Антропов Юрий. Самосожжение

   - Ничего не понимаю... - Гей тоже машинально сделал короткую рокировку. Зачем руду-то покупать, если у нас есть своя собственная?
   Мээн саркастически рассмеялся:
   - Я тоже долго не мог ничего понять. А потом уразумел, что к чему. И даже как бы научное название дал этому явлению.
   - Какое название? - насторожился Гей.
   - ЭФФЕКТ ВЕЛИКОЙ ГЛУПОСТИ.
   О господи! Час от часу не легче. Именно это словосочетание Гей считал своим собственным изобретением. А выходит, что он всего-навсего плагиатор.
   Такие дела.
   А Мээн опять перешел на монолог, но уже с нотками трагика:
   - Все перепуталось, как в плохой игре в шахматы! Рудники и металлургические предприятия вместо добычи металлов косят сено совхозам! Впору новый цех открывать - сельскохозяйственный, скажем, цех полиметаллического завода, не слыхивали про такой? Любой капиталист ополоумеет от подобной технической новости! Свой собственный сельскохозяйственный инвентарь содержим! А сколько специалистов завод отдает каждое лето на сеноуборку, на хлебоуборку, на картофелеуборку, на уборку помидоров, огурцов, черт знает чего!.. А на овощную базу кто посылает своих работников почти каждый день? Завод!..
   Кажется, он бы еще долго перечислял все виды непроизводительных, с его точки зрения, посторонних работ, на которые посылались специалисты полиметаллического завода, и надо бы послушать, пожалуй, из вежливости, да все это Гей знал не хуже Мээна, давно уже знал, и писал про это, и жаль ему стало нервную систему хорошего шахматиста, а также и свою нервную систему пожалеть не мешало бы, и он сказал Мээну вроде бы веско, со значением, пытаясь сбить с него запал:
   - Все не перепуталось, Матвей Николаевич, как вы изволили выразиться, а все пришло в то естественное состояние, в какое все должно было прийти рано или поздно. Мы - хозяева своей земли, это общеизвестно, вы не хотите, я полагаю, оспорить эту аксиому? Ага, нет! - быстро сказал Гей, не давая Мээну рта раскрыть. - Очень хорошо! Итак, все вокруг - общенародное достояние. Следовательно, мы всё должны делать сами. Хлеб косить, металл плавить, книги писать, капусту перебирать, коров доить!..
   Гей ненавидел себя в эту минуту, но он спасал, как ему казалось, человека.
   До того разволновался несчастный Мээн!
   Этак можно инфаркт схлопотать.
   - А вы!.. - задыхаясь от гнева, воскликнул Мээн. - Вы тоже гнилую капусту на базе перебираете?!
   - Конечно! - счастливой улыбкой просиял Гей. - А как же!
   Мээн посмотрел на него как на умалишенного:
   - Значит, по-вашему, это и есть естественное состояние?
   - Конечно!..
   Мээн долго молчал, уставясь в одну точку на шахматной доске и все ниже склоняя голову, будто в нем отказывала какая-то пружина.
   И Гею жалко стало Мээна.
   И Гей сказал:
   - Возможно, в чем-то вы и правы, но только отчасти... - Гей поморщился, злясь на себя. - Вы как будто не учитываете, что ваши горняки и металлурги, не говоря о их женах и детях, каждый день должны что-то есть. Уже сегодня. Сейчас. Вот сию минуту!.. - Гей понимал, что говорит с Мээном как с больным, но тон изменить уже не мог, да и говорить ему, в сущности, было нечего. - И Бээн решает этот вопрос разумно и гуманно. В вашем городе всегда есть в магазинах и яйца, и куры, и овощи из парников при Комбинате, и даже шампиньоны, говорят, скоро появятся!..
   - И тем не менее все это жуткая партизанщина! - перебил его Мээн. - И рано или поздно такой стихийный метод будет осужден и решительно отвергнут! Экономика должна развиваться по своим естественным законам, которые нельзя нарушать волюнтаристски! И рано или поздно, - повторил Мээн уже в ярости, Бээн будет сброшен со своего конька!..
   - Напротив, - без выражения сказал Гей, понимая умом всю правоту убеждения Мээна, - очень скоро Бээн окажется на коне. То есть я не хочу сказать, что такой метод, каким пользуется Бээн, получит открытое одобрение, но тем не менее очень скоро, судя по всему, Бээн окажется на коне...
   И как раз тут вернулся Бээн.
   Появился как дух святой!
   Или как сила нечистая, сказала бы Анисья, бабушка Гея.
   И услышал последние слова Гея.
   А может, и не только последние.
   И насмешливо сказал:
   - А я всегда был на коне...
   Мээн вспыхнул, просто кумачовым стал, но тут же и угас.
   Бээн критически оглядел их позиции.
   - Э!.. - сказал он презрительно. - Тоже мне шахматисты... Даже половину партии не успели сыграть!
   - Ортодоксальная защита, - промямлил Мээн, - закрытого дебюта...
   - Вижу, что закрытого... - усмехнулся Бээн. - Давай-ка закрывай его окончательно!
   И он сделал шаг к креслу, на котором сидел Мээн.
   Было такое впечатление, что если Мээн вскочить не успеет, то Бээн плюхнется прямо на него.
   Но Мээн успел!
   И даже свои фигуры вернул на исходные позиции!
   Гей глазам своим не верил.
   Впрочем, чему же тут удивляться, сказал он себе, сейчас и я отличусь проиграю Бээну, да так быстро проиграю, что Мээн глазам своим не поверит.
   И ведь правда - проиграл!
   Хотя Мээн, чемпион Лунинска по шахматам, перворазрядник, не раз и не два сдавался Гею, который, может, и не был силен в дебюте - честно сказать, слабо Гей начинал, слабо, - но зато был небанален в середине партии, а нередко и в конце показывал неожиданные, смелые решения.
   А Бээн, кстати заметить, в чемпионате Лунинска не участвовал.
   Вероятно, он считал себя игроком куда более высокой лиги.
   Именно так это называется.
   Возник тихий, как бы печальный звон колокола.
   Алина с тревогой смотрела на Гея.
   Только бы не обжегся! - думала она.
   И все норовила задуть свечу.
   Но Гей увертывался.
   Хотя жидкий парафин стекал из-под язычка пламени по стенкам подсвечника и жег, наверно, руки Гея.
   Но этот огонь, должно быть, слабее того был, который сейчас полыхал в душе Гея.
   В тот же вечер, после отъезда Бээна домой, Мээн достал из своего кейса нечто вроде путеводителя по Лунинску, роскошную книгу с золотым тиснением, и прочитал Гею:
   - "В тысяча семьсот восемьдесят пятом году рудознатец Л. А. Феденев составил описание земель, расположенных по рекам Убе и Ульбе, а на следующий год экспедиция Риддера у подножия сопки Свинцовой обнаружила отвалы древних разработок, в которых были найдены куски руды с содержанием золота, серебра, меди и свинца. На месте древних отвалов была организована, - прочитал Мээн с нажимом, - добыча руды, положившая начало становлению рудника, названного Риддерским..."
   Гей понимал, куда клонит Мээн.
   - А на Шубинке, - Гей назвал рудник Лунинска, который должны были ввести в строй еще в прошлой, а может, в позапрошлой пятилетке, - когда будет организована добыча руды?
   Мээна словно током ударило.
   - Никогда!..
   - Ну, это вы чересчур...
   А Мээн уже завелся:
   - Я вас спрашиваю! - Он ладонью ударил по обложке с золотым тиснением. Как это было возможно тогда, при царе Горохе, при том уровне технического развития?! И почему это невозможно теперь, в век энтээр?
   Ага, он выбрал Гея в качестве громоотвода...
   Вот чего не терпел Гей - этой роли.
   - Подумать только! - накалялся Мээн. - В год открытия месторождения, не дожидаясь высочайшего указа, уже была организована добыча руды, а как только Екатерина Вторая подписала Указ: "Учинить сильной рукой разработку Риддерского рудника и строить на нем плавильный завод", - сразу же началось строительство рудника, и он был введен в действие со всеми подсобными сооружениями в том же году! Это, знаете ли, фантастика. С точки зрения современного технократа. Ничего подобного я не могу себе представить! У нас после разведки месторождения проходит подчас несколько пятилеток, прежде чем начинает работать рудник на новом месторождении. Возьмите, например, Шубинку...
   - Стоп! - сказал Гей. - Стоп!.. - И он тоже ладонью хлопнул по столу. - Вы почему эту пламенную речь не произнесли на бюро горкома, а может, и на бюро обкома партии? Пророков наверняка бы воспринял позитивно ваш героический пафос...
   - Пророков? - будто очнулся Мээн. - При чем здесь Пророков?.. Я же вам про историю...
   И Гей вспомнил, как Мээн вскочил с кресла во время шахматной игры, уступая место Бээну.
   И Гей сказал:
   - Кое-кто думает, что на то или иное явление нашей действительности проще всего найти ответ не в современности, а в истории. Особенно если она с золотым тиснением на обложке. Блеск золота способствует, во-первых, тому, что этот человек начинает свято верить в само существование такого понятия, как история, а во-вторых, он безусловно верит в благородные деяния самых разных исторических деятелей. По этой логике такие люди через много лет будут свято верить в то, что происходит нынче, хотя сейчас они меньше всего верят в настоящее, ибо рано или поздно все то, что происходит в наши дни, тоже станет историей, и вовсе не исключается, что у этой новой истории тоже будут обложки с золотым тиснением...
   Это был монолог трагика.
   Мээн молча ушел из резиденции.
   И больше Гей не встречал его - ни в Сибири, ни в Москве.
   Говорили, что Мээна понизили, назначили начальником цеха - то ли потому, что в Мээне оценили технократа, то ли потому, что просто-напросто Бээн по достоинству оценил реплику Мээна.
   Ну ту самую, насчет коня...
   И вот они встретились здесь, в Татрах.
   Да, но самым первым человеком там, в Лунинске, с кем Гей играл в шахматы, был не Мээн и даже не Бээн.
   Пророков!..
   С ним Гей играл и в бильярд.
   Хотя играть в бильярд Гей не любил.
   Но в тот раз, во время того самого Всесоюзного совещания, вроде бы не было другого выхода, как сесть за шахматную доску и расставить фигуры, а потом перейти в другой зал, взять кий, натереть его мелом и расставить по сукну шары.
   Была запланированная программой совещания культурная пауза.
   Кстати заметить, подавали и квас, коллекционный, может быть, из подвалов Нового Света.
   Впрочем, был не только квас.
   Каждый пил что хотел.
   Например, фанту или пепси-колу.
   И сколько мог.
   В соответствии с законами гостеприимства.
   А потом уже началась культурная пауза.
   Непосредственное, личное, как бы неофициальное общение всех участников совещания, ну почти всех, Гей вошел в этот круг как подающий надежды социолог, который время от времени печатался в центральной прессе, о чем Пророкову могли уже и сказать.
   К тому же он был земляком, лунинцем.
   И Пророков успел как бы дать ему задание - написать о Бээне. Очерк под названием СОВРЕМЕННИК.
   Вот почему Пророков позвал Гея сыграть сначала в шахматы, а потом и в бильярд.
   Но Гею тут особо нечего вспомнить.
   Он проиграл и в шахматы, и в бильярд.
   Как и Бээну.
   Тягаться Гею с Пророковым было еще труднее.
   Пожалуй, просто невозможно. Куда более высокая лига...
   Так что и это воспоминание ничего не добавило к образу Пророкова.
   Разумеется, поговорить по душам с Пророковым в тот раз Гею не удалось.
   И тут, когда Алина уже взяла было Гея под руку, возвращая его к действительности, он вдруг воскликнул:
   - Постойте, ради бога!..
   И раздался звон колокола.
   Тихий и вроде как печальный.
   - По ком он звонит? - спросил Гей.
   Алина удивилась его вопросу.
   Но Гей сам же и ответил:
   - Он звонит по тебе... То есть и по мне тоже... Это сказал не я, но мог бы сказать и я...
   Да, коли уж он вспоминал Пророкова то и дело, как бы все же претендуя на воссоздание его образа если уж не из атомов и молекул, то из реальных фактов канувших в Лету встреч с этим замечательным во многих отношениях нашим современником, то, может быть, все-таки есть смысл приобщить к делу - именно так это называется - давнее, отмеченное тысяча девятьсот семьдесят восьмым годом exercise (следовательно, сделанное до высказывания Ивана Афанасьевича Бондаренко), которое Гей осуществил на Всесоюзном совещании уже не в Лунинске, а в Западной Сибири?
   Собственно говоря, это exercise уже упоминалось в сцене встречи Пророкова с Геем в столичном аэропорту Внуково.
   - Ты чего там понаплел? - с мягким укором спросил Пророков бедного автора, ну и так далее.
   Стало быть, есть прямой смысл восстановить это exercise Гея, хотя в Красной Папке его и не было.
   ЗАПАДНАЯ СИБИРЬ. 1978 ГОД
   Человека, о котором хочется вспомнить сегодня, в здешних краях знают и помнят хорошо. По виду он могучий сибиряк, да и характер у него под стать облика - своеобразный, вбирающий в себя прозорливый ум и природную сметливость, деловую хватку и твердость духа, даже жесткость известную, когда без нее нельзя, а еще он и душевный, остроумно-веселый в общении и трогательно любит хорошую песню. Однажды он смущенно признался в присутствии Льва Ошанина, что прослушал его "Бирюсинку" двенадцать раз подряд, когда впервые попала к нему пластинка с этой песней...
   В Юго-Восточной области, куда назначили его после Западной Сибири, он сразу начал с того, что прямо из аэропорта поехал не в обком партии, а на берег Иртыша, где долго и как-то трудно возводили мост, до зарезу необходимый хозяйству области. Поговорил сначала с рабочими, а потом и с руководством. А два часа спустя, приехав в обком, пригласил секретарей и других ответственных товарищей и спросил не то чтобы строго, но отрезвляюще конкретно: "Это что такое дело-делается с автодорожным мостом?.."
   "Что такое дело-делается" - на первый слух странную эту фразу слышали потом в Юго-Восточной области не раз и не два. С приездом в область этого человека, в сущности, начался там новый стиль работы.
   А теперь я спрошу сибиряков: а разве не такой же стиль руководства определял успех нефтяников Западной Сибири и тогда, когда в Салыме, например, прямо на карте геолога Ф. Салманова было немедленно, как только стала ясна суть дела, начертано карандашом секретаря обкома партии: "Срочно организовать здесь экспедицию и главным... нет, начальником экспедиции сделать Салманова"? Ведь именно так решалась судьба нового месторождения.
   Как уже догадались, наверное, имя этого человека - Константин Александрович Пророков. Откровенно признаться, знакомство с ним и теперь уже многолетнее общение оказали на меня немалое влияние. Всякий раз я диву даюсь, когда воочию вижу деятельную мощь этого человека, взращенного нашим строем. Мне становится понятной сущность многих сложнейших социально-политических явлений, экономической да и культурной политики нашей партии, когда я вижу Пророкова в работе, в многообразных его делах. И отчетливо понимаю в такие моменты, что воссоздание подобного образа средствами художественной литературы нашей - дело и ответственное и творчески многосложное...
   - Копирайт, - сказал Гей, усмехнувшись.
   Алина с тревогой смотрела на него.
   - Он спросил меня с мягким укором без всякого предисловия, когда я встретил его в аэропорту:
   ТЫ ЧЕГО ТАМ ПОНАПЛЕЛ?
   Алина теперь поняла, о чем он думал.
   - Бээн? - спросила она.
   Он промолчал, поразившись тому, что она знает Бээна.
   - Пророков? - спросила она.
   Гей был точно в столбняке.
   ЮГО-ВОСТОЧНАЯ ОБЛАСТЬ. 1978 год.
   ЦЕНТРАЛЬНОМУ КОМИТЕТУ КПСС О СЕРЬЕЗНЫХ НЕДОСТАТКАХ ПЛАНИРОВАНИЯ КАПИТАЛЬНОГО СТРОИТЕЛЬСТВА И ТЕХНИЧЕСКОГО ПРОГРЕССА МИНИСТЕРСТВОМ ЦВЕТНОЙ МЕТАЛЛУРГИИ СССР
   ...Ввиду распыления материальных и денежных ресурсов по многочисленным объектам, необеспечения финансированием и оборудованием, наиболее важные объекты не введены в эксплуатацию в сроки, предусмотренные народнохозяйственным планом. В то же время начиналось строительство новых объектов, что привело к увеличению незавершенного строительства.
   На Лунинском комбинате полиметаллов с 1966 года снижаются темпы прироста добычи руд вследствие значительного отставания сырьевой базы.
   Развитие рудников Лунинска значительно отстает от проектных сроков. Свыше десяти лет строится Шубинский рудник при норме строительства четыре года. Из девяти миллионов рублей капитальных вложений выделено и освоено четыре миллиона рублей.
   ...Рудники комбината не имеют элементарных бытовых помещений для горняков и культурно-бытовых объектов.
   Ну и так далее, тому подобное.
   Это был документ на шести страницах.
   С грифом СЕКРЕТНО.
   За подписью секретаря обкома КП Пророкова.
   Гей помнил наизусть лишь эти четыре абзаца.
   Впрочем, остальные были похожи на эти четыре.
   А весь текст хранился в Красной Папке.
   - Но не мог же я выступать с высокой трибуны с критикой Министерства цветной металлургии СССР! - воскликнул Гей в отчаянии.
   - Тогда бы это понравилось Бээну, - сказала Алина. - Он все время воевал с министерством...
   Гей опять посмотрел на Алину, однако уже не с удивлением, а с испугом.
   И опять не спросил, откуда она знает Бээна.
   И они вышли из церкви.
   И вдруг в ужасе Гей воскликнул:
   - Моя Красная Папка!..
   И метнулся назад, в церковь.
   Алина едва успевала за ним.
   Красная Папка лежала возле свечи.
   Гей схватил ее, прижал к себе.
   - Как это могло случиться?!
   - У вас в руках был подсвечник...
   - Гильза!
   - Подсвечник.
   - По-моему, гильза...
   Это уже начинало злить Алину.
   Она молча пошла к своей машине.
   Гей оглянулся на церковь.
   Нет, она не сгорит, она испарится в доли секунды.
   Чудо гения человеческого.
   Будут разрушены, расплавлены все памятники, барельефы и горельефы, фрески и чеканки во всех городах и весях мира, исчезнут во тьме веков изображения самых разных князей и баронов, политиков и авантюристов, маршалов и пиратов, ученых, убийц, врачей, проституток, хоккеистов... кого там еще?.. писателей, художников, артистов, передовиков труда и лауреатов разных премий, изображение в рост Аллы Пугачевой, как лучшей певицы всех времен и народов, и бюст Николая Озерова с микрофоном и клюшкой в руке, как выдающегося мастера художественного слова... все, все будет уничтожено, разрушено и расплавлено, все дотла, останутся одни атомы и молекулы, а также бесформенные кристаллические решетки отдельных неодушевленных предметов из интернационального строительного материала, то есть железобетона.
   Алина сигналила, но звук словно не доходил до Гея, и тогда она ослепила его светом фар.
   - Вы едете или нет?
   Он услышал звон колокола...
   От подъезда "Гранд-отеля" тяжелой рысью к ним бежал Мээн.
   - Фу!.. Думал, не застану! - Мээн перевел дух. - Сматываетесь без меня? Он улыбнулся и быстрым круговым движением облизнул губы. Он опять был похож на варана, и Гей, прижимая к груди Красную Папку, невольно попятился. - Звоню, звоню тебе, а ты снял трубку, буркнул какое-то непотребное слово - и опять отключился!
   - Я думал, что это Георгий звонит...
   - Хм, Георгий! Ох, выведу я тебя на чистую воду! - Мээн достал очки, надел их и посмотрел поверх стекол на Гея. - Слушай, все хотел спросить тебя... Что там в этой бээновской папке, а?
   Гей прижал ее к себе еще крепче.
   - Да я не конфискую! Письма у него там любовные, что ли? - Мээн со смехом посмотрел на Алину.
   Она включила зажигание. Гей быстро плюхнулся на сиденье и захлопнул дверцу. Мээн успел, однако, встать перед машиной. Алина и Гей, помедлив, открыли окна - каждый со своей стороны.
   - Ну мы поехали... - сказал Гей, высовываясь.
   - А то ведь я газану! - усмехнулась Алина.
   - Да, с вами отдохнешь, расслабишься... - Мээн снял очки и спрятал их. Ведь я же успел народ организовать!
   - Какой народ?
   - А свадебную компанию-то! Сидят в номерах, ждут моих указаний. Так что явка на мероприятие будет стопроцентной! - Мээн опять оживился.
   - Не трогайте их! - сказал Гей. - Этого еще не хватало... И вообще, это никакой не пикник. Мне по работе туда надо. Командировка.
   Мээн озадачился, шляпу сдвинул на лоб и почесал затылок.
   - Да, с тобой не соскучишься... Темнишь чего-то! - Мээн с подозрением смотрел на Гея. - Земляк, называется... Встретились на чужбине, я тебе обрадовался как родному, а ты меня бросаешь с этими масками, фантомами!
   - Вам не привыкать быть с масками, фантомами... - язвительно сказал Гей.
   - Но этих не я же породил! - Мээн кивнул на отель.
   - Какая разница... - сказала Алина.
   - А если никакой, - уцепился Мээн, - то давайте вместе, коллективом, снимем с них эти маски, как порождение буржуазной действительности!
   - Для этого перво-наперво нужно отменить капитализм, - сказал Гей.
   - И отменим!.. Я уже сказал им, что идем в горы. Высоко. Попотеть придется. А им трын-трава! Скучно, видите ли... Под вашим, говорят, руководством - хоть куда!.. Ну, думаю, устрою я вам расширенную выездную планерку! До конца жизни помнить будете этот ночной уик-энд! На первом подъеме, думаю, очухаетесь и поймете, что к чему! Я же в молодости альпинизмом увлекался... - Мээн посмотрел на Алину. - Так что есть возможность прополоскать им как следует мозги... как бы попутно с восхождением... - И Мээн подмигнул Гею. - Я уже назвал это мероприятие восхождением к истине. Так что ты как социолог будешь доволен!
   Может быть, все-таки сказать ему, куда и зачем я еду? - подумал Гей.
   Но тут Алина и впрямь газанула прямо с места. Гей видел, как Мээн помчался к отелю той же тяжелой рысью.
   Чуть позже, когда выехали на автобан, Алина спросила с усмешкой, кивая на Красную Папку, которую Гей прижимал к своему животу:
   - Все же что у вас там - любовная переписка?
   Гей улыбнулся:
   - Ах, если бы!.. - Он помолчал и сказал со вздохом: - Писем здесь нет. Ни единого!.. - Он опять помолчал и опять вздохнул: - Все письма были уничтожены...
   Да, это правда. Писем в Красной Папке не было. Впрочем, их не было там никогда. Письма - это был особый отдел в семейном архиве. Нечто вроде особого секретного отдела. Хотя ничего секретного, само собой разумеется, в этих семейных письмах не было, а может, и особого - для кого как. И так уже было заведено еще до появления Красной Папки, что этим особым секретным отделом ведала сама Алина.
   Вероятно, потому и выпало ей заведовать этим новым для молодой семьи отделом, что Алина первой проявила известную женскую сентиментальность, с понятным умилением перечитывая по несколько раз любовные послания молодого Гея, которые тот отправлял ей во время командировок в район Гонной Дороги когда они жили еще там, в Лунинске.
   Письма складывались в коробку из-под печенья. Но эта коробка с письмами поначалу, естественно, не была отделом. Тем более особым секретным. Это была просто коробка с письмами. Где, между прочим, стали оседать и письма самой Алины, которые она отправляла Гею, когда он бывал в своих геологических экспедициях в районе Гонной Дороги.
   Эти письма Алина не то что экспроприировала в пользу народа как представляющие историческую ценность бумаги будущего социолога - просто она брала их у Гея как бы на время, перечитать, перепроверить свои ощущения и чувства, которыми любящая молодая жена поделилась с мужем неделю-другую назад.
   И так как Гей получал от Алины, своей любимой жены, в действительности все то, о чем она писала ему, и знал, что получит все это и завтра, и послезавтра, и год, и много лет спустя, то он и отдавал Алине все эти ее письма без всякого опасения.
   Ведь он любил Алину.
   Как же он мог не любить ее письма?
   По сути дела, эти письма были единственными ценными бумагами Гея.
   Вместо облигаций.
   И Гей просто-напросто доверял письма Алины самой Алине.
   Без всякой расписки.
   Без всякого залога.
   Впрочем, залогом была его любовь к Алине и любовь Алины к нему.
   Разве не так?
   И вот в один прекрасный момент эти письма уже не стали помещаться в коробку из-под печенья.
   И Алине пришлось ломать голову над тем, где и как хранить эти письма.
   Она отделила для них место в шкафу.
   То есть нет, не в шкафу - никакого шкафа у них не было, причем очень долго.
   Она отделила это место в кухне, на посудной полке.
   Хотя нет. Никакой посудной полки у них тоже не было.
   Она отделила это место бог знает где.
   Это место было непостоянным, как тайник опытного резидента.
   Это место могло быть то под подушкой, то под матрацем, а то и в тазике под несвежим бельем в ванной.
   Мало ли где!
   Может, наконец, и в шкафу, который все же появился у Алины.
   Словом, Алина и сама не заметила, как возник особый секретный отдел.
   Но с некоторых пор доступ к письмам был закрыт. Для простых смертных.
   Гей оказался, увы, в числе простых смертных.
   Алина сказала ему, что от старых писем много пыли.
   А Гей был склонен к аллергии, в том-то и дело!
   Алина проявила к нему своеобразное милосердие.
   Собственно говоря, доступ к письмам потому-то и был закрыт, что самих писем уже не существовало.
   Доступ к тому, чего нет, - это абсурд, могла бы теперь сказать Алина, сказать вполне логично, если бы Гей завел запоздалый разговор о выдаче своеобразного разрешения на пользование архивными документами для творческих целей - именно так это называется.
   Письма были просто-напросто разорваны Алиной.
   Недозволенный акт архивариуса!
   Не сожжены, нет, что имело многочисленные аналоги в истории, может, не столь далекой, а потому вроде как входило в обязанность архивариуса - при неких чрезвычайных ситуациях - и, значит, как бы снимало вину персонально с архивариуса, персоны маленькой, подневольной, по сути неперсонифицированной, которой всучить коробок спичек в руки - все равно что по носу щелкнуть.