Страница:
Бедный Тони! Если мы с ним сойдемся, я украшу его голову целыми зарослями рогов.
Я поставила пустой стакан на пол, встала и подошла к зеркалу. Какая порочная красота! Глаза, сожженные бессонницей и обведенные темными кругами. Искусанные губы с запекшейся кровью. Следы мужских зубов на шее. Сколько ночей я уже не сплю? Боже мой! Я исхудала и почернела, как заблудшая кошка, и прислуга в отеле при встречах со мной, стыдясь, отводит глаза. Но что же делать, если как женщина я поистине ненасытна!
Часы показывали пять утра, когда я рухнула в постель. А в девять меня разбудил звонок Уродца:
– Привет, сумасшедшая русская женщина! Мой самолет в полночь. Как насчет встречи в девять вечера?
– Не могу. Ребенок в это время ложится спать.
– А в половине десятого?
– Идет. Я приеду к тебе в отель.
Как только я положила трубку, раздался следующий звонок. От Тони, прилетевшего в Лондон.
– Что ты делала этой ночью?
– Тони, это что? Самый популярный вопрос сезона?
– Ты не ответила.
– Я пила в ночном клубе.
– Одна?
– За кого ты меня принимаешь? Конечно, с мужчиной.
Он помолчал. У него явно не хватило духу узнать подробности. И слава богу! Врать с похмелья я не умею.
– Я люблю тебя.
– Я тоже, милый, но у меня страшно болит голова. Я мечтаю о пиве.
– Ладно, я позвоню тебе днем.
В полдень я, как всегда, лежала у бассейна и размышляла о социальной и моральной ценности блуда. В сущности, я очень простая женщина. И моя беда лишь в том, что я ужасно люблю любовь. Мне нравится доставлять мужчинам удовольствие, и я не вижу в этом ничего дурного. Для меня это так же естественно, как поесть или поспать. Приписывать мне какую-то роковую власть над мужчинами попросту смешно.
В душе я остаюсь бесхитростной и неиспорченной. В мой ручей может окунуться любой мужчина – и богач, и бедняк, и умный, и глупый, и молодой, и старый, – лишь бы он мне приглянулся в данный момент. Я искательница счастья на коротких дистанциях. И удовольствие от секса в полной мере я начала получать только сейчас, в тридцать лет. По-видимому, женщина созревает для любви, только пройдя через всю интимность и через все отрицательные стороны брака.
Мои размышления на эту тему прервал подошедший управляющий отелем Алекс, с которым мы всегда мило раскланивались. Его внимательные глаза не упустили ни одного моего проступка. Как часто он ловил меня под утро, когда я крадучись возвращалась в свой номер с видом лисы, шкодившей всю ночь.
Алекс – ярко выраженный мужчина с безупречными манерами. У него счастливая наружность, неотразимая для женщин и неприятная для мужчин. Высокий и элегантный, он был бы хорош в костюме матадора. Глядя на его густые черные волосы и глаза, будто сделанные из голубого агата, я каждый раз мучилась вопросом, кого же он мне напоминает. Но если хочется что-то узнать, проще всего спросить, не так ли? Что я и сделала на этот раз.
– Алекс, в вас есть что-то знакомое для мен хотя я уверена, что мы не встречались прежде. Кто вы вы по национальности?
– Австралийский серб. Мои родители эмигрировали в Австралию.
Я улыбнулась от удовольствия.
– Теперь все ясно. Я обожаю сербов. Это самые красивые мужчины на свете.
Мы разболтались.
– Как ваш отдых? – спросил Алекс.
– Немного утомителен. Но ничего. Сегодня мой последний вечер в Гонконге. Завтра я уезжаю.
– Вы заняты сегодня?
– Почти нет. Только до одиннадцати вечера.
– Окажите мне честь выпить со мной сегодня шампанского в полночь.
– Охотно..
– Итак, до вечера.
Мы раскланялись. Бог мой! Какие манеры! Как в кино о жизни высшего общества.
В девять вечера я ехала в такси через сияющий Гонконг и думала только о том, как бы месячные не испачкали мое сказочно белое платье. Вот не везет! В последнюю ночь! Не могли потерпеть до завтра.
Гостиница Уродца оказалась не менее помпезной, чем моя, – с гобеленами, золотыми лифтами, космическими подсветками, орхидеями и райскими птицами. Говорят, в Гонконге лучшие в мире отели. И ведь правду говорят.
А теперь представьте себе минет на пятьдесят шестом этаже небоскреба. Ощущение приблизительно такое же, какое испытывает воздушный гимнаст, работающий с сеткой. Однажды глянул вниз, а сетки-то нет. Мы занимались этим второпях и вкратце, поскольку Уродца внизу ожидало такси, чтобы везти его в аэропорт.
На прощание он поцеловал меня в шею и сказал:
– В августе я собираюсь поплыть на своей яхте в Сен-Тропез. Поедешь со мной?
– Если смогу, милый, – ответила я, а про себя подумала: "В августе я даже не вспомню, как тебя зовут".
– Что ты будешь делать сегодня вечером, когда я уеду?
Я чуть было не брякнула в ответ: "Буду рыдать в подушку", но вовремя спохватилась. Нельзя так бессовестно эксплуатировать одну и ту же фразу.
– Меня пригласил на бокал шампанского управляющий отелем. Думаю, будет официоз и скука. Но из вежливости пришлось согласиться.
– Надеюсь, у тебя не будет ночью другого мужчины?
– Конечно, нет! У меня же месячные, – просто-Душно объяснила я.
– Ты невозможна! Могла бы из любезности солгать, придумать что-нибудь приличное.
– Что, например?
– Ну, нечто вроде: "Сегодня ночью я буду думать только о тебе!" – Собственно, что-то в этом духе я и собиралась Тебе сказать. Одно могу обещать тебе точно: я нусь тебе верна до двенадцати ночи. А там посмотрим.
И я выполнила свое обещание. В полночь я сидела с Алексом в баре, очень респектабельно пила шампанское и гадала, знает ли этот на редкость воспитанный, вышколенный человек слово "трахаться". И как он это делает, если делает вообще, – в галстуке или без галстука? Меня так и подмывало спросить, но я удержалась.
Вместо этого я задала более приемлемый вопрос:
– Алекс, а вам не скучно всегда быть безупречным джентльменом? Отличный костюм, идеально отутюженная рубашка, неизменная улыбка, от которой, наверное, сводит скулы, и все эти фразы: "Как поживаете?", "Окажите мне честь", "Всегда к вашим услугам", "Прекрасная погода, не правда ли?" и так далее. Меня бы затошнило. Вам не хочется иногда послать все к черту?
Он весело рассмеялся.
– Вы правы, иногда это и впрямь скучновато, но я привык. И потом, когда у меня выдается свободный день, я надеваю шорты, майку, сажусь на свой мотоцикл и гоняю по Гонконгу как сумасшедший. Признаться, обожаю мотоциклы.
– Вы?! Не могу поверить!
– Но это так.
Я залюбовалась мальчишеским выражением его удивительно правильного лица с едва заметными морщинками в уголках глаз, говорившими об опыте и знании жизни.
– Сколько вам, в сущности, лет?
– Тридцать девять.
– И вы все еще не женаты. О чем вы только ДУ" маете?
– О жизни. Она не годится для семейных отнощений. Я живу в разных странах и нигде не пускаю корней. До Гонконга я пять лет управлял отелем в Японии. Это были чудесные и странные годы. Я жил с очаровательной японской девушкой. Когда мы сошлись, она ни слова не говорила поанглийски, а я по-японски. А когда расстались, оба болтали на двух языках.
– Бедная девушка! Если вы использовали ее только в качестве учительницы японского…
Его улыбка стала отчетливей.
– Ну, не совсем. И потом, если говорить о семье, я не знаю, что со мной будет дальше, в какой стране я окажусь. У меня нет собственного дома, только гостиница. Такая жизнь – слишком хрупкая основа для прочных отношений.
– Отчасти я вам завидую, – сказала я. – Вы все время живете в отелях, а в них никогда не бывает скучно. Новые лица, новые встречи, новая любовь. Вы как будто каждый день путешествуете, хотя и остаетесь на одном месте.
Так мы мило болтали под шампанское, под ликеры, а после решили перепробовать все коктейли. К двум часам ночи я уже лыка не вязала, но вертикальное положение еще удерживала.
– Пойдемте танцевать в ночной клуб, – предложил Алекс.
– С удовольствием, но сначала я должна проверить, как спит моя девочка.
Я грузно поднялась со стула.
– Давайте сделаем так, – сказал Алекс. – Вы пойдете в свою комнату, а после, когда будете гото-fb, зайдете за мной.
"Если это называется потанцевать…" – мелькнула у. меня мысль.
Когда я зашла в роскошные апартаменты Алекса, глазам моим предстала удивительная картина. По всему номеру он расставил букеты белых лилий, а огромную кровать (не кровать, а настоящее ложе!) окружил толстыми католическими свечами с запахом ладана, привезенными из Макао, этого последнего оплота христианства в Азии.
– Я совсем забыл! – с наивным видом воскликнул Алекс. – Ночной клуб уже закрыт, слишком поздно. Мы не сможем потанцевать.
– Зато мы сможем сделать кое-что другое, – заметила я.
Он привлек меня к себе и нежно поцеловал в губы.
– Алекс, не увлекайся! У меня месячные.
– Не имеет значения. Для меня главное – доставить удовольствие женщине.
Он уложил меня на кровать и бережно раздел. Я лежала тихо, как покойница в склепе, вся в горящих свечах и лилиях. Шелестящий дождь за окном усиливал впечатление погребения. "Некрофил!" – с ужасом подумала я, но все обошлось.
Я с готовностью предоставила ему мое охочее на ласку тело. Мне, в сущности, ничего не пришлось делать. Он занимался мною три часа совершенно бескорыстно, без выгоды для себя. Мой самый нежный любовник. Он погружал мое тело в неземной, чувственный экстаз, находил мои горячие точки и ничего не требовал взамен.
Иногда я проваливалась в сон, потом снова пробуждалась от его ласк. Временами у меня ум мутился от блаженства.
Мы расстались под утро. Напоследок он мне сказал:
– Не забудь! Ты завтракаешь со своей девочкой в пентхаусе, в клубе для миллионеров. А вечером У тебя там же коктейль.
– Как ты это сделаешь?
– Просто внесу твою фамилию в компьютер.
Утром я заметила в отношении ко мне персонала какую-то неуловимую ноту личного внимания. Уверена, что весь отель был посвящен в ночную тай-ну, – такие вещи трудно скрыть..
Для вечернего коктейля в клубе для миллионеров мы с Соней разоделись в пух и прах. Рядовому человеку куда легче попасть в царствие небесное, чем в такой клуб. В небольшом круглом прелестном зале были накрыты столы – восхитительные маленькие пирожки с разнообразными начинками, фрукты всех сортов и видов, сыры, необычайные крохотные пирожные, канапе, от одного вида которых слюнки текут.
Настоящее пиршество для лакомок.
– Что ты хочешь, моя девочка? – спросила я Соню.
Мой ребенок окинул взглядом полководца накрытые столы и ответил:
– Чипсов.
– О-о, нет! – простонала я. – Только не это. Я куплю тебе сколько угодно чипсов после, но здесь столько других прелестных вещей.
– Хочу чипсов, – упрямо твердила Соня.
– Ну, хорошо, – сдалась я.
Принесли огромное серебряное блюдо чипсов, и мой ребенок блаженствовал в этом чипсовом раю.
Мы провели вечер среди тихих, воспитанных людей, которые в совершенстве разбираются в букетах вин и сортах сыра и никогда не повышают голоса.*Иел кругом ничтожный разговор о скачках, летних поездках в Сен-Тропез и нерасторопности прислу-Ги- Я слушала, пила бокал за бокалом шампанское, Наносила изрядный ущерб пирожкам и чувствовала Себя как никогда чужой. Я видела женщин спокой-4b как произведения искусства, с лучистыми пят нами драгоценных камней на груди и огоньками бриллиантов, дрожавших в ушах. Я испытывала новое ощущение, как будто я сижу в надушенной, разукрашенной шкатулке, за стенами которой есть реальный мир. Мне вдруг открылась оборотная сторона богатства – этого хотя и привилегированного, но все же загона. Я словно поднялась на пьедестал, и вид с этой высоты меня разочаровал.
Я уезжала из отеля совершенно по-киношному.
"Вы позаботились о лимузине до аэропорта, мадам?" – спросил меня Алекс, как всегда, безупречно галантный, как будто не он оставил ночью засосы на моей шее.
"Алекс, прекрати. Какой лимузин! Я промотала все свои деньги". – "Не беспокойтесь, мадам, – сказал он с тонкой улыбкой. – Лимузин будет ждать вас в восемь вечера".
В длинной блестящей машине, уносившей меня в аэропорт, я почувствовала себя Джулией Роберте в фильме "Красотка". Сказка заканчивалась, Золушка возвращалась после бала. По правилам игры лимузин должен был превратиться в тыкву, а лоснящийся негр-шофер в толстую черную крысу. Но ничего не случилось. Все здесь было подлинным, кроме меня.
В самолете нас немилосердно трясло. Стюардессы сидели пристегнутыми и с насмерть перепуганными лицами, позабыв свои дежурные улыбки.
– Вы же должны привыкнуть к таким вещам! – удивилась я.
– Привыкнешь тут! Как же! – ответила мне стюардесса, хорошенькая бледная девушка. – Мы ведь тоже жить хотим.
Только я чувствовала себя превосходно. Сонька безмятежно спала на полу на одноразовом комплекте белья, закиданная пледами. А я искала любовь в об185 манной глубине виски. Ух, как классно было в Гонконге! Эти долгие стоны и короткие сны по ночам, и каждая ночь приносит с собой новые открытия, новые ощущения, новый вкус.
Сердце мое – как гостиница, набитая разными постояльцами. Одни уезжают, другие приезжают. У меня прекрасно отлаженный механизм забывания. Если бы я не умела забывать, в моей гостинице не осталось бы мест для новых постояльцев. Мой цинизм – красивый, поэтический, почти идеальный, и все же я понимаю, чего лишена вследствие своего цинизма. Каждый мужчина – нечто вроде охотничьего трофея. Его можно завалить, как медведя, сделать из него чучело и поместить в книжку, как в музей под стекло. А потом хвастаться перед знакомыми: гляньте-ка, люди добрые, какого зверя я подстрелила! Все мои книжки набиты тушками подстреленных мужчин.
Что я имею в сухом остатке после Гонконга? Кристоф – придурок, знать его не хочу, пусть сидит в своем Цюрихе. Алекс – прелесть, но из Москвы До Гонконга не дотянуться. Уродец неплох (а какой член!), но классический плейбой. Лошадь я упустила. Он подошел ко мне как-то утром в ресторане, а за завтраком меня трогать нельзя, я с похмелья туго соображаю. Он предложил встретиться вечером. А я в тот момент разрывалась между Тони и Кристо-фом, и у меня просто не было физической возможности всунуть Лошадь где-то между двумя этими Мужчинами. А жаль!
Ах, Тони! Слишком поспешные чувства. И кто он такой, если уж на то пошло?
Английский командированный, обыкновенный менеджер, пусть и пре-Успевающий. Не то. А любовь – это великое тщеславие, и оно должно сочетаться, особенно в браке, со всеми иными видами тщеславия. И все же, все же… В какой-то момент я испугалась, что стою на грани большого, подлинного чувства.
Я вернулась в холодную Москву. И каждый раз, когда Тони звонил мне, вдруг начинало казаться, что треснул серый московский асфальт и откуда-то с другой стороны земного шара ко мне пробивается тепло тропической гонконгской весны. Он звонил из Нью-Йорка и Йоханнесбурга, из Швеции и Парижа, из Сингапура и Канады.
Его, словно мячик, бросало по планете.
Ни у него, ни у меня не хватило терпения ждать. Страсть нуждается в живом тепле, а не в телефонных переговорах. Любовь поцвела и скукожилась. Мое чувство к нему ослабело, на него наслоились иные желания, иные мужчины. А врать я не умею.
Однажды ночью я наговорила ему много жестоких слов. И все было кончено. Наша любовь была как вино, которое нельзя долго хранить и перевозить с места на место.
Моя гонконгская весна ушла безвозвратно. И теперь я точно знаю, что самая безумная и стойкая любовь – всего лишь скоропреходящее чувство.
ТУРЕЦКИЙ РОМАН
Я поставила пустой стакан на пол, встала и подошла к зеркалу. Какая порочная красота! Глаза, сожженные бессонницей и обведенные темными кругами. Искусанные губы с запекшейся кровью. Следы мужских зубов на шее. Сколько ночей я уже не сплю? Боже мой! Я исхудала и почернела, как заблудшая кошка, и прислуга в отеле при встречах со мной, стыдясь, отводит глаза. Но что же делать, если как женщина я поистине ненасытна!
Часы показывали пять утра, когда я рухнула в постель. А в девять меня разбудил звонок Уродца:
– Привет, сумасшедшая русская женщина! Мой самолет в полночь. Как насчет встречи в девять вечера?
– Не могу. Ребенок в это время ложится спать.
– А в половине десятого?
– Идет. Я приеду к тебе в отель.
Как только я положила трубку, раздался следующий звонок. От Тони, прилетевшего в Лондон.
– Что ты делала этой ночью?
– Тони, это что? Самый популярный вопрос сезона?
– Ты не ответила.
– Я пила в ночном клубе.
– Одна?
– За кого ты меня принимаешь? Конечно, с мужчиной.
Он помолчал. У него явно не хватило духу узнать подробности. И слава богу! Врать с похмелья я не умею.
– Я люблю тебя.
– Я тоже, милый, но у меня страшно болит голова. Я мечтаю о пиве.
– Ладно, я позвоню тебе днем.
В полдень я, как всегда, лежала у бассейна и размышляла о социальной и моральной ценности блуда. В сущности, я очень простая женщина. И моя беда лишь в том, что я ужасно люблю любовь. Мне нравится доставлять мужчинам удовольствие, и я не вижу в этом ничего дурного. Для меня это так же естественно, как поесть или поспать. Приписывать мне какую-то роковую власть над мужчинами попросту смешно.
В душе я остаюсь бесхитростной и неиспорченной. В мой ручей может окунуться любой мужчина – и богач, и бедняк, и умный, и глупый, и молодой, и старый, – лишь бы он мне приглянулся в данный момент. Я искательница счастья на коротких дистанциях. И удовольствие от секса в полной мере я начала получать только сейчас, в тридцать лет. По-видимому, женщина созревает для любви, только пройдя через всю интимность и через все отрицательные стороны брака.
Мои размышления на эту тему прервал подошедший управляющий отелем Алекс, с которым мы всегда мило раскланивались. Его внимательные глаза не упустили ни одного моего проступка. Как часто он ловил меня под утро, когда я крадучись возвращалась в свой номер с видом лисы, шкодившей всю ночь.
Алекс – ярко выраженный мужчина с безупречными манерами. У него счастливая наружность, неотразимая для женщин и неприятная для мужчин. Высокий и элегантный, он был бы хорош в костюме матадора. Глядя на его густые черные волосы и глаза, будто сделанные из голубого агата, я каждый раз мучилась вопросом, кого же он мне напоминает. Но если хочется что-то узнать, проще всего спросить, не так ли? Что я и сделала на этот раз.
– Алекс, в вас есть что-то знакомое для мен хотя я уверена, что мы не встречались прежде. Кто вы вы по национальности?
– Австралийский серб. Мои родители эмигрировали в Австралию.
Я улыбнулась от удовольствия.
– Теперь все ясно. Я обожаю сербов. Это самые красивые мужчины на свете.
Мы разболтались.
– Как ваш отдых? – спросил Алекс.
– Немного утомителен. Но ничего. Сегодня мой последний вечер в Гонконге. Завтра я уезжаю.
– Вы заняты сегодня?
– Почти нет. Только до одиннадцати вечера.
– Окажите мне честь выпить со мной сегодня шампанского в полночь.
– Охотно..
– Итак, до вечера.
Мы раскланялись. Бог мой! Какие манеры! Как в кино о жизни высшего общества.
В девять вечера я ехала в такси через сияющий Гонконг и думала только о том, как бы месячные не испачкали мое сказочно белое платье. Вот не везет! В последнюю ночь! Не могли потерпеть до завтра.
Гостиница Уродца оказалась не менее помпезной, чем моя, – с гобеленами, золотыми лифтами, космическими подсветками, орхидеями и райскими птицами. Говорят, в Гонконге лучшие в мире отели. И ведь правду говорят.
А теперь представьте себе минет на пятьдесят шестом этаже небоскреба. Ощущение приблизительно такое же, какое испытывает воздушный гимнаст, работающий с сеткой. Однажды глянул вниз, а сетки-то нет. Мы занимались этим второпях и вкратце, поскольку Уродца внизу ожидало такси, чтобы везти его в аэропорт.
На прощание он поцеловал меня в шею и сказал:
– В августе я собираюсь поплыть на своей яхте в Сен-Тропез. Поедешь со мной?
– Если смогу, милый, – ответила я, а про себя подумала: "В августе я даже не вспомню, как тебя зовут".
– Что ты будешь делать сегодня вечером, когда я уеду?
Я чуть было не брякнула в ответ: "Буду рыдать в подушку", но вовремя спохватилась. Нельзя так бессовестно эксплуатировать одну и ту же фразу.
– Меня пригласил на бокал шампанского управляющий отелем. Думаю, будет официоз и скука. Но из вежливости пришлось согласиться.
– Надеюсь, у тебя не будет ночью другого мужчины?
– Конечно, нет! У меня же месячные, – просто-Душно объяснила я.
– Ты невозможна! Могла бы из любезности солгать, придумать что-нибудь приличное.
– Что, например?
– Ну, нечто вроде: "Сегодня ночью я буду думать только о тебе!" – Собственно, что-то в этом духе я и собиралась Тебе сказать. Одно могу обещать тебе точно: я нусь тебе верна до двенадцати ночи. А там посмотрим.
И я выполнила свое обещание. В полночь я сидела с Алексом в баре, очень респектабельно пила шампанское и гадала, знает ли этот на редкость воспитанный, вышколенный человек слово "трахаться". И как он это делает, если делает вообще, – в галстуке или без галстука? Меня так и подмывало спросить, но я удержалась.
Вместо этого я задала более приемлемый вопрос:
– Алекс, а вам не скучно всегда быть безупречным джентльменом? Отличный костюм, идеально отутюженная рубашка, неизменная улыбка, от которой, наверное, сводит скулы, и все эти фразы: "Как поживаете?", "Окажите мне честь", "Всегда к вашим услугам", "Прекрасная погода, не правда ли?" и так далее. Меня бы затошнило. Вам не хочется иногда послать все к черту?
Он весело рассмеялся.
– Вы правы, иногда это и впрямь скучновато, но я привык. И потом, когда у меня выдается свободный день, я надеваю шорты, майку, сажусь на свой мотоцикл и гоняю по Гонконгу как сумасшедший. Признаться, обожаю мотоциклы.
– Вы?! Не могу поверить!
– Но это так.
Я залюбовалась мальчишеским выражением его удивительно правильного лица с едва заметными морщинками в уголках глаз, говорившими об опыте и знании жизни.
– Сколько вам, в сущности, лет?
– Тридцать девять.
– И вы все еще не женаты. О чем вы только ДУ" маете?
– О жизни. Она не годится для семейных отнощений. Я живу в разных странах и нигде не пускаю корней. До Гонконга я пять лет управлял отелем в Японии. Это были чудесные и странные годы. Я жил с очаровательной японской девушкой. Когда мы сошлись, она ни слова не говорила поанглийски, а я по-японски. А когда расстались, оба болтали на двух языках.
– Бедная девушка! Если вы использовали ее только в качестве учительницы японского…
Его улыбка стала отчетливей.
– Ну, не совсем. И потом, если говорить о семье, я не знаю, что со мной будет дальше, в какой стране я окажусь. У меня нет собственного дома, только гостиница. Такая жизнь – слишком хрупкая основа для прочных отношений.
– Отчасти я вам завидую, – сказала я. – Вы все время живете в отелях, а в них никогда не бывает скучно. Новые лица, новые встречи, новая любовь. Вы как будто каждый день путешествуете, хотя и остаетесь на одном месте.
Так мы мило болтали под шампанское, под ликеры, а после решили перепробовать все коктейли. К двум часам ночи я уже лыка не вязала, но вертикальное положение еще удерживала.
– Пойдемте танцевать в ночной клуб, – предложил Алекс.
– С удовольствием, но сначала я должна проверить, как спит моя девочка.
Я грузно поднялась со стула.
– Давайте сделаем так, – сказал Алекс. – Вы пойдете в свою комнату, а после, когда будете гото-fb, зайдете за мной.
"Если это называется потанцевать…" – мелькнула у. меня мысль.
Когда я зашла в роскошные апартаменты Алекса, глазам моим предстала удивительная картина. По всему номеру он расставил букеты белых лилий, а огромную кровать (не кровать, а настоящее ложе!) окружил толстыми католическими свечами с запахом ладана, привезенными из Макао, этого последнего оплота христианства в Азии.
– Я совсем забыл! – с наивным видом воскликнул Алекс. – Ночной клуб уже закрыт, слишком поздно. Мы не сможем потанцевать.
– Зато мы сможем сделать кое-что другое, – заметила я.
Он привлек меня к себе и нежно поцеловал в губы.
– Алекс, не увлекайся! У меня месячные.
– Не имеет значения. Для меня главное – доставить удовольствие женщине.
Он уложил меня на кровать и бережно раздел. Я лежала тихо, как покойница в склепе, вся в горящих свечах и лилиях. Шелестящий дождь за окном усиливал впечатление погребения. "Некрофил!" – с ужасом подумала я, но все обошлось.
Я с готовностью предоставила ему мое охочее на ласку тело. Мне, в сущности, ничего не пришлось делать. Он занимался мною три часа совершенно бескорыстно, без выгоды для себя. Мой самый нежный любовник. Он погружал мое тело в неземной, чувственный экстаз, находил мои горячие точки и ничего не требовал взамен.
Иногда я проваливалась в сон, потом снова пробуждалась от его ласк. Временами у меня ум мутился от блаженства.
Мы расстались под утро. Напоследок он мне сказал:
– Не забудь! Ты завтракаешь со своей девочкой в пентхаусе, в клубе для миллионеров. А вечером У тебя там же коктейль.
– Как ты это сделаешь?
– Просто внесу твою фамилию в компьютер.
Утром я заметила в отношении ко мне персонала какую-то неуловимую ноту личного внимания. Уверена, что весь отель был посвящен в ночную тай-ну, – такие вещи трудно скрыть..
Для вечернего коктейля в клубе для миллионеров мы с Соней разоделись в пух и прах. Рядовому человеку куда легче попасть в царствие небесное, чем в такой клуб. В небольшом круглом прелестном зале были накрыты столы – восхитительные маленькие пирожки с разнообразными начинками, фрукты всех сортов и видов, сыры, необычайные крохотные пирожные, канапе, от одного вида которых слюнки текут.
Настоящее пиршество для лакомок.
– Что ты хочешь, моя девочка? – спросила я Соню.
Мой ребенок окинул взглядом полководца накрытые столы и ответил:
– Чипсов.
– О-о, нет! – простонала я. – Только не это. Я куплю тебе сколько угодно чипсов после, но здесь столько других прелестных вещей.
– Хочу чипсов, – упрямо твердила Соня.
– Ну, хорошо, – сдалась я.
Принесли огромное серебряное блюдо чипсов, и мой ребенок блаженствовал в этом чипсовом раю.
Мы провели вечер среди тихих, воспитанных людей, которые в совершенстве разбираются в букетах вин и сортах сыра и никогда не повышают голоса.*Иел кругом ничтожный разговор о скачках, летних поездках в Сен-Тропез и нерасторопности прислу-Ги- Я слушала, пила бокал за бокалом шампанское, Наносила изрядный ущерб пирожкам и чувствовала Себя как никогда чужой. Я видела женщин спокой-4b как произведения искусства, с лучистыми пят нами драгоценных камней на груди и огоньками бриллиантов, дрожавших в ушах. Я испытывала новое ощущение, как будто я сижу в надушенной, разукрашенной шкатулке, за стенами которой есть реальный мир. Мне вдруг открылась оборотная сторона богатства – этого хотя и привилегированного, но все же загона. Я словно поднялась на пьедестал, и вид с этой высоты меня разочаровал.
Я уезжала из отеля совершенно по-киношному.
"Вы позаботились о лимузине до аэропорта, мадам?" – спросил меня Алекс, как всегда, безупречно галантный, как будто не он оставил ночью засосы на моей шее.
"Алекс, прекрати. Какой лимузин! Я промотала все свои деньги". – "Не беспокойтесь, мадам, – сказал он с тонкой улыбкой. – Лимузин будет ждать вас в восемь вечера".
В длинной блестящей машине, уносившей меня в аэропорт, я почувствовала себя Джулией Роберте в фильме "Красотка". Сказка заканчивалась, Золушка возвращалась после бала. По правилам игры лимузин должен был превратиться в тыкву, а лоснящийся негр-шофер в толстую черную крысу. Но ничего не случилось. Все здесь было подлинным, кроме меня.
В самолете нас немилосердно трясло. Стюардессы сидели пристегнутыми и с насмерть перепуганными лицами, позабыв свои дежурные улыбки.
– Вы же должны привыкнуть к таким вещам! – удивилась я.
– Привыкнешь тут! Как же! – ответила мне стюардесса, хорошенькая бледная девушка. – Мы ведь тоже жить хотим.
Только я чувствовала себя превосходно. Сонька безмятежно спала на полу на одноразовом комплекте белья, закиданная пледами. А я искала любовь в об185 манной глубине виски. Ух, как классно было в Гонконге! Эти долгие стоны и короткие сны по ночам, и каждая ночь приносит с собой новые открытия, новые ощущения, новый вкус.
Сердце мое – как гостиница, набитая разными постояльцами. Одни уезжают, другие приезжают. У меня прекрасно отлаженный механизм забывания. Если бы я не умела забывать, в моей гостинице не осталось бы мест для новых постояльцев. Мой цинизм – красивый, поэтический, почти идеальный, и все же я понимаю, чего лишена вследствие своего цинизма. Каждый мужчина – нечто вроде охотничьего трофея. Его можно завалить, как медведя, сделать из него чучело и поместить в книжку, как в музей под стекло. А потом хвастаться перед знакомыми: гляньте-ка, люди добрые, какого зверя я подстрелила! Все мои книжки набиты тушками подстреленных мужчин.
Что я имею в сухом остатке после Гонконга? Кристоф – придурок, знать его не хочу, пусть сидит в своем Цюрихе. Алекс – прелесть, но из Москвы До Гонконга не дотянуться. Уродец неплох (а какой член!), но классический плейбой. Лошадь я упустила. Он подошел ко мне как-то утром в ресторане, а за завтраком меня трогать нельзя, я с похмелья туго соображаю. Он предложил встретиться вечером. А я в тот момент разрывалась между Тони и Кристо-фом, и у меня просто не было физической возможности всунуть Лошадь где-то между двумя этими Мужчинами. А жаль!
Ах, Тони! Слишком поспешные чувства. И кто он такой, если уж на то пошло?
Английский командированный, обыкновенный менеджер, пусть и пре-Успевающий. Не то. А любовь – это великое тщеславие, и оно должно сочетаться, особенно в браке, со всеми иными видами тщеславия. И все же, все же… В какой-то момент я испугалась, что стою на грани большого, подлинного чувства.
Я вернулась в холодную Москву. И каждый раз, когда Тони звонил мне, вдруг начинало казаться, что треснул серый московский асфальт и откуда-то с другой стороны земного шара ко мне пробивается тепло тропической гонконгской весны. Он звонил из Нью-Йорка и Йоханнесбурга, из Швеции и Парижа, из Сингапура и Канады.
Его, словно мячик, бросало по планете.
Ни у него, ни у меня не хватило терпения ждать. Страсть нуждается в живом тепле, а не в телефонных переговорах. Любовь поцвела и скукожилась. Мое чувство к нему ослабело, на него наслоились иные желания, иные мужчины. А врать я не умею.
Однажды ночью я наговорила ему много жестоких слов. И все было кончено. Наша любовь была как вино, которое нельзя долго хранить и перевозить с места на место.
Моя гонконгская весна ушла безвозвратно. И теперь я точно знаю, что самая безумная и стойкая любовь – всего лишь скоропреходящее чувство.
ТУРЕЦКИЙ РОМАН
Начало августа – время опрометчивых романов, импульсивных поступков и немотивированных преступлений. Опасное время для молодых и темпераментных женщин. Особенно если они проводят его на каком-нибудь жарком курорте.
Ах, курорты! Единственные романтические уголки на этой прозаической земле. Здесь за месяц разыгрывается столько историй и мелодрам, сколько не случится дома и за целый год. А какая пестрая смесь характеров, национальностей, языков! Женщины здесь выкидывают удивительные фокусы и совершенно не думают о последствиях. А зачем о них думать, когда вода в море пенится как шампанское, под ногами стелются глубокие шелковистые пески, а солнце выжигает всякий стыд и сомнения. Я приехала в Турцию, в роскошный отель "Топ-капи Палас", полная самых добродетельных планов. С собой я прихватила свою маленькую дочь Соню. (Очень удобно иметь дочь-блондинку в какой-нибудь восточной стране. Все ее тискают, целуют, передают с рук на руки, полностью избавляя мать от хлопот.) Беленькие Сонины волосики и светлосерые глазки произвели фурор среди турков. У нее сРазу же появилось множество чернявых смуглых Друзей-мужчин – они сажали ее на колени, пели ей Песенки, строили рожицы, играли с ней в прятки и кормили ее сладостями.
Я же лакомилась жизнью в свое удовольствие. Мыс моей подругой Аэлитой приводили в действие общий план – похорошеть до невозможности. ДВа часа аэробики в день, водная гимнастика, стречинг, гидромассаж, плавание, тренажеры, свежеприготовленные соки и травяные чаи. Это было здорово – безмятежно переходить от радости к радости, от одного солнечного луча к другому, чувствовать прекрасную усталость после тренировок и здоровую боль мускулов по утрам. Днем, когда все живое замирало в бездыханном пекле, я заплывала далеко в море, где вода совсем холодная, восхитительно прозрачная, синяя с зеленым отливом, и долго качалась на волнах, как поплавок. Потом я возвращалась к берегу, с силой разрезая волны, наслаждаясь тем, как послушно работает тело. Так упоительно было двигаться, не зная устали, как рыбы в море, как чайки в воздухе. Вода у самого берега голубая, с молочным отливом.
Я выходила из моря, вытягивалась на лежаке инаслаждалась испепеляющей красотой дня. На раскаленном песке можно печь хлеб. Золотое, жаркое зеркало моря блещет на солнце так, что глазам больно. Я устраивала себе некое подобие сиесты, бессонной и насыщенной мечтаниями.
После моря мы все набрасывались на еду, как целое семейство удавов. Я дала волю своему аппети- ту и лопала все подряд – мороженое, пирожки, мясо ягненка, торты, взбитую арбузную мякоть со льдом, острые мясные шарики, спагетти, шашлыки. ^ Фантастика! Потом бокал красного вина в малень- ком кафе и крепкий сон здоровой молодой женши- ны. Уж я-то умею брать от жизни все, что она может дать. Одним словом можно отразить мое душевное состояние в тот момент – каникулы!
Кончилось все это одной черной знойной ночью- Мы с Аэлитой и ее мужем Максимом пили риски в маленьком уличном кафе. "Есть тут хоть один достойный мужчина? – спросила я Аэлиту. – Посмотри своими глазами.
А то у меня плохое зрение, я могу сослепу выбрать какого-нибудь уродца". Аэлита произвела осмотр и вынесла приговор: "Большинство приличных мужиков заняты, остальные уроды. Есть, правда, один симпатичный за соседним столом, кажется, турок. Кстати, он на тебя смотрит". Тут мы с Аэлитой начали, что называется,
"показывать себя". С притворным энтузиазмом обсуждая упражнения по аэробике, мы скинули туфли, подняли юбки и так задирали ноги, что Максим встал и сказал: "Это уже ни в какие ворота не лезет. Вы ведете себя как две шлюхи. У мужиков за соседним столом челюсти отвисли. Я пошел домой, а вы как хотите". Вслед за Максимом ушла и Аэлита. Я осталась за столиком одна и медленно потягивала виски с колой.
Роль сводников сыграла пара русских мужиков. Они подошли ко мне со словами: "Тут наш приятель Али совсем сошел с ума от вас. Ужасно хочет познакомиться. У него сегодня день рождения. Сделайте ему такой подарок". – "С удовольствием", – ответила я и перешла за их столик. Али оказался молодым человеком приятной наружности, отменно мускулистым, очень смуглым, почти черным, с узкими дикими глазами, красивым изящным носом и необычайно чувственными, вывернутыми, как валики, губами, к которым мне немедленно захотелось присосаться. Его длинные угольно-черные волосы, вьющиеся, как у негра, были раскинуты по плечам и придавали ему вид лесного Тарзана. Этакий человек-зверь.
"У тебя в самом деле сегодня день рождения?" спросила я Али, даря его отточенной улыбкой. "Да, -_ просто ответил он. – Мне исполнилось двадцать пять лет". Меня ошеломила его молодость. "О черт! – подумала я. – Совсем мальчишка. Тем лучше. Мне нужен его жар".
Мы принялись болтать, и выяснилось, что Али учится на юриста в Стамбульском университете, а чтобы зарабатывать на жизнь, организовал фирму по дайвингу, которая работает летом в отелях. Дай-винг – очень прибыльное дело и одновременно большое удовольствие для Али как для профессионала. Когда он говорил о море, глаза его блестели и пылкость была в его речах. Между нами сразу протянулись нити смутной и нежной симпатии, которая так быстро возникает между людьми, когда он недурен собой, а она миловидна.
Мы говорили до трех часов ночи и признались друг другу, что оба разочарованы в любви. Он разведен, я собираюсь разводиться. Дело ясное. В воздухе возникла неуловимая сексуальная напряженность. Али, как всякое молодое и темпераментное животное, обладал хорошей способностью излучения и восприятия эмоций. Мы договорились о встрече в кафе на завтрашний вечер и решили поехать вместе в Анталью, где Али снимает на лето квартиру. После разговоров и виски я спала в ту ночь, как ангел, загорелый христианский ангел в мусульманской стране. Следующий вечер принес разочарование. Я пришла на свидание в прекрасном, белом, как морская пена, платье, но Али не явился. Я сидела за столиком, кусала губы, пила водку и ничуть не пьянела. А ночью сон не шел ко мне. Я ворочалась на постели, как на ложе из раскаленных углей. Каждая клеточка ныла, требуя любви. Южное солнце, волнение моря, отличная еда – все это разбудило чувственность не хуже любовного напитка.
Мы столкнулись утром у бассейна, и я порадовалась тому, что на мне солнечные очки, – не видно выражения глаз. Несколько секунд мы молчали и смотрели друг на друга, как в стоп-кадре. Али шагнул ко мне и заговорил: "Я должен извиниться перед тобой. Я вчера заболел и провалялся весь день в постели с температурой в Анталье. А номер твоей комнаты я не знаю, даже некуда было позвонить, чтобы предупредить тебя". – "Ну, конечно", – сказала я замороженным голосом. "Ты мне не веришь, – грустно заметил он. – Но мои слова легко проверить. Вчера в отеле не было занятий по дайвингу, потому что я не приехал". – "Все это мило, ответила я, – но мне надо идти". -=- "Постой, давай попробуем сначала. Я буду ждать тебя сегодня в кафе в десять вечера". – "Не знаю, не уверена, стоит ли мне приходить". – "Я все равно буду ждать". Я отвернулась, чтобы скрыть улыбку.
Вечером я выждала положенные десять минут и явилась в кафе в полном блеске. Али во все глаза Ждал меня. Мы взяли такси и поехали в Анталью по узкой темной дороге. Али почтительно и нежно целовал мои пальцы в темноте. "Какие красивые у тебя руки!" – сказал он с восхищением. Мне и в самом деле было чем гордиться. От соленой морской воды ногти выросли, – я обточила их с тщательностью гранильщика алмазов и выкрасила в цвет черной вишни. Они блестели словно драгоценные камни" – длинные, узкие, черные коготки дикой кошки.
Мы приехали в старый город, где улицы – не Улицы, а узкие щели между домами.
Запахи всевозможной, обильно перченой восточной снеди, ста-Ринные мостовые, ломающие каблуки, лошадки для развлечения туристов. Все немножко неправдоподобно и похоже на оперную декорацию. Мы сели в маленьком кафе на берегу моря и заказали водки. Я жадно вдыхала запах гавани – запах соли и водорослей. Али смотрел на меня взглядом голодного зверя. Мы откровенничали, и я узнала, откуда у него такая экзотическая внешность. Буйный коктейль трех кровей – курдской, персидской и дагестанской – кипел в его жилах. Я узнала, что он ненавидит отца, бросившего их с сестрой в детстве в Иране, чье лицо даже не осталось в его памяти, и боготворит мать, профессионального адвоката, которая сумела в одиночестве поднять двоих детей на ноги – необычный для Турции случай. Он узнал, что я нетерпелива, не люблю долгих вступлений, легкомысленна, пишу книги, и все мои мужчины становятся героями моих романов.
Он посмотрел мне в глаза и спросил прямо: "Ты хочешь быть со мной сегодня?" – "Да!" – ответила я с радостью. "Тогда пойдем!" – "Но куда?" – "Сейчас что-нибудь придумаем. Я не люблю ничего планировать заранее, – что случится, то случится".
Мы купили шампанское в маленьком магазинчике, и тут я увидела на витрине рекламу какого-то романтического отеля в старом городе, обещавшую укромный уголок для влюбленных. "Хочу туда!" – сказала я, и мы пустились на поиски. Помните фильм "Бриллиантовая рука", когда один из главных героев тщетно мечется по узким турецким улицам, пытаясь найти нужный магазин? Вот-вот, та же картина.
Бессмысленные тупички древних улиц, тележки продавцов фруктов, мусорные кучи, отчаянно мяукающие черные кошки, женщины в длинных балахонах, шмыгающие из дома в дом, запахи отхожих мест. Нас сжигала лихорадка нетерпения. Мы все время трогали друг друга, и в одном черном провале между домами, прямо рядом с ящиком для отбросов остановились, чтобы наконец поцеловаться. Мой рот впервые сросся с его ртом, я ощутила крепкий вкус его слюны, но тут кто-то вылил из окна прямо на мостовую ведро с помоями.
"О черт! – сказала я и добавила несколько смачных русских ругательств. – Первый же отель, который мы найдем, – это наш отель. Я больше не могу". И отель нашелся. Крохотный и тихий, весь обшитый деревом, в старинных мутных зеркалах.
Ах, курорты! Единственные романтические уголки на этой прозаической земле. Здесь за месяц разыгрывается столько историй и мелодрам, сколько не случится дома и за целый год. А какая пестрая смесь характеров, национальностей, языков! Женщины здесь выкидывают удивительные фокусы и совершенно не думают о последствиях. А зачем о них думать, когда вода в море пенится как шампанское, под ногами стелются глубокие шелковистые пески, а солнце выжигает всякий стыд и сомнения. Я приехала в Турцию, в роскошный отель "Топ-капи Палас", полная самых добродетельных планов. С собой я прихватила свою маленькую дочь Соню. (Очень удобно иметь дочь-блондинку в какой-нибудь восточной стране. Все ее тискают, целуют, передают с рук на руки, полностью избавляя мать от хлопот.) Беленькие Сонины волосики и светлосерые глазки произвели фурор среди турков. У нее сРазу же появилось множество чернявых смуглых Друзей-мужчин – они сажали ее на колени, пели ей Песенки, строили рожицы, играли с ней в прятки и кормили ее сладостями.
Я же лакомилась жизнью в свое удовольствие. Мыс моей подругой Аэлитой приводили в действие общий план – похорошеть до невозможности. ДВа часа аэробики в день, водная гимнастика, стречинг, гидромассаж, плавание, тренажеры, свежеприготовленные соки и травяные чаи. Это было здорово – безмятежно переходить от радости к радости, от одного солнечного луча к другому, чувствовать прекрасную усталость после тренировок и здоровую боль мускулов по утрам. Днем, когда все живое замирало в бездыханном пекле, я заплывала далеко в море, где вода совсем холодная, восхитительно прозрачная, синяя с зеленым отливом, и долго качалась на волнах, как поплавок. Потом я возвращалась к берегу, с силой разрезая волны, наслаждаясь тем, как послушно работает тело. Так упоительно было двигаться, не зная устали, как рыбы в море, как чайки в воздухе. Вода у самого берега голубая, с молочным отливом.
Я выходила из моря, вытягивалась на лежаке инаслаждалась испепеляющей красотой дня. На раскаленном песке можно печь хлеб. Золотое, жаркое зеркало моря блещет на солнце так, что глазам больно. Я устраивала себе некое подобие сиесты, бессонной и насыщенной мечтаниями.
После моря мы все набрасывались на еду, как целое семейство удавов. Я дала волю своему аппети- ту и лопала все подряд – мороженое, пирожки, мясо ягненка, торты, взбитую арбузную мякоть со льдом, острые мясные шарики, спагетти, шашлыки. ^ Фантастика! Потом бокал красного вина в малень- ком кафе и крепкий сон здоровой молодой женши- ны. Уж я-то умею брать от жизни все, что она может дать. Одним словом можно отразить мое душевное состояние в тот момент – каникулы!
Кончилось все это одной черной знойной ночью- Мы с Аэлитой и ее мужем Максимом пили риски в маленьком уличном кафе. "Есть тут хоть один достойный мужчина? – спросила я Аэлиту. – Посмотри своими глазами.
А то у меня плохое зрение, я могу сослепу выбрать какого-нибудь уродца". Аэлита произвела осмотр и вынесла приговор: "Большинство приличных мужиков заняты, остальные уроды. Есть, правда, один симпатичный за соседним столом, кажется, турок. Кстати, он на тебя смотрит". Тут мы с Аэлитой начали, что называется,
"показывать себя". С притворным энтузиазмом обсуждая упражнения по аэробике, мы скинули туфли, подняли юбки и так задирали ноги, что Максим встал и сказал: "Это уже ни в какие ворота не лезет. Вы ведете себя как две шлюхи. У мужиков за соседним столом челюсти отвисли. Я пошел домой, а вы как хотите". Вслед за Максимом ушла и Аэлита. Я осталась за столиком одна и медленно потягивала виски с колой.
Роль сводников сыграла пара русских мужиков. Они подошли ко мне со словами: "Тут наш приятель Али совсем сошел с ума от вас. Ужасно хочет познакомиться. У него сегодня день рождения. Сделайте ему такой подарок". – "С удовольствием", – ответила я и перешла за их столик. Али оказался молодым человеком приятной наружности, отменно мускулистым, очень смуглым, почти черным, с узкими дикими глазами, красивым изящным носом и необычайно чувственными, вывернутыми, как валики, губами, к которым мне немедленно захотелось присосаться. Его длинные угольно-черные волосы, вьющиеся, как у негра, были раскинуты по плечам и придавали ему вид лесного Тарзана. Этакий человек-зверь.
"У тебя в самом деле сегодня день рождения?" спросила я Али, даря его отточенной улыбкой. "Да, -_ просто ответил он. – Мне исполнилось двадцать пять лет". Меня ошеломила его молодость. "О черт! – подумала я. – Совсем мальчишка. Тем лучше. Мне нужен его жар".
Мы принялись болтать, и выяснилось, что Али учится на юриста в Стамбульском университете, а чтобы зарабатывать на жизнь, организовал фирму по дайвингу, которая работает летом в отелях. Дай-винг – очень прибыльное дело и одновременно большое удовольствие для Али как для профессионала. Когда он говорил о море, глаза его блестели и пылкость была в его речах. Между нами сразу протянулись нити смутной и нежной симпатии, которая так быстро возникает между людьми, когда он недурен собой, а она миловидна.
Мы говорили до трех часов ночи и признались друг другу, что оба разочарованы в любви. Он разведен, я собираюсь разводиться. Дело ясное. В воздухе возникла неуловимая сексуальная напряженность. Али, как всякое молодое и темпераментное животное, обладал хорошей способностью излучения и восприятия эмоций. Мы договорились о встрече в кафе на завтрашний вечер и решили поехать вместе в Анталью, где Али снимает на лето квартиру. После разговоров и виски я спала в ту ночь, как ангел, загорелый христианский ангел в мусульманской стране. Следующий вечер принес разочарование. Я пришла на свидание в прекрасном, белом, как морская пена, платье, но Али не явился. Я сидела за столиком, кусала губы, пила водку и ничуть не пьянела. А ночью сон не шел ко мне. Я ворочалась на постели, как на ложе из раскаленных углей. Каждая клеточка ныла, требуя любви. Южное солнце, волнение моря, отличная еда – все это разбудило чувственность не хуже любовного напитка.
Мы столкнулись утром у бассейна, и я порадовалась тому, что на мне солнечные очки, – не видно выражения глаз. Несколько секунд мы молчали и смотрели друг на друга, как в стоп-кадре. Али шагнул ко мне и заговорил: "Я должен извиниться перед тобой. Я вчера заболел и провалялся весь день в постели с температурой в Анталье. А номер твоей комнаты я не знаю, даже некуда было позвонить, чтобы предупредить тебя". – "Ну, конечно", – сказала я замороженным голосом. "Ты мне не веришь, – грустно заметил он. – Но мои слова легко проверить. Вчера в отеле не было занятий по дайвингу, потому что я не приехал". – "Все это мило, ответила я, – но мне надо идти". -=- "Постой, давай попробуем сначала. Я буду ждать тебя сегодня в кафе в десять вечера". – "Не знаю, не уверена, стоит ли мне приходить". – "Я все равно буду ждать". Я отвернулась, чтобы скрыть улыбку.
Вечером я выждала положенные десять минут и явилась в кафе в полном блеске. Али во все глаза Ждал меня. Мы взяли такси и поехали в Анталью по узкой темной дороге. Али почтительно и нежно целовал мои пальцы в темноте. "Какие красивые у тебя руки!" – сказал он с восхищением. Мне и в самом деле было чем гордиться. От соленой морской воды ногти выросли, – я обточила их с тщательностью гранильщика алмазов и выкрасила в цвет черной вишни. Они блестели словно драгоценные камни" – длинные, узкие, черные коготки дикой кошки.
Мы приехали в старый город, где улицы – не Улицы, а узкие щели между домами.
Запахи всевозможной, обильно перченой восточной снеди, ста-Ринные мостовые, ломающие каблуки, лошадки для развлечения туристов. Все немножко неправдоподобно и похоже на оперную декорацию. Мы сели в маленьком кафе на берегу моря и заказали водки. Я жадно вдыхала запах гавани – запах соли и водорослей. Али смотрел на меня взглядом голодного зверя. Мы откровенничали, и я узнала, откуда у него такая экзотическая внешность. Буйный коктейль трех кровей – курдской, персидской и дагестанской – кипел в его жилах. Я узнала, что он ненавидит отца, бросившего их с сестрой в детстве в Иране, чье лицо даже не осталось в его памяти, и боготворит мать, профессионального адвоката, которая сумела в одиночестве поднять двоих детей на ноги – необычный для Турции случай. Он узнал, что я нетерпелива, не люблю долгих вступлений, легкомысленна, пишу книги, и все мои мужчины становятся героями моих романов.
Он посмотрел мне в глаза и спросил прямо: "Ты хочешь быть со мной сегодня?" – "Да!" – ответила я с радостью. "Тогда пойдем!" – "Но куда?" – "Сейчас что-нибудь придумаем. Я не люблю ничего планировать заранее, – что случится, то случится".
Мы купили шампанское в маленьком магазинчике, и тут я увидела на витрине рекламу какого-то романтического отеля в старом городе, обещавшую укромный уголок для влюбленных. "Хочу туда!" – сказала я, и мы пустились на поиски. Помните фильм "Бриллиантовая рука", когда один из главных героев тщетно мечется по узким турецким улицам, пытаясь найти нужный магазин? Вот-вот, та же картина.
Бессмысленные тупички древних улиц, тележки продавцов фруктов, мусорные кучи, отчаянно мяукающие черные кошки, женщины в длинных балахонах, шмыгающие из дома в дом, запахи отхожих мест. Нас сжигала лихорадка нетерпения. Мы все время трогали друг друга, и в одном черном провале между домами, прямо рядом с ящиком для отбросов остановились, чтобы наконец поцеловаться. Мой рот впервые сросся с его ртом, я ощутила крепкий вкус его слюны, но тут кто-то вылил из окна прямо на мостовую ведро с помоями.
"О черт! – сказала я и добавила несколько смачных русских ругательств. – Первый же отель, который мы найдем, – это наш отель. Я больше не могу". И отель нашелся. Крохотный и тихий, весь обшитый деревом, в старинных мутных зеркалах.