Астахова Людмила Викторовна. Армия Судьбы

   «Нет! Только не это! Только не Сакш! Быть навсегда упрятанной в глубине гор без призрачной надежды когда-либо покинуть священный город? Оттуда никто не уходит, оттуда никто не сбегает. Это место надежнее, чем могила».
   Свечи мерно горели, молчание тянулось бесконечной чередой мерных ударов сердца и не кончалось… не кончалось… не кончалось…
   Крепкие сети тишины разрушила сама Сэтт, обратившись к лангерам:
   – Вы знали об условии, воины Судьбы?
   Нет, они не знали, и свечи засвидетельствовали признание, вспыхнув, погаснув и снова разгоревшись.
   Первый шаг сделан.
   Джасс в смятении дернулась всем телом в сторону и обернулась к Альсу.
   Остается клятва, данная ланге… И тут Сэтт права. Неизвестно, что хуже, добровольно живьем лечь в могилу или связать свою ужасную судьбу с… Джасс снова метнула взгляд на лангеров. И если бы могла, то поползла бы к ним на коленях, умоляя отказаться, заклиная молчать.
   – Берете ли вы на себя покровительство над этой женщиной, что отзывается на имя Джасс?
   «НЕТ!!! – кричала она мысленно. – Ни ради чего, ни ради жизни, ни ради спасения. Никогда! Ни за что!»
   – Что ж вы делаете, подлые суки?! Как смеете? – завизжала Джасс, вонзая в ладони ногти. – Твари! Подстилки грязные! Змеюки!
   – Ритуал начат, – отрезала Сэтт. – Можешь теперь хоть головой об стенку биться. Никто тебя не слышит, кроме Пестрой Матери.
   И осклабилась, корова яловая.
   – Они не могут…
   – Заткнись, – прорычала Миция. – Мы ждем, воины Судьбы. Так вы готовы?
   – Готов! – рявкнул тут же Торвардин.
   – Готов, – сказал Пард.
   Следом за ним повторили то же самое Сийгин, Малаган и Альс. Дело оставалось за Унанки. А он молчал. Как это умеют делать только чистокровные эльфы. Чтоб все, кто находится рядом, ощутили эту невыносимую тяжесть, эту воплощенную в безмолвие силу своей нерушимой воли. Половина лица в черной тени, а вторая половина золотистая, оттенка ясеневой древесины в свете осеннего мягкого полдня. Призрачный свет в глубинах глаз, жесткая складка возле губ. Любуйтесь, Большие Сестры, образцом мужеской красоты, и пусть вам долго-долго снится этот лучезарный взгляд.
   – Молчи, Джиэс, – прошептала Джасс, протягивая к эльфу руки в мольбе. – Молчи! Ради своего друга… Вспомни, что ты не любишь людей. Это как раз тот самый случай.
   – Я…
   – Джиэс, ты не должен, – выдохнул Альс. – Я справлюсь…
   Губы Унанки сжались в тонкую линию, он упрямо тряхнул головой.
   – Я готов покровительствовать этой женщине, – вымолвил он.
   Надо было видеть, какая счастливая улыбочка искривила рот Тимвы, надо было видеть ту бездну радости, которая плескалась в глазах Миции. Великая Мать, как же она, оказывается, ненавидела! Как же хатами жила столько лет с таким жгучим гневом? За что?
   – Ха… Тогда, прежде чем вы скажете положенные ритуалом слова, доблестные лангеры… хотелось бы знать, а ведомо ли вам, что Джасс – воплощение Белой Королевы?
   Хатами не отягощают себя излишками поклажи, не заводят себе слуг, не ублажают плоть едой и питьем сверх меры Но как же падки эти женщины на лесть и показную покорность… Кажется, будто могущественные воительницы спят и видят, чтобы все мужчины, которые в обычной жизни и внимания не обратили бы на них, пресмыкались, лебезили, всяко-разно унижали самое себя и весь мужской род, умоляя о снисхождении. Потому что, по мнению Сэтт и остальных Больших Сестер, такое время настало для ланги. Даже лангеры не рискнут… даже ради своего командира. А если не рискнут, то, стало быть, Джасс обречена на заточение в Сакше.
   – Не надо, Сэтт! – Она заслонилась руками от света, от всего мира. – Я выбираю Сакш!
   Но свечи-«свидетели» молчали. Пестрая Мать отказывалась принимать жертву. Хоть бы один огонек дрогнул.
   – Ты уверена? – давила хатамитка.
   – Да, Сэтт.
   И все равно ничего не изменилось. «Свидетели» горели чуть ли не втрое ярче, совершенно изгнав из храма тьму своим светом. Великая Пестрая Мать, что ты творишь?
   – Что скажете, воины Судьбы? Сможете ли вы сказать «она – моя» теперь? – испытующе вопрошала Лзиф, обводя взглядом лангеров в поисках сомневающегося.
   – Эльфы так не говорят, хатами, – серьезно сказал вдруг Унанки. – Настоящий сидхи никогда не скажет «мой конь», «моя жена», «мой дом». Запомни это. Мы говорим: «На этого коня я надел узду»; мы говорим: «Эта женщина живет со мной».
   – И что? Я вижу только двух сидхи. Остальные скажут по-своему.
   – Эта женщина будет с нами. Вот как мы скажем.
   – Она будет с нами, и плевать мне на проклятия, – подхватил Пард.
   И лангеры, невзирая на то, кто эльф, а кто орк, повторили правильные слова. И как только последним «Эта женщина будет со мной» произнес Ириен, Пестрая Мать навсегда погасила своих «свидетелей».
   От резкого перехода от света к полумраку перед глазами поплыли зеленые круги.
   – Что ты наделал?! Как ты мог так поступить с собой… с ними… со мной?! Как ты мог?! Что ты за лангер такой, Ириен Альс?
   Джасс в неистовстве, не помня себя, смела и разметала по всему храму останки свечей, жалея только об одном – о том, что нет с ней оружия, нет даже ножа, чтобы хоть попытаться броситься на эльфа. И за неимением оружия она впилась ногтями в рубашку на его груди.
   – Ты их предал! Ты предал тех, кто в тебя так верил! Без спросу! За них решил! Ты такой же предатель, как и все они! И ты снова предашь. Я знаю!
   – Давай! – сипло прошипел Альс, с силой отрывая от себя ее сведенные судорогой пальцы. – Давай! Пойди и сдайся охотникам, вся такая благородная и гордая. Назло поганцу-эльфу, который попытался тебя спасти…
   – Я тебя просила меня спасать? Здесь ли, в подземельях ли под Чефалом? Я звала на помощь?
   Его рука непроизвольно сжалась вокруг воображаемой рукояти, искристый и яркий взгляд вдруг резко потух. Нет, то было вовсе не разочарование. Альс понимал, лучше всех понимал. Или думал, что понимает.
   – Это ложь. Ты не можешь быть ею. Я… не мог… Я – Познаватель.
   – Все гораздо сложнее, Познаватель, – прошептала она чуть слышно.
   – Я знаю…
   – Ничего ты не знаешь.
   Она легко оттолкнула эльфа в сторону и почти побежала прочь от храма. Когда бы можно было так просто сбежать от своей судьбы… Альс же готов был самому себе перерезать горло от досады. Где-то там, в глубине ее сердца успела поселиться крошечная льдинка. О ней Джасс даже не догадывалась, но Познаватель такие вещи определял сразу.
   «Ничего, еще посмотрим, кто кого!» – сказал он незримому демону недоверия.
 
   – Ну что ж ты дуешься на нас, девочка? Сидишь в уголке вся такая взъерошенная, точно голубица под дождем, кусаешь костяшки пальцев, по-детски дуешь губы? Если думаешь, будто твоя гордыня что-то изменит, то не дождешься. Сама должна знать, что, если лангер вслух произнес обещание, быть посему, хоть помри. Наше слово крепче скал и дольше века. Это тебе я говорю, Аннупард Шого, для тебя теперь просто Пард. Уж скоро пятнадцать лет будет, как мы с Альсом хороводы водим по всей степи Великой. Оно как вышло-то… Когда нас в Дарже свели вместе Пестрая Мать и Файлак – злой бог судьбы, мы ж сущие еще сопляки были. Ну, мне – четвертак, Сийгину столько же, Малагану и Элли по двадцать, Тору еще меньше. Эльфы нам всем в деды-прадеды годились. Унанки сразу на Альса указал, когда решали, кто будет командиром. Мол, если уж кому это дело по силам, так только Альсу. Спора никакого не вышло. И ни разу Альс нас не подвел и ни разу не подкачал. Мы же уже не мальчишки, а мужи зрелые, и своих мозгов хоть отбавляй, а все одно слушаем Ирье, как… пророк – шепот Вечного Круга. И ты слушай! И не зыркай глазищами! Ему горше всех. Рожа у Альса завсегда кирпичом, а так-то он вовсе не каменный. И тебя любит… Любит, любит, девочка моя. Я его знаю… Видишь ли, ланга – это больше, чем семья, детка… Ладно, не детка. Не перебивай, ради Вечного Круга! Н-да… так вот… Ты ведь понимаешь, что мы все вместе не просто отряд рубак-наемников, которые за деньги берегут чужую жизнь и добро или, наоборот, отбирают и то и другое. Таких отрядов пруд пруди, а ланги – большая редкость. Потому что вместе мы можем вмешиваться в предначертания Судьбы. Без последствий вмешиваться, без расплаты и воздаяния, положенного в таких случаях обычным смертным. А потому что мы все по своей или чужой воле, но взяли да и выпали из уготованной колеи. Бери меня… Я – оньгъе. И все этим сказано. А вот поди ж ты, почти полжизни топчу землю рядом с нелюдями, дружбу вожу, и Альс мне ближе, чем кровный родич-человек, во сто крат. Мзду судилось стать островным герцогом, а вырядилось стать колдуном и бродягой. Про Сийгина тебе рассказывать? Вот! Тут все и без разговоров понятно. Кто, как не орк, может так отчаянно пойти супротив предопределенности, когда становится по своему желанию «эш» – недостойным? Элливейд хотя и человек, а из той же породы. Его, сына рабыни, внука и правнука рабов, освободило слово Оррвелла. Сама знаешь, что такое случается раз в триста лет, чтоб Старый бог стер тавро с тела невольника. Или Торвардин, сын Терриара, внук Энардина, тангар наш преславный. Кто ему мешал оставаться в отчем доме, жениться по материнскому выбору? Жить-поживать в своем Ролло крепкой семьей, рожать детишек, совершенствоваться в мастерстве? Уже бы давно бороду носил, как уважаемый женатый мужчина. Ан нет! Слишком широка его душа, как синее море вокруг Медных островов, есть в ней место и для самопожертвования, и для смирения, и для доверия. Такие, как Тор, верят в справедливость. Вот ведь какая штука! И я порой страшно завидую тангару, твердо знающему, где черное, где белое, на чьей стороне правда и в чьих устах ложь. Откуда он это знает? Может, в священных книгах, которые служители-огнепоклонники трепетно хранят в своих башнях, написана истина, которую видно только в слепящем пламени горна? Как он живет в мире, где нет соблазна взглянуть на миропорядок с иной стороны? Наверное, мне – смутьяну и ренегату, которому дай только придраться, усомниться и пойти в обход, не дано этого понять. И все же я сомневаюсь. Может, людям недостает такой непробиваемости? Теперь эльфы. Берем хотя бы наших двоих. Солнечный Унанки с вечными подколками, влюбчивый, упертый, самоуверенный, отходчивый. И Альс, злой, холодный, точь-в-точь как его мечи, ожесточенный до полного бессердечия. Такие похожие и такие разные. Почти как люди. Совсем как люди. Веришь, по сей день не ведаю, чего избег Унанки, от какого предназначения увернулся. Молчит, говнюк ушастый. Хоть балагур и кажется, что открыт любому взору на просвет. Ну а Альсова жизнь и судьба так и вовсе всему миру поперек. Один он против всего мира от самого своего рождения. Потому как Познаватели, они другими не бывают. Вот тебе и компания подобралась. Один другого краше и загадочнее, а все вместе, как ни крути, ланга. И все, что ни происходит с нами, все смело можно называть крутыми поворотами. Вот если бы по почину Бьен-Бъяра не прирезали нашего Элли Маргарца, то не дошли бы мы до стен прекрасного Хисара, Малаган не нашел бы там своего земляка – эрмидэ, а тот не рассказал бы о твоем принце из ямы… Улавливаешь взаимосвязь? Одно за другое цепляется, и получается, что ты попадаешься на глаза Альсу. Ты ведь пойми, девочка моя, женщины – они существа хрупкие по сути своей, нельзя их тягать за собой по всей степи. Поэтому никто из тех женщин, что западали… хм… на мою рыжую бороду, и в мыслях не мечтали, что я останусь с ними дольше, чем ланга задержится в их поселении. И будь ты обычной женщиной… Но ты ведь у нас выучена в Хатами, а стало быть, даже мне можешь фору дать по части выносливости. Хотя… как бы это сказать-то… ну, словом, сдается мне, что, если надо, Ириен тебя бы на руках всю дорогу нес. Только попроси. Не веришь? Ай! Не придуривайся, детка. Вы, бабы, как говорит Тор, чуем чуете, когда мужик намертво увяз. Но это я так, к слову. А веду я к тому, что ничего особого не случилось. Думаешь, мы через себя переступили, когда клялись? За пятнадцать лет мы к такому притерпелись, что иным за целую эльфью жизнь не познать. А уж то, что от судьбы не уйдешь, лангеры знают более всех. Раз ты оказалась с нами, значит, так оно и быть должно. Я не вру. Иди спроси у Унанки. Он тебе всяких гадостей наговорит, но от своих слов не отступится… Ах, я ничего не понимаю? Все может быть, не спорю. Так ты объясни по-людски. Чай, не бараны собрались. А самое дельное сейчас – поговорить с самим Альсом. Пока наш эльф не взбесился совсем. Уж который день его наизнанку выворачивает. Того и гляди, поймает твоих полосатых рыб и сожрет живьем. Ха… Это у меня шутки такие дурацкие, детка. Слушай, может, ты поревешь? У вашей сестры это самое первое дело…
 
   Что может выражать спина? Она ведь не глаза, и не лицо, и даже не губы. А вот умеют эльфы выразить свои чувства этой частью тела, да так, что никакие слова не нужны. Широкий разворот плеч, чуть заметный наклон головы, говорящие: «Только попробуй повысить на меня голос!» И по мечу в каждой руке.
   – Возьми оружие.
   На краю бассейна лежал ее собственный меч. В ножнах. Но полосатые рыбы как ни в чем не бывало плавали в воде живые и невредимые.
   – Как тебя понимать? – холодно молвила она. Но достала из ножен клинок.
   – Как хочешь, так и понимай, – заявил Ириен, разворачиваясь на пятках.
   Паршивое лицо у него было: мрачное, холодное, жестокое.
   – Сражайся со мной, Джасс.
   – Что?!
   – Если ты уравняла меня со своими «демонами», значит, тебе придется принять бой. И со мной, и с ними.
   – Ты спятил?
   – Я? Спятил? – процедил сквозь зубы эльф. – Вовсе нет. Единственный способ победить врага – сразиться с ним. Уверен, Хэйбор из Голала тебе это говорил не единожды.
   – Ты мне не враг.
   – Если ты считаешь, что я способен предать тебя, предать лангу, значит, враг.
   – Я…
   – Заткнись! Я хочу поглядеть, что ты представляешь из себя, ученица Хэйбора-ренегата, как… воительница. И если ты хоть чуточку воин, то ответишь на мою атаку…
   Демоны! А ведь Альс не шутил. Она видела его в спарринге с другими лангерами, она имела возможность наблюдать, как он разминается каждое утро. Давнюю драку в Дгелте она тоже не забыла. Великолепное зрелище для стороннего наблюдателя. Атаку Джасс отразила, с трудом, но сумела отскочить от разящего удара левой, крутанулась в пируэте, пригнулась и даже сумела отбежать на безопасное расстояние.
   – Какие демоны в тебя вселились?
   – Твои, любимая. Личные, персональные, столь трепетно лелеемые тобой.
   – Я не смогу тебе ранить.
   – Тогда попробуй меня убить.
   Да он насмехается, тварь остроухая! Нагло хохочет в лицо, презирает ее боль, плюет на ее переживания. Джасс ощутила злость, какую не ощущала с мгновения своего падения в хисарскую яму.
   – Альс, ты сволочь!
   – Ты себе вообразить не можешь, какая я сволочь, любимая, – заверил ее эльф, снова атакуя.
   Он сильный, невероятно сильный, нечеловечески сильный. Даже если убрать весь опыт нескольких веков, даже если отобрать оружие и раздеть догола, он легко переломает ей каждую косточку. Плевать! Пусть сломает, пусть изуродует. Пусть! Хэйбор был прав, когда говорил, что совершенного бойца из нее не получится никогда, не тот материал. Но у нее есть воля и желание сражаться. Иногда этого достаточно, чтоб называться воином. Жажда крови уступила место холодному расчету, душевный раздрай обернулся сосредоточенностью и ясностью мыслей. Злость теперь не слепила, а обида не обжигала.
   Джасс догадалась…
   – Ты специально затеял этот дурацкий поединок? – спросила она, отложив свой клинок. – Чтобы я вспомнила, кто я есть на самом деле?
   Ириен последовал ее примеру. Изящно крутанул в руках мечи и отправил их в заплечные ножны.
   – Да, – ухмыльнулся он. – Если бы я хотел тебя уморить, то затрахал бы до смерти.
   – Ты похабная сволочь.
   – Ну что поделаешь, – легкомысленно пожал он плечами. – По-твоему, было бы лучше, чтоб ты ела себя поедом? Срывала свою злость на парнях? И так и не смогла бы в итоге доверять мне по-настоящему?
   – Я тебе доверяю.
   – Ну конечно! – развел эльф руками. – Чем же я отличаюсь от всех тех, кто тебя предал раньше?
   Джасс задумалась.
   – Практически ничем, – призналась она. – Они тоже говорили, что любят. Про свою мать не могу ничего сказать, я ее не помню, но кто-то же продал меня в Ятсоунскии храм? Жрицы сотворили из меня… неважно… они перепродали меня в Храггас. Хэйбор…
   – Он тоже тебя предал?
   – Нет, он рассказал мне, что я из себя представляю. Но если бы не его наука, – она кивнула на меч, – я бы не очутилась в Хатами.
   – А где? На невольничьем рынке?
   – Твой сарказм неуместен, Ириен Альс.
   – Отчего же? Ты считаешь, что достойна лучшей участи?
   – Моя участь… Забавно, что именно ты мне это говоришь, лангер. Может быть, мне нанять тебя, чтоб ты вернул мне мою судьбу? Для того ведь и существуют ланги! Как я не подумала раньше?
   Право слово, было невероятно приятно видеть смутную тень растерянности в его светлых глазах, как тает его уверенность в собственной правоте.
   «Ох и разочарую я тебя, лангер. Ох и разочарую!» Джасс подошла к эльфу вплотную, так что пришлось задрать голову, чтобы смотреть прямо в его ледяные зенки. Взяла его за руки и прижала их ладонями к своим щекам.
   – Ты же Познаватель, любимый. Ты знаешь мое Истинное Имя. Произнеси его вслух, узнай меня еще лучше. Поверь, ты не будешь больше шутить.
   – Ты сама не понимаешь…
   – Нет, Ирье, это ты не понимаешь, – покачала она головой.
 
   О чем ты просишь? Ты не знаешь, как это, когда живая тончайшая нить ложится в мою ладонь, пульсирующая в ритме твоего сердца… как это… невыносимо. Зачем ты просишь? Ты же знаешь, что есть просьбы и есть… Просьбы. Я не могу отказаться, я не могу не ответить. Я не могу. Я не хочу. Там нет слов, там нет дорог, там есть только ты. Такая, какой тебя видит, наверное, только сам Творец. Я ему не завидую, нашему всемогущему Создателю, если он обречен на эту вечную нескончаемую муку. Видеть нас всех ТАК ГРОМКО. И если он все же любит нас хоть чуть-чуть, то… тогда я ничего не понимаю. И не пойму никогда. Как никогда не смогу рассказать тебе, что я ЗНАЮ, когда мои мысли облекаются в плоть слов на Истинном языке, когда открываются врата Истинного и я вижу…

1668 год

   – Вставай, Джасс! Просыпайся!
   Тихий, но твердый голос вырвал девочку из крепкого сна, как рыбак выхватывает рыбку из реки. От режущего света она зажмурила глаза и попыталась натянуть одеяло на голову.
   – Перестань баловаться и вставай, – неумолимо приказали ей, и пришлось волей-неволей подчиниться. Чему-чему, а подчиняться ее научили лучше, чем всему остальному вместе взятому.
   – Куда мы идем, леди Мора? – спросила шепотом девочка.
   – Помолчи, там узнаешь, – шикнула на нее высокая худая женщина в темно-синем балахоне жрицы.
   Они долго шли по узким коридорам, кое-где при тусклом свете свечных огарков, а иногда в кромешной тьме. И тогда девочка сильнее сжимала пальцы женщины, втягивая голову в плечи. Ладони ее взмокли от пота, а дыхание становилось частым и отрывистым. Она потеряла всякую ориентацию, но догадывалась, что они идут в запретную сакральную часть Ятсоунского храма, куда было позволено заходить далеко не каждой жрице. Во всяком случае, не малолетней послушнице, едва успевшей разучить десяток гимнов.
   Наконец где-то вдалеке блеснул яркий огонек, который при приближении оказался ярко пылающим факелом в руке другой жрицы. Ее имени Джасс не знала, но по количеству надетых на ней священных знаков поняла, что перед ней сама Первая жрица бога-странника Оррвелла.
   Жрица пристально посмотрела на Джасс пронзительными светлыми глазами и кивнула леди Море, как бы одобряя ее выбор.
   – Все… по-прежнему, метресса? – осторожно спросила леди Мора, получив в ответ сдержанный вздох.
   – Ее тоже зовут Джасс?
   – Да. И возраст почти тот же. Только глаза другого цвета.
   – Это не имеет значения. Веди ее.
   Леди Мора крепко сжала ладошку Джасс и ввела в небольшой круглый зал. Девочка с любопытством осмотрелась. Она не боялась, потому что сочла происходящее обычной ночной мистерией, к которым послушниц постоянно готовили в храмовой школе.
   Свод зала, не поддерживаемый колоннами, был облицован синей блестящей глазурью, уже местами потрескавшейся от времени. Он нависал над широким квадратным черным камнем в самом центре зала, на котором лежала другая девочка. Вокруг на полу были расставлены горящие красные свечки-«свидетели», образуя замысловатую фигуру. То ли древнюю руну, то ли знак силы. Это было красиво и немного жутко, но девочку всегда притягивала опасность, как бабочку огонь, и потому она почти не испугалась.
   – Это же Джасс! – приглушенно воскликнула девочка. – Нам сказали, что она заболела.
   – Верно. А ты должна помочь нам вылечить ее, – пояснила ласково леди Мора. – Ты ведь не хочешь, чтобы твоя тезка умерла?
   – Нет, конечно. А что нужно делать?
   – Ничего. Ты просто должна лечь рядом с ней, но не прикасаться, а мы с метрессой Чиколой совершим необходимый обряд, и она выздоровеет. Ты все поняла?
   Девочка энергично закивала. Жрица подтолкнула Джасс к камню и помогла ей залезть и правильно лечь. От больной девочки шел жар, словно от печки. Она давно была в забытьи и очень тяжело дышала. Губы ссохлись и потрескались, а щеки пылали садовыми пионами. Джасс мало знала эту девочку, но все равно по-детски пожалела. Она и сама не любила болеть, а ее тезка, судя по всему, очень-очень больна.
   – Лежи спокойно и ни о чем не спрашивай, даже если станет очень страшно. Помни, мы рядом и тебе ничто не угрожает, – наставительно сказала леди Мора.
   Тем временем жрицы стали по обе стороны камня и подняли над девочками блестящую пустую чашу. Они говорили на лонгиире – Истинном языке Творения, и, конечно, Джасс не понимала ни единого слова. Слова звучали невероятно красиво, словно песня. Их непривычный для уха ритм завораживал и околдовывал, исподволь прокрадываясь в сознание. Глаза девочки стали потихоньку слипаться, и последнее, что она увидела, – это слепящее лазоревое пламя, взметнувшееся в чаше.
   Она не услышала, как потом утомленная Первая жрица сказала своей бледной помощнице:
   – Я даже не надеялась, что у нас получится. Теперь все пойдет так, как должно было случиться, и никто, слышишь, Мора, никто не посмеет нас обвинить в том, что мы преступили запретную черту.
   – Ничего нельзя было поделать, метресса. Долг превыше всего.
   – Мы обязаны унести эту тайну в могилу, – согласилась Первая жрица.
   – А глаза? – опасливо спросила леди Мора.
   – Что глаза? У младенцев глаза всегда меняют со временем цвет, – убежденно пробурчала Первая жрица. – Кто вспомнит, какого цвета были глаза у трехлетнего ребенка? Даже сам Ар'ара…
   Проснувшись утром в собственной постели, Джасс ничего не знала об этом разговоре и о том, что другая девочка по имени Джасс умерла, не дожив до рассвета. Она почти ничего не помнила о ночном происшествии…
 
   Джасс ничего не почувствовала. Совсем ничего. Ее нутро не сворачивало судорогой, под веками не полыхал нездешний огонь, и не звенело в ушах. И тем более она не ощутила, как Познаватель касается ее души. Врут байки, нагло врут.
   – Что скажешь теперь? – спросила она, заметив, как в его взгляд вернулась осмысленность.
   – Что ты обратилась по адресу. Наверное, именно для этого и создаются ланги. Боги сами запутались в своих задумках.
   – И всё? Не боишься? Не сомневаешься? – пытливо полюбопытствовала она.
   Альс задумался.
   – Пожалуй, если я скажу такую вульгарную банальность, как «я ведь тебя люблю», ты жестоко разочаруешься в моей извращенности.
   – А если без неуместной иронии?
   – Ты еще слишком плохо меня знаешь, любимая. Если бы я боялся, то, пожалуй, никогда бы не родился. Теперь поздно что-то менять. У тебя есть я, у меня есть ты. Значит, твоя участь станет и моей участью тоже.
   – Звучит как клятва.
   – На… клятвы.
   Иногда крепкое словцо может сделать больше, чем самые могущественные чары.
 
   Я же знаю, что нам суждено очень короткое счастье. Я помню, что я – эльф, а ты – человек. И не нужно умения читать мысли, не надо иметь дар Познавателя, чтобы понимать, о чем ты думаешь сейчас. Да, вот прямо сейчас, когда я целую тебя. Ты так до сих пор и не поняла, почему я решил столь жестоко распорядиться своей жизнью, выбрав тебя. Каждый раз, когда я люблю тебя, как сейчас на краю бассейна, или на нашей кривой, скрипучей кровати, или еще где-нибудь, ты спрашиваешь себя об этом и не находишь вразумительного ответа.
   И мне не объяснить тебе, что в тот день, когда я увидел тебя, такую, какой ты вырвалась из хисарской темницы, я уже знал, что ты создана для меня. Маленькая мордочка, покрытые трещинками губы, слезящиеся глазищи, тощая шея, торчащие ушки. Такая некрасивая, что тебя невозможно не полюбить сразу и насмерть.
   Боги не только запутались, они еще и очень жестоко пошутили. Но ни они, ни ты не знаете, что я умею идти только до самого конца. И я не боюсь.
 
   – А вдруг Тор вернется? Или Ярим?
   – Ч-ч-ч-ч! Никто не вернется. И мне плевать, где они будут гулять всю ночь. Большие уже мальчики, не заблудятся. Раздевайся, раздевайся…
   – Решил-таки уморить обещанным способом? – улыбнулась она, роняя в воду нижнюю рубашку.
   – Я подумаю, честное слово. Как вариант.
 
   Исполинский черный дракон, летевший мимо ставшего человеческим городом родного гнезда, которое он покинул в невообразимой бездне времен, много тысяч лет тому назад, специально сделал круг над муравейником смертных. О да! Он видел их. Мужчину, крепко сжимающего в объятиях женщину. Изнемогающих от экстаза любовников. Обычно все так и начинается.