Под зноем полуденного солнца улица была тиха и спокойна.
Иллира выпустила руку мужа, уверяя себя, что никакой опасности нет, что чернота в ее мыслях — это кошмар, от которого она запросто может избавиться. Из задумчивости ее вывела молодая девушка, рухнувшая перед ней на колени уже у самого Дома.
— Хвала Шипри, вы здесь! Он спал вместе с остальными…
Истерика молодой женщины вновь пробудила к жизни Дар Иллиры. Она вдруг Увидела комнату, где нахмуренная Миртис склонилась над колыбелью, в которой пухленькая белокурая Лилис забилась в тень в углу, а ее полуторагодовалый братик молча лежал, еле дыша. Следуя Видению, Иллира стрелой понеслась по лестницам и коридорам.
— Быстро ты, — оторвавшись от колыбельки, произнесла хозяйка заведения в удивлении и смущении. — Тебе подсказал твой Дар? — смущение исчезло. — Тогда ты знаешь столько же, сколько я.
И она пропустила молодую мать к колыбели.
Мальчик лежал, застыв в каком-то лихорадочном параличе.
Его дыхание вырывалось спорадическими приступами, каждый из которых мог оказаться последним. Слезы высыхали на его грязных щечках. Иллира провела пальцами по потекам и вздрогнула, увидев мрак в самих слезах.
— Это не похоже ни на одну известную мне болезнь, — опечаленно сказала Миртис. — Я послала бы за Литанде, но адепт Голубой Звезды сейчас вне досягаемости. Можно попросить Стадвига или кого другого…
— В этом нет необходимости, — устало сказала Иллира.
Она все увидела дважды: один раз своими глазами и разумом, второй — при помощи Дара. Необычность происходящего ошеломляла, но, поскольку в дело был вовлечен Дар, удивления не было. Отдернув занавеску, к ним присоединился Даброу. Взглянув на него, Иллира Увидела всю его жизнь: детство, возмужание, зрелость, смерть — и быстро опустила глаза. Она снова сделала из Видения ворона и выпустила его на свободу, но чернота, оставшаяся после этого, не шла ни в какое сравнение с прежней.
Иллира ничем не могла помочь своему едва дышащему сыну, чья судьба была одинакова в обоих видениях, и лишь печально смотрела на него. Ее оставили в покое, когда она достала его из колыбельки.
Женщина сидела в кресле-качалке, чувствуя, как квадрат солнечного света из окна движется по ее плечам, потом ощутила первую вечернюю прохладу. Ей принесли жидкий бульон, на который она не обратила внимания, и укутали теплой шалью, оберегая от холодного ночного воздуха. Иллира почти не шевелилась, как и лежащий у нее на руках Артон.
Свежий ветер принес в Санктуарий прохладу: беззвучный поток прозрачных облаков стремительно бежал куда-то под луной.
Вероятно, была уже полночь или даже позже, когда высеченная лунным светом тень, махнув крыльями, присела у изголовья колыбели. Иллира склонила голову, позволяя ворону возвратиться.
Видение завяло, преобразилось, темнота исчезла. Девушка увидела лицо Зипа, его окутанный ночью алтарь и отпечаток Бога-Громовержца в затуманенных слезах своего сына.
У нее появилась надежда, когда Видение и видение стали одинаковыми, и там, где прежде был лишь сплошной мрак, проступила окаймленная серебром тропинка.
Ее замысел еще не сформировался окончательно, когда Иллира, положив ребенка обратно в колыбельку и поплотнее укутавшись в чужую шаль, не зажигая света, никем не замеченная, отправилась по темным коридорам Дома Сладострастия.
Было уже далеко за полночь, шум на Улице Красных Фонарей стих, луна исчезла. Со стороны порта наплывал туман, принесший темноту, тишину и опасность. Иллира, всегда испытывавшая нелюбовь к городу и выходившая на улицу по возможности редко, неожиданно для себя уверенно направилась к гарнизонным казармам, где жил ее сводный брат, капитан городской стражи. По пути она вспомнила все базарные слухи — насколько опасным стал теперь Санктуарий, когда к нему пробудился интерес стольких бандитов, воинов и наемников. Она также вспомнила, что ни одна С'данзо прежде не пользовалась Даром так, как это сделала она сейчас, направляемая им по улицам в кромешной тьме, полном одиночестве и абсолютной безопасности. Иллира хотела было проникнуться недоверием к сдержанному могуществу Дара, каким бы явным оно ни было, но ее сын еле дышал, испытав прикосновение какого-то неведомого Бога-Громовержца, и, уверенная в самом Взгляде, она отмахнулась от этих мыслей и спокойно продолжила путь, обходя сверкающие серебром отбросы.
— Ишад?
Иллира обернулась, не узнав ни имени, ни хриплого голоса, прошептавшего его. Глаза выхватили из тьмы оборванного нищего.
— Почему ты гуляешь одна в эту ночь? — спросил он.
Она тут же Увидела все о Моруте — царе нищих — и колдунье Ишад, за которую тот ее ошибочно принял. Иллира шагнула назад, а Морут попятился, ощутив, что она способна разглядеть в нем нечто такое, к чему была слепа даже колдунья. Новые возможности Дара уже стали привычными, и Иллира пошла дальше, не испытывая необходимости перенести Видение царя нищих в ворона, чтобы избавиться от него. Когда часовой у казарм окликнул ее, девушка так посмотрела на освещенное факелом лицо воина, что тот, смущенный собственной душевной наготой, отступил в сторону, впуская ее в помещение дежурного.
— Ситен? — окликнула Иллира, зная, что женщина находится в этой полной дыма комнате.
— Лира?
Оторвавшись от группы мужчин, женщина-наемница положила твердую властную руку на плечо С'данзо и отвела ее в угол.
— Лира, что ты…
Иллира посмотрела ей в лицо. Ситен на миг съежилась от страха и вспыхнула от ярости — на этот раз Иллире пришлось отвести взгляд.
— С тобой все в порядке? — спросила Ситен.
— Я должна видеть Уэлгрина.
— Он заступает на дежурство с рассветом и только что поднялся наверх, чтобы немного поспать.
— Я должна увидеться с ним — немедленно.
Ситен стиснула обшарпанный амулет.
— Лира, с тобой все в порядке?
— Я должна видеть своего брата, Ситен, — голос Иллиры дрожал от Видения и ее решимости переговорить с Уэлгрином до того, как восход прольет свет на алтарь Зипа.
Она подождала в кабинете командира, пока Ситен будила несчастного капитана. Он спустился в комнату, похожий на призрак с зелеными глазами, кипя яростью и сыпя угрозами, но Иллира спокойно встретила его взгляд с Видением в глазах.
— Мне нужна твоя помощь, — сообщила она своему ошарашенному суеверному брату. — Мой сын, которому вы дали ранканское гражданство, похищен.
— Стража патрулирует улицу Красных Фонарей, она в безопасности, как сам дворец, — начал защищать своих людей Уэлгрин, тем не менее привязывая кованые бронзовые латы к голени. — Ты сообщила им? Они искали?
— Им там нечего делать.
Отложив второй наголенник в сторону, Уэлгрин уставился на сестру.
— Иллира, что стряслось?
Теперь, когда она была рядом с братом, девушка почувствовала, что ее Видение становится не таким отчетливым. Она Видела, как он передает ее сообщение, но не Видела, как он приходит во главе своих людей к алтарю Зипа, чтобы уничтожить его.
— Один молодой парень пришел ко мне сегодня днем с рассказом об алтаре у Белой Лошади и духе Бога-Громовержца, которому он там приносит жертвы…
— Артон.., принесен в жертву?
Это было противозаконно, но тем не менее случалось.
Иллира покачала головой.
— Этот парень — обычно его зовут Зипом — внес своего грязного демона в мою жизнь. Он дотронулся до меня, а когда я отказалась, дух вселился в моего сына, и теперь Артон плачет черными слезами.
— Яд… Зип? — пристегнув второй наголенник, Уэлгрин улыбнулся, услышав имя парня. — Давно пора покончить с ним.
Нельзя допустить, чтобы пламя разгорелось в пожар. Я слышал, кое-кто из бейсибок умеет исцелять кровь. Если они вылечат ребенка Санктуария, это будет способствовать спокойствию…
Иллира обрушила на стол оба кулака. Ни Уэлгрин, ни Видение не шли в правильном направлении.
— Ты не слушаешь меня! Брат, в крови Артона нет яда. Его ищут духи. Духи богов, пробужденные на алтаре на берегу реки. Что ты сможешь сделать для Артона такого, чего еще не сделала я?
Что смогут сделать бейсибки с обнаженной грудью, когда дух Бога-Громовержца витает у алтаря, ожидая своего часа? Уничтожь алтарь, и я спасу своего сына.
Оглядев сестру с ног до головы, Уэлгрин оставил панцирь на столе.
— Иллира, мои люди бьются изо всех сил, чтобы удержать Лабиринт. В этом городе столько заговоров и убийств, что это невозможно даже представить, а ты хочешь, чтобы я таскался по болотам у реки в поисках груды замшелых камней? Если тебя беспокоит только алтарь, скажи Даброу — он разобьет его своей кувалдой.
— Я ничего не говорила Даброу.
Уэлгрин поднял брови, так как пребывал в полной уверенности, что у супружеской четы нет тайн друг от друга, и готов был уже задать новые вопросы, но Иллира отвернулась к очагу.
— Не знаю, почему я пришла за помощью к тебе, — обернувшись, она оглядела комнату. — Видение кончилось, и я не знаю, что делать дальше.
— Можешь подождать здесь, — почти ласково произнес Уэлгрин. — Я вернусь утром. А хочешь, я провожу тебя назад в Сладострастие, и ты побудешь там с Артоном.
Серебряная прозрачность Видения исчезла, Иллира и представления не имела, когда оно вернется. Сверхъестественная уверенность, которую оно вселяло, покинула ее. Казарма же пробудила в девушке слишком много жутких детских воспоминаний, чтобы принять предложение брата остаться здесь. Она попросилась обратно, и Уэлгрин, вызвав Ситен и двух стражников, пошел проводить ее. Вооружившись тяжелыми факелами, они двинулись в путь. Лишь небольшая стычка в одном из переулков задержала их.
— НФОС, — пробормотал Уэлгрин, когда возмутители спокойствия разбежались, но для Иллиры, почти не покидающей базара, это ничего не сказало.
Миртис встретила воинов кубками крепленого вина. Иллира сразу же поспешила в детскую; как она и ожидала, состояние ее сына не улучшилось. Вынув находящегося без сознания ребенка из кроватки, Даброу прятал его в своих объятиях, а Лилис, измученная и встревоженная необъяснимым поведением брата, с безумным видом сидела на полу, вцепившись отцу в ногу.
— Ты последовала интуиции С'данзо? — с обвинением в голосе спросил Даброу.
— Я подумала, что Уэлгрин сможет помочь, — сбросила с плеч плащ Иллира. — Он обещал, хотя не знаю, поможет это или же, наоборот, ухудшит положение. Будем молиться, это все, что нам осталось.
— Ты и молиться? — спросил ее супруг так, словно перед ним была незнакомка.
— Да — тому, кто хочет нашего сына.
Небо постепенно порозовело, потом стало ясно-голубым. Состояние Артона не ухудшилось, но и не улучшилось. Утомленные бессонной ночью, Иллира и Лилис приткнулись к кузнецу и задремали. Остальные дети, чтобы не беспокоить их, были уведены в дальнюю часть дома, оставив семью в молчаливом уединении.
Черная птица, не такая большая, как та, в которую Иллира превратила свое видение, но несомненно настоящая, шумно застучала в окно. Иллира проснулась в надежде, что это Дар возвратился к ней. Но не успела она разобраться, в чем дело, как в коридоре послышались шум и крики, завершившиеся появлением Верховного жреца Вашанки Молина Факельщика на пороге детской.
— Иллира, — позвал жрец, не обращая внимания на остальных.
Удивленная, девушка опустилась перед ним на колени: власть жреца была реальной, хотя бога его и не существовало больше.
— Как ребенок?
Она покачала головой, забирая Артона из рук Даброу.
— Все так же. Дышит, но и только. Откуда вы узнали? И почему вы здесь?
Молин издал сардонический смех.
— Обычно я не отвечаю на подобные вопросы. Я знаю, потому что взял за правило знать все, что происходит в Санктуарии, чтобы находить возможность управлять городом. Ты ходила в гарнизон. Ты сказала, что твоего сына «забрали». Ты говорила о духах и Боге-Громовержце, но не упомянула Вашанку. Ты хотела, чтобы твой брат расправился с алтарем, но всем остальным собиралась заняться сама. Говорят, у тебя есть легендарный Дар С'данзо, и я хочу знать, что именно ты Увидела.
Жрец, похоже, не удивился, когда Иллира в ответ лишь отчужденно уставилась в пол.
— Что ж, в таком случае позволь убедить тебя.
Ласково взяв за руку, он повел ее к крытому портику, где уже сидел ворон. Даброу поднялся было, чтобы последовать за ними, но двое немых из храма, вооруженные тяжелыми копьями, убедили его остаться вместе с детьми.
— Никто не предавал тебя, Иллира, и не предаст. Когда Уэлгрин рассказывает мне детали, он не видит всей картины целиком. Но ты.., я думаю, картина, которую видишь ты, даже полнее, чем моя. У тебя есть Дар, Иллира, и ты Видела Бога-Громовержца, ведь так?
— У С'данзо нет богов, — смущаясь, ответила девушка.
— Да, но, как ты сама призналась, что-то коснулось твоего сына. Это что-то связано с уже известными богами?
— Не с богами, с духами богов — гискуремами.
— Гискурем? — Молин со всех сторон обсосал это слово, и ворон тоже попробовал его на клюв. — Духи? Демоны? Нет, не думаю.
Вздохнув, девушка отвернулась, но заговорила громче, чтобы жрец услышал то, что до него не слышал ни один сувеш.
— Мы видим как будущее, так и прошлое. Люди сами творят богов. Если есть нужда в них или надежда на них, сначала появляются гискуремы, а потом боги — когда больше не остается нужды и надежды. Гискуремы похожи на людей, иногда в качестве их призываются демоны, и только когда они наполняются нуждами и надеждами всех людей, они становятся по-настоящему богами — существами более могущественными, чем люди и демоны. У народа С'данзо нет нужды в богах, поэтому мы и не вызываем гискуремов.
— Значит, Вашанка — не сын Саванкалы и Сабелии. Он — надежда и нужда первых битв, в которых сражались древние ранканские племена? — рассмеялся чему-то своему Молин.
— В определенной степени, да. Как правило, именно так и происходит, но трудно проследить прошлое настолько далеко, особенно в отношении такого бога, как Вашанка, — попыталась смягчить свое заявление Иллира. Ведь человек этот был жрецом Вашанки, и не стоило рассказывать ему о жизни и смерти его бога.
— Я полагаю, заглянуть в будущее проще. У моего бога сейчас не лучшие времена, не так ли, С'данзо? — голос Факельщика прозвучал резко, заставив Иллиру обернуться и посмотреть ему в лицо, хоть она и знала, что это чревато бедой. — Не притворяйся, С'данзо. Возможно, у тебя есть Дар, но я не был там. Вашанку вырвали из пантеона. Там сейчас властвует Ильс, но не думаю, что он и его семья смогут заполнить пустоту, оставшуюся после Бога войны. А ведь пустота есть, не так ли? Надежда? Нужда? Ранканского Бога-Громовержца, Бога Войны, Творца побед больше нет.
Кивнув, Иллира затеребила бахрому шали.
— Думаю, прежде такого никогда не случалось. Он менялся, рос, даже когда его заманили в ловушку и изгнали. Над Санктуарием словно натянута огромная сеть, жрец; она существовала еще до изгнания Вашанки, она есть и теперь. Многое нужно Увидеть, чтобы все стало понятно.
Иллира говорила с Молином как с обыкновенным клиентом, и на какое-то время тот оказался заворожен ею.
— Сколько надежды потребуется, С'данзо? Сколько нужды?
Может ли бог одного народа незаконно присвоить себе поклонение другого?
Казалось, жрец забыл про существование гадалки; сунув руку глубоко за обшлаг рукава, он достал лакомство для ворона, который послушно сел ему на руку. Когда Молин продолжил, его голос звучал спокойно.
— Я прибыл сюда вместе с принцем, собираясь воздвигнуть храм, когда в Рэнке только и говорили, что о войне с нисибиси, — неподходящее время для жреца-зодчего, который предпочитает закладывать фундаменты храмов, а не рыть подкопы под крепостными стенами. Все пошло наперекосяк. Внимание Вашанки должно быть привлечено к северу, войнам и армии, но Он был здесь почти все время, и этого я не понимал никогда.
Война приняла затяжной характер. Войска деморализованы, ропщут, бунтуют Император зверски убит вместе со всей своей семьей, и моей тоже — кого только смогли найти. Теперь войну ведет Терон, но положение стало еще хуже, и вовсе не потому, что новый император плохой полководец, а потому, что во всеми забытом захолустье Империи изгнан ранканский бог.
Санктуарием — этой помойной ямой Империи — досталось руководить мне, потому что никто больше не заинтересован в нем и не способен на это. Храм мой так и не был воздвигнут, а мой принц, единственный законный наследник трона Империи, живет без забот, хотя город заполонили тысячи бейсибцев, не считая змей, которые собираются ждать здесь вместе со своей императрицей, своим золотом и омерзительными обычаями, пока их богиня соблаговолит пошевелиться, чтобы принести им на блюдечке победу в войне, которую они сами не смогли выиграть у себя дома!
Он снова повысил голос, чем напугал ворона, который тут же клюнул кормящую его руку между большим и указательным пальцами.
— Я понял, что мне уже не суждено возвратиться назад, — продолжил жрец уже тише и стал перевязывать ранку, оторвав кусок ткани от рукава. — Точнее, я был вынужден признать, что Санктуарий — одно из самых забытых мест, созданных Творцом, — останется моим домом до самой моей смерти. Неосуществима моя мечта мирно скончаться в храме, в котором я родился.
Для С'данзо много значит Родина? Я родился в храме Вашанки в Рэнке. Моя плоть неразрывно связана с ним. Все части моего тела: глаза, сердце, внутренние органы — все, что я получил при рождении, — плоть от плоти храма и принадлежат ему. Гляди — птица клюнула меня, течет кровь, и на этом месте вырастет новая кожа. Кожа Санктуария, Иллира. Этот город для меня всегда останется лишь малой частицей, но для тебя — разве Санктуарий не внутри тебя, пусть ты и рождена С'данзо?
Жрец протянул ей руку, чтобы она посмотрела на его рану, выложив перед ней все аргументы, будто бы убеждал самого императора. Глаза их встретились.
— Иллира, если ты не поможешь мне, я не смогу помочь Санктуарию, а если я не смогу помочь Санктуарию, не будет иметь значения, спасешь ли ты своего сына. Используй свой Дар, посмотри вокруг. Есть надежда, нужда, есть огромная пустота там, где правил Вашанка.
Иллира отшатнулась от него.
— У С'данзо нет богов. Нам не важно, какой из гискуремов станет Гискурасом, новым богом, перед которым склонятся другие народы.
— До того как Вашанка был побежден, я устроил великий ритуал, посвященный ему, чтобы возвысить в его глазах Санктуарий и, сказать по правде, обрести над ним власть. Праздник Убийства Десяти и Танец Азиуны. Девушку изображала рабыня, обученная в храме в Рэнке, а Вашанкой был сам принц Кадакитис. Вероятно, это было мое самое большое подношение богу и самое неудачное. Девушка зачала и родила мальчика за две недели до того.., до того, как Вашанки не стало. Я думаю, ему сейчас столько же лет, сколько твоему сыну.
Это странный ребенок, подверженный вспышкам гнева и дурному настроению. Его мать и няньки, ухаживающие за ним, уверяют меня, что он ничуть не хуже, чем другие дети его возраста, но я в этом не уверен. Говорят, он одинок и отвергает всех детей из дворца, которых к нему приводят. Полагаю, мальчик сам должен выбрать себе товарищей — и вот сегодня утром я слышу о твоем сыне… — он умолк, ожидая ответа, но Иллира Ничего не сказала на это. — С'данзо говорят только за деньги, и мне нужно дать тебе древнюю илсигскую монету, как это сделал вчера тот парень?
Скажи, будет ли твой сын товарищем последнему сыну Вашанки?
Может, он новый бог, которому я должен служить, или же Гискурас какой-то другой надежды, которого я должен уничтожить…
— Почему вы спрашиваете меня о таких вещах? — беспомощно произнесла Иллира, чувствуя, что слова жреца пробудили в ней Дар.
— Я был Верховным жрецом и зодчим Вашанки. И я по-прежнему Верховный жрец и зодчий Бога-Громовержца — но я должен знать, кому я служу, Иллира. И если я хочу вернуть взаимопонимание Бога войны с его народом, я могу отнести твоего сына на тот алтарь и принести его в жертву; или взять его во дворец подпитывать как сына бога вместо того ребенка, который сейчас находится там. Скажи, какой выбор я должен сделать?
Иллира Увидела все возможности Верховного жреца и богов, тревожно взирающих на то, как гискурема втягивают в водоворот надежд и нужд Санктуария. Паутина смятения, которую она Видела над городом, сосредоточилась над тем местом, где когда-то хил Вашанка, и все колдовство управлялось надеждами и нуждами, которые вобрал в себя внезапно появившийся новый Бог-Громовержец.
Иллира зажала уши руками, не сознавая, что кричит. Когда девушка очнулась, она нашла себя лежащей на земле под портиком, холодные руки Миртис прижимали к ее лбу влажную тряпку. Даброу недобрым взглядом смотрел на жреца.
— Она — сильная женщина, — сообщил Факельщик кузнецу — бог войны не выбирает слабых вестников, — он повернулся к Иллире. — Я не дал имени последнему сыну Вашанки; у меня просто не нашлось подобающего. Теперь, полагаю, мы устроим торжественный обряд наречения и назовем его Гискурасом — по крайней мере до тех пор, пока он сам не выберет себе другое имя.
И, Иллира, надеюсь, твой сын будет присутствовать на этом обряде.
Щелчком пальцев подозвав слуг, он не прощаясь покинул портик, а огромный ворон, роняя перья, взлетел на крутую крышу Дома Сладострастия.
— Что я ему сказала? — спросила Иллира, хватая Даброу за руку. — Он не заберет Артона? Я ведь не говорила этого, правда?
Она ни за что на свете не отдаст сына жрецу или богам, даже несмотря на то, что в просьбе Факельщика блестит серебро истинного Видения. Но С'данзо не признают вмешательство богов.
Если понадобится, они покинут город, выскользнут ночью, как это сделали Шедоуспан и дочь Лунного Цветка, пусть даже Факельщик объявил, что никто больше не покинет Санктуарий без его позволения.
Пока Иллира беседовала с жрецом, Миртис удалось заставить мальчика проглотить немного жидкой овсяной каши с медом, но, возвращая ребенка в руки матери, хозяйка заведения дала ясно понять, что не надеется на то, что ребенок выживет, а учитывая интерес к нему со стороны жреца, она не хочет, чтобы тот умирал в Доме Сладострастия.
— Мы заберем его с собой, — просто ответил Даброу, собрав заодно и дочь и отправляясь на улицу. — В любом случае дольше в Санктуарий оставаться нельзя.
За годы труда Даброу и Иллира скопили кубышку монет, которая была спрятана там, где фундамент кузницы переходил в наружную стену их жилища. Но с приходом бейсибцев и появлением их золота даже этот благородный металл потерял ту цену, которую имел прежде, и молодая пара не могла позволить себе даже день безделья. Когда они шли домой, со стороны порта налетел ураганный ветер, принеся с собой ливень, который не был бы чем-то необычным в приморском городе в это время года, если бы капли дождя, бьющие по лицу Артона, вместо того чтобы смыть мутные слезы, не сделали их еще темнее. Иллира крепче прижала сына к груди и побежала через опустевший из-за непогоды базар.
Сплетникам и болтунам Санктуария потребовалось лишь несколько дней, чтобы связать воедино посещение Молином Факельщиком Дома Сладострастия, непрекращающийся яростный шквальный ветер и маленького мальчика-С'данзо, молча проливающего окрашенные бурей слезы. Из уст в уста передавались также рассказ о том, как кто-то подбросил недружественную змею в опочивальню змеиной шлюхи-императрицы, по ходу дела легко приукрашиваемый интимными подробностями, и более жуткая история о полуразложившихся трупах, разгуливающих по закоулкам Подветренной. Но когда на пятый день буря швырнула сотни рыб, некоторые размером с локоть, на лестницу так и недостроенного храма Вашанки, о них забыли, и все внимание жителей сосредоточилось на кузнеце, гадалке и их маленьком сыне.
— Говорят, это из-за нас, — сказал подмастерье как-то вечером, когда огонь уже был потушен на ночь, а на плите бурлила похлебка. — Говорят, это он, — вымолвил мальчишка, опасливо взирая на кроватку Артона.
— Просто пришло время штормов, и ничего больше. Об этом забывают каждый год, — ответил кузнец, стискивая железными пальцами плечо парнишки.
Подмастерье дальше ужинал молча, больше напуганный редкой вспышкой гнева Даброу, чем необычностью ребенка, но свою подстилку разложил как можно дальше от кроватки и, перед тем как отвернуться к стене, призвал на помощь всех богов, каких только смог вспомнить. Иллира не обратила на него внимания.
Она думала лишь об Артоне и овсяной каше с медом, которую, как она надеялась, ей удастся заставить его проглотить. Даброу, хмурясь, сидел на своем стуле до тех пор, пока парень не начал тихо сопеть.
Одинокий порыв пронесся по базару, затем, без предупреждения, по стенам и ставням забарабанил дождь. Задув свечу, Иллира уставилась в никуда.
— Опять слезы? — спросил Даброу.
Девушка кивнула, и тут же слезы покатились у нее самой.
— Лира, парень прав: люди собираются у лавки Слепого Якова и пялятся на кузницу со страхом в глазах. Они не понимают — и я не понимаю. Я никогда не вмешивался в твои дела, в карты и твой Дар, но, Лира, нам нужно что-то предпринять, иначе весь город поднимется против нас. Что случилось с нашим сыном?
Великан не шелохнулся, и голос его не потерял размеренной мягкости, но Иллира смотрела на него побелевшими от ужаса глазами. Поискав в памяти подходящие слова и не найдя их, она нетвердой походкой прошла через комнату, рухнув кузнецу на колени. Дар обнаружил жуткие вещи, но ничто не напугало девушку так, как выражение муки на лице мужа. Она рассказала ему все, что произошло с того момента, как сувеш поведал ей свой рассказ.