Асс Павел Николаевич. Смерть Билла Штоффа

   – В натуре, - без раздумий согласился Шлезинский. - Только мы с "Левым рейсом" сейчас альбом пишем. И денег у меня нет.
   – Деньги есть у нас, - сказал Дамкин. - Мы недавно с Арнольдом сто пятьдесят экземпляров "Билла Штоффа" продали. Денег, правда, не сильно много... Но это фигня! Можно поехать хоть сегодня!
   – Ну? - спросил Стрекозов у Сократова.
   – Как я и говорил, никакого абстрактного мышления, - отозвался тот, прикуривая сигарету. - Я же не имел в вижу, что именно вы поедете в Гурзуф. Вы - бездельники. У вас работы нет, вполне естественно, вы можете поехать. А вот возьмем, к примеру, меня или программиста Карамелькина... Кто нас отпустит с работы?
   – Ну, насчет Карамелькина ты брось! - сказал Дамкин. - Без него на его работе обойдутся запросто. Даже никто не заметит, что Карамелькин отсутствовал недели три.
   – Рассказывайте! - усмехнулся Сократов.
   – Спорим? - вскочил азартный Дамкин. - На пузырь коньяка!
   – Не буду я спорить, - сказал Сократов. - Вот послушайте лучше еще один анекдотец. Встречаются два еврея. Один говорит: "Мне кажется, что среди коммунистов - одни евреи". Другой задумчиво поковырял в носу и говорит: "Ты что, Абрам, икры обожрался? По твоему получается, что мы сами себе платим партийные взносы?"
   – Господи! - вскричал Шлезинский, словно ужаленный в интимное место. Как же меня достали эти евреи!
   – А еще есть жидо-масонский заговор! - шепотом произнес Стрекозов.

Глава из романа
Шлезинский в Израиле

   – Значит, еврейский вопрос тебя не волнует?
   – Ясный пень! Меня и женщины уже не волнуют!

П. Асс, Н. Бегемотов "Корейский вопрос"

   Музыкант Шлезинский проснулся с чувством глубокого похмелья. Вчера он с друзьями обсуждал поездку на юг, и чтобы голова работала получше, постоянно прикладывался к бутылке русской водки, а после этого к армянскому коньяку.
   Лето обещало быть удачным.
   Шлезинский зевнул и выполз из-под одеяла. Он обнаружил себя в неизвестном месте. Обычно Шлезинский спал на надувном матрасе, укрываясь спальным мешком, а тут - кровать, чистое накрахмаленное белье, одеяло!
   – Где это я? - подумал Шлезинский. Было похоже, что в гостиничном номере.
   – Что я здесь делаю? - снова спросил себя музыкант. Видимо, именно здесь он провел эту ночь.
   Шлезинский встал, нашел свою одежду и быстро облачился, после чего прошел в ванную и умылся. В ванной на полочке стояли разные тюбики и баночки с надписями на неизвестном языке. Шлезинский нашел одеколон и, пользуясь моментом, щедро побрызгал им на себя.
   – Как же я сюда попал? - Шлезинский почесал нос. - Похоже, я снял какую-то женщину, и она сюда меня привела. Но где она?
   Неожиданно раздался стук в дверь.
   – Входите! - предложил Шлезинский.
   В комнату вошли двое со всеми национальными признаками еврейской национальности. Дружелюбно улыбаясь, они приблизились к Шлезинскому и что-то жарко заговорили на неизвестном языке.
   Шлезинский сначала кивал головой, но потом решил признаться, что не понимает ни слова.
   – Я не понимаю! - развел он руками.
   Двое в удивлении переглянулись.
   – Ну что же вы, господин Шлезинский! - перешел на русский язык один из гостей. - Эмигрировали в нашу страну и не выучили наш язык? Разве ваша мама не обучила вас ивриту? Или как?
   У Шлезинского отвисла челюсть.
   – Может быть вы и в синагогу не ходили? - язвительно спросил второй гость. - Может вы и обрезание не делали?
   Шлезинский остервенело замотал головой.
   – Не обучила! Не ходил! Не делал! - признался музыкант. - Где я нахожусь?
   – Как где? Он еще спрашивает! - воскликнул первый. - В Иерусалиме, естественно!
   – Быть того не может! Какого хрена я тут делаю?
   – Вы стали гражданином Израиля.
   Шлезинский в изнеможении повалился на кровать, по его лицу ручьями тек пот. Музыкант вытерся рукавом.
   – Я - поляк! - заорал он. - Я - антисемит! Я вас, жидов, терпеть не могу!
   – Ничего страшного, - кивнул израильтянин. - Я - тоже в душе антисемит. Ну и что?
   – Нас ждет внизу машина, - сообщил его приятель. - Вы, наверно, помните, господин Шлезинский, что вам надо получить паспорт?
   – Какой на фиг паспорт! - чуть не плакал музыкант. - Не хочу я быть евреем!
   – Я тоже не хочу, - флегматично молвил еврей. - Но вы сами попросили политического убежища, в СССР вам теперь обратной дороги нет.
   – Как я здесь вообще оказался?
   – Вы приехали с друзьями в туристическую поездку по приглашению господина Сократовича, - доброжелательно ответили ему.
   – Какого Сократовича? Не знаю никакого Сократовича!
   – Это двоюродный дядя вашего друга Сократова.
   – Вы меня разыгрываете! - понял Шлезинский и, вскочив с кровати, бросился к окну. За окном в мареве летней жары перед его изумленным взором расстилался Иерусалим.
   – Это не розыгрыш, - еврей похлопал Шлезинского по плечу. - Я, действительно, гражданин Израиля, зовут меня Исхак Рабинович, а это - Абрам Кацман. Мы - сотрудники Отдела Эмиграции из Советского Союза.
   – Если я приехал сюда с друзьями, то где мои друзья? - хитро прищурившись, спросил Шлезинский.
   – Их виза кончилась, - заявил Рабинович. - Они вернулись в СССР.
   – А я?
   – А вы остались. Шлезинский, перестаньте валять дурака! Неужели вы ничего не помните?
   – Нет!
   – У вас оказались еврейская бабушка и к тому же еврейский дедушка.
   – Не может быть! Я - поляк!
   – Вы - польский еврей, ваши предки эмигрировали из Польши в Россию. Приехав в Израиль, вы ощутили свои еврейские корни и здраво решили остаться на исторической родине. С чем вас и поздравляем-с!
   Шлезинский застонал.
   – Но я не хочу оставаться! Это я, наверно, спьяну! У меня провалы памяти!
   – Ничего страшного, - сказал Кацман. - У нас хорошие врачи. Излечат вас и от провалов, и от алкоголизма.
   – Да вы все обалдели! Я не хочу жить среди евреев! Тут какая-то ошибка! Вы меня под гипнозом заставили попросить политического убежища! Я пожалуюсь в КГБ, меня спасут, я здесь ни за что не останусь...
   – Это ваше право, - пожал плечами Рабинович. - Израиль - свободная страна. Получите паспорт и можете вернуться в свой СССР. Если вас, конечно, пустят.
   Шлезинский задумался. Положение с каждой минутой становилось все серьезнее.
   – Хорошо, - сказал он. - Поехали, получим ваш паспорт.
   – Вот и славно! - кивнул Кацман. - А по пути заедем в Министерство Обороны, там для вас оформили военный билет.
   – Что?
   – Военный билет. Как вы, наверное, знаете, каждый гражданин Израиля должен отслужить три года в нашей национальной армии. По возрасту вы еще подходите. Вам выдадут военный билет и паспорт, солдатскую форму и ружье. Вы будете нести почетную обязанность в Палестине. Там сейчас как раз чем-то недовольны арабы.
   Шлезинский в ужасе закрыл глаза.
   – Я и дома-то еле-еле отвертелся от армии! - заорал он. - Еще мне не хватало тут сапоги носить!
   Музыкант вскочил и, схватив стул, кинул его в окно. Посыпались осколки, Шлезинский рыбкой нырнул в оконный проем и, падая вниз, обнаружил, что его гостиничный номер находился на восемнадцатом этаже.
   "Какой облом!" - мелькнула в его голове последняя мысль, и Шлезинский проснулся.
   Значит, это все был только сон!
   Как хорошо, что это был сон!
   Он подпрыгнул на надувном матрасе и вскричал:
   – Карамелькин! Я в Москве!
   – И я тоже, - недовольно буркнул программист, проснувшись от неожиданного вопля Шлезинского.

Глава следующая,
в которой радушный Карамелькин встречает гостей

   Иногда приходится быть полным придурком, чтоб понравиться какому-нибудь Тараканову...

Дамкин, Стрекозов "Толстая книга"

   Дамкин и Стрекозов возвращались из магазина домой. В сумке Дамкина глухо стучали друг о друга бутылки пива. Стрекозов, размахивая руками, разглагольствовал на тему поездки в Гурзуф. К путешествию на юг было почти все готово. Деньги, заработанные на продаже "Билла Штоффа", литераторы спрятали в ящик стола, заперли на ключ и, чтобы не было искушения их потратить, выбросили ключ в мусоропровод.
   – Когда поедем на вокзал, - рассуждал Дамкин, - сломаем у ящика замок.
   Стрекозов считал, что денег для поездки на юг достаточно, но для хорошей поездки на юг маловато.
   – Денег никогда много не бывает, - согласился Дамкин, внимая соавтору. - Их всегда или мало, или очень мало.
   – Или совсем нет, - добавил Стрекозов. - Но у меня есть парочка идей, где еще нарыть деньжат.
   – И где же?
   – У нас была классная идея охраны ёжиков. Почему бы не провести открытое заседание Общества Охраны Ёжиков, на которое пригласить всех наших друзей и собрать с них добровольные пожертвования на охрану Гурзуфских ёжиков?
   – Умно! - похвалил Дамкин.
   – Смотри, Шлезинский!
   Навстречу литераторам шагал задумчивый музыкант Шлезинский. Ничего не замечая вокруг, он чуть было не наткнулся на Дамкина и Стрекозова.
   – А! Привет, ребята...
   – Чего такой мрачный?
   – Да так, - замялся Шлезинский. - Карамелькин меня слегка достал. Хочу снова к Бронштейну переехать.
   – Странно, - заметил Стрекозов. - Раньше ты доставал Карамелькина, и он тебя прогонял к Бронштейну. Что случилось?
   – Этот урод недавно прочитал поучительную книжку по психологии и после этого твердо решил, что не будет больше ни на кого обижаться, когда над ним подшучивают, а начнет новую жизнь. Теперь ему в голову запало, что новая жизнь должна заключаться в том, чтобы подшучивать над своими друзьями. А так как я живу к нему ближе всех, то мне сильнее всех достается.
   – В чем это заключается?
   – Ну, например, вот. У Карамелькина появилась очередная гениальная мысль. Чтобы не стоять в переполненном вагоне, он взял у меня складной стульчик, на котором я обычно сидел, выступая на Арбате, и стал ездить с ним в метро. Когда не было мест, Арнольд садился на него. А сидя, он занимал гораздо больше места, чем стоя, за что его раза два побили пролетарского вида мужики, причем после второго раза отняли стул.
   – Значит, тебе теперь сидеть не на чем? - посочувствовал Стрекозов. Но ты не огорчайся. Когда у тебя будет день рождения, мы тебе подарим новый стульчик.
   – Да если бы только это! - махнул рукой музыкант. - Стульчик я бы пережил, но вот его шутки меня просто достали. Юмор у Карамелькина весьма своеобразный. Зайдите как-нибудь к нему в гости, сами увидите!
   – Надо будет посмотреть на нового Карамелькина, - решили литераторы и, не откладывая дела на потом, развернулись и пошли в гости к своему другу.
   Вскоре литераторы сидели у него на кухне.
   – Пиво будешь? - спросил Дамкин, вытаскивая бутылку.
   – Нет, - отказался Карамелькин. - Мне сегодня на тренировку. Я теперь занимаюсь с японским сэнсеем.
   – А он лучше, чем тот китаец?
   Программист поставил на плиту чайник, выставил на стол банку растворимого кофе, коробку сахара, вытащил из шкафчика батон белого хлеба и баночку айвового повидла.
   – Конечно, лучше! Вы же видели, как я на Арбате избивал этих хулиганов. На прошлом занятии сэнсей похвалил меня, сказал, что я - лучший его ученик! - гордо сообщил Карамелькин. - Еще немного и мне присудят пояс.
   – Часовой?
   Карамелькин неожиданно для литераторов доброжелательно рассмеялся.
   – Хорошая шутка!
   Чайник закипел. Программист снял его с плиты и поставил на деревянную подставку.
   – Кофе и сахар накладывайте сами. Кофе - это вещь интимная.
   – А сахар - общественная? - поинтересовался Дамкин.
   – Карамелькин, - спросил Стрекозов, переводя разговор на интересующую его тему. - А где Шлезинский?
   – Гуляет где-то, - небрежно отмахнулся Карамелькин. - С ним тут недавно интересный случай произошел! Я оборжался!
   – Расскажи!
   – Я об этом случайно узнал... У нас в НИИ работают две лаборантки Лена и Таня. Они обе иногородние и снимают квартиру на двоих. Шлезинский долго клеил Лену и, наконец, уломал: она пригласила его в гости. Шлезинский захватил гитару, купил бутылку шампанского и отправился к ним. В комнате у девушек стоял белый рояль, на котором играла Таня, готовясь поступать в консерваторию. Шлезинский играл то на гитаре, которую он захватил с собой, то на этом рояле, пел песни, ухаживал за девушками, вы ведь знаете, какой он дамский угодник!
   – Знаем, - сказал Дамкин.
   – Весь вечер Шлезинский думал, что ему удастся соблазнить Лену и с ней переспать. Когда же выяснилось, что Лена не собирается уступать его притязаниям, было поздно, метро закрылось, на такси денег не было, и девушки из жалости разрешили ему переночевать у них. Так как кровать в квартире была одна, постелили Шлезинскому на рояле, - Карамелькин заржал. Вы помните, у меня он спит на надувном матрасе?
   – Помним, - сказал Стрекозов.
   – Ночью Шлезинский захотел в туалет. Забыв спросонья, что он в гостях, Шлезинский, думая, что спит на своем матрасе, который лежит прямо на полу, попытался встать и грохнулся с рояля на пол. Рояль ведь стоит на высоких ножках, - всхлипывал Карамелькин. - Понимаете?
   – Понимаем, - серьезно сказали Дамкин и Стрекозов.
   – Мало того, что он сам упал. Шлезинский в темноте рукой зацепился за высокие книжные полки, которые не замедлили на него обрушиться! Девушки, которые не поняли, что происходит, и так же спросонья решили, что к ним забрался вор, громко завизжали, вскочили с кровати, схватили первое, что попалось под руку, а попалась гитара Шлезинского, и этой гитарой заехали ему же, Шлезинскому, по голове!
   Карамелькин весело хохотал, литераторы молчали.
   – Разве это не смешно? - отдышавшись, спросил программист. - Дали Шлезинскому по чайнику, сломали гитару и при этом не дали!
   – Карамелькин, у человека горе, - сказал Дамкин. - А ты ржешь, как конь.
   – Представь, что тебя так, - подхватил Стрекозов. - Это же тема для рассказа ужасов!
   – Со мной такого не могло бы случиться, - заявил Карамелькин. - Я женщин к себе домой вожу!
   – Но ведь Шлезинскому ты не разрешаешь водить женщин?
   – Ясное дело! Еще мне не хватало тут бордель устраивать. Он приведет бабу, значит, им надо кровать уступить, а на надувном матрасе я спать терпеть не могу!
   Карамелькин положил себе в чашку две ложки кофе, два куска сахара и залил все это кипятком.
   – Кстати, когда мы едем на юг? - поинтересовался он.
   Дамкин и Стрекозов переглянулись.
   – Скоро, - сказал Дамкин. - У нас еще есть несколько дел, которые займут несколько дней.
   – А билеты вы купили?
   – Пока нет.
   – Надо бы заранее купить, а то плохие места будут. Не люблю сидеть около туалета.
   – А ты тут при чем? Ты разве с нами поедешь?
   – Как! Разве вы забыли, что я еду с вами? Мы же договаривались! возмутился Карамелькин. - Я для вас сто пятьдесят штук "Билла Штоффа" отксерил!
   – Да ладно, Карамелькин, не обижайся, мы пошутили, - успокоил программиста Стрекозов. - Мы проверяли твою способность понимать юмор. Шлезинский говорил, что ты теперь сам над всеми подшучиваешь и ни на кого не обижаешься!
   – А я и не обиделся! Я тоже пошутил, а вы поверили, что я обиделся! Карамелькин принужденно рассмеялся.
   – Да! - вспомнил Дамкин. - Мы тебя еще за ксерокс не поблагодарили! Спасибо тебе, Карамелькин!
   – Не за что! Хотите, еще штук сто отксерю.
   – Это было бы неплохо. А шеф тебя за использование служебного ксерокса в личных целях не поимеет?
   – Нет! Во-первых, он не узнает! А во-вторых, мы с шефом теперь друзья! Я ему недавно помог его "Запорожец" из канавы вытащить...
   – Руками?
   – Ну не ногами же! - всхрапнул Карамелькин. - У меня с шефом теперь настолько хорошие отношения, что я могу на работе хоть на голове стоять!
   – А это входит в обязанности программиста? - спросил Стрекозов.
   – У Карамелькина с шефом настолько хорошие отношения, что он может спокойно нагадить у него в кабинете, - пошутил Дамкин.
   – Ну, типа этого, - рассмеялся Карамелькин. - Да, кстати, я тут такую знатную шутку отмочил со Шлезинским, вы ухохочитесь!
   Карамелькин сделал довольное лицо, обрадовавшись тому, что вспомнил это происшествие.
   – Недавно у нас на две недели отключили горячую воду, и мы со Шлезинским решили пойти в баню. Взяли с собой веники березовые, пиво, воблу. Попарились там вволю, вышли в предбанник, тут Шлезинский смотрит, а у него кроссовок нет! Украли! Как он ругался! Полчаса распинался о том, какие в этой стране сволочи живут! "Да лучше я в Израиль эмигрирую, чем в этой стране в баню буду ходить!" - орал он. Затем пошел ругаться с заведущим, писал какие-то заявления. Наконец, ему одолжили какие-то драные тапочки, он в них еле-еле до дома доехал.
   – Ну, и что в этом смешного?
   – Как что! - удивился бестолковости Дамкина программист Карамелькин. Это же я его кроссовки спрятал! Представляешь, он бегает их ищет, а они преспокойно у меня в сумке лежат!
   – Так это ты их взял?
   – Ну! - Карамелькин смеялся, размазывая по лицу слезы. - Дома я ему кроссовки, конечно, отдал. Держи, говорю, Шлезинский, свои кроссовки и, когда ходишь в баню, всегда привязывай их на шею!
   – И как на это Шлезинский отреагировал?
   – Да ну его! Вместо того, чтобы сказать мне "спасибо" за сохранность его обуви, обиделся, обозвал нехорошим словом. До сих пор на меня дуется... Совсем он шуток не понимает!
   Жизнерадостно хрюкнув, Карамелькин допил кофе.
   – Да-а! - протянул Дамкин. - Ладно, спасибо за кофе, нам пора.
   – Заходите еще, - радушно пригласил программист.
   – Непременно, - отозвался Стрекозов.
   Литераторы вышли на лестничную площадку.
   – У Карамелькина появилось чувство юмора, - прокомментировал изменения, произошедшие в Карамелькине, Дамкин. - Но оно у него свое!
   – Опасно его с собой на юг брать, - сказал Стрекозов. - Пойдешь ночью голым купаться, а он одежду украдет!
   – Лично я его и раньше не собирался с собой брать, а теперь и подавно, - сообщил Дамкин. - Уедем потихоньку на юг, а ему потом скажем, что это такая шутка была, авось не обидится!

Глава следующая,
в которой Дамкин и Стрекозов пьют 777-ой портвейн с умным журналистом Бамбуковым

   ...это был типичный журналист с его раздвоенностью и цинизмом.

Сергей Довлатов "Компромисс"

   Стрекозов вернулся домой из магазина, размахивая сумкой, из которой торчали батон хлеба, батон колбасы и горлышки двух кефирных бутылок.
   – Где тебя носит? - спросил Дамкин. - Тут мужик один звонил, Бамбуков его фамилия, из журнала "Наша смена". Он читал "Билла Штоффа", и теперь в полном восторге! Хочет взять у нас интервью.
   – А у нас оно есть?
   Через два часа литераторы вылезли из троллейбуса напротив четырехэтажного здания из красного кирпича, покрашенного в желтый цвет и украшенного вывеской "Наша смена".
   За дверью под жизнерадостным плакатом "Развитой социализм в СССР - это факт!" сидел строгий усатый милиционер с квадратным лицом. Последняя буква в лозунге была лишней, но произнести получившуюся фразу Дамкин не успел, потому что милиционер отложил в сторону журнал "Здоровье", в котором он искал смешные картинки с голыми женщинами, но не нашел, и спросил:
   – Куда?
   – К Бамбукову. Комната 305.
   – Зачем?
   – Он хочет взять у нас интервью.
   – Когда?
   – Полчаса назад.
   – А как ваши фамилии? Документы у вас есть? А хотя, ладно, проходите.
   Бамбуков, взлохмаченный и подвижный, сидел на стуле и на огромной электрической пишущей машинке печатал какую-то статью. С интеллигентным выражением на лице журналист сказал вошедшим:
   – Отцы! Пять минут, и мы спускаемся вниз пить портвейн!
   – С милиционером?
   – Нет, со мной, - сказал Бамбуков, продолжая стучать по клавишам. Внизу у нас классный бар! Еще один абзац... "Коммунистическое сознание это духовная необходимость для советского человека"... Господи, какое дерьмо!
   – А зачем пишешь? - спросил бескомпромиссный Стрекозов.
   – Иначе на что бы я пил портвейн? - честно ответил Бамбуков и, ухватив литераторов под руки, повел их в подвальчик при редакции журнала "Наша смена".
   Возле стойки, на которую скучая облокотился упитанный до колобковости бармен, возникла неловкая пауза.
   – Какой ты будешь брать портвейн? - спросил у Бамбукова Дамкин.
   – Какой вы купите, такой и выпью.
   – А я думал, нас тут угостят.
   – Кто у кого берет интервью? - сурово спросил Бамбуков.
   – Логично, - согласился Дамкин, доставая последние десять рублей.
   Взяв две бутылки 777-го портвейна, все уселись за столик у окна.
   – Отцы! Читал я вашего "Билла Штоффа" - это нечто! У вас когда-нибудь брали интервью?
   – Мы каждое утро берем друг у друга интервью, - ответил Дамкин.
   – Тогда первый вопрос...
   Бамбуков задумался и завертел в руках бутылку портвейна.
   – У вас штопора нет?
   – Это хороший вопрос, - нашелся Стрекозов. - Как-то у греческого философа Сократа спросили, почему он не живет в бочке, как это делает философ Диоген. На что Сократ ответил, что вдвоем с любовницей они там не поместятся.
   – Так Сократ был гомосексуалистом, - сказал образованный Бамбуков. - У него должен был быть любовник... Забыл, как его звали.
   – Это была вовсе и не его любовница, а Диогена. Сократ ее терпеть не мог...
   – К чему, собственно, вы завели разговор о Сократе?
   – А на фига ты спрашиваешь штопор, когда бутылки с портвейном нужно открывать ножом?
   – Вам, специалистам, видней, - сострил Бамбуков. - Наливай полнее.
   Портвейн был красным, вкусным и нажористым.
   – Ты интервью на магнитофон будешь писать или в блокнот? - спросил Стрекозов.
   – У меня память хорошая, я запомню!
   – Везет людям, - Дамкин отпил портвейна. - А у меня память дырявая, как дур-шланг.
   – Традиционный вопрос, - продолжил Бамбуков. - Как у вас получается писать вдвоем? Как у братьев Ильфа и Петрова?
   – А как они писали?
   – Один бегал по редакциям, другой охранял рукопись от других братьев.
   – Понятно. Мы оба бегаем по редакциям, поэтому рукописи у нас постоянно воруют.
   – Наливай, - перебил Дамкина Стрекозов.
   – А какие-нибудь неукраденные романы или рассказы у вас еще остались?
   – Ясный пень! - воскликнул Стрекозов и достал из сумки толстую папку с золотыми словами "На подпись". - Можешь полистать.
   – Наливай, - согласился Бамбуков, бережно принимая тяжелую папку.
   Зашуршали страницы. Журналист время от времени всхрапывал, посмеивался и щедро похваливал:
   – Обалдеть! Гениально! Блеск! Я сейчас умру!
   Польщенные Дамкин и Стрекозов, скромно потупившись, отхлебывали портвейн, в глубине души соглашаясь с умным и все понимающим Бамбуковым.
   – Слушайте, отцы, давайте я вам найду издателя!
   – Давай! - кивнул Дамкин. - Издадим, гонорар получим и еще раз с тобой портвейна попьем!
   – Надо бы тебе побыстрее у нас интервью взять, - сказал Стрекозов. - А то мы напьемся сейчас как свиньи, двух слов связать не сможем.
   – Что вы волнуетесь? Я сам прекрасно придумаю это интервью. Разве вы не знаете, как это делается? - Бамбуков прищурился и вальяжно развалился на скрипящем стуле. Обнаружилось, что у журналиста расстегнута ширинка, но сам он этого не замечал, а литераторы постеснялись сказать. - Точно так же я брал интервью у четырех политиков, троих музыкантов, двух председателей колхозов и даже у одного космонавта...
   – А куда он летал? - спросил Дамкин.
   – Никуда. Это был космонавт запаса.
   – Но ведь такое интервью будет враньем! - возмутился Стрекозов.
   – Ну и что? - удивился Бамбуков. - Ничего страшного, просто работа такая. Вы же сами все в своих романах придумываете, значит, врете!
   – Логично, - согласился Стрекозов.
   – Тогда наливай.
   – Ничего не осталось. Чем вкуснее портвейн, тем он быстрее кончается, - горько сказал Дамкин.
   – Надо еще взять, - предложил Бамбуков.
   – Тут ты прав. Твоя очередь.
   – А кто у вас интервью берет?
   – Так ты же его сам напишешь!
   – Логично, - вздохнул Бамбуков и пошел за портвейном.
   Через минуту он снова взялся за папку. Сразу было заметно, что после покупки портвейна настроение журналиста изменилось в критическую сторону.
   – Так себе, в общем-то, рассказы... Вот это ничего, но все равно средненько... Такое я еще в школе писал...
   – Ладно тебе, дома почитаешь, - Дамкин налил портвейна себе и Стрекозову. - Давай просто о жизни поговорим.
   – Наливай, - согласился Бамбуков, откладывая папку. - Когда я брал интервью у Окуджавы, мы тоже говорили о жизни... О! - закричал он, завидев вошедшего в бар мужчину в темно-полосатом костюме с двумя барышнями. Мартыныч! Знакомься! Это Дамкин и Стрекозов, авторы "Билла Штоффа"! Я у них интервью беру.
   – Очень приятно, - полосатый костюм пожал руку Дамкину. - Читал. Рад. И сегодня вечером обязательно перечитаю.
   Бамбуков вытащил пачку сигарет и закурил. Дамкин также угостился сигаретой и, выпуская струйки дыма, они немного помолчали.
   – Отцы! Ну, а все-таки, как вы пишете? Откуда берете такие веселые сюжеты?
   – Что увидим, о том и пишем. Пообщаемся разок, допустим, с Карамелькиным, и готов рассказ...
   – Но у вас в рассказах такие великолепные навороты, которых в жизни не бывает!
   – Ну, на то это и рассказ. Привираем маленько, конечно.
   – А это интервью опишете?
   – Зачем? Интервью ты опишешь, а мы напишем рассказ про журналиста Бамбукова, только назовем его как-нибудь иначе. Например, Буковым.
   – Лучше Бамбукером. Хорошая фамилия - Бамбукер. Звучная!