Асприн Роберт Линн. Истории таверны "Распутный единорог"

"покровительственный" и будоражило этого жестокого молодого по характеру
юношу по имени Шедоуспан. Он аж весь напрягся. Другой не улыбался. Как
сказать ему, сколько таких Гансов он уже знавал в течение долгих лет?
- Послушай. Помнишь, однажды ночью я убил двоих, - Ганс не понизил
голос, делая это признание, он и так говорил тихо. Словно и тон его был
сумеречным.
- Не людей, Ганс. Голубых дьяволов. Бандитов Джабала. Они не люди.
- Они были людьми, Темпус. Все они были людьми. Равно как я и даже
Кадакитис, Принц-губернатор.
- Китти.
- Я так его не зову, - сурово сказал Ганс. Затем добавил: - Вот в
тебе-то я не уверен, Темпус. Ты человек?
- Я человек, - сказал Темпус со вздохом, который, казалось, донесся
из глубины десятилетий. - Сегодня вечером я просил, чтобы ты называл меня
Тейлз. Продолжай, Ганс. Ты убил двоих, помогая мне. Кстати, ты
действительно мне помогал? Или в тот вечер ты вертелся вокруг моей лошади
в надежде добыть кое-что для себя?
- Я редко пользуюсь наркотиками и употребляю мало алкоголя.
- Я не о том спрашиваю, - сказал Темпус, не утруждая себя
опровержением.
Темные глаза глянули прямо в глаза Темпуса, что произвело на него
сильное впечатление.
- Да. Именно поэтому я был там, Т-Тейлз. А почему не Тейлиз?
- Раз все сейчас заполнено богами, почему бы не Тейлз? Спасибо, Ганс.
Я ценю твою честность. Мы можем...
- Честность? - Мимо их маленького круглого столика проходил человек,
когда-то хорошо сложенный, теперь же его живот нависал над широким поясом
и выпирал далеко вперед. - Мне что-то послышалось о честности Ганса?
Г_а_н_с_а_? - Его смех был одновременно натянутым и искренним.
Худой юноша по имени Шедоуспан повернул голову.
- Не хочешь ли, чтобы я продырявил тебе живот и выпустил из него пар,
Эбохорр?
- Или, может, ты хочешь заработать еще один фонарь, Эбохорр? -
спросил сосед Ганса по столику.
Эбохорр поспешно удалился куда-то, бормоча что-то себе под нос.
Худые, быстрые руки Ганса по-прежнему лежали на столе.
- Ты с ним знаком, Тейлз?
- Нет.
- Ты слышал, как я назвал его по имени и сразу повторил его за мной.
- Да.
- Ты шустрый, Тейлз. Слишком... быстро реагируешь, - Ганс ударил по
крышке стола. - В последнее время я встречаю слишком большое количество
шустрых людей. Острых, как...
- Лезвие ножа, - сказал Темпус, завершая сожаление о слишком-слишком
шустрых молодых людях. - Ты сказал, что ждал, когда я выйду из дома
свиданий, Ганс, потому что знал, что я несу кое-что ценное. И что бандиты
Джабала напали... на меня... и ты прикончил двоих.
- Да, я говорил об этом, - Ганс сделал вид, что по-настоящему
заинтересовался своей кружкой коричнево-оранжевого цвета из Сэрапринза. -
Скольких убил ты, Тейлз?
- О, боже. Не спрашивай.
- Многих?
- Да, многих.
- Но на тебе нет шрамов.
Темпус выглядел обиженным.
- На мне нет шрамов, - сказал он, как бы обращаясь к своим крупным
рукам, лежавшим на столе. Бронзового цвета, они выглядели более честными,
чем руки Шедоуспана. Вдруг какая-то мысль его осенила, он глянул вверх, на
лице одновременно отразились откровенность и недоверие. - Ганс? В этот
вечер ты спас мне жизнь. Я спас твою, но начать надо с того, что все-таки
они охотились за мной. Ганс? Скольких человек ты убил?
Тот смотрел в сторону. Волосы цвета воронова крыла, нос как у
молодого сокола. Профиль точеный, будто высеченный вручную точнее, чем
очерчивает его лезвие брадобрея, состоящий весь из твердейших минералов.
Пара глаз цвета оникса, таких же твердых, как и сам камень. Он редко
отводил глаза и Темпус это знал. Он работал вне дворца и имел доступ к
конфиденциальным сообщениям, одно из которых не дошло даже до
Принца-губернатора. И не дойдет, потому что не существует больше. Темпус
уже имел дело с этим заложником Подветренной и ее теней. И находился он
здесь, в этой тускло освещенной таверне, где собралось человеческое
отребье, чтобы вновь встретиться с ним.
Глядя в сторону, Ганс сказал:
- Ты не должен никому говорить.
Темпус знал, что ему ответить:
- Ты обижаешь меня.
Кивок Ганса был так же неприметен, как тонкое лезвие одного из его
ножей (сколько их у него на бедре - пять? Или носил еще и шестой? Темпус в
этом сомневался - не выдержал бы ремень).
Наконец Ганс ответил:
- Д_в_о_и_х_.
Только _э_т_и_х _д_в_о_и_х_. Темпус кивнул головой, вздохнул, сильно
подался назад, так, чтобы только не опрокинуть скамью. Черт побери. Кто бы
мог подумать? Слава, которой он пользовался, этот смуглый, мрачный, жуткий
(для других, но не для человека, который сейчас называл себя Темпусом)
юноша из трущоб, бесспорно, давала ему право полагать, что он поднялся
очень высоко в иерархии воров. Темпус знал, что в драках он ранил одного
или двух человек и не отрицал этого. Теперь Шедоуспан сказал, что он
н_и_к_о_г_д_а _р_а_н_ь_ш_е _н_е _у_б_и_в_а_л_! Со стороны такого, как он,
это было признанием. Он проливал кровь из-за меня, размышлял Темпус, его
преследовала надоедливая мысль: "Ладно, он не первый. Однажды и я начал с
первых двух. Интересно, кто они были и откуда?" (Но он знал, он знал.
Человек такого не забывает. Темпус был старше, чем о нем думали другие, но
не был столь старым и утомленным жизнью, каким считал себя сам или
полагал, что считает). В этот момент ему захотелось протянуть руку и
прикоснуться к человеку намного моложе себя. Но он, естественно, этого не
сделал.
- Что ты думаешь об этом? - спросил он.
Ганс по-прежнему смотрел внимательно на какой-то предмет. Как могло
дитя пустыни с такими длинными-предлинными ресницами и с таким
чувственным, почти красивым ртом выглядеть таким сумрачным и злым?
- Я кончил.
- Это подтверждает, что ты человек и тот, кто ты есть. Что ты думаешь
об этом?
Ганс посмотрел ему в глаза. Через некоторое время пожал плечами.
- Да, - Темпус вздохнул, кивнул головой. Он осушил свою кружку.
Высоко поднял правую руку и оглядел таверну. Вновь прибывший ночной гость
кивнул головой. Не глядя на него, Темпус опустил руку и посмотрел на
Ганса.
- Я понимаю, - сказал он.
- Ладно. Некоторое время назад я сказал Принцу, что убивать - дело
Принца, а не вора. И вот теперь убил я.
- Прекрасные слова ты сказал отпрыску королевской власти! Если бы ты
сейчас не был так серьезно настроен, я мог бы громко расхохотаться. От
меня нечего ждать слов благодарности об убийствах, друг мой. Это
случается. Я не просил, чтобы ты мне помогал или чтобы ждал меня. Больше
ты этого делать не будешь.
- Таким способом нет, - Ганс откинулся назад, а этот, как там его
звали, Культяпка, поставил перед ними на стол две новые наполненные
доверху кружки. - Я считаю, все началось тогда, когда Борн... умер, и ты
пришел в Мир Воров.
- М_и_р _В_о_р_о_в_?
Последовало почти изумленное пожатие плечами.
- Ну то, что мы называем Санктуарием. Некоторые из нас. Теперь во
всем городе суматоха и беспорядок, и я думаю, ты имеешь к этому отношение.
- Кажется, ты это сказал.
- Ты меня отвлек, Тейлз. Этот магазин или склад или что там такое.
Он... рухнул? Извергся, как вулкан? Что-то в этом роде. Потом Принц...
- Ты на самом деле относился к нему с уважением, правда?
- Я на него не работаю, - подчеркнул он, а Темпус работал. - Он
завладел... оружием богов? Продал это место или попытался это сделать.
Церберы платили людям за те вещи, которые те покупали там, или еще за
что-то! Вещи! Новое богатство в городе, но некоторые из этих вещей уже
были украдены, теперь их выкупают у воров. Люди смеются, имея дело с новым
менялой - дворцом!
М_е_н_я_л_а_, Темпус знал это, означает на жаргоне скупщика краденого
в этом городе. Бог мой, Вашанка, ты, и в этом Городе?!
- Два корабля стоят сейчас в гавани, - продолжал Ганс, - под охраной.
Я знаю, что это за вещи, мрачные колдовские орудия. Их грузят на борт. А
что потом? В море и прямиком на дно?
- Самое место для них, - сказал Темпус, медленно поворачивая свою
покрытую глазурью фаянсовую кружку. Она была разрисована волнистыми
ярко-желтыми полосками. - Поверь мне. В этих вещах заключено слишком много
силы.
- И в это время кое-кто из клана чародеев пытался первым наложить на
них руку.
Темпус знал и это. За последние двадцать часов трое из бандитов были
уничтожены, если только еще один или двое не были убиты сегодня вечером
местной стражей или церберами.
- Конечно, союз попытается защитите своих членов. Независимо от
обстоятельств. Союз - бездумное существо.
- Ты мне хорошо заплатил, справедливо, за то, что я добыл тебе
бриллиантовые заколки, которые та женщина носит в волосах. Я сделал это, а
теперь они опять у нее. Ты вернул их ей?
САЙМА. БРИЛЛИАНТОВЫЕ ЗАКОЛКИ САЙМЫ В ЕЕ ПРЕКРАСНОЙ КОПНЕ ВОЛОС.
- Да. А разве я это сделал?
- Сделал. В Санктуарии происходят странные вещи. Эти голубые дьяволы
попытались использовать против тебя и меня какое-то колдовское оружие. На
днях бедняга-вор попытался украсть женский браслет, там, в центре, не
важно на какой улице. Женщине не следовало там находиться. Браслет
превратился в змею и убил его. Не знаю, что она с ним сделала. Но он
мертв, и говорят, он весит вдвое больше, чем когда был живым.
- Это называют остекленением тела. Мы заполучили это сегодня утром. А
когда, друг мой, происходили странные вещи в Санктуарии?
- Ты уже дважды так назвал меня, - в словах Ганса прозвучали
обвинительные нотки.
- Да, действительно. Но я именно это и имею в виду.
Гансу явно стало не по себе.
- Я Ганс. Я был... учеником у Каджета-Клятвенника. Принц Китти-Кэт
велел его повесить. Я Заложник теней. Я прорвался во дворец и из-за меня
погиб один цербер. Нет у меня друзей.
"И ты еще не позволяешь себе называть Принца "Китти", когда думаешь о
твоем умерщвленном учителе, верно? И не ищешь своего отца, да? Разве ты не
знаешь, что все люди делают это, и что у меня есть свой отец - Вашанка?
Ах, Ганс, как ты стараешься казаться загадочным и хладнокровным, а на
самом деле в тебя можно глядеться почти так же, как в миску с дождевой
водой, пролившейся с неба!"
Темпус сделал движение рукой.
- Не стоит говорить об этом. Можешь просто велеть мне не быть твоим
другом. И чтобы я не называл тебя так.
Обоих укрыла тишина, словно упавшее боевое знамя, и в глазах Ганса
мелькнуло что-то беззащитное. Когда наступило время что-то сказать, он
понял, что слишком поздно.
Именно тишина и была ответом Темпуса.
- Да, - сказал Темпус, умышленно меняя тему разговора. - То, о чем
поет этот, как его - Факельщик - правда. Вашанка пришел и предъявил
претензии на Санктуарий. Теперь его имя запечатлено на дворце. Сам храм
Ильса обращен в булыжники. Вашанка создал оружейную мастерскую из ничего
и...
- И бога-торговца наркотиками?
- Я сам не очень-то задумывался о тактике, - сказал Темпус в надежде,
что Вашанка услышит его, но тут же отметил, что молодой человек весьма
насмешлив. - И Оружейная лавка уничтожила волшебство, которое послал
Принц, чтобы одолеть его. Вашанку нельзя одолеть.
Ганс бросил быстрый взгляд на него.
- Если ты, друг мой, произнесешь это еще раз или два в Санктуарии,
твое тело будет оплакивать потерю головы.
Светловолосый человек уставился на него.
- И ты этому веришь?
Ганс пропустил замечание мимо ушей и стал прислушиваться к потоку
других разговоров, что велись в таверне. Потоку тревожному, как тревожно
состояние вора, когда он выскакивает в окно, а разговоры были такими же
тайными и мрачными, как он сам. Он снова отвлекся от них, как бы вышел из
потока, но все же продолжал плыть вместе с ним.
- И как ты думаешь, сколько подобных вещей еще осталось?
- Много. Две, может четыре? Кто знает? Наша работа состоит в том,
чтобы собрать их все.
- Наша?
- Работа церберов.
- Кто же этот твой бородатый друг, Ганс?
Тот, кто произнес эти слова, стоял около стола и был лишь ненамного
старше Ганса и казался таким же самоуверенным. Он был старше годами, но он
не извлек пользы из этой разницы в возрасте, и никогда не станет таким,
как Ганс. Застенчивый, он пытался глубоко упрятать свою застенчивость. А
какой же он прекрасный вор! Почти такой же ненавязчивый, каким может быть
рой пчел.
Ганс уставился на Темпуса, его красно-бронзовое от загара лицо,
медово-золотистого цвета волосы, длинные-длинные ноги, гладкие, как
оленьей кожи лосины. Ганс не сводил глаз с цербера, а его темная рука
незаметно двигалась, чтобы сомкнуться на черном напульснике другого
молодого человека.
- Так какого цвета, ты говоришь, его борода, Этавал?
Этавал двинул рукой и почувствовал, что запястье его сжато, как в
тисках. Высокомерие и дерзкая самоуверенность слетели с него быстрее, чем
уличная девица улепетывает от мужчины, оказавшегося бедняком. Темпус
заметил, как Этавал сглотнул слюну - признак волнения или же притворства.
Темпус видел это тысячу, а, может, даже миллион раз. Какая разница? Он
размышлял о непостоянстве всего, даже тогда, когда этот мальчишка Этавал
выжидал время.
- Ты что, ослеп, Шедоуспан? Или думаешь, что ослеп я, или проверяешь
его и меня? - Этавал издал грубый короткий смешок и похлопал себя по груди
другой рукой, потом сказал: - Он же черен, как вот это. - Он самоуверенно
похлопал себя по черным кожаным штанам.
Темпус слегка наклонился вперед, уперся локтями в стол, его широкие
плечи бойца на мечах ссутулились, он продолжал прямо смотреть на Ганса. В
его глаза. Лицо его казалось открытым. У него не было бороды.
- Такого же цвета, как его борода? - сказал Ганс, его голос прозвучал
скрипуче, как старая кожаная упряжь. Глаза его блестели.
Этавал сглотнул слюну.
- Волосы... - Он снова сглотнул слюну, переведя взгляд с Ганса на
Темпуса и обратно. - Да... он твой друг, Ганс. Я пойду, ладно? Ты можешь
посмеяться по поводу его... головы, если хочешь, я не буду. Жаль, что я
задержался тут и не был вежливым.
Не отводя взгляда от Ганса, Темпус произнес:
- Все в порядке, Этавал. Мое имя Тейлз, и я не обидчив. Я уже много
лет как без волос.
Ганс разглядывал Темпуса, светловолосого Темпуса. Рука его разжалась.
Этавал отдернул руку с такой скоростью, что ударил себя в живот. Он не
притворялся любезным, бросив сумрачный взгляд ка Ганса, он в угрюмом
молчании задумался о чем-то.
- Прекрасная работа, - сказал Темпус и улыбнулся, показав зубы.
- Не смейся надо мной, чужак. На кого ты похож?
- На того, кого ты видишь, Ганс. Это так.
- А... а что видел он? - Ганс так же крепко сжал руку, как и сжался
внутри. - Что видят они все, когда говорят со мной?
- Он же сказал тебе.
- Черная борода, лысый.
Светловолосый, безбородый Темпус кивнул головой.
Ни один из них не отводил глаз от другого.
- А что еще?
- Разве это важно? Я нанят на службу человеком, которого мы оба
знаем. Он тот, кого люди называют цербером. Я бы не появился здесь в таком
облике! И сомневаюсь, что кто-нибудь остался бы в этой комнате, если бы
увидел меня здесь. Помнишь, я был здесь, когда ты вошел? Я ждал тебя. И ты
был слишком невозмутим, чтобы спрашивать об очевидных вещах.
- Меня называют Заложником Теней, - Ганс произнес эти слова спокойно,
медленно, тихим голосом. Он откинулся назад, будто хотел еще на несколько
сантиметров увеличить дистанцию между собой и собеседником. Ты
действительно проклятая тень!
- Это подходит. Мне нужна твоя помощь, Шедоуспан.
- Дерьмо! - четко произнес Ганс и, поднимаясь добавил: - Можешь петь
и от радости танцевать на улицах. - Он отвернулся, потом оглянулся и
добавил: - Ты, Лысый, надеюсь, заплатишь? - И ушел прочь.
На улице он посмотрел по сторонам извилистой улицы, называемой
Серпантином, повернул направо и направился на север. Автоматически он
перешагнул через сломанный бордюр тротуара. Глянул на спрятавшийся внутри
двор, слишком широкий и открытый, чтобы в течение еще нескольких часов
представлять какую-то опасность. Обитатели Лабиринта по-разному назвали
его - Надворная Уборная, Обжорно-Блевотная или же, менее серьезно.
Благополучная Гавань. В проеме дома в виде буквы "П" Ганс заметил человека
в короткой накидке с поднятым подолом, в нем он опознал Покера-Кадита. По
журчащим звукам, которые тот издавал, вор догадался, чем он занят. Человек
с пегой бородкой осмотрелся.
- Иди сюда, Заложник. Для тебя осталось немного места.
- Я ищу Этавала. Он сказал, что торгует и что я могу к нему
присоединиться, - Шедоуспану обмануть легче легкого, он делал это почти
инстинктивно.
- Ты на него не сердит? - Покер опустил край накидки и отошел от
замызганной задней стены дома.
- Нет, нет, ничего подобного.
- Он пошел на юг. Свернул на Скользкую Дорогу.
- Спасибо, Покер. В "Единороге" сидит человек с большой бородой и без
волос на голове. Пусть он тебе закажет кружку. Скажи ему, что я велел.
- А! Он твой враг, Гансик?
- Точно.
Ганс повернулся и прошел несколько шагов на север, в направлении
Прямой Улицы (она вела к сдвоенному в виде буквы "Т" дому, название
которого никто не помнил. На улицу не открывалась ни одна дверь, она была
темна, как душа колдуна. Здесь всегда ощущался кислый запах, ее называли
Рвотным Бульваром). Когда Покер говорил, что погода солнечная, нужно было
надевать капюшон от дождя. А когда он говорил направо, нужно было идти
совсем в другую сторону.
Ганс повернул налево, обогнул угол сдаваемого в наем дома, хозяином
которого был Фертван, что торговал змеиной краской и жил сам подальше, в
восточной стороне города, один в большом особняке. В мгновенье ока Ганс
исчез, попав в объятия своих верных друзей, очнувшись у себя дома - в
тени.
Находясь на свету, льющемся с Прямой Улицы, он как всегда щурил
глаза, поэтому смог все разглядеть. Темнота сгущалась с каждым шагом, что
он делал в направлении запада.
Он услышал странный прерывистый звук, проходя мимо Парка Неверных
Дорог. Неужели, слепой? Ганс улыбнулся, не раскрывая рта, чтобы не
сверкнули зубы. Прекрасное место для слепых! На трех четвертях территории
Лабиринта они могли "видеть" больше, чем зрячий. Он пробрался к короткой
улочке, называемой Кожевенной, и услышал шум, доносившийся с Коварной
Площади, в котором отчетливо раздавался голос Этавала.
- Извините меня, дорогая леди, но если вы сами не отдадите мне свое
колье и кошелек, стрелой арбалета я проткну ваше левое яблочко.
Ганс подкрался поближе и оказался около тройного "угла", где
Кожевенная Улица смыкалась с извивающимся в направлении с севера на юг
Серпантином. Как уже было сказано, улицы в Лабиринте были проложены двумя
ошалевшими от любви змеями, при этом обе "летали" под действием дурманящих
веществ. Ганс услышал ответ той, для кого Эт оказался добычей:
- У тебя нет стрелы арбалета, гнусная ящерица, посмотри-ка, что у
меня есть!
Крик, в котором едва можно было опознать голос Этавала, заставил
волосы Ганса встать дыбом, по спине до самого копчика побежали мурашки.
Ему казалось, он застывает на месте. Он решил, что самое разумное сейчас -
это развернуться и бежать. Но любопытство заставило его сделать два шага
вперед и выглянуть за угол в сторону Коварной Площади.
К тому времени, когда он выглянул, Этавал скулил, что-то бормоча.
Кто-то в длинной накидке цвета красной глины поднялся, обошел его, и Гансу
показалось, что он услышал хихиканье. Съежившийся, умоляющий, шепчущий
что-то в явном ужасе - с чего бы это? - Этавал упал на колени. Плащ
двигался вдоль Кожевенной Улицы по направлению к Улице Запахов, Ганс с
усилием проглотил слюну. Рука его сама собой потянулась к ножу, но он им
не воспользовался, сделав еще несколько шагов, чтобы посмотреть, в какую
сторону направилась накидка. Направо. Ганс заметил трость. Она была белой.
По тому, как двигалась фигура в накидке, он понял, что она не была слепой.
И была женщиной невысокого роста.
Ганс спрятал нож и подался к Этавалу.
- Нет! Пожа-а-алуйста! - Стоя на коленях, Эт умоляюще сложил руки.
Глаза его были широко открыты и застыли от ужаса. По его лицу в таком
изобилии струился пот вперемежку со слезами, что вскоре на черной кожаной
куртке должны были выступить пятна соли. Он дрожал, как белье на ветру, и
лицо его было белым, как маска.
Ганс спокойно стоял рядом и смотрел во все глаза.
- Что с тобой, Эт? Я тебе вовсе не угрожаю, тебе, дерьмовому дьяволу!
Этавал! Что с тобой?
- Ой-ой, пожа-а-а-алуйста, ой-ой...
Этавал упал на колени, руки его были по-прежнему умоляюще сложены,
костлявая задница поднята вверх. Дрожь усилилась, он был похож на
измученную, забитую собаку.
Такое животное вызвало бы у Ганса жалость. Но Этавал был просто
смешон. Гансу захотелось пнуть его ногой. Он заметил, что двое или трое
любопытных выглядывают из захламленного места, все еще называемого
Коварной Площадью, хотя всякое коварство исчезло года два назад.
- Эт? Она поранила тебя? Эй! Ну же, ты, кусок верблюжьего дерьма, что
она тебе сделала?
При звуке сердитого, требовательного голоса Ганса Этавал оцепенел.
Громко воя, он откатился к стене. За ним тянулся след из слез, слюны и
лужа мочи. Ганс с трудом сглотнул. Колдовство. Это проклятый Инас Йорл -
нет, он действует не так. Эт находился в состоянии абсолютного ужаса. Ганс
всегда считал, что твердости духа у него, что у воробья, и между ног у
него птичьи яйца. Но такое - даже чванливый дурак не мог быть настолько
отвратительно охвачен страхом, не будь здесь присутствия
сверхъестественной силы. Один его вид был противен. Ганс почувствовал
потребность затоптать Эта ногами или пронзить его насквозь, чтобы только
он замолчал, и это было чудовищно.
Он посмотрел на тридцать одну нить раскачивавшейся веревки из Сайра
(каждая была завязана на тридцать один узел), она висела в дверном проеме
на Коварной площади. Он видел семь таращившихся глаз, шесть пальцев и
несколько непарных ног. Даже в Лабиринте шум привлекал к себе внимание...
но у людей было достаточно ума не выбегать на улицу, чтобы посмотреть, что
там происходит.
- Бла-а-а! - закричал Ганс, скривил страшную рожу и бросился к
дверному проему, промчавшись мимо униженного, плачущего Этавала. На углу
он глянул вдоль Улицы Запахов в сторону Прямой и был уверен, что заметил
накидку красного цвета. Теперь, на расстоянии она казалась темно-бордовой.
Да. Она пересекала Прямую Улицу, направляясь на север, мимо широких
открытых на улицу сараев кожевенников, сейчас она была уже почти на
пересечении с улицей, называемой Лживой.
Несколько человек шли по Улице Запахов, просто шли, направляясь на
юг, к Гансу. Один, шедший поодаль, нес фонарь.
Все шесть пешеходов - три, один и два - прошли мимо него в
противоположном направлении. Никто не обратил на него внимания, Ганс
торопился. Он слышал, как пара разговаривала о слепой женщине в капюшоне с
белой тростью. Он пересек хорошо освещенную Прямую Улицу, когда накидка
цвета красной глины оказалась на месте, называемом Распутным Перекрестком.
Там Кожевенный Ряд отклонялся под углом и соединялся с Улицей Запахов, где
обе пересекались с широкой Губернаторской Аллеей. Он прошел мимо
маленького "храма" Тибы и нескольких лавок, затем остановился перед входом
в миниатюрный Храм Девы Эши - в нее мало кто верил - и заметил, что
накидка свернула влево. На северо-запад. Женщина. Куда же направляется она
мимо длинного беспорядочного сельскохозяйственного рынка? Может, в один из
маленьких домишек, что на него смотрят?
Или к Улице Красных Фонарей? Женщина, притворяющаяся, что она слепа,
что навела на Этавала такие страшные чары, с какими он никогда не
встречался.
Нужно было следовать за ней. Он не мог оставить ее.
Его толкало не только любопытство. Он хотел узнать, кто эта женщина,
обладающая такими чарами. Была также возможность заполучить необычную
трость. Белого цвета, она напоминала посох слепой. Хотя она и покрашена,
она могла быть тростью... Заложника Теней. Или же принадлежать кому-то с
толстым кошельком, кто мог бы использовать ее во благо, но против воров -
дружков Ганса.
Сам он имел в виду лишь собственные интересы, и пусть они заботятся о
своих.
Ганс не пошел за ней. Он двинулся наперерез, и если кто и мог сделать
это так же быстро и уверенно, то это мог быть только ребенок, обитавший
где-нибудь поблизости и бродивший без присмотра.
Он пробежал мимо Лживой улицы, скрылся в проеме двери дома торговца
инжиром, когда в поле зрения показалась пара Городских Стражей, затем
бегом пересек два пустующих участка земли, общий задний двор с кучами
свежего собачьего дерьма и белыми пятнами старого, мимо дворового туалета,
обогнув толстое дерево и два мясных склада, через две изгороди, колючие,
не обращая внимания на то, что его обругала какая-то тень на нетвердых
ногах, через порог, вокруг бочки для дождевой воды, через спящего кота,
который в возмущении произвел больше шума, чем две собаки, разбуженные им,
одна из которых еще долго тявкала с важным видом, пыхтела, не желая
угомониться, через другой порог ("Это ты, Дэдиша? Где ты был?"), через
чьи-то пожитки и, сделав большой прыжок через огромную кучу, обогнув двух
любовников ("Что это было, Ренни?"), перевернутую дворовую уборную, бочку
для дождевой воды, корову, привязанную к вагону, он летел не снижая
скорости, миновав три дома.
Лишь один из любовников и одна собака заметили быстро двигавшуюся
тень. И никто больше. Только корова, должно быть, удивилась.
Стоя на одном колене около многочисленных бобовых побегов в дальнем
конце Рыночной Тропы, он посмотрел на длинный прямой участок ухоженной
улицы, что тянулась мимо рынка с другой его стороны. Его никто не
преследовал.
Фигура с прогулочной тростью, в бордовой накидке с капюшоном, только