Страница:
Но сейчас Джасс не рискнула спорить, свернулась клубочком и могла только видеть четкий черный профиль Альса на фоне света в дверном проеме. Эльф смотрел в пространство, не шевелясь и даже, кажется, не моргая. Видят боги и демоны, он был ослепительно красив в своем душевном и мыслительном напряжении.
Впрочем, как-то за подобные мысли, только высказанные вслух, ее уже один раз высмеял Унанки.
– Кто? Альс – красивый? – хмыкнул он. – Красивый у нас Сийгин. Я тоже красивый. Все остальные так себе.
– Ты самовлюбленный дурак, – обиделась она не на шутку.
– Я понимаю, ты его любишь, но я-то могу быть объективным, – не понял эльф. – Ирье даже не симпатичный. Если уж использовать ваши человеческие понятия и термины.
– А по-вашему, по-эльфячьи он какой?
– Понимаешь… вы слишком любите загонять все вокруг в рамки. Океан у вас красивый, и мужчина вроде Сийгина тоже красивый, и цветок красивый, и полет сокола, и резная спинка стула, и лесная полянка. И все характеризуется одним-единственным словом. По-моему, это глупо.
– А как надо?
– Как надо – уже давно сказано на ти’эрсоне, – отрезал Унанки. – Нет таких слов на людских языках, нет… и думаю, не будет.
Пререкаться с Джиэссэнэ можно очень долго. Ты ему слово, он тебе десять, ты ему «белое», он тебе «нет, черное» и «ничего ты, человечек, не поймешь никогда». Расист остроухий.
– Ты мне уже говорил что-то похожее. Так что же там про красоту? – напомнила Джасс.
– По-своему Ирье – совершенство, а совершенство не может быть ни красивым, ни уродливым, – заявил эльф. – Запомни, человечек, он совершенный. В том, что ты им восхищаешься, нет ничего странного. Странно то, что он так сильно увлечен тобой и выбрал именно тебя.
Эльфы умеют иногда высказаться так жестоко, что хоть стой, хоть в обморок падай. Честно, жестко и без всякой скидки на чувства. Тогда Джасс сумела ответить достойно. Она сказала:
– Значит, я настолько несовершенна, что именно меня ему и не хватало. Для равновесия.
Джиэс поднял свои соболиные брови.
– А ведь не исключен и такой вариант.
А теперь Воплощенное Совершенство сидел, как каменный идол, и не иначе ломал себе голову над тем, чем помочь Воплощенному Несовершенству.
И ведь что самое удивительное, в ее жизнь всегда вклинивался какой-то мужчина из породы великих. Яримраэн… Ириен Альс… Хэйбор. Нет, все-таки первым был оллавернский воин-маг…
Тут вошел Мэд Малаган, своей особой легкой походкой, придуманной специально, чтобы скользить по дворцовым паркетам. Медные бусинки в косичках задорно звякнули, когда Мэд чуть по-птичьи склонил голову к плечу и, глядя на Джасс, сказал:
– Ты спишь.
Будто не спрашивал… а… приказывал… сволочь!..
Высокая девушка-подросток бродила по пляжу в поисках раковин. На сгибе руки у нее висела круглая ивовая корзинка, уже наполовину заполненная разноцветными ракушками. Хэйбор издалека увидел простое синее платье девушки, коротковатое, открывающее взгляду дочерна загорелые ноги, тонкие щиколотки и длинные узкие ступни. Она его не замечала, поглощенная своими поисками, согнув спину с острыми торчащими лопатками, то наклоняясь ниже, то приседая на корточки, ковырялась в мокром песке, полоскала в воде свою добычу.
– Эй, девочка! – окликнул он ее.
Резкий разворот, испуг в темных глазах и нерешительный шаг назад. Конечно, она испугалась, встретив на пустынном берегу незнакомого взрослого и вооруженного мужчину.
– Не бойся, девочка, я тебя не обижу, – как можно спокойнее сказал Хэйбор, показывая ей пустые руки. – Я ищу леди, люди в городе сказали, что она ушла на отмель.
Девочка молча разглядывала незнакомца, готовая в любой момент броситься наутек. Лет четырнадцать, не больше, решил Хэйбор, поддерживая ее игру в «гляделки». Пока неясно, какой станет она через каких-то год-полтора – писаной красавицей или дурнушкой. А возможно, самой обычной милой девушкой, каких двенадцать на дюжину, прелесть которых заключена только в свежести и молодости. Он осторожно коснулся ее ауры, отметив лишь слабенькие магические способности в зачаточном состоянии.
– Скажи мне, где найти вашу леди? – мягко, стараясь не раздражаться, снова спросил Хэйбор.
– Это я, – буркнула девчонка. – Чего надо?
– Ты?! Не надо врать, соплячка. Не морочь мне голову, – разозлился Хэйбор.
– Тогда пошел… – отрезала она, добавив непечатное грязное словцо, словно предназначенное для определения направления движения навязчивых грубых мужиков.
– Ах ты!..
Он попытался врезать ей по уху, чтобы больше уважала старших, но сопливка одним невнятным фырканьем подняла в воздух целое облако песка и обрушила его Хэйбору на голову. Точнее, в глаза. Очень неприятно, однако не смертельно, и отставному главе клана воинов из Облачного Дома достало произнести заклинание, чтобы мгновенно прочистить глаза и успеть схватить негодяйку за жесткие темные космы волос. Она отчаянно брыкалась, норовя угодить острой пяткой ему в пах. Для острастки он больно шлепнул девчонку по щеке, едва увернувшись от укуса острыми белыми зубами.
– Перестань! Где заклинательница?!
Девушка вырвалась из рук, оставив в его кулаке прядь волос, откатилась в сторону, мгновенно подскочив и сжавшись в комок, как дикий котенок.
– Да я, я и есть заклинательница, слышь, ты! Чего с кулаками лезешь? – заверещала она. – Смотри!
И она вытащила из-за пазухи храмовый амулет из бронзы в виде семилучевой звезды с руной «бэллор». Только жрица Оррвелла могла носить его безнаказанно. А в Храггасе и в его окрестностях жила только одна жрица, и она стояла перед Хэйбором в помятой испачканной тунике. Ивовая корзинка валялась сломанная, а ракушки разбросаны возле ее ног.
– Тебя зовут Джасс?
– Да, меня зовут Джасс, и я леди – заклинательница погоды этого занюханного городишки. А вот ты кто таков будешь и чего тебе от меня нужно? – Девчонка говорила тоном королевы в изгнании.
– Твоей наставницей в храме была леди… – не унимался Хэйбор.
– Мора. А настоятельницу звали Чикола, а старшую повариху – Мелала. Хочешь – верь, а хочешь – не верь, дело твое, мужик, – нагло ухмыльнулась малолетняя жрица.
Некоторое время Хэйбор размышлял. Кто-то жестоко ошибся. Не может быть, чтобы сам Ар'ара! Как бы там сам Хэйбор ни относился к главе Круга Избранных, но заподозрить его в невежестве он никак не мог. А Хозяин Сфер с пеной у рта утверждал, что ребенок Яттмурского князя Хакка Роггура и есть легендарная Белая Королева, четвертое по счету воплощение Ильимани. Все в Оллаверне были в большей или меньшей степени посвящены в эту тайну. Когда пророчества Ллаверена сбылись и у леди Мелле, жены Хакка, родились живая девочка и мертвый мальчик, то сам Шафф Глашатай Ночи отправился в Яттмур, дабы лично удостовериться. И удостоверился. Сила, заключенная в младенце, впечатлила самых отчаянных скептиков, и на экстренном сборе Круга Избранных до хрипоты спорили о дальнейшей судьбе ребенка. Хэйбор с самого начала считал, что лучше избавить мир от опасной малышки, но победило мнение Ар'ары, предложившего спрятать ребенка в каком-нибудь большом и богатом храме. Но Хэйбор оставался одним из самых непримиримых оппонентов главы Круга Избранных в этом вопросе. И вот теперь он проделал долгий, трудный путь, чтобы положить конец зловещему пророчеству, а заодно и прервать жизнь незнакомой девочки радикальным и, главное, единственно возможным способом.
– Меня зовут Хэйбор из Голала, я воин и маг. И я пришел сюда познакомиться с тобой, леди Джасс, – спокойно сказал он, глядя ей прямо в черные глаза. – Ты совсем не хочешь узнать, почему я это сделал?
Девушка молчала, но потом словно через силу кивнула…
Следом как тень скользнул принц. Заглянул в лицо спящей девушки и грустно улыбнулся чему-то своему.
– Она этого не любит.
– Никто не любит, – ухмыльнулся Малаган. – Поругается и простит. А я перетерплю как-нибудь.
– Да, хмыкнул Альс. – Не выгонять же ее из дому. Пусть лучше поспит. От твоей волшбы голова не болит. – Он уныло поскреб подбородок. – Лучше бы это был еще один демон. Потому что я ума не приложу, как справиться со стаей злобных и хитрых баб, которые не одну сотню лет, из поколения в поколение опутывали степь сетями заговоров, союзов и интриг. По сравнению с ними блекнет слава маргарской и игергардской разведок. Курвы! Мне только сестричек не хватало!
Принц подозрительно покосился на эрмидэ-волшебника. Он-то здесь при чем?
– Тут не поможет весь арсенал Нкорго. Ни кровь дракона, ни помет девственницы.
– Наоборот, – хихикнул эрмидэ.
– Да какая разница! Я же говорю, что с демоном было проще управиться.
– Ну, не так уж это и легко у тебя получилось. А тебе бы, командир, только мечами махать. Оно, конечно, проще простого, однако же не всегда дело решает голая сила.
– Поэтому мне и нужен твой совет… хм… И твой тоже, Яримраэн.
Яримраэн не совсем понимал, какой совет Ириен может получить у островитянина. А взгляды у эльфов, особенно если они того пожелают, могут быть весьма и весьма красноречивы.
– Ты чистокровный эльфийский принц, только бастард, а я Великий герцог Эрмидэйских островов, но… волшебник, – заявил Мэд, тряхнув своей роскошной русой гривой, по традиции состоящей из мелких косичек.
Альс готов был присягнуть, что никогда не видел на лице Малагана такого довольства, а на лице урожденного Андараля такого… потрясения. Право слово, оно того стоило.
– Кто бы мог подумать… – выдохнул Ярим. – Я что-то слышал об этой истории, но никогда не думал…
– А ты и не думай, принц, давно забыто, схоронено и быльем поросло, – почти равнодушно махнул рукой Мэд. – Я уж пятнадцать лет лангер. Ни больше и ни меньше.
Им предстояло выработать стратегию в предстоящем разговоре с хатамитками столь высокого положения. Женщинами высокомерными, несговорчивыми, властными и непримиримыми. О Сэтт Хисарке ходили самые нелестные слухи, ее боялись и старались обходить стороной. Стерва она была, подлая сволочь редкой масти, тиранка и откровенная садистка. Это если вкратце характеризовать женщину, поднявшуюся на вершину власти в обществе прирожденных стерв, буквально ступая по головам своих товарок, без всякой жалости истребляя всякого, кто замыслит что-либо против нее. Хатамитка далеко не такое уж редкостное зрелище в Великой степи. В Дарже или Маргаре, там – да, воительницы Пестрой Матери – явление нечастое. И некоторых мужчин даже прельщает определенная мужеподобность сильных и независимых женщин. С другой стороны, внешняя сторона любого сообщества, та, которую выставляют напоказ, всегда привлекательнее изнанки. Внутри воинствующего женского ордена атмосфера не может не быть напряженной и нравы царят жестокие, почище, чем в иной казарме. Хатами веками являлись неотъемлемой деталью политического пейзажа Великой степи, без их непосредственного участия не заключалось ни одно перемирие, без посредничества Хатами не состоялся ни один государственный союз. И вступать с ними в прямой конфликт не под силу даже ланге. Но можно найти лазейку в неписаных степных законах.
Не стоит посередь великой равнины скрижаль с вырезанными на ней буквами законов, не обдувают неистовые ветра граней великого обелиска с текстом заветов – ищи, не ищи. Зато каждый властитель, воин, кочевник, паломник, разбойник, пастух, жрец, караванщик, бродяга или невольник блюдут законы и заветы, оставленные великими и мудрыми предками, дабы степь не захлебнулась кровью, не задохнулась, в дыму пожарищ, не изошла истошным криком боли и ужаса. На них держится хрупкое равновесие земель, где чтут одну лишь власть и покоряются лишь силе. Как, впрочем, и повсюду в обитаемом мире, только горячая кровь степняков добавляет страсти и жестокости в извечные пороки и страсти смертных. Но даже в монолитной скале найдется трещинка. Верно?
– Ирье, ты рискуешь, – предупредил эльфа Мэд, когда догадался, о чем идет речь. – Ты не сможешь никого просить. И ты не властен над умами остальных. Кто знает, что в голове у Унанки, когда речь пойдет об истинных чувствах. Непохоже, чтоб он испытывал к Джасс достаточно симпатии.
– Да и согласится ли она сама? – поддержал Малагана принц. – Предупредить ее заранее ты тоже не сможешь.
Альс промолчал, и только по тому, как ходят туда-сюда желваки на его скулах, стоило судить о его решимости.
– Значит, такова будет моя и ее судьба.
«Да как же! – подумал Малаган. – Так я и поверю, что ты покоришься, что примешь все как есть. Нет, эльф, ты полезешь на рожон, выхватишь свои мечи и не поглядишь, что завтра за твою голову будут давать по двойному весу вместе с ушами. Что тебе хатами, что тебе эти властолюбивые стервы, что тебе демоны самой нижней из девяти преисподен, когда ты сам носишь имя древнего бога – демона безумия?»
Лучше бы это был еще один демон. На этом сошлись все. Даже Пард.
– Я не думал, что хатамитки явятся за Джасс после того, что вышло у них с хисарским царем, – сказал он.
– Но они явились, и мне они совершенно не понравились, – заявил тангар.
Впервые на памяти лангеров нашлись женщины, которые ему не понравились и которых он не жаждал спасать ценой собственной жизни.
– Почему-то раньше хатами не казались мне такими жуткими.
– Ты видел только молодых и самого невысокого ранга, – усмехнулся Сийгин. – Если в бабьем царстве захватили власть уродины, то более-менее смазливым сделать карьеру будет нелегко. А значит, в Ханнат заявились одни из самых высокопоставленных Сестер.
– А это правда, что Джасс говорила про ихнюю главную, про Первую Сестру?
– Не знаю. Но я ей верю. Разные бывают женщины, брат тангар.
– Вот ты уже и вытаскиваешь ее из крупной неприятности, – вздохнул Джиэс. – От людских женщин жди беды.
– Давно ли ты стал такой умный, Унанки? – окрысился Пард, вступаясь за лучшую часть рода людского. – Успел забыть про Высокую Чирот? По мне, так твои уши приходилось спасать не меньше раз, чем чьи-либо другие. Надо было просто идти дальше, а не устраивать в Ханнате резиденцию.
– И никакой разницы, – вздохнул Тор. – Все равно хатамитки добрались бы до Джасс. Ты, Пард, первый завел здесь любовницу.
– Орку, – многозначительно и даже злорадно фыркнул эльф.
– Ты сам хорош… Можно подумать, это у меня в каждом городишке по возлюбленной, – обиделся оньгъе.
– Оба кобели!
Сийгин подвел общий итог весьма точно. Лангеры любили женщин, а женщины были благосклонны к лангерам. И не только благодаря славе, на которую падки юницы и зрелые дамы, и не потому что те всегда при деньгах и не привыкли отказывать себе в удовольствиях, а оттого что опасность и загадка манят женское сердце сильнее, чем блеск драгоценностей. И когда рядом оказывается мужчина не только богатый и красивый, но и окутанный тайной боевого братства, то дамы теряют рассудок и летят навстречу, как мотыльки на огонек.
Только Торвардин предпочитал заведомо обреченным на расставание, временным любовным альянсам честно сторгованную страсть блудниц. Похоже, тангар оставил свое сердце на родине у какой-то неприступной девы. Пытать на предмет тайного увлечения его, понятное дето, никто бы не стал. Не принято в ланге такое.
Сийгин, схоронив в юности любимую, так и не сумел оттаять до конца, женщин, словно перчатки, не менял, но и крепко к очередной пассии не привязывался, храня память о девушке-ичере по имени Марай. Кого еще мог выбрать орк-эш, кроме такой же отверженной? Причем отверженной сразу всеми расами. Дикая смесь кровей ее и сгубила. Как это часто бывает с ичерами, Марай не смогла доносить их с Сийгином ребенка и умерла от кровотечения.
Имлан, брачное уложение, издревле регулировавшее брачные отношения между расами, придумывалось вовсе не для того, чтобы питать основу для трагических историй о несчастных влюбленных, разделенных жестоким законом и предрассудками. Хотя и предрассудков хватало, если уж оставаться честными до конца.
И то, что принц-бастард не скрывал своей привязанности к подруге по недавнему несчастью, относясь к Джасс с трогательной нежностью, словно к родному ребенку, воспринималось лангерами как признак былого прегрешения на той же почве. Словно замаливал Ярим какую-то давнюю вину перед другой человеческой девушкой. Эльфы умеют быть благодарными, что бы там ни болтали злые языки, но еще сильнее у них развито чувство вины, и терзать себя раскаянием остроухие долгожители могут веками. А еще нет им равных в пристрастии кусать себе локти из-за совершенной ошибки спустя немыслимое количество лет, да так, словно непоправимое случилось только вчера.
Ириен прилег рядом с Джасс, осторожно просунув ей под голову свою руку, и не осмелился идти дорогами сна, хотя, видят Пестрые Старые боги, ему этого хотелось более всего. Разогнать призраков, которые так часто обращали ее видения в кошмары, сотворить иллюзорный мир прекрасных грез, сделать так, чтобы намечающаяся морщинка между бровей без следа исчезла. Познаватель в нем боролся с Любящим, и последний победил. Пусть спит, пусть видит свои собственные сны, никем и ничем не тревожимая. Завтра у Джасс будет тяжелый день. Завтра у всех будет тяжелый день. Завтра будет день…
– Ты совсем не хочешь узнать, почему я это сделал? – спросил он.
Девушка молчала, но потом словно через силу кивнула.
Хэйбор показался ей странным и не слишком приятным типом. Небритый подбородок порос пегой щетиной, норовящей преобразоваться в разбойничью бороду, нос, загнутый вниз, как клюв ястреба, небольшие голубые глаза под густыми бровями, сросшимися на переносице, а еще длинные полуседые волосы, собранные в хвост по-орочьи на макушке. Одет он как обыкновенный воин с севера, под кожаным коротким доспехом простая рубашка да черные штаны, заправленные в сапоги. Таких Джасс видела во множестве в Ятсоуне. Но то в Ятсоуне, в Игергарде, а здесь Аймола, и как этот Хэйбор оказался в окрестностях Храггаса, Джасс даже вообразить себе не могла, потому что точно знала, что в их гавань за последние месяцы ни одно чужое судно не заходило.
Он расспрашивал Джасс обо всем: о Ятсоунском храме, о леди Море и леди Чиколе, о Храггасе и даже о том, что было до храма. Девушка рассказывала все без утайки, потому что не видела смысла что-то скрывать. В ее жизни все было настолько просто, что маломальской тайне завестись неоткуда, да и незачем. А кроме того, с Хэйбором можно нормально разговаривать.
– Я думал, что встречу здесь совсем другую девушку, – сказал он, прикрывая глаза и тяжело вздыхая.
– Это хорошо или плохо? – спросила Джасс настороженно.
– Не знаю.
– А ты в самом деле волшебник?
– Да. Я же сказал.
– Может быть, ты станешь учить меня магии? Настоящей, всамделишной. Жрицы говорили, что у меня почти нет дара. Но, может, я выросла?
Она не слишком надеялась на благотворительность со стороны воина-мага. С какой стати он станет учить какую-то замухрышку-жрицу? Осторожный взгляд исподтишка, так чтобы никто не заподозрил ее в желании понравиться, нервное движение губами. Хэйбору не нужно было читать ее мысли, чтобы понимать все, что происходит в душе девчушки. Она даже не ощущала его присутствия в своем разуме. Бедная маленькая дикарка. Но все же стоило разобраться, что к чему. Если основательно покопаться в ее памяти, то, возможно, хоть что-то прояснится в этой темной истории с подменой Воплощенной. Хэйбору торопиться было совершенно некуда. Своим ультиматумом Ар'аре он поставил себя вне не только Круга Избранных, но и всего Облачного Дома, и теперь о возврате речи идти не могло. Он сильно сомневался, что жрицы Оррвелла решили обмануть магистров и направили их по неверному следу. Кто-кто, а уж они должны лучше всех понимать, что речь идет об очень серьезных последствиях, да и не водилось за почтенными дамами интриганских наклонностей, мир их праху. Как назло, леди Мора и леди Чикола умерли совсем недавно от весенней лихорадки и если и имели тайну, то унесли ее с собой в могилу. Вызвать из небытия душу жрицы Оррвелла – дело почти невозможное. Словно кто-то специально заметал все следы. У волшебника-воина оставалась только непонятная девчонка, чье описание совпадало в точности с письмом леди Чиколы, да страшная древняя легенда, способная вот-вот обрести новую жизнь. И с этим надо было что-то делать.
– Ты не возражаешь, леди Джасс, если я поживу где-нибудь поблизости? – осторожно спросил Хэйбор.
Девчонка уже отошла и ответила на его вопрос радостной улыбкой:
– У меня есть домик. Можешь жить там, а потом пристроим комнатку…
Он не пожелал идти в Храггас, а поселился в пещере над узким каменистым заливом. Успешно обустроил ее под свои скромные запросы и стал вести жизнь отшельника, с одной только разницей, что у настоящих отшельников не бывает каждодневных гостей в виде молоденькой девушки-жрицы…
Ханнатский храм Великой Пестрой Матери не так велик, как может показаться, и вовсе не пышен. Он теряется на фоне других святилищ: более богатого храма Небесного Владыки – Аррагана и более крупного храма лилейноликой Сайлориан. Со стороны можно подумать, что культ Пестрой Матери пришел в упадок. Строгие очертания строения, отсутствие ярких орнаментов, украшений и ажурной резьбы вовсе не означают, что немногочисленные жрицы бедствуют и не имеют никакой власти в светской жизни. Пестрая Мать не любит пускать пыль в глаза, не любит показной роскоши. Это знают все. Поэтому пять Больших Сестер поджидали Джасс посреди главного зала, усевшись по-аймолайски прямо на голый каменный пол. От алтаря их отделяла полоса из аккуратно расставленных крошечных свечей-свидетелей. Серьезное дело затеяли хатами.
Полупрозрачный сумрак, запах пыли и благовоний, темные длинные тени на камнях, которые загадочным образом ложатся на лица женщин, срывая маски, открывая истину их намерений. От света «свидетелей» не скроется ложь, не спрятать правду в тенях, которые они дают.
Серьезная Сэтт, равнодушная Лзиф, свирепая Баэлс, отрешенная Тимва, презрительная Миция. Будто не миновало неполных восьми лет, с тех пор как перед ними стояла девушка с мечом мастера Хема, желающая стать одной из хатами. Потому что ей некуда было больше идти.
Тогда они только об одном и спросили:
– Сколько жизней на твоей совести, дева?
– Много, – сказала Джасс.
Свечи-свидетели на несколько мгновений погасли, чтобы снова вспыхнуть вдвое ярче, клятвенно подтверждая, что претендентка говорит чистую правду.
Вряд ли теперь разговор пойдет о таких мелочах. Джасс глубоко вздохнула и без страха посмотрела в глаза попеременно каждой из Больших Сестер, не пытаясь уклониться от их пытливых взоров.
– Ты специально надела женскую одежду? – спросила Сэтт.
Джасс кивнула в ответ. Она надела самое дорогое и самое красивое свое платье. Специально. Чтобы позлить и лишний раз уязвить. Не в силах отказать себе в удовольствии снова увидеть побелевшее от гнева лицо одноглазой Баэлс и кислую ухмылку Лзиф. Чтоб им всем тошно стало!
– Моя старая одежда осталась у Сигирина. На долгую память.
– Много ты понимаешь, сопля, – проворчала Сэтт. – Благодари Мать, что тебя не кинули на растерзание собачьей своре. У Сигирина была такая мысль. Не твоего ума было дело. – Хисарка не на шутку разозлилась, но быстро взяла себя в руки. – Ты знаешь, что не можешь просто так отречься от Хатами?
– Знаю.
– Только согласие Предвечной Матери и новая клятва изменят твою участь, чужая.
– Ты за тем привела с собой лангу? – насмешливо хмыкнула Тимва-Даржанка. – Думаешь, тебе это поможет?
Растерянность Джасс честно попыталась скрыть за злобным оскалом, потому что она и сама не поняла, зачем лангеры отправились следом. Теперь они стояли у самого входа в храм и внимательно прислушивались к беседе хатамиток. Черные силуэты среди неясных бликов и теней. Непроницаемый Джиэссэнэ Унанки, напряженный, натянутой тетивой Ириен Альс, беспокойный Торвардин, сын Терриара, внук Энардина, взбешенный Аннупард Шого, насмешливый Мэдрран ит-Гирьен ис-Келлан и невозмутимый Сийгин из клана Лост.
– Скажи чужой, что у нее есть выбор, – напомнила товарке Лзиф.
– Да. Ты можешь по доброй воле отправиться в священный тайный город Сакш, чтобы в святых стенах провести отпущенный тебе остаток дней и попытаться вымолить у Великой Пестрой Матери прощение за сонм своих прегрешений на предыдущих кругах воплощений. Я бы на твоем месте предпочла ланге Сакш.
Первым желанием было закричать от отчаяния.
Впрочем, как-то за подобные мысли, только высказанные вслух, ее уже один раз высмеял Унанки.
– Кто? Альс – красивый? – хмыкнул он. – Красивый у нас Сийгин. Я тоже красивый. Все остальные так себе.
– Ты самовлюбленный дурак, – обиделась она не на шутку.
– Я понимаю, ты его любишь, но я-то могу быть объективным, – не понял эльф. – Ирье даже не симпатичный. Если уж использовать ваши человеческие понятия и термины.
– А по-вашему, по-эльфячьи он какой?
– Понимаешь… вы слишком любите загонять все вокруг в рамки. Океан у вас красивый, и мужчина вроде Сийгина тоже красивый, и цветок красивый, и полет сокола, и резная спинка стула, и лесная полянка. И все характеризуется одним-единственным словом. По-моему, это глупо.
– А как надо?
– Как надо – уже давно сказано на ти’эрсоне, – отрезал Унанки. – Нет таких слов на людских языках, нет… и думаю, не будет.
Пререкаться с Джиэссэнэ можно очень долго. Ты ему слово, он тебе десять, ты ему «белое», он тебе «нет, черное» и «ничего ты, человечек, не поймешь никогда». Расист остроухий.
– Ты мне уже говорил что-то похожее. Так что же там про красоту? – напомнила Джасс.
– По-своему Ирье – совершенство, а совершенство не может быть ни красивым, ни уродливым, – заявил эльф. – Запомни, человечек, он совершенный. В том, что ты им восхищаешься, нет ничего странного. Странно то, что он так сильно увлечен тобой и выбрал именно тебя.
Эльфы умеют иногда высказаться так жестоко, что хоть стой, хоть в обморок падай. Честно, жестко и без всякой скидки на чувства. Тогда Джасс сумела ответить достойно. Она сказала:
– Значит, я настолько несовершенна, что именно меня ему и не хватало. Для равновесия.
Джиэс поднял свои соболиные брови.
– А ведь не исключен и такой вариант.
А теперь Воплощенное Совершенство сидел, как каменный идол, и не иначе ломал себе голову над тем, чем помочь Воплощенному Несовершенству.
И ведь что самое удивительное, в ее жизнь всегда вклинивался какой-то мужчина из породы великих. Яримраэн… Ириен Альс… Хэйбор. Нет, все-таки первым был оллавернский воин-маг…
Тут вошел Мэд Малаган, своей особой легкой походкой, придуманной специально, чтобы скользить по дворцовым паркетам. Медные бусинки в косичках задорно звякнули, когда Мэд чуть по-птичьи склонил голову к плечу и, глядя на Джасс, сказал:
– Ты спишь.
Будто не спрашивал… а… приказывал… сволочь!..
Весна 1678 года
…Море было в тот день необычайно синим и спокойным. Редкое явление на южном берегу Аймолы, где что ни день, то перемена ветра и морское волнение. Море тихонько нашептывало свои нехитрые секреты, прикидываясь ласковым и послушным, дожидаясь удобного момента, чтоб обрушить на доверчивого простака всю свою злобу и мощь. Удачная ловушка, но только не для храггасцев, которые слишком хорошо знали нрав своих прибрежных вод, а потому терпеливо ожидали предсказанной скорой смены погоды.Высокая девушка-подросток бродила по пляжу в поисках раковин. На сгибе руки у нее висела круглая ивовая корзинка, уже наполовину заполненная разноцветными ракушками. Хэйбор издалека увидел простое синее платье девушки, коротковатое, открывающее взгляду дочерна загорелые ноги, тонкие щиколотки и длинные узкие ступни. Она его не замечала, поглощенная своими поисками, согнув спину с острыми торчащими лопатками, то наклоняясь ниже, то приседая на корточки, ковырялась в мокром песке, полоскала в воде свою добычу.
– Эй, девочка! – окликнул он ее.
Резкий разворот, испуг в темных глазах и нерешительный шаг назад. Конечно, она испугалась, встретив на пустынном берегу незнакомого взрослого и вооруженного мужчину.
– Не бойся, девочка, я тебя не обижу, – как можно спокойнее сказал Хэйбор, показывая ей пустые руки. – Я ищу леди, люди в городе сказали, что она ушла на отмель.
Девочка молча разглядывала незнакомца, готовая в любой момент броситься наутек. Лет четырнадцать, не больше, решил Хэйбор, поддерживая ее игру в «гляделки». Пока неясно, какой станет она через каких-то год-полтора – писаной красавицей или дурнушкой. А возможно, самой обычной милой девушкой, каких двенадцать на дюжину, прелесть которых заключена только в свежести и молодости. Он осторожно коснулся ее ауры, отметив лишь слабенькие магические способности в зачаточном состоянии.
– Скажи мне, где найти вашу леди? – мягко, стараясь не раздражаться, снова спросил Хэйбор.
– Это я, – буркнула девчонка. – Чего надо?
– Ты?! Не надо врать, соплячка. Не морочь мне голову, – разозлился Хэйбор.
– Тогда пошел… – отрезала она, добавив непечатное грязное словцо, словно предназначенное для определения направления движения навязчивых грубых мужиков.
– Ах ты!..
Он попытался врезать ей по уху, чтобы больше уважала старших, но сопливка одним невнятным фырканьем подняла в воздух целое облако песка и обрушила его Хэйбору на голову. Точнее, в глаза. Очень неприятно, однако не смертельно, и отставному главе клана воинов из Облачного Дома достало произнести заклинание, чтобы мгновенно прочистить глаза и успеть схватить негодяйку за жесткие темные космы волос. Она отчаянно брыкалась, норовя угодить острой пяткой ему в пах. Для острастки он больно шлепнул девчонку по щеке, едва увернувшись от укуса острыми белыми зубами.
– Перестань! Где заклинательница?!
Девушка вырвалась из рук, оставив в его кулаке прядь волос, откатилась в сторону, мгновенно подскочив и сжавшись в комок, как дикий котенок.
– Да я, я и есть заклинательница, слышь, ты! Чего с кулаками лезешь? – заверещала она. – Смотри!
И она вытащила из-за пазухи храмовый амулет из бронзы в виде семилучевой звезды с руной «бэллор». Только жрица Оррвелла могла носить его безнаказанно. А в Храггасе и в его окрестностях жила только одна жрица, и она стояла перед Хэйбором в помятой испачканной тунике. Ивовая корзинка валялась сломанная, а ракушки разбросаны возле ее ног.
– Тебя зовут Джасс?
– Да, меня зовут Джасс, и я леди – заклинательница погоды этого занюханного городишки. А вот ты кто таков будешь и чего тебе от меня нужно? – Девчонка говорила тоном королевы в изгнании.
– Твоей наставницей в храме была леди… – не унимался Хэйбор.
– Мора. А настоятельницу звали Чикола, а старшую повариху – Мелала. Хочешь – верь, а хочешь – не верь, дело твое, мужик, – нагло ухмыльнулась малолетняя жрица.
Некоторое время Хэйбор размышлял. Кто-то жестоко ошибся. Не может быть, чтобы сам Ар'ара! Как бы там сам Хэйбор ни относился к главе Круга Избранных, но заподозрить его в невежестве он никак не мог. А Хозяин Сфер с пеной у рта утверждал, что ребенок Яттмурского князя Хакка Роггура и есть легендарная Белая Королева, четвертое по счету воплощение Ильимани. Все в Оллаверне были в большей или меньшей степени посвящены в эту тайну. Когда пророчества Ллаверена сбылись и у леди Мелле, жены Хакка, родились живая девочка и мертвый мальчик, то сам Шафф Глашатай Ночи отправился в Яттмур, дабы лично удостовериться. И удостоверился. Сила, заключенная в младенце, впечатлила самых отчаянных скептиков, и на экстренном сборе Круга Избранных до хрипоты спорили о дальнейшей судьбе ребенка. Хэйбор с самого начала считал, что лучше избавить мир от опасной малышки, но победило мнение Ар'ары, предложившего спрятать ребенка в каком-нибудь большом и богатом храме. Но Хэйбор оставался одним из самых непримиримых оппонентов главы Круга Избранных в этом вопросе. И вот теперь он проделал долгий, трудный путь, чтобы положить конец зловещему пророчеству, а заодно и прервать жизнь незнакомой девочки радикальным и, главное, единственно возможным способом.
– Меня зовут Хэйбор из Голала, я воин и маг. И я пришел сюда познакомиться с тобой, леди Джасс, – спокойно сказал он, глядя ей прямо в черные глаза. – Ты совсем не хочешь узнать, почему я это сделал?
Девушка молчала, но потом словно через силу кивнула…
Следом как тень скользнул принц. Заглянул в лицо спящей девушки и грустно улыбнулся чему-то своему.
– Она этого не любит.
– Никто не любит, – ухмыльнулся Малаган. – Поругается и простит. А я перетерплю как-нибудь.
– Да, хмыкнул Альс. – Не выгонять же ее из дому. Пусть лучше поспит. От твоей волшбы голова не болит. – Он уныло поскреб подбородок. – Лучше бы это был еще один демон. Потому что я ума не приложу, как справиться со стаей злобных и хитрых баб, которые не одну сотню лет, из поколения в поколение опутывали степь сетями заговоров, союзов и интриг. По сравнению с ними блекнет слава маргарской и игергардской разведок. Курвы! Мне только сестричек не хватало!
Принц подозрительно покосился на эрмидэ-волшебника. Он-то здесь при чем?
– Тут не поможет весь арсенал Нкорго. Ни кровь дракона, ни помет девственницы.
– Наоборот, – хихикнул эрмидэ.
– Да какая разница! Я же говорю, что с демоном было проще управиться.
– Ну, не так уж это и легко у тебя получилось. А тебе бы, командир, только мечами махать. Оно, конечно, проще простого, однако же не всегда дело решает голая сила.
– Поэтому мне и нужен твой совет… хм… И твой тоже, Яримраэн.
Яримраэн не совсем понимал, какой совет Ириен может получить у островитянина. А взгляды у эльфов, особенно если они того пожелают, могут быть весьма и весьма красноречивы.
– Ты чистокровный эльфийский принц, только бастард, а я Великий герцог Эрмидэйских островов, но… волшебник, – заявил Мэд, тряхнув своей роскошной русой гривой, по традиции состоящей из мелких косичек.
Альс готов был присягнуть, что никогда не видел на лице Малагана такого довольства, а на лице урожденного Андараля такого… потрясения. Право слово, оно того стоило.
– Кто бы мог подумать… – выдохнул Ярим. – Я что-то слышал об этой истории, но никогда не думал…
– А ты и не думай, принц, давно забыто, схоронено и быльем поросло, – почти равнодушно махнул рукой Мэд. – Я уж пятнадцать лет лангер. Ни больше и ни меньше.
Им предстояло выработать стратегию в предстоящем разговоре с хатамитками столь высокого положения. Женщинами высокомерными, несговорчивыми, властными и непримиримыми. О Сэтт Хисарке ходили самые нелестные слухи, ее боялись и старались обходить стороной. Стерва она была, подлая сволочь редкой масти, тиранка и откровенная садистка. Это если вкратце характеризовать женщину, поднявшуюся на вершину власти в обществе прирожденных стерв, буквально ступая по головам своих товарок, без всякой жалости истребляя всякого, кто замыслит что-либо против нее. Хатамитка далеко не такое уж редкостное зрелище в Великой степи. В Дарже или Маргаре, там – да, воительницы Пестрой Матери – явление нечастое. И некоторых мужчин даже прельщает определенная мужеподобность сильных и независимых женщин. С другой стороны, внешняя сторона любого сообщества, та, которую выставляют напоказ, всегда привлекательнее изнанки. Внутри воинствующего женского ордена атмосфера не может не быть напряженной и нравы царят жестокие, почище, чем в иной казарме. Хатами веками являлись неотъемлемой деталью политического пейзажа Великой степи, без их непосредственного участия не заключалось ни одно перемирие, без посредничества Хатами не состоялся ни один государственный союз. И вступать с ними в прямой конфликт не под силу даже ланге. Но можно найти лазейку в неписаных степных законах.
Не стоит посередь великой равнины скрижаль с вырезанными на ней буквами законов, не обдувают неистовые ветра граней великого обелиска с текстом заветов – ищи, не ищи. Зато каждый властитель, воин, кочевник, паломник, разбойник, пастух, жрец, караванщик, бродяга или невольник блюдут законы и заветы, оставленные великими и мудрыми предками, дабы степь не захлебнулась кровью, не задохнулась, в дыму пожарищ, не изошла истошным криком боли и ужаса. На них держится хрупкое равновесие земель, где чтут одну лишь власть и покоряются лишь силе. Как, впрочем, и повсюду в обитаемом мире, только горячая кровь степняков добавляет страсти и жестокости в извечные пороки и страсти смертных. Но даже в монолитной скале найдется трещинка. Верно?
– Ирье, ты рискуешь, – предупредил эльфа Мэд, когда догадался, о чем идет речь. – Ты не сможешь никого просить. И ты не властен над умами остальных. Кто знает, что в голове у Унанки, когда речь пойдет об истинных чувствах. Непохоже, чтоб он испытывал к Джасс достаточно симпатии.
– Да и согласится ли она сама? – поддержал Малагана принц. – Предупредить ее заранее ты тоже не сможешь.
Альс промолчал, и только по тому, как ходят туда-сюда желваки на его скулах, стоило судить о его решимости.
– Значит, такова будет моя и ее судьба.
«Да как же! – подумал Малаган. – Так я и поверю, что ты покоришься, что примешь все как есть. Нет, эльф, ты полезешь на рожон, выхватишь свои мечи и не поглядишь, что завтра за твою голову будут давать по двойному весу вместе с ушами. Что тебе хатами, что тебе эти властолюбивые стервы, что тебе демоны самой нижней из девяти преисподен, когда ты сам носишь имя древнего бога – демона безумия?»
Лучше бы это был еще один демон. На этом сошлись все. Даже Пард.
– Я не думал, что хатамитки явятся за Джасс после того, что вышло у них с хисарским царем, – сказал он.
– Но они явились, и мне они совершенно не понравились, – заявил тангар.
Впервые на памяти лангеров нашлись женщины, которые ему не понравились и которых он не жаждал спасать ценой собственной жизни.
– Почему-то раньше хатами не казались мне такими жуткими.
– Ты видел только молодых и самого невысокого ранга, – усмехнулся Сийгин. – Если в бабьем царстве захватили власть уродины, то более-менее смазливым сделать карьеру будет нелегко. А значит, в Ханнат заявились одни из самых высокопоставленных Сестер.
– А это правда, что Джасс говорила про ихнюю главную, про Первую Сестру?
– Не знаю. Но я ей верю. Разные бывают женщины, брат тангар.
– Вот ты уже и вытаскиваешь ее из крупной неприятности, – вздохнул Джиэс. – От людских женщин жди беды.
– Давно ли ты стал такой умный, Унанки? – окрысился Пард, вступаясь за лучшую часть рода людского. – Успел забыть про Высокую Чирот? По мне, так твои уши приходилось спасать не меньше раз, чем чьи-либо другие. Надо было просто идти дальше, а не устраивать в Ханнате резиденцию.
– И никакой разницы, – вздохнул Тор. – Все равно хатамитки добрались бы до Джасс. Ты, Пард, первый завел здесь любовницу.
– Орку, – многозначительно и даже злорадно фыркнул эльф.
– Ты сам хорош… Можно подумать, это у меня в каждом городишке по возлюбленной, – обиделся оньгъе.
– Оба кобели!
Сийгин подвел общий итог весьма точно. Лангеры любили женщин, а женщины были благосклонны к лангерам. И не только благодаря славе, на которую падки юницы и зрелые дамы, и не потому что те всегда при деньгах и не привыкли отказывать себе в удовольствиях, а оттого что опасность и загадка манят женское сердце сильнее, чем блеск драгоценностей. И когда рядом оказывается мужчина не только богатый и красивый, но и окутанный тайной боевого братства, то дамы теряют рассудок и летят навстречу, как мотыльки на огонек.
Только Торвардин предпочитал заведомо обреченным на расставание, временным любовным альянсам честно сторгованную страсть блудниц. Похоже, тангар оставил свое сердце на родине у какой-то неприступной девы. Пытать на предмет тайного увлечения его, понятное дето, никто бы не стал. Не принято в ланге такое.
Сийгин, схоронив в юности любимую, так и не сумел оттаять до конца, женщин, словно перчатки, не менял, но и крепко к очередной пассии не привязывался, храня память о девушке-ичере по имени Марай. Кого еще мог выбрать орк-эш, кроме такой же отверженной? Причем отверженной сразу всеми расами. Дикая смесь кровей ее и сгубила. Как это часто бывает с ичерами, Марай не смогла доносить их с Сийгином ребенка и умерла от кровотечения.
Имлан, брачное уложение, издревле регулировавшее брачные отношения между расами, придумывалось вовсе не для того, чтобы питать основу для трагических историй о несчастных влюбленных, разделенных жестоким законом и предрассудками. Хотя и предрассудков хватало, если уж оставаться честными до конца.
И то, что принц-бастард не скрывал своей привязанности к подруге по недавнему несчастью, относясь к Джасс с трогательной нежностью, словно к родному ребенку, воспринималось лангерами как признак былого прегрешения на той же почве. Словно замаливал Ярим какую-то давнюю вину перед другой человеческой девушкой. Эльфы умеют быть благодарными, что бы там ни болтали злые языки, но еще сильнее у них развито чувство вины, и терзать себя раскаянием остроухие долгожители могут веками. А еще нет им равных в пристрастии кусать себе локти из-за совершенной ошибки спустя немыслимое количество лет, да так, словно непоправимое случилось только вчера.
Ириен прилег рядом с Джасс, осторожно просунув ей под голову свою руку, и не осмелился идти дорогами сна, хотя, видят Пестрые Старые боги, ему этого хотелось более всего. Разогнать призраков, которые так часто обращали ее видения в кошмары, сотворить иллюзорный мир прекрасных грез, сделать так, чтобы намечающаяся морщинка между бровей без следа исчезла. Познаватель в нем боролся с Любящим, и последний победил. Пусть спит, пусть видит свои собственные сны, никем и ничем не тревожимая. Завтра у Джасс будет тяжелый день. Завтра у всех будет тяжелый день. Завтра будет день…
Весна 1678 года
…Море было в тот день необычайно синим и спокойным.– Ты совсем не хочешь узнать, почему я это сделал? – спросил он.
Девушка молчала, но потом словно через силу кивнула.
Хэйбор показался ей странным и не слишком приятным типом. Небритый подбородок порос пегой щетиной, норовящей преобразоваться в разбойничью бороду, нос, загнутый вниз, как клюв ястреба, небольшие голубые глаза под густыми бровями, сросшимися на переносице, а еще длинные полуседые волосы, собранные в хвост по-орочьи на макушке. Одет он как обыкновенный воин с севера, под кожаным коротким доспехом простая рубашка да черные штаны, заправленные в сапоги. Таких Джасс видела во множестве в Ятсоуне. Но то в Ятсоуне, в Игергарде, а здесь Аймола, и как этот Хэйбор оказался в окрестностях Храггаса, Джасс даже вообразить себе не могла, потому что точно знала, что в их гавань за последние месяцы ни одно чужое судно не заходило.
Он расспрашивал Джасс обо всем: о Ятсоунском храме, о леди Море и леди Чиколе, о Храггасе и даже о том, что было до храма. Девушка рассказывала все без утайки, потому что не видела смысла что-то скрывать. В ее жизни все было настолько просто, что маломальской тайне завестись неоткуда, да и незачем. А кроме того, с Хэйбором можно нормально разговаривать.
– Я думал, что встречу здесь совсем другую девушку, – сказал он, прикрывая глаза и тяжело вздыхая.
– Это хорошо или плохо? – спросила Джасс настороженно.
– Не знаю.
– А ты в самом деле волшебник?
– Да. Я же сказал.
– Может быть, ты станешь учить меня магии? Настоящей, всамделишной. Жрицы говорили, что у меня почти нет дара. Но, может, я выросла?
Она не слишком надеялась на благотворительность со стороны воина-мага. С какой стати он станет учить какую-то замухрышку-жрицу? Осторожный взгляд исподтишка, так чтобы никто не заподозрил ее в желании понравиться, нервное движение губами. Хэйбору не нужно было читать ее мысли, чтобы понимать все, что происходит в душе девчушки. Она даже не ощущала его присутствия в своем разуме. Бедная маленькая дикарка. Но все же стоило разобраться, что к чему. Если основательно покопаться в ее памяти, то, возможно, хоть что-то прояснится в этой темной истории с подменой Воплощенной. Хэйбору торопиться было совершенно некуда. Своим ультиматумом Ар'аре он поставил себя вне не только Круга Избранных, но и всего Облачного Дома, и теперь о возврате речи идти не могло. Он сильно сомневался, что жрицы Оррвелла решили обмануть магистров и направили их по неверному следу. Кто-кто, а уж они должны лучше всех понимать, что речь идет об очень серьезных последствиях, да и не водилось за почтенными дамами интриганских наклонностей, мир их праху. Как назло, леди Мора и леди Чикола умерли совсем недавно от весенней лихорадки и если и имели тайну, то унесли ее с собой в могилу. Вызвать из небытия душу жрицы Оррвелла – дело почти невозможное. Словно кто-то специально заметал все следы. У волшебника-воина оставалась только непонятная девчонка, чье описание совпадало в точности с письмом леди Чиколы, да страшная древняя легенда, способная вот-вот обрести новую жизнь. И с этим надо было что-то делать.
– Ты не возражаешь, леди Джасс, если я поживу где-нибудь поблизости? – осторожно спросил Хэйбор.
Девчонка уже отошла и ответила на его вопрос радостной улыбкой:
– У меня есть домик. Можешь жить там, а потом пристроим комнатку…
Он не пожелал идти в Храггас, а поселился в пещере над узким каменистым заливом. Успешно обустроил ее под свои скромные запросы и стал вести жизнь отшельника, с одной только разницей, что у настоящих отшельников не бывает каждодневных гостей в виде молоденькой девушки-жрицы…
Ханнатский храм Великой Пестрой Матери не так велик, как может показаться, и вовсе не пышен. Он теряется на фоне других святилищ: более богатого храма Небесного Владыки – Аррагана и более крупного храма лилейноликой Сайлориан. Со стороны можно подумать, что культ Пестрой Матери пришел в упадок. Строгие очертания строения, отсутствие ярких орнаментов, украшений и ажурной резьбы вовсе не означают, что немногочисленные жрицы бедствуют и не имеют никакой власти в светской жизни. Пестрая Мать не любит пускать пыль в глаза, не любит показной роскоши. Это знают все. Поэтому пять Больших Сестер поджидали Джасс посреди главного зала, усевшись по-аймолайски прямо на голый каменный пол. От алтаря их отделяла полоса из аккуратно расставленных крошечных свечей-свидетелей. Серьезное дело затеяли хатами.
Полупрозрачный сумрак, запах пыли и благовоний, темные длинные тени на камнях, которые загадочным образом ложатся на лица женщин, срывая маски, открывая истину их намерений. От света «свидетелей» не скроется ложь, не спрятать правду в тенях, которые они дают.
Серьезная Сэтт, равнодушная Лзиф, свирепая Баэлс, отрешенная Тимва, презрительная Миция. Будто не миновало неполных восьми лет, с тех пор как перед ними стояла девушка с мечом мастера Хема, желающая стать одной из хатами. Потому что ей некуда было больше идти.
Тогда они только об одном и спросили:
– Сколько жизней на твоей совести, дева?
– Много, – сказала Джасс.
Свечи-свидетели на несколько мгновений погасли, чтобы снова вспыхнуть вдвое ярче, клятвенно подтверждая, что претендентка говорит чистую правду.
Вряд ли теперь разговор пойдет о таких мелочах. Джасс глубоко вздохнула и без страха посмотрела в глаза попеременно каждой из Больших Сестер, не пытаясь уклониться от их пытливых взоров.
– Ты специально надела женскую одежду? – спросила Сэтт.
Джасс кивнула в ответ. Она надела самое дорогое и самое красивое свое платье. Специально. Чтобы позлить и лишний раз уязвить. Не в силах отказать себе в удовольствии снова увидеть побелевшее от гнева лицо одноглазой Баэлс и кислую ухмылку Лзиф. Чтоб им всем тошно стало!
– Моя старая одежда осталась у Сигирина. На долгую память.
– Много ты понимаешь, сопля, – проворчала Сэтт. – Благодари Мать, что тебя не кинули на растерзание собачьей своре. У Сигирина была такая мысль. Не твоего ума было дело. – Хисарка не на шутку разозлилась, но быстро взяла себя в руки. – Ты знаешь, что не можешь просто так отречься от Хатами?
– Знаю.
– Только согласие Предвечной Матери и новая клятва изменят твою участь, чужая.
– Ты за тем привела с собой лангу? – насмешливо хмыкнула Тимва-Даржанка. – Думаешь, тебе это поможет?
Растерянность Джасс честно попыталась скрыть за злобным оскалом, потому что она и сама не поняла, зачем лангеры отправились следом. Теперь они стояли у самого входа в храм и внимательно прислушивались к беседе хатамиток. Черные силуэты среди неясных бликов и теней. Непроницаемый Джиэссэнэ Унанки, напряженный, натянутой тетивой Ириен Альс, беспокойный Торвардин, сын Терриара, внук Энардина, взбешенный Аннупард Шого, насмешливый Мэдрран ит-Гирьен ис-Келлан и невозмутимый Сийгин из клана Лост.
– Скажи чужой, что у нее есть выбор, – напомнила товарке Лзиф.
– Да. Ты можешь по доброй воле отправиться в священный тайный город Сакш, чтобы в святых стенах провести отпущенный тебе остаток дней и попытаться вымолить у Великой Пестрой Матери прощение за сонм своих прегрешений на предыдущих кругах воплощений. Я бы на твоем месте предпочла ланге Сакш.
Первым желанием было закричать от отчаяния.