– О боги, у него еще и имя такое! – ахнула Амиланд. – Имя демона безумия для него вполне подходит.
   – Сейчас мало кто знает ту древнюю сказку… – пожал плечами Джиэс.
   – Его счастье, – фыркнула женщина. – Кто бы вообще стал иметь дело с нелюдем, да с такой рожей, да еще носящим имя демона?
   – Ты, например. – Улыбка у Унанки вышла неприятно похожей на ту, которая совсем недавно чахлым цветком произрастала на кривой физиономии Альса. – Надеюсь, обе орки тебя полностью устраивают?
   – Целиком.
   Амиланд обиженно поджала губы. Она искренне полагала, что имеет на Джиэса самое большое влияние, стойко пребывая в этом опасном заблуждении.
   – Мне ждать тебя сегодня?
   – Нет.
   И на безмолвный вопрос, застывший в сапфировом взоре леди Чирот, не последовало никакого ответа. Она хотела было оскорбиться, но по здравом размышлении поняла – эльф снова прав.
 
   Тангар неэстетично жевал душистую смолу дерева хен и, слава всем богам, хоть не сплевывал на землю ядовито-фиолетовую слюну, как все остальные любители этого занятия. Все живые существа в Дарже делились на две примерно равные части по отношению к хеннай – древесной смоле. Одна половина готова была отказаться от хлеба ради кусочка хеннай, а вторая находила ее отвратительной на вид и на вкус, а вид двигающихся челюстей и фиолетовый оттенок языка вызывал приступ тошноты. Альс относился к второй половине. Он старался не смотреть на тангара – высокого молодого парня с по-холостяцки бритым лицом. Пшенично-золотистые косы, заплетенные традиционным способом, делали его широкое лицо еще шире, а черты крупнее. Бороться с отвращением к любителям хеннай было гораздо тяжелее, чем с предубеждением против уроженцев Оньгъена, но Ириен старался вовсю. С того самого момента, как Сийгин привел Торвардина сына Терриара в их компанию. К орку-эш Альс проникся симпатией сразу же, к его закадычному другу – маргарцу Элливейду – тоже. И против тангара не было бы возражений, если бы не злополучная хеннай. А Торвардин, как назло, набивал каждый день полный рот смолой и всю дорогу работал челюстями наподобие термита.
   Запасы терпения у эльфа были невелики, и очень быстро он вычерпал их до самого донца.
   – Тебе действительно нравится эта гадость? – поинтересовался он, не выдержав внутренней борьбы.
   – Какая? – не понял Торвардин.
   – Хеннай.
   Ореховые очи тангара излучали крайнюю степень изумления. Но его ответ оказался еще более удивительным.
   – Жуткая гадость, – признался вдруг он. – Дерьмовый вкус.
   – Так зачем же?..
   Парень замялся.
   – Ну, я наемничать пошел… Смотрю, вроде все это делают. Понимаешь, думаю, надо приучаться, хотя… противно так.
   – А мне смотреть противно.
   – Честно?
   И Торвардин, деликатно прикрывшись широкой ладонью, выплюнул изрядный кусок хеннай в кусты. И с облегчением вздохнул.
   – Ты зря мне раньше не сказал. Я б не маялся столько времени, – укоризненно покосился он на эльфа.
   – Я не знал, что кто-то может жевать хеннай через силу, – пожал плечами тот.
   Тангар еще больше смутился и всю оставшуюся дорогу до «Грифона» шел, понурив голову, молча и полыхая жаром смущения. И наверняка уже решил, что многоопытный эльф сочтет его выходку глупостью, недостойной их команды.
   А у Альса на самом деле отлегло от сердца, как любят выражаться маргарцы. Насколько ему хватало понимания и опыта, в отряде наемников нельзя позволить себе такой роскоши, как неприязнь между воинами. Пусть даже по такому, казалось бы, ничтожному поводу, как жевание смолы.
   – Да не переживай ты! С кем не бывает?! Когда-то, по молодости лет, я нанялся матросом на маргарскую шикку. Вот уж где было весело насчет традиционных шуток над салагами. Я тогда почти и не знал ничего о мире за горами, но сразу умудрился попасть в такое место, где держи ухо востро.
   Торвардин покосился на эльфье заостренное ухо. Вот уж сравнение – в самую точку.
   – Наверное, ни над кем так не издевались, как надо мной, – усмехнулся Альс своим воспоминаниям вполне добродушно. – Именно тогда я проникся ненавистью к хеннай.
   – Было от чего?
   – Еще бы.
   – Знаешь, Альс, зови меня просто – Тор, – после некоторого раздумья вдруг заявил тангар.
   Руна, которой писалось слово «Тор», считалась у магов очень сильной и несла в себе большой заряд неопределенности. Полное тангарское имя меняло ее смысл на прямо противоположный. Называя ребенка Торвардин, родители жаждали, чтоб он неукоснительно следовал традициям, шел по стопам предков, исполняя все предписанные заветы и обычаи. Если парень сам себя называл Тором, то это означало только одно – он решил пойти против собственной судьбы сознательно.
   Обостренные чувства Познавателя давали знать, что происходит что-то необычное, но Альс пока еще терялся в догадках. Это только кажется, что Познаватели знают все. Они просто видят Истинное, но, даже видя, нужно еще подобрать нужные и единственно верные слова, чтобы воплотить в них Истинное. А тому, что происходило с ним в Дарже, пока еще у Ириена не имелось названия. Но, возможно, дело было в тех, кого он встретил. Скорее всего.
   Сначала Пард – заклятый враг, ставший другом, потом Джиэссэнэ – старый друг, роднее брата, которого, кстати, никогда у Альса не было. Сийгин – орк, отрекшийся от касты, чудо чудное, диво невиданное. Колдун-эрмидэ подозрительно королевских кровей. Везунчик Элливейд. Теперь вот тангар, бросивший родню и ремесло ради бродяжьей жизни наемника, что для тангара сродни бунту и тягчайшей ереси.
   – Тор, откуда ты родом? – вдруг спросил эльф.
   – С Медных островов – Ролло. Может, слышал про такое место?
   – Слышал, – кивнул Альс. – Далеко тебя занесло.
   – Мне куда подальше и хотелось, – нехотя пробурчал Тор.
   Не надо быть провидцем, да и Познавателем тоже необязательно, чтоб уловить в интонациях тангара недостающую ноту. Темнишь ты, парень, ох и темнишь. Так просто тангар не бежит за тридевять земель. Тангары – это такие люди… тьфу ты… нелюди, которые ничего просто так, от широты душевной не делают. Пожалуй, даже не умирают просто так на ровном месте.
   Так что терзать вопросами многомудрый эльф Торвардина не стал. Что-то нашептывало в его не такое уж и острое ухо, что будет у них еще время узнать друг друга получше.
 
   Никогда задумка не получается такой, как было измышлено вначале. Тот, кто живет воинским делом, должен помнить о сем скорбном факте и всегда иметь про запас несколько вариантов развития событий. И, на всякой случай, убедительную причину, по которой можно отказаться от задуманного. У Ириена и Джиэссэнэ имелись в наличии вариации на тему засады, а причин отказать леди Чирот в услуге не нашлось ни одной. На том и погорели.
   Вместо трех телохранителей, двое из которых совсем еще молоденькие ребята, детей леди Чирот охранял десяток до зубов вооруженных стражей. И там, где похитители рассчитывали обойтись почти бескровным поединком, пришлось всерьез взяться за мечи. Охрана сражалась не на жизнь, а на смерть. Шестеро против десятерых. Не так уж и много для опытных наемников, но ведь никто не ожидал такого яростного отпора. В итоге в глубине сада усадьбы Чирот произошло не тихое похищение, а настоящее побоище. И если бы не бдительная полуорка, то дети убежали бы, а все дело сорвалось.
   Шинтан посадила перед собой в седло девочку, а Элливейд, как самый обаятельный, мальчика. В таком деле, как похищение, время тянуть не рекомендовалось, а тут еще и Альсу в драке сломали пару ребер. Эльф не слишком удачно встрял в поединок Парда с одним из стражей и теперь пожинал плоды своего геройства, то и дело сплевывая на землю кровавые сгустки.
   Им всем хотелось поскорее выбраться из Даржи, а Альсу к тому же хотелось надавать Унанки крепко по шее. И в этом желании остальные похитители были с эльфом вполне солидарны. В конце концов, кто должен предусмотреть все мелочи, разузнать заранее про смену телохранителей?
   Странное место выбрала Грист, для того чтобы спрятать детей леди Чирот. Не то заброшенный храм, не то чья-то разоренная усадьба. Старый, наполовину засохший сад окружал со всех сторон строение одновременно и массивное, и какое-то неприметное. Высокий забор местами развалился до основания, бассейн во внутреннем дворике зарос сорной травой, а сквозь куполообразную крышу прошла внушительная трещина. Внутри дом был совершенно пуст, ни стен, ни мебели, только странное углубление в полу в самом центре помещения. Из-за трещины акустика нарушилась, и голоса внутри звучали то слишком громко, то слишком тихо. Альсу тут не нравилось. Но Грист настояла, и Шинтан ее полностью поддержала. Ибо более уединенного места в густонаселенных окрестностях Даржи сыскать трудно.
   Альс с усилием вытащил свое тело из седла, и боль в боку на миг застила мир черно-алым всполохом. Он только крепче сжал зубы, чтобы не ругнуться. Эльфу, начни он браниться, трудно будет потом остановиться.
   – Уведи детей, Ши, – приказал он полуорке.
   Ребра нестерпимо жгло огнем.
   – Мне придется остаться вместе с женщинами, а вы возвращайтесь в Даржу.
   Возражений попросту не возникло. Все видели, что эльф держится на ногах только усилием воли.
   – Грист меня перевяжет. Отлежусь, и все пройдет, – шепотом пояснил Альс обеспокоенному Парду. – А вы проваливайте.
   Ему хватило сил проводить взглядом удаляющуюся кавалькаду, прежде чем в полном изнеможении привалиться спиной к стене и закрыть глаза. Во рту стоял вкус крови. Плохой знак.
 
   Кимлад рвал и метал. Рвал тонкий аймолайский шелк, рвал привезенные из-за моря игергардские гобелены, рвал бумаги и свитки, какие только попадались под руку. Метал об стену драгоценные маргарские вазы, эрмидэйский фарфор, мраморные статуэтки богов и цветочные горшки. Он приказал высечь всех рабов, лишил полугодового жалованья слуг, избил Висселя, да и леди Чирот перепало несколько горячих оплеух. Лорд Кимлад бушевал, как пустынный самум, сея разрушение и хаос в доме Амиланд.
   Лорд Виссель рыдал в спальне, спрятавшись от гнева шурина за огромным ложем. Его лицо представляло собой жуткое зрелище всех оттенков багрового и синего. И это обстоятельство делало достойного супруга леди Чирот совершенно безутешным. Похоже, Кимлад сломал ему нос.
   Леди Чирот затворилась в женском святилище и истово молилась Пестрой Матери. Слезы текли по ее щекам сплошным водопадом, обильно орошая алтарь. Такого запредельного счастья Амиланд не испытывала давным-давно. Даже публичное посажение Кимлада на кол не принесло бы ей столько удовольствия, как зрелище бессильной ярости на его красивом лице.
   «Прости меня, Пестрая Великая Мать, но если бы я знала, что могу ТАК ему насолить, собственными руками задушила бы обоих своих детей!»
   Поначалу мысли Амиланд метались, точно вспугнутые цапли над озером, но слова традиционной молитвы, повторенной раз двадцать подряд, успокоили леди Чирот настолько, что она смогла рассуждать здраво. Ее никто не посмеет упрекнуть, ничто не указывает на ее вину, и теперь у нее развязаны руки.
   Амиланд прислонилась лбом к алтарному камню и возблагодарила Великую Мать за то, что та послала ей Джиэссэнэ…
   – Джиэс…
   Придется подождать несколько дней, прежде чем она сможет обнять его и припасть губами к устам. Но это будет самое приятное ожидание.
 
   – А где Альс?
   – Остался с Шинтан и Грист. Ему переломали ребра.
   – Демоны!
   – Вот именно! Там был десяток стражей вместо трех. Мог бы и предупредить.
   – Сколько?
   – Сколько слышал.
   Губы эльфа сжались в тонкую линию, что не предвещало никому ничего хорошего. Унанки не любил делать ошибки, особенно когда эти ошибки были чреваты неприятностями для тех, кто ему доверился. Унанки не любил оправдываться и просто ненавидел доказывать свою невиновность. У него имелось еще несколько нехороших привычек, одна из которых состояла в том, что Унанки все свои дела доводил до логического конца и не ограничивался полумерами там, где хоть что-то зависело лично от него.
   Он развернулся на каблуках и, никому ничего не говоря, покинул «Грифон» на ночь глядя.
   – Куда он? – удивился Пард.
   – У Джиэса в Дарже полно возможностей прояснить свои вопросы, – ухмыльнулся Сийгин. – Есть места, куда войти может только он один.
   – И выйти? – изогнул вопросительно бровь Малаган.
   – И снова зайти.
   Пард пожал плечами. Его больше беспокоило, как там Альс с его ребрами. Оньгъе прекрасно видел, что до схрона эльф доехал при последнем издыхании, чудом удерживаясь в седле.
   – Надо было остаться с Альсом, – пробурчал он.
   Тор из-за спины Малагана посмотрел на орка и сделал круглые глаза. Мол, ты это видел? Чтоб оньгъе так сдружился с эльфом… Ох, и не за горами Последняя битва!
 
   Люзимар стелился под ноги эльфу что твой молитвенный коврик. Под руку сопровождал в дальний уютный уголок, хотя еще шестидневье назад снисходил только до банального приветствия и фамильярной усмешки. Теперь уж не узнать хозяина «Свирели». Не иначе подменили злые тати в ночи.
   – Вы слышали? Бастардов Богоравного похитили из лома Чирот, – горячо прошептал он на ухо Джиэсу.
   – Детей Амиланд?
   – Именно! Кимлад в бешенстве.
   Люзимар дышал так часто, словно бежал без остановки от самих дальних предместий. Тяжко быть в курсе всех дел.
   – А князь?
   – Издеваетесь, мастер Джиэс? Кто знает мысли Богоравного? – надул тот щеки.
   – Лорд Кимлад, должно быть, – ответил Джиэс, изображая невинного младенца.
   – Вы только прикидываетесь простаком, мастер. Верно, глядите на нас, смертных, со своих высот и посмеиваетесь? – делано обиделся Люзимар и кокетливо пригрозил пальчиком: – Всё вы знаете.
   – Разве я должен быть в курсе всех интриг и козней Даржи? – пожал плечами эльф. – Я всего лишь сплю с Амиланд. И скажу вам по секрету, у нее нет привычки разговаривать во сне.
   – А я вам скажу по еще большему секрету, что вы – самое длительное увлечение леди Чирот. И многих влиятельных людей это обстоятельство наводит на определенные мысли.
   Определенность мыслей этих самых влиятельных людей заставила Унанки настроиться на более серьезный лад.
   – Хм… ее позиции настолько выросли?
   – Богоравный послал за ней свой паланкин. Только за ней. Без лорда Кимлада, – продолжил доклад хозяин «Свирели».
   – Вот как?!
   – И они говорили наедине. Очень долго.
   Великие светлые небеса, как они живут? Как золотые рыбки в пруду, на всеобщем обозрении. Есть ли смысл носить княжий венец, если каждый содержатель притона, каждая базарная торговка могут заглянуть к тебе под одеяло?
   – Ну а я-то тут при чем?
   Люзимар хитро усмехнулся, чуть ли не подмигнув эльфу в знак одобрения.
   – Боги, ну почему бы мне не родиться сидхи? Красивое молодое лицо, долгие годы жизни и возможность, а главное – время, чтобы возвыситься так, как мало кому из людей может присниться в самых смелых снах.
   Светлые глаза даржанца закатились под самые брови от избытка чувств. Несколько мгновений он пребывал во власти своих мечтаний.
   – Мастер Джиэс, я осмелюсь дать вам маленький совет. Как старый друг.
   Унанки едва сдержался, чтоб не рассмеяться в голос.
   – Очень скоро к вам в приятели начнут набиваться те, о ком еще вчера вы и слыхом не слыхивали. Это будут и весьма значительные особы, и просто мошенники. Но потом… когда-нибудь… вы не забудете о том, что именно я познакомил вас с леди Чирот?
   Хозяин «Свирели» выглядел удивительно серьезным.
   – Не забуду, господин Люзимар. У меня прекрасная память, – столь же серьезно пообещал Джиэс.
   – Изволите приказать подать что-нибудь вкусное?
   – Спасибо. Я не голоден.
   – Всегда к вашим услугам.
   Намеки Люзимара были более чем прозрачны. Ставки леди Чирот росли, а вместе с ними росло и возможное влияние ее фаворита, то бишь самого Джиэссэнэ.
   Оставалось только выяснить, что здесь – воля случая, а что спланировано самой Амиланд.
 
   Свет падал сквозь проломы в куполе пыльными узкими колоннами, разделяя пространство на темные и светлые участки, будто нарезая его тупым ножом, как буханку хлеба, на несколько неровных частей. В самом темном углу залы неподвижно сидела девушка, закутанная во что-то длинное бледно-розовое.
   – Где Шинтан? – спросил Альс.
   – Что?
   Девушка сжалась в комочек от звука его резкого, хриплого голоса.
   – Я спрашиваю, где полуорка и твой брат? – проскрипел эльф.
   – Они… снаружи. Играют.
   «Играют?» Альс прислушался, улавливая среди прочих звуков приглушенный голос и даже смех. Шинтан развлекала мальчишку, посвящая в тайны «прыгунков» – любимой забавы всех уличных детей. Замечательно.
   Альс бы сам сейчас сыграл партию, если бы не болели так отчаянно ребра под тугой повязкой, сковывающей его тело от подмышек до пупа. Ни вдохнуть, ни выдохнуть.
   – А ты чего здесь сидишь?
   Девушка промолчала, не сводя с Альса пронзительного взгляда темных глаз. У него даже спина зачесалась от такого пристального внимания.
   – Грист! – позвал он.
   Орка, словно все время просидела, притаившись за стеной, тотчас появилась в дверном проеме. Ириен попросил пить. У него все во рту покрылось сухой коркой.
   – Кто-нибудь из наших вернулся? – спросил он, едва просьба была исполнена.
   – Нет.
   Эльф ругнулся вполголоса.
   – Ладно, подождем.
   И попытался поудобнее расположиться на тощем матрасе. Впрочем, без всякого результата, лишь повеселив мать немой полуорки своими неловкими движениями.
   – Оставь кувшин с водой, – проворчал он.
   – Тебе нельзя много пить.
   – Сам знаю.
 
   Когда идешь по мокрому песку на границе между берегом и прибоем, то лучше не оборачиваться назад, потому что волны быстро слизывают следы, и тогда в сердце нарастает ощущение небытия. Все должно оставлять следы, убеждал Джиэса отец. Каждый поступок, каждое слово или шаг. Чтоб нить жизни была видна издалека, даже из-за Грани. При этом отец глядел куда-то в сторону, за свое правое плечо. След Унанки тянулся через перевалы Ши-о-Натай через Тассельрад, Игергард, делал запутанную петлю в Маргаре, потом узел длиною в год, потом… Словом, отец мог бы гордиться. Почему же теперь в Дарже Унанки чувствовал, как теряется его нить? Почему ему хотелось сомкнуть твердые, как корабельные гвозди, пальцы на шее высокородной леди Чирот?
   Унанки намеренно спешился и медленно шел вдоль прибоя, не обращая внимания на вопли чаек над головой и на то, что брызги от волн портят одежду. Как же могло случиться, что он пошел на поводу у амбициозной жестокой женщины, готовой поставить на кон собственных детей? Как такое произошло с ним, с тем, кто, кажется, научился видеть людей насквозь? Это так просто. Все написано на их лицах, стоит только повнимательнее присмотреться.
   На лице Амиланд жажда власти написала несмываемыми чернилами свои письмена всего лишь на мгновение, но и его хватило для зоркого взгляда'. Леди Чирот быстро стерла эти знаки, заменив их приторно-сладкой смесью испуга, неуверенности и глубочайшего страдания.
   Женщина в шелке фиалкового цвета на фоне рассветного неба. Ее рука мертвой птицей лежит на спинке стула, на вырезанных из светлого дерева цветах аймолайского лотоса. Тяжелые покрывала и легчайшие занавеси, которые парусом надувает ветер. Она продумала каждую деталь, каждую мелочь, соблюдя самую ничтожную соразмерность композиции, чтобы все они сработали в ее пользу. Даржанские аристократки фору дадут даже высокородным эрмидэ по части умения создавать впечатление буквально из ничего. Их этому учат с младенчества. Иногда вместо грамоты и счета. Амиланд старалась, очень старалась, но в последний миг забыла погасить золотые искры злорадного торжества на дне своих сапфировых глаз. Унанки слушал ее голос и почти равнодушно думал о том, что, пожалуй, лучшей любовницы у него не было и не будет и что большего унижения он тоже никогда раньше не испытывал. Даже когда носил ошейник раба и вертел тяжелым галерным веслом. Там, на галере, он был невольником, а здесь исполнял чужую прихоть по доброй воле, точно так же не отягощая себя раздумьями о смысле своих поступков, как это делает раб. От раба не требуется думать, за него думает хозяин. За Унанки думала Амиланд. И признаться себе в этом было… обидно? досадно?.. Так же, как признаться себе в собственном несовершенстве.
   – …мы получим всё! – сказал леди Чирот вдохновенно.
   – А ты уверена, что все – это как раз то, что мне необходимо? – спросил Джиэссэнэ вместо прощания. – В Духову ночь вы воссоединитесь с вашими детьми, Лилейная.
   Интересно, поняла ли Амиланд, что их история закончена? Может быть. Скорее всего. Но необязательно. Они так часто придумывают себе «ширмы», за которыми прячут правильные догадки, понимание и истину. Эдакие заслоны, которые создают видимость уверенности в себе. В этом Создатель наградил людей огромной изобретательностью.
   – Жаль, что я не могу ничего выдумать для себя, – сказал Унанки, поймав себе на том, что смотрит в том же направлении, что и его отец. – Я не смогу сказать себе, что Амиланд обманула, потому что она меня не обманывала – я сам себя обманул. Я не смогу заставить себя видеть в ней только то, что мне нравится. И… я не смогу забыть, что в ее руках я был марионеткой. И не смогу себе этого простить. Так что видишь, как получилось…
   И конечно же никто ему не ответил.
 
   Песочно-серый сумрак, пахнущий камнем и сухой травой, хаотичная пляска пылинок в солнечных лучах и легчайшее, но неровное дыхание эльфа. Замкнутый круг ощущений, каждое из которых цепляется за свое отражение, не давая лишний раз шевельнуть пальцем… Суровая златоглазая орка немилосердно перетянула его грудь и бока широким крепким полотном, не обращая внимания на ругань. Эльф кашлял кровью. И что-то приглушенно шептал на своем языке. А потом заснул.
   Карсти осторожно подобралась поближе, не в силах противостоять желанию взглянуть на одного из мужчин, что похитили ее из родительского сада. Кажется, ей от предков досталось храброе сердце. Другая бы умерла от страха, когда откуда ни возьмись появились эти шестеро в широких хаву, с лицами, закрытыми платками. Девушка как завороженная глядела на бой похитителей с охраной, не чувствуя ни тошноты при виде хлещущей крови, ни отвращения к смерти. Люди умирали, кричали от страха и ярости, и все это происходило из-за нее, из-за Карстаны – девы Чирот, из-за которой никто никогда специально не пошевелил и пальцем.
   Они нелюди, говорила нянька, когда Карсти спрашивала об тангарах, орках или эльфах. Нелюди. Странное слово, обозначающее загадку и заведомо несущее в себе презрение к чужаку. Не люди, а кто? Звери? Враги? Чем отличается истинный человек от нелюдя? Формой ушей? Цветом глаз?
   Если прикрыть волосами уши, то этот эльф был бы неотличим от обычного мужчины, ровесника матери или отца. Болезненно искривленные губы, слипшиеся ресницы, морщинки в углах глаз. Тогда где же разница?
   – Что ты делаешь? – спросил он, не открывая глаз.
   Так неожиданно, что Карсти едва не прикусила язык.
   – Зачем… зачем вы меня похитили?
   – Я хочу спать.
   – Вы хотите выкуп?
   Эльф медленно приподнял тяжелые веки, обжегши девушку серебром своих глаз.
   – Тебе и твоему брату ничего не грозит, – прошелестел он.
   – Я дочь Богоравного.
   – Да хоть самого Файлака. Оставь меня в покое. Пожалуйста.
   Разозлить его оказалось делом одного мгновения. А вот заставить обратить на себя внимание было гораздо сложнее. Эльф не видел ничего вокруг себя. Впрочем, нет, он видел Шинтан и видел ее грозную мать. А Карсти он не видел. Без всякого стыда ходил в одних исподних штанах, прикрываясь одеялом, да и то только когда выходил побродить среди деревьев. Чавкал кашей и не стеснялся в выражениях. Карсти была для него чем-то вроде надоедливого детеныша зверя ценной породы. Какая охота разговаривать с волчонком или лисенком? Был бы тот просто сыт и здоров. Может быть, так оно и надо у нелюдей?
   Может быть, так и надо, чтоб нелюдь долго-долго сидел под деревьями в редкой тени мелколистной кроны, глядя в пространство холодными глазами? А кажется, будто он ни на миг не упускает тебя из виду. Горячее марево на горизонте колебалось и дышало в такт с ними со всеми – с невольными пленниками пропитанных пылью руин храма-усадьбы. Где-то там должна была пролегать дорога, по которой в Даржу шли караваны из Ан-Риджи и Хисара, много караванов и много людей. Кто-то ведь должен был свернуть к такому уютному маленькому оазису? Но нет, никто не проезжал мимо, никто не сворачивал.
   Карсти обратила внимание, что за ними с братом никто строго не следит. Орки не надзирали, они присматривали и делали это так, как делают обычные родственники – краем глаза, после других, более важных дел. Можно было отойти достаточно далеко в степь без всяких последствий. Карсти дважды делала так, но каждый раз возвращалась. И вовсе не из-за брата. Просто идти по сухой траве было тяжело, в горле першило от пыли, глаза слипались, голова кружилась. И она возвращалась, уставшая и голодная. Немая полуорка Шинтан не ругалась, а лишь щурилась по-звериному, бесстрастно и лениво. Ее мать если и отвлекалась от готовки, то лишь затем, чтобы поворчать на своем языке, пожимая при этом узкими плечами.
   А эльф… он, казалось, читал все мысли, даже самые маленькие мыслишки, которые перепуганными мышатами бегали в ее голове. «Иди, иди, девочка, все равно идти некуда», – усмехались недобро его глаза. Порой байстрючке Богоравного начинало чудиться, что все они: она, эльф и орки – застряли, как плодовые мушки, в огромной невидимой паутине. Вот-вот паук придет…