Страница:
Другого моего поклонника звали Абдул. Красавец араб, интеллигентный, образованный, объездивший весь мир. Внешне все в нем было благопристойно, но, как во всех арабах, чувствовался зверь, готовый в любую минуту встать на дыбы при виде женщины. В отличие от Димы он пытался идти к своей цели напролом и в первый же день знакомства сразу предложил постель. Это разозлило меня, и я отомстила ему на свой лад. По иронии судьбы, мы оказались соседями. Стенки в номерах такие тонкие, что можно слышать, как сосед с утра откашливается, прочищая горло. Я устраивала по ночам настоящее шоу для Абдула, за которое мне смело можно было дать "Оскара". Я как бешеная скакала на своей скрипучей, видавшей виды кровати, потом постанывала с придыханием и под конец кричала на английском, имитируя оргазм: "Мой дорогой! Трахни меня посильнее! О, я кончаю!" Короче, изображала откровенные страсти пещерного человека. После таких спектаклей Абдул выходил к завтраку осунувшийся, с припухшими от бессонницы веками и осторожно выспрашивал у меня, кто вчера приходил ко мне в гости. Я, прикинувшись дурочкой, отвечала: "О, пустяки! Пара-тройка солдат". У Абдула немедленно пропадал аппетит.
Время поторапливало меня, и я назначила свидание в моем номере одному русскому легионеру двадцати двух лет, свежему и хорошенькому, точно незабудка, но у этой незабудки на совести уже было как минимум две жизни.
Мой цветочек по имени Славик должен был прийти в два часа дня. Когда ровно без пяти два раздался стук в дверь, я поспешила отпереть, ни секунды не сомневаясь, что это Славик. Каково же было мое удивление, когда на пороге я увидела французика Жана. Несколько секунд мы молчали, рассматривая друг друга. Я ждала объяснений. И Жан не замедлил их дать. Оказывается, отряд специального назначения, в который включили и Славу, и Жана, должен вылететь этой ночью в Мадагаскар. Славе не повезло, его не выпустили из казармы. А Жан подсуетился, договорился с капралом и был таков. Уже у выхода его поймал Славик и попросил передать мне его извинения. Я представила себе внутреннее ликование хитреца Жана, которому случай дал в руки отличный повод явиться ко мне.
"Могу я войти?" – вкрадчиво спросил Жан. Он стоял внешне спокойный, скрывая под оболочкой почтительности хищное вожделение. На неправильном скуластом лице неутолимо горели черные цыганские глаза. Я подивилась внезапной услужливости судьбы, которая вместо одного мужчины предложила мне другого. Глядя на его крупный нос, я вспомнила древнее женское поверье, которое гласит, что носатые мужчины носят в штанах большое сокровище. Это решило дело. "Входи", – усмехаясь, сказала я. Не слишком морально с моей стороны, но не беда, найдется случай соблюсти мораль в другой раз.
Жан поспешил произвести хорошее впечатление и сразу заказал в номер две бутылки дорогущего шампанского, по триста долларов бутылка. Я как женщина практичная тут же пожалела, что эти деньги достались не мне, но красивый жест оценила. Администрация отеля вместе с шампанским прислала тележку фруктов.
Мы пили, ели ломтики ананасов, курили и разговаривали. Я рассматривала руки
Жана, покрытые множеством рисунков. Жан рассказал, что хорошая татуировка в
Джибути стоит не меньше тысячи долларов. Рисунки делает легионер-испанец, отсидевший в Испании четыре года за убийство в драке, а потом сбежавший во Францию. Каждый рисунок что-нибудь обозначает. Например, летящий дракон – эмблема взвода парашютистов, а морской дракон – символ морской пехоты. Я представила – если заниматься любовью в воде, рисунки оживают и словно шевелятся. Эта порочная картинка вызвала у меня улыбку, и, смутившись, я опустила глаза. "Чему ты улыбаешься?" – спросил Жан. "Своим мыслям", – ответила я, отпив глоток шампанского. "И какие они?" – "Неприличные". Драгоценное время утекало, стрелка часов неумолимо двигалась к пяти часам. В шесть Жану придется уйти, а я все никак не могла решить, хочу ли я этого мужчину. Он сидел, как голодный Щенок в ожидании кормежки, и я решила сжалиться.
– У меня к тебе просьба, – робко начал Жан, – может быть, немножко неожиданная.
– Говори. Смелее!
– Однажды я видел тебя вечером, ты шла в ресторан с каким-то мужчиной в удивительном вечернем платье. Надень его, пожалуйста, для меня.
– Хорошо.
Я знала, о каком платье идет речь. Длинное, бархатное, цвета пламени – мечта любой женщины. Я переоделась в ванной, сбрызнула себя духами и вышла к нему, светская женщина и чуть-чуть шлюха, в алом платье и черных бархатных туфельках на немыслимо высоких каблуках. Жан ахнул. "У тебя талия такая тонкая, что я могу обхватить ее пальцами". – "Попробуй". Он подошел ко мне сзади, и мы оба отразились в большом зеркале. "Стой так и смотри в зеркало. Не двигайся", – повелительно сказал он. И был прав. Ничто не возбуждает женщину сильнее, чем возможность наблюдать, как мужские губы впиваются в ее шею, а сильные пальцы нетерпеливо поднимают юбку.
Он раздел меня в быстром темпе, но красиво, и сам скинул одежду с обезьяньим проворством. Тут меня ожидал шок. Я вскрикнула, увидев, как щедро его оснастила природа. Все мои прогнозы насчет огромного члена оправдались с лихвой. То, что стояло у него между ног, больше подошло бы жеребцу. Татуировка покрывала его с головы до ног – он весь был одно сплошное художественное полотно. То, что произошло дальше, напугало меня до смерти. Жан вытащил ремень из брюк и недвусмысленно дал понять, что хочет привязать меня к кровати. Вся моя оборонная система пришла в действие, предупреждая об опасности. Одно дело – поиграть в садомазохизм со старым любовником, которого знаешь до донышка, и другое дело – отдаться на милость совершенно незнакомого человека, которого к тому же преследует закон за какое-то преступление. Все ужасные кадры из триллеров пришли мне на ум. Но Жан поторапливал меня: "Давай, детка. Не бойся. Доставь мне удовольствие". Вся напускная робость слетела с него, он выглядел повелителем. В каком-то полусне я позволила привязать мои ноги к спинке кровати ремнем, а руки он привязал моим же собственным синим шейным платком. Никогда я не чувствовала себя такой беспомощной. Парализованная страхом, я позволила ему делать со мной все, что угодно. Сначала он проделывал с моим телом восхитительные вещи, и я понемногу расслабилась. Но когда он вошел в меня, я взвыла от его огромности и отчаянно рванулась. Ремень впился мне в кожу, напомнив, что я пленница. Я даже не могла раздвинуть пошире ноги, чтобы дать больше места непрошеному гостю. Мои крики только завели Жана. Он словно спустил всех собак и теперь рвал мою плоть, вколачиваясь в меня все сильнее и сильнее. Рукой он зажал мне рот, а я ухитрилась укусить его за палец. Эта маленькая война начинала мне нравиться. Его целью было взять меня грубо, молча, как при насилии, но насилии желанном. Он кусал мои соски, и мои груди напряглись, словно их начинили взрывчаткой.
Холмики его ягодиц двигались все энергичнее, и наконец оргазм настиг меня, словно бешеный раскат грома. Я подошла к финишу в состоянии чуть ли не беспамятства. Жан разжал мой рот, и я захлебнулась счастливым криком, чувствуя, как оргазм за оргазмом сотрясают мое тело, пока все не завершилось последней ослепляющей вспышкой. Он кончил молча, сдержанно, развязал мои руки и лег на меня сверху, обессиленный, весь влажный от любовного пыла, Я наконец смогла приласкать нового любовника. Его стриженые волосы на ощупь казались шкуркой зверька.
Отдых длился недолго. Жан тут же подскочил и начал лихорадочно собираться, в спешке засовывая две ноги в одну штанину. "Самолет на Мадагаскар", – твердил он с извиняющейся улыбкой. Я отвязала свои ноги и швырнула ему ремень. "Как мало времени на любовь", – грустно сказал Жан. "На нее всегда мало времени", – в тон ему ответила я. Он поцеловал меня на прощание так глубоко, что его толстый шершавый язык целиком заполнил мой рот, и был таков.
Оставшись одна, я загрустила. Времени только шесть часов, и ночь обещает быть пустой, и тело растревожено случайным любовником. Хочется долгой, продолжительной ласки. Я вдруг вспомнила тот случайный поцелуй на берегу моря, такой сумасшедше нежный. Как же звали того парня? Женя. Кажется, Женя. Телефон затренькал, прервав мои мысли. Позвонил русский легионер из той компании, с которой я приятельствовала, и мы договорились об общей пьянке на девять вечера.
– Послушай, – вдруг сказала я, – а где тот парень, с которым мы пили на берегу?
Женя, так его, кажется, зовут.
– Он под арестом.
– За что?
– За опоздание с увольнительной. Сидит на гауптвахте.
– Передай ему, пожалуйста, что я хочу видеть его для интервью, – внушительно сказала я. Долгая пауза в трубке, потом насмешливый голос:
– Интервью? Это теперь так называется?
– Да, я жду его сегодня вечером.
– Боюсь, что ему не удастся удрать. Но все равно передам.
Я положила трубку, внутренне ликуя. Если Женя – мужчина, он найдет способ увидеться со мной именно сегодня. Я приняла ванну, смыв пот и запах предыдущего мужчины, втерла в пах две капли апельсинового масла, побрызгалась духами и нанесла косметику. Это моя ночь, и я должна быть на высоте. Из вороха чемоданного шмотья я выбрала белый обтягивающий комбинезон. Его изюминка заключалась в том, что он обтягивал меня как вторая кожа, аппетитно врезался между ягодиц и четко обрисовывал низ живота, не скрывая даже ложбинки между ног. Более провоцирующую вещь трудно представить. Тем более если не надевать под него трусы. Ходить в таком комбинезоне небезопасно даже в цивилизованном обществе, не говоря уж об Африке В девять вечера я пришла к ребятам в номер, который они снимали в моем отеле для развлечений. Собралась большая компания – четверо русских легионеров, турецкий Дима с приятелем, неожиданно подружившийся с нашими ребятами, и я. Все пили, курили марихуану и ждали Женю, чтобы начать большой вояж по барам. В казарме между тем развивались следующие события. Женя послал товарищей за водкой, наварил ухи на закуску и мертвецки напоил капрала, стерегущего наказанных. Когда Женя уже сам едва держался на ногах, он стал просить капрала:
"Слушай, друг! Отпусти меня в город. Меня там женщина ждет". И для вящего эффекта добавил: "Белая женщина". Это решило дело. Капрал задумчиво почесал в затылке и сказал: "Иди, но знай, если тебя поймают, я тут ни при чем. Никто не докажет, что я тебя отпустил. Сам будешь выпутываться".
Женя пришел к нам не слишком уверенной походкой, но держался он довольно неплохо, и я решила, что он просто немного выпил. Он посмотрел на меня жарким, бесстыдным взглядом, и я сразу почувствовала томную слабость в коленях. Все шумно засобирались в ночной клуб. Когда вся компания вышла в коридор, мы с Женей немного отстали и теперь замыкали веселую процессию. Женя вдруг схватил меня за руку и быстро спросил:
– На каком этаже ты живешь?
– На четвертом, – шепотом ответила я.
– Есть тут какой-нибудь запасной выход?
– Если мы быстро свернем направо в эту дверь, никто этого не заметит.
Так мы и сделали. Уже в моем номере Женя заказал по телефону бутылку рома для себя и двойную порцию виски для меня. Я тогда еще не знала, как опасна смесь крепких напитков с "травой". Мы выкурили несколько "косяков" марихуаны. Женя выпил почти всю бутылку рома, и к двум часам ночи я оказалась один на один с совершенно невменяемым человеком. Глаза у него были как взведенные пистолеты, и, глядя в его расширенные зрачки, я поняла, что если он не уйдет сам, мне придется вызывать полицию. Я пыталась выбежать из комнаты, но он перехватил меня у двери с силой, неожиданной для человека, находящегося в гаком состоянии. "Ты же хотела написать, как трахаются легионеры, – прошептал он, дыша на меня ромом. – Сейчас ты это узнаешь".
Потом я попала в водоворот. Он поцеловал меня так, что у меня перехватило дыхание. Этот поцелуй не имел ничего общего с тем грубым, животным сексом, что я имела днем. Он был сама нежность. Мягкие, осторожные губы выпивали, как мед, мое дыхание, заставляли обмирать мое сердце. Я замерла, боясь пошевельнуться. Душа, притаившись, сладко грезила и не хотела пробуждения. Мужские губы словно читали по мне, вбирали меня по частям. Голова моя закружилась, словно я поднялась на горную вершину и стою на ней, вдыхая разреженный опьяняющий воздух. В комнате все звенело от наших поцелуев. Я стояла, безвольно уронив руки, не в силах стряхнуть любовного оцепенения, и только позволяла нежить себя, ласкать, баюкать, словно малого ребенка. Нежность! Вот чего мне не хватало все эти годы, как кислорода не хватает в большом городе, когда понимаешь – вроде жить можно, но летать уже нельзя.
Мягко, бережно, не сделав ни единого жеста насилия, Женя уложил меня на кровать и раздел. Он нежно зондировал каждую точку моего тела, и все струны моего существа обнажились и зазвучали под его рукой. Сладостно теряя волю, я обхватила его, словно морская волна, взволнованным телом. И когда мольба мужской плоти настигла меня, я позволила ему овладеть мной. Что за блаженные и окаянные минуты! Мы кончили одновременно в таких нежных содроганиях, как будто занимались любовью в раю. Лежа рядом с ним, я поняла, что есть порог, который никогда не перейти без физической близости. Именно за этим порогом начинается подлинное взаимопонимание между мужчиной и женщиной.
Он ушел, когда за окошком уже занимался рассвет, торопясь на побудку в казармах. Старая, как мир, история – солдат, уходящий в предутренний час от женщины. Я уснула сладко, как утомленный ангел, и в уголках моего рта осталась любовь. Но сны, таившиеся в моей подушке, свели бы с ума любого.
Мне снился ужасный сон. Мужчина, лицо которого я видела как в тумане, лежал на полу. Я, ведомая каким-то звериным, неуправляемым инстинктом, насаживалась на его член сверху, скакала на нем как бешеная, пока не кончила. Изнуренная сумасшедшим оргазмом, я поникла на нем в бессилии. И вдруг на меня повеяло холодом. Мужчина, лежащий подо мной, не шевелился. Я прислушалась к его дыханию, но не уловила даже признаков, приложила ухо к груди, но сердце не билось. Всматриваясь в его неопределенное лицо, я с ужасом увидела на нем трупные зеленовато-синие пятна. От мужчины пахнуло смрадом, я отпрянула и с криком отвращения проснулась.
За окном во все легкие дышало нестерпимо жаркое африканское утро. Кондиционер в комнате в очередной раз сломался, и за ночь я спеклась, как в духовке. Простыни подо мной увлажнились от пота. Я лежала и размышляла над тем, что со мной происходит, какой бес гонит меня от мужчины к мужчине. Почему я каждый день нетерпеливо жду, когда наступит все вознаграждающая, лихорадочная ночь. Может быть, я просто не создана для брачной верности? Ведь к супружеству надо иметь определенное призвание, склонность, если хотите. Все застывшие, покрывшиеся ржавчиной отношения меня только отталкивают. Я всю жизнь пылко отстаиваю право, которое присвоено всякой живой душе, – право изменяться. Любовь не может притязать на то, чтобы сковывать нас кандалами. Жизнь гораздо больше и богаче, чем узкий мирок семьи.
Может быть, моя беда в том, что я никогда не мирилась с каноном и никогда не подчинялась общим правилам? Я признаю только супружество-дружбу, а не брактюрьму. Жизнь – виноградник в июле, где мужчина и женщина обмениваются гроздьями наслаждения. Секс – не более,1* чем форма общения. Если мужчина, который мне нравится, вдруг заговорит со мной на языке интимности, я могу просто поддержать разговор и переспать с ним.
Я вспомнила, что до родов я предпочитала! поцелуи и предварительные ласки всему тому, что следует за ними. Теперь я получаю удовольствие от всего процесса, не упуская ни одной детали. Я раскрылась, и, беззащитная и всесильная, одновременно впиваю всеми порами Любовь, как Даная золотой дождь. Прикрикнув на свою совесть, я снова готова пить мед любых обольщений.
Проститутки
С наступлением ночи легионеры выходят на охоту – "искать мясо" (проститутку). Покидая военный городок, они обязаны на выходе взять пачку презервативов. Ни один солдат не может выйти в город без сексуального "боезапаса". Легионерские презервативы считаются самыми надежными. Солдаты одалживают черным проституткам свои презервативы, и те хранят их в холодильнике, чтобы резина не портилась от жары. "Все равно рвутся, – уверяет Александр П. – Потому что п…а у черных некачественная, сухая. У белых женщин внутри все мокро, мягко, член легко скользит. И запах у них совсем другой. Я не охотник до любви всухую, если бы не нужда…"
В дымных барах, где продается любовь, можно купить женщин редкой красоты – всего 30 долларов за ночь. Причем русские умудряются поделиться девочкой на троих. Впрочем, пропускная способность черных проституток необычайно высока.
Легионеры спят с черными и ненавидят их. То, что от любви, здесь немыслимо. Честно говоря, мне трудно понять привередливые вкусы солдат. Лилово-бронзовые девочки, приезжающие на "гастроли" из Эфиопии, разряженные, точно райские птицы, – вылитые Наоми Кэмбелл с немыслимо тонкими талиями, европейскими чертами лица и потрясающей пластикой чувственных тел. Их с детства обучают искусству обольщения. Масла, притирания, благовония – все это известно маленьким эфиопским и сомалийским девочкам. Их цель – соблазнить мужчину. "Да половина из них – с обрезанным клитором, – уверяет Слава из Рязани. – И потом, ты спала когда-нибудь с воздушным шариком? Или с кучей желе? Приблизительно такое же неживое ощущение. Пока они затянуты в джинсы, еще куда ни шло, но стоит им раздеться, все расползается. В одном месте ткнул пальцем, в другом вылезло". "Зато у них все гладкое, – спорит с ним Володя из Приднестровья. – А белые женщины вынуждены бриться". – "По мне, пусть она хоть вся бреется, – горячится Слава. – Лишь бы белая была. И потом, минета от черных не дождешься. Если только в морду дашь". Кстати, бьют проституток регулярно. Некоторые смышленые девочки специально нарываются на драку, чтобы потом требовать от легиона денежных компенсаций. Один поляк, большой любитель пива, выплачивает эфиопской проститутке из своего жалованья 150 000 франков за нанесение телесных повреждений. Кажется, он пытался засовывать ей пивные банки между ног. Слава рассказывал мне о пьяных ночах в постели, когда знаешь, что больше ничего нет, кроме этого, и как странно просыпаться, не зная, кто это рядом с тобой. "Я с утра сам себе противен, – говорит он. – Повернешь голову, увидишь ее и думаешь: "Опять!" Потом, раз уж купил, трахнешь ее напоследок и выгонишь". Ему вторит Коля с Украины: "Я уже забыл, что такое – драться из-за женщины. Здесь некого делить. Дерешься иногда просто по привычке".
Сергей из Петербурга прекратил ходить к проституткам, когда случайно увидел в газете "СПИД-ИНФО" фотографию девушки в конкурсе "Звезда полей" – прекрасной Олеси. "Я тут же послал письмо в газету, чтобы подать за нее голос, – говорит Сергей. – Я написал, что у этой девушки глаза, которые не лгут. А газета переслала мое письмо ей. И представляешь, Олеся ответила мне. Вдруг в Джибути я получаю письмо от такой красавицы! Она прелесть. Мы переписываемся с ней уже несколько месяцев, и я послал ей приглашение. Может быть, она приедет в Джибути в декабре. Конечно, я не настолько наивный человек, чтобы верить в любовь с первого взгляда. Ну, а вдруг! Теперь на черных я и смотреть не могу, жду Олесю". Легионеры делят черных женщин на проституток и "честных давалок", мечтающих выскочить замуж за белого. Здесь так мало пищи для воображения, что солдаты, особенно французы, иногда цепляются за этот суррогат любви и даже женятся на "честных" девушках, которые обещают им покорность и детей "кафеле" (цвета кофе с молоком). Один русский летчик, работающий на местную авиакомпанию, рассказывал мне: "Такие женитьбы – редкость. Они бывают только после истечения срока легионерского контракта и двухлетнего совместного проживания (только с джибутийскими гражданками) уже во Франции. Так что французские бюрократы чинят препоны под флагом борьбы за чистоту расы. А вообще на легионеров в обиде французские летчики, так как всех легионерских детей местные путаны "вешают" на авиацию. Проститутки рассказывают своим незаконным детям трогательные истории. Мол, твой папа был французским летчиком, но он полетел во Францию за разрешением жениться на маме и разбился. "Покойников" много, поскольку к 25 годам почти каждая "вдова" имеет одного-двух детей от легионера".
Спать с женщиной – самая мужская из мужских забав, и буйная, неумеренная здоровая плоть требует своих солдатских радостей без предисловий и долгих разговоров. Некоторые легионеры даже предпочитают "глухонемое мясо" (проститутку, которая не говорит по-французски). Так проще и быстрее. Кстати, легионеры не носят нижнего белья, как Шарон Стоун в "Основном инстинкте". Это облегчает дело – не надо возиться с трусами, скинул шорты и готов к любовной битве. И все же, именно от них, неотесанных и торопливых, я слышала самые возбуждающие слова на свете – до бесконечности нежные и до бесконечности непристойные.
Правила жизни
Жизнь легионера – это цепь случайностей. Судьба, опекающая пропащих, столько раз хранила их и расчищала им путь, что все они теперь немножко фаталисты. Перейдя границу страны под названием "Насилие", они приняли ее законы. Вот они. Плыви по течению, не сопротивляйся его силе. Куда-нибудь вынесет.
Никогда не спрашивай товарищей о прошлом, если не хочешь услышать ложь. Не протягивай руку помощи, пока тебя об этом не попросят. Иначе ты сам во всем будешь виноват. Война составляет часть законов природы. Понимаешь жизнь только тогда, когда убиваешь ее. В понятие полноты жизни входит все. Даже смерть.
Маленькие тайны примерных учениц
"Предъявите паспорт", – строгий окрик охранника тормозит у входа в ресторанчик "Голодная утка" стайку хорошеньких девушек. Одна из них, ангелоподобное существо с фиалковыми глазами, озабоченно роется в сумочке, потом робко спрашивает: "А зачетная книжка подойдет?" – "Какой курс?" – строго спрашивает охранник. "Второй". – "Проходи". Двух матерых первокурсниц тут же заворачивают. Раскрашенная малолетка в истерике кричит: "Неужели вы не видите, что мне уже восемнадцать?!"
К семи вечера поток девиц густеет, звякают на тарелочке монетки. (Вход всего пять рублей.) Неожиданно вламываются трое здоровенных подвыпивших мужиков. "Сколько за вход?" – небрежно спрашивает один из них. "Извините, господа, но с семи до девяти вечера у нас женские часы". "Это как в бане, что ли?" – усмехается спрашивающий. Дыша перегаром и брякая золотой цепью, он надвигается на охранника и задушевно говорит: "Мужик, сколько тебе бабок дать, чтоб ты пропустил? Отбашляю без свидетелей". Скулы охранника каменеют: "Милости просим, господа, после девяти вечера". Далее следует живописная перепалка с применением отборного мата и взятием "за грудки". "Господа" удаляются нетвердой походкой. "Штурмом вас еще не брали?" – любопытствую я. "Были попытки, – нехотя отвечает страж. – Но пока справляемся".
У входа в гардероб – табличка с предупреждением "Презервативы, прокладки, тампоны, жвачка из карманов пальто не выдаются". В небольшом темном зале яблоку негде упасть. Штук двести спелых девиц с грешно-скромными мордашками, типичные студентки в униформе тинейджеров – коротких юбочках или джинсах и обтягивающих кофточках. На лицах нет и намека на жизненный опыт, помимо того, что дают классные комнаты и посиделки с подружками. Пока все напоминает школьный пикник, вечеринку тинейджеров. Маленькие накрашенные существа гроздьями висят на перильцах, отделяющих столики друг от друга, и на барных стойках. Небольшой диссонанс вносит десяток зрелых матрон в вечерних туалетах, невесть как затесавшихся сюда. "Эй, подружка, сигареты есть?" – окликает меня соседка, розовощекое чудо природы. Такую нежную, непорочную миловидность я давно не встречала. Девочку можно причастить без исповеди. Я угощаю ее сигареткой и интересуюсь, сколько ей лет. "Шестнадцать, – отвечает она и, видя мое удивление, поясняет: – Я прошла по зачетке моей старшей сестры". – "Чего все ждут?" – "Семи часов – времени бесплатной выпивки. Сейчас такое начнется! Держись за меня". И точно. Ровно в семь бармены-иностранцы (единственные мужчины в зале) начинают активно метать на стойку напитки жестокой крепости – джин, водку, мартини. Множество рук тянется к одноразовым стаканчикам, хватает их, расплескивая драгоценную жидкость. Выкрики звучат на русском и английском языках. Проблема закуски решается просто – бармены выносят коробки с чипсами и бросают пакетики прямо в визжащую толпу, словно корм собачкам. Аппетитная девица лет двадцати грудью, рвущейся из тесной маечки, прокладывает себе путь через месиво женских тел к барной стойке. Там она разом захватывает десять стаканчиков с водкой и лимонами и методично выпивает их, буйно хмелея прямо на глазах. Окурки и пустые стаканчики летят прямо на пол и ловко давятся острыми каблучками. В густо накуренном помещении от пролитого спиртного появляется характерный запах берлоги.
Внезапно нам приходится пригнуться – мы попадаем под обстрел кубиков льда. Какая-то ошалевшая от спиртного девчушка схватила ведерко со льдом и мечет его пригоршнями в толпу. Слышится подогретый водкой смех, музыка грозно давит на уши. Шум стоит такой, что разговаривать можно только, пользуясь импровизированной азбукой глухонемых. Несколько нетерпеливых девушек взбираются на барную стойку, сбрасывают ногами стаканы и начинают танцевать, если можно назвать танцем ту прихотливую смесь извилистых движений, которые возбудят даже мертвого. Эмоциональный градус резко повышается, через несколько минут все это обилие неумеренно здоровой, буйной женской плоти приходит в движение, подчиняясь общему музыкальному ритму.
Время поторапливало меня, и я назначила свидание в моем номере одному русскому легионеру двадцати двух лет, свежему и хорошенькому, точно незабудка, но у этой незабудки на совести уже было как минимум две жизни.
Мой цветочек по имени Славик должен был прийти в два часа дня. Когда ровно без пяти два раздался стук в дверь, я поспешила отпереть, ни секунды не сомневаясь, что это Славик. Каково же было мое удивление, когда на пороге я увидела французика Жана. Несколько секунд мы молчали, рассматривая друг друга. Я ждала объяснений. И Жан не замедлил их дать. Оказывается, отряд специального назначения, в который включили и Славу, и Жана, должен вылететь этой ночью в Мадагаскар. Славе не повезло, его не выпустили из казармы. А Жан подсуетился, договорился с капралом и был таков. Уже у выхода его поймал Славик и попросил передать мне его извинения. Я представила себе внутреннее ликование хитреца Жана, которому случай дал в руки отличный повод явиться ко мне.
"Могу я войти?" – вкрадчиво спросил Жан. Он стоял внешне спокойный, скрывая под оболочкой почтительности хищное вожделение. На неправильном скуластом лице неутолимо горели черные цыганские глаза. Я подивилась внезапной услужливости судьбы, которая вместо одного мужчины предложила мне другого. Глядя на его крупный нос, я вспомнила древнее женское поверье, которое гласит, что носатые мужчины носят в штанах большое сокровище. Это решило дело. "Входи", – усмехаясь, сказала я. Не слишком морально с моей стороны, но не беда, найдется случай соблюсти мораль в другой раз.
Жан поспешил произвести хорошее впечатление и сразу заказал в номер две бутылки дорогущего шампанского, по триста долларов бутылка. Я как женщина практичная тут же пожалела, что эти деньги достались не мне, но красивый жест оценила. Администрация отеля вместе с шампанским прислала тележку фруктов.
Мы пили, ели ломтики ананасов, курили и разговаривали. Я рассматривала руки
Жана, покрытые множеством рисунков. Жан рассказал, что хорошая татуировка в
Джибути стоит не меньше тысячи долларов. Рисунки делает легионер-испанец, отсидевший в Испании четыре года за убийство в драке, а потом сбежавший во Францию. Каждый рисунок что-нибудь обозначает. Например, летящий дракон – эмблема взвода парашютистов, а морской дракон – символ морской пехоты. Я представила – если заниматься любовью в воде, рисунки оживают и словно шевелятся. Эта порочная картинка вызвала у меня улыбку, и, смутившись, я опустила глаза. "Чему ты улыбаешься?" – спросил Жан. "Своим мыслям", – ответила я, отпив глоток шампанского. "И какие они?" – "Неприличные". Драгоценное время утекало, стрелка часов неумолимо двигалась к пяти часам. В шесть Жану придется уйти, а я все никак не могла решить, хочу ли я этого мужчину. Он сидел, как голодный Щенок в ожидании кормежки, и я решила сжалиться.
– У меня к тебе просьба, – робко начал Жан, – может быть, немножко неожиданная.
– Говори. Смелее!
– Однажды я видел тебя вечером, ты шла в ресторан с каким-то мужчиной в удивительном вечернем платье. Надень его, пожалуйста, для меня.
– Хорошо.
Я знала, о каком платье идет речь. Длинное, бархатное, цвета пламени – мечта любой женщины. Я переоделась в ванной, сбрызнула себя духами и вышла к нему, светская женщина и чуть-чуть шлюха, в алом платье и черных бархатных туфельках на немыслимо высоких каблуках. Жан ахнул. "У тебя талия такая тонкая, что я могу обхватить ее пальцами". – "Попробуй". Он подошел ко мне сзади, и мы оба отразились в большом зеркале. "Стой так и смотри в зеркало. Не двигайся", – повелительно сказал он. И был прав. Ничто не возбуждает женщину сильнее, чем возможность наблюдать, как мужские губы впиваются в ее шею, а сильные пальцы нетерпеливо поднимают юбку.
Он раздел меня в быстром темпе, но красиво, и сам скинул одежду с обезьяньим проворством. Тут меня ожидал шок. Я вскрикнула, увидев, как щедро его оснастила природа. Все мои прогнозы насчет огромного члена оправдались с лихвой. То, что стояло у него между ног, больше подошло бы жеребцу. Татуировка покрывала его с головы до ног – он весь был одно сплошное художественное полотно. То, что произошло дальше, напугало меня до смерти. Жан вытащил ремень из брюк и недвусмысленно дал понять, что хочет привязать меня к кровати. Вся моя оборонная система пришла в действие, предупреждая об опасности. Одно дело – поиграть в садомазохизм со старым любовником, которого знаешь до донышка, и другое дело – отдаться на милость совершенно незнакомого человека, которого к тому же преследует закон за какое-то преступление. Все ужасные кадры из триллеров пришли мне на ум. Но Жан поторапливал меня: "Давай, детка. Не бойся. Доставь мне удовольствие". Вся напускная робость слетела с него, он выглядел повелителем. В каком-то полусне я позволила привязать мои ноги к спинке кровати ремнем, а руки он привязал моим же собственным синим шейным платком. Никогда я не чувствовала себя такой беспомощной. Парализованная страхом, я позволила ему делать со мной все, что угодно. Сначала он проделывал с моим телом восхитительные вещи, и я понемногу расслабилась. Но когда он вошел в меня, я взвыла от его огромности и отчаянно рванулась. Ремень впился мне в кожу, напомнив, что я пленница. Я даже не могла раздвинуть пошире ноги, чтобы дать больше места непрошеному гостю. Мои крики только завели Жана. Он словно спустил всех собак и теперь рвал мою плоть, вколачиваясь в меня все сильнее и сильнее. Рукой он зажал мне рот, а я ухитрилась укусить его за палец. Эта маленькая война начинала мне нравиться. Его целью было взять меня грубо, молча, как при насилии, но насилии желанном. Он кусал мои соски, и мои груди напряглись, словно их начинили взрывчаткой.
Холмики его ягодиц двигались все энергичнее, и наконец оргазм настиг меня, словно бешеный раскат грома. Я подошла к финишу в состоянии чуть ли не беспамятства. Жан разжал мой рот, и я захлебнулась счастливым криком, чувствуя, как оргазм за оргазмом сотрясают мое тело, пока все не завершилось последней ослепляющей вспышкой. Он кончил молча, сдержанно, развязал мои руки и лег на меня сверху, обессиленный, весь влажный от любовного пыла, Я наконец смогла приласкать нового любовника. Его стриженые волосы на ощупь казались шкуркой зверька.
Отдых длился недолго. Жан тут же подскочил и начал лихорадочно собираться, в спешке засовывая две ноги в одну штанину. "Самолет на Мадагаскар", – твердил он с извиняющейся улыбкой. Я отвязала свои ноги и швырнула ему ремень. "Как мало времени на любовь", – грустно сказал Жан. "На нее всегда мало времени", – в тон ему ответила я. Он поцеловал меня на прощание так глубоко, что его толстый шершавый язык целиком заполнил мой рот, и был таков.
Оставшись одна, я загрустила. Времени только шесть часов, и ночь обещает быть пустой, и тело растревожено случайным любовником. Хочется долгой, продолжительной ласки. Я вдруг вспомнила тот случайный поцелуй на берегу моря, такой сумасшедше нежный. Как же звали того парня? Женя. Кажется, Женя. Телефон затренькал, прервав мои мысли. Позвонил русский легионер из той компании, с которой я приятельствовала, и мы договорились об общей пьянке на девять вечера.
– Послушай, – вдруг сказала я, – а где тот парень, с которым мы пили на берегу?
Женя, так его, кажется, зовут.
– Он под арестом.
– За что?
– За опоздание с увольнительной. Сидит на гауптвахте.
– Передай ему, пожалуйста, что я хочу видеть его для интервью, – внушительно сказала я. Долгая пауза в трубке, потом насмешливый голос:
– Интервью? Это теперь так называется?
– Да, я жду его сегодня вечером.
– Боюсь, что ему не удастся удрать. Но все равно передам.
Я положила трубку, внутренне ликуя. Если Женя – мужчина, он найдет способ увидеться со мной именно сегодня. Я приняла ванну, смыв пот и запах предыдущего мужчины, втерла в пах две капли апельсинового масла, побрызгалась духами и нанесла косметику. Это моя ночь, и я должна быть на высоте. Из вороха чемоданного шмотья я выбрала белый обтягивающий комбинезон. Его изюминка заключалась в том, что он обтягивал меня как вторая кожа, аппетитно врезался между ягодиц и четко обрисовывал низ живота, не скрывая даже ложбинки между ног. Более провоцирующую вещь трудно представить. Тем более если не надевать под него трусы. Ходить в таком комбинезоне небезопасно даже в цивилизованном обществе, не говоря уж об Африке В девять вечера я пришла к ребятам в номер, который они снимали в моем отеле для развлечений. Собралась большая компания – четверо русских легионеров, турецкий Дима с приятелем, неожиданно подружившийся с нашими ребятами, и я. Все пили, курили марихуану и ждали Женю, чтобы начать большой вояж по барам. В казарме между тем развивались следующие события. Женя послал товарищей за водкой, наварил ухи на закуску и мертвецки напоил капрала, стерегущего наказанных. Когда Женя уже сам едва держался на ногах, он стал просить капрала:
"Слушай, друг! Отпусти меня в город. Меня там женщина ждет". И для вящего эффекта добавил: "Белая женщина". Это решило дело. Капрал задумчиво почесал в затылке и сказал: "Иди, но знай, если тебя поймают, я тут ни при чем. Никто не докажет, что я тебя отпустил. Сам будешь выпутываться".
Женя пришел к нам не слишком уверенной походкой, но держался он довольно неплохо, и я решила, что он просто немного выпил. Он посмотрел на меня жарким, бесстыдным взглядом, и я сразу почувствовала томную слабость в коленях. Все шумно засобирались в ночной клуб. Когда вся компания вышла в коридор, мы с Женей немного отстали и теперь замыкали веселую процессию. Женя вдруг схватил меня за руку и быстро спросил:
– На каком этаже ты живешь?
– На четвертом, – шепотом ответила я.
– Есть тут какой-нибудь запасной выход?
– Если мы быстро свернем направо в эту дверь, никто этого не заметит.
Так мы и сделали. Уже в моем номере Женя заказал по телефону бутылку рома для себя и двойную порцию виски для меня. Я тогда еще не знала, как опасна смесь крепких напитков с "травой". Мы выкурили несколько "косяков" марихуаны. Женя выпил почти всю бутылку рома, и к двум часам ночи я оказалась один на один с совершенно невменяемым человеком. Глаза у него были как взведенные пистолеты, и, глядя в его расширенные зрачки, я поняла, что если он не уйдет сам, мне придется вызывать полицию. Я пыталась выбежать из комнаты, но он перехватил меня у двери с силой, неожиданной для человека, находящегося в гаком состоянии. "Ты же хотела написать, как трахаются легионеры, – прошептал он, дыша на меня ромом. – Сейчас ты это узнаешь".
Потом я попала в водоворот. Он поцеловал меня так, что у меня перехватило дыхание. Этот поцелуй не имел ничего общего с тем грубым, животным сексом, что я имела днем. Он был сама нежность. Мягкие, осторожные губы выпивали, как мед, мое дыхание, заставляли обмирать мое сердце. Я замерла, боясь пошевельнуться. Душа, притаившись, сладко грезила и не хотела пробуждения. Мужские губы словно читали по мне, вбирали меня по частям. Голова моя закружилась, словно я поднялась на горную вершину и стою на ней, вдыхая разреженный опьяняющий воздух. В комнате все звенело от наших поцелуев. Я стояла, безвольно уронив руки, не в силах стряхнуть любовного оцепенения, и только позволяла нежить себя, ласкать, баюкать, словно малого ребенка. Нежность! Вот чего мне не хватало все эти годы, как кислорода не хватает в большом городе, когда понимаешь – вроде жить можно, но летать уже нельзя.
Мягко, бережно, не сделав ни единого жеста насилия, Женя уложил меня на кровать и раздел. Он нежно зондировал каждую точку моего тела, и все струны моего существа обнажились и зазвучали под его рукой. Сладостно теряя волю, я обхватила его, словно морская волна, взволнованным телом. И когда мольба мужской плоти настигла меня, я позволила ему овладеть мной. Что за блаженные и окаянные минуты! Мы кончили одновременно в таких нежных содроганиях, как будто занимались любовью в раю. Лежа рядом с ним, я поняла, что есть порог, который никогда не перейти без физической близости. Именно за этим порогом начинается подлинное взаимопонимание между мужчиной и женщиной.
Он ушел, когда за окошком уже занимался рассвет, торопясь на побудку в казармах. Старая, как мир, история – солдат, уходящий в предутренний час от женщины. Я уснула сладко, как утомленный ангел, и в уголках моего рта осталась любовь. Но сны, таившиеся в моей подушке, свели бы с ума любого.
Мне снился ужасный сон. Мужчина, лицо которого я видела как в тумане, лежал на полу. Я, ведомая каким-то звериным, неуправляемым инстинктом, насаживалась на его член сверху, скакала на нем как бешеная, пока не кончила. Изнуренная сумасшедшим оргазмом, я поникла на нем в бессилии. И вдруг на меня повеяло холодом. Мужчина, лежащий подо мной, не шевелился. Я прислушалась к его дыханию, но не уловила даже признаков, приложила ухо к груди, но сердце не билось. Всматриваясь в его неопределенное лицо, я с ужасом увидела на нем трупные зеленовато-синие пятна. От мужчины пахнуло смрадом, я отпрянула и с криком отвращения проснулась.
За окном во все легкие дышало нестерпимо жаркое африканское утро. Кондиционер в комнате в очередной раз сломался, и за ночь я спеклась, как в духовке. Простыни подо мной увлажнились от пота. Я лежала и размышляла над тем, что со мной происходит, какой бес гонит меня от мужчины к мужчине. Почему я каждый день нетерпеливо жду, когда наступит все вознаграждающая, лихорадочная ночь. Может быть, я просто не создана для брачной верности? Ведь к супружеству надо иметь определенное призвание, склонность, если хотите. Все застывшие, покрывшиеся ржавчиной отношения меня только отталкивают. Я всю жизнь пылко отстаиваю право, которое присвоено всякой живой душе, – право изменяться. Любовь не может притязать на то, чтобы сковывать нас кандалами. Жизнь гораздо больше и богаче, чем узкий мирок семьи.
Может быть, моя беда в том, что я никогда не мирилась с каноном и никогда не подчинялась общим правилам? Я признаю только супружество-дружбу, а не брактюрьму. Жизнь – виноградник в июле, где мужчина и женщина обмениваются гроздьями наслаждения. Секс – не более,1* чем форма общения. Если мужчина, который мне нравится, вдруг заговорит со мной на языке интимности, я могу просто поддержать разговор и переспать с ним.
Я вспомнила, что до родов я предпочитала! поцелуи и предварительные ласки всему тому, что следует за ними. Теперь я получаю удовольствие от всего процесса, не упуская ни одной детали. Я раскрылась, и, беззащитная и всесильная, одновременно впиваю всеми порами Любовь, как Даная золотой дождь. Прикрикнув на свою совесть, я снова готова пить мед любых обольщений.
Проститутки
С наступлением ночи легионеры выходят на охоту – "искать мясо" (проститутку). Покидая военный городок, они обязаны на выходе взять пачку презервативов. Ни один солдат не может выйти в город без сексуального "боезапаса". Легионерские презервативы считаются самыми надежными. Солдаты одалживают черным проституткам свои презервативы, и те хранят их в холодильнике, чтобы резина не портилась от жары. "Все равно рвутся, – уверяет Александр П. – Потому что п…а у черных некачественная, сухая. У белых женщин внутри все мокро, мягко, член легко скользит. И запах у них совсем другой. Я не охотник до любви всухую, если бы не нужда…"
В дымных барах, где продается любовь, можно купить женщин редкой красоты – всего 30 долларов за ночь. Причем русские умудряются поделиться девочкой на троих. Впрочем, пропускная способность черных проституток необычайно высока.
Легионеры спят с черными и ненавидят их. То, что от любви, здесь немыслимо. Честно говоря, мне трудно понять привередливые вкусы солдат. Лилово-бронзовые девочки, приезжающие на "гастроли" из Эфиопии, разряженные, точно райские птицы, – вылитые Наоми Кэмбелл с немыслимо тонкими талиями, европейскими чертами лица и потрясающей пластикой чувственных тел. Их с детства обучают искусству обольщения. Масла, притирания, благовония – все это известно маленьким эфиопским и сомалийским девочкам. Их цель – соблазнить мужчину. "Да половина из них – с обрезанным клитором, – уверяет Слава из Рязани. – И потом, ты спала когда-нибудь с воздушным шариком? Или с кучей желе? Приблизительно такое же неживое ощущение. Пока они затянуты в джинсы, еще куда ни шло, но стоит им раздеться, все расползается. В одном месте ткнул пальцем, в другом вылезло". "Зато у них все гладкое, – спорит с ним Володя из Приднестровья. – А белые женщины вынуждены бриться". – "По мне, пусть она хоть вся бреется, – горячится Слава. – Лишь бы белая была. И потом, минета от черных не дождешься. Если только в морду дашь". Кстати, бьют проституток регулярно. Некоторые смышленые девочки специально нарываются на драку, чтобы потом требовать от легиона денежных компенсаций. Один поляк, большой любитель пива, выплачивает эфиопской проститутке из своего жалованья 150 000 франков за нанесение телесных повреждений. Кажется, он пытался засовывать ей пивные банки между ног. Слава рассказывал мне о пьяных ночах в постели, когда знаешь, что больше ничего нет, кроме этого, и как странно просыпаться, не зная, кто это рядом с тобой. "Я с утра сам себе противен, – говорит он. – Повернешь голову, увидишь ее и думаешь: "Опять!" Потом, раз уж купил, трахнешь ее напоследок и выгонишь". Ему вторит Коля с Украины: "Я уже забыл, что такое – драться из-за женщины. Здесь некого делить. Дерешься иногда просто по привычке".
Сергей из Петербурга прекратил ходить к проституткам, когда случайно увидел в газете "СПИД-ИНФО" фотографию девушки в конкурсе "Звезда полей" – прекрасной Олеси. "Я тут же послал письмо в газету, чтобы подать за нее голос, – говорит Сергей. – Я написал, что у этой девушки глаза, которые не лгут. А газета переслала мое письмо ей. И представляешь, Олеся ответила мне. Вдруг в Джибути я получаю письмо от такой красавицы! Она прелесть. Мы переписываемся с ней уже несколько месяцев, и я послал ей приглашение. Может быть, она приедет в Джибути в декабре. Конечно, я не настолько наивный человек, чтобы верить в любовь с первого взгляда. Ну, а вдруг! Теперь на черных я и смотреть не могу, жду Олесю". Легионеры делят черных женщин на проституток и "честных давалок", мечтающих выскочить замуж за белого. Здесь так мало пищи для воображения, что солдаты, особенно французы, иногда цепляются за этот суррогат любви и даже женятся на "честных" девушках, которые обещают им покорность и детей "кафеле" (цвета кофе с молоком). Один русский летчик, работающий на местную авиакомпанию, рассказывал мне: "Такие женитьбы – редкость. Они бывают только после истечения срока легионерского контракта и двухлетнего совместного проживания (только с джибутийскими гражданками) уже во Франции. Так что французские бюрократы чинят препоны под флагом борьбы за чистоту расы. А вообще на легионеров в обиде французские летчики, так как всех легионерских детей местные путаны "вешают" на авиацию. Проститутки рассказывают своим незаконным детям трогательные истории. Мол, твой папа был французским летчиком, но он полетел во Францию за разрешением жениться на маме и разбился. "Покойников" много, поскольку к 25 годам почти каждая "вдова" имеет одного-двух детей от легионера".
Спать с женщиной – самая мужская из мужских забав, и буйная, неумеренная здоровая плоть требует своих солдатских радостей без предисловий и долгих разговоров. Некоторые легионеры даже предпочитают "глухонемое мясо" (проститутку, которая не говорит по-французски). Так проще и быстрее. Кстати, легионеры не носят нижнего белья, как Шарон Стоун в "Основном инстинкте". Это облегчает дело – не надо возиться с трусами, скинул шорты и готов к любовной битве. И все же, именно от них, неотесанных и торопливых, я слышала самые возбуждающие слова на свете – до бесконечности нежные и до бесконечности непристойные.
Правила жизни
Жизнь легионера – это цепь случайностей. Судьба, опекающая пропащих, столько раз хранила их и расчищала им путь, что все они теперь немножко фаталисты. Перейдя границу страны под названием "Насилие", они приняли ее законы. Вот они. Плыви по течению, не сопротивляйся его силе. Куда-нибудь вынесет.
Никогда не спрашивай товарищей о прошлом, если не хочешь услышать ложь. Не протягивай руку помощи, пока тебя об этом не попросят. Иначе ты сам во всем будешь виноват. Война составляет часть законов природы. Понимаешь жизнь только тогда, когда убиваешь ее. В понятие полноты жизни входит все. Даже смерть.
Маленькие тайны примерных учениц
"Предъявите паспорт", – строгий окрик охранника тормозит у входа в ресторанчик "Голодная утка" стайку хорошеньких девушек. Одна из них, ангелоподобное существо с фиалковыми глазами, озабоченно роется в сумочке, потом робко спрашивает: "А зачетная книжка подойдет?" – "Какой курс?" – строго спрашивает охранник. "Второй". – "Проходи". Двух матерых первокурсниц тут же заворачивают. Раскрашенная малолетка в истерике кричит: "Неужели вы не видите, что мне уже восемнадцать?!"
К семи вечера поток девиц густеет, звякают на тарелочке монетки. (Вход всего пять рублей.) Неожиданно вламываются трое здоровенных подвыпивших мужиков. "Сколько за вход?" – небрежно спрашивает один из них. "Извините, господа, но с семи до девяти вечера у нас женские часы". "Это как в бане, что ли?" – усмехается спрашивающий. Дыша перегаром и брякая золотой цепью, он надвигается на охранника и задушевно говорит: "Мужик, сколько тебе бабок дать, чтоб ты пропустил? Отбашляю без свидетелей". Скулы охранника каменеют: "Милости просим, господа, после девяти вечера". Далее следует живописная перепалка с применением отборного мата и взятием "за грудки". "Господа" удаляются нетвердой походкой. "Штурмом вас еще не брали?" – любопытствую я. "Были попытки, – нехотя отвечает страж. – Но пока справляемся".
У входа в гардероб – табличка с предупреждением "Презервативы, прокладки, тампоны, жвачка из карманов пальто не выдаются". В небольшом темном зале яблоку негде упасть. Штук двести спелых девиц с грешно-скромными мордашками, типичные студентки в униформе тинейджеров – коротких юбочках или джинсах и обтягивающих кофточках. На лицах нет и намека на жизненный опыт, помимо того, что дают классные комнаты и посиделки с подружками. Пока все напоминает школьный пикник, вечеринку тинейджеров. Маленькие накрашенные существа гроздьями висят на перильцах, отделяющих столики друг от друга, и на барных стойках. Небольшой диссонанс вносит десяток зрелых матрон в вечерних туалетах, невесть как затесавшихся сюда. "Эй, подружка, сигареты есть?" – окликает меня соседка, розовощекое чудо природы. Такую нежную, непорочную миловидность я давно не встречала. Девочку можно причастить без исповеди. Я угощаю ее сигареткой и интересуюсь, сколько ей лет. "Шестнадцать, – отвечает она и, видя мое удивление, поясняет: – Я прошла по зачетке моей старшей сестры". – "Чего все ждут?" – "Семи часов – времени бесплатной выпивки. Сейчас такое начнется! Держись за меня". И точно. Ровно в семь бармены-иностранцы (единственные мужчины в зале) начинают активно метать на стойку напитки жестокой крепости – джин, водку, мартини. Множество рук тянется к одноразовым стаканчикам, хватает их, расплескивая драгоценную жидкость. Выкрики звучат на русском и английском языках. Проблема закуски решается просто – бармены выносят коробки с чипсами и бросают пакетики прямо в визжащую толпу, словно корм собачкам. Аппетитная девица лет двадцати грудью, рвущейся из тесной маечки, прокладывает себе путь через месиво женских тел к барной стойке. Там она разом захватывает десять стаканчиков с водкой и лимонами и методично выпивает их, буйно хмелея прямо на глазах. Окурки и пустые стаканчики летят прямо на пол и ловко давятся острыми каблучками. В густо накуренном помещении от пролитого спиртного появляется характерный запах берлоги.
Внезапно нам приходится пригнуться – мы попадаем под обстрел кубиков льда. Какая-то ошалевшая от спиртного девчушка схватила ведерко со льдом и мечет его пригоршнями в толпу. Слышится подогретый водкой смех, музыка грозно давит на уши. Шум стоит такой, что разговаривать можно только, пользуясь импровизированной азбукой глухонемых. Несколько нетерпеливых девушек взбираются на барную стойку, сбрасывают ногами стаканы и начинают танцевать, если можно назвать танцем ту прихотливую смесь извилистых движений, которые возбудят даже мертвого. Эмоциональный градус резко повышается, через несколько минут все это обилие неумеренно здоровой, буйной женской плоти приходит в движение, подчиняясь общему музыкальному ритму.