Страница:
Найдя деньги, я первым делом отправилась в магазин и накупила себе платьев, которые буквально приклеивались к телу. Это были говорящие платья, с ними ничего не надо было объяснять, любой мужчина поймет, что они означают. И еще туфли – хрустальные башмачки Золушки, которые я намеревалась терять где попало. Сброшенные туфли – волнующее зрелище для влюбленного мужчины.
С таким нехитрым багажом я отправилась в Мекку бизнесменов – Гонконг, готовая ко всем радостям, ко всем чудесным случайностям. В качестве компаньонки, подружки и любимой девочки со мной отправилась моя маленькая дочка Соня. Ребенок – отличное алиби для любопытных. Всем своим видом я давала понять, что я не шлюха, падкая на мужчин и вино, а достойная молодая мать, жаждущая посмотреть мир в обществе прелестной белокурой дочери.
Гонконг – это крошечный клочок земли, где живут миллионы, узкоглазых людей, чье мускульное и умственное напряжение наполняет город золотом и вызывающей роскошью. Гонконг раздавил меня и ошеломил. Здесь падают черные дожди (я не вру!), мужчины не снимают черных костюмов даже в адскую жару, а витрины ломятся от бриллиантов. Самый бриллиантовый город в мире.
Я почувствовала себя провинциальной простушкой, закинутой из бестолкового московского захолустья в центр мира, в гигантский водоворот, треплющий мужчин и женщин, словно сухие листья. Где мои надежды, что этот город будет лежать распростертым под женской туфелькой? Высокие, как утесы, стены небоскребов падают на меня, лихорадочная великолепная ночь, подсвеченная тысячью огней, обруцщвается ураганом красок, звуков и запахов, округ камень и сталь. Город воздвигнут решительно-упрямыми, не отягощенными сантиментами и предрассудками людьми, главной целью которых является успех. Птиц нет совсем.
Я тщетно искала голубей, пока не обнаружила их ободранные и закопченные тушки в витрине магазина. Уцелели только орлы, которые бьются в стекла небоскребов на немыслимой высоте. Последние воробьи доживают свой век в гостиницах рядом с искусственными пальмами в кадках.
Гонконг – это рай для деловых мужчин, почти противопоказанный женщинам. Нет, здесь бывают, конечно, бизнес-леди, эти пластмассовые женщины-куклы с пресной плотью и холодными улыбками. У них в жилах красная краска вместо крови. Глядя в серо-голубые льдинки их глаз, трудно представить, что кто-то может задрать им юбку. Но в целом, в барах на двадцать-тридцать мужчин всего две-три белые женщины (местные китаянки не в счет).
Все в Гонконге делается стремительно. И любовь тоже. Мужчины не желают ждать, и женщинам приходится уступать. На первом месте деньги, на втором – острая приправа в виде страсти. В жестких, словно рубленых лицах мужчин, делающих карьеру и чванящихся своими успехами, нет и намека на пощаду. Едва ли их можно застать без пиджака и с ногами на столе. Глядя на них, таких вышколенных, безупречных, озабоченных отглаженностью брючных складок и цветом своих носков, хочется незамедлительно разжать поцелуем их стиснутые губы и нарушить оскорбительную гармонию галстуков.
Дорогой отель диктует массу правил. Главное из них: вы леди и ни на минуту не забывайте об этом-Люди здесь двигаются осторожно, как будто все вокруг из фарфора. Тучные самодовольные кресла и толстые глухонемые ковры наводят на мысль об ультрареспектабельности. Столики, стулья, картины – все так и просятся в музей. Люстры – целые стеклянные дворцы из сияющих призм. Всюду бьют фонтаны, струятся искусственные водопады.
Первые два часа пребывания в отеле я была подавлена атмосферой расточительства.
Все здесь свидетельствовало о вкусе и богатстве. Я смиренно чувствовала, что я здесь не на месте, как будто в руках у меня горсть драгоценных камней, но она мне не принадлежит. Мужчины вокруг – ходячие чековые книжки. На диво сдержанны – замкнуты, наглухо запечатаны, точно джинны в бутылках. А я не знаю, как разговаривать с мужчиной, пока он не обнял меня и не поцеловал.
В девять вечера я начала готовиться к первому выходу. Я стояла в ослепительной ванной комнате из черного мрамора, золота и зеркал и с чувством наносила мазки тонального крема на лицо. Меня огорчила морщинка пустой и бесплодной досады на чистом лбу. Но не беда. При вечернем освещении она почти незаметна. Когда макияж был закончен, я удовлетворенно улыбнулась. Из зеркала на меня смотрела женщина, уверенная в себе и способная устоять против чего угодно, кроме искушения.
Накрашенные губы – как кровоточащая рана. Тело, созданное для нескончаемого любовного праздника и еще недавно томившееся на скучном супружеском ложе. (Слава богу, я не поленилась развестись!) В воздухе витает пьянящий аромат тонких духов. Длинное светло-голубое платье в белых цветах безупречно облегает фигуру и прелестно обнажает спину, а спина – не последнее мое достоинство. В юности мне не хватало свойства такого тонкого и неподражаемого, как шик. Но теперь я научилась носить Дорогостоящие туалеты как нечто само собой разумеющееся и подавать себя как главное блюдо, с должным количеством пряностей. Девчонка в восемнадцать лет – как лист зеленого салата, он и свежий, и сочный на вид, но без уксуса и соли в горло не полезет. Преснятина. Блюдо для голодных юнцов. Мужчина постарше нуждается в женщине, красивой ухоженной, холеной красотой и знающей толк в тонких и жестоких играх.
Перед уходом я подошла к окну, – точнее говоря, не к окну, а к целой стене из стекла. Вид с двадцать шестого этажа открывался просто фантастический, невероятный, устрашающе прекрасный. Ночь, как огромная бабочка, распластала свои черные крылья. Весь Гонконг лежал подо мной в бесконечной россыпи сверкающих зерен, с маху брошенных в пространство. "Да, в мое окно не поднимешься по шелковой лестнице влюбленных, – с легким вздохом подумала я. – Слишком высоко".
В десять вечера я спустилась в бар с грацией женщины, уверенной в том, что ее фигура не останется незамеченной. В полумраке у стойки сидели с десяток мужчин, изнывавших от скуки. Все хотели поговорить, но не знали, с чего начать разговор. k Моим тактическим оружием была стрельба глазами. Меня тоже рассматривали, но никто не торопился с оценкой.
Первой ко мне подошла, как ни странно, женщина. Цвета черного шоколада, с Мальдивских островов. Богатая, любящая сорить деньгами. Приехала на какой-то конгресс, на груди ее болталась аккредитация. Звали ее Шивни, она была невозможно пьяна и повсюду разбрасывала свои визитные карточки. Меня она использовала как таран, чтобы познакомиться со всем баром. "Эта моя прелестная русская подруга", – обращалась она к совершенно незнакомым людям. Через десять минут множество Мужчин были втянуты в орбиту нашего существовали. Шивни была как энергетическая воронка, всасывающая в себя все без разбору. Я даже позавидовала такой легкости.
Какие-то джентльмены наклонялись к нам и, дыша в лицо смесью джина и мятных подушечек, спрашивали, что мы пьем. Мужчины приходили и уходили, на стойке постоянно обновлялись стаканы с виски, но, когда Шивни сползла с высокого табурета на пол, я поняла, что это чересчур даже для меня. Я знала, что ее мягко и деликатно уберут, и, чтобы не быть втянутой в тихий скандал, быстро исчезла из бара, сверкнув на прощание улыбкой.
Итогом маленького ночного разгула стало письмо, подсунутое утром под мою дверь.
Я медлила, не пытаясь вскрыть письмо. Мне нравилась его оболочка – плотный, надушенный конверт из дорогой бумаги с отпечатанным предупреждением.
"Привилегированно и очень конфиденциально. Если письмо попадет не по адресу, пожалуйста, верните его службе безопасности". Я посмеялась и вскрыла конверт, откуда белой бабочкой выпала записка. "Моя прекрасная русская незнакомка, я увидел вас вчера в баре и мечтаю о встрече. К сожалению, я улетаю сегодня в Таиланд, но вернусь в среду. Надеюсь на встречу". Далее следовал телефон в Бангкоке и подпись Кристоф. Я напрягла память, пытаясь вспомнить, кто из вереницы вчерашних мужчин подходит под это имя. Кажется, тот молодой швейцарец из Цюриха, слегка вылинявший, как большинство европейских блондинов, с хорошим телом и пристойным выражением лица.
Есть контакт! Сработало! Я даже прищелкнула Пальцами от удовольствия. Игра началась. Этот конверт положил начало переписке с целым отелем.
Каждое утро я находила под дверью новое письмо – очаровательно-льстивое или гневное. Все зависело от стадии отношений с очередным поклонником. Свою любовную почту я складывала в особый сундучок, как охотник складывает трофеи. Будет что показывать внучкам на старости лет.
Мужчины пошли косяком. Валеты, короли, тузы, как в карточной колоде.
Валеты. Молодые мужчины от тридцати лет с бритой грудью и бритыми подмышками.
Напористы, практичны, сразу хватают жизнь за рога и поворачивают в свою сторону. Не любят длинных увертюр, им нравится, когда занавес поднимается сразу.
Короли. 38-39 лет. Свободный покрой костюмов и легкая расслабленность в движениях. Успели все узнать и от всего устать. Пьют лишнее. Обогатили мой английский фразой: "Не хочешь ли, детка, проверить мой мини-бар?" Тузы. Этим за сорок. Думают, что виски в жилах может заменить им молодую кровь. Меня рассматривают с чувством опасной находки. Хочется попробовать, но слишком много волнений.
Их было много. После швейцарца возник британец с ухватками плейбоя, яхтой и насмешливым отношением к жизни. Безобразный, но занятный, как обезьянка. Я звала его Уродец. Он любил водку с тоником и считал, что русская жена это так же пикантно, как вишенка в пирожном. Затем житель Женевы, чей мясистый рот выдавал женолюбивый нрав. Толстый и с деньгами. Любитель сигар. Когда он глубоко затягивался сигарой, у него был совершенно неуязвимый вид. Тихий немец, торговец "Мерседесами", ставивший на мне эксперимент, можно ли напоить русскую до беспамятства. Он для приличия заказал мне водку с тоником, куда время от времени добавляли новую порцию чистой водки. Я держалась как пьяный матрос, который из чувства чести готов выстоять на качающейся палубе родного корабля.
Потом появился еще один англичанин, самый перспективный из всех, со всеми внешними признаками богатства. 32 года, хорош собой. Торговец скаковыми лошадьми. Однажды ему по мобильнику сообщили, что он продал лошадь за сто тысяч фунтов, которая полетит теперь на "Конкорде" из Лондона в Америку. В восторге он выставил шампанское всему бару. Любил, сукин сын, широкие жесты. Он и меня рассматривал как скаковую лошадь, по статям – длинные ноги, тонкие щиколотки, крепкие бедра. Он мне нравился и одновременно пугал. Он был жесток, как всякий сам себя сделавший мужчина, и источал высокомерие, которое медленно подчиняло себе. Как-то ночью он прижал меня к стойке бара вопросом, что же я здесь на самом деле делаю. Под невыносимым блеском его голубых глаз я почти созналась.
"Что ж, – задумчиво протянул он, – может быть, ты то, что мне нужно". Я отшатнулась как от удара. Этот умный капиталист и бдительный калькулятор прикидывал, во сколько я ему обойдусь. Он всерьез верил, что один человек может принадлежать другому на правах частной собственности.
Богачи все таковы. Они говорят: моя вилла, моя яхта, мои деньги, моя женщина.
Привыкнув к восхитительному русскому пофигизму в отношении Женщин ("ушла одна, придет другая"), я вознегодовала, столкнувшись со столь острым чувством собственности западных мужчин. Мне закатывали свирепые сцены ревности, за мной шпионили, мне задавали вопросы, на которые единственным ответом быть пощечина.
Внешняя пристойность треснула по швам, как костюм, сшитый не по размеру Под маской светских манер оказались живые люди снедаемые жадностью к жизни, страстями и неудовлетворенными желаниями. И сущие звери в постели. Но об этом после.
Из всего этого старательного посева ветра я не собрала ничего. Как легко найти мужчин и как трудно найти Мужчину!
Он возник передо мной внезапно, в два часа ночи, на лестнице модного ночного клуба. Я услышала его дыхание, когда Он встал передо мной и заявил: "Я объездил много стран и видел много женщин. Но, клянусь, ты самая честная, самая лучшая и самая понятливая девушка на свете!" Мы оба были пьяны, и через десять минут после знакомства он стащил с меня туфли, положил мои голые ноги к себе на колени и стал гладить их так, как будто я уже давно принадлежу ему.
Все было просто. Проще не бывает. Звали Его Тони, и Он обжигал меня откровенно голодным взглядом. Я была хороша в ту ночь, как чужое счастье, и жадно и доверчиво окуналась в его черные глаза. В номере Тони я позволила ему узнать долгие поцелуи моих наученных губ, движения моих опытных рук, знающих науку прикосновений, но дальше ласк дело не пошло. Как говорит моя подруга Аэлита:
"Приличная женщина с первого раза не дает. Только со второго". Мы договорились о встрече на следующий вечер, чтобы вместе с его друзьями поехать на ипподром, на скачки. (Весь Гонконг сходит с ума по скачкам.) А дальше… Ну, дальше будет ясно. Следующий день я провела очень мило. Целый день мы с Соней валялись около каскада бассейнов. Солнце в радужном кольце словно пробивалось сквозь вату, но жгло и липло к телу всерьез, как будто не было окутано маревом. Картина вокруг – как из фильмов о будущем.
Вообразите себе: все эти бассейны, водопады, горячие и холодные ванны джакузи, пальмы, цветочные клумбы находятся на сюрреалистическом мосту, который соединяет два колоссальных небоскреба пятизвездочных отелей. Внизу, под этим неправдоподобным оазисом гремит мощное, забитое машинами шоссе. Клочок неба находится так далеко, что его и не достать. Когда ты лежишь на пляжном полотенце, на тебя наваливаются пять колоссов зданий, ослепляющих зеркальными стеклами, которые толпятся вокруг, как стадо диковинных жирафов. На сумасшедшей высоте висят бесстрашные мойщики окон.
В послеполуденные часы, когда солнце стало свирепым, я перебралась в летнее кафе и оттуда наблюдала, как мой ребенок лапкой пробует ледяную воду в бассейне, повизгивая, словно щенок, или парится в пузырящейся воде горячей ванны. Я пила красное сухое вино и закусывала корочками свежего белого хлеба, которые макала в блюдечко с подсоленным оливковым маслом.
После бассейна я удовлетворенно осмотрела свое позолотевшее от солнца тело. Я теперь похожа на сочную грушу, которая созрела и просит, чтобы ее съели. Только кто же съест? От Тони ничего – ни писем, ни сообщений на автоответчике. "Ну и хрен с ним!" – подумала я и отправилась с Соней ужинать.
Вернувшись после семи вечера, я нашла магнитофонную запись: "Привет! Это Тони.
Куда ты провала? Жду твоего звонка до половины седьмого". Опоздала! Ну да ладно.
Я оставила сообщение на его автоответчике: "Тони! Это Даша. Буду ждать тебя в очном клубе, где мы встретились вчера". Хемингуэй уверял, что ночные заведения нужны лишь для того, чтобы одиноким мужчинам было где сводить знакомство с нестрогими женщинами, в остальном же это попусту растраченное время да скверный прокуренный воздух. Тут я с ним не согласна. Я люблю сидеть в барах – в них можно видеть настоящую жизнь.
В тот вечер я сидела в ночном клубе за круглой стойкой в ожидании Тони и потягивала виски со льдом, которое переливалось в моем стакане, как морская вода. На мне было простое белое облегающее платье до пола с разрезом до пупа.
Мои соски вызывающе торчали сквозь тонкую ткань. Я рассматривала себя в клубном зеркале и пришла к выводу, что собственное отражение – это единственное общество, достойное меня.
Ко мне намертво приклеился какой-то зануда-австрияк. На его вопросы я отвечала односложно, зато охотно пила за его счет и курила чужие сигареты. Часы показывали одиннадцать вечера, а Тони все не было, и я начала нервничать. "Вы меня извините, но я должна подняться в номер и проверить, как спит моя девочка", – с милой улыбкой сказала я австрияку, чтобы от него отвязаться. Он заявил, что дети – это святое.
Сонька спала прекрасно. Впрочем, как и всегда. Я спустилась вниз и подошла к лифту ночного клуба. "Где же Тони, черт бы его побрал!" – думала я с тоской. И в этот момент я увидела его в компании бесцветной женщины средних лет, одетой в вечернее платье, и пожилого мужчины в очках. Тони растерянно заморгал глазами при виде меня, но ничего не сказал. Мы вместе сели в лифт, и я напустила на лицо выражение холодной отчужденности, внутренне кипя от гнева. Тони пялился на меня, но молчал как дохлый.
В баре я подсела к австрияку, который был просто поражен резкой переменой в моем настроении. "Что случилось?" – испуганно спросил он. "Моя девочка не спит", – трагическим тоном ответила я. "Да, это печально", – согласился австрияк и тут же участливо предложил выпить водки. "Давайте, – согласилась я, – только сразу двойную порцию и безо льда".
Я в два счета разделалась с водкой, взяла со стойки свою маленькую бархатную сумочку и грустно распрощалась с австрияком. Проходя мимо Тони и его компании, я громко сказала во всеуслышание: "Ты паршивый сукин сын!" На мгновение все посетители бара отставили свои стаканы и обернулись, чтобы выяснить, к кому относится это темпераментное восклицание. Я величественно проплыла к выходу, неся свои прелестные бедра (кстати, они приятно пополнели этой весной – есть что нести!).
Тони догнал меня на лестнице. "Что случилось?" – задал он идиотский вопрос. Тут выдержка мне изменила. Я напустилась на него, словно усталая официантка на клиента:
– И ты еще спрашиваешь! Вчера целовал меня, словно припадочный, а сегодня не желаешь знаться, только потому, что идешь в компании с этой сушеной рыбой?! Ты даже не поздоровался со мной!
– Ты ничего не поняла, – терпеливо объяснил 1они. – Мы втроем работаем здесь от нашей фирмы- Пожилой мужчина – мой босс, дама – моя коллега и жена моего друга.
Именно с ними я ездил сегодня на ипподром и хотел взять тебя с собой. Но Тебя не было в номере. – Я оставила тебе сообщение на автоответчике! – возмутилась я.
– Но я не заходил к себе в номер! Сразу после ипподрома мы пошли в ночной клуб.
Когда я увидел тебя в лифте, у тебя было такое лицо, как будто ты не хочешь узнавать меня.
– И поэтому ты не поздоровался?
– Ну, конечно! Что я должен был подумать? Тебя не было в номере, хотя мы договорились о встрече. В лифте ты как камень. Может, для тебя это случайное приключение, и ты хочешь забыть о нем. Много выпивки и все такое.
– Значит, это всего лишь недоразумение, – безнадежно сказала я. – В таком случае ты пойдешь сейчас со мной.
– Но я не могу! – с отчаянием воскликнул Тони. – Я же здесь не один, а с коллегами.
– Чихать я хотела на твоих коллег! Прощай!
Я вслепую выбралась из клуба, все еще держа осанку, и направилась в бар "Шампанское", знаменитый на весь Гонконг своей коллекцией шампанских вин.
"Напьюсь, как свинья!" – твердо решила я с закипающими слезами на глазах и тут увидела швейцарца Кристофа, преждевременно вернувшегося из Таиланда, и Лошадь (такую кличку я дала красавчику, торгующему лошадьми). Оба ринулись ко мне с таким видом, как будто именно им принадлежат исключительные права на меня. "Как кстати! – обрадовалась я. – Отличная компания для пьянки". Я представила их друг другу, и мы все вместе сели пить шампанское, Лошадь по одну мою Руку, Кристоф по другую.
Чудный был вечерок. Оба моих собутыльника показали себя людьми воспитанными, с хорошими манерами, но если когда-нибудь в бальзам любезности и благоволения была подмешана изрядная поля яда, то это как раз тот случай. Они попросту выживали друг друга и, в сущности, несильно отличались от вульгарных самцов, галопирующих перед самкой. Игра называлась "кто кого пересидит". Лошади не повезло, – ее перехватил компаньон по бизнесу. Страшно довольный Кристоф предложил проводить меня до номера. Я была слишком пьяна, чтобы расслышать чрезмерную откровенность обращенного ко мне зова, и легкомысленно согласилась. Этот тихий, очкастый, бесцветный швейцарец казался мне совершенно безопасным существом, начисто лишенным темперамента.
Мы поднялись на двадцать шестой этаж, вышли из лифта, и я протянула Кристофу руку на прощание, пробормотав нечто вроде: "Спасибо за приятный вечер". Руку мою он сжал крепче, чем необходимо, и прежде чем я успела занять оборону, притянул меня к себе и завладел моими губами. Я попыталась оттолкнуть его, но он обнаружил и опыт в любовных делах, и упрямство. Тогда как женщина от природы добродушная, я решила не противиться и доставить Кристофу маленькое удовольствие. В конце концов, что такое поцелуй? Пустяк. С меня не убудет, а человеку приятно.
Когда я поняла, какое хищное вожделение скрывается под оболочкой его почтительности, было уже поздно. Он уложил меня на пол прямо около лифтов, на толстый, мягкий ковер, скрадывающий звуки, и снял с меня платье. А сам удовольствовался лишь тем, что снял с себя рубашку, обнажив отличную мускулистую грудь, и расстегнул ширинку.
Кристоф осыпал мои руки, шею и грудь побед-Нь1ми поцелуями, а я краснела, когда двери лифтов оТ1Фывались, и какие-то люди, переступая через нас, смущенно говорили: "Извините". "Расслабься, – шептал мне на ухо Кристоф, – в дорогих отелях этим можно заниматься даже на потолке. Никто и глазом не моргнет". Его жадные, опустошающие, слишком смелые ласки пробудили во мне нечто вроде стыдливости. Я бываю иногда очень тугой, и меня дьявольски трудно довести до финиша. После русской неловкой деревенской любви я чувствовала себя школьницей, не готовой сразу разделить странные капризы сладострастия старушки Европы. Даже в животной грубости у Кристофа была какая-то болезненная изысканность.
Глазок видеокамеры упирался в мой глаз, и я вдруг представила себе, какое кино сейчас смотрит служба безопасности. Это неожиданно возбудило меня до крайности.
Извиваясь всем своим благоухающим телом, гладким и гибким, я взвинтила свои нервы и потеряла всякую меру и стыд. Для меня теперь не было ничего низкого. Мы издавали непристойные стоны, перемежавшиеся сдавленными всхлипами, а когда мольба плоти мужской достигла плоти женской, я закричала от резкого триумфального наслаждения. Господи! Как это великолепно – и как коротко!
Когда я вернулась в реальность, голая, мокрая, сытая, до меня дошла смешная сторона ситуации. "Вот это тихоня! Ну, надо же! – думала я с внутренней улыбкой.
– Весь мой хваленый опыт не стоит ломаного гроша, если я не угадала сексуального монстра за внешностью скучного очкарика".
Мы расстались с Кристофом у дверей моего номера. "Когда завтра?" – услышала я его требовательный голос. "В полночь, – ответила я театральным шепотом. – Жди меня у себя в номере". И в этот момент меня совершенно не смущало то, что я стою голая посреди респектабельного отеля, а Кристоф держит в руках мое платье и трусики. "Отдай", – попросила я. "Платье можешь взять, а трусы верну завтра, при встрече", – ответил он и, поднеся шелковый невесомый лоскут к лицу, жадно вдохнул запах женщины, едкий, самочий запах, почти отталкивающий и все же такой притягательный для мужчин.
Как только я вошла в номер, то сразу обнаружила письмо на полу. "Тони, – догадалась я. – Поздно спохватился, милок". Я вскрыла конверт и прочла торопливо нацарапанную записку: "Даша! Я искал тебя весь вечер! И нашел – в баре "Шампанское", и не одну. Я не знаю, как исправить ситуацию. Позвони мне в любое время!" Подпись Тони. Слова "в любое время" были подчеркнуты. Я посмотрела на часы. Четыре часа утра. Ну что ж! Час неплохой, не самый худший в сутках.
Я позвонила, он не сразу взял трубку. "Ты спишь?" – спросила я. "Нет, – соврал он. – Я жду тебя". И это уже не было ложью.
В ту ночь я свернулась, как кошка, в тепле у него под рукой. До самого рассвета мы не выпускали друг Друга из объятий, – лежали тихие, полусонные, безгрешные.
Мы шептались и целовались, и я сделала открытие, что только Тони может удовлетворить голод моих губ. Мы не делали любовь, я была слишком сытой. И запах от меня шел просто нестерпимый и смущающий. Мы лежали словно муж и жена, давно знающие друг друга, в приступе совершенно неоправданного доверия, какое возникает часто между едва знакомыми людьми. И я чувствовала что-то близкое к дуновению счастья.
– Странное дело, – сказала я, – ты мне кажешься ужасно родным. Я даже могу спать с тобой, а для меня это самая трудная вещь на свете, похлеще, чем делать любовь на полу у лифтов, когда люди входят и выходят.
Он сразу насторожился.
– Что ты имеешь в виду?
– Пустяки. Просто вспомнилось.
– Я знаю, я не имею права задавать тебе вопросы… – начал Тони. Продолжение я уже знала.
– Но тебе все равно хочется спросить. Спрашивай.
– Я искал тебя всю ночь. Где ты была?
– Мог бы догадаться. – Я проговорилась. – Что я делала? Злилась на тебя и целовалась с незнакомцем, лежа на полу у лифтов. Просто целовалась.
Я сознательно уменьшила масштабы своего преступления.
– Но там же все снимают камеры! – сказал потрясенный Тони.
– Это все, что тебя волнует на данный момент?! – воскликнула я, почувствовав себя уязвленной.
С таким нехитрым багажом я отправилась в Мекку бизнесменов – Гонконг, готовая ко всем радостям, ко всем чудесным случайностям. В качестве компаньонки, подружки и любимой девочки со мной отправилась моя маленькая дочка Соня. Ребенок – отличное алиби для любопытных. Всем своим видом я давала понять, что я не шлюха, падкая на мужчин и вино, а достойная молодая мать, жаждущая посмотреть мир в обществе прелестной белокурой дочери.
Гонконг – это крошечный клочок земли, где живут миллионы, узкоглазых людей, чье мускульное и умственное напряжение наполняет город золотом и вызывающей роскошью. Гонконг раздавил меня и ошеломил. Здесь падают черные дожди (я не вру!), мужчины не снимают черных костюмов даже в адскую жару, а витрины ломятся от бриллиантов. Самый бриллиантовый город в мире.
Я почувствовала себя провинциальной простушкой, закинутой из бестолкового московского захолустья в центр мира, в гигантский водоворот, треплющий мужчин и женщин, словно сухие листья. Где мои надежды, что этот город будет лежать распростертым под женской туфелькой? Высокие, как утесы, стены небоскребов падают на меня, лихорадочная великолепная ночь, подсвеченная тысячью огней, обруцщвается ураганом красок, звуков и запахов, округ камень и сталь. Город воздвигнут решительно-упрямыми, не отягощенными сантиментами и предрассудками людьми, главной целью которых является успех. Птиц нет совсем.
Я тщетно искала голубей, пока не обнаружила их ободранные и закопченные тушки в витрине магазина. Уцелели только орлы, которые бьются в стекла небоскребов на немыслимой высоте. Последние воробьи доживают свой век в гостиницах рядом с искусственными пальмами в кадках.
Гонконг – это рай для деловых мужчин, почти противопоказанный женщинам. Нет, здесь бывают, конечно, бизнес-леди, эти пластмассовые женщины-куклы с пресной плотью и холодными улыбками. У них в жилах красная краска вместо крови. Глядя в серо-голубые льдинки их глаз, трудно представить, что кто-то может задрать им юбку. Но в целом, в барах на двадцать-тридцать мужчин всего две-три белые женщины (местные китаянки не в счет).
Все в Гонконге делается стремительно. И любовь тоже. Мужчины не желают ждать, и женщинам приходится уступать. На первом месте деньги, на втором – острая приправа в виде страсти. В жестких, словно рубленых лицах мужчин, делающих карьеру и чванящихся своими успехами, нет и намека на пощаду. Едва ли их можно застать без пиджака и с ногами на столе. Глядя на них, таких вышколенных, безупречных, озабоченных отглаженностью брючных складок и цветом своих носков, хочется незамедлительно разжать поцелуем их стиснутые губы и нарушить оскорбительную гармонию галстуков.
Дорогой отель диктует массу правил. Главное из них: вы леди и ни на минуту не забывайте об этом-Люди здесь двигаются осторожно, как будто все вокруг из фарфора. Тучные самодовольные кресла и толстые глухонемые ковры наводят на мысль об ультрареспектабельности. Столики, стулья, картины – все так и просятся в музей. Люстры – целые стеклянные дворцы из сияющих призм. Всюду бьют фонтаны, струятся искусственные водопады.
Первые два часа пребывания в отеле я была подавлена атмосферой расточительства.
Все здесь свидетельствовало о вкусе и богатстве. Я смиренно чувствовала, что я здесь не на месте, как будто в руках у меня горсть драгоценных камней, но она мне не принадлежит. Мужчины вокруг – ходячие чековые книжки. На диво сдержанны – замкнуты, наглухо запечатаны, точно джинны в бутылках. А я не знаю, как разговаривать с мужчиной, пока он не обнял меня и не поцеловал.
В девять вечера я начала готовиться к первому выходу. Я стояла в ослепительной ванной комнате из черного мрамора, золота и зеркал и с чувством наносила мазки тонального крема на лицо. Меня огорчила морщинка пустой и бесплодной досады на чистом лбу. Но не беда. При вечернем освещении она почти незаметна. Когда макияж был закончен, я удовлетворенно улыбнулась. Из зеркала на меня смотрела женщина, уверенная в себе и способная устоять против чего угодно, кроме искушения.
Накрашенные губы – как кровоточащая рана. Тело, созданное для нескончаемого любовного праздника и еще недавно томившееся на скучном супружеском ложе. (Слава богу, я не поленилась развестись!) В воздухе витает пьянящий аромат тонких духов. Длинное светло-голубое платье в белых цветах безупречно облегает фигуру и прелестно обнажает спину, а спина – не последнее мое достоинство. В юности мне не хватало свойства такого тонкого и неподражаемого, как шик. Но теперь я научилась носить Дорогостоящие туалеты как нечто само собой разумеющееся и подавать себя как главное блюдо, с должным количеством пряностей. Девчонка в восемнадцать лет – как лист зеленого салата, он и свежий, и сочный на вид, но без уксуса и соли в горло не полезет. Преснятина. Блюдо для голодных юнцов. Мужчина постарше нуждается в женщине, красивой ухоженной, холеной красотой и знающей толк в тонких и жестоких играх.
Перед уходом я подошла к окну, – точнее говоря, не к окну, а к целой стене из стекла. Вид с двадцать шестого этажа открывался просто фантастический, невероятный, устрашающе прекрасный. Ночь, как огромная бабочка, распластала свои черные крылья. Весь Гонконг лежал подо мной в бесконечной россыпи сверкающих зерен, с маху брошенных в пространство. "Да, в мое окно не поднимешься по шелковой лестнице влюбленных, – с легким вздохом подумала я. – Слишком высоко".
В десять вечера я спустилась в бар с грацией женщины, уверенной в том, что ее фигура не останется незамеченной. В полумраке у стойки сидели с десяток мужчин, изнывавших от скуки. Все хотели поговорить, но не знали, с чего начать разговор. k Моим тактическим оружием была стрельба глазами. Меня тоже рассматривали, но никто не торопился с оценкой.
Первой ко мне подошла, как ни странно, женщина. Цвета черного шоколада, с Мальдивских островов. Богатая, любящая сорить деньгами. Приехала на какой-то конгресс, на груди ее болталась аккредитация. Звали ее Шивни, она была невозможно пьяна и повсюду разбрасывала свои визитные карточки. Меня она использовала как таран, чтобы познакомиться со всем баром. "Эта моя прелестная русская подруга", – обращалась она к совершенно незнакомым людям. Через десять минут множество Мужчин были втянуты в орбиту нашего существовали. Шивни была как энергетическая воронка, всасывающая в себя все без разбору. Я даже позавидовала такой легкости.
Какие-то джентльмены наклонялись к нам и, дыша в лицо смесью джина и мятных подушечек, спрашивали, что мы пьем. Мужчины приходили и уходили, на стойке постоянно обновлялись стаканы с виски, но, когда Шивни сползла с высокого табурета на пол, я поняла, что это чересчур даже для меня. Я знала, что ее мягко и деликатно уберут, и, чтобы не быть втянутой в тихий скандал, быстро исчезла из бара, сверкнув на прощание улыбкой.
Итогом маленького ночного разгула стало письмо, подсунутое утром под мою дверь.
Я медлила, не пытаясь вскрыть письмо. Мне нравилась его оболочка – плотный, надушенный конверт из дорогой бумаги с отпечатанным предупреждением.
"Привилегированно и очень конфиденциально. Если письмо попадет не по адресу, пожалуйста, верните его службе безопасности". Я посмеялась и вскрыла конверт, откуда белой бабочкой выпала записка. "Моя прекрасная русская незнакомка, я увидел вас вчера в баре и мечтаю о встрече. К сожалению, я улетаю сегодня в Таиланд, но вернусь в среду. Надеюсь на встречу". Далее следовал телефон в Бангкоке и подпись Кристоф. Я напрягла память, пытаясь вспомнить, кто из вереницы вчерашних мужчин подходит под это имя. Кажется, тот молодой швейцарец из Цюриха, слегка вылинявший, как большинство европейских блондинов, с хорошим телом и пристойным выражением лица.
Есть контакт! Сработало! Я даже прищелкнула Пальцами от удовольствия. Игра началась. Этот конверт положил начало переписке с целым отелем.
Каждое утро я находила под дверью новое письмо – очаровательно-льстивое или гневное. Все зависело от стадии отношений с очередным поклонником. Свою любовную почту я складывала в особый сундучок, как охотник складывает трофеи. Будет что показывать внучкам на старости лет.
Мужчины пошли косяком. Валеты, короли, тузы, как в карточной колоде.
Валеты. Молодые мужчины от тридцати лет с бритой грудью и бритыми подмышками.
Напористы, практичны, сразу хватают жизнь за рога и поворачивают в свою сторону. Не любят длинных увертюр, им нравится, когда занавес поднимается сразу.
Короли. 38-39 лет. Свободный покрой костюмов и легкая расслабленность в движениях. Успели все узнать и от всего устать. Пьют лишнее. Обогатили мой английский фразой: "Не хочешь ли, детка, проверить мой мини-бар?" Тузы. Этим за сорок. Думают, что виски в жилах может заменить им молодую кровь. Меня рассматривают с чувством опасной находки. Хочется попробовать, но слишком много волнений.
Их было много. После швейцарца возник британец с ухватками плейбоя, яхтой и насмешливым отношением к жизни. Безобразный, но занятный, как обезьянка. Я звала его Уродец. Он любил водку с тоником и считал, что русская жена это так же пикантно, как вишенка в пирожном. Затем житель Женевы, чей мясистый рот выдавал женолюбивый нрав. Толстый и с деньгами. Любитель сигар. Когда он глубоко затягивался сигарой, у него был совершенно неуязвимый вид. Тихий немец, торговец "Мерседесами", ставивший на мне эксперимент, можно ли напоить русскую до беспамятства. Он для приличия заказал мне водку с тоником, куда время от времени добавляли новую порцию чистой водки. Я держалась как пьяный матрос, который из чувства чести готов выстоять на качающейся палубе родного корабля.
Потом появился еще один англичанин, самый перспективный из всех, со всеми внешними признаками богатства. 32 года, хорош собой. Торговец скаковыми лошадьми. Однажды ему по мобильнику сообщили, что он продал лошадь за сто тысяч фунтов, которая полетит теперь на "Конкорде" из Лондона в Америку. В восторге он выставил шампанское всему бару. Любил, сукин сын, широкие жесты. Он и меня рассматривал как скаковую лошадь, по статям – длинные ноги, тонкие щиколотки, крепкие бедра. Он мне нравился и одновременно пугал. Он был жесток, как всякий сам себя сделавший мужчина, и источал высокомерие, которое медленно подчиняло себе. Как-то ночью он прижал меня к стойке бара вопросом, что же я здесь на самом деле делаю. Под невыносимым блеском его голубых глаз я почти созналась.
"Что ж, – задумчиво протянул он, – может быть, ты то, что мне нужно". Я отшатнулась как от удара. Этот умный капиталист и бдительный калькулятор прикидывал, во сколько я ему обойдусь. Он всерьез верил, что один человек может принадлежать другому на правах частной собственности.
Богачи все таковы. Они говорят: моя вилла, моя яхта, мои деньги, моя женщина.
Привыкнув к восхитительному русскому пофигизму в отношении Женщин ("ушла одна, придет другая"), я вознегодовала, столкнувшись со столь острым чувством собственности западных мужчин. Мне закатывали свирепые сцены ревности, за мной шпионили, мне задавали вопросы, на которые единственным ответом быть пощечина.
Внешняя пристойность треснула по швам, как костюм, сшитый не по размеру Под маской светских манер оказались живые люди снедаемые жадностью к жизни, страстями и неудовлетворенными желаниями. И сущие звери в постели. Но об этом после.
Из всего этого старательного посева ветра я не собрала ничего. Как легко найти мужчин и как трудно найти Мужчину!
Он возник передо мной внезапно, в два часа ночи, на лестнице модного ночного клуба. Я услышала его дыхание, когда Он встал передо мной и заявил: "Я объездил много стран и видел много женщин. Но, клянусь, ты самая честная, самая лучшая и самая понятливая девушка на свете!" Мы оба были пьяны, и через десять минут после знакомства он стащил с меня туфли, положил мои голые ноги к себе на колени и стал гладить их так, как будто я уже давно принадлежу ему.
Все было просто. Проще не бывает. Звали Его Тони, и Он обжигал меня откровенно голодным взглядом. Я была хороша в ту ночь, как чужое счастье, и жадно и доверчиво окуналась в его черные глаза. В номере Тони я позволила ему узнать долгие поцелуи моих наученных губ, движения моих опытных рук, знающих науку прикосновений, но дальше ласк дело не пошло. Как говорит моя подруга Аэлита:
"Приличная женщина с первого раза не дает. Только со второго". Мы договорились о встрече на следующий вечер, чтобы вместе с его друзьями поехать на ипподром, на скачки. (Весь Гонконг сходит с ума по скачкам.) А дальше… Ну, дальше будет ясно. Следующий день я провела очень мило. Целый день мы с Соней валялись около каскада бассейнов. Солнце в радужном кольце словно пробивалось сквозь вату, но жгло и липло к телу всерьез, как будто не было окутано маревом. Картина вокруг – как из фильмов о будущем.
Вообразите себе: все эти бассейны, водопады, горячие и холодные ванны джакузи, пальмы, цветочные клумбы находятся на сюрреалистическом мосту, который соединяет два колоссальных небоскреба пятизвездочных отелей. Внизу, под этим неправдоподобным оазисом гремит мощное, забитое машинами шоссе. Клочок неба находится так далеко, что его и не достать. Когда ты лежишь на пляжном полотенце, на тебя наваливаются пять колоссов зданий, ослепляющих зеркальными стеклами, которые толпятся вокруг, как стадо диковинных жирафов. На сумасшедшей высоте висят бесстрашные мойщики окон.
В послеполуденные часы, когда солнце стало свирепым, я перебралась в летнее кафе и оттуда наблюдала, как мой ребенок лапкой пробует ледяную воду в бассейне, повизгивая, словно щенок, или парится в пузырящейся воде горячей ванны. Я пила красное сухое вино и закусывала корочками свежего белого хлеба, которые макала в блюдечко с подсоленным оливковым маслом.
После бассейна я удовлетворенно осмотрела свое позолотевшее от солнца тело. Я теперь похожа на сочную грушу, которая созрела и просит, чтобы ее съели. Только кто же съест? От Тони ничего – ни писем, ни сообщений на автоответчике. "Ну и хрен с ним!" – подумала я и отправилась с Соней ужинать.
Вернувшись после семи вечера, я нашла магнитофонную запись: "Привет! Это Тони.
Куда ты провала? Жду твоего звонка до половины седьмого". Опоздала! Ну да ладно.
Я оставила сообщение на его автоответчике: "Тони! Это Даша. Буду ждать тебя в очном клубе, где мы встретились вчера". Хемингуэй уверял, что ночные заведения нужны лишь для того, чтобы одиноким мужчинам было где сводить знакомство с нестрогими женщинами, в остальном же это попусту растраченное время да скверный прокуренный воздух. Тут я с ним не согласна. Я люблю сидеть в барах – в них можно видеть настоящую жизнь.
В тот вечер я сидела в ночном клубе за круглой стойкой в ожидании Тони и потягивала виски со льдом, которое переливалось в моем стакане, как морская вода. На мне было простое белое облегающее платье до пола с разрезом до пупа.
Мои соски вызывающе торчали сквозь тонкую ткань. Я рассматривала себя в клубном зеркале и пришла к выводу, что собственное отражение – это единственное общество, достойное меня.
Ко мне намертво приклеился какой-то зануда-австрияк. На его вопросы я отвечала односложно, зато охотно пила за его счет и курила чужие сигареты. Часы показывали одиннадцать вечера, а Тони все не было, и я начала нервничать. "Вы меня извините, но я должна подняться в номер и проверить, как спит моя девочка", – с милой улыбкой сказала я австрияку, чтобы от него отвязаться. Он заявил, что дети – это святое.
Сонька спала прекрасно. Впрочем, как и всегда. Я спустилась вниз и подошла к лифту ночного клуба. "Где же Тони, черт бы его побрал!" – думала я с тоской. И в этот момент я увидела его в компании бесцветной женщины средних лет, одетой в вечернее платье, и пожилого мужчины в очках. Тони растерянно заморгал глазами при виде меня, но ничего не сказал. Мы вместе сели в лифт, и я напустила на лицо выражение холодной отчужденности, внутренне кипя от гнева. Тони пялился на меня, но молчал как дохлый.
В баре я подсела к австрияку, который был просто поражен резкой переменой в моем настроении. "Что случилось?" – испуганно спросил он. "Моя девочка не спит", – трагическим тоном ответила я. "Да, это печально", – согласился австрияк и тут же участливо предложил выпить водки. "Давайте, – согласилась я, – только сразу двойную порцию и безо льда".
Я в два счета разделалась с водкой, взяла со стойки свою маленькую бархатную сумочку и грустно распрощалась с австрияком. Проходя мимо Тони и его компании, я громко сказала во всеуслышание: "Ты паршивый сукин сын!" На мгновение все посетители бара отставили свои стаканы и обернулись, чтобы выяснить, к кому относится это темпераментное восклицание. Я величественно проплыла к выходу, неся свои прелестные бедра (кстати, они приятно пополнели этой весной – есть что нести!).
Тони догнал меня на лестнице. "Что случилось?" – задал он идиотский вопрос. Тут выдержка мне изменила. Я напустилась на него, словно усталая официантка на клиента:
– И ты еще спрашиваешь! Вчера целовал меня, словно припадочный, а сегодня не желаешь знаться, только потому, что идешь в компании с этой сушеной рыбой?! Ты даже не поздоровался со мной!
– Ты ничего не поняла, – терпеливо объяснил 1они. – Мы втроем работаем здесь от нашей фирмы- Пожилой мужчина – мой босс, дама – моя коллега и жена моего друга.
Именно с ними я ездил сегодня на ипподром и хотел взять тебя с собой. Но Тебя не было в номере. – Я оставила тебе сообщение на автоответчике! – возмутилась я.
– Но я не заходил к себе в номер! Сразу после ипподрома мы пошли в ночной клуб.
Когда я увидел тебя в лифте, у тебя было такое лицо, как будто ты не хочешь узнавать меня.
– И поэтому ты не поздоровался?
– Ну, конечно! Что я должен был подумать? Тебя не было в номере, хотя мы договорились о встрече. В лифте ты как камень. Может, для тебя это случайное приключение, и ты хочешь забыть о нем. Много выпивки и все такое.
– Значит, это всего лишь недоразумение, – безнадежно сказала я. – В таком случае ты пойдешь сейчас со мной.
– Но я не могу! – с отчаянием воскликнул Тони. – Я же здесь не один, а с коллегами.
– Чихать я хотела на твоих коллег! Прощай!
Я вслепую выбралась из клуба, все еще держа осанку, и направилась в бар "Шампанское", знаменитый на весь Гонконг своей коллекцией шампанских вин.
"Напьюсь, как свинья!" – твердо решила я с закипающими слезами на глазах и тут увидела швейцарца Кристофа, преждевременно вернувшегося из Таиланда, и Лошадь (такую кличку я дала красавчику, торгующему лошадьми). Оба ринулись ко мне с таким видом, как будто именно им принадлежат исключительные права на меня. "Как кстати! – обрадовалась я. – Отличная компания для пьянки". Я представила их друг другу, и мы все вместе сели пить шампанское, Лошадь по одну мою Руку, Кристоф по другую.
Чудный был вечерок. Оба моих собутыльника показали себя людьми воспитанными, с хорошими манерами, но если когда-нибудь в бальзам любезности и благоволения была подмешана изрядная поля яда, то это как раз тот случай. Они попросту выживали друг друга и, в сущности, несильно отличались от вульгарных самцов, галопирующих перед самкой. Игра называлась "кто кого пересидит". Лошади не повезло, – ее перехватил компаньон по бизнесу. Страшно довольный Кристоф предложил проводить меня до номера. Я была слишком пьяна, чтобы расслышать чрезмерную откровенность обращенного ко мне зова, и легкомысленно согласилась. Этот тихий, очкастый, бесцветный швейцарец казался мне совершенно безопасным существом, начисто лишенным темперамента.
Мы поднялись на двадцать шестой этаж, вышли из лифта, и я протянула Кристофу руку на прощание, пробормотав нечто вроде: "Спасибо за приятный вечер". Руку мою он сжал крепче, чем необходимо, и прежде чем я успела занять оборону, притянул меня к себе и завладел моими губами. Я попыталась оттолкнуть его, но он обнаружил и опыт в любовных делах, и упрямство. Тогда как женщина от природы добродушная, я решила не противиться и доставить Кристофу маленькое удовольствие. В конце концов, что такое поцелуй? Пустяк. С меня не убудет, а человеку приятно.
Когда я поняла, какое хищное вожделение скрывается под оболочкой его почтительности, было уже поздно. Он уложил меня на пол прямо около лифтов, на толстый, мягкий ковер, скрадывающий звуки, и снял с меня платье. А сам удовольствовался лишь тем, что снял с себя рубашку, обнажив отличную мускулистую грудь, и расстегнул ширинку.
Кристоф осыпал мои руки, шею и грудь побед-Нь1ми поцелуями, а я краснела, когда двери лифтов оТ1Фывались, и какие-то люди, переступая через нас, смущенно говорили: "Извините". "Расслабься, – шептал мне на ухо Кристоф, – в дорогих отелях этим можно заниматься даже на потолке. Никто и глазом не моргнет". Его жадные, опустошающие, слишком смелые ласки пробудили во мне нечто вроде стыдливости. Я бываю иногда очень тугой, и меня дьявольски трудно довести до финиша. После русской неловкой деревенской любви я чувствовала себя школьницей, не готовой сразу разделить странные капризы сладострастия старушки Европы. Даже в животной грубости у Кристофа была какая-то болезненная изысканность.
Глазок видеокамеры упирался в мой глаз, и я вдруг представила себе, какое кино сейчас смотрит служба безопасности. Это неожиданно возбудило меня до крайности.
Извиваясь всем своим благоухающим телом, гладким и гибким, я взвинтила свои нервы и потеряла всякую меру и стыд. Для меня теперь не было ничего низкого. Мы издавали непристойные стоны, перемежавшиеся сдавленными всхлипами, а когда мольба плоти мужской достигла плоти женской, я закричала от резкого триумфального наслаждения. Господи! Как это великолепно – и как коротко!
Когда я вернулась в реальность, голая, мокрая, сытая, до меня дошла смешная сторона ситуации. "Вот это тихоня! Ну, надо же! – думала я с внутренней улыбкой.
– Весь мой хваленый опыт не стоит ломаного гроша, если я не угадала сексуального монстра за внешностью скучного очкарика".
Мы расстались с Кристофом у дверей моего номера. "Когда завтра?" – услышала я его требовательный голос. "В полночь, – ответила я театральным шепотом. – Жди меня у себя в номере". И в этот момент меня совершенно не смущало то, что я стою голая посреди респектабельного отеля, а Кристоф держит в руках мое платье и трусики. "Отдай", – попросила я. "Платье можешь взять, а трусы верну завтра, при встрече", – ответил он и, поднеся шелковый невесомый лоскут к лицу, жадно вдохнул запах женщины, едкий, самочий запах, почти отталкивающий и все же такой притягательный для мужчин.
Как только я вошла в номер, то сразу обнаружила письмо на полу. "Тони, – догадалась я. – Поздно спохватился, милок". Я вскрыла конверт и прочла торопливо нацарапанную записку: "Даша! Я искал тебя весь вечер! И нашел – в баре "Шампанское", и не одну. Я не знаю, как исправить ситуацию. Позвони мне в любое время!" Подпись Тони. Слова "в любое время" были подчеркнуты. Я посмотрела на часы. Четыре часа утра. Ну что ж! Час неплохой, не самый худший в сутках.
Я позвонила, он не сразу взял трубку. "Ты спишь?" – спросила я. "Нет, – соврал он. – Я жду тебя". И это уже не было ложью.
В ту ночь я свернулась, как кошка, в тепле у него под рукой. До самого рассвета мы не выпускали друг Друга из объятий, – лежали тихие, полусонные, безгрешные.
Мы шептались и целовались, и я сделала открытие, что только Тони может удовлетворить голод моих губ. Мы не делали любовь, я была слишком сытой. И запах от меня шел просто нестерпимый и смущающий. Мы лежали словно муж и жена, давно знающие друг друга, в приступе совершенно неоправданного доверия, какое возникает часто между едва знакомыми людьми. И я чувствовала что-то близкое к дуновению счастья.
– Странное дело, – сказала я, – ты мне кажешься ужасно родным. Я даже могу спать с тобой, а для меня это самая трудная вещь на свете, похлеще, чем делать любовь на полу у лифтов, когда люди входят и выходят.
Он сразу насторожился.
– Что ты имеешь в виду?
– Пустяки. Просто вспомнилось.
– Я знаю, я не имею права задавать тебе вопросы… – начал Тони. Продолжение я уже знала.
– Но тебе все равно хочется спросить. Спрашивай.
– Я искал тебя всю ночь. Где ты была?
– Мог бы догадаться. – Я проговорилась. – Что я делала? Злилась на тебя и целовалась с незнакомцем, лежа на полу у лифтов. Просто целовалась.
Я сознательно уменьшила масштабы своего преступления.
– Но там же все снимают камеры! – сказал потрясенный Тони.
– Это все, что тебя волнует на данный момент?! – воскликнула я, почувствовав себя уязвленной.