Аверин Б.В.. Резервы здоровья наших детей

мелкого проступка, в котором проявлялась хоть капелька лжи, трусости,
хвастливости, захребетничества. Помню, я однажды провинилась перед отцом: он
делал забор, я ему помогала. Понадобились срочно гвозди, и я отправилась за
ними, но, увидев играющих на улице ребят, не выдержала соблазна и убежала к
ним играть. Когда я вечером возвращалась домой, ноги не слушались меня. Я не
боялась, нет, это чувство было сильнее страха. Может быть, это был стыд и
раскаяние? Когда я появилась в комнате, отец взглянул на меня. Только
взглянул. И вот этот взгляд я помню до сих пор. В нем не было ни упрека, ни
осуждения, даже простого неудовольствия не было, зато было какое-то горькое
недоумение: мол, подвела ты меня, не ожидал... Меня словно кипятком обожгло -
я почувствовала, что совершила что-то бесчестное, постыдное, словно маленькое
предательство. Да так оно и было, и отец дал мне это понять. Он никому ничего
не сказал, и мой проступок не был предметом семейного разбирательства, но
этот взгляд! Мне и сейчас перед ним стыдно...

Я вспоминаю отца часто, особенно когда туго приходится, представляю себе: а
что сделал бы он, что он сказал бы? И всегда я перед ним как девочка, которую
он когда-то сажал на колени и спрашивал ласково и заинтересованно.

- Ну, курносая, рассказывай, как дела?

Он погиб осенью сорок первого... Ему тогда было тридцать девять... Я сейчас
уже старше его, но мне никогда не перерасти отца. Он будет всегда впереди и
выше меня, но всегда рядом. Из своего немыслимого далека, из моего детства,
он и сейчас словно руководит моими мыслями, поступками, как будто в нем, в
его образе сосредоточилась вся моя совесть.

К этому рассказу об отце я хотела добавить только одну фразу: весь наш
родительский авторитет - да и не только родительский - зависит не от
возраста, не от служебного положения, не от каких-то там приемов, ухищрений,
педагогических (и буквальных!) "кнутов" и "пряников", а от того, какие мы
люди: справедливы ли? Честны ли? Умелы, требовательны, добры? Благородна ли
цель нашей жизни? Чисты ли средства ее достижения?

Написала - и тотчас увидела знакомый прищур насмешливых отцовских глаз:
"Красиво, а неправда..." - "Почему?!" - хочется крикнуть мне, но... отец
никогда не любил подсказывать.

И вот думаю, думаю... Почему неправда? Разве уважение к человеку, его
авторитет не зависят от того, каков этот человек? Зависят! Почему же
неправда? Исподволь начинает тревожить мысль: если бы все было так, как я
сказала, тогда уважением и авторитетом пользовались бы лишь самые лучшие люди
земли. Но как часто можно увидеть совсем другое. Иногда люди сотворяют себе
кумира из того, кто не всегда достоин даже простого уважения. Бывает и так:
люди, обладающие весьма невысокими нравственными качествами, но умеющие быть
требовательными и играть на слабостях человеческих, подчиняют себе людей,
вызывая их неподдельное уважение. И здесь как раз существует множество
способов, тех самых "кнутов" и "пряников", с помощью которых "стадо"
подчиняется "пастуху". Разве главари банд или воровских шаек не пользуются
авторитетом у своей братии? Еще каким! Причем необязательно завоеванным с
помощью запугивания и страха. Все гораздо сложнее.

Ты прав, отец... Но как же в этом разобраться? А если посмотреть с такой
стороны: кто у кого пользуется уважением? Ого, какое богатое поле для
наблюдений и размышлений! Для одних важны: ум, честность, увлеченность,
глубина знаний, мастерство, доброта, бескорыстность, верность, своеобразие
личности. А для других: влиятельность, связи, изворотливость, известность,
обеспеченность, соответствие моде и принятому стандарту... Разделение это,
разумеется, схематично и неполно, но не в этом дело. Важно другое: почему
одними ценится одно, другими - другое? И заметно это уже с очень раннего
возраста - воспитатели и учителя это хорошо знают. Ну, конечно, это зависит
от того, что ценится в семье, в которой растет ребенок. Именно семья
ориентирует ребенка в жизни с самого начала. Не словами, разумеется, а общим
настроем, семейным укладом, отношением к людям и их делам, собственным
участием в жизни окружающих.

Вот говорят: с кем поведешься, от того и наберешься. А с кем поведешься?
Разве это не зависит от самого человека? Читаю, например: "Мне
посчастливилось встретиться с замечательными людьми, они помогли мне стать
человеком". Думаю: не в счастливом случае тут дело, хорошие люди встречаются
всем, но не все их видят. Научить подрастающего человека не пройти мимо
настоящего, не увлечься ложным, недостойным человека - вот задача необычайной
важности!

Мне всю жизнь везет на хороших людей - спасибо отцу за науку.

И вот теперь, когда у меня самой растут дети, я вновь и вновь вспоминаю его
уроки простоты, искренности, безупречной честности и высокой нравственной
требовательности к себе и к людям, даже самым маленьким. Не послушания он
хотел от нас, своих детей, а понимания и верных самостоятельных решений.
Думаю, это во многом определило весь наш дальнейший жизненный путь.

Споры не ссоры

Б.П.: Иногда нас спрашивают, послушны ли наши дети, не вступают ли с нами в
пререкания, в споры. Надо сказать, что мы не стремимся к послушанию, к
беспрекословному подчинению. Ребенок должен не бояться быть самим собой и
иметь право высказывать наравне со взрослыми свое мнение.

Когда-то я прочитал о том, что дети в первобытном обществе имели право
присутствовать на общих собраниях племени, и бывало, что по реплике
десятилетнего вносили изменения в какое-то решение. Какое доверие оказывали
там детям! Как это было для нас ни трудно, но мы старались избавляться от
авторитарности и с самого начала пытались строить жизнь семьи на
демократических началах: все, что касается общих дел или проблем, обсуждаем
вместе с детьми, причем первое слово предоставляем младшему, а затем - по
старшинству - очередь доходит до меня или до дедушки.

Иногда наши споры по наиболее острым вопросам мы записываем на магнитофонную
ленту, а спустя какое-то время возвращаемся к ним и продолжаем "скрещивать
шпаги" до тех пор, пока не придем к какому-нибудь общему мнению. При этом
можно доказывать, возражать друг другу, но оскорблять и "обзываться"
считается недопустимым.

Л.А.: Однако это бывает, когда у спорщиков не хватает других аргументов, и
они как петухи начинают наскакивать друг на друга. Тут очень помогает
какая-нибудь добрая шутка - она сразу снимает напряжение и разгорающуюся
неприязнь. Жаль, что не всегда хватает юмора на такую добрую шутку. Иногда
получается что-то столь неуклюжее, что больше напоминает насмешку, колкость,
иронию, а это только подливает масла в огонь. И страсти разгораются еще
больше. Приходится учиться и этому нужнейшему в жизни искусству - шутить,
находить смешное в самых, казалось бы, грустных ситуациях и безвыходных
положениях. Для этого иногда бывает достаточно просто взглянуть на себя со
стороны: надулись друг на друга, растрепались, раскраснелись - настоящие
петухи. Скажешь потихоньку: "Ку-ка-реку", - всем делается смешно, и злости
как не бывало!

Пока речь шла об обсуждении с детьми каких-то общих проблем, касающихся
семьи. Но ведь бывают и несогласия между взрослыми. Обычно от детей их
скрывают. А как делали мы? Вопрос этот непростой и даже в какой-то степени
больной для нас.

Дело в том, что мы волей-неволей с самого начала поставили себя в положение
спорящих чуть ли не со всем белым светом: многое в нашей семье было непохоже
на традиционное, привычное воспитание и воспринималось как вызов, нарочитое
пренебрежение общепринятыми нормами и воззрениями. Сейчас я понимаю, что это
отношение имело под собой какое-то основание - увлеченные удивительнейшим и,
в общем-то, новым для нас миром детства, мы забыли об окружающем нас мире
взрослых и невольно пренебрегли некоторыми законами этого мира.

С нами, наверное, происходило то же самое, что некогда случилось с Архимедом,
когда он с криком "Эврика!" бежал нагишом по улице, возбуждая у
добропорядочных граждан желание поймать осквернителя благопристойности и...

Нам тоже хотелось скорее рассказать людям о том, как много, оказывается,
могут дети, как с ними интересно и легко, если создать для них иные условия
жизни и изменить отношение к ним.

Мы не причесывали своих мыслей и поступков и забывали одеть их в приличные -
привычные? - одежды... Конечно, это раздражало очень многих, конечно, вокруг
нас и ребят постоянно кипели страсти и споры. Спорили и мы между собой,
иногда и при детях.

- На что вы обрекаете ребят? - возмущалась бабушка, моя мать. - Вы издергаете
их нервную систему, они не будут уважать ни вас, ни окружающих. Ты вспомни:
знали ли вы, дети, когда мы с отцом были не в ладу? Никогда! Мы перед вами
выступали всегда единым фронтом: никаких разногласий при детях у нас не было
и быть не могло. В этом была наша сила.

Я, сколько ни старалась, действительно не могла вспомнить ни одной ссоры
матери и отца и мучительно сомневалась в правильности собственной беспокойной
жизни. Но, сомневаясь, все-таки никак не могла предотвратить того, что уже
накатывалось на нас как лавина: сенсация, шумиха, вторжение в нашу семейную
жизнь многих незнакомых и не близких людей, которые тоже что-то предлагали,
отвергали, оценивали и спорили, спорили, спорили...

Вспоминая сейчас это трудное для нас время, я с горечью думаю о том, что
спорящие взрослые подчас забывали о том, что предмет спора - живые дети, и
допускали, даже педагоги, бестактные выводы, прогнозы и замечания по поводу
нынешней и будущей жизни наших ребятишек.

Мы поистине вызвали огонь не только на себя, но и - что страшнее! - на своих
детей. Но... сделать уже ничего не могли. Спрятать детей от всего этого можно
было только ценой притворства, обмана, в лучшем случае утаивания правды, но
на это мы не могли пойти ни за что! Вот и получилось так, что дети наши росли
в обстановке далеко не мирной, и опасений у меня самых разных до сих пор
предостаточно.

Но вот состоялся очень важный для меня разговор с моим совершеннолетним сыном
(я не называю ребят по именам не случайно - они сами так захотели). Я
спросила его, правда не без смущения, но без всяких подвохов и подходов:

- Как ты думаешь, это было очень плохо, что мы всегда спорили обо всем при
вас?

Он ответил, чуть помедлив и с некоторым недоумением:

- Почему плохо? Я считаю, что это вообще хорошо - слушать споры: интересно
сравнивать доводы, самому находить решение, независимо от того, кто как
сказал. Ведь вы же не заставляли меня и всех нас обязательно высказываться, и
мне не нужно было ни к кому подлаживаться - вот это-то и было здорово. Это,
наверное, хорошо учит мыслить. Помнишь, в Древней Греции так учили молодых:
они присутствовали при спорах признанных мудрецов, но сами не принимали в них
участия, не обязаны были присоединяться ни к той, ни к другой стороне. И так
учились думать.

Это было замечательно! Я просто воспрянула духом. Оказывается, дело было не в
том, что мы спорили, а в том, какое участие в этом принимали дети. Но ведь мы
действительно никогда не делали из них судей в наших спорах, не тянули их
каждый на свою сторону, не требовали высказаться и не возражали против их
участия в споре. Словом, они были свободны в своих размышлениях и
высказываниях. Так продолжается и сейчас.

Кроме того, у нас это все-таки не ссоры, а споры, не скандалы с явными или
скрытыми оскорбительными нападками, а честные поединки с желанием непременно,
самыми неотразимыми аргументами переубедить и убедить противника. Конечно,
без эмоций такие споры не обходятся. Бывает и прорвется: "Ты ничего не
понимаешь и не хочешь понять!" Бывают и слезы. Но все равно главным для нас
остается - найти истину, а не уязвить друг друга. Поэтому мы и стараемся
поскорее "отойти" и перестать сердиться друг на друга.

Забота о других

Эта задача посложнее, чем просто заботиться о детях. И куда важнее. Я бы
сказала, что главная родительская забота и должна состоять в том, чтобы
научить детей быть заботливыми. Как? Много об этом приходится размышлять,
много огорчаться и радоваться. Итог всему можно было бы подвести такой: чтобы
дети росли внимательными и заботливыми, необходимы, по крайней мере, три
условия: во-первых, самим взрослым всегда друг о друге заботиться, только не
напоказ, а всерьез, чтобы это было в семье просто нормой отношений, как бы
нравственной средой обитания ребенка; во-вторых, с самого начала не отвергать
желания ребенка помочь, принимать его работу, пусть даже неумелую, всегда с
благодарностью ("Спасибо тебе, доченька. Ну что бы я без тебя делала...
Выручил ты меня, помощник ты мой золотой..."), а в-третьих, вместе с малышом
заботиться о ком-то, делать что-то для другого: папе, например, организовать
с детьми уборку дома в мамино отсутствие, а маме побеспокоиться о том, чтобы
к приходу папы с работы малыши вместе с нею приготовили для всех ужин и
накрыли на стол.

Простые, кажется, вещи, а сколько понадобилось нам времени, чтобы разобраться
в этом. Нас, правда, сильно выручало то, что мы в семье все очень расположены
друг к другу. Даже наши споры всегда доброжелательны, а дело каждого обычно
вызывает интерес у всех. Так у нас сложилось с самого начала, когда и
семьи-то еще никакой не было, а были только двое: ОН и Я. Буквально в первый
день знакомства, обедая вместе во время перерыва одного педагогического
совещания, мы разделили пополам между собой: он - яблоко, я - пирожное. Вот с
тех пор у нас и повелось: и горе, и радость, и работа, и забота - все
пополам.

Конечно, не обходится без ошибок и недоразумений, иногда комичных, а иногда
больно ранящих нас обоих. Не мудрено: ведь любовь и забота реализуются в
великом множестве разных поступков одного человека по отношению к другому:
как посмотрел; что сказал; как встретил и проводил; как слушает; почему
молчит; заметил ли; понял ли; когда улыбнулся, а когда нахмурился... - из
всего этого и многого другого складывается общий язык для понимания друг
друга, язык общения. А у каждого из нас этот язык был свой, во многом
непохожий на язык другого.

Не сразу сложилась у нас общая песня. Тем более что к дуэту нашему
присоединялись новые - детские - голоса, и наладить стройный хор из всего
этого многоголосья оказалось трудно. Так получилось, наверное, еще и потому,
что опыта жизни в большой семье у нас не было, и нам приходилось пробовать,
изобретать, мучиться там, где все должно бы получаться само собой.

Вот, допустим, одно время для нас было настоящей проблемой собрать всех к
столу. А все началось с... заботы о занятиях и делах каждого: дескать, дело
главнее еды. И пошло: пора обедать, а у всех еще какие-то дела неоконченные.
Обед стынет, я нервничаю... Так забота об одних вылилась в неуважение к труду
других. Вспомнили мы, как уважительно относились к еде - результату огромного
труда! - в больших крестьянских семьях, где помыслить не могли опоздать к
столу, и не только из-за того, что есть хотелось, или потому, что за стол не
пустят: совестно было опаздывать, когда другие ждут. Нам пришлось
возвращаться к этому естественному и единственно верному отношению к еде. Но
это оказалось потруднее, чем с самого начала организовать все, как должно
быть. Теперь надо было разъяснять, просить, не пускать за стол опоздавших -
морока, да и только.

Грустно, что подобные, в общем-то элементарные, правила общения нам пришлось
постигать методом проб и ошибок. Бывало, что и безусловно хорошее доводили до
своей противоположности.

Решили, например: никому никаких лучших кусков. Делили на всех поровну:
торты, дорогие фрукты, шоколадки и т.д. Получилось вроде все правильно: никто
не в обиде, и никто в одиночку ничего вкусного не съест, обязательно другим
оставит.

Мы были довольны: справедливость и забота налицо. А вышло как в песне:
"Хорошо-то, хорошо, да ничего хорошего". Стала я замечать, что уж слишком
старательно начали следить ребята за точностью дележа, чтоб никому не
досталось ни больше, ни меньше. Меня такая скрупулезность покоробила
раз-другой. Потом начала раздражать все больше: запахло какой-то мелочностью,
счетами... Никому не приходило в голову, что дележ этот, по сути,
несправедлив: и маленьким и большим доставалось поровну, но малыши могли и не
справиться со своей порцией, а старшим явно хотелось еще. Конечно, отдавали
свое другому, но тогда, когда самому уже не хочется. Получалось: "На тебе,
боже, что нам негоже". Вот так забота!

Снова пришлось искать, как же от этого избавиться. Стали мы делать иначе:
папа режет торт, например, на заметно неравные части:

- Кому самый большой?

- Дедушке, - предлагаю я.

- А с этой красивой розой?

- Маме? - полуспращивает кто-то из малышей.

- Конечно, молодец! - одобряет папа. - А вот эти, с шоколадками?

- Папе!

- Нет, - говорит папа, - давайте их девочкам отдадим. Согласны, мужчины?

Сестренки смущены и обрадованы вниманием, а "мужчинам" приятно проявить
великодушие: они тоже довольны. Конечно, сразу все гладко не получалось, но
поворот к нужному был сделан, и как радостно было услышать:

- Пусть Алеше три конфетки, а нам по две - он же большой. - Или: - Мам, отдай
мое яблоко малышам - им нужней.

И надо было видеть глаза ребят при этом - радостные, доброжелательные. Счеты
сеяли рознь, а забота вызывала расположение, протягивала ниточки дружбы.

Б.П.: Я думаю, что лучше всего, когда забота о других проявляется в деле, а
не в говорении. Потратить время, силы, нервы ради того, чтобы реально помочь
кому-то, - вот что нужно прежде всего. Очень крепко нам всем надо задуматься
об этом, если мы хотим, чтобы росли наши дети отзывчивыми и заботливыми не
только на словах. Вот что говорил по этому поводу Роберт Оуэн: "Дети должны
стараться сделать счастливыми своих товарищей. Это правило должно быть первым
и последним словом всякого воспитания". "Сделать счастливыми", а не просто
сочувствовать и говорить добрые слова.

Л.А.: Но одно другому не должно мешать! Плохо, если сочувствие только на
словах, но иногда и доброе слово - одно слово! - может человеку помочь. И
непросто это - найти его вовремя. Когда расстроишься, так хочется, чтобы
кто-то подошел, утешил, спел по-дружески: "Капитан, капитан, улыбнитесь!" -
это ведь тоже забота, делающая людей счастливыми.

Хочется мне рассказать еще об одной нашей ошибке, которая добавила нам
хлопот.

Старшим детям было уже лет по семь-восемь, когда я заметила, что все чаще в
нашем доме слышится: "Но я же занят!" - "У меня важное дело, а ты..." - "Мне
так почитать хочется..." - Я, меня, мне... Это понемногу стало настораживать
меня: почему такое заметное внимание к самому себе, своим делам и своим
заботам - как бы отстаивание себя среди других. Откуда это взялось? Казалось
бы, к детям мы всегда внимательны, и наша жизнь для них тоже далеко не
безразлична. Мы дружны, все любим друг друга, и вот такое... Почему?

Одну из причин этого я увидела вот в чем. Мы довольно длительное время не
догадывались о простом: каждый, даже самый крошечный, человек нуждается в
таком времени, когда он полностью предоставлен сам себе, его не дергают, к
нему ни с чем не лезут, то есть ему не грозит вторжение извне. И чем старше
становится человек, тем нужнее ему это неприкосновенное время. Мы были
уверены, что уж чего-чего, а свободы у наших детей хоть отбавляй - сплошная
самостоятельность. Так оно и было, но при этом мы, взрослые, считали себя
вправе в любое время, в любой момент, например, позвать: "Оля, иди ко мне!"
Или что-то поручить: "Антон, сходи в магазин". Или просто: "Ты мне нужен", -
независимо от того, чем занят тот, кого зовешь. Так же делали и ребята по
отношению друг к другу.

Да и сами мы, взрослые, тоже фактически не имели этого необходимого
неприкосновенного времени: ребята могли прибежать к каждому из нас во время
серьезной работы, разговора, чтения, и мы считали нужным прервать свое
занятие и выслушивать их, исподволь испытывая при этом некоторую досаду и
раздражение: ведь прервали на самом интересном месте.

Но мы терпели, ибо считали: это и есть свобода и равноправие. А получалась
элементарная бесцеремонность и неуважение к делу и времени друг друга. Это не
могло не привести к раздражительности, какой-то нервозности в отношениях. В
доме появилась еле уловимая, а потом все более отчетливая тенденция
защищаться, отстоять себя. Вот и появилось: "Не мешайте, пожалуйста, у меня
столько еще дел!", "Ну почему я7 Я и так не успеваю" и т.д. и т.п.

Этого в значительной степени можно было бы избежать, если бы с самого начала
установить такой порядок: занятого человека отвлекать без крайней
необходимости не следует. Это тоже проявление той самой заботы, в которой
нуждается и большой и маленький человек.

Да, забота может проявляться по-разному, но главное, мне кажется, заключается
в том, что надо очень хорошо понимать того, кому хочешь помочь - словом ли,
делом ли - все равно. Иначе забота может обернуться обидой. Вот я и вернулась
к тому же, с чего начинала: важно понимать друг друга, находить общий язык
каждому со всеми: сначала в семье, потом в школе, во дворе, на улице - везде.
Этому приходится учиться все время. И тем успешнее постигаешь эту трудную
науку жизни, чем неравнодушное и добрее относишься к людям, чем интереснее
для тебя своеобразие каждого человека, его непохожесть на других. В этом
интересе и уважении к людям и состоит, по-моему, секрет общительности,
контактности - очень нужного в жизни свойства.

Микроб тщеславия

Нас часто спрашивают: "Общительны ли ваши дети?", или так: не заносчивы ли
они, не считают ли себя выше остальных, поскольку растут эдакими
знаменитостями чуть ли не с пеленок?

Что говорить, опасность такая была. Вообще микроб тщеславия и зазнайства
очень силен: чуть зазеваешься, он уже тут как тут - сидит и погоняет: ты
должен быть впереди... ты можешь быть лучше всех... ты самый, самый, самый...
Для этого надо просто несколько раз сказать э т о себе и своему чаду. А
дальше пойдет: "Алик, покажи тетям и дядям...", "Вовочка знает уже пятнадцать
букв, а ты...", "Посмотрите, как он рисует, - талант!", "Что вы, только в
английскую школу!" "Ну, конечно, отличник..." - это голоса родителей. А вот и
голос сына: "Куда ты лезешь, медали не для таких, как ты" - так он может
сказать своему однокласснику, а может только подумать - такие дети вежливости
как раз обучены наравне с эгоизмом и бессердечием.

Если бы у нас был один ребенок, наверное, мы не справились бы с этой коварной
болезнью. Я очень хорошо помню это ощущение: мой ребенок особый,
необыкновенный; все остальные дети не то, совсем не то! И вот что страшно!
Все это на уровне подсознания, почти инстинкта, поэтому с этим трудно
бороться. Но вот родился второй, третий... ощущение чуда хоть и осталось, но
перестало сосредоточиваться на одном, вошло в нормальные рамки материнской
любви, конечно, пристрастной, но негипертрофированной. Тогда появилась другая
опасность: звание "вундеркиндов". Это словечко прилипло к нам надолго. Наши
дети стали казаться необыкновенными некоторым из наших гостей, знакомых. Вот
это было и вовсе ни к чему. Мы стали замечать, что при гостях наши "звезды"
(их тогда было трое) и ходить начинают как-то не так, и улыбаться слишком
часто, и показывать свои физкультурные упражнения, как бы оказывая
снисхождение присутствующим, - все это в степени пока небольшой, но все-таки
заметной. Ого! Когда я это обнаружила, решила твердо: никаких показов и
демонстраций, надо прекратить этот хоровод вокруг ребят.

Б.П.: Но было уже поздно! Как мама ни настаивала на этом, мне не позволяла
совесть отказать многим людям, которые уже тогда приходили в наш дом
посмотреть спортснаряды, кубики, игры и, конечно, самих малышей. Ведь это
была не просто любопытствующая публика, а люди, действительно очень
нуждающиеся в совете и помощи. Впрочем, мы и сами нуждались в
доброжелательном взгляде со стороны, в дружеской поддержке. Ну как им можно
было отказать?! Я не видел большой беды в том, что ребята покажут свои
достижения, - ведь все дети это очень любят. Тем более что это было нужно
тем, кто у нас бывал, нужно людям. Тогда мы договорились: никаких сверхпохвал
- дело обыкновенное - были бы у других детей те же условия, они бы
развивались так же или еще лучше. Гостей мы просили не слишком восхищаться и
воздерживаться от эпитетов в превосходной степени. Не всегда получалось, как
хотелось бы, но все же профилактика эта не пропала даром: ребятишки
кривляться отучились. Это, конечно, не сняло проблемы полностью, сложности
остались, но мы были теперь начеку.

Отчасти в целях этой профилактики я часто организовывал и соревнования наших
малышей с соседскими ребятишками: по бегу, прыжкам, метанию, гимнастическим
упражнениям. Наши обычно были сильней в гимнастике, а в беге и прыжках
побеждали не всегда, в метании же и вовсе отставали. Не обходилось без слез,
но зато ребята усваивали, что они не "самые-самые-самые", что и другие тоже
молодцы. Между прочим, эти соревнования и меня научили быть посдержаннее в
похвалах и объективнее в оценках: секундомер, бесстрастен и одинаков по
отношению ко всем.

Ходили к нам окрестные ребятишки и без всяких соревнований: кто в мастерской
повозиться, кто на турнике или кольцах позаниматься, кто просто поиграть. Мы
их не стесняли и в их занятия старались не вмешиваться, но наблюдали изредка:
как там наши ребята среди остальных, более старших? Удивляло нас то, что они
себя ни младшими, ни слабыми считать не хотели - играли, а если приходилось,
и ссорились на равных правах. Я говорю в прошедшем времени, потому что те, о
ком речь, уже выросли. Но то же повторяется сейчас и с младшими их
сестренками и братишкой, которые своих старших очень любят, но внешней
почтительности к ним не проявляют и никакой зависимости от них не испытывают.
По-прежнему ходят к нам ребята со всей округи, приезжают родители с детьми
всех возрастов. Контакты с ними налаживаются быстро, хотя бывают, конечно, и
конфликты и обиды. Кстати сказать, в ссоры детей мы стараемся не вмешиваться,