общему Рынку, но я не знал, что до такой степени Кэтти всей душой за сближение европейских наций Клянусь вам, она усваивает мою методу в шесть секунд. Опыта у нее никакого, зато есть огромное желание его приобрести. Я вкалываю как каторжный.
Способная девочка.
Веселье в разгаре, хотя огонь в моей комнате не горит. Наконец Берюрье начинает колотить в стену ботинком.
— Эй, Сан-А, — орет Толстяк, — пожалей хоть немного свою телку! Тебя что, снимают для телевидения?
Мы успокаиваемся. Наступает время разговоров шепотом.
Я начинаю объяснять детке, теперь исключительно по-английски, как я рад, что познакомился с ней. Я ей говорю, что ее деревушка просто потрясающая, а на холме прекрасный замок.
Так, потихоньку, я подвожу ее туда, куда мне нужно, и она читает мне длинную лекцию о семействе Мак-Геррел.
Завод принадлежит старухе Мак-Геррел Хелен-Дафне. Этой старой леди лет семьдесят, и живет она в кресле на колесиках, потому что копыта сказали ей прости-прощай.
Два года назад делом руководил ее племянник Арчибальд, но этот достойный человек погиб в Африке во время сафари, и старуха, жившая на Лазурном берегу вместе с внучатой племянницей Синтией, быстро вернулась, чтобы взять все в свои руки. Поскольку она слишком стара и больна, чтобы напрямую руководить бизнесом, то пригласила для этого специалиста, некоего Мак-Орниша Ее внучатой племяннице Синтии лет двадцать пять. Она красивая блондинка и спортсменка. Готов поспорить на караван верблюдов против каравана тещ, что именно ее я видел за рулем “триумфа”. Она помолвлена с местным папенькиным сынком сэром Конси, сыном баронета Экзодуса Конси. Но дело затянулось, и о свадьбе пока не слышно.
Когда любезная и щедрая Кэтти оставляет меня, чтобы отправиться отдохнуть, что она вполне заслужила, я быстренько классифицирую моих персонажей.
Меня бы удивило, если бы мамаша Мак-Геррел была замешана в контрабанду наркотой. У пожилой леди есть менее легкомысленные занятия. Это также не подходит ни для возраста ее племянницы, ни для положения сына баронета. Нет, на первый взгляд я склонен подозревать Мак-Орниша Этот парень руководит заводом, значит, имеет все возможности организовать известный вам маленький бизнес.
Надо присмотреться к нему повнимательнее.
Глава 5
На следующий день мы с Толстяком едем в город за покупками. Я покупаю бинокль, а Берю шикарный спиннинг.
У меня начинается стадия наблюдения, и Мастодонт мне пока не нужен. Поскольку он слишком увивается возле мамаши Мак-Хантин и ее муж уже начинает на него недобро коситься, я посоветовал ему порыбачить на озере Стингинес, которое считается рыбным. В округе даже ходит легенда, что в нем живет чудовище, появляющееся примерно раз в пятьдесят лет.
— Вот бы его поймать! — мечтает Берю. — Они бы точно напечатали мой портрет в своих брехаловках.
Сорок восемь часов мы наслаждаемся настоящим отпуском Лежа на свежей траве, я отмечаю все поездки в замок и из замка и знакомлюсь с персонажами. Я замечаю старушку Дафну, которую дворецкий, торжественный как сама Англия, вывозит по утрам и после обеда в парк; замечаю молодого сэра Конси, у которого, на мой взгляд, унылый вид, и мистера Мак-Орниша, ночующего в замке после дня на заводе; и любуюсь прекрасной Синтией. Каждый день после обеда девушка ездит в Майбексайд-Ишикен на своем маленьком “триумфе” и возвращается в сумерках с развевающимися по ветру волосами…
Вечером, проглотив отвратительную стряпню папаши Мак-Хантина, я иду в постельку на встречу с мисс Кэтти Первый день рыбалки Берю оказывается удачным: шесть форелей, самая маленькая из которых весит не меньше восьмисот граммов. Жирдяй на седьмом небе от счастья Это его праздник! Он хочет сфотографироваться со своими трофеями. Он вмиг забывает о костлявой хозяйке и ходит за Мак-Хантином до тех пор, пока тот не разрешает ему приготовить улов самому, правда, с условием, что Берю купит на свои деньги масло, необходимое для готовки.
— Завтра, — ликует Мамонт, — я надеюсь на еще лучший результат!
— Завтра, — говорю я ему, — у тебя будут лучшие занятия, нежели, рыбалка.
— Какие?
— Ты совершишь вооруженное нападение. Он осушает кружку “гиннеса”, облизывает своим коровьим языком толстые губы и заявляет:
— С тобой надо быть готовым ко всему, но я бы все-таки хотел, чтобы ты мне объяснил, что к чему.
— Нам надо проникнуть в Стингинес Кастл, приятель.
— Ну и что?
— Я придумал способ быть встреченным с фанфарами.
— Давай, я тебя слушаю.
— Ты переоденешься…
— В кого?
— В кого хочешь. Главное, чтобы ты стал неузнаваемым.
— Клево! Мне это нравится. А потом?
— Наденешь маску.
— Это мне тоже нравится. Продолжай.
— И засядешь на дороге, ведущей к замку. Сразу за боковой дорогой, уходящей к озеру, представляешь себе?
— Как будто нахожусь там. Дальше!
— В сотне метров впереди рассыплешь гвозди.
— На кой хрен?
— Чтобы проколоть шины малышки Синтии, племянницы хозяйки замка.
— Не врубился…
— Имея проколотые колеса, девочка будет вынуждена остановиться.
— Понял. А потом?
— Выскочишь из кустов с револьвером в руке.
— Я?
— Ты! Крикнешь ей: “Мани!” Только не вздумай орать на французском!
— Значит, я буду грабить дилижанс.
— Да, нападешь на девушку, а тут появляюсь я.
— Как благородный рыцарь на белом коне! — усмехается Жирдяй.
— Именно. Моя тачка будет спрятана на боковой дороге. Как только я увижу, что ты занялся девочкой, сразу выскочу, наброшусь на тебя и сделаю вид, что молочу.
— Вот спасибочки! И это вся роль, что ты можешь мне предложить?
— Нет, я еще подумываю дать тебе роль лопуха в документальном фильме о жизни растений.
— А удары правда будут туфтовыми?
— Ты думаешь, я хочу тебя убить?
— Это все?
Презрительное пожимание плечами.
— Да. Ты удерешь.
Он подзывает Кэтти и просит принести еще одну кружку пива. Малышка кивает на часы, показывая ему, что время приема алкоголя закончилось пять минут назад. Тогда Толстяк приходит в страшную ярость, и мне приходится употребить все мое влияние на красотку, чтобы добиться для него нового “гиннеса”.
Успокоившись, мой напарник спрашивает:
— А ты?
— Что я?
— Ты чего будешь делать? Ухлестывать за девицей?
— Именно. И довезу детку до замка, потому что шины ее тачки будут проколоты.
— Ты забыл одну вещь, комиссар хренов.
— Инспектор Берюрье, попрошу вас!
— Ты забыл, что если я разбросаю на дороге гвозди, то они проколют шины и твоему катафалку.
Я же говорил, что Берю наделен большим здравым смыслом. Из этой горы сала иногда выходят стоящие замечания.
Он радуется моему смущению.
— Ну что, хитрец?
— Заткнись, Берюрье, дай подумать.
— Валяй думай, — усмехается Толстяк и осушает одиннадцатую кружку “гиннеса”.
— Можно было бы положить поперек дороги ствол дерева, чтобы заставить ее остановиться, — предлагаю я, — вот только это не проколет шины, а мне обязательно нужны спущенные колеса. Это даст мне великолепный предлог довезти ее до Стингинес Кастл.
Берю элегантно прикрывает рукой рот из-за рвущихся на волю газов от пива, но они находят другой выход, и ему не остается ничего иного, кроме как скрипнуть спинкой стула, чтобы подобрать пару к этому звуку.
— У меня есть лучший вариант, — сдержанно говорит он, вдохнув смесь кислорода, углекислого газа, крошек табака и пивной пены. — Намного лучший.
— Неужели это возможно?
— Я лягу поперек дороги, и твоей шлюхе придется затормозить, если она не захочет меня раздавить…
— Надеюсь, что не захочет.
— У меня будет в руке нож, и, как только она выйдет из своей тачки, я проколю передние колеса.
— Браво, Толстяк!
— А потом я сыграю задуманную сценку. Я пожимаю мощную десницу славного Берю.
— Ты не умен, Толстяк, но гениален.
— Не надо комплиментов, — отвечает мой доблестный товарищ.
Звук мотора быстро нарастает. Эта девочка умеет управлять машиной — гонит на ста двадцати в час! Только бы она успела затормозить. Если она раздавит моего Берюрье, я никогда не утешусь!
Встревоженный, я разворачиваюсь на крыше моего катафалка, настраиваю бинокль и между листьями замечаю Толстяка, лежащего поперек дороги, раскинув руки крестом.
Мой достойный корешок оделся шотландцем. Представляете: Берю в килте!
"Триумф” выезжает на прямой участок дороги. Он черной стрелой проносится мимо дороги, на которой спрятался я, и тут раздается дикий вой тормозов. Над дорогой поднимается облако белой пыли. Машина останавливается в пятидесяти сантиметрах от мужа ББ, которая едва не овдовела. Берю не только толстый, но и крутой! Чтобы играть в такой аттракцион, подпустить спортивную машину на пятьдесят сантиметров и не шелохнуться, нужно иметь стальные нервы.
Белокурая Синтия выпрыгивает из своей тачки и подходит к лежащему. Он уже не лежит. Я слышу “пффф” проколотых шин, потом удивленное восклицание девушки, которая видит вскочившего амбала в маске, размахивающего пушкой и орущего: “Мани! Мани!"
Нельзя терять ни секунды. Твой выход, Сан-А. Вторая серия, в главной роли знаменитый комиссар Сан-Антонио, человек, который не боится никого и ничего.
Я спрыгиваю на землю, седлаю “бентли”, срываюсь с места, несусь, поворачиваю, торможу, выскакиваю, вмешиваюсь…
Мне требуется огромная сила воли, чтобы не заржать Слово полицейского, Берю стоит того, чтобы взглянуть на него.
Он надел килт, но сохранил под ним штаны и потому больше похож на грека, чем на шотландца. Пиджак застегнут наперекосяк, на голову натянут женский чулок, что делает его физиономию устрашающей. Поверх чулка он нахлобучил широкий берет в зеленую и красную клетку.
Я бросаюсь к нему. Берю, войдя в роль, направляет свой шпалер на меня. Я великолепным ударом вышибаю пушку из его руки, и она улетает на дорогу. Затем я бью его в челюсть без особой силы. Толстяк изображает нокаут и падает на колени И тут, как всегда бывает, случается непредвиденное Мисс Синтия, которой я еще не успел заняться, приближается вооруженная английским ключом (хотя сама шотландка) и изо всех сил швыряет его в чайник Толстяка.
Берю ловит ключ физией, и я понимаю, что его вставная челюсть приказала Долго жить. Звук такой, будто уронили коробку домино.
— Ой… твою мать-поганая! — вопит он по-французски. Я хватаю его за горло, чтобы помочь подняться и защитить от новых действий предприимчивой амазонки — Сваливай, лопух! — шепчу я ему на ухо. Он понимает, что настал момент делать ноги, и бросается в кусты Вместо того чтобы преследовать его, я теряю время на поиски револьвера, поднимаю его и кричу на оксфордском английском:
— Руки вверх!
Берю не останавливается по двум веским причинам: во-первых, мы договорились, что он должен смыться, а во-вторых, он не понимает языка Черчилля.
Для красоты сцены я дважды стреляю в его сторону. Но Жирдяй уже исчез в зарослях на берегу озера Я издаю разъяренный вопль и поворачиваюсь к малышке. Ой-ой-ой! Вблизи она в один миллион девятьсот шестнадцать тысяч раз прекраснее, чем издали. Она натуральная блондинка, и ее волосы похожи на золотые нити. Знаю, что это сравнение очень заезжено, но оно прекрасно отвечает действительности. Глаза не синие, а сиреневые, с маленькими золотистыми точками. Рот… нет, не могу описать, это надо видеть…
Она загорелая, ее тело безупречно. Все великолепно: прекрасная грудь, восхитительные руки, изящные лодыжки, подтянутый живот, легкая шея… В общем, все.
— Этот бандит не причинил вам вреда? — беспокоюсь я, когда она заметила мое молчаливое восхищение.
Я говорю по-английски, но с таким сильным французским акцентом, что она бормочет:
— Вы француз?
Бормочет она по-французски. Чтобы бормотать на иностранном языке, как и для того, чтобы ругаться, надо им хорошо владеть.
Разумеется, она тоже говорит с акцентом, но с таким милым, что так и хочется поискать его у нее между зубами.
— Это заметно?
— Да. Не знаю, как вас благодарить. Вы подоспели вовремя.
— Благодарите случай, — отвечаю я. — Подумать только, я сомневался, ехать сюда или нет… Надо заявить в полицию.
Она пожимает плечами.
— Этот человек явно сумасшедший. Вы заметили, как он одет?
— Вооруженный сумасшедший опасен.
— Я позвоню Мак-Хесдрессу.
— Кто это?
— Шериф.
Вспомнив правила хорошего тона, я кланяюсь.
— Моя фамилия Сан-Антонио, — говорю. Она протягивает мне руку.
— Счастлива познакомиться. Синтия Мак-Геррел. Наше рукопожатие продолжается ровно столько, чтобы стать чем-то большим, чем просто рукопожатием.
— Этот негодяй проколол покрышки моей машины, — вздыхает нежная красавица.
— Ничего страшного. Мы откатим ваш “триумф” на обочину, и я с радостью отвезу вас…
— Вы очень любезны.
Сказано — сделано. И вот мы едем в Стингинес Кастл.
Первая часть моего плана полностью удалась. Правда, Берю потерял в драке свои домино, но дело стоило такой жертвы.
— Вы проводите здесь отпуск? — спрашивает Синтия.
— Да, — отвечаю. — Я писатель и хочу написать роман с шотландской героиней.
— Очень интересно. А что вы уже написали? Я быстро и небрежно перечисляю, как мэтр, не желающий проявлять нескромность:
— “Даму с гортензиями”, “Граф Монте-Белло”, “Клубок ужей”, “Любите ли вы Брахму” …
— Я уверена, что читала эти вещи, — говорит Синтия.
— Они переведены на сорок два языка, в том числе на немой хинди и монегаскский. Она смеется.
— Сразу видно, что вы француз.
— Почему?
— Вы любите смеяться.
— Очень. А вы?
— Я не решаюсь.
— Почему?
— Вы прекрасно знаете, что у англичанок длинные зубы.
— Покажите ваши. Она показывает.
— У вас чудесные зубы, — заявляю я, думая о зубах Берюрье. И добавляю:
— Я бы хотел сделать из них ожерелье.
Мило болтая, мы доехали до Стингинес Кастл. Замок ужасно большой и важный. В нем три островерхие башни и гигантское крыльцо.
Мажордом, которого я уже видел в бинокль, выходит на крыльцо. Можно подумать, что он играет роль английского дворецкого в третьесортной постановке и немного переигрывает.
— С мисс не произошло аварии? — осведомляется он, даже не глядя на меня.
— Проколола две шины, Джеймс, — беззаботно отвечает Синтия. — Предупредите тетю, что я вернулась с французским другом…
Сочтя эту фразу представлением, главшестерка удостаивает меня кивком, от которого его позвонки жалобно скрипят.
— Это Джеймс Мейбюрн, наш дворецкий, — сообщает Синтия, увлекая меня в гостиную.
Не знаю, представляете ли вы себе зал Ваграм, но в любом случае позвольте вас заверить, что в сравнении с большой гостиной Мак-Геррелов он похож на писсуар.
Комнату освещают четырнадцать окон, а в камине можно было бы построить восьмикомнатный домик с гаражом…
Девушка указывает мне на диван.
— Садитесь, месье Сан-Антонио. В вас есть испанская кровь?
— Да, по линии друга моего отца, — совершенно серьезно отвечаю я.
Она фыркает.
— Вы очень веселый. С вами не соскучишься.
— Не знаю, что вам ответить, мисс. Особы, проводящие время в моем обществе, постоянно подавляют зевки.
Я закрываю рот, потому что восемнадцатая дверь большой гостиной открывается и, толкаемая похожим на надгробный памятник Джеймсом Мейбюрном, в комнату въезжает в своем кресле на колесиках миссис Дафна Мак-Геррел.
У меня начинается стадия наблюдения, и Мастодонт мне пока не нужен. Поскольку он слишком увивается возле мамаши Мак-Хантин и ее муж уже начинает на него недобро коситься, я посоветовал ему порыбачить на озере Стингинес, которое считается рыбным. В округе даже ходит легенда, что в нем живет чудовище, появляющееся примерно раз в пятьдесят лет.
— Вот бы его поймать! — мечтает Берю. — Они бы точно напечатали мой портрет в своих брехаловках.
Сорок восемь часов мы наслаждаемся настоящим отпуском Лежа на свежей траве, я отмечаю все поездки в замок и из замка и знакомлюсь с персонажами. Я замечаю старушку Дафну, которую дворецкий, торжественный как сама Англия, вывозит по утрам и после обеда в парк; замечаю молодого сэра Конси, у которого, на мой взгляд, унылый вид, и мистера Мак-Орниша, ночующего в замке после дня на заводе; и любуюсь прекрасной Синтией. Каждый день после обеда девушка ездит в Майбексайд-Ишикен на своем маленьком “триумфе” и возвращается в сумерках с развевающимися по ветру волосами…
Вечером, проглотив отвратительную стряпню папаши Мак-Хантина, я иду в постельку на встречу с мисс Кэтти Первый день рыбалки Берю оказывается удачным: шесть форелей, самая маленькая из которых весит не меньше восьмисот граммов. Жирдяй на седьмом небе от счастья Это его праздник! Он хочет сфотографироваться со своими трофеями. Он вмиг забывает о костлявой хозяйке и ходит за Мак-Хантином до тех пор, пока тот не разрешает ему приготовить улов самому, правда, с условием, что Берю купит на свои деньги масло, необходимое для готовки.
— Завтра, — ликует Мамонт, — я надеюсь на еще лучший результат!
— Завтра, — говорю я ему, — у тебя будут лучшие занятия, нежели, рыбалка.
— Какие?
— Ты совершишь вооруженное нападение. Он осушает кружку “гиннеса”, облизывает своим коровьим языком толстые губы и заявляет:
— С тобой надо быть готовым ко всему, но я бы все-таки хотел, чтобы ты мне объяснил, что к чему.
— Нам надо проникнуть в Стингинес Кастл, приятель.
— Ну и что?
— Я придумал способ быть встреченным с фанфарами.
— Давай, я тебя слушаю.
— Ты переоденешься…
— В кого?
— В кого хочешь. Главное, чтобы ты стал неузнаваемым.
— Клево! Мне это нравится. А потом?
— Наденешь маску.
— Это мне тоже нравится. Продолжай.
— И засядешь на дороге, ведущей к замку. Сразу за боковой дорогой, уходящей к озеру, представляешь себе?
— Как будто нахожусь там. Дальше!
— В сотне метров впереди рассыплешь гвозди.
— На кой хрен?
— Чтобы проколоть шины малышки Синтии, племянницы хозяйки замка.
— Не врубился…
— Имея проколотые колеса, девочка будет вынуждена остановиться.
— Понял. А потом?
— Выскочишь из кустов с револьвером в руке.
— Я?
— Ты! Крикнешь ей: “Мани!” Только не вздумай орать на французском!
— Значит, я буду грабить дилижанс.
— Да, нападешь на девушку, а тут появляюсь я.
— Как благородный рыцарь на белом коне! — усмехается Жирдяй.
— Именно. Моя тачка будет спрятана на боковой дороге. Как только я увижу, что ты занялся девочкой, сразу выскочу, наброшусь на тебя и сделаю вид, что молочу.
— Вот спасибочки! И это вся роль, что ты можешь мне предложить?
— Нет, я еще подумываю дать тебе роль лопуха в документальном фильме о жизни растений.
— А удары правда будут туфтовыми?
— Ты думаешь, я хочу тебя убить?
— Это все?
Презрительное пожимание плечами.
— Да. Ты удерешь.
Он подзывает Кэтти и просит принести еще одну кружку пива. Малышка кивает на часы, показывая ему, что время приема алкоголя закончилось пять минут назад. Тогда Толстяк приходит в страшную ярость, и мне приходится употребить все мое влияние на красотку, чтобы добиться для него нового “гиннеса”.
Успокоившись, мой напарник спрашивает:
— А ты?
— Что я?
— Ты чего будешь делать? Ухлестывать за девицей?
— Именно. И довезу детку до замка, потому что шины ее тачки будут проколоты.
— Ты забыл одну вещь, комиссар хренов.
— Инспектор Берюрье, попрошу вас!
— Ты забыл, что если я разбросаю на дороге гвозди, то они проколют шины и твоему катафалку.
Я же говорил, что Берю наделен большим здравым смыслом. Из этой горы сала иногда выходят стоящие замечания.
Он радуется моему смущению.
— Ну что, хитрец?
— Заткнись, Берюрье, дай подумать.
— Валяй думай, — усмехается Толстяк и осушает одиннадцатую кружку “гиннеса”.
— Можно было бы положить поперек дороги ствол дерева, чтобы заставить ее остановиться, — предлагаю я, — вот только это не проколет шины, а мне обязательно нужны спущенные колеса. Это даст мне великолепный предлог довезти ее до Стингинес Кастл.
Берю элегантно прикрывает рукой рот из-за рвущихся на волю газов от пива, но они находят другой выход, и ему не остается ничего иного, кроме как скрипнуть спинкой стула, чтобы подобрать пару к этому звуку.
— У меня есть лучший вариант, — сдержанно говорит он, вдохнув смесь кислорода, углекислого газа, крошек табака и пивной пены. — Намного лучший.
— Неужели это возможно?
— Я лягу поперек дороги, и твоей шлюхе придется затормозить, если она не захочет меня раздавить…
— Надеюсь, что не захочет.
— У меня будет в руке нож, и, как только она выйдет из своей тачки, я проколю передние колеса.
— Браво, Толстяк!
— А потом я сыграю задуманную сценку. Я пожимаю мощную десницу славного Берю.
— Ты не умен, Толстяк, но гениален.
— Не надо комплиментов, — отвечает мой доблестный товарищ.
* * *
Лежа на крыше моей “бентли”, я вглядываюсь в горизонт через бинокль и различаю на далеком повороте маленький “триумф” мисс Синтии. Девушка в машине одна. Настал момент действовать. Сую два пальца в рот и издаю долгий свист. Мне отвечает другой свист: Берю услышал мой сигнал. Теперь его черед играть.Звук мотора быстро нарастает. Эта девочка умеет управлять машиной — гонит на ста двадцати в час! Только бы она успела затормозить. Если она раздавит моего Берюрье, я никогда не утешусь!
Встревоженный, я разворачиваюсь на крыше моего катафалка, настраиваю бинокль и между листьями замечаю Толстяка, лежащего поперек дороги, раскинув руки крестом.
Мой достойный корешок оделся шотландцем. Представляете: Берю в килте!
"Триумф” выезжает на прямой участок дороги. Он черной стрелой проносится мимо дороги, на которой спрятался я, и тут раздается дикий вой тормозов. Над дорогой поднимается облако белой пыли. Машина останавливается в пятидесяти сантиметрах от мужа ББ, которая едва не овдовела. Берю не только толстый, но и крутой! Чтобы играть в такой аттракцион, подпустить спортивную машину на пятьдесят сантиметров и не шелохнуться, нужно иметь стальные нервы.
Белокурая Синтия выпрыгивает из своей тачки и подходит к лежащему. Он уже не лежит. Я слышу “пффф” проколотых шин, потом удивленное восклицание девушки, которая видит вскочившего амбала в маске, размахивающего пушкой и орущего: “Мани! Мани!"
Нельзя терять ни секунды. Твой выход, Сан-А. Вторая серия, в главной роли знаменитый комиссар Сан-Антонио, человек, который не боится никого и ничего.
Я спрыгиваю на землю, седлаю “бентли”, срываюсь с места, несусь, поворачиваю, торможу, выскакиваю, вмешиваюсь…
Мне требуется огромная сила воли, чтобы не заржать Слово полицейского, Берю стоит того, чтобы взглянуть на него.
Он надел килт, но сохранил под ним штаны и потому больше похож на грека, чем на шотландца. Пиджак застегнут наперекосяк, на голову натянут женский чулок, что делает его физиономию устрашающей. Поверх чулка он нахлобучил широкий берет в зеленую и красную клетку.
Я бросаюсь к нему. Берю, войдя в роль, направляет свой шпалер на меня. Я великолепным ударом вышибаю пушку из его руки, и она улетает на дорогу. Затем я бью его в челюсть без особой силы. Толстяк изображает нокаут и падает на колени И тут, как всегда бывает, случается непредвиденное Мисс Синтия, которой я еще не успел заняться, приближается вооруженная английским ключом (хотя сама шотландка) и изо всех сил швыряет его в чайник Толстяка.
Берю ловит ключ физией, и я понимаю, что его вставная челюсть приказала Долго жить. Звук такой, будто уронили коробку домино.
— Ой… твою мать-поганая! — вопит он по-французски. Я хватаю его за горло, чтобы помочь подняться и защитить от новых действий предприимчивой амазонки — Сваливай, лопух! — шепчу я ему на ухо. Он понимает, что настал момент делать ноги, и бросается в кусты Вместо того чтобы преследовать его, я теряю время на поиски револьвера, поднимаю его и кричу на оксфордском английском:
— Руки вверх!
Берю не останавливается по двум веским причинам: во-первых, мы договорились, что он должен смыться, а во-вторых, он не понимает языка Черчилля.
Для красоты сцены я дважды стреляю в его сторону. Но Жирдяй уже исчез в зарослях на берегу озера Я издаю разъяренный вопль и поворачиваюсь к малышке. Ой-ой-ой! Вблизи она в один миллион девятьсот шестнадцать тысяч раз прекраснее, чем издали. Она натуральная блондинка, и ее волосы похожи на золотые нити. Знаю, что это сравнение очень заезжено, но оно прекрасно отвечает действительности. Глаза не синие, а сиреневые, с маленькими золотистыми точками. Рот… нет, не могу описать, это надо видеть…
Она загорелая, ее тело безупречно. Все великолепно: прекрасная грудь, восхитительные руки, изящные лодыжки, подтянутый живот, легкая шея… В общем, все.
— Этот бандит не причинил вам вреда? — беспокоюсь я, когда она заметила мое молчаливое восхищение.
Я говорю по-английски, но с таким сильным французским акцентом, что она бормочет:
— Вы француз?
Бормочет она по-французски. Чтобы бормотать на иностранном языке, как и для того, чтобы ругаться, надо им хорошо владеть.
Разумеется, она тоже говорит с акцентом, но с таким милым, что так и хочется поискать его у нее между зубами.
— Это заметно?
— Да. Не знаю, как вас благодарить. Вы подоспели вовремя.
— Благодарите случай, — отвечаю я. — Подумать только, я сомневался, ехать сюда или нет… Надо заявить в полицию.
Она пожимает плечами.
— Этот человек явно сумасшедший. Вы заметили, как он одет?
— Вооруженный сумасшедший опасен.
— Я позвоню Мак-Хесдрессу.
— Кто это?
— Шериф.
Вспомнив правила хорошего тона, я кланяюсь.
— Моя фамилия Сан-Антонио, — говорю. Она протягивает мне руку.
— Счастлива познакомиться. Синтия Мак-Геррел. Наше рукопожатие продолжается ровно столько, чтобы стать чем-то большим, чем просто рукопожатием.
— Этот негодяй проколол покрышки моей машины, — вздыхает нежная красавица.
— Ничего страшного. Мы откатим ваш “триумф” на обочину, и я с радостью отвезу вас…
— Вы очень любезны.
Сказано — сделано. И вот мы едем в Стингинес Кастл.
Первая часть моего плана полностью удалась. Правда, Берю потерял в драке свои домино, но дело стоило такой жертвы.
— Вы проводите здесь отпуск? — спрашивает Синтия.
— Да, — отвечаю. — Я писатель и хочу написать роман с шотландской героиней.
— Очень интересно. А что вы уже написали? Я быстро и небрежно перечисляю, как мэтр, не желающий проявлять нескромность:
— “Даму с гортензиями”, “Граф Монте-Белло”, “Клубок ужей”, “Любите ли вы Брахму” …
— Я уверена, что читала эти вещи, — говорит Синтия.
— Они переведены на сорок два языка, в том числе на немой хинди и монегаскский. Она смеется.
— Сразу видно, что вы француз.
— Почему?
— Вы любите смеяться.
— Очень. А вы?
— Я не решаюсь.
— Почему?
— Вы прекрасно знаете, что у англичанок длинные зубы.
— Покажите ваши. Она показывает.
— У вас чудесные зубы, — заявляю я, думая о зубах Берюрье. И добавляю:
— Я бы хотел сделать из них ожерелье.
Мило болтая, мы доехали до Стингинес Кастл. Замок ужасно большой и важный. В нем три островерхие башни и гигантское крыльцо.
Мажордом, которого я уже видел в бинокль, выходит на крыльцо. Можно подумать, что он играет роль английского дворецкого в третьесортной постановке и немного переигрывает.
— С мисс не произошло аварии? — осведомляется он, даже не глядя на меня.
— Проколола две шины, Джеймс, — беззаботно отвечает Синтия. — Предупредите тетю, что я вернулась с французским другом…
Сочтя эту фразу представлением, главшестерка удостаивает меня кивком, от которого его позвонки жалобно скрипят.
— Это Джеймс Мейбюрн, наш дворецкий, — сообщает Синтия, увлекая меня в гостиную.
Не знаю, представляете ли вы себе зал Ваграм, но в любом случае позвольте вас заверить, что в сравнении с большой гостиной Мак-Геррелов он похож на писсуар.
Комнату освещают четырнадцать окон, а в камине можно было бы построить восьмикомнатный домик с гаражом…
Девушка указывает мне на диван.
— Садитесь, месье Сан-Антонио. В вас есть испанская кровь?
— Да, по линии друга моего отца, — совершенно серьезно отвечаю я.
Она фыркает.
— Вы очень веселый. С вами не соскучишься.
— Не знаю, что вам ответить, мисс. Особы, проводящие время в моем обществе, постоянно подавляют зевки.
Я закрываю рот, потому что восемнадцатая дверь большой гостиной открывается и, толкаемая похожим на надгробный памятник Джеймсом Мейбюрном, в комнату въезжает в своем кресле на колесиках миссис Дафна Мак-Геррел.
Глава 6
Хозяйка виски “Мак-Геррел” имеет все необходимое, чтобы добиться в честной борьбе места в музее ужасов. Рядом с ней Дракула выглядит херувимчиком.
Представьте себе старую даму с мужиковатым лицом, квадратной челюстью, широкими ноздрями и очень густыми усами. У нее совершенно седые волосы (в Шотландии суровые зимы), разделенные пробором.
На Дафне длинное фиолетовое платье, делающее ее похожей на старого епископа, а на шею она повесила золотую цепочку чуть-чуть поменьше той, на которую крепится якорь “Королевы Елизаветы”. Не знаю, была ли она замужем, но если да, я снимаю шляпу перед смельчаком, польстившимся на нее. Лично я предпочел бы отправиться в свадебное путешествие с механической землечерпалкой. У старухи здоровенные ручищи и кулаки, способные разукрасить портрет любому боксеру.
Она бесцеремонно рассматривает меня сквозь маленькие овальные очки в металлической оправе. Синтия вводит ее в курс дела. Старуха молча слушает, а когда ее племянница заканчивает рассказ, поднимает трость с серебряным яблоком, как сержант, отдающий приказ музыкантам начинать. Слуга придвигает кресло ко мне.
Дафна благодарит меня голосом, наводящим на мысли о конкурсе любителей выпускать газы в церкви. Она спрашивает меня о моих литературных трудах. Я сообщаю ей название моего будущего романа: “Любовник леди Джителейн” и на ходу выдумываю сюжет. Это будет история егеря, влюбленного в своего хозяина, лорда Джителейна. Жена лорда, узнав о секрете егеря, ставит ему капкан в сортире, в результате чего егерь попадает сначала в больницу, а потом в монастырь. Лорд Джителейн вешается от отчаяния, а леди Джителейн раскаивается.
Мои собеседницы кивают, заявляют, что это чудесная история, и пророчествуют, что книга будет хорошо продаваться.
Дафна спрашивает меня, где я остановился. Узнав, что в местной гостинице, она начинает кричать и умолять меня переселиться в замок. Мне часто говорили о шотландском гостеприимстве, но я думал, это туфта.
Сначала я жеманничаю, уверяя их в моем смущении, но дамы настаивают. Поскольку малышка Синтия настаивает особо, а это предложение отлично устраивает мои дела, я наконец соглашаюсь.
Я с некоторой ностальгией вспоминаю о бедняге Берю, и тут мне в голову приходит потрясающая идея.
— Я в Стингинесе не один, — говорю, — со мной слуга.
— Ничего страшного, пусть и он переезжает в замок, места достаточно.
Мы договариваемся, что завтра я переберусь к Мак-Геррелам со своими пожитками, а пока меня просят остаться на ужин. По-прежнему смущенный и переполненный восторгом, я опять соглашаюсь.
— Виски? — предлагает мне Синтия.
— С удовольствием.
Джеймс Мейбюрн приносит бутылку “Мак-Геррела” с двумя звездочками (особый сорт, для элиты). Я делаю вид, что удивлен этикеткой.
— Это ваши родственники? — спрашиваю я, показывая на пузырек.
— Мы! — поправляет прекрасная Синтия. — Мы производим его много лет. Во Франции нашу марку знают плохо, потому что мы почти не экспортируем ее, но без хвастовства скажу, что в Соединенном Королевстве мы пользуемся большим успехом.
Большим успехом! Я думаю о героине, содержавшемся в бутылках Пти-Литтре. Это виски, во всяком случае, отличного качества. Можно встать и ночью, чтобы хлебнуть его. Я говорю об этом дамам, и они кажутся счастливыми.
— Хотите осмотреть замок и выбрать себе апартаменты, месье Сан-Антонио? — спрашивает малышка.
— С радостью, — спешу ответить я.
И я искренен. Ваш Сан-А доволен собой, друзья. Согласитесь, что он все чертовски ловко устроил. Я в цитадели, и в мою честь зажигают иллюминацию.
Замок огромен и более готичен, чем шрифт в названии немецкой газеты. Коридоры, коридоры, коридоры… Огромные залы, кровати с балдахинами, гигантскими каминами, потайными дверями..
Одна комната на втором этаже в левом крыле меня привлекает особо, потому что напоминает особо любимый мною фильм ужасов. В ней стоит кровать с колоннами, обтянутая зеленоватым атласом с геральдическими лилиями. Низкая дверь Ведет в странную туалетную комнату: ванна медная, краны похожи на вентили шлюзов, а в раковине можно организовывать гонки моторных лодок.
Чтобы умываться в этом озере, надо быть морским механиком.
За туалетной комнатой находится другая спальня, намного меньшего размера.
— Если вы позволите, — говорю я Синтии, — я обоснуюсь в этих апартаментах. Мой слуга может поселиться в дальней комнате и, таким образом, всегда будет у меня под рукой.
— Как вам угодно.
Она смотрит на меня блестящими глазами. Мне кажется, что шотландцы не Казановы, и, когда местным дамам хочется получить кайф, им приходится прибегать к помощи иностранных гостей. Все эти блондины с глазами, выразительными, как дырки швейцарского сыра, небось лет двенадцать смотрят на девчонку, не решаясь заговорить с ней, и еще двенадцать говорят о погоде, прежде чем предложить трахнуться. А мы, французы, действуем быстро, потому что знаем: жизнь коротка и надо быть порасторопнее, если хочешь получить свой кусок пирога до того, как придет костлявая баба с косой.
У Синтии влажные губы и глаза, а щеки розовеют.
— Подумать только, мне спас жизнь французский писатель, — вздыхает она.
— Это будет главной радостью моей жизни, — уверяю я. Я беру ее за руку, она не возражает. Я говорю себе, что тот, кто может малое, может и большое, а потому отпускаю руку и обнимаю ее за талию. Мисс не возражает.
Представьте себе старую даму с мужиковатым лицом, квадратной челюстью, широкими ноздрями и очень густыми усами. У нее совершенно седые волосы (в Шотландии суровые зимы), разделенные пробором.
На Дафне длинное фиолетовое платье, делающее ее похожей на старого епископа, а на шею она повесила золотую цепочку чуть-чуть поменьше той, на которую крепится якорь “Королевы Елизаветы”. Не знаю, была ли она замужем, но если да, я снимаю шляпу перед смельчаком, польстившимся на нее. Лично я предпочел бы отправиться в свадебное путешествие с механической землечерпалкой. У старухи здоровенные ручищи и кулаки, способные разукрасить портрет любому боксеру.
Она бесцеремонно рассматривает меня сквозь маленькие овальные очки в металлической оправе. Синтия вводит ее в курс дела. Старуха молча слушает, а когда ее племянница заканчивает рассказ, поднимает трость с серебряным яблоком, как сержант, отдающий приказ музыкантам начинать. Слуга придвигает кресло ко мне.
Дафна благодарит меня голосом, наводящим на мысли о конкурсе любителей выпускать газы в церкви. Она спрашивает меня о моих литературных трудах. Я сообщаю ей название моего будущего романа: “Любовник леди Джителейн” и на ходу выдумываю сюжет. Это будет история егеря, влюбленного в своего хозяина, лорда Джителейна. Жена лорда, узнав о секрете егеря, ставит ему капкан в сортире, в результате чего егерь попадает сначала в больницу, а потом в монастырь. Лорд Джителейн вешается от отчаяния, а леди Джителейн раскаивается.
Мои собеседницы кивают, заявляют, что это чудесная история, и пророчествуют, что книга будет хорошо продаваться.
Дафна спрашивает меня, где я остановился. Узнав, что в местной гостинице, она начинает кричать и умолять меня переселиться в замок. Мне часто говорили о шотландском гостеприимстве, но я думал, это туфта.
Сначала я жеманничаю, уверяя их в моем смущении, но дамы настаивают. Поскольку малышка Синтия настаивает особо, а это предложение отлично устраивает мои дела, я наконец соглашаюсь.
Я с некоторой ностальгией вспоминаю о бедняге Берю, и тут мне в голову приходит потрясающая идея.
— Я в Стингинесе не один, — говорю, — со мной слуга.
— Ничего страшного, пусть и он переезжает в замок, места достаточно.
Мы договариваемся, что завтра я переберусь к Мак-Геррелам со своими пожитками, а пока меня просят остаться на ужин. По-прежнему смущенный и переполненный восторгом, я опять соглашаюсь.
— Виски? — предлагает мне Синтия.
— С удовольствием.
Джеймс Мейбюрн приносит бутылку “Мак-Геррела” с двумя звездочками (особый сорт, для элиты). Я делаю вид, что удивлен этикеткой.
— Это ваши родственники? — спрашиваю я, показывая на пузырек.
— Мы! — поправляет прекрасная Синтия. — Мы производим его много лет. Во Франции нашу марку знают плохо, потому что мы почти не экспортируем ее, но без хвастовства скажу, что в Соединенном Королевстве мы пользуемся большим успехом.
Большим успехом! Я думаю о героине, содержавшемся в бутылках Пти-Литтре. Это виски, во всяком случае, отличного качества. Можно встать и ночью, чтобы хлебнуть его. Я говорю об этом дамам, и они кажутся счастливыми.
— Хотите осмотреть замок и выбрать себе апартаменты, месье Сан-Антонио? — спрашивает малышка.
— С радостью, — спешу ответить я.
И я искренен. Ваш Сан-А доволен собой, друзья. Согласитесь, что он все чертовски ловко устроил. Я в цитадели, и в мою честь зажигают иллюминацию.
Замок огромен и более готичен, чем шрифт в названии немецкой газеты. Коридоры, коридоры, коридоры… Огромные залы, кровати с балдахинами, гигантскими каминами, потайными дверями..
Одна комната на втором этаже в левом крыле меня привлекает особо, потому что напоминает особо любимый мною фильм ужасов. В ней стоит кровать с колоннами, обтянутая зеленоватым атласом с геральдическими лилиями. Низкая дверь Ведет в странную туалетную комнату: ванна медная, краны похожи на вентили шлюзов, а в раковине можно организовывать гонки моторных лодок.
Чтобы умываться в этом озере, надо быть морским механиком.
За туалетной комнатой находится другая спальня, намного меньшего размера.
— Если вы позволите, — говорю я Синтии, — я обоснуюсь в этих апартаментах. Мой слуга может поселиться в дальней комнате и, таким образом, всегда будет у меня под рукой.
— Как вам угодно.
Она смотрит на меня блестящими глазами. Мне кажется, что шотландцы не Казановы, и, когда местным дамам хочется получить кайф, им приходится прибегать к помощи иностранных гостей. Все эти блондины с глазами, выразительными, как дырки швейцарского сыра, небось лет двенадцать смотрят на девчонку, не решаясь заговорить с ней, и еще двенадцать говорят о погоде, прежде чем предложить трахнуться. А мы, французы, действуем быстро, потому что знаем: жизнь коротка и надо быть порасторопнее, если хочешь получить свой кусок пирога до того, как придет костлявая баба с косой.
У Синтии влажные губы и глаза, а щеки розовеют.
— Подумать только, мне спас жизнь французский писатель, — вздыхает она.
— Это будет главной радостью моей жизни, — уверяю я. Я беру ее за руку, она не возражает. Я говорю себе, что тот, кто может малое, может и большое, а потому отпускаю руку и обнимаю ее за талию. Мисс не возражает.