Ашар Марсель. Дура

   Севинье. В принципе – да. В принципе мы верим потерпевшим.
   Жозефа. Значит, вы верите его словам: «Жозефа, зачем ты это сделала?»
   Севинье. Да дело в том, что этих слов он не говорил.
   Жозефа (пораженная). Что?
   Севинье. Мы почти уверены, что он этого не говорил.
   Жозефа. Но мсье Боревер слышал!
   Севинье. Вот именно, что не слышал.
   Жозефа. Почему же тогда он их повторял?
   Севинье. Потому что мадам Боревер ему сказала, что она их слышала.
   Жозефа (в ее голосе вся гамма чувств). Мадам?!
   Севинье (разъясняя). Вы помните, когда на мсье Боревера свалилось радостное известие об измене жены…
   Жозефа (смеясь). Еще бы! Она за меня отомстила!
   Севинье (продолжая)… я приказал вас удалить.
   Жозефа. А жаль, я-то надеялась посмотреть на этот цирк.
   Севинье (продолжая). Так вот, именно тогда ваш хозяин сообщил нам, что его жена вошла в комнату раньше его.
   Жозефа (таким же тоном, как и в предыдущий раз). Мадам?!
   Севинье. Да.
   Жозефа. О-о-о! Но это все меняет. Потому что ей ведь не обязательно нужно верить.
   Севинье. Я тоже так думаю.
   Жозефа. И даже больше вам скажу. Чаще всего я ей не верю. Она врет как парикмахер.
   Севинье. Разделяю ваше мнение.
   Жозефа. Но послушайте, если это не я и не он, то… (С комическим возмущением.) Ну, я на вас буду жаловаться. Почему вы мне не сказали? Я перед вами из кожи вон лезу! Вы думаете, мне было легко говорить вам, что я убила Мигеля, мою старую кастаньету, как я его называла. Я делала это, чтобы выгородить того дурака. Если бы я знала… У меня и в мыслях не было. Предупреждать надо, если меняете обвиняемого. Предупреждать о замене.
   Севинье. Приношу глубокие извинения.
   Жозефа. Я беру свои слова обратно. Пусть будет так, как будто я ничего не говорила.
   Севинье. Обещаю.
   Жозефа. Она за это должна заплатить! Чтоб она сдохла! (Передумав.) Нет, это слишком легко! Рокеты! В Рокеты ее! С Мими Пятнистой и Жюли Черной Язвой! Моими подружками по этому пансиону.
   Севинье. Мы подумаем.
   Небольшая пауза.
   Жозефа (замечталась, неожиданно улыбается, с умилением). Но тогда – чертов Мигель – он спал с ней? (Смеется.)
   Севинье. Мимо.
   Жозефа. А! Так это не потому, что она ревновала ко мне?
   Севинье. Нет.
   Жозефа. Что вы тянете? Почему же?
   Севинье. Она думала, что стреляет в своего мужа.
   Жозефа. А, понимаю! Она подслушала, как он со мной уславливается. Именно на одиннадцать часов.
   Севинье. Наконец.
   Жозефа (беспристрастно констатируя). Бенжамен был прав. Это шлюха.
   Севинье. Выражение сильное. Но примерно соответствует действительности.
   Жозефа (душераздирающий крик радости). Но тогда Мигель не верил, что это я!.. (Поднимает взгляд к небу.) Эй, вы там, спасибо! (К Севинье.) Я так рада. Значит, он не сказал: «Жозефа, зачем ты это сделала?»
   Севинье. Вероятней всего – нет.
   Жозефа (с нажимом). Если это слышала только она, значит он этого не говорил.
   Севинье. Любопытный ход мыслей!
   Жозефа. А если он этого не говорил, значит она сама придумала.
   Севинье. На это не возразишь!
   Жозефа (медленно). Она знала, как меня больнее ударить…
   Севинье. И какие беды на вас навлечь!
   Жозефа. О! Беды, нет… (Душераздирающе.) Но такое ужасное горе причинить мне, как она смогла?!
   Севинье. В самом деле, это отвратительно.
   Жозефа. Отвратительно? Это слишком мягко сказано. Ведь Мигель был моя жизнь.
   Севинье. Никогда бы не сказал.
   Жозефа. Я ему изменяла, но он был моя жизнь.
   Севинье. Странные существа женщины.
   Жозефа (пытаясь объяснить). Физически мы друг другу не подходили. Я никак не могла понять почему, ведь он был, скорее, редкий мужчина. Только себе не прикажешь. Тело, оно, знаете… как ему в голову взбредет.
   Полицейский смеется.
   (Строго ему.) Ничего смешного!
   Полицейский. Простите!
   Жозефа (к Севинье, горячо, стараясь оправдаться). Все время только великая любовь, любовь до гроба, ничего веселого, никогда нельзя позабавиться. Этот человек слишком меня любил, в этом все несчастье. И, кроме того, очень уважал. И поэтому, понимаете, раз он относился ко мне с таким уважением, то в самый важный момент я была скована, не могла расслабиться. А чтобы любить друг друга как надо, уважение ведь мешает, правда?
   Севинье (смущенно). Простите, но у меня на этот счет нет своего мнения.
   Жозефа. Притворяетесь!
   Полицейский смеется.
   Севинье (бросает на него уничтожающий взгляд). Мы толь ко и слышим, что вас.
   Полицейский. Виноват!
   Жозефа. Ну, она за это заплатит. Допрашивайте меня, я уверена, что знаю, что вам нужно.
   Севинье. Что нам нужно?
   Жозефа. Ну, то, что вы ищете. Разумеется, я ни о чем определенном сейчас не думаю. Я вообще всерьез и не думала о мадам. Зачем мне было голову ломать, а? Но знаете, мы, женщины, мы замечаем все, даже если не отдаем себе отчета. Задавайте мне вопросы!
   Севинье. Револьвер, который…
   Жозефа. Не об этом! О женских штучках!
   Севинье. Помилуйте! Женских штучках!
   Жозефа (указывая на полицейского.) Прикажите ему пересесть. Он мне мешает сосредоточиться. (Полицейскому.) Вы мне мешаете сосредоточиться.
   Полицейский (не двигаясь). Это мне льстит!
   Севинье (полицейскому). Отсядьте, пожалуйста!
   Жозефа (охватывая голову руками). Я готова! Давайте! Спрашивайте меня!
   Севинье. Ну что ж! Есть небольшое противоречие с платьем.
   Жозефа (страстно). Женская штучка! Отлично, я чувствую, сейчас все пойдет как по маслу.
   Севинье. В тот вечер, собираясь в гости, она сначала попросила вас приготовить серый костюм.
   Жозефа. Да, тот, что был накануне, когда она целовалась. Давайте! Давайте! Я чувствую, что здесь что-то есть!
   Севинье. Однако и муж и полицейские инспектора говорят, что она была в красном платье.
   Жозефа (разочарованно). Здесь копать нечего. Она просто передумала.
   Севинье. Почему?
   Жозефа. Да ни почему – у женщин не надо докапываться… Как будто всегда есть причина!
   Севинье. Тем хуже.
   Жозефа (озаренная идеей). Постойте! (Медленно.) Ну и дура же я. Наоборот, нужно всегда докапываться. (С победным криком.) Я ее поймала! (Поправляясь.) Мы ее поймали!
   Севинье (удивленно). Вы ее поймали?
   Жозефа. Она попалась, говорю вам, попалась. И самое смешное, что это мое платье ведет к вашему револьверу.
   Севинье. Каким образом?
   Жозефа. Приведите ее сюда. Я буду в уголке. Дайте ей время распустить свой хвост, покорить публику. Вонзите несколько бандерилий. (Кому-то невидимому.) И тогда, Мигель, явлюсь я и нанесу удар в сердце.
   Кардиналь (к Севинье). Она поразительна.
   Жозефа (смеясь). Приведите ее, говорю вам!
   Севинье (беззлобно). Теперь вы здесь приказываете?
   Жозефа. Я делаю за вас вашу работу. Потому что я девушка работящая. Ведь если откровенно, доказывать вину мадам – не в моих интересах.
   Севинье (невольно). Еще менее в моих.
   Жозефа. Как так?
   Севинье. Да долго объяснять.
   Жозефа. Боитесь правды?
   Севинье. Что мне бояться собственной тени?
   Кардиналь (оценив ситуацию). О! Великолепно!
   Севинье. Сержант, введите мадам Боревер.
   Кардиналь. Какой урок вы мне преподали, господин следователь! А я ведь досконально изучил досье. И ничего этого не заметил.
   Севинье (скромно). Рутина!
   Кардиналь. Но я вам заранее сочувствую. После такого успеха на вас взвалят все крупные дела.
   Севинье. Не уверен!
   Морестан выходит. Жозефа устраивается в углу. Входит мадам Боревер в сопровождении Морестана. Пока открывается дверь, в коридоре можно заметить скамью, на которой сидит полицейский, появлявшийся в первом акте, а рядом с ним – человек, судя по костюму – Боревер. Нужно использовать статиста, так как виден только костюм.
   Мари Доминик (нагло). Я вас не задержала?
   Севинье (погруженный в бумаги). Прошу вас сесть, мадам!
   Мари Доминик (не садясь). Вы могли бы предложить своим полицейским сменить марсельскую кухню на менее острую. Я буквально купалась в чесночных ароматах.
   Севинье (делая вид, что не слышит). Прошу вас сесть, мадам.
   Мари Доминик. Мало того – меня укусила блоха! Хотя в этом нет ничего удивительного, учитывая сорт ваших обычных посетителей.
   Севинье (иронично). О! Нижайше прошу прощения! Я не предложил вам сесть! Непростительная оплошность!
   Мари Доминик (садясь). И это еще не все. Мне пришлось выдержать храп моего спящего мужа.
   Севинье. Считается, что это – признак спокойной совести.
   Mapи Доминик (злобно смеясь). Спокойной? Ха, ха! (Заметив Жозефу.) А! Жозефа!
   Жозефа (со странной интонацией). Здравствуйте, мадам!
   Мари Доминик. Моя горничная должна присутствовать при моем допросе?
   Севинье. Понимаете ли…
   Мари Доминик. Не будьте с ней слишком строги. Она, конечно, «девка», но славная девка!
   Жозефа (широко улыбаясь). Спасибо, мадам!
   Севинье. Это не допрос. Это очная ставка.
   Мари Доминик. Из этого я заключаю, что теперь с вас достаточно меня и моего мужа?
   Севинье. Вообще – да!
   Мари Доминик (указывая на Жозефу). А тот факт, что ее нашли с револьвером в руках и что Остос сказал: «Жозефа, зачем ты это сделала?» – вас не интересует?
   Жозефа. Нет.
   Севинье. Он меня больше не интересует. Я не могу основывать свое обвинение на не поддающихся проверке словах человека, которого уже нет в живых.
   Мари Доминик. Мне не очень нравится формулировка «не поддающихся проверке».
   Севинье. Вашему мужу она тоже не нравилась.
   Мари Доминик. Скажите уж сразу, что эти слова он придумал.
   Севинье. Я скажу, что один из вас спокойно мог их придумать.
   Мари Доминик. Ах, так и меня тоже это касается?
   Севинье. Каждый из вас постарался, чтобы дело касалось другого.
   Мари Доминик. Мужское самолюбие не имеет границ. Он думал, что ему изменяют, и отомстил, как сумел.
   Севинье. А разве он не имел оснований думать, что ему изменяют?
   Мари Доминик. В любых других обстоятельствах ваш вопрос…
   Севинье (прерывая). А в этих, что вы ответите?
   Мари Доминик. Что он глубоко заблуждался.
   Севинье. А как в отношении того поцелуя, который видела мадемуазель?
   Мари Доминик. Ей было плохо видно.
   Жозефа (тихо). На вас был серый вечерний костюм. И этого мужчину вы целовали так страстно…
   Мари Доминик. Кто здесь следователь, вы или она?
   Севинье. Простите, дорогая мадам, но сейчас я устраиваю вам очную ставку. Мадемуазель говорит то, что знает. Или что ей кажется, что она знает.
   Жозефа. А я знаю немало. И гораздо больше, чем она думает.
   Мари Доминик. В самом деле?
   Жозефа. Я и не подозревала. Но получается так, что я знаю все.
   Мари Доминик (иронично). Она знает все!
   Жозефа. Задавайте мне вопросы, господин следователь!
   Мари Доминик. Какие?
   Жозефа. Вот видите, мадам это тоже интересно. Спросите меня, например, какие у нее были причины желать смерти своего мужа.
   Мари Доминик. Я это у вас тоже спрашиваю.
   Жозефа. У нее был тот, которого она целовала.
   Севинье (мягко). Мсье д'Азерг.
   Мари Доминик вздрагивает.
   Жозефа. Ну, конечно, что я за дура! Мсье Анри д'Азерг. Мне и в голову не приходило! А ведь бросалось в глаза!
   Мари Доминик. Глупейшее обвинение!
   Жозефа (к Севинье). Но кто вам это сказал?
   Севинье (доставая бумагу). Мсье Стюрмер. Он поведал мне о великой любви мсье д'Азерга к мадам. И о любви мадам к мсье д'Азергу.
   Мари Доминик. И даже если так! Разве это достаточная причина? Что, всегда убивают мужа, когда заводят любовника?
   Севинье (соглашаясь). Нет.
   Жозефа. Но здесь причина есть. Мсье д'Азерг очень беден. И деньги мадам ему нужны позарез.
   Мари Доминик. Это уже что-то новое.
   Жозефа (к Севинье). Вы знаете, что такое покер?
   Севинье. Смутно.
   Жозефа (к Севинье). Но, надеюсь, достаточно для того, чтобы знать, что четыре короля сильнее трех тузов?
   Севинье. Уж конечно!
   Полицейский. Четыре короля! Я думаю!
   Все осуждающие смотрят на него.
   Жозефа. Так вот! Однажды вечером дома… то есть, на улице Фэзандери, играли в покер. Ставка была сто тысяч франков. И мсье д'Азерг объявляет три туза. Мадам говорит: «Что поделаешь!» и бросает закрытые карты. А у нее были четыре короля. Дала ему заработать – какая разница, каким образом.
   Севинье. Откуда вы знаете?
   Жозефа. А я стояла за ее спиной – я разносила виски.
   Мари Доминик. Придумать можно что угодно!
   Жозефа. Как и вы: «Жозефа, зачем ты это сделала?» Нет. Нет, мадам. У меня был свидетель, мсье Стюрмер. Он все видел. И он сказал об этом Бореверу. Он сказал: «Твоя жена не умеет играть в покер. Она тебя разорит».
   Мари Доминик. Признаться, мне в картах никогда не везло.
   Жозефа. Особенно, когда играли против мсье д'Азерга. Теперь вы понимаете, что если убить мсье Боревера, мсье д'Азерг может преспокойно жениться на деньгах мадам.
   Мари Доминик. А что вы думаете, на мне нельзя жениться ради меня самой?
   Жозефа. Я этого не говорю. Я говорю только, что миллионы – они очень греют. Во всяком случае, мсье д'Азерга – точно!
   Севинье. Поскольку вы так были уверены в отношениях между мадам и мсье д'Азергом, как же вам смогло показаться, что накануне вечером у входа она целовала своего мужа?
   Мари Доминик. Блестящий вопрос! Спасибо, господин следователь!
   Жозефа. Ревность слепа. И потом мсье д'Азерг немного хромает.
   Мари Доминик (с невольной гордостью). Неудачный прыжок с парашютом.
   Жозефа. Так вот! В тот вечер он не хромал! Но ведь когда целуют женщину, маршировать не надо! Вот почему я и приняла его за мсье Боревера!
   Севинье. Вы, разумеется, отрицаете этот поцелуй?
   Мари Доминик. Разумеется.
   Жозефа (возмущенно). Так страстно, так пылко его целовала!
   Мари Доминик. Мое слово – против ее слов.
   Севинье (делая вид, что соглашается). Мадам отрицает. Приведите другой пример.
   Жозефа. О! У меня широкий выбор. Спросите ее, почему в тот страшный вечер она одела красное платье?
   Мари Доминик. Потому что оно мне идет.
   Жозефа. Тогда спросите это же у меня!
   Мари Доминик. Спросите это же у нее, потому что здесь, кажется, она ведет расследование.
   Жозефа. Потому что она велела мне отдать серый костюм в химчистку. А теперь спросите: «Почему в химчистку?»
   Молчание.
   Так я вам это скажу, хотя никто меня и не спрашивает. Потому что юбка была длинная и подол запачкан машинным маслом.
   Севинье (потрясенно). Машинным маслом?
   Жозефа. Я не видела связи. Мне все открылось только что, когда вы говорили о револьвере и сказали, что любой мог взять его в гараже.
   Мари Доминик. Какое гнусное предположение!
   Жозефа. Мне Мигель сказал, что в «кадиллаке» картер подтекает. И когда мадам брала револьвер, ее платье попало в лужу. Вот почему на следующий день она велела мне приготовить красное платье.
   Мари Доминик. Ее убить мало.
   Жозефа (насмехаясь). И меня тоже?
   Севинье. Что вы можете сказать на это обвинение, мадам?
   Жозефа. Лакост и Баржетон скажут. В химчистке «Лакост и Баржетон», авеню Виктор Гюго, пятьдесят шесть. Они вам скажут, было ли это машинное масло!
   Севинье (раздраженно). Дайте сказать мадам!
   Мари Доминик (очень естественно). Это и в самом деле было машинное масло. Я в тот вечер ходила в гараж.
   Жозефа (восторженно). Вот видите!
   Мари Доминик. И даже открывала в машине ящик для перчаток. Но взяла я там не револьвер. Я взяла перчатки, которые там оставляла. Я полагаю, ящик для перчаток предназначен прежде всего для того, чтобы там лежали перчатки.
   Жозефа. Какие перчатки?
   Мари Доминик (иронически). Новые перчатки, господин следователь, которые я купила в тот день в магазине на Фобур Сент-Оноре.
   Жозефа (категорично). Нет.
   Мари Доминик. Как – нет? (К Севинье.) Пошлите инспектора. Он найдет их в шкафу.
   Жозефа. О! Вы быстро находите, что сказать. Голова у вас работает четко. Но, к несчастью, моя тоже!
   Мари Доминик (недоверчиво). Что еще?
   Жозефа. Новые перчатки вы купили в день убийства.
   Мари Доминик (таким же тоном, как и Жозефа). Нет.
   Жозефа. В среду! Я видела, как вы их клали в шкаф в среду.
   Мари Доминик. В среду я просто их перекладывала.
   Жозефа. А где они были раньше?
   Мари Доминик. В прихожей.
   Жозефа. В прихожей?! И, убирая, я их не заметила? Ну нет! Ну нет!
   Севинье. Мадам, одно нам, во всяком случае, ясно: то, что вечером в среду вы ходили в гараж. И вы там взяли перчатки.
   Жозефа. Это она так говорит!
   Севинье. Значит, вы могли свободно взять там… и револьвер.
   Мари Доминик. Совершенно свободно. Если бы он там был.
   Севинье (без выражения). А его там уже не было?
   Мари Доминик. Кто-то его уже прибрал к рукам. Либо мой муж, либо эта девка.
   Севинье. А вы не сказали мсье Бореверу, что не увидели револьвера на его обычном месте?
   Мари Доминик. Да… нет…
   Севинье. А странно, почему?
   Мари Доминик. Не могу сказать… Не знаю.
   Пауза.
   Севинье. Мне очень неприятно за вас, мадам, но одна деталь меня огорчает. А именно: в ваших первых показаниях, записанных инспектором Кола, вы как раз говорили об этих перчатках!
   Мари Доминик. Ну и что?
   Севинье. А вот что: вы сказали по этому поводу слова, из которых можно сделать вывод, что права мадемуазель!
   Мари Доминик (высокомерно). Какие слова?
   Севинье. Вы сказали… Морестан, точный текст!
   Морестан (читает). Мадам Боревер: «Мои перчатки были все в крови. Новые перчатки. Я их в тот день купила».
   Напряженная пауза.
   Жозефа. Мы, женщины, всегда слишком много говорим!
   Севинье. Согласитесь, мадам, что я вас предостерегал. Слишком много подробностей… Подробности – они-то всегда и выводят на чистую воду.
   Мари Доминик (возмущенно). Меня вывели на чистую воду, меня?
   Севинье (не отвечая). Вы ходили в гараж. И не взяли там ни перчаток, ни револьвера. Зачем же вы туда, в таком случае, ходили?
   Мари Доминик. А вам не приходит в голову мысль, что мы, может быть, говорим о разных перчатках?
   Жозефа (с искренним восхищением). Здесь у нее работает отлично! (Дотрагивается до своего лба.)
   Мари Доминик. Разве я не могла купить одну пару перчаток во вторник, а другую – в среду?
   Севинье. Две минуты тому назад могли. А сейчас уже поздно.
   Мари Доминик. Хотела бы знать, почему?
   Жозефа (невольно). Я тоже.
   Севинье. Потому что две минуты тому назад вы дали нам совершенно другое объяснение. Когда мадемуазель сказала, что видела, как вы их клали в шкаф в среду, вы ответили: «Я их перекладывала». А ведь именно в эту минуту вам надо было сказать: «Это были другие перчатки».
   Пауза.
   Так. Кое-что мы установили. Не без труда. Но я считаю, что установили.
   Мари Доминик. Как вам угодно!
   Севинье (неожиданно атакуя). У вас, разумеется, были ключи от всех комнат вашего особняка?
   Мари Доминик. Вовсе нет.
   Севинье (удивленно). У вас не было ключа от комнаты мадемуазель?
   Мари Доминик (очень непринужденно). У моего мужа, возможно, и был, а у меня – нет!
   Жозефа (кричит). Постойте!
   Мари. Доминик. Мы стоим!
   Жозефа. Недели две тому назад, примерно, Марта Эрбо (к Севинье), кухарка, захлопнула свою дверь, а ключ оставила в комнате. Она хотела вызвать слесаря, а мадам сказала: «Не нужно». И открыла дверь, у нее был один общий ключ, он подходил ко всем дверям в доме.
   Севинье. Которым можно было с таким же успехом открыть и дверь комнаты мадемуазель, разумеется?
   Мари Доминик. Не знаю. Я никогда не пробовала.
   Жозефа. Кроме того вечера!
   Севинье (Жозефе). Помолчите! (К Мари Доминик.) Мы это сможем легко проверить.
   Мари Доминик. Нет. Я его потеряла.
   Севинье. А!
   Мари Доминик. Уже, наверно, с неделю… или больше!
   Жозефа. Я могла бы побиться об заклад.
   Севинье. Очень жаль.
   Мари Доминик. Мне тоже очень жаль. Но у моего мужа ключ был!
   Жозефа (к Севинье, горячо и убежденно). Я же вам клялась, что нет. И в первый же день. Тогда, когда это не имело еще никакого значения.
   Севинье (смакуя, к Мари Доминик). Вот еще один раз ее слово против вашего.
   Мари Доминик. И верите вы ей?
   Севинье (не отвечая). Дело не в этом.
   Мари Доминик. В чем именно вы меня обвиняете?
   Севинье. Пока ни в чем. Я констатирую, что вы ходили в гараж, но не за перчатками, что вы не сообщили своему мужу об исчезновении револьвера и, кроме того, что вы имели возможность открыть запертую дверь комнаты, где произошло убийство. Все это позволяет мне предположить, что в тот вечер вы оказались на месте преступления раньше своего мужа.
   Мари Доминик. Роковое стечение обстоятельств.
   Севинье (торжественно). Теперь, мадам, отнеситесь со всей серьезностью к вопросу, который я вам задам. Он имеет для вас решающее значение.
   Мари Доминик. Вы говорите со мной как с преступницей. А мне нечего бояться, и я вам отвечу правду.
   Севинье (продолжая свою речь). К несчастью, до сих пор вам мешало «стечение обстоятельств». Поэтому еще раз советую вам быть чистосердечной. Записали, Морестан?
   Mорестан. О! Я все записываю, господин следователь.
   Севинье. Вы вошли в комнату после мужа?
   Мари Доминик (сосредоточенно, собравшись). Да.
   Севинье. Что вы увидели?
   Она хочет говорить.
   Пожалуйста, как можно более подробно.
   Мари Доминик. Я увидела в глубине комнаты тело Мигеля Остоса и своего мужа, склонившегося с револьвером в руках над обнаженной Жозефой.
   Полицейский поднимает голову.
   Он метался как загнанный зверь, глаза его блуждали, он был бледен как полотно. Дрожащей рукой он стирал со лба пот, который лился ручьями. Мне стало жаль его…
   Севинье (прерывая ее). Прекрасно. Ваши слова полностью совпадают с тем, что вы нам показывали ранее…
   Мари Доминик (облегченно и торжествуя). Я говорю правду. Поэтому, совершенно естественно, не рискую сбиться.
   Севинье (как бы мимоходом). Ключ был в двери?
   Мари Доминик. Да.
   Севинье. А свет зажжен?
   Мари Доминик (менее уверенно). Да.
   Севинье. Чтобы увидеть бледность мужа, пот, струящийся по его лицу, дрожание рук и так далее – естественно, нужно, чтобы горел свет.
   Мари Доминик. Он и горел.
   Севинье. Как же получается, что на выключателе мы не обнаружили отпечатков пальцев мсье Боревера?
   Мари Доминик (растерянно). Не знаю.
   Севинье. А вы могли бы мне дать ответ, который полностью поставил бы вас вне подозрений. Стоило вам сказать: «Я вытерла выключатель своими перчатками тогда же, когда вытерла и револьвер». Если бы вы на самом деле это сделали, вы бы об этом не забыли. Да только вы этого не сделали, и вы сказали мне: «Не знаю».
   Жозефа (Кардиналю). Блеск!
   Севинье. Поверьте, я очень сожалею!
   Жозефа (с интонацией вышколенной прислуги). Мадам, кушать подано!
   Севинье. Считаю излишним рассказывать вам, мадам, как вы совершили преступление. У вас была отмычка и был револьвер. И вы первая вошли в комнату.
   Мари Доминик (дико кричит). Но она, она уже там была. Мигель Остос обвинил ее! Убила она!
   Севинье. Действительно, она это подтвердила.
   Мари Доминик (не веря своим ушам). Подтвердила?
   Севинье. Когда думала, что убил ваш муж. Но я без труда доказал ей, что чисто практически она не могла этого сделать. Даже если бы имела револьвер.
   Мари Доминик (в крайнем возбуждении). Но причина, какая у меня могла быть причина? Мне можно было просто развестись!
   Севинье. А ненависть? Ваша ненависть, которая сейчас так проявилась? Развод бы вас не удовлетворил. Вы так ненавидели вашего мужа – даже товарищ прокурора был потрясен, – что хотели одного: стереть его с лица земли.
   Мари Доминик. Это не доказательство!
   Севинье. Доказательств у нас как раз сколько угодно. Я уж не говорю о том, что вы изливали все, что у вас накопилось на душе, Марте Эрбо. (Достает листок из папки.) «Он живет на мои деньги и еще позорит меня с моей горничной, в моем доме. О! Я его ненавижу! Как я его ненавижу! Мне кажется, я его убью своими руками…».
   Мари Доминик. Мало ли что люди говорят…
   Севинье. Прекрасно знаю. Тем не менее советую вам встать на путь чистосердечного признания.
   Мари Доминик. Никогда! Ни за что!
   Севинье. Суд присяжных всегда снисходителен к преступлениям на любовной почве. Даже если по ошибке убивают другого. Но он не проявит сочувствия к женщине, убившей своего шофера. Подумайте хорошенько! Это в ваших интересах.
   Жозефа. О! О своих интересах она всегда думает!
   Севинье. Любовное преступление – почти верное оправдание. Тем более, что столько смягчающих обстоятельств! Убийство же…
   Мари Доминик (прерывая его). Вы меня арестуете?
   Севинье. Соответствующее решение будет принято. Но советую вам признаться.
   Не отвечая, она направляется к выходу в глубине комнаты.
   (Опережает ее, открывает дверь и знаком подзывает полицейского, появлявшегося в первом акте.) Сержант! Пройдите с мадам в эту комнату. (Указывает на соседнюю комнату.) И не выходите из нее ни под каким видом!
   Мари Доминик (вызывающе). Вы мне создаете превосходные условия для размышления. (Выходит, сопровождаемая полицейским.)
   Кардиналь. Надеюсь, вы «нас» освободите сейчас же?
   Севинье. Лично я – да. Вот мой ордер.
   Жозефа (кричит). Я свободна?
   Севинье. Почти. Мсье Морестан сейчас отнесет это на подпись прокурору. Предполагаю, что он не будет оспаривать мое решение. Вас отвезут в Рокеты, а оттуда выпустят на свободу.