Антоновская Анна Арнольдовна. Базалетский бой (Великий Моурави - 5)

   - Пока только явных врагов щекотал кончиком меча. Мы тоже не терпим обиды и деремся друг с другом, а мы ведь не персы - князья, - с достоинством проговорил Липарит, незаметно отодвинув свое кресло от кресла Фирана.
   - Прав, батоно Липарит, не о нас сейчас думает Моурави, сильно озабочен щедротами церкови.
   - Это тебе сам Саакадзе сказал?
   - Князь, мечтающий стать во главе сословия, должен, помимо своей крыши, и звезды видеть, - холодно произнес князь Барата и слегка подался направо, дабы Андукапар еще раз уразумел значение эмблемы Биртвиси: "Молния гнева, защищай башню могущества!"
   От владетелей не укрылся маневр Липарита, и они тоже принялись слегка подталкивать свои кресла в сторону трона. Круг сузился, а страсти накалились. Кочакидзе, носивший высокие каблуки, чтобы казаться выше, сейчас еще приподнялся на носки и, достигнув половины роста Джорджадзе, напоминавшего афганское копье, сцепился с ним из-за какой-то каменной мельницы, стоявшей на рубеже двух владений. Ражден Орбелиани, с глазами ангела, слетевшего с фрески "Страшный суд", и с желчностью человека, познавшего ад на земле, мрачно крутя тонкий свисающий ус, что-то выговаривал запылавшему от ярости Качибадзе, в свою очередь не скупившемуся на упреки. Только и слышалось: "Три разбойника!.. Орбетскую красавицу!.. Буркой накрыли!.. Не по-княжески поступил!" Цицишвили, подобрав трясущийся живот, терзал Фирана, доказывая преимущества серого волка перед пугливым джейраном. "Фамильный знак, - настаивал он, - всегда определяет свойства владетеля. Поэтому нескромно садиться ближе к трону, чем следует!.."
   Князья словно вычеркнули из памяти цель съезда - сплотить и укрепить царство. Будто не кресла, а замки, ощерившиеся пиками, расцвеченные знаменами, поставлены в круг, и вековые распри получили новое выражение.
   Пререкания грозили перейти в свалку. И вдруг неожиданно, - как выяснилось потом, по тайному сигналу Шадимана, - на хорах оглушительно заиграли трубы царства. Ничего не стало слышно, кроме грозных раскатов.
   Словно струи холодной воды обдали князей. Водворилась тишина. Шадиман властно вскинул руку.
   - Владетели! - коротко сказал он. - Вспомним о Картли!
   Ловко переведя разговор, он взял в свои руки вожжи и погнал разгоряченных князей по извилистым путям политики.
   К концу дня князья Верхней, Средней и Нижней Картли основательно приутомились. Каждый с удовольствием думал о роге освежающего вина. Поднялись шумно и, как бы невзначай, задвигали креслами, стремясь поставить их ближе к трону. Кресла сбились в кучу, как буйволы в узком ущелье, ведущем к водопою, получился затор. В суматохе кресло Кайхосро Барата ножкой сбило набок кресло Ксанис-Эристави. Раздался смех. Но уже ругался Мамука Гурамишвили, которому кто-то повредил светло-коричневого льва на розовом поле, красноречиво сжимавшего серебряное копье.
   Шел третий день съезда. Теперь, как и прежде, на возвышении, имевшем три ступеньки, в середине высился трон царя, по обе стороны от него тянулись в линию княжеские кресла одной высоты, одинаково обитые фиолетовым бархатом.
   Зураб, поддержанный Шадиманом, сумел убедить князей перетянуть на свою сторону "господ торговли". И вот сейчас писцы составляли списки, на какую сумму каждый князь закажет изделия или купит готовые на тбилисском майдане.
   Из тщеславия князья называли цифры, не всегда соответствующие их желаниям и возможностям.
   Поддакивая Зурабу, Шадиман терялся в догадках: почему арагвинец так усиленно уговаривал не опустошать казну? И Шадиман предосторожности ради заявил, что царь Симон милостиво решил заказать снаряжения для царского войска в два раза больше, чем Зураб Эристави. Князья, радуясь возможности покончить с первенством Зураба, бурно одобрили разумное намерение царя.
   Но Шадиман скрыл, что ему пришлось половину расходов, относимых на счет царства, взять на себя, четверть их с трудом возложить на Гульшари, обязавшейся для возвеличения царя Симона вынуть из перламутрового ларца золотые монеты, и только одну четверть наскребли в царской казне.
   Пробовали было через посланных к католикосу от имени съезда князей Амилахвари и Цицишвили просить церковь поддержать важное дело, но католикос сурово ответил, что князья слишком мало печалятся о церкови, слишком открыто держат сторону магометанина-царя и слишком скупы на пожертвования. Духовенству приходится самому изыскивать средства для соблюдения достоинства божьего дома. А Феодосий благодушно добавил, что во всех монастырях свои амкары и неплохо было бы хоть половину заказов распределить по монастырям.
   Князья, испросив у католикоса благословения, поспешили отступить.
   Духовенство распалилось. Происходило непонятное: вместо того чтобы укрепить царство, все больше расшатывали его столпы. Шадиман после ухода Хосро и Иса-хана еще настойчивее стал требовать признания царя Симона. И еще настойчивее упорствовал католикос. Так изо дня в день обострялись их отношения. Точно два враждующих лагеря стояли друг против друга замок Метехи и палата католикоса.
   А сейчас? Метехи явно решил пренебречь правами церковников! "Зал оранжевых птиц" занят князьями, кресла для пастырей вынесены. Открытый вызов! И к Шадиману немедля направился тбилели.
   Но не в зале съезда, как ожидали церковники, был принят посланник католикоса, а почти тайком в покоях Шадимана. И что еще горше: некоторое время ему пришлось ждать князя в обществе чубукчи. Не смягчился посланник и после извинения быстро вошедшего Шадимана: "Дела царства! Совещание князей!"
   - Дела царства? - возмутился тбилели, откинув голову и хмуря брови. - В какой преисподней, господи прости, лицезрели князья царства ведение дел без благословения отца церкови?
   И тут посыпались упреки:
   Святый боже, допустимо ли? Духовенство впервые не приглашено на всекартлийский съезд князей, где обсуждается судьба Картли, части удела иверской божьей матери! Допустимо ли такое своевольство владетелей! Или забыли, что при прежних царях ни один большой разговор князей не обходился без отцов церкови? Христе боже, помилуй слепцов. Аминь!
   Выслушав тбилели, Шадиман холодно ответил:
   - Кто из Багратиони царствовал, не будучи венчанным в Мцхета? Католикос обещал многое, а ушли персы - канули в реку забвения все посулы! Допустимо ли отцу церкови не держать слово? Или забыли, что царь Симон ставленник шаха? Опасная игра! Богатства монастырей недоступны только для Грузии!..
   Неудача тбилели еще сильнее разъярила церковников. Спешно собрался синклит. И тут полностью обнаружилась растерянность.
   Тревожную мысль высказал Феодосий:
   - Упаси бог, не повлечет ли за собой полный разрыв Метехи с церковью, если и впредь противиться венчанию Симона в Мцхете?
   - Не этим устрашен! - пробасил Авксентий. - Вероотступник Симон - да постигнет его проказа Гнесия! - может выполнить угрозу и - да отсохнет язык хулителя! - воздвигнуть себе мечеть рядом с собором Сионским.
   Синклит согласился: если слишком тянуть тетиву, может лопнуть.
   - Да вразумит святой Евстафий, что делать? - тяжело вздохнул старец.
   - Кто вопрошает, тому и отзовется! - Трифилий оглядел синклит. - Или забыли о верном сыне церкови?
   - О господи! Разве Георгий Саакадзе дает забыть о себе?!
   - Не печись, преподобный Феодосий, о беспокойном воине, он опасен царю Теймуразу.
   - Он, прости господи, опасен всем царям, ибо сам помышляет о престоле!
   - Неразумно возводить хулу, отец архидьякон, на истинного сына Картли! Бог да поможет ему в обеих жизнях! Помышлял - и достигнул бы; было время, и народ жаждал под сильную руку стать. И - да не разгневается господь бог за правду! - церковь благословила бы! Годину бесцарствия переживали. - Трифилий укоризненно оглядел черную братию.
   Тревожились, распалялись архипастыри, но так ни к чему и не пришли.
   - Лучше подождать: вдруг Теймураз по наитию пришлет весть, а если нет уступить всегда не поздно.
   В Метехи жаркие споры продолжались. Каждый чувствовал себя, как на аспарези. Поединок! Немалую ловкость приходилось проявлять, чтобы выбить соперника из седла, а самому продолжать скачку. Шадиман без устали внушал, что все, все надо князьям предусмотреть!
   Определив способы, как и на дальнейшее задобрить амкаров, перешли, по настоянию Зураба, к обсуждению, как предотвратить возможное вторжение турок. Хотя многие соглашались с Мирваном, что сейчас предосторожность ни к чему, но Зураб, Андукапар, Цицишвили и Джавахишвили одержали верх, и съезд вынес определение, чтобы каждый замок выставил по сто дружинников для охраны рубежей, граничащих с Турцией. Смену же сил производить по истечении трехмесячного срока.
   Всех удивило, а Шадимана обрадовало заявление Мирвана, что раз съезд решил, то и он пришлет сто дружинников.
   Скрывая улыбку, Мирван думал: "Вот обрадую Георгия! Сокрушался он, что мало дружинников, некого поставить на стражу турецкой черты, а здесь неожиданно шакал и гиены помогли". Мирван внезапно рассмеялся и на вопросительный взгляд Шадимана поспешил разъяснить, что с удовольствием дал бы еще триста дружинников, дабы несли они охрану рубежей, сопредельных с Персией.
   Князь Барата откровенно захохотал. Шадиман укоризненно покачал головой: "И это называется брат!" Липарит заметил: раз желание благородного Мирвана пока невыполнимо, следует вернуться к тому, что выполнимо.
   Тут снова чуть не разгорелся спор. Андукапар с глубокомысленным видом принялся что-то высчитывать на пальцах и, как бы мимоходом, заявил: в Тбилиси у него осталось всего пятьсот дружинников, и он, увы, не сможет ни одного отпустить. Джавахишвили любезно отвесил поклон Андукапару: "Благодарю!" - и вдруг рассвирепел:
   - Выходит, Андукапар, как царский родственник, хочет всю тяжесть забот о царстве взвалить на плечи князей? На что ему в сильно защищенном Тбилиси, на который, к слову, никто не собирается нападать, пятьсот дружинников?
   - А на что Зурабу Эристави в сильно укрепленном Метехи пятьсот дружинников? - отпарировал Андукапар удар противника и подмигнул Фирану.
   - На что? - фыркнул Зураб. - А вдруг ты, Андукапар, вздумаешь напасть на меня? Ведь ты шутник и к тому же здесь у себя дома, а я... Зачем далеко за примером ходить! Подумай только, если бы царю Луарсабу пришла удачная мысль оставить царице Тэкле охрану в пятьсот дружинников, то... и неизвестные злоумышленники не были бы так смелы и... многое могло произойти иначе. Нет, князья, я никогда не был теленком и считаю, что моя охрана в пятьсот дружинников приличествует моему званию.
   Побледнел Андукапар, ринулся было на Зураба, потом ударил кулаком по своему колену, но не произнес ни слова.
   Князья молчаливо одобрили Зураба: им ли не знать, сколько опасностей таит в себе царский замок?
   Молчал и Шадиман. Он не перечил князьям, но решил все же выделить сто дружинников из своей дружины в Тбилиси, ибо Марабду еще опасно оголять. "Итак, - подумал он, - у меня в Тбилиси останется триста дружинников, а в Метехи - двести. Но надо расположить их по-новому. Пятьсот арагвинцев заняли слишком много укрепленных стоянок. У Андукапара в Метехи едва сто пятьдесят наберется, а слуг у скупца пятьдесят. У Симона слуг двести, - так захотел, а телохранителей всего сто... Странно, почему я вдруг стал считать? Неужели всерьез собираюсь напасть на Зураба? Но ни в одном действии Зураба нельзя заподозрить предательство, он владетельный князь, сардар и поможет, вернее заставит князей поднять на былую вершину княжеское сословие. Я не ошибся, привлекая его к восстановлению царства... Чубукчи вчера вечером сказал, что двух коней и лунные плащи пчельник оберегает, как свои глаза. О чем мыслю я? Ведь сейчас решается, быть или не быть расцвету Картли? Странное послание накануне передал мне гонец от Саакадзе... "Найди царя!.." Легко сказать! Что, они на отлогах пасутся? "Царя, а не шута!" А я, Шадиман, что, не вижу: настоящий шут на картлийском троне! "Найди царя!.." На кого Георгий намекает? Если бы согласился... Нет, печаль мне, не такой разговор здесь велся! Мелко, мелко плавают князья! Где расширение царства или хотя бы торговли? Где блеск майдана? Иноземные купцы? Путешественники? Заказ отвлечет амкаров месяцев на семь. А потом? А... а... где дарбази ваятелей? Где книжники? Где искусные певцы, воспевающие красоту женщин? Где остроумные княгини, подобные Хорешани? А еще скажи мне, мой разум! где доблестное, несокрушимое войско?.. Где "богоравный царь"?.. Что-то ушло... Неужели, правда, новое должно прийти? Таков закон жизни? А в чем новое? В обновлении княжеских знамен? Но... это старо и незыблемо".
   Уже дважды Шадимана окликал Цицишвили:
   - О чем так крепко задумался, дорогой Шадиман, - сочувственно спросил Липарит, вглядываясь в осунувшееся лицо Шадимана. - Может, нездоров?
   Шадиман встрепенулся: "Кто? Я нездоров?! Еще никогда не чувствовал себя таким неуязвимым! Что? Снова ссорятся Зураб с Андукапаром? Это тоже старо и... надоело!"
   - Скажу прямо: бешеных собак следует опасаться, ибо одна может погубить сотню дружинников, а сто - тысячу. Но еще опаснее двуногие собаки, ибо их бешенство незаметно для простого глаза.
   Андукапар расхохотался так, будто Зураб на руках прошелся.
   - Саакадзе оказался недальновидным, ибо неосмотрительно передал тебе уменье полководца и хитрость бешеного, а твоим арагвинцам - все перенятое им от воинов великого Ирана.
   - Ты, Андукапар, менее прозорлив, чем я, потому не подверг свои дружины тщательному дублению по саакадзевскому способу, и сейчас моя тысяча стоит твоих трех. - Теперь хохотал Зураб, презрительно взирая на Андукапара.
   "Да, шакал, тебя слишком хорошо выучил Георгий", - насмешливо подумал Шадиман.
   Поднялся новый спор: где собираться для распределения дружинников. Каждый хотел иметь стоянку вблизи своего замка, являющуюся отчасти и защитой.
   - Я другое предлагаю, - Шадиман скрыл в бороде ироническую улыбку. Попросим католикоса, пусть разрешит в Мцхета, - от Тбилиси близко, от многих замков недалеко, а главное: Саакадзе никогда не нападает на владение католикоса.
   - Лучшего и придумать нельзя, - согласился Липарит и царственно повернулся к Мирвану. - А Мухран-батони как советует?
   - Пока ничего не могу сказать. Не один я владею Самухрано. Надо посоветоваться с братьями, племянниками.
   - А может, с Саакадзе? - к неудовольствию Шадимана учтиво спросил Андукапар.
   - С Моурави непременно, - так же учтиво ответил Мирван, - он опытный полководец, а стоянка нескольких тысяч дружинников - дело серьезное. И если что-либо на пользу Картли, всё забывает Моурави, даже вражду с заклятыми врагами. Уже не раз доказал свое благородство.
   Не многих князей охватило смущение, большинство негодующе заспорило: о-о, нет, они ничего не забывают! Разве можно вычеркнуть из памяти, как плебей над ними главенствовал? Как все из страха перед "барсом", уподобляясь ученым зайцам, подымались, когда он входил?
   - Удачное сравнение! - спокойно похвалил Фирана улыбающийся Мирван.
   Сам не зная почему, Шадиман облегченно вздохнул, когда гостеприимец объявил, что царь Симон Второй жалует князей совместной едой...
   Странное разочарование, почти обида теснила грудь Шадимана. "Не насмешка ли это судьбы? Может, на дверях моего чертога следует начертать желтыми буквами: "Здесь покоится князь Шадиман Бараташвили, раб княжеского сословия, любивший перемалывать на ветряной мельнице зерна пустых надежд"?"
   Припомнился Шадиману рассказ какого-то путешественника-генуэзца о том, как цезарь, кажется, Юлиан, вздумал воскресить язычество и устроил праздник весталок, праздник женственности и целомудрия. Разодетые, с венками из живых цветов, разнузданные девушки из семей отверженных, погасив под звуки лир священный огонь, неистовствовали: обнажившись, исполняли чувственные танцы, пели и прославлением распутства осквернили храм. И цезарь понял: как нельзя заставить реку потечь вспять, так нельзя вернуть канувшее в вечность. Праздник радости и красоты обернулся непристойной оргией!
   Нет, не такой съезд нужен ему! А какой?..
   Наконец настал день выборов князей в советники Высшего совета царства. Тут поднялась такая буря, что Шадиману померещилось, будто оранжевые птицы сорвались со свода и шумно захлопали крыльями. Он даже обрадовался: пожалуй, чем-то старым повеяло...
   После дня споров, накричавшись до хрипоты, выбрали в постоянные советники Цицишвили, Шадимана, Джавахишвили, Липарита, Андукапара и Зураба, а остальных князей - в советники не постоянные, в три месяца раз должны они съезжаться в Метехи для обсуждения принимаемых определений, а также для выслушивания предложений.
   На трон взошел Симон. Он милостиво соизволил дать князьям согласие собраться вновь в "зале оранжевых птиц" ровно через три месяца, чтобы выслушать советников, получивших важные поручения.
   Снова празднество в честь благополучного окончания съезда. Поют. Сияют. Пьют. Танцуют. Славословят. Ненавидят. Большой пир. Звучат пандури. Вереница слуг в нарядах любимых расцветок царя Симона вносит на подносах целиком зажаренных оленей, на их развесистых рогах горят сотни свечей. Тут Фиран Амилахвари счел удобным случай пригласить всех к себе в замок Схвилос-цихе на большую охоту.
   Веселая охота! Привалы на живописных опушках! Скачка! Все, все приедут! Еще бы! Ведь благодаря Саакадзе немало времени протомились женихами в своих собственных замках!
   И совсем нежданно царь Симон заявил, что и он посетит Фирана. То ли из приличия, то ли выпитое вино подсказало, но князья бурно принялись благодарить милостивого царя за оказанную им честь совместно поохотиться. И громче других - Фиран.
   Внезапно Фиран насупился: он часто без нужды сдвигал брови в одну черную линию, ибо любил подражать Андукапару.
   - А ты, Зураб, почему безмолвствуешь? Или не достоин я? При всех объясни, чем мною недоволен? Или я плохо просил? Но сам царь меня пожаловал.
   - Я? Я недоволен? Приеду один из первых! А если свершится... - Зураб выразительно взглянул на Шадимана, - приеду не один.
   Шадиман, втайне негодуя на Гульшари, задержавшую владетелей на целую неделю, открыто поддержал ее в тщеславном желании блеснуть перед княжеством широтой души и приказал гостеприимцу всюду, куда возможно, направить гзири за птицей, овцами, медом, фруктами, рисом, маслом, сыром и другим необходимым для прокормления княжеских семейств запасом. Приходилось проявлять заботу о тысяче, а может, и более, их ненасытных слуг, о телохранителях, оруженосцах и дружинниках. О, деревням снова предстоит испытание!..
   "Как будто все хорошо, - размышлял Шадиман, - столпы царства поддержаны, и еще теплится надежда спасти свод его от разрушения. Золотые трубы Картли могут играть гимн ликования. Но почему, почему прокралась в сердце мое скука?.."
   ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
   - Окажи честь чаше! Она в пределах твоих рук.
   - Может, подождем Вардана? - соблюдая вежливость, спросил Арчил-"верный глаз".
   - Пока Вардан придет, голод еще раз о себе напомнит, - решительно разломив чурек, Нуца положила ломти на цветную камку. - Мой Вардан любит последним закрывать лавку: уверен - удача благосклонна к тем, кто не спешит. А я так думаю: удача - своенравная госпожа, сколько не зазывай, как двери ни распахивай, если не по дороге - другой стороной пройдет. А если к тебе держит путь, то хоть и на десять замков закрой лавку, она в щель пролезет. Зачем же напрасно перед удачей заискивать? Не умнее ли притвориться, что тебе все равно? Спокойнее, и дома тхемалевый соус не заплесневеет. Скажи, не правду говорю?
   - Правду, госпожа. Только трудно... даже богу трудно человека переделать.
   - Трудно? - рассердилась Нуца. - А столько андукапаров на земле плодить легко? Мой Вардан настоящий купец, о нем стоит богу беспокоиться! Но если б послушал бог моего совета, не стал бы снисходительно размножать Зурабов!
   - Почему? Вот владетель Арагви осчастливил амкаров, купцов обогащает...
   - Вардан говорит: "Хитрость вместо креста за пазухой держит". Циалу помнишь?
   - Помню...
   - Вчера у нее была. Еще красивее стала.
   - И так бог не обидел.
   - Спокойнее тоже. Раз отомстила, сердце о возмездии больше не молит.
   - Совсем в монастырь ушла?
   - Почему совсем? Пока некуда, а ко мне еще немного рано. Все же такое сказала: "Моурави не любит монахов. Я против него не пойду. И хотя знаю никому не нужна, в монастыре не останусь. Может, кто-нибудь прислужницей возьмет..." Только какая она прислужница, если больше на княгиню похожа? Я подарки игуменье повезла, просила беречь Циалу. Скоро как дочь к себе возьму. Еще и замуж выдам.
   - Не пойдет замуж. Горе сердце ее доверху переполнило.
   - Э-э, Арчил, сердце тоже расчет имеет: день идет, второй идет потихоньку вытесняет горе, ровно ее сердце стучит. А если дети будут, муж доброту покажет - радость непременно заменит горе, вместе не уживаются... О тебе спрашивала...
   - Когда еще увидишь, скажи: и я спрашивал. Пусть хоть десять лет печаль из сердца гонит, все разно ждать буду.
   - Горе мне! Совсем забыла, чанахи сгорит!
   Арчил посмотрел вслед убежавшей Нуце.
   "Хорошо, бог не забывает таких создавать. Если Циала обо мне спрашивает, значит, помнит мои слова. Нуца все заметила. Только теперь не время..."
   И Арчил задумался о происходящем в Тбилиси. Сегодня он в третий раз ходил в Метехи, но чубукчи "змеиного" князя со злорадством заявил: "С гостями господин; приходи через пять дней". Арчил огорченно развел руками: пора ему возвращаться домой, но что будешь делать, и, опустив голову, покорно поплелся к воротам. Едва очутившись за стенами Метехи, он чуть не пустился в пляс: как раз теперь, когда князья здесь, необходимо и ему пребывать в Тбилиси. Хотя и на длину копья нельзя подходить к домику смотрителя царских копошен, но родственник Папуна уже дважды тайно виделся с ним и снабжал важными новостями.
   Назад дней двенадцать, несмотря на требование чубукчи передать послание Моурави через него, удалось ему, Арчилу, настоять на личной встрече с князем Шадиманом.
   Внимательно оглядев гонца, Шадиман тогда строго спросил:
   - Почему не вручил послание чубукчи?
   Арчил поклялся, что не его вина: Моурави приказал в руки князю отдать; разве смел он ослушаться самого Великого Моурави?
   Нахмурясь, Шадиман повысил голос:
   - Ты азнаур?
   - Сын азнаура, светлый князь.
   - Кто такой?
   - Светлый князь, ты знаешь моего отца, азнаура Датико, он верный слуга князя Баака Херхеулидзе, и сейчас вместе с царем в башне Гулаби.
   Прошлое! В памяти оно осталось солнечным бликом. И чем-то теплым повеяло на Шадимана; он прикрыл глаза, еще подвластные волнующим видениям: вот остроумный, с покоряющей улыбкой, царь Луарсаб спешит в тенистый сад, мягко убеждая его, Шадимана, отдохнуть от царских дел и у журчащего фонтана поговорить о красоте неба, о новых шаири, о прелести женских губ... Шадиман вздрогнул, ему почудился шорох и тонкий аромат благовоний, любимых Луарсабом... Поведя плечом, Шадиман словно стряхнул с себя наваждение. И еще подозрительнее посмотрел на Арчила.
   - Выходит, из царских? Как попал к Саакадзе?
   - Сам к Моурави пришел.
   - Сам? Почему?
   - У большой горы всегда прозрачнее источник! Можно, не опасаясь ползучих, жажду утолить.
   - А у тебя к чему жажда?
   - К победам над врагом, светлый князь!
   - А не к науке подбираться к чужим тайнам?
   - Это тоже неплохое ремесло, но я, светлый князь, неученый, - будто не понимая намека, ответил Арчил.
   - Да, пожалуй, неплохо было бы тебя поучить. Выходит, ты беглый?
   - Нет, светлый князь, еще при князе Баака для всей нашей семьи свободу отец получил, куда кто хотел пошел. Я - к Моурави.
   - Значит, ответ велел привезти Моурави?
   - Если пожелаешь, светлый князь.
   Шадиман, будто невзначай, проговорил:
   - Тогда оставайся здесь, позову. Может, у Арчила, старшего смотрителя конюшен, поживешь?
   - Азнаур Папуна тоже такое советовал, но, если позволишь, светлый князь, погощу у своего родственника.
   Арчил, не мигая, ясными глазами смотрел на князя. "Ну чем не ангел небесный?" - усмехнулся Шадиман. Скрестив руки на груди, он перевел взгляд с Арчила на алтабасовые занавеси, скрывавшие свод. Они слегка колыхались, то ли от ветерка, то ли от притаившегося там чубукчи.
   "Допустим, этот плут - лазутчик, - заключил Шадиман. - Так ведь и я сам, везир Метехи, разве обхожусь без них?" И, приказав Арчилу явиться через неделю, он снисходительно отпустил его.
   Родственников у Арчила-"верного глаза" в Тбилиси не было, но это не помешало ему удобно устроиться у родственника амкара Сиуша - садовника, живущего отдаленно в тиши Крцаниси.
   Сиуш сообщил ему о переменах в амкарстве:
   - Что будешь делать, дорогой, соскучился народ. Целыми неделями ждали, пока какой-нибудь женщине котел для варки пилава понадобится, или медный кувшин, или подковы кузнецу. Разве может амкарство так жить? Уже многие стали заглядывать в "сундук щедрот амкарства". Многие почти задаром, лишь бы работать, мелкие вещи для продажи в деревнях изготовляли. Все терпели, думали - временно. Сильно ждали Моурави. Но сам видишь, князья трон укрепили. Сразу заказы посыпались. Для царского войска все надо. А Зураб Эристави сколько заказал! Ни одно амкарство без работы не сидит. Вчера глашатай оповестил, что князья, используя приезд, тоже решили обновить для дружин оружие, одежду, конскую сбрую. На три года, ручался, работы хватит. Купцы едва успевают товар на прилавок бросать. Тбилисцы тоже испугались: вдруг им не останется! Что видят - цапают, и амкаров заказами забросали. Оказывается, вся посуда состарилась, и в бедных и в богатых домах. Где обезьяны раньше были?