Если радар принимал именно то, что он показывал, пришельцы были в Нью-Йорке. Наверно, что-то привлекло их сюда, иначе зачем бы им забираться так далеко на север, а не продолжать развлекаться в Рио или Мехико?
Однако пока было не похоже на то, что их привлекало нечто необычное, что можно встретить только в Нью-Йорке. То, что после века, проведенного в жарких странах они перебрались на север, казалось просто невероятным.
Филипс размышлял обо всем этом и постепенно приходил к выводу, что, может быть, и не было никаких пришельцев — просто ложная наводка. Но вчера утром, разговаривая с Мак Комбом, он убедился, что его надежды не оправдались. Первое нападение произошло. Охота началась.
Инопланетные хищники бродили по улицам Нью-Йорка. И Филипс не знал, где их искать. Но до вылета оставалось еще немного времени, и он принялся в который раз изучать отчет, полученный недавно по факсу, пытаясь прочесть между строк, что понадобилось пришельцам в Нью-Йорке.
Глава 5
Глава 6
Однако пока было не похоже на то, что их привлекало нечто необычное, что можно встретить только в Нью-Йорке. То, что после века, проведенного в жарких странах они перебрались на север, казалось просто невероятным.
Филипс размышлял обо всем этом и постепенно приходил к выводу, что, может быть, и не было никаких пришельцев — просто ложная наводка. Но вчера утром, разговаривая с Мак Комбом, он убедился, что его надежды не оправдались. Первое нападение произошло. Охота началась.
Инопланетные хищники бродили по улицам Нью-Йорка. И Филипс не знал, где их искать. Но до вылета оставалось еще немного времени, и он принялся в который раз изучать отчет, полученный недавно по факсу, пытаясь прочесть между строк, что понадобилось пришельцам в Нью-Йорке.
Глава 5
Удушающая жара стояла и все следующие дни. Толстое, пропитанное миазмами одеяло тропического воздуха окутало задохнувшийся под ним город и не собиралось исчезать, даже малейшего намека на это не было.
Расследование резни на углу Бикман и Ватер, насколько знали Шефер и Раше, не дало никаких результатов, что не удивительно — во время следствия их не подпускали близко к месту происшествия, и никто, у кого они ни спрашивали, не знал, кто так круто обошелся с гангстерами. Ходили слухи, что к расследованию были привлечены федеральные силы.
Шефер недвусмысленно дал понять, что ему это не нравится.
— Эй, Шефер, не стоит так напрягаться. Ты ведь прекрасно знаешь, что, когда дело будет закончено и оформлено, с ним можно будет ознакомиться, — напомнил ему Раше. — Даже ребята из ФБР иногда неплохо справляются со своими задачами.
— С каких это пор это их дело?
— С тех пор, как они так решили, — ответил Раше. — Слушай, Шефер, черт с ними и с этим делом.
— Это не их город, — огрызнулся Шефер.
— И не твой тоже.
— Когда в городе появляется очередной убийца панков, я стараюсь его арестовать. В течение трех лет это была моя работа...
— Шефер, ты больше не занимаешься наркобизнесом.
— Ты думаешь, он больше не существует?
— Я думаю, проблемы наркобизнеса уже не наша забота.
Шефер определенно не был согласен с этим, но спорить не стал.
Это и правда их не касалось. За это дело взялось Федеральное Бюро Расследований и никто не собирался делиться информацией с простыми полицейскими детективами, пусть даже и специалистами по убийствам.
Раше тоже был недоволен сложившейся ситуацией. Он отлично знал, что всякое преступление, в особенности отличающееся жестокостью или труднообъяснимое, чаще всего повторяется, если преступник не сидит за решеткой. Его просто тошнило от мысли, что он может еще раз увидеть такую же резню. К тому же детектив вынужден был признаться, что ни разу не слышал, чтобы агенты ФБР сделали что-нибудь путное. Никто из них не «прочесывал» документы полицейского управления, никто не расспрашивал полицейских, патрулировавших здание, никто не интересовался детективами, специализирующимися по убийствам и наркобизнесу.
Он даже подумывал, не позвонить ли ему в какую-нибудь газету, например, сделать анонимный звонок в «Ньюс-Дейли», с целью подстегнуть ребят из ФБР. Но газетные репортеры были для Раше как зубная боль. Он их терпеть не мог точно так же, как федеральных агентов. Нет, Раше стал бы заниматься подобными вещами только в том случае, если бы изнывал от скуки. Но работы у него и Шефера было предостаточно.
Например, через день после резни турист из Миссури перепутал и сел на паром, идущий на остров Свободы вместо того, чтобы отправиться на остров Статен. Узнав об ошибке, он обезумел и взял в заложники трех пассажиров, а потом зарезал одного из них, а Шеферу с Раше пришлось копаться в этой грязи.
Раше пришлось провести вечер, слушая неистовые споры юристов, пытающихся прийти к единому мнению по поводу того, является ли происшедшее преднамеренным убийством. А Шефер в это время пытался вернуть семью туриста обратно в Миссури и бесконечно общался с его многочисленными родственниками и друзьями покойного.
На следующий день произошло не менее значительное событие: не на шутку повздорили торговцы наркотиками с Ямайки, сомалийские оружейные воротилы и сербские террористы. Сложные связи между этими организациями в одночасье рухнули благодаря ямайцам, решившим все забрать себе. Когда осела пыль и большинство участников разборки были отправлены в тюрьму или в морг, Раше помог перевезти конфискованное оружие в полицейскую лабораторию в Вест Твентифе для исследования.
Некоторые виды этого оружия Раше видел впервые. Он узнал русские автоматы и реактивные гранаты (хоть он и не мог понять, зачем они понадобились ямайцам), но часть конфискованного товара контрабандистов выглядела скорее как запасные части реактивного самолета, а не оружие.
Шеферу приказали держаться подальше — очевидно, капитан Мак Комб не доверял ему, особенно когда под рукой было три тонны оружия.
В ту же ночь два панка, решив самоутвердиться, попытались убить Шефера из засады. Первый выстрел не попал в цель, а во второй раз им выстрелить уже не удалось. Оба остались живы. Один отправился в тюрьму, а второй в больницу.
Такая загруженность — обычное дело в отделе, занимающемся убийствами, поэтому Шефер и Раше решили проигнорировать стрельбы, которые происходили в тире полицейского управления на следующий день. У них не было времени на тренировки.
Что до Раше, он не стал бы беспокоиться об этом в любом случае из-за ужасной жары, даже если бы ему не предстояла бесконечная возня с бумагами. А Шефер, похоже, весь Нью-Йорк считал своим стрельбищем.
Тир находился в подвальном этаже полицейской академии в Западном конце Двадцатой улицы, под лабораторией. Им мог пользоваться каждый имеющий лицензию на оружие в пределах города. Полицейские были обязаны там время от времени тренироваться. Большинство, включая Раше и Шефера, не пренебрегали этими обязанностями. Но в этот раз, когда случилось несчастье, их в тире не было.
Полдень уже миновал. Шестеро стрелков, полицейских и гражданских, расположились на огневой линии. Они обмахивались бумажными мишенями и жаловались на жару всякий раз, когда смолкал шум выстрелов и появлялась возможность перекинуться словечком. Неиспользованные мишени трепетали в ветерке вентилятора, но тир все равно напоминал парную. Пиджаки беспорядочно валялись у ног гражданских, и ни одна полицейская рубашка не была застегнута как положено, на все пуговицы.
В коридоре раздались уверенные шаги Ричарда Стилмана, преуспевающего полицейского офицера, опытного и жизнерадостного. Денек у него выдался, как всегда, напряженный, но он сумел выкроить немного времени и пострелять в тире. Он заметил, как в коридоре впереди него что-то вспыхнуло, но он не обратил на это особого внимания, насмотревшись за последние дни на разнообразные эффекты, возникающие благодаря жаре.
Он вошел через стеклянную дверь и помахал Джо Салвати, сидящему за кассой, скользнул взглядом по витрине с оружием, по сейфу с боеприпасами, на секунду взглянул в окно. На то, что дверь за ним закрывалась гораздо дольше, чем обычно, он внимания не обратил.
— Эй, Джо, как дела? — спросил Стилман, сбрасывая пиджак. Из кобуры под мышкой торчала рукоятка револьвера сорок пятого калибра.
— Неплохо, — отозвался Салвати.
Стилман достал револьвер.
— Надо немного попрактиковаться, — улыбнулся он.
— Смотри, не надорвись, — насмешливо ответил Салвати.
Стилман потянулся. Торопиться было некуда. Сегодня он был не склонен ничего принимать всерьез.
Из тира доносились приглушенные звуки выстрелов. Стилман опять взглянул в окно, и в ту же минуту одна из дверей тира эффектно разлетелась вдребезги. Стрельба тут же прекратилась: все обернулись, чтобы посмотреть, что происходит.
У Стилмана отвисла челюсть.
— Какой идиот это сделал? — возмутился он.
Кто-то вскрикнул, и по покрытию огневой линии расплылось кровавое пятно.
— Эй! — заорал Стилман. Он рванулся через разбитую дверь, выхватив из кобуры пистолет. — Что за... — начал он, но не закончил этой фразы, как и никакой другой. Вместо этого он осел на пол, истекая кровью.
Салвати в ужасе отступил, пытаясь разглядеть, что происходит, но с его места ничего не было видно. Он только слышал вопли, видел кровь, забрызгавшую одно из окон. Внезапно погасла половина огней, и Салвати мог различить только мечущиеся по тиру тени, но что там происходило — разобрать он не мог.
Была ли это крупная ссора, или кому-то пришла в голову нелепая мысль ограбить кассу тира? Большей глупости представить себе невозможно! Но грабители порой бывают поразительно глупы. Потом Салвати пришло в голову, что он здесь был единственным безоружным.
Он заколебался. Молодой человек не мог понять, что происходит, но слышал выстрелы, крики и тяжелые удары.
Что за черт там бушует?
У ребят в тире было оружие, они стреляли, по меньшей мере половина из них были прекрасными стрелками... Что в этой ситуации мог сделать он, разве что открыть перекрестный огонь?
Может, он поможет что-нибудь более существенное, чем пистолет? Салвати взглянул на витрину с оружием.
В этот момент что-то ударило его по затылку и он упал, потеряв сознание.
Очнувшись, он услышал хруст разбитого стекла под ногами, увидел движущиеся в темноте огоньки электрических фонариков. Кто-то склонился над ним и громко воскликнул:
— Этот жив! Полицейские собрались вокруг него, уговаривая лежать спокойно, пока не приехали врачи. Сыпались вопросы — видел ли он, что произошло?
Салвати не мог им ответить. Ему хотелось узнать, кто был ранен и кто убит — но никто ничего не хотел говорить.
— Жив только этот, — проговорил кто-то. Салвати ждал, не повторятся ли эти слова или, быть может, кто-нибудь упомянет оставшихся в живых, но так ничего и не услышал. Вскоре его увезли в госпиталь. Пока он дожидался врачей, кого-то вырвало. Один из полицейских в ужасе вскрикнул: «Боже мой!». Но ни разу Салвати не услышал, чтобы упомянули кого-нибудь, оставшегося в живых...
В тот день детектив Раше закончил свои дела в шесть вечера — в кои-то веки вовремя — и отправился домой. Его жена Шерри повела детей на концерт в парк — Раше пришел все же слишком поздно, чтобы присоединиться к ним. Зато его дожидались записка и обед, который надо было разогреть в микроволновке.
Детектив подумал, не пойти ли поискать жену и детей, но поиски трех людей в переполненном парке показались ему делом безнадежным. Он решил остаться дома и насладиться покоем.
Тишина — прекрасная вещь, но на самом деле он предпочел бы пообщаться с Шерри. Последние несколько недель он ее видел не больше пяти минут в день, пока завтракал. Даже в выходные они не могли побыть вместе: Шерри подрабатывала, внося свою лепту в оплату счетов.
Жара постепенно отступала, настроение улучшилось. Пожалуй, ему следует почаще бывать дома и больше времени проводить с женой. Наверно, дело вовсе не в жаре. Во всем виноват городской образ жизни, изматывающий всех горожан, и в том числе его.
Раше выбросил куриные косточки в мусорное ведро и теперь потягивал кофе.
До пенсии оставалось восемь лет — еще целых восемь лет жизни в Нью-Йорке на зарплату полицейского. Когда они покупали дом недалеко от Куинсон, эта зарплата казалась достаточной для безбедной жизни, но теперь выяснилось, что самое большее, что они могут себе позволить — это еще восемь лет питаться полуфабрикатами и работать без выходных.
Этот вечер оказался одним из тех, когда Раше предавался размышлениям, стоит ли игра свеч. В целом, Нью-Йоркские полицейские имели довольно неплохую зарплату, невзирая на серию недавно случившихся скандалов. Но если бы Раше надумал переменить место работы, он бы, возможно, нашел более высокооплачиваемую должность в правоохранительных органах какого-нибудь маленького городка или в окружной полиции одного из больших западных штатов.
Великий Северо-Запад привлекал Раше.
У Шерри, по-видимому, тоже были такие же мысли, потому что множество магнитов, которые в свое время использовались в развивающих играх ее детей, теперь поддерживали все время растущую коллекцию бюллетеней о продаже недвижимости и брошюр о туристских путешествиях от Аляски до Вашингтона.
Надежда на переезд не угасала в Раше, но он прожил в Нью-Йорке слишком долго — всю жизнь, и слишком много вложил в свою работу, пытаясь спасти хоть малую толику горожан от самих себя, так что ему было тяжело думать о том, что можно бросить все это, пусть даже ради семьи...
Семьи, которую он почти не видел.
Во всяком случае, семья у него была. В верхнем углу холодильника, еще не успевшем обрасти брошюрками Шерри, детский магнит — пластмассовая улыбающаяся рожица — поддерживал фотографию Раше и Шефера, снятую по случаю ареста особо опасного торговца наркотиками из верхней части города — Эррола Дж.
На фотографии Раше улыбался так широко, что его усы казались перевернутыми, а Шефер, как обычно, стоял с непроницаемым лицом, непреклонный, как фонарный столб, напоминая оживший ночной кошмар содержателя похоронного бюро.
У Шефера не было близких друзей, не было и семьи. Он упомянул однажды о брате, но Раше не стал переспрашивать, а Шефер, разумеется, сам ничего не рассказал. У него было несколько приятелей, в основном из военных или полицейских, но никто из них не выглядел близким другом Шеферу. Сам Раше, после шести лет совместной работы, не был уверен, что хорошо знает Шефера.
Кстати, какого черта задерживается Шефер? Задержаться из-за женщины он не мог. Однажды Раше побывал у него дома и после этого уже не сомневался, что Шефер живет один. Никто другой не вынес бы такой обстановки: покрытые пятнами потолки, треснувшие оконные стекла, грохот телевизора из соседней квартиры, доносящийся через стенки не толще бумажного листа. Но кровать напарника была заправлена с чисто армейской аккуратностью, с безупречными складками по углам. Полы — абсолютно чистые, и все вещи сложены, отглажены, прибраны и разложены по местам. Даже дурацкие кофейные чашки в кухонном буфете были расставлены так, что их ручки смотрели в одном направлении.
Никто другой всего этого не вынес бы — а Шефер здесь жил.
Как же он дошел до этого? Почему стал полицейским? Он мог бы подыскать работу где-нибудь еще — конечно, это была бы работа для больших, умных и выносливых парней, не боящихся энергично взяться за любое дело. Так почему все-таки он попал в полицию?
У Щефера не было никакой пенсии. Он никогда не упоминал о каких-нибудь дополнительных доходах. Если бы он заботился о пенсии, он мог бы остаться военным, а не переходить в полицейские. Насколько знал Раше, Шефер перешел в полицейское управление по собственному желанию.
Может быть, он насмотрелся на жестокости войны. Или это был справедливый протест против оскорбительной необходимости подчиняться приказам? Шефер говорил о Нью-Йорке как о родном городе. Этого Раше и вовсе не понимал. Он не думал, что Шефер может серьезно полагать, что город нуждается в его защите. А если это так, поведение Шефера, быть может, вызвано сдержанностью, необходимой при такой работе. Скоро минет шесть лет, как Раше и Шефер работают вместе, но Раше ни разу не видел Шефера разгневанным.
Размышляя обо всем этом, он слегка занервничал. Что же за человек должен быть Шефер, если он ни разу не потерял самообладания, хотя род их деятельности предоставлял тому множество возможностей?
Тут его размышления прервал звонок в дверь.
— Дьявольщина, — проворчал он, снимая с огня кофейник.
Звонок прозвенел снова.
— Иду, иду! — отозвался он, быстрым шагом направляясь в прихожую.
В дверь позвонили в третий раз.
— Да иду же, черт возьми! — воскликнул Раше, хватаясь за дверную ручку.
Распахнув входную дверь, он обнаружил стоящего на пороге Шефера.
Его напарник выглядел абсолютно так же, как на фото с холодильника, и на мгновение Раше поддался удивительно нереальному ощущению, что прошлое и будущее переместились, поменявшись местами.
Раше снял и пиджак, и галстук, как только вошел в прихожую, и теперь стоял перед Шефером в одной промокшей от пота рубахе; Шефер же был, как всегда, в отглаженных брюках, и узел его галстука, как всегда, имел идеальную форму.
Раше не думал, что Шефера заботит его внешний вид. Скорее, его щепетильность в отношении одежды была связана с наличием предписаний по поводу одежды, а эти предписания не настолько заботили Шефера, чтобы их нарушать.
— Они опять напали, — прорычал Шефер, прерывая размышления Раше. — Полиция оцепила Двадцатую улицу. Чертова Полицейская Академия! Ты идешь, или остаешься смотреть «Зеленые акры»?
— Мог бы и поздороваться, — возмутился Раше. Ему не надо было спрашивать, что Шефер имел в виду.
Раше был потрясен и старался скрыть это. Он знал парней с Двадцатой улицы. Помимо воли он представил себе ободранные повешенные тела со знакомыми лицами.
Шефер ничего не говорил. Он просто ждал, что решит Раше — ехать или нет.
Раше знал, что их с Шефером там не ждут. Похоже на то, что ФБР захочет сохранить и это преступление в тайне. ФБР хочет собственноручно заниматься этим. Но... придется обойти ФБР.
Раше вздохнул.
— Ладно, ладно... Вот беда, эту серию «Зеленых акров», что покажут сегодня вечером, не станут повторять.
Расследование резни на углу Бикман и Ватер, насколько знали Шефер и Раше, не дало никаких результатов, что не удивительно — во время следствия их не подпускали близко к месту происшествия, и никто, у кого они ни спрашивали, не знал, кто так круто обошелся с гангстерами. Ходили слухи, что к расследованию были привлечены федеральные силы.
Шефер недвусмысленно дал понять, что ему это не нравится.
— Эй, Шефер, не стоит так напрягаться. Ты ведь прекрасно знаешь, что, когда дело будет закончено и оформлено, с ним можно будет ознакомиться, — напомнил ему Раше. — Даже ребята из ФБР иногда неплохо справляются со своими задачами.
— С каких это пор это их дело?
— С тех пор, как они так решили, — ответил Раше. — Слушай, Шефер, черт с ними и с этим делом.
— Это не их город, — огрызнулся Шефер.
— И не твой тоже.
— Когда в городе появляется очередной убийца панков, я стараюсь его арестовать. В течение трех лет это была моя работа...
— Шефер, ты больше не занимаешься наркобизнесом.
— Ты думаешь, он больше не существует?
— Я думаю, проблемы наркобизнеса уже не наша забота.
Шефер определенно не был согласен с этим, но спорить не стал.
Это и правда их не касалось. За это дело взялось Федеральное Бюро Расследований и никто не собирался делиться информацией с простыми полицейскими детективами, пусть даже и специалистами по убийствам.
Раше тоже был недоволен сложившейся ситуацией. Он отлично знал, что всякое преступление, в особенности отличающееся жестокостью или труднообъяснимое, чаще всего повторяется, если преступник не сидит за решеткой. Его просто тошнило от мысли, что он может еще раз увидеть такую же резню. К тому же детектив вынужден был признаться, что ни разу не слышал, чтобы агенты ФБР сделали что-нибудь путное. Никто из них не «прочесывал» документы полицейского управления, никто не расспрашивал полицейских, патрулировавших здание, никто не интересовался детективами, специализирующимися по убийствам и наркобизнесу.
Он даже подумывал, не позвонить ли ему в какую-нибудь газету, например, сделать анонимный звонок в «Ньюс-Дейли», с целью подстегнуть ребят из ФБР. Но газетные репортеры были для Раше как зубная боль. Он их терпеть не мог точно так же, как федеральных агентов. Нет, Раше стал бы заниматься подобными вещами только в том случае, если бы изнывал от скуки. Но работы у него и Шефера было предостаточно.
Например, через день после резни турист из Миссури перепутал и сел на паром, идущий на остров Свободы вместо того, чтобы отправиться на остров Статен. Узнав об ошибке, он обезумел и взял в заложники трех пассажиров, а потом зарезал одного из них, а Шеферу с Раше пришлось копаться в этой грязи.
Раше пришлось провести вечер, слушая неистовые споры юристов, пытающихся прийти к единому мнению по поводу того, является ли происшедшее преднамеренным убийством. А Шефер в это время пытался вернуть семью туриста обратно в Миссури и бесконечно общался с его многочисленными родственниками и друзьями покойного.
На следующий день произошло не менее значительное событие: не на шутку повздорили торговцы наркотиками с Ямайки, сомалийские оружейные воротилы и сербские террористы. Сложные связи между этими организациями в одночасье рухнули благодаря ямайцам, решившим все забрать себе. Когда осела пыль и большинство участников разборки были отправлены в тюрьму или в морг, Раше помог перевезти конфискованное оружие в полицейскую лабораторию в Вест Твентифе для исследования.
Некоторые виды этого оружия Раше видел впервые. Он узнал русские автоматы и реактивные гранаты (хоть он и не мог понять, зачем они понадобились ямайцам), но часть конфискованного товара контрабандистов выглядела скорее как запасные части реактивного самолета, а не оружие.
Шеферу приказали держаться подальше — очевидно, капитан Мак Комб не доверял ему, особенно когда под рукой было три тонны оружия.
В ту же ночь два панка, решив самоутвердиться, попытались убить Шефера из засады. Первый выстрел не попал в цель, а во второй раз им выстрелить уже не удалось. Оба остались живы. Один отправился в тюрьму, а второй в больницу.
Такая загруженность — обычное дело в отделе, занимающемся убийствами, поэтому Шефер и Раше решили проигнорировать стрельбы, которые происходили в тире полицейского управления на следующий день. У них не было времени на тренировки.
Что до Раше, он не стал бы беспокоиться об этом в любом случае из-за ужасной жары, даже если бы ему не предстояла бесконечная возня с бумагами. А Шефер, похоже, весь Нью-Йорк считал своим стрельбищем.
Тир находился в подвальном этаже полицейской академии в Западном конце Двадцатой улицы, под лабораторией. Им мог пользоваться каждый имеющий лицензию на оружие в пределах города. Полицейские были обязаны там время от времени тренироваться. Большинство, включая Раше и Шефера, не пренебрегали этими обязанностями. Но в этот раз, когда случилось несчастье, их в тире не было.
Полдень уже миновал. Шестеро стрелков, полицейских и гражданских, расположились на огневой линии. Они обмахивались бумажными мишенями и жаловались на жару всякий раз, когда смолкал шум выстрелов и появлялась возможность перекинуться словечком. Неиспользованные мишени трепетали в ветерке вентилятора, но тир все равно напоминал парную. Пиджаки беспорядочно валялись у ног гражданских, и ни одна полицейская рубашка не была застегнута как положено, на все пуговицы.
В коридоре раздались уверенные шаги Ричарда Стилмана, преуспевающего полицейского офицера, опытного и жизнерадостного. Денек у него выдался, как всегда, напряженный, но он сумел выкроить немного времени и пострелять в тире. Он заметил, как в коридоре впереди него что-то вспыхнуло, но он не обратил на это особого внимания, насмотревшись за последние дни на разнообразные эффекты, возникающие благодаря жаре.
Он вошел через стеклянную дверь и помахал Джо Салвати, сидящему за кассой, скользнул взглядом по витрине с оружием, по сейфу с боеприпасами, на секунду взглянул в окно. На то, что дверь за ним закрывалась гораздо дольше, чем обычно, он внимания не обратил.
— Эй, Джо, как дела? — спросил Стилман, сбрасывая пиджак. Из кобуры под мышкой торчала рукоятка револьвера сорок пятого калибра.
— Неплохо, — отозвался Салвати.
Стилман достал револьвер.
— Надо немного попрактиковаться, — улыбнулся он.
— Смотри, не надорвись, — насмешливо ответил Салвати.
Стилман потянулся. Торопиться было некуда. Сегодня он был не склонен ничего принимать всерьез.
Из тира доносились приглушенные звуки выстрелов. Стилман опять взглянул в окно, и в ту же минуту одна из дверей тира эффектно разлетелась вдребезги. Стрельба тут же прекратилась: все обернулись, чтобы посмотреть, что происходит.
У Стилмана отвисла челюсть.
— Какой идиот это сделал? — возмутился он.
Кто-то вскрикнул, и по покрытию огневой линии расплылось кровавое пятно.
— Эй! — заорал Стилман. Он рванулся через разбитую дверь, выхватив из кобуры пистолет. — Что за... — начал он, но не закончил этой фразы, как и никакой другой. Вместо этого он осел на пол, истекая кровью.
Салвати в ужасе отступил, пытаясь разглядеть, что происходит, но с его места ничего не было видно. Он только слышал вопли, видел кровь, забрызгавшую одно из окон. Внезапно погасла половина огней, и Салвати мог различить только мечущиеся по тиру тени, но что там происходило — разобрать он не мог.
Была ли это крупная ссора, или кому-то пришла в голову нелепая мысль ограбить кассу тира? Большей глупости представить себе невозможно! Но грабители порой бывают поразительно глупы. Потом Салвати пришло в голову, что он здесь был единственным безоружным.
Он заколебался. Молодой человек не мог понять, что происходит, но слышал выстрелы, крики и тяжелые удары.
Что за черт там бушует?
У ребят в тире было оружие, они стреляли, по меньшей мере половина из них были прекрасными стрелками... Что в этой ситуации мог сделать он, разве что открыть перекрестный огонь?
Может, он поможет что-нибудь более существенное, чем пистолет? Салвати взглянул на витрину с оружием.
В этот момент что-то ударило его по затылку и он упал, потеряв сознание.
Очнувшись, он услышал хруст разбитого стекла под ногами, увидел движущиеся в темноте огоньки электрических фонариков. Кто-то склонился над ним и громко воскликнул:
— Этот жив! Полицейские собрались вокруг него, уговаривая лежать спокойно, пока не приехали врачи. Сыпались вопросы — видел ли он, что произошло?
Салвати не мог им ответить. Ему хотелось узнать, кто был ранен и кто убит — но никто ничего не хотел говорить.
— Жив только этот, — проговорил кто-то. Салвати ждал, не повторятся ли эти слова или, быть может, кто-нибудь упомянет оставшихся в живых, но так ничего и не услышал. Вскоре его увезли в госпиталь. Пока он дожидался врачей, кого-то вырвало. Один из полицейских в ужасе вскрикнул: «Боже мой!». Но ни разу Салвати не услышал, чтобы упомянули кого-нибудь, оставшегося в живых...
В тот день детектив Раше закончил свои дела в шесть вечера — в кои-то веки вовремя — и отправился домой. Его жена Шерри повела детей на концерт в парк — Раше пришел все же слишком поздно, чтобы присоединиться к ним. Зато его дожидались записка и обед, который надо было разогреть в микроволновке.
Детектив подумал, не пойти ли поискать жену и детей, но поиски трех людей в переполненном парке показались ему делом безнадежным. Он решил остаться дома и насладиться покоем.
Тишина — прекрасная вещь, но на самом деле он предпочел бы пообщаться с Шерри. Последние несколько недель он ее видел не больше пяти минут в день, пока завтракал. Даже в выходные они не могли побыть вместе: Шерри подрабатывала, внося свою лепту в оплату счетов.
Жара постепенно отступала, настроение улучшилось. Пожалуй, ему следует почаще бывать дома и больше времени проводить с женой. Наверно, дело вовсе не в жаре. Во всем виноват городской образ жизни, изматывающий всех горожан, и в том числе его.
Раше выбросил куриные косточки в мусорное ведро и теперь потягивал кофе.
До пенсии оставалось восемь лет — еще целых восемь лет жизни в Нью-Йорке на зарплату полицейского. Когда они покупали дом недалеко от Куинсон, эта зарплата казалась достаточной для безбедной жизни, но теперь выяснилось, что самое большее, что они могут себе позволить — это еще восемь лет питаться полуфабрикатами и работать без выходных.
Этот вечер оказался одним из тех, когда Раше предавался размышлениям, стоит ли игра свеч. В целом, Нью-Йоркские полицейские имели довольно неплохую зарплату, невзирая на серию недавно случившихся скандалов. Но если бы Раше надумал переменить место работы, он бы, возможно, нашел более высокооплачиваемую должность в правоохранительных органах какого-нибудь маленького городка или в окружной полиции одного из больших западных штатов.
Великий Северо-Запад привлекал Раше.
У Шерри, по-видимому, тоже были такие же мысли, потому что множество магнитов, которые в свое время использовались в развивающих играх ее детей, теперь поддерживали все время растущую коллекцию бюллетеней о продаже недвижимости и брошюр о туристских путешествиях от Аляски до Вашингтона.
Надежда на переезд не угасала в Раше, но он прожил в Нью-Йорке слишком долго — всю жизнь, и слишком много вложил в свою работу, пытаясь спасти хоть малую толику горожан от самих себя, так что ему было тяжело думать о том, что можно бросить все это, пусть даже ради семьи...
Семьи, которую он почти не видел.
Во всяком случае, семья у него была. В верхнем углу холодильника, еще не успевшем обрасти брошюрками Шерри, детский магнит — пластмассовая улыбающаяся рожица — поддерживал фотографию Раше и Шефера, снятую по случаю ареста особо опасного торговца наркотиками из верхней части города — Эррола Дж.
На фотографии Раше улыбался так широко, что его усы казались перевернутыми, а Шефер, как обычно, стоял с непроницаемым лицом, непреклонный, как фонарный столб, напоминая оживший ночной кошмар содержателя похоронного бюро.
У Шефера не было близких друзей, не было и семьи. Он упомянул однажды о брате, но Раше не стал переспрашивать, а Шефер, разумеется, сам ничего не рассказал. У него было несколько приятелей, в основном из военных или полицейских, но никто из них не выглядел близким другом Шеферу. Сам Раше, после шести лет совместной работы, не был уверен, что хорошо знает Шефера.
Кстати, какого черта задерживается Шефер? Задержаться из-за женщины он не мог. Однажды Раше побывал у него дома и после этого уже не сомневался, что Шефер живет один. Никто другой не вынес бы такой обстановки: покрытые пятнами потолки, треснувшие оконные стекла, грохот телевизора из соседней квартиры, доносящийся через стенки не толще бумажного листа. Но кровать напарника была заправлена с чисто армейской аккуратностью, с безупречными складками по углам. Полы — абсолютно чистые, и все вещи сложены, отглажены, прибраны и разложены по местам. Даже дурацкие кофейные чашки в кухонном буфете были расставлены так, что их ручки смотрели в одном направлении.
Никто другой всего этого не вынес бы — а Шефер здесь жил.
Как же он дошел до этого? Почему стал полицейским? Он мог бы подыскать работу где-нибудь еще — конечно, это была бы работа для больших, умных и выносливых парней, не боящихся энергично взяться за любое дело. Так почему все-таки он попал в полицию?
У Щефера не было никакой пенсии. Он никогда не упоминал о каких-нибудь дополнительных доходах. Если бы он заботился о пенсии, он мог бы остаться военным, а не переходить в полицейские. Насколько знал Раше, Шефер перешел в полицейское управление по собственному желанию.
Может быть, он насмотрелся на жестокости войны. Или это был справедливый протест против оскорбительной необходимости подчиняться приказам? Шефер говорил о Нью-Йорке как о родном городе. Этого Раше и вовсе не понимал. Он не думал, что Шефер может серьезно полагать, что город нуждается в его защите. А если это так, поведение Шефера, быть может, вызвано сдержанностью, необходимой при такой работе. Скоро минет шесть лет, как Раше и Шефер работают вместе, но Раше ни разу не видел Шефера разгневанным.
Размышляя обо всем этом, он слегка занервничал. Что же за человек должен быть Шефер, если он ни разу не потерял самообладания, хотя род их деятельности предоставлял тому множество возможностей?
Тут его размышления прервал звонок в дверь.
— Дьявольщина, — проворчал он, снимая с огня кофейник.
Звонок прозвенел снова.
— Иду, иду! — отозвался он, быстрым шагом направляясь в прихожую.
В дверь позвонили в третий раз.
— Да иду же, черт возьми! — воскликнул Раше, хватаясь за дверную ручку.
Распахнув входную дверь, он обнаружил стоящего на пороге Шефера.
Его напарник выглядел абсолютно так же, как на фото с холодильника, и на мгновение Раше поддался удивительно нереальному ощущению, что прошлое и будущее переместились, поменявшись местами.
Раше снял и пиджак, и галстук, как только вошел в прихожую, и теперь стоял перед Шефером в одной промокшей от пота рубахе; Шефер же был, как всегда, в отглаженных брюках, и узел его галстука, как всегда, имел идеальную форму.
Раше не думал, что Шефера заботит его внешний вид. Скорее, его щепетильность в отношении одежды была связана с наличием предписаний по поводу одежды, а эти предписания не настолько заботили Шефера, чтобы их нарушать.
— Они опять напали, — прорычал Шефер, прерывая размышления Раше. — Полиция оцепила Двадцатую улицу. Чертова Полицейская Академия! Ты идешь, или остаешься смотреть «Зеленые акры»?
— Мог бы и поздороваться, — возмутился Раше. Ему не надо было спрашивать, что Шефер имел в виду.
Раше был потрясен и старался скрыть это. Он знал парней с Двадцатой улицы. Помимо воли он представил себе ободранные повешенные тела со знакомыми лицами.
Шефер ничего не говорил. Он просто ждал, что решит Раше — ехать или нет.
Раше знал, что их с Шефером там не ждут. Похоже на то, что ФБР захочет сохранить и это преступление в тайне. ФБР хочет собственноручно заниматься этим. Но... придется обойти ФБР.
Раше вздохнул.
— Ладно, ладно... Вот беда, эту серию «Зеленых акров», что покажут сегодня вечером, не станут повторять.
Глава 6
Через сорок минут Шефер прошел за желтую ленту, минуя протестующего лейтенанта, и вошел в фойе тира. Раше шел за ним по пятам, приговаривая:
— Черт возьми, Шеф, капитан нас уволит, если он...
— Вот и отлично, — прервал его Шефер. — Мне нужен отпуск.
Стеклянная входная дверь была залита кровью, но не разбита. Шефер вошел в нее, и под его ногами хрустнуло стекло. Полки с оружием, вытянувшиеся вдоль стен, были разбиты.
— Трупов нет? — спросил Шефер.
Раше огляделся. Все вокруг было разрушено, крови предостаточно, и он не сразу обратил внимание, что нигде не видно тел.
Шефер, конечно, никогда не позволял второстепенным деталям отвлекать его.
Здесь находились три судебных эксперта, орудовавших в вестибюле фотоаппаратами и пинцетами. Они были в гражданском, и Раше не мог сказать, были они из Управления Полиции или из ФБР. Ни одного из них он не знал.
Один из них поднял глаза и сказал:
— Трупы в тире. Мы осмотрели большинство из них. Выжил только один, офицер Джозеф Салвати — он отправлен в госпиталь с сотрясением мозга и сломанным носом.
Шефер покачал головой и оглядел место происшествия.
Раше смотрел на огневую линию, вглядывался в окна, стараясь не обращать внимания на трещины, которых раньше тут не было.
Освещения в тире не было, но Раше было достаточно света, льющегося из фойе. Тела были подвешены к потолочным балкам и разбитым лампам. Они медленно покачивались, обдуваемые вентиляторами. Кровь с трупов все еще капала. Неиспользованная мишень все еще была зажата в пальцах одного из мертвецов — Раше остолбенел от этого сюрреалистического зрелища.
Шефер подошел к Раше и через разбитую дверь указал электрическим фонариком на пол тира. Луч света сиял на полированном металле огнестрельного оружия и магазинах с патронами, скользнул по ярко-красным лужам крови.
— А у них было достаточно скобяных изделий, — Раше созерцал разбросанный арсенал.
— Который не пошел им на пользу, не так ли? — отозвался Шефер.
Сначала Раше подумал, что оружие принадлежало атакующим, но сейчас понял, что Шефер прав — число пистолетов на полу соответствовало количеству тел.
Стараясь сдержать вопль, Раше произнес:
— Кажется, я знаю некоторых ребят.
— Я тоже. — Шефер сказал это ровным сухим голосом, но Раше был слишком ошеломлен, чтобы заметить это.
— Когда в прошлый раз поубивали бандитов, — чтобы удержаться от крика, Раше решил говорить, — я подумал, что их прирезала конкурирующая группировка. Но теперь я думаю, что это не так. В этот раз не повезло нашим парням.
— Кто бы это ни был, он не любит людей, — сказал Шефер.
Минуту они стояли, обдумывая сложившуюся ситуацию. Раше дрожал. Огневая линия была около ста футов длиной, но дальний конец был полностью погружен во тьму. Темное помещение было полно болтающихся искалеченных тел. Может быть, убийца затаился в темноте?.. Что он делал здесь?
Все это слишком живо напоминало ночных чудовищ из детского сна Раше. Мать говорила, что они не существуют...
— Пошли, — сказал Шефер. Он шагнул к разбитой двери.
В это же время открылась дверь оружейной мастерской, и оттуда, один за другим, вышли четыре человека. Одним из них был капитан Мак Комб.
Шефер обернулся на звук открывшейся двери, и Мак Комб сразу увидел двух детективов.
— Что за... — Мак Комб запнулся. — Шефер! Раше! Какого дьявола вы здесь делаете! Кто дал вам право тут находиться?
— Здорово, — пробормотал Раше, стоя за спиной Шефера. — Просто здорово.
— Заходите, мак Комб, — пригласил Шефер. — Здесь были убиты наши друзья! Не говорите мне, что и это дело вы отдадите расследовать ФБР.
— Не вам задавать мне вопросы! — взревел Мак Комб и огляделся, ища поддержки. — Я требую немедленно покинуть помещение. Если вы не уберетесь самостоятельно, вас уведут силой!
— На вашем месте я бы этого не делал, — проговорил спокойный голос.
Мак Комб обернулся.
— Почему бы и нет? — спросил он.
Усатый, седой человек в помятой армейской форме, вышел вперед и проговорил:
— Вы назвали этого человека Шефером?
Мак Комб в замешательстве взглянул на детектива.
— Это Шефер, да, — ответил он.
— Ну, тогда, — продолжал военный, — вам не надо утверждать себя, выгоняя его. Потому что если детектив Шефер хоть чем-то похож на своего брата, то вам не удастся выгнать его. Особенно отсюда.
Раше удивленно взглянул на напарника, потом изумленно уставился на незнакомца.
— Вы знали моего брата? — резко спросил Шефер.
Незнакомец не ответил, вместо этого он обратился к Мак Комбу.
— Все здесь убрать. Думаю, ваши подручные справятся с этим?
Раше с удивлением смотрел, как Мак Комб кивнул и неохотно ответил:
— Да, сэр.
Мак Комб был резким человеком. Но он преклонялся перед властями и мог встать на сторону гражданских, выступив против собственных подчиненных. Тогда Раше не мог понять, почему капитан столь очевидно уважительно относится к какому-то старому простаку в мятой форме. Особенно здесь, в Нью-Йорке, ведь город не на военном положении. И хотя Мак Комб всегда лебезил перед сотрудниками ФБР и ЦРУ, он никогда не выказывал особого расположения к людям в форме.
Раше и Шефер знали, что федеральные служащие привлечены к расследованию убийства, или, скорее, убийств, но ведь «федеральные служащие» значит ФБР, а не армия. Так почему же в дело вмешивается армия? И кто этот человек?
Раше прищурился, чтобы лучше видеть в тусклом свете, и разглядел у военного на фуражке две звезды. Оказывается, Мак Комба осадил генерал.
Генерал посмотрел на Шефера.
— Пойдем, сынок, нам есть о чем поговорить, — сказал он, указывая на уходящие вверх, на улицу, ступеньки.
— Нам? — переспросил Шефер.
Генерал кивнул. Он повернулся и стал подниматься вверх. Шефер последовал за ним. И Раше тоже. Никто не приглашал его, но и никто не приказывал остаться, а детективу так хотелось знать, что же все-таки происходит, кто этот человек и зачем он в Нью-Йорке. Что же он хочет сказать Шеферу?
Никто не произнес ни слова ни в коридоре, ни на лестнице. На улице генерал указал на восток, и Шефер понимающе кивнул. Они пошли по направлению к Пятой авеню, по-прежнему не говоря ни слова.
Втроем мужчины вошли в кафе в нескольких кварталах от места происшествия. Раше и генерал сели на одну скамью, Шефер — на другую. Он был слишком крупным мужчиной, чтобы делить скамью с кем-то еще. Раше прочитал имя генерала на форменной рубашке — Филипс. И это ровным счетом ничего ему не говорило. Так же, как не помогали хоть чем-то погоны и другие знаки отличия. У незнакомца было обветренное лицо полевого офицера, а не кабинетного работника. В зубах он зажал сигарету. Раше не мог понять, что мог делать на месте происшествия генерал, пусть даже такой странный.
Генерал Филипс тоже рассматривал двух детективов. Раше его не впечатлял. Хотя для полицейского он был очень даже ничего — хотя, пожалуй, несколько толстоват и бесформен. Но очевидно, что мускулы его еще не утратили силы и он не ослабел. И если брат Дача работал с Раше уже шесть лет, что следовало из его личного дела, то он действительно должен быть ничего. Однако Филипса интересовал не Раше.
Шефер был примерно одного роста с братом, а значит — очень высокий. И весь состоял из мускулов — как и Дач. Голос Шефера был глубже, но в нем слышались те же нотки. А его лицо... Даже Дач, этот железный человек, рядом со своим братцем показался бы мягким. Дач умел и отдыхать, и улыбаться. Лицо же этого Шефера, казалось, было высечено из гранита.
Просматривая отчеты Мак Комба, Филипс с удовлетворением обнаружил, что брат Дача был не простым полицейским, а детективом, специализирующимся по убийствам. И он оказался на месте кровавой охоты первым, почти сразу после нападения хищников.
— Черт возьми, Шеф, капитан нас уволит, если он...
— Вот и отлично, — прервал его Шефер. — Мне нужен отпуск.
Стеклянная входная дверь была залита кровью, но не разбита. Шефер вошел в нее, и под его ногами хрустнуло стекло. Полки с оружием, вытянувшиеся вдоль стен, были разбиты.
— Трупов нет? — спросил Шефер.
Раше огляделся. Все вокруг было разрушено, крови предостаточно, и он не сразу обратил внимание, что нигде не видно тел.
Шефер, конечно, никогда не позволял второстепенным деталям отвлекать его.
Здесь находились три судебных эксперта, орудовавших в вестибюле фотоаппаратами и пинцетами. Они были в гражданском, и Раше не мог сказать, были они из Управления Полиции или из ФБР. Ни одного из них он не знал.
Один из них поднял глаза и сказал:
— Трупы в тире. Мы осмотрели большинство из них. Выжил только один, офицер Джозеф Салвати — он отправлен в госпиталь с сотрясением мозга и сломанным носом.
Шефер покачал головой и оглядел место происшествия.
Раше смотрел на огневую линию, вглядывался в окна, стараясь не обращать внимания на трещины, которых раньше тут не было.
Освещения в тире не было, но Раше было достаточно света, льющегося из фойе. Тела были подвешены к потолочным балкам и разбитым лампам. Они медленно покачивались, обдуваемые вентиляторами. Кровь с трупов все еще капала. Неиспользованная мишень все еще была зажата в пальцах одного из мертвецов — Раше остолбенел от этого сюрреалистического зрелища.
Шефер подошел к Раше и через разбитую дверь указал электрическим фонариком на пол тира. Луч света сиял на полированном металле огнестрельного оружия и магазинах с патронами, скользнул по ярко-красным лужам крови.
— А у них было достаточно скобяных изделий, — Раше созерцал разбросанный арсенал.
— Который не пошел им на пользу, не так ли? — отозвался Шефер.
Сначала Раше подумал, что оружие принадлежало атакующим, но сейчас понял, что Шефер прав — число пистолетов на полу соответствовало количеству тел.
Стараясь сдержать вопль, Раше произнес:
— Кажется, я знаю некоторых ребят.
— Я тоже. — Шефер сказал это ровным сухим голосом, но Раше был слишком ошеломлен, чтобы заметить это.
— Когда в прошлый раз поубивали бандитов, — чтобы удержаться от крика, Раше решил говорить, — я подумал, что их прирезала конкурирующая группировка. Но теперь я думаю, что это не так. В этот раз не повезло нашим парням.
— Кто бы это ни был, он не любит людей, — сказал Шефер.
Минуту они стояли, обдумывая сложившуюся ситуацию. Раше дрожал. Огневая линия была около ста футов длиной, но дальний конец был полностью погружен во тьму. Темное помещение было полно болтающихся искалеченных тел. Может быть, убийца затаился в темноте?.. Что он делал здесь?
Все это слишком живо напоминало ночных чудовищ из детского сна Раше. Мать говорила, что они не существуют...
— Пошли, — сказал Шефер. Он шагнул к разбитой двери.
В это же время открылась дверь оружейной мастерской, и оттуда, один за другим, вышли четыре человека. Одним из них был капитан Мак Комб.
Шефер обернулся на звук открывшейся двери, и Мак Комб сразу увидел двух детективов.
— Что за... — Мак Комб запнулся. — Шефер! Раше! Какого дьявола вы здесь делаете! Кто дал вам право тут находиться?
— Здорово, — пробормотал Раше, стоя за спиной Шефера. — Просто здорово.
— Заходите, мак Комб, — пригласил Шефер. — Здесь были убиты наши друзья! Не говорите мне, что и это дело вы отдадите расследовать ФБР.
— Не вам задавать мне вопросы! — взревел Мак Комб и огляделся, ища поддержки. — Я требую немедленно покинуть помещение. Если вы не уберетесь самостоятельно, вас уведут силой!
— На вашем месте я бы этого не делал, — проговорил спокойный голос.
Мак Комб обернулся.
— Почему бы и нет? — спросил он.
Усатый, седой человек в помятой армейской форме, вышел вперед и проговорил:
— Вы назвали этого человека Шефером?
Мак Комб в замешательстве взглянул на детектива.
— Это Шефер, да, — ответил он.
— Ну, тогда, — продолжал военный, — вам не надо утверждать себя, выгоняя его. Потому что если детектив Шефер хоть чем-то похож на своего брата, то вам не удастся выгнать его. Особенно отсюда.
Раше удивленно взглянул на напарника, потом изумленно уставился на незнакомца.
— Вы знали моего брата? — резко спросил Шефер.
Незнакомец не ответил, вместо этого он обратился к Мак Комбу.
— Все здесь убрать. Думаю, ваши подручные справятся с этим?
Раше с удивлением смотрел, как Мак Комб кивнул и неохотно ответил:
— Да, сэр.
Мак Комб был резким человеком. Но он преклонялся перед властями и мог встать на сторону гражданских, выступив против собственных подчиненных. Тогда Раше не мог понять, почему капитан столь очевидно уважительно относится к какому-то старому простаку в мятой форме. Особенно здесь, в Нью-Йорке, ведь город не на военном положении. И хотя Мак Комб всегда лебезил перед сотрудниками ФБР и ЦРУ, он никогда не выказывал особого расположения к людям в форме.
Раше и Шефер знали, что федеральные служащие привлечены к расследованию убийства, или, скорее, убийств, но ведь «федеральные служащие» значит ФБР, а не армия. Так почему же в дело вмешивается армия? И кто этот человек?
Раше прищурился, чтобы лучше видеть в тусклом свете, и разглядел у военного на фуражке две звезды. Оказывается, Мак Комба осадил генерал.
Генерал посмотрел на Шефера.
— Пойдем, сынок, нам есть о чем поговорить, — сказал он, указывая на уходящие вверх, на улицу, ступеньки.
— Нам? — переспросил Шефер.
Генерал кивнул. Он повернулся и стал подниматься вверх. Шефер последовал за ним. И Раше тоже. Никто не приглашал его, но и никто не приказывал остаться, а детективу так хотелось знать, что же все-таки происходит, кто этот человек и зачем он в Нью-Йорке. Что же он хочет сказать Шеферу?
Никто не произнес ни слова ни в коридоре, ни на лестнице. На улице генерал указал на восток, и Шефер понимающе кивнул. Они пошли по направлению к Пятой авеню, по-прежнему не говоря ни слова.
Втроем мужчины вошли в кафе в нескольких кварталах от места происшествия. Раше и генерал сели на одну скамью, Шефер — на другую. Он был слишком крупным мужчиной, чтобы делить скамью с кем-то еще. Раше прочитал имя генерала на форменной рубашке — Филипс. И это ровным счетом ничего ему не говорило. Так же, как не помогали хоть чем-то погоны и другие знаки отличия. У незнакомца было обветренное лицо полевого офицера, а не кабинетного работника. В зубах он зажал сигарету. Раше не мог понять, что мог делать на месте происшествия генерал, пусть даже такой странный.
Генерал Филипс тоже рассматривал двух детективов. Раше его не впечатлял. Хотя для полицейского он был очень даже ничего — хотя, пожалуй, несколько толстоват и бесформен. Но очевидно, что мускулы его еще не утратили силы и он не ослабел. И если брат Дача работал с Раше уже шесть лет, что следовало из его личного дела, то он действительно должен быть ничего. Однако Филипса интересовал не Раше.
Шефер был примерно одного роста с братом, а значит — очень высокий. И весь состоял из мускулов — как и Дач. Голос Шефера был глубже, но в нем слышались те же нотки. А его лицо... Даже Дач, этот железный человек, рядом со своим братцем показался бы мягким. Дач умел и отдыхать, и улыбаться. Лицо же этого Шефера, казалось, было высечено из гранита.
Просматривая отчеты Мак Комба, Филипс с удовлетворением обнаружил, что брат Дача был не простым полицейским, а детективом, специализирующимся по убийствам. И он оказался на месте кровавой охоты первым, почти сразу после нападения хищников.