Ашар Марсель. Дура

   Лабланш. Ну бросьте!
   Севинье. Мне совсем не до смеха!
   Лабланш. А мне так – наоборот! Когда я уходил от вас три часа тому назад, вы были убеждены в виновности ее мужа.
   Севинье. Я столкнулся с новым фактом.
   Лабланш (поддразнивая). Новые факты – ваше сильное место.
   Севинье. Муж открыл, что жена ему изменяет.
   Лабланш. Но в этом-то что нового! (Хохочет.)
   Севинье. Настолько много нового – все для него перевернулось! Раньше он и не подозревал, а теперь – в бешенстве. И начинает давать обличающие показания.
   Лабланш (легко, как бы не придавая этому значения). Ох, и мстительны обманутые мужья!
   Севинье. Зачитайте, Морестан!
   Морестан (читает бесстрастным тоном). «А, шлюха!» (Ла-бланшу.) Простите, пожалуйста! Это не я, я читаю!
   Лабланш (удивленно). Он сказал «шлюха»?
   Mорестан (продолжая чтение таким же бесстрастным голосом). Сказал. И далее: «Ну, теперь я вам все расскажу». Вопрос: «Так, значит, вы нам не все рассказали?» Ответ: «И предупреждаю, что преподнесу вам немало сюрпризов».
   Лабланш. Может быть, сразу и перейдем к сюрпризам?
   Севинье. Не беспокойтесь, они начались без паузы. Морестан, продолжайте! (Подает ему знак продолжать.)
   Морестан (читает). «Первым на месте преступления оказался не я, а моя жена».
   Лабланш. Что? что?
   Севинье (настал его черед насмехаться). Ну, как сюрприз?
   Морестан (читая). «На ней, как вы знаете, было красное вечернее платье. Но хочу обратить ваше внимание на тот важный факт, что она была в перчатках».
   Лабланш. О! О!
   Севинье. Элементарная предосторожность!
   Морестан (читая). Вопрос: «Почему вы не говорили о перчатках на первом допросе?» Ответ: «Тогда у меня еще не было рогов!» Вопрос: «Что делала ваша жена, когда вы вошли?» Ответ: «Она склонилась над Жозефой. Раньше я ведь ей верил. И поверил тому, что она сказала, что Жозефа убила своего любовника. Но теперь я вспоминаю свое первое впечатление – мне показалось, что она вкладывает ей в руку револьвер. Револьвер, на котором она, в перчатках, не оставила следов».
   Севинье. Ваша правда, обманутые мужья мстительны! (Знак Морестану).
   Морестан (читает). Вопрос: «Вы обвиняете вашу жену в убийстве Остоса?» Ответ: «Со всей ответственностью».
   Лабланш. Но это безумие!
   Морестан (читает, не обращая внимания на Лабланша). Вопрос: «В чем же причина убийства Остоса вашей женой?» Ответ: «Причины не было».
   Лабланш. Вот видите, «не было»!
   Севинье (уверенный в себе). Морестан! (Дает знак продолжать.)
   Морестан. «Причины не было. Она хотела убить не его, а меня».
   Севинье. Милейшие люди, ваши Бореверы!
   Лабланш (живо). С какой стати они – «мои Бореверы»?
   Морестан (продолжая чтение). «В тот день, днем я договорился с Жозефой, что мы встретимся вечером, в одиннадцать часов. Когда мы уславливались, я думал, что моя жена у себя в гостиной, на втором этаже. Я ничего не подозревал, тем более что она спустилась лишь минут через пятнадцать, и в самом радужном настроении. Так вот! Мне уже тогда надо было остерегаться. Она все слышала! Клянусь, слышала!»
   Лабланш (который видит в этом для себя одни неприятности). Какую яму они себе роют!
   Севинье. Чувствуете, да?
   Морестан. «Моя жена убила Остоса, потому что приняла его за меня. Вот!» Вопрос: «Тем не менее, даже по вашим собственным словам, Остос был на целую голову выше вас. Как ваша жена смогла перепутать?»
   Лабланш (к Севинье). Прекрасный вопрос.
   Севинье. Спасибо.
   Морестан. Ответ: «Его погубили испанские предрассудки. В комнате была полная темнота. Мари Доминик целилась в смутную тень в глубине комнаты. Если бы у Остоса были такие же вкусы, как у меня, он остался бы жив. Потому что я, знаете ли, люблю видеть, что делаю. Я всегда зажигаю свет». (Извиняясь.) Простите, пожалуйста, я ведь только читаю.
   Лабланш (озабоченно). Продолжайте, пожалуйста.
   Морестан (читая). «Она выстрелила, чтобы стать вдовой. Чтобы выйти замуж за своего любовника. Но только вот выстрелила не по той мишени. Представляю, какое у нее было лицо, когда она узнала Остоса!»
   Короткая пауза.
   Лабланш (размышляя). Кое-что в этой версии меня не удовлетворяет. Даже удивляет. Почему он раньше показал, что первым вошел в комнату?
   Севинье. Минуту терпения! (Знак Морестану.)
   Морестан (читая). Вопрос: «Почему раньше вы показали, что первым вошли в комнату?» Ответ: «Я был в полной растерянности. Она уверяла меня, что это единственный выход. Она повторяла мне без остановки: „Решайся! Жозефа сейчас придет в себя!“ Я ведь ей полностью доверял. Повторяю вам, я тогда еще не знал о ее измене».
   Короткая пауза.
   Севинье. Представляете себе это страшное совещание, этот ужасный военный совет – перед трупом жертвы и Жозефой без чувств.
   Лабланш. Ее вы потом допросили?
   Севинье. Естественно!
   Лабланш. Отдельно? Без Боревера?
   Севинье. За кого вы меня принимаете?
   Лабланш. Я спрашиваю, потому что вы не всегда придерживаетесь положенных правил! Признает ли она, что изменила мужу?
   Севинье. Яростно отрицает.
   Лабланш. А он сказал вам, кто ее сообщник?
   Севинье. Нет.
   Лабланш. Вот и рушится ваше обвинение! Нет движущей причины!
   Севинье. Жозефа Лантене утверждает категорически…
   Лабланш. О! Ваша Жозефа!.. Вы в нее влюбились – или мне кажется?
   Севинье. Если бы вы слышали, что говорила мадам Боревер, вы бы очень усомнились в ее добродетелях.
   Лабланш. Не знаю.
   Севинье. Это сильный противник. Она в сто раз сильнее мужа…
   Лабланш. И прежде всего очень, очень хороша.
   Севинье…и знает это. Во время допроса все время подкрашивалась, а мне говорила: «Простите меня, но я бы красилась, даже если бы мой любимый мужчина был слепым от рождения».
   Лабланш. Очаровательно!
   Севинье. Это был просто шквал обаяния и веселости… до той минуты, пока я ей не задал одного вопроса.
   Морестан (читает). Вопрос: «В тот вечер у вас на руках были перчатки?»
   Севинье. Воцарилась мертвая тишина.
   Морестан. Я пометил: «тишина». Ответ: «Почему вы меня об этом спрашиваете?» Вопрос: «Когда вы вошли в комнату, они еще были у вас на руках?» Ответ: «Не знаю, возможно. Я возвращалась из гостей, когда услышала выстрел. Возможно, я не успела их снять».
   Лабланш. Великолепный ответ.
   Севинье. Тем более великолепный, что она добавила: «Да нет, я уверена, я была в перчатках и даже об этом говорила инспектору Кола на первом допросе».
   Лабланш. Вот видите!
   Севинье. Но с этой самой минуты она уже стала совершенно другой. Куда исчезла оживленность! Косметическую сумочку она мигом захлопнула. Она поняла, что муж ее раскололся.
   Лабланш (с сомнением). О-о-о!
   Севинье (улыбаясь). Я со своей стороны приложил все усилия, чтобы утвердить ее в этой мысли. Я был неловок до неприличия. То я говорил слишком много, то слишком мало. Фраз своих не кончал. Останавливался на полуслове. Ее охватил страх.
   Морестан. Господин следователь настоящий виртуоз!
   Лабланш. Виртуозность в сторону. На чем же она поймалась?
   Севинье. На внешне очень безобидном вопросе. Я ее спросил, почему она так протестовала, когда я сказал, что хочу допросить ее мужа без нее. Не потому ли, что боялась, что он собьется с текста, который она с ним разучила?
   Лабланш. Детская ловушка!
   Севинье…в которую она тем не менее попалась! (Знак Морестану.)
   Морестан (читает). Ответ: «Я уверена, что это он сказал вам и про перчатки и про текст».
   Севинье. Я как бы с сожалением признался, что она угадала. И прочел ей показания Боревера.
   Лабланш. Ах да…
   Севинье. Ну и тогда мы удостоились лицезреть водопад слез.
   Морестан. Плачет она, наверно, соляной кислотой.
   Севинье. И тогда голосом, прерывающимся от рыданий, она стала обвинять его. (Саркастически.) Естественно, сама того не желая, бедное дитя! Прочтите нам этот пассаж, Морестан. Шедевр!
   Морестан. Ответ: «Когда я вошла в комнату, я увидела мужа, склонившегося над Жозефой. На какое-то мгновение мне даже показалось, что он и ее убил. Он метался как загнанный зверь. Во мне заговорила жалость, и я вспомнила, что я его когда-то любила. И тогда (вы можете меня осудить за это, господа) я решила стать его сообщницей. Сообщницей человека, который теперь меня обвиняет. Этими перчатками, о которых я и сама говорила и о которых он осмелился вам говорить, я вытерла револьвер и вложила в руку Жозефы. А теперь он обвиняет меня в том, что стреляла я!»
   Лабланш (Морестану). Господи, как вы плохо читаете!
   Морестан (обиженно). Я читаю как секретарь. Читал бы иначе – снимался бы в кино, как все.
   Лабланш (сухо). Ладно, пусть плохо, но продолжайте.
   Морестан. «Он меня предупредил». Это мадам Боревер говорит. «Он мне сказал: «Если меня прижмут, я обвиню тебя». Он мстит мне за мои деньги, за свою впустую прожитую жизнь. Он мстит мне за то, что существует только за мой счет».
   Лабланш. Я предпочитаю версию жены версии мужа.
   Севинье. Вот как?
   Лабланш. Вы, разумеется, устроили им очную ставку?
   Севинье. Немедленно. Это было отвратительно! Но я сказал, чтобы записывалось каждое слово. (Знак Морестану.)
   Морестан (читает). Мсье Боревер: «Мерзкая дрянь!» Мадам Боревер: «А вы… вы…» (Замолкает.) Извините меня, я не разберу, что записал. Они говорили одновременно и очень быстро. Во всяком случае, знаю, что слово непечатное.
   Лабланш. Непечатное слово пропустим!
   Морестан (читая). Мсье Боревер: «Итак, решили прихлопнуть дорогого муженька?» Мадам Боревер: «Значит, решили свалить убийство на милую женушку?»
   Лабланш. Это ужасно!
   Севинье (сидя, очень спокойно). Разделяю ваше мнение.
   Морестан (читает). Мсье Боревер: «И эта стерва называлась „подруга детства“! Мадам Боревер: „И я соединила свою жизнь с этим… этим… ба… бла…“ Нет, что-то не то…
   Севинье. То, то!
   Лабланш. Да наплевать!
   Морестан. Простите, но я хочу разобраться. Этим… нет, этим… Вот! (Доволен, что понял.) «С этим…».
   Лабланш (не дает ему читать, забирает листки). Вы очень плохо читаете. Дайте сюда. Я лучше пойму, если прочту сам. (Читает. Мало-помалу осознает ситуацию. Садится. Читает.) О! (Читает.) Невозможно поверить! (Морестану.) Что это за слово?
   Морестан (наклоняясь над его плечом). «Могила»! (Объясняя.) «Ты это с собой не унесешь в могилу!»
   Лабланш (читает). И они оба это подписали? Морестан, будьте любезны, пойдите к следователю Ардуэну, спросите, как там у него с делом Мортимера?
   Морестан (понял намек). С удовольствием, господин Лабланш! (Выходит.)
   Севинье. Записывает превосходно, да? Даже в протоколе – какая ненависть!
   Лабланш (не отрываясь от чтения). Да.
   Севинье. Ненависть во взаимных вопросах и ненависть в ответах. Давно затаенная, а теперь разгоревшаяся. Это почти возвышенно.
   Лабланш (отдавая листки). Но не убедительно!
   Севинье (почти победным тоном). Ну уж нет! Либо он вошел первым, и тогда он – убийца, а она – сообщница.
   Либо она вошла первой, и тогда они просто меняются ролями.
   Лабланш. Не забывайте, что суд может не принять во внимание взаимные обвинения супругов.
   Севинье (хитро). А вы внимательно прочли протокол?
   Дабланш. Очень. Возможно, они оба лгут.
   Севинье (возвращая Лабланшу его шутку). Вы в нее влюбились – или мне кажется?
   Лабланш (холодно). Она по крайней мере говорит с точными деталями. Она обвиняет. А он…
   Севинье (продолжая его фразу). …а он хочет и не может понять, зачем ей надо было его убить. Задает этот вопрос и ей и самому себе. Зачем? Или – ради кого? Он жалок.
   Лабланш. Согласен с вами.
   Севинье. И трагичен! Она засыпает нас деталями, а он даже не протестует. Как вы заметили, она очень точна (улыбаясь) …о чем она, возможно, потом и пожалеет.
   Переглядываются, оценивая друг друга. Пауза.
   Лабланш. Что вы собираетесь делать?
   Севинье. Прежде всего – освободить Жозефу Лантене.
   Лабланш. Правильно.
   Севинье. Согласны?
   Лабланш. Естественно, это надо сделать в первую очередь.
   Севинье. Спасибо.
   Лабланш (странным тоном). Иначе говоря, если не становиться на формальную точку зрения, это – первое, что приходит на ум следователю, для которого долг – превыше всего.
   Севинье. Если я вас правильно понимаю, первое, что приходит на ум, – не всегда самое лучшее.
   Лабланш. Вы меня правильно понимаете.
   Севинье. И первая мысль – не всегда та, которую стоит приводить в исполнение в первую очередь.
   Лабланш. Не всегда.
   Севинье. Итак, Лабланш, вы, на моем месте, ее сразу бы не отпустили?
   Лабланш. Вы меня очень, очень хорошо понимаете.
   Севинье. Неужели!
   Лабланш. Ее арест был ошибкой – допускаю!
   Севинье. Я совершил ее намеренно.
   Лабланш (как бы продолжая урок). И для пользы дела. Исправляя ее, вы ее подчеркиваете. И тогда все грозит скандалом.
   Севинье. Тем хуже.
   Лабланш. Потерпите минутку! Скандал – это грязь. Дайте ей высохнуть! Она превратится в пыль, а пыль – улетучится.
   Севинье. Вы очень хотите защитить Бореверов?
   Лабланш (вкрадчиво). Мне кажется, что если оставить все, как оно есть… (Оживленно.) И даже в интересах обвиняемой. Будет время доказать… ее невиновность более безоговорочно.
   Севинье (прерывая). Но она же останется в тюрьме!
   Лабланш (неопределенно). Ну… несколько дней… недель…
   Севинье (возмущенно). Недель?
   Лабланш. Не будем преувеличивать. Если дело Остоса останется делом горничной и шофера, через два месяца оно никого не будет волновать.
   Севинье. Только горничную.
   Лабланш. Послушайте, Севинье…
   Севинье. Я знаю, что вы мне скажете. Что с таким именем мне бы лучше заниматься беллетристикой.
   Лабланш. Вас перевели в Париж в таком молодом возрасте. Вы вправе надеяться на быструю карьеру.
   Севинье. Я и надеюсь, но считаю, что, стреляя по летящей мишени, надо метить выше, чтобы попасть точно в цель!
   Лабланш. Или промазать!
   Севинье. Если я вас правильно понимаю, следователь может надеяться на продвижение по службе только тогда, когда теряет моральное право судить других.
   Лабланш. Я думал, вы честолюбивы.
   Севинье. Но не этой ценой. Слишком низко надо согнуться, чтобы разглядеть ступень, ведущую вверх!
   Лабланш (с ироническим восхищением). Браво!
   Севинье. И, с другой стороны, каждое преступление, которое не постигла заслуженная кара, уносит у нас частичку уверенности в собственной безопасности.
   Лабланш. Говорите проще.
   Севинье (искренне). Сейчас – не могу. Мне нужно держать высоко голову. Я ведь не лучше других и совсем не радуюсь при мысли, что, может быть, посылаю ко всем чертям свою собственную карьеру.
   Лабланш. Возможно.
   Севинье (не предполагая, что дело так серьезно). О! Вы думаете?
   Лабланш (не отвечая). Да и ваша жена… Вряд ли она это одобрит!
   Севинье (повторяет, с нажимом). Вряд ли она это одобрит!
   Лабланш. Так что же?
   Севинье. Поймите меня, Лабланш, не должна эта девушка расплачиваться за Бореверов.
   Лабланш. Некоторое время в тюрьме…
   Севинье. Ни дня! Ни часа!
   Лабланш. Ну, прошу вас… две недельки.
   Севинье (обрывая его). У меня и не просите.
   Лабланш. Ну, ваше дело! Все-таки желаю вам успеха! (Выходит.)
   Севинье (с озабоченным видом подходит к своему столу. Смотрит на портрет жены, затем набирает номер). Антуанетта?.. Да нет, все хорошо, просто хотел услышать твой голос. Знаешь, мне всегда очень прятно тебя слышать… Конечно, этого мне недостаточно, но я радуюсь, даже если с тобой просто поговорю. Скажи, Антуанетта, ты счастлива со мной?.. Нет, не дурачься, скажи мне, ты счастлива? Только серьезно, скажи это серьезно… Спасибо, родная, это я и хотел услышать. (Вешает трубку.)
   Входит Морестан.
   (Листает бумаги.) Видели Ардуэна?
   Морестан. Да. Вот везет! Убийство – лучшего нельзя желать! Второго такого в жизни не подвернется. И его Мортимер во всем признается! И улики приводит, и свидетелей называет. Когда я вошел, он диктовал им адреса скупщиков краденого. Вот это.работа! А у нас… На один выстрел – два убийцы.
   Севинье (спокойно). Разумеется, это перебор. Какие могут быть сомнения – перебираем. (Поднимая глаза от бумаг.) Жозефа Лантене ждет в коридоре?
   Морестан. Да.
   Севинье. Места себе не находит, наверное.
   Морестан. Не сказал бы, она спит.
   Севинье. Скажите, пусть введут. (Хлопает рукой по досье.) Мне кое-что пришло на ум.
   Морестан (агрессивно). Не против нее?
   Севинье. Да введите же.
   Морестан выходит и сразу же приводит Жозефу в сопровождении адвоката и полицейского. Этот последний поразительно похож на Боревера. Единственная разница – он кажется чуть крупнее и у него «американские» усики. Мундир поношен, но фуражка новая. Он настолько похож на Боревера, что эту роль должен играть один и тот же актер. Жозефе это сходство тоже бросается в глаза.
   Жозефа (полицейскому). Это странно, но вы мне кого-то очень напоминаете.
   Полицейский (с корсиканским акцентом). Убийцу, конечно!
   Жозефа (очень серьезно). Я не шучу, в коридоре я не заметила. Наверно, потому, что дремала. Но вы мне так кого-то напоминаете, даже забавно.
   Полицейский (холодно). Забавно.
   Севинье. Свой разговор вы продолжите позднее.
   Жозефа. Нет, ну чтобы так быть на кого-то похожим! Вы не из Дрома?
   Полицейский. Нет. (К Севинье.) Простите меня, господин следователь, но она меня спрашивает.
   Севинье (полицейскому). Сядьте. Вы тоже, мэтр. Я – всего на минутку. Я хотел бы только уточнить с мадемуазель одну деталь. Деталь, которая имеет определенное значение. Господин Боревер…
   Жозефа (прерывает). Уже не нужно. Я беру вину на себя.
   Севинье. Что?
   Кардиналь" и Морестан (вместе). Да вы что? С ума сошли?
   Жозефа. Он не убивал Мигеля. Убила я.
   Полицейский отодвигается вместе со стулом от Жозефы.
   Морестан (к Севинье). Теперь их у нас целых три!
   Севинье. Но до сих пор вы отрицали!
   Жозефа. Вот именно, я больше не могу. Не могу больше лгать. И не могу, чтобы за меня осудили другого.
   Севинье. Однако…
   Жозефа. Убила его я, одним словом – я. Что бы вы там ни говорили, ничто не изменится.
   Кардиналь. Вы лжете. Господин следователь, она лжет!
   Жозефа. Конечно, я никогда не думала, что смогу такое сделать. Но люди вообще-то хуже, чем о себе думают.
   Севинье. Посмотрите мне в глаза. Вы убили Мигеля Остоса, вы?
   Жозефа (смотря ему в глаза). Смотрю вам в глаза. И говорю вам: «Я убила Мигеля Остоса».
   Севинье. Вы отвели глаза!
   Жозефа. От смущения. Вы так близко… Мне показалось, что вы хотите меня поцеловать.
   Морестан и полицейский смеются. Севинье бросает на них испепеляющий взгляд.
   Кардиналь. Она кого-то хочет покрыть.
   Жозефа (устало). О нет! Есть испанская пословица: «кто покрывает, тот раскрывает!»
   Севинье. Великолепная пословица.
   Жозефа. Мигель меня сотням научил! Бедный Мигель! Он-то меня в самом деле любил! Вот она жизнь! Убивают того, кто любит, чтобы защитить того, кому на вас плевать!
   Севинье. И вы все еще стараетесь его защитить!
   Жозефа. О нет! Нет, нет и нет. Он того не стоит. Только не платить же ему за меня!
   Севинье. Вы, значит, убили Остоса. И сейчас спали в коридоре, могли заснуть?
   Жозефа. Я решила во всем признаться и поэтому стала спокойной. (Указывая на полицейского и Кардиналя.) И потом, они со мной не разговаривали.
   Севинье. Вот интересно! Вы всегда такая живая, а сегодня что-то с вами происходит?
   Жозефа (делает объясняющий жест). Тюрьма!
   Севинье. Вы продолжаете настаивать на том, что совершили убийство?
   Жозефа. Ну посудите сами. У кого был револьвер?
   Севинье. Это так, револьвер был у вас, но…
   Жозефа (прерывая его). Да в конце концов, если бы это было не так, я бы не говорила. Хвалиться-то ведь нечем.
   Севинье (делая вид, что сдается). Вообще-то, это возможно.
   Жозефа (с криком победителя). А! Наконец-то! Как здесь трудно стать убийцей!
   Кардинал ь. Господин следователь, вы же ей не верите! Это смешно!
   Севинье. Очень сожалею, мэтр, но после подобных признаний…
   Жозефа. Еще бы!
   Севинье (хитро). Ну, слушаю вас. Рассказывайте, как все было.
   Жозефа. Как? Что мне еще вам рассказывать?
   Севинье. Все подробно. Мигель Остос вам говорит: «Я убью Боревера». Он идет в глубину комнаты. Так. А что делаете вы в этот момент?
   Жозефа (не очень уверенно). Стреляю и убиваю.
   Севинье (насмешливо). Убиваете. Откуда?
   Жозефа. Как «откуда»?
   Севинье. С какого места?
   Жозефа. С того, где была.
   Севинье. Вы были в постели.
   Жозефа. Значит, с постели.
   Севинье (категорично). Это невозможно.
   Жозефа. Хотелось бы узнать, почему?
   Севинье. Потому что между постелью и им стоит шкаф.
   Жозефа. Ну, что придираться к мелочам. От края кровати.
   Севинье (тем же тоном, как и раньше). Тоже невозможно.
   Жозефа (раздраженно). А это почему же?
   Севинье. Эксперты утверждают иное.
   Жозефа. Я, может быть, сделала шаг или два…
   Севинье (все более и более категорично). Все равно невозможно.
   Жозефа. Да вы что, нарочно?.. Почему?!
   Севинье. Потому что вы находились в другом месте.
   Жозефа. Это в каком же?
   Севинье. Если бы вы перед выстрелом сделали несколько шагов вперед, то после выстрела вам надо было бы сделать столько же шагов назад, чтобы упасть в том месте, где вас нашли.
   Жозефа. Я, наверно, их сделала машинально.
   Севинье. Машинально.
   Жозефа. Да.
   Севинье. Временно допустим.
   Жозефа. Обязательно нужно допустить.
   Севинье. Главным образом для того, чтобы сделать вам приятное. Вы убиваете его, находясь в постели, или у края постели, или в нескольких шагах от постели – ладно. Чем?
   Жозефа. Вот глупый вопрос!
   Севинье. Не такой уж!
   Жозефа. Кто же держал револьвер?
   Севинье. Какой револьвер?
   Жозефа. Как – «какой револьвер»? Ну и анекдот!
   Севинье. Откуда он взялся, этот револьвер?
   Жозефа (смятение ее становится заметным). Откуда взялся?
   Севинье. Установлено, что это был именно тот револьвер, который Мигель Остос всегда держал в ящике для перчаток своего «кадиллака». Вы принесли его из гаража?
   Жозефа. Возможно.
   Севинье. Так. А где вы его прятали?
   Жозефа (с выражением безысходности и бессилия, пожимая плечами). Я его не прятала.
   Севинье (иронично). Он, значит, валялся на вашем столике, перед носом Мигеля?
   Жозефа. Естественно, нет. Я его убрала… Спрятала.
   Севинье (перебивая). Куда? Во всяком случае, не в карман халата – на вас ничего не было.
   Жозефа. О! Сколько можно повторять!
   Севинье. Куда? Под подушку, может быть?
   Жозефа. Хм! Да нет, потому что он мог бы пораниться, когда держал меня в объятиях.
   Севинье. Вы об этом подумали? Как это трогательно с вашей стороны.
   Жозефа. Не правда ли? Видно, я его очень любила, Мигеля.
   Севинье (смотрит на нее). Так куда же?
   Жозефа (без выражения). Куда?
   Севинье. И, естественно, у вас нет ни малейшего представления.
   Жозефа. Представьте себе, естественно, – есть. В ящик.
   Севинье. Какой ящик?
   Жозефа (передразнивая). «Какой ящик?» Комода.
   Севинье (саркастически). Да вы просто акробатка!
   Жозефа. Достать револьвер из ящика комода совсем нетрудно.
   Севинье. Не только не «не трудно», а невозможно! Для этого нужно: встать с постели, добежать в другой конец комнаты, вернуться на расстояние нескольких шагов от кровати и затем еще пятиться назад, да чтобы ваша жертва ничего не заметила!
   Жозефа. Ну, вы специально придираетесь.
   Севинье. А вы заставляете нас понапрасну терять время. Я уже говорил, что правосудие стоит денег.
   Жозефа. То-то вы так экономите на справедливости!
   Севинье. Жозефа Лантене, в последний раз – вы убили Мигеля Остоса?
   Жозефа. В первый день вас это особенно не волновало.
   Севинье. Дело не в этом.
   Жозефа. Вы мне не верите ни когда я говорю правду, ни когда я лгу.
   Севинье. Заметьте, что я считаю вас очень славной девушкой. Я вам сочувствую.
   Жозефа (иронично). Потому что я убила Мигеля?
   Севинье. Нет, но потому что вы утверждаете это, настаиваете на этом, несмотря на все мои усилия вас опровергнуть.
   Жозефа. Итак, вы мне не верите?
   Севинье. Увы – нет!
   Жозефа. Странное упорство!
   Севинье. Ничего не могу с собой поделать.
   Жозефа. Вообще-то, я ведь такая же, как и вы, – тоже не верю тому, что мне говорят.
   Кардиналь. Не скрою, я тоже вам не верю.
   Морестан. И я – нет.
   Жозефа (полицейскому). А вы? Полицейский. Тоже нет.
   Жозефа (меняя направление мысли). С ума сойти, как вы на кого-то похожи! Но на кого, боже мой, на кого?
   Севинье. Неужели не догадываетесь? Разве вы не знаете, что каждую женщину влечет, как правило, всегда один и тот же тип мужчины?.. Придется вам с этим смириться. Мы вам сочувствуем, но вы нас не убедили.
   Жозефа. Какие вы смешные! Ну разве в моих интересах добиваться тюрьмы?
   Севинье. В интересах господина Боревера!
   Жозефа. Вы разве не слышали, что он сегодня говорил? И думаете, после этих слов я способна пойти ради него на такую жертву?
   Севинье. Женщины способны на все.
   Жозефа (от всей души). Спасибо.
   Севинье (искренно). Не за что.
   Жозефа. Итак, мне вы верить не хотите. Тем хуже для вас. Но ведь Мигелю-то вы обязаны верить?