Страница:
Но следы оло вдруг стали ослепительно-алыми, амулетик обжег пальцы, а ноздри уловили густую мерзкую вонь. Гниющее мясо и кровь, плесень, тухлое яйцо и острые запахи выгребной ямы. Все вместе и усиленные в несколько раз. Так воняет только оло. Привычного ко всему Альса чуть наизнанку не вывернуло.
– Аш-ш-ш-шс-с-с-с…
Оло тварь могучая, но не шибко умная. Полудемон вылетел навстречу, завывая во всю глотку. Смотреть на него было еще противнее, чем обонять. Видимо, поганец-некромант решил пошалить и добавил к плоти мертвеца еще с три десятка крысиных трупиков разной степени свежести. А посему на тулове чудовища чередовались заплатки гниющей голой кожи и серо-бурой шерсти. Крысиные зубы и длинный, толщиной с мужскую руку, чешуйчатый хвост, молотивший о стены коридора, как бич.
– Ну ты красавец! – буркнул себе под нос эльф, уворачиваясь от первого броска монстра.
Они кружили и кружили, норовя достать друг друга. Ириен полудемона – своими мечами, а тот в ответ – острыми когтями, наполненными трупным ядом, хвостом и зубами. Оло видел эльфа прекрасно, тот же – не слишком хорошо, потому что лампа начинала понемногу тускнеть.
– Давай, Эфраим, не подведи меня. И'элло а'масиро туу! – выкрикнул эльф заклинание, как и было условлено заранее с волшебником.
И Эфраим где-то вдалеке от места побоища, от замка Асиз, в своем тайном укрытии, протянул к эльфу через амулет ниточку, связывающую некроманта – хозяина оло и само чудовище.
– Ах ты мразь! – взвыл Ириен, сразу уловив истинную сущность колдуна. – Получай! Тень Малой Луны – Ишвернвалини-Аго!
И рубанул по груди полудемона. Сначала один раз, а потом другой, еще сильнее. Оло заорал в ответ и попытался прижать верткого эльфа к стене. Но первое же слово, сказанное на лонгиире – Истинном языке Творения, отбросило монстра в сторону, как тяжелый таран. Вторая фраза заставила демона-нсала покинуть мертвое тело. И когда Ириен закончил заклинание, демон скользнул в Нижние миры. Но не один, а с душой молодого смазливого паренька, полного самомнения и самодовольства, а как следствие – самоуверенности, о котором все соседи по Лесной улочке говорили только хорошее. Завтра утром несчастные родители обнаружат свое чадо мертвым. Парень опрометчиво решил, что сможет заработать авторитет, сначала напустив полудемона, а потом его изгнав.
Но то будет завтра, а пока Ириен поблагодарил небеса за то, что магическая лампа приказала долго жить и он не увидел, во что превращается недавнее вместилище пришельца из Нижних миров. Нос старательно подсказывал, что пропущенное зрелище совсем не для слабого желудка. А носу своему Ириен Альс привык доверять. Более того, он любил эту часть своего тела за то, что она не торопилась сунуться не в свои дела.
Возвращался обратно Альс втрое дольше, сопровождая каждый свой шаг многоярусными тангарскими ругательствами. Сориентироваться в абсолютной темноте подземных коридоров и найти правильный путь оказалось нелегкой задачкой. Пару раз эльф с размаху налетал на углы и пребольно стукался лбом, и с каждым таким столкновением сумма его счета к герцогу возрастала на порядок.
«Может быть, запросить с Норольда по ведьмацким расценкам? – думал он, потирая ушиб. – А ведьмаки… тьфу ты… как их там… боевые маги не дураки совсем. Тут действительно без Истинного Имени не обойдешься». Альс всегда уважал наемных истребителей нечисти, коих теперь полагалось именовать боевыми магами. Кое с кем сводил его на большой дороге злой бог судьбы, и приходилось делить эльфу с ведьмаком не только кусок лепешки и плошку воды, но и хитрую ухмылку слепой богини удачи. Ребята они были умные и умелые, а главное, реально глядящие на вещи и не питающие лишних иллюзий.
«Точно. Слуплю с Рувима так, как взял бы настоящий ведьмак… тьфу… боевой маг», – решил твердо Ириен, когда наконец выбрался на свет белый.
Стража, приставленная к выходу из подземелий, успела и помолиться всем богам, которых сумела припомнить, и выпить для сугреву, а также для поднятия боевого духа, и за помин души нелюдя, на случай, ежели оная у него все же имеет место быть. Протрезвели стражи от диких и жутких воплей, несшихся из темноты. А потом, когда из подземелий выбрался грязный, злой и ругающийся монстр и стал ломиться сквозь решетки, хмель покинул их окончательно. Кто не бросился врассыпную, тот через некоторое время опознал мастера Альса по светлым глазам на черном от грязи лице.
Вырвавшись из заточения, нелюдь плевался, грозился карами и, пока гнался за невольными своими тюремщиками по замковому коридору, успел немало наподдать под зад кое-кому из арьергарда. И хорошо еще, что не мечом, а только ногой в сапоге.
Серебро и золото, сложенное в аккуратные стопочки, по дюжине монет в каждой, радовали эльфийский глаз ничуть не меньше, чем изумительный пейзаж, открывающийся из окна кабинета лорда Рувима. Море и небо слились в экстазе, стерев линию горизонта, и казалось, что корабли уходят прямо в небеса, возносясь к неведомым мирам, точь-в-точь как это описано в древних легендах эльфов. Многовесельные гирремы, пузатые шикки, стройные ихсы и хищные тангарские ладьи уносили с собой на память частичку великого города Ритагона, чтоб обязательно вернуться к его радушным причалам.
– Ты отвлекся, – строго молвил Рувим. – Пересчитай свои деньги.
– Я тебе доверяю, милорд, – лениво ответил эльф. – Ты погляди, какая красота. Хотя ты каждый день смотришь в окно…
– Да уж, – отмахнулся лорд-советник. – Ты обещал объяснить мне свои странные слова насчет Винсаны.
Рувим выглядел озабоченным не на шутку. По всему городу уже вполголоса рассказывали о том, что из замка изгнаны все швеи и наложен запрет на употребление любых иголок, начиная от тончайших для вышивки бисером и заканчивая шилом сапожника. Все веретена сожжены, и отныне само прядение в стенах Асиза сурово карается, как измена. И. все для того, чтобы маленькая принцесса Винсана не укололась и не погрузилась в вечный сон. Ибо таково проклятие разобиженного колдуна.
– Я хотел бы все же узнать… – напомнил Рувим.
– Что?
Советник слегка замялся.
– О поцелуе любви…
– Чего? – не понял эльф, вскидывая недоуменно брови.
– «Лишь поцелуй любви вернет принцессу к жизни», – охотно процитировал лорд Рувим строку из новомодной песенки. – Это правда?
Ириену ничего не оставалось, как кивнуть после недолгого почесывания собственной макушки. Люди в очередной раз проявили свою привычку переиначить все по-своему, сообразно пристрастию к романтическим финалам. Такого он не говорил. Когда эльф с честными глазами и искренним видом рассказывал его светлости Лейнсрудскому герцогу о том, что его дочка ближе к совершеннолетию рискует уколоться и забыться длительным сном, который вовсе не является смертью, он совершенно не рассчитывал, что к достаточно скучной истории людская фантазия дорисует столько романтичных деталей. Мысль о том, как пояснить грядущие перемены в девочке, ему подкинул мастер убийц.
«Поцелуй любви? Как же! – подумал Ириен. – Хотя это идея. Пусть Эфраим им и воспользуется, если додумается, конечно».
– Час от часу не легче…
– А кому сейчас легко? – поинтересовался эльф, как всегда, сугубо риторически.
Он сгреб деньги в кошель, не пересчитывая. Пора было уходить, ибо каждый час промедления мог породить в герцоге Норольде и его верном друге, соратнике и советнике Рувиме, желание попридержать у себя столь ценного воина, сумевшего справиться и с колдуном, и с полудемоном-оло.
– А что будет с моим домом?
– Бумаги оформлены, и он теперь твой на вечные времена.
Ириен удовлетворенно улыбнулся и пожал руку лорду-советнику. Вот за эту любезность он был очень благодарен герцогу. Если что и стоило отвоевать, то это старый дом на улице Трех Коней. Теперь о нем позаботится Джажа Раггу. И не столько за деньги, сколько по старой дружбе.
Ириен Альс любил этот город, он любил Ритагон так сильно, что не мог оставаться в нем дольше, чем требовалось, чтобы собрать свои пожитки, позавтракать в «Цветке Шаэ» и доехать до Северной заставы. Бежать от тех, кого любишь, становилось его новой привычкой. Эльф бежал, не оборачиваясь, словно за ним гнались все полудемоны девяти преисподен.
На заставе его задержали. Слишком велика была очередь въезжающих. Приближалась знаменитая ярмарка Трех Богов, и казалось, что все герцогство двинулось в Ритагон, включая младенцев и столетних старцев. Эльф с высоты своего седла безучастно наблюдал за толпой и терпеливо ждал, когда в ней образуется достаточная брешь, чтоб его Онита могла в нее прошмыгнуть.
– Оп-п-па! Ириен Альс!
Этот голос эльф не спутал бы ни с чьим другим, проживи он хоть тысячу лет. Словно рядом ударил колокол. Даже невозмутимая Онита прижала уши. Ириен заторопился спешиться.
– Анарсон! Анарсон, сын Фольрамина!
Эльф и тангар под изумленные взоры окружающих обнялись, как братья. Долго по тангарскому обычаю хлопали друг друга по спинам, в разговоре бойко переходя с адди на эйлсоон и обратно.
– Куда подевал своих парней?!
– Оставил в Маргаре.
Если Анарсон и удивился, то вида не подал.
– Вот жалость-то. А ты тут какими судьбами? Или уже того… ну, в смысле, опять ноги уносишь? – расспрашивал тангар.
– Ты же вроде не собирался вернуться? – увернулся от неприятного вопроса эльф.
– Ты же знаешь нашу родню. Всю плешь проели. Мол, возвращайся, мол, мать с отцом уже и не надеются на встречу. Стыдили-рядили, пока не плюнул да и не приехал обратно в Ритагон.
– И чем теперь занимаешься?
– Лавку держу, – усмехнулся одними глазами тангар. – Ты не думай, не оружейную. Ты смеяться не удумаешь?
– С чего?
– Книжную лавку. Называется…
– «Разные вещи», – припомнил Ириен. – Так же как в Маргаре. А еще говорят, что эльфы зубами держатся за всякие традиции.
– Иди ты! Тут вам до чистокровных тангаров расти и расти еще, – самодовольно заявил Анарсон, запуская руку в свою роскошную пшеничного цвета бородищу. – Так, может, погодишь уезжать и зайдешь в гости? С женой своей познакомлю, с детьми.
Альс открыл рот, чтоб отказаться, мол, скорее всего, не увидеть ему более Ритагона, но глаза его сами по себе скользнули прямиком к сияющему островерхими башнями замку Асиз. Задержались на нем, словно волосы зацепились за гребень. На вершине самой высокой из башен, в крошечной комнате, венчающей длинную винтовую лестницу, по которой почти никто и никогда не поднимался, на полу лежало маленькое острое веретенце. Эльф улыбнулся.
– Скоро я вернусь, тогда и познакомишь.
– Дело твое, Ирье, – согласился Анарсон.
Они еще потрепались о том о сем, припоминая времена, когда лицо тангара еще не украшала борода, когда он был искателем приключений, горячим тангарским парнем, сведшим дружбу с эльфийским мечником Джиэссэнэ, а уже через него познакомившимся с Альсом.
– Бывай, Ирье, – сказал на прощание тангар. – И смотри, через пару годков жду тебя в гости. Ты обещал.
– Эльфы держат слово.
– Я знаю. Даже такие негодяи, как ты, – расхохотался тот.
Почему Ириен Альс знал, что обязательно снова окажется в Ритагоне? Ну совсем не потому, что был Познавателем, уверяю вас.
В роскошной детской, на драгоценном ковре, маленькая девочка, игравшая в это время с нянькой в куклы, расправила пышное платьишко своей новой подружки, румяной фарфоровой красавицы.
– Ну, лапушка моя, как мы назовем твою доченьку? – ласково спросила старушка. – Смотри, кружевца какие красивые.
– Эли, – сказала малявка, немного покрутив в ручонках игрушку. – Эли-Дель.
Старушка удивилась, но не более того.
Интерлюдия
Солнечный луч нехотя соскользнул с подоконника на уголок ковра, спугнутый протяжным звоном колоколов на Золотой звоннице Тартоннэ. Все существование жителей эрмидэйской столицы, от рождения до смерти, было привязано к этим звукам. Колокола возвещали о наступлении рассвета и заката, полудня и полуночи, призывали к молитве, били тревожный набат, когда приближались враги. Колокола были таким же символом Эрмидэйских островов, как и знаменитые гавани, священные рощи тысячелетних нарани и алмазный жезл островных герцогов. Правоверный эрмидэец к третьему звону должен был быть уже полностью одет, побрит и преклонить колени для утренней молитвы, но то правоверный, а не Мэд Малаган, который как ни в чем не бывало валялся в кровати, чуждый положенным угрызениям совести. Он лежал, жмурился от удовольствия: во-первых, вчерашние немалые возлияния никак не сказались на здоровье, а во-вторых, девушка, крепко спавшая рядом, была прекрасна. Имени ее Мэд припомнить не смог, как ни старался, но округлая крепкая попка, которую не прикрывало одеяло, оказалась выше всяких похвал. Мордашка тоже не подкачала. Все-таки не перевелись еще на островах настоящие красотки, не всех барышень попы успели укутать с ног до головы в глухие покрывала и задурить головы уверениями в греховности плотских утех. Во всяком случае, по довольной улыбке, блуждавшей по полным губкам спящей красавицы, видно, что ночные радости пришлись ей по вкусу. Более всего Мэд переживал, что в Тартоннэ ему придется вести монашеский образ жизни, отказывая себе в самом насущном – в дамском обществе. За шестнадцать лет местные нравы могли измениться лишь в сторону торжества добродетели.
Садясь в Инисфаре на купеческую онирему, Мэд собирался сойти в Тиройе, но что-то заставило его подбросить монетку, загадав на невыразительный профиль какого-то из маргарских монархов. Серебро легло на палубу руной вниз, предрешив будущее, а затем благополучно перекочевало в кошелек капитана в оплату за проезд до Тартоннэ. Не то чтобы кто-то сильно стосковался по родине' или, упаси светлые боги, решил вернуться в лоно семьи, нет и еще раз нет, но иногда даже самый здравомыслящий человек совершает безрассудные поступки, а Мэд Малаган никогда не относил себя к таковым.
По дороге от гаваней к самой дорогой гостинице Мэд насчитал больше двух десятков храмов один другого роскошней, что неудивительно, если учесть, что церковь Вечного Круга зародилась именно на Эрмидэе, а вот то, что святилищ Старых и Новых богов почти не осталось, Малаган счел нехорошим признаком. Еще немного – и острова превратятся во второй Оньгъен.
По этому поводу он, собственно, и напился, благо плохого вина на Эрмидэях сроду не водилось, а от восхитительной кассии еще никто по утрам не умирал. Одна мысль не давала покоя Мэду Малагану. Зачем он здесь и что теперь делать? Потому что никакой определенной цели в Тартоннэ у него не имелось даже приблизительно.
Мэд не стал дожидаться, пока после четвертых колоколов явится слуга, чтобы прибрать в комнате, а заодно и убедиться, что постоялец жив, потому как в такое время нормальный человек спать уже не может в принципе. Он неторопливо оделся, долго скреб щеки, заросшие совершенно свинской щетиной, привел в порядок волосы, ограничившись простеньким орочьим хвостом на макушке. Это в Маргаре Мэд не упускал возможности довести до сведения всех и каждого посредством традиционной прически из множества тончайших косичек, что он есть сын своего народа. На всякий случай, если вдруг кто в том усомнился, глядя на его выдающийся эрмидэйский нос и эрмидэйскую же кожу с неповторимым медным оттенком. На улицах Тартоннэ Мэд Малаган не имел ни малейшего шанса выделиться, кроме как ярким маргарским платьем, орочьими татуировками на руках и прочими заморскими штучками.
Как ни жаль было будить красотку, оставлять ее наедине со своими вещами Малаган не планировал. Девица не слишком опечалилась, с благодарностью приняла положенную награду с дополнением в виде шелковых чулок немодного в Инисфаре синего цвета, которыми здесь, на островах, могла похвастаться не каждая благородная девушка. Прижимая сокровище к пышной груди, девушка выпорхнула за дверь, сияя, как новенькая золотая монета. Теперь Мэд мог быть уверен, что веселые барышни Тартоннэ не оставят его скромную персону без внимания.
Он шел по улице Манжоли и не узнавал родного города, в котором родился и вырос. Где многочисленные лавки, лавочки и лавчонки, в которых шестнадцать лет назад можно было купить любую чепуху из любой части обитаемого мира? Где цветочные гирлянды на окнах? Где канатные плясуны, танцовщицы и акробаты? Где священные глиняные кошки Турайф? Где, наконец, закутанные в оранжевые плащи жрецы и жрицы Сайлориан? И кто, скажите на милость, заставил высоких и от природы стройных эрмидэйских девушек носить эти уродливые широкие платья, закрывающие их от подбородка до кончиков пальцев на ногах и руках? И самое поразительное, что за все время Мэд не встретил ни единой вывески с алой руной «трохс», чей хитрый завиток указывал на предлагаемые услуги мага. Никакого следа хотя бы гадальщиков, продавцов амулетов или целителей.
Квартал, который во времена Мэдовой юности населяли волшебники, тоже перестал существовать. Вернее, дома продолжали стоять на том же самом месте, но жили в них совершенно другие люди. В нишах возле парадной двери теперь вместо символических фигурок стояли разнообразные Круги Вечной Жизни. И ничего более.
Ноги сами по себе принесли Мэда к уютному одноэтажному особнячку с решетками на окнах в виде кованых цветов и бабочек. В нише, где раньше спала медная змея на яшмовом яблоке, стоял уродливый деревянный Круг, даже колокольчик над входом, похожий на лепесток нарани, новые хозяева сменили на уменьшенную копию одного из златозвонных.
– Что вам здесь надобно, молодой человек? – раздраженно спросила молодая женщина в темном платье, вышедшая на порог и наткнувшаяся на замершего в растерянности Малагана.
На взгляд Мэда, лет ей было поменьше, чем ему самому, не больше двадцати пяти, но говорила она с отчетливыми старушечьими интонациями.
– Простите, монна, – ослепительно улыбнулся Мэд. – Здесь когда-то жил мой друг. Его звали Тайшейр.
– Мы живем в этом доме почти десять лет, и ни о каком Тайшейре я не слышала. Разве что он был одним из тех богомерзких колдунов, которых его светлость выгнал вон, – фыркнула девушка, осеняя себя на всякий случай круговым движением.
– Шестнадцать лет назад все было иначе, монна, – примирительно сказал Мэд. – Так вы не знаете, куда мог съехать мой друг?
– Не знаю и знать не хочу. Но на Эрмидэях вы его не найдете.
Новая хозяйка подозрительно прищурилась, отыскивая в чертах Мэда порочные следы богомерзкого чародейства, и, не найдя искомого, нырнула обратно в прохладную тишину дома, очень невежливо захлопнув дверь прямо перед носом Малагана. Что-то подобное Мэд предвидел, но в глубине души надеялся, что худшие его прогнозы не сбудутся так скоро. Благодаря вдовствующей герцогине церковь Вечного Круга на островах обретала власть и силу, как обычно начав с изгнания магов как самых опасных своих конкурентов в борьбе за умы и души людей. На нелюдей ее претензии не распространялись, но только потому, что те никогда постоянно не жили на Эрмидэях. Даже вездесущие орки. Нет, конечно, в гавани заходили тангарские суда, куда же без них, но испокон веков острова принадлежали исключительно людям, чем, с одной стороны, можно было гордиться, а с другой… можно и не гордиться. Тайшейр полагал, что Тартоннэ ничуть не стал бы менее прекрасен, если бы здесь, как в Дарже, Саффе или Инисфаре, жили иные расы, взаимно обогащая народы культурой и знаниями. Но кто станет слушать колдуна, когда вокруг на все лады твердят о исключительности и неповторимости.
Тут сложно спорить, эрмидэ на самом деле совершенно необычный народ, не похожий ни на кого – ни на южан, ни на северян. Русоволосые, светлоглазые островитяне в глубокой древности мнили себя родичами птиц из-за резких, немного птичьих черт лиц. Некоторые особо отважные умники всерьез утверждали, что эрмидэ есть прямые потомки прошлого человечества, которое мстительные боги разделили на четыре расы. Правда, весомых доводов своей правоты они никогда не приводили, да и проверить сию весьма спорную истину вряд ли представлялось возможным. На деле же островитянам в большинстве своем было совершенно наплевать, откуда заявились сюда их предки, главное, что острова были их домом. Домом обжитым, обустроенным и уютным для своих обитателей.
Мэд побродил еще немного по кварталу, надеясь отыскать хоть какие-нибудь следы пребывания прежних хозяев. Но тщетно. Даже самая безобидная из всех живших здесь чародеек, милейшая старуха Асмиль, гадавшая на рунных табличках и никогда никому не нагадавшая неприятностей, покинула свой неприметный домик навсегда. Теперь в нем жило бедное семейство, сумевшее разорить вековой сад, посаженный еще дедом Асмиль. Там росли редчайшие деревья таило, отваром из их листьев они с Тайшейром пользовали от поноса всю детвору в этой части города. Вид засохших покореженных стволов окончательно испортил Мэду настроение. Мимо заброшенного храма Сайлориан, славившегося изяществом форм и яркими, нетускневшими красками росписей – с ним были связаны самые сладчайшие воспоминания ветреной юности, – он прошел совершенно спокойно. Даже брошенный волшебниками квартал, где каждый дом был как заросшая травой могила, не вывел его из себя, а вот засохшие деревья в ныне чужом саду добили окончательно. Настолько, что больше всего Мэду захотелось прямо отсюда пойти в порт и уплыть куда глаза глядят на первом подвернувшемся судне. Лишь бы не видеть и не знать, во что превратился Тартоннэ. Нужно было срочно вернуться в гостиницу и залить свое разочарование доброй кассией или даже чем-нибудь покрепче.
Однако неприятности и не думали заканчиваться, наоборот, они перешли в форму изощренного издевательства. От намерения напиться пришлось отказаться. Возле гостиницы царило необычное оживление, и по тому, какое количество солдат в гвардейской форме торчало возле входа, Мэд сразу обо всем догадался. По его непутевую душу явился его светлость Великий герцог Эрмидэйский Инвар. Вот уж кого Малагану видеть не хотелось, по крайней мере сразу по приезде. Он надеялся, что сия чаша минует его, но тщетны надежды, когда речь идет о высоком долге и родственных чувствах.
Мэд неодобрительно отметил, что дверь его комнаты нараспашку и там полно совершенно посторонних людей. И не то чтобы ему было что прятать, но он еще питал призрачную надежду на неприкосновенность своего временного жилья. Все-таки он родной брат его светлости, и не просто родной, но и старший. Телохранители, никогда в глаза Мэда не видавшие, сделали попытку его задержать на пороге, но Инвар сделал однозначный жест.
– Привет, Инвар. Что-то ты рановато, – расцвел улыбкой Мэд.
– Привет, Мэдрран, – сухо ответил герцог. – Ждите меня снаружи, – приказал он своим здоровенным охранникам, один внешний вид которых должен был повергать простолюдинов в трепет. Он и повергал. Таких здоровенных громил Мэду видеть еще не доводилось, даже в Ан-Ридже.
Инвар выглядел одновременно злым и встревоженным. Он хмурил брови, без конца теребил рукоять кинжала, висевшего у пояса, раздраженно кривил губы, всем своим видом выражая растущее недовольство.
– Зачем ты явился? – без обиняков спросил Инвар, усаживаясь в жалобно скрипнувшее кресло. Оно было рассчитано на человека менее могучего сложения.
– Как ты любезен, милый братец. А как же родственные чувства? А братская любовь? Похоже, ты не слишком скучал, – улыбнулся грустно Мэд. – Ничего, если я постою, ваша светлость?
Они были мало похожи меж собой. Даже родственниками их можно было считать с большой натяжкой. Прямо говоря, совсем непохожи. Худой невысокий Мэд и мощный холеный Инвар.
– Я задал тебе вопрос и жду прямого и честного ответа.
– Разве я не волен более вернуться на родину, братец? Я просто хочу отдохнуть, набраться сил, повидать родню. Мое право. Я ведь не в Высокий замок заявился. Кстати, я и не собираюсь там объявляться. Такой вот прямой и честный ответ тебя устраивает?
– Вполне, – резко бросил Инвар. – Когда ты собираешься уехать?
– Еще не знаю. Я только вчера вернулся, а ты уже жаждешь моего отъезда. Стыдись, брат, – с наигранной укоризной сказал Малаган, ехидно ухмыляясь. – Как поживает наша благородная мать? Сестры?
– Аш-ш-ш-шс-с-с-с…
Оло тварь могучая, но не шибко умная. Полудемон вылетел навстречу, завывая во всю глотку. Смотреть на него было еще противнее, чем обонять. Видимо, поганец-некромант решил пошалить и добавил к плоти мертвеца еще с три десятка крысиных трупиков разной степени свежести. А посему на тулове чудовища чередовались заплатки гниющей голой кожи и серо-бурой шерсти. Крысиные зубы и длинный, толщиной с мужскую руку, чешуйчатый хвост, молотивший о стены коридора, как бич.
– Ну ты красавец! – буркнул себе под нос эльф, уворачиваясь от первого броска монстра.
Они кружили и кружили, норовя достать друг друга. Ириен полудемона – своими мечами, а тот в ответ – острыми когтями, наполненными трупным ядом, хвостом и зубами. Оло видел эльфа прекрасно, тот же – не слишком хорошо, потому что лампа начинала понемногу тускнеть.
– Давай, Эфраим, не подведи меня. И'элло а'масиро туу! – выкрикнул эльф заклинание, как и было условлено заранее с волшебником.
И Эфраим где-то вдалеке от места побоища, от замка Асиз, в своем тайном укрытии, протянул к эльфу через амулет ниточку, связывающую некроманта – хозяина оло и само чудовище.
– Ах ты мразь! – взвыл Ириен, сразу уловив истинную сущность колдуна. – Получай! Тень Малой Луны – Ишвернвалини-Аго!
И рубанул по груди полудемона. Сначала один раз, а потом другой, еще сильнее. Оло заорал в ответ и попытался прижать верткого эльфа к стене. Но первое же слово, сказанное на лонгиире – Истинном языке Творения, отбросило монстра в сторону, как тяжелый таран. Вторая фраза заставила демона-нсала покинуть мертвое тело. И когда Ириен закончил заклинание, демон скользнул в Нижние миры. Но не один, а с душой молодого смазливого паренька, полного самомнения и самодовольства, а как следствие – самоуверенности, о котором все соседи по Лесной улочке говорили только хорошее. Завтра утром несчастные родители обнаружат свое чадо мертвым. Парень опрометчиво решил, что сможет заработать авторитет, сначала напустив полудемона, а потом его изгнав.
Но то будет завтра, а пока Ириен поблагодарил небеса за то, что магическая лампа приказала долго жить и он не увидел, во что превращается недавнее вместилище пришельца из Нижних миров. Нос старательно подсказывал, что пропущенное зрелище совсем не для слабого желудка. А носу своему Ириен Альс привык доверять. Более того, он любил эту часть своего тела за то, что она не торопилась сунуться не в свои дела.
Возвращался обратно Альс втрое дольше, сопровождая каждый свой шаг многоярусными тангарскими ругательствами. Сориентироваться в абсолютной темноте подземных коридоров и найти правильный путь оказалось нелегкой задачкой. Пару раз эльф с размаху налетал на углы и пребольно стукался лбом, и с каждым таким столкновением сумма его счета к герцогу возрастала на порядок.
«Может быть, запросить с Норольда по ведьмацким расценкам? – думал он, потирая ушиб. – А ведьмаки… тьфу ты… как их там… боевые маги не дураки совсем. Тут действительно без Истинного Имени не обойдешься». Альс всегда уважал наемных истребителей нечисти, коих теперь полагалось именовать боевыми магами. Кое с кем сводил его на большой дороге злой бог судьбы, и приходилось делить эльфу с ведьмаком не только кусок лепешки и плошку воды, но и хитрую ухмылку слепой богини удачи. Ребята они были умные и умелые, а главное, реально глядящие на вещи и не питающие лишних иллюзий.
«Точно. Слуплю с Рувима так, как взял бы настоящий ведьмак… тьфу… боевой маг», – решил твердо Ириен, когда наконец выбрался на свет белый.
Стража, приставленная к выходу из подземелий, успела и помолиться всем богам, которых сумела припомнить, и выпить для сугреву, а также для поднятия боевого духа, и за помин души нелюдя, на случай, ежели оная у него все же имеет место быть. Протрезвели стражи от диких и жутких воплей, несшихся из темноты. А потом, когда из подземелий выбрался грязный, злой и ругающийся монстр и стал ломиться сквозь решетки, хмель покинул их окончательно. Кто не бросился врассыпную, тот через некоторое время опознал мастера Альса по светлым глазам на черном от грязи лице.
Вырвавшись из заточения, нелюдь плевался, грозился карами и, пока гнался за невольными своими тюремщиками по замковому коридору, успел немало наподдать под зад кое-кому из арьергарда. И хорошо еще, что не мечом, а только ногой в сапоге.
Серебро и золото, сложенное в аккуратные стопочки, по дюжине монет в каждой, радовали эльфийский глаз ничуть не меньше, чем изумительный пейзаж, открывающийся из окна кабинета лорда Рувима. Море и небо слились в экстазе, стерев линию горизонта, и казалось, что корабли уходят прямо в небеса, возносясь к неведомым мирам, точь-в-точь как это описано в древних легендах эльфов. Многовесельные гирремы, пузатые шикки, стройные ихсы и хищные тангарские ладьи уносили с собой на память частичку великого города Ритагона, чтоб обязательно вернуться к его радушным причалам.
– Ты отвлекся, – строго молвил Рувим. – Пересчитай свои деньги.
– Я тебе доверяю, милорд, – лениво ответил эльф. – Ты погляди, какая красота. Хотя ты каждый день смотришь в окно…
– Да уж, – отмахнулся лорд-советник. – Ты обещал объяснить мне свои странные слова насчет Винсаны.
Рувим выглядел озабоченным не на шутку. По всему городу уже вполголоса рассказывали о том, что из замка изгнаны все швеи и наложен запрет на употребление любых иголок, начиная от тончайших для вышивки бисером и заканчивая шилом сапожника. Все веретена сожжены, и отныне само прядение в стенах Асиза сурово карается, как измена. И. все для того, чтобы маленькая принцесса Винсана не укололась и не погрузилась в вечный сон. Ибо таково проклятие разобиженного колдуна.
– Я хотел бы все же узнать… – напомнил Рувим.
– Что?
Советник слегка замялся.
– О поцелуе любви…
– Чего? – не понял эльф, вскидывая недоуменно брови.
– «Лишь поцелуй любви вернет принцессу к жизни», – охотно процитировал лорд Рувим строку из новомодной песенки. – Это правда?
Ириену ничего не оставалось, как кивнуть после недолгого почесывания собственной макушки. Люди в очередной раз проявили свою привычку переиначить все по-своему, сообразно пристрастию к романтическим финалам. Такого он не говорил. Когда эльф с честными глазами и искренним видом рассказывал его светлости Лейнсрудскому герцогу о том, что его дочка ближе к совершеннолетию рискует уколоться и забыться длительным сном, который вовсе не является смертью, он совершенно не рассчитывал, что к достаточно скучной истории людская фантазия дорисует столько романтичных деталей. Мысль о том, как пояснить грядущие перемены в девочке, ему подкинул мастер убийц.
«Поцелуй любви? Как же! – подумал Ириен. – Хотя это идея. Пусть Эфраим им и воспользуется, если додумается, конечно».
– Час от часу не легче…
– А кому сейчас легко? – поинтересовался эльф, как всегда, сугубо риторически.
Он сгреб деньги в кошель, не пересчитывая. Пора было уходить, ибо каждый час промедления мог породить в герцоге Норольде и его верном друге, соратнике и советнике Рувиме, желание попридержать у себя столь ценного воина, сумевшего справиться и с колдуном, и с полудемоном-оло.
– А что будет с моим домом?
– Бумаги оформлены, и он теперь твой на вечные времена.
Ириен удовлетворенно улыбнулся и пожал руку лорду-советнику. Вот за эту любезность он был очень благодарен герцогу. Если что и стоило отвоевать, то это старый дом на улице Трех Коней. Теперь о нем позаботится Джажа Раггу. И не столько за деньги, сколько по старой дружбе.
Ириен Альс любил этот город, он любил Ритагон так сильно, что не мог оставаться в нем дольше, чем требовалось, чтобы собрать свои пожитки, позавтракать в «Цветке Шаэ» и доехать до Северной заставы. Бежать от тех, кого любишь, становилось его новой привычкой. Эльф бежал, не оборачиваясь, словно за ним гнались все полудемоны девяти преисподен.
На заставе его задержали. Слишком велика была очередь въезжающих. Приближалась знаменитая ярмарка Трех Богов, и казалось, что все герцогство двинулось в Ритагон, включая младенцев и столетних старцев. Эльф с высоты своего седла безучастно наблюдал за толпой и терпеливо ждал, когда в ней образуется достаточная брешь, чтоб его Онита могла в нее прошмыгнуть.
– Оп-п-па! Ириен Альс!
Этот голос эльф не спутал бы ни с чьим другим, проживи он хоть тысячу лет. Словно рядом ударил колокол. Даже невозмутимая Онита прижала уши. Ириен заторопился спешиться.
– Анарсон! Анарсон, сын Фольрамина!
Эльф и тангар под изумленные взоры окружающих обнялись, как братья. Долго по тангарскому обычаю хлопали друг друга по спинам, в разговоре бойко переходя с адди на эйлсоон и обратно.
– Куда подевал своих парней?!
– Оставил в Маргаре.
Если Анарсон и удивился, то вида не подал.
– Вот жалость-то. А ты тут какими судьбами? Или уже того… ну, в смысле, опять ноги уносишь? – расспрашивал тангар.
– Ты же вроде не собирался вернуться? – увернулся от неприятного вопроса эльф.
– Ты же знаешь нашу родню. Всю плешь проели. Мол, возвращайся, мол, мать с отцом уже и не надеются на встречу. Стыдили-рядили, пока не плюнул да и не приехал обратно в Ритагон.
– И чем теперь занимаешься?
– Лавку держу, – усмехнулся одними глазами тангар. – Ты не думай, не оружейную. Ты смеяться не удумаешь?
– С чего?
– Книжную лавку. Называется…
– «Разные вещи», – припомнил Ириен. – Так же как в Маргаре. А еще говорят, что эльфы зубами держатся за всякие традиции.
– Иди ты! Тут вам до чистокровных тангаров расти и расти еще, – самодовольно заявил Анарсон, запуская руку в свою роскошную пшеничного цвета бородищу. – Так, может, погодишь уезжать и зайдешь в гости? С женой своей познакомлю, с детьми.
Альс открыл рот, чтоб отказаться, мол, скорее всего, не увидеть ему более Ритагона, но глаза его сами по себе скользнули прямиком к сияющему островерхими башнями замку Асиз. Задержались на нем, словно волосы зацепились за гребень. На вершине самой высокой из башен, в крошечной комнате, венчающей длинную винтовую лестницу, по которой почти никто и никогда не поднимался, на полу лежало маленькое острое веретенце. Эльф улыбнулся.
– Скоро я вернусь, тогда и познакомишь.
– Дело твое, Ирье, – согласился Анарсон.
Они еще потрепались о том о сем, припоминая времена, когда лицо тангара еще не украшала борода, когда он был искателем приключений, горячим тангарским парнем, сведшим дружбу с эльфийским мечником Джиэссэнэ, а уже через него познакомившимся с Альсом.
– Бывай, Ирье, – сказал на прощание тангар. – И смотри, через пару годков жду тебя в гости. Ты обещал.
– Эльфы держат слово.
– Я знаю. Даже такие негодяи, как ты, – расхохотался тот.
Почему Ириен Альс знал, что обязательно снова окажется в Ритагоне? Ну совсем не потому, что был Познавателем, уверяю вас.
В роскошной детской, на драгоценном ковре, маленькая девочка, игравшая в это время с нянькой в куклы, расправила пышное платьишко своей новой подружки, румяной фарфоровой красавицы.
– Ну, лапушка моя, как мы назовем твою доченьку? – ласково спросила старушка. – Смотри, кружевца какие красивые.
– Эли, – сказала малявка, немного покрутив в ручонках игрушку. – Эли-Дель.
Старушка удивилась, но не более того.
Интерлюдия
ПОЛЦАРСТВА ЗА ЛЮБОВЬ…
Мэд, человек. Лето 1693 года
Солнечный луч нехотя соскользнул с подоконника на уголок ковра, спугнутый протяжным звоном колоколов на Золотой звоннице Тартоннэ. Все существование жителей эрмидэйской столицы, от рождения до смерти, было привязано к этим звукам. Колокола возвещали о наступлении рассвета и заката, полудня и полуночи, призывали к молитве, били тревожный набат, когда приближались враги. Колокола были таким же символом Эрмидэйских островов, как и знаменитые гавани, священные рощи тысячелетних нарани и алмазный жезл островных герцогов. Правоверный эрмидэец к третьему звону должен был быть уже полностью одет, побрит и преклонить колени для утренней молитвы, но то правоверный, а не Мэд Малаган, который как ни в чем не бывало валялся в кровати, чуждый положенным угрызениям совести. Он лежал, жмурился от удовольствия: во-первых, вчерашние немалые возлияния никак не сказались на здоровье, а во-вторых, девушка, крепко спавшая рядом, была прекрасна. Имени ее Мэд припомнить не смог, как ни старался, но округлая крепкая попка, которую не прикрывало одеяло, оказалась выше всяких похвал. Мордашка тоже не подкачала. Все-таки не перевелись еще на островах настоящие красотки, не всех барышень попы успели укутать с ног до головы в глухие покрывала и задурить головы уверениями в греховности плотских утех. Во всяком случае, по довольной улыбке, блуждавшей по полным губкам спящей красавицы, видно, что ночные радости пришлись ей по вкусу. Более всего Мэд переживал, что в Тартоннэ ему придется вести монашеский образ жизни, отказывая себе в самом насущном – в дамском обществе. За шестнадцать лет местные нравы могли измениться лишь в сторону торжества добродетели.
Садясь в Инисфаре на купеческую онирему, Мэд собирался сойти в Тиройе, но что-то заставило его подбросить монетку, загадав на невыразительный профиль какого-то из маргарских монархов. Серебро легло на палубу руной вниз, предрешив будущее, а затем благополучно перекочевало в кошелек капитана в оплату за проезд до Тартоннэ. Не то чтобы кто-то сильно стосковался по родине' или, упаси светлые боги, решил вернуться в лоно семьи, нет и еще раз нет, но иногда даже самый здравомыслящий человек совершает безрассудные поступки, а Мэд Малаган никогда не относил себя к таковым.
По дороге от гаваней к самой дорогой гостинице Мэд насчитал больше двух десятков храмов один другого роскошней, что неудивительно, если учесть, что церковь Вечного Круга зародилась именно на Эрмидэе, а вот то, что святилищ Старых и Новых богов почти не осталось, Малаган счел нехорошим признаком. Еще немного – и острова превратятся во второй Оньгъен.
По этому поводу он, собственно, и напился, благо плохого вина на Эрмидэях сроду не водилось, а от восхитительной кассии еще никто по утрам не умирал. Одна мысль не давала покоя Мэду Малагану. Зачем он здесь и что теперь делать? Потому что никакой определенной цели в Тартоннэ у него не имелось даже приблизительно.
Мэд не стал дожидаться, пока после четвертых колоколов явится слуга, чтобы прибрать в комнате, а заодно и убедиться, что постоялец жив, потому как в такое время нормальный человек спать уже не может в принципе. Он неторопливо оделся, долго скреб щеки, заросшие совершенно свинской щетиной, привел в порядок волосы, ограничившись простеньким орочьим хвостом на макушке. Это в Маргаре Мэд не упускал возможности довести до сведения всех и каждого посредством традиционной прически из множества тончайших косичек, что он есть сын своего народа. На всякий случай, если вдруг кто в том усомнился, глядя на его выдающийся эрмидэйский нос и эрмидэйскую же кожу с неповторимым медным оттенком. На улицах Тартоннэ Мэд Малаган не имел ни малейшего шанса выделиться, кроме как ярким маргарским платьем, орочьими татуировками на руках и прочими заморскими штучками.
Как ни жаль было будить красотку, оставлять ее наедине со своими вещами Малаган не планировал. Девица не слишком опечалилась, с благодарностью приняла положенную награду с дополнением в виде шелковых чулок немодного в Инисфаре синего цвета, которыми здесь, на островах, могла похвастаться не каждая благородная девушка. Прижимая сокровище к пышной груди, девушка выпорхнула за дверь, сияя, как новенькая золотая монета. Теперь Мэд мог быть уверен, что веселые барышни Тартоннэ не оставят его скромную персону без внимания.
Он шел по улице Манжоли и не узнавал родного города, в котором родился и вырос. Где многочисленные лавки, лавочки и лавчонки, в которых шестнадцать лет назад можно было купить любую чепуху из любой части обитаемого мира? Где цветочные гирлянды на окнах? Где канатные плясуны, танцовщицы и акробаты? Где священные глиняные кошки Турайф? Где, наконец, закутанные в оранжевые плащи жрецы и жрицы Сайлориан? И кто, скажите на милость, заставил высоких и от природы стройных эрмидэйских девушек носить эти уродливые широкие платья, закрывающие их от подбородка до кончиков пальцев на ногах и руках? И самое поразительное, что за все время Мэд не встретил ни единой вывески с алой руной «трохс», чей хитрый завиток указывал на предлагаемые услуги мага. Никакого следа хотя бы гадальщиков, продавцов амулетов или целителей.
Квартал, который во времена Мэдовой юности населяли волшебники, тоже перестал существовать. Вернее, дома продолжали стоять на том же самом месте, но жили в них совершенно другие люди. В нишах возле парадной двери теперь вместо символических фигурок стояли разнообразные Круги Вечной Жизни. И ничего более.
Ноги сами по себе принесли Мэда к уютному одноэтажному особнячку с решетками на окнах в виде кованых цветов и бабочек. В нише, где раньше спала медная змея на яшмовом яблоке, стоял уродливый деревянный Круг, даже колокольчик над входом, похожий на лепесток нарани, новые хозяева сменили на уменьшенную копию одного из златозвонных.
– Что вам здесь надобно, молодой человек? – раздраженно спросила молодая женщина в темном платье, вышедшая на порог и наткнувшаяся на замершего в растерянности Малагана.
На взгляд Мэда, лет ей было поменьше, чем ему самому, не больше двадцати пяти, но говорила она с отчетливыми старушечьими интонациями.
– Простите, монна, – ослепительно улыбнулся Мэд. – Здесь когда-то жил мой друг. Его звали Тайшейр.
– Мы живем в этом доме почти десять лет, и ни о каком Тайшейре я не слышала. Разве что он был одним из тех богомерзких колдунов, которых его светлость выгнал вон, – фыркнула девушка, осеняя себя на всякий случай круговым движением.
– Шестнадцать лет назад все было иначе, монна, – примирительно сказал Мэд. – Так вы не знаете, куда мог съехать мой друг?
– Не знаю и знать не хочу. Но на Эрмидэях вы его не найдете.
Новая хозяйка подозрительно прищурилась, отыскивая в чертах Мэда порочные следы богомерзкого чародейства, и, не найдя искомого, нырнула обратно в прохладную тишину дома, очень невежливо захлопнув дверь прямо перед носом Малагана. Что-то подобное Мэд предвидел, но в глубине души надеялся, что худшие его прогнозы не сбудутся так скоро. Благодаря вдовствующей герцогине церковь Вечного Круга на островах обретала власть и силу, как обычно начав с изгнания магов как самых опасных своих конкурентов в борьбе за умы и души людей. На нелюдей ее претензии не распространялись, но только потому, что те никогда постоянно не жили на Эрмидэях. Даже вездесущие орки. Нет, конечно, в гавани заходили тангарские суда, куда же без них, но испокон веков острова принадлежали исключительно людям, чем, с одной стороны, можно было гордиться, а с другой… можно и не гордиться. Тайшейр полагал, что Тартоннэ ничуть не стал бы менее прекрасен, если бы здесь, как в Дарже, Саффе или Инисфаре, жили иные расы, взаимно обогащая народы культурой и знаниями. Но кто станет слушать колдуна, когда вокруг на все лады твердят о исключительности и неповторимости.
Тут сложно спорить, эрмидэ на самом деле совершенно необычный народ, не похожий ни на кого – ни на южан, ни на северян. Русоволосые, светлоглазые островитяне в глубокой древности мнили себя родичами птиц из-за резких, немного птичьих черт лиц. Некоторые особо отважные умники всерьез утверждали, что эрмидэ есть прямые потомки прошлого человечества, которое мстительные боги разделили на четыре расы. Правда, весомых доводов своей правоты они никогда не приводили, да и проверить сию весьма спорную истину вряд ли представлялось возможным. На деле же островитянам в большинстве своем было совершенно наплевать, откуда заявились сюда их предки, главное, что острова были их домом. Домом обжитым, обустроенным и уютным для своих обитателей.
Мэд побродил еще немного по кварталу, надеясь отыскать хоть какие-нибудь следы пребывания прежних хозяев. Но тщетно. Даже самая безобидная из всех живших здесь чародеек, милейшая старуха Асмиль, гадавшая на рунных табличках и никогда никому не нагадавшая неприятностей, покинула свой неприметный домик навсегда. Теперь в нем жило бедное семейство, сумевшее разорить вековой сад, посаженный еще дедом Асмиль. Там росли редчайшие деревья таило, отваром из их листьев они с Тайшейром пользовали от поноса всю детвору в этой части города. Вид засохших покореженных стволов окончательно испортил Мэду настроение. Мимо заброшенного храма Сайлориан, славившегося изяществом форм и яркими, нетускневшими красками росписей – с ним были связаны самые сладчайшие воспоминания ветреной юности, – он прошел совершенно спокойно. Даже брошенный волшебниками квартал, где каждый дом был как заросшая травой могила, не вывел его из себя, а вот засохшие деревья в ныне чужом саду добили окончательно. Настолько, что больше всего Мэду захотелось прямо отсюда пойти в порт и уплыть куда глаза глядят на первом подвернувшемся судне. Лишь бы не видеть и не знать, во что превратился Тартоннэ. Нужно было срочно вернуться в гостиницу и залить свое разочарование доброй кассией или даже чем-нибудь покрепче.
Однако неприятности и не думали заканчиваться, наоборот, они перешли в форму изощренного издевательства. От намерения напиться пришлось отказаться. Возле гостиницы царило необычное оживление, и по тому, какое количество солдат в гвардейской форме торчало возле входа, Мэд сразу обо всем догадался. По его непутевую душу явился его светлость Великий герцог Эрмидэйский Инвар. Вот уж кого Малагану видеть не хотелось, по крайней мере сразу по приезде. Он надеялся, что сия чаша минует его, но тщетны надежды, когда речь идет о высоком долге и родственных чувствах.
Мэд неодобрительно отметил, что дверь его комнаты нараспашку и там полно совершенно посторонних людей. И не то чтобы ему было что прятать, но он еще питал призрачную надежду на неприкосновенность своего временного жилья. Все-таки он родной брат его светлости, и не просто родной, но и старший. Телохранители, никогда в глаза Мэда не видавшие, сделали попытку его задержать на пороге, но Инвар сделал однозначный жест.
– Привет, Инвар. Что-то ты рановато, – расцвел улыбкой Мэд.
– Привет, Мэдрран, – сухо ответил герцог. – Ждите меня снаружи, – приказал он своим здоровенным охранникам, один внешний вид которых должен был повергать простолюдинов в трепет. Он и повергал. Таких здоровенных громил Мэду видеть еще не доводилось, даже в Ан-Ридже.
Инвар выглядел одновременно злым и встревоженным. Он хмурил брови, без конца теребил рукоять кинжала, висевшего у пояса, раздраженно кривил губы, всем своим видом выражая растущее недовольство.
– Зачем ты явился? – без обиняков спросил Инвар, усаживаясь в жалобно скрипнувшее кресло. Оно было рассчитано на человека менее могучего сложения.
– Как ты любезен, милый братец. А как же родственные чувства? А братская любовь? Похоже, ты не слишком скучал, – улыбнулся грустно Мэд. – Ничего, если я постою, ваша светлость?
Они были мало похожи меж собой. Даже родственниками их можно было считать с большой натяжкой. Прямо говоря, совсем непохожи. Худой невысокий Мэд и мощный холеный Инвар.
– Я задал тебе вопрос и жду прямого и честного ответа.
– Разве я не волен более вернуться на родину, братец? Я просто хочу отдохнуть, набраться сил, повидать родню. Мое право. Я ведь не в Высокий замок заявился. Кстати, я и не собираюсь там объявляться. Такой вот прямой и честный ответ тебя устраивает?
– Вполне, – резко бросил Инвар. – Когда ты собираешься уехать?
– Еще не знаю. Я только вчера вернулся, а ты уже жаждешь моего отъезда. Стыдись, брат, – с наигранной укоризной сказал Малаган, ехидно ухмыляясь. – Как поживает наша благородная мать? Сестры?